. . .
- Всего неделя! Всего неделя! – щебетали девчонки, - До праздника Первой Встречи осталась всего одна неделя!
Никто из обитательниц пансионата не мог сдержать своей радости. Позади – четырнадцать лет санатория, и вот теперь они, наконец, смогут его покинуть. Через неделю каждая из них впервые лицом к лицу встретится с Солнцем и, как все взрослые, они смогут с этого момента глядеть на него, не мигая, не щурясь и не отводя глаз. Глядеть полноправно и доверчиво, как дети глядят на родителей. Они станут полноправными жителями Дэнеба.
Дэнеб – Голубой Город – расположен близко к Солнцу. Каждый день огненное светило начинает свой путь на востоке и заканчивает на западе, при этом оно подолгу стоит в зените над самим городом. Его жители могут по праву называть себя детьми Солнца, потому что оно наделило их бесценным даром – возможностью смотреть на него, широко распахнув глаза, каждой клеточкой впитывая золотое сияние и живительное тепло… Их кожа от близости Солнца обрела за поколения оттенок золотистой меди, газа – синий цвет дневного неба, тела – грацию и лёгкость – такую, что люди способны взлетать, подобно птицам.
Все эти возможности – великодушный дар Солнца. И дан он, конечно, не просто так.
Из поколения в поколение жители Дэнеба свято следуют одному правилу: во время восходов и закатов они скрываются в своих домах и наглухо закрывают ставнями окна. Ни один человек из ныне живущих в Дэнебе никогда не видел Солнца во время восхода или во время заката. Ведь в эти часы могущественное светило бессильно – настолько, что любой человек может смотреть на него, не отводя глаз. За это бесстыдное любопытство человек расплачивается днём, прикрывая глаза от безжалостного света – веками, солнцезащитными очками, просто – рукой.
Но только не жители Дэнеба! Никто из них никогда не осмелился бы взглянуть на великое божество в те часы, когда оно не обладает всем своим могуществом. За это Солнце и наградило своих верных и послушных детей бесценным даром.
Но это – что касается взрослых. Дети в любом случае не выдержали бы ослепительного сияния близкого светила. До исполнения четырнадцати лет они живут в закрытом пансионате. В закрытом – в полном смысле слова. Пансионат напоминает огромный террариум – учебные, жилые корпуса и часть города между ними – всё заключено в стеклянный купол. Он изменяет цвет и силу солнечных лучей, проходящих сквозь него внутрь санаторного комплекса. Эти лучи становятся мягкими и безопасными для детских глаз. Четырнадцать лет глядя сквозь стеклянный купол на Солнце, они мечтают о первой встрече с ним – лицом к лицу, вживую, а не через защитное стекло.
Они живут в пансионате и учатся. Не только наукам, но и сознательности. Потому что никто не заставляет их силой сидеть за закрытыми ставнями во время восходов и закатов. Двери корпусов и внешних дверей детского комплекса всегда открыты, и в домах в опасные часы ребят удерживает только их совесть…
Сердце Эллы билось ничуть не тише после объявления Главной Воспитательницы. Всего одна неделя отделяет её от Первой Встречи с Солнцем! После четырнадцати лет в пансионате – много это, или мало? Воистину, эта неделя покажется им бесконечной. Как давно они мечтали об этом дне! Сколько раз рисовали его в своих грёзах!
Эллу переполняли радость и гордость, когда она замечала – какими глазами глядят на них, выпускников, их младшие подруги. Сколько зависти было в этих глазах!
- Вы ведь расскажете нам всё-всё, правда? – настойчиво выспрашивали у них малыши.
- Придёте и расскажете, какое оно – Солнце!
- Только чтобы вы ничего не забыли!
- И нарисуете его, нарисуете, да?
- Да, - отвечали выпускники, - да, конечно!
А сами не могли дождаться ближайшей встречи с родителями, чтобы попросить их о том же – рассказать о Солнце, в тысячный или десятитысячный раз.
. . .
На уроке истории Элла подняла руку:
- Мисс Файр, расскажите, пожалуйста, ещё раз о Санрайзе.
Та удивлённо взглянула на светловолосую девчонку с большими серыми глазами. Соученицы Эллы тоже глядели на неё с недоумением.
- Зачем тебе ещё раз слушать об этом? – спросила мисс Файр. На её холёном лице, между безукоризненно оформленных бровей залегла недовольная складка.
Элла пожала плечами, покусывая зубами кончик ручки.
- Я пытаюсь понять этих людей, - ответила она.
- Жителей Санрайза? Закоренелых в своём бесстыдстве! – преподавательница истории ещё больше расправила плечи, потянулась затылком вверх, словно стараясь распрямить и без того ровную, как палка, спину. Её талия в форменном платье была такой узкой, точно стянутой корсетом., - Я не понимаю, почему их всё ещё не спалило дотла! – заключила она.
- Я тоже не могу понять, - кивнула девушка, - Ведь Санрайз существует очень давно, она гораздо древнее Дэнеба… Разве Солнце не гневается на её жителей?
- Да, но оно к ним равнодушно. Странно мне слышать такие вопросы от тебя, Элла! – возмущённо сказала мисс Файр, - Ты же избранная! Дитя Солнца! И думать почему-то о Санрайзе, да ещё накануне выпуска!
Передёрнув ещё раз плечами, она сменила тему. Так Элла и не узнала ничего нового.
О Санрайзе – Стране Восходов – ей было известно очень немногое из скупых рассказов воспитателей. Элла знала, что раньше, но очень давно, это место было и их родиной, откуда вышли первые основатели Дэнеба. Самого главного из них звали Джоэл Митч. Однажды на него снизошло Озарение, и он осознал грех бесстыдного любопытства жителей Санрайза – ведь встречи восходов и закатов испокон века там были ритуалом; традицией, освящённой временем. И, как сейчас жители Голубого Города скрываются в такие часы за ставнями на окнах своих домов, - так в это же самое время жители Санрайза все, как один, выходят на улицы и приветствуют солнце в начале и конце его дневного пути…
Это всё, что знала Элла. История Дэнеба начиналась с посвящения в Учение Джоэла Митча и его последователей, и говорить о заблуждениях жителей Санрайза считалось делом неприличным. Немудрено, что мисс Файр так отреагировала на просьбу Эллы.
Почему её так занимали мысли о Санрайзе? Быть может, потому, что запретный плод всегда сладок. И ей нравилось тайком размышлять о людях, которые имеют возможность глядеть на Солнце и рано утром, и поздно вечером.
. . .
- Ну почему папа не пришёл? – спросила Элла жалобно.
- Ты же знаешь, как много у него работы на станции. Если появится такая возможность, он обязательно придёт к тебе ещё до выпуска.
Они сидели в беседке недалеко от учебного корпуса. Мама пытливо взглянула дочери в глаза и укоризненно покачала головой:
- Элла, на тебя жалуются воспитатели.
- Мисс Файр? – она вспомнила вчерашний разговор на уроке истории.
- Не только. Говорят, ты недостаточно усердна и мало времени уделяешь созерцанию. Ну да результат, как говорится, налицо. Твои глаза абсолютно не синеют.
- Мама… - протянула Элла.
- Ну что «мама»? – она возмущённо всплеснула руками, - Я просто ума не приложу – почему ты родилась с серыми глазами? Никого у нас в роду не было сероглазых – ни у меня, ни у твоего отца.
- Неужели это настолько важно?
- А как ты думаешь? – интонации матери вдруг стали очень похожими на интонации преподавательницы истории. – Это пока ты живёшь в санатории, всё представляется тебе недостаточно серьёзным. Но вот санаторий останется позади, ты появишься в Дэнебе, и мне каждый, кто увидит тебя, будет задавать вопрос: «Почему у вашей дочери серые глаза?» Понимаешь, Элла, - она постаралась смягчить интонации, говоря в то же время как можно убедительней, - люди будут смотреть на тебя и думать – почему ты, если уж родилась с таким изъяном – не приложила все усилия, чтобы изменить цвет своих глаз на естественный – голубой или синий? И неизбежно придут к выводу, что ты, во-первых, лентяйка, во-вторых, не склонна к усидчивости, и в-третьих, что самое неприятное – не думаешь о Солнце, о небе и не ценишь данных тебе Солнцем способностей.
- Мама, я стараюсь, - тихо сказала Элла, - Но у меня ничего не получается.
Откровенно говоря, Элла лицемерила. Она, действительно, мало времени уделяла предписанному ей «созерцанию». Она попросту терпеть не могла этого занятия. Сидеть в пустой комнате, где стены, пол и потолок окрашены равномерным голубым цветом, и пялиться в экран, где медленно сменяют друг друга опять же все оттенки голубого и синего – всё это казалось Элле невыносимо скучным, и она, как могла, избегала посещения Голубой Комнаты Созерцаний.
Да, её мама, конечно, права. Иметь серый цвет глаз в Дэнебе – значит, создавать себе много проблем. Это – как рудиментный отросток на позвоночнике или как признак нечистоты породы. К таким людям с первого же взгляда – настороженное отношение, это Элла уже успела испытать на себе, и обеспокоенность матери вполне понятна. Но Эллу это задевало. Почему? Серые глаза – такая редкость! Ей этот цвет нравился, ей надоело каждый день видеть голубые глаза подруг и воспитателей; в тайне (о, в какой тайне!) – она любовалась собой, глядя в зеркало. И уж конечно, не собиралась ничего изменять.
. . .
Не слишком ли много у неё было тайн от окружающих? Почему бы ей не жить, как все – спокойно и безмятежно, готовить себя к взрослой жизни, предвкушая Первую Встречу с Солнцем?
Может быть, в том, что Элла не стала такой – были виноваты и родители, и преподаватели в пансионате. Они с раннего детства осуждали её за цвет глаз, постоянно напоминали об этом и заранее предвещали ей трудную жизнь и негативное отношение жителей Дэнеба. Они желали ей только добра, но чего добились? Элла молчаливо взбунтовалась и из принципа решила остаться такой, какая она есть.
И вот какова была самая большая её тайна, самая огромная. Ей страстно, невыносимо хотелось увидеть Солнце во время восхода. Четырнадцать лет она боролась с искушением, но сейчас, перед самым выпуском, искушение побеждало её.
«Неужели, - думала она, - если я один раз, всего один-единственный разочек одним глазком взгляну на восходящее Солнце, то непременно должно случиться что-то ужасное?
Да Солнце меня и не заметит! Разве нет у него других дел, кроме как следить за мной?»
И вот за два дня до выпуска Элла решилась. Перед рассветом она проснулась от звонка будильника. Нужное время она не пропустит: расписание восходов и закатов вывешено в их комнатах на много дней вперёд. Ставни глухо закрыты с вечера, но это – пустая формальность: всё равно истинный цвет солнечных лучей не пробьётся сквозь застеклённый купол санаторного комплекса.
С колотящимся в ушах пульсом Элла включает свет и, поглядев на часы, начинает быстро одеваться. Она одна в комнате. Девочка, её соседка, два дня назад ухитрилась простудиться – при окружающей жаре это можно объяснить разве что слишком долгим купанием в бассейне… Заболевание – это, конечно, всегда неприятно, но Элле, которой сейчас свидетели ни к чему, это только на руку. «Я на секундочку, - убеждает она себя, натягивая платье и не попадая в рукава, - я только одним глазком…» И осторожно выскальзывает за дверь.
Ей страшно, хотя она прекрасно знает, что ни одна живая душа в пансионате не осмелится сейчас высунуть нос в коридор. Да они, наверное, ещё спят все – ведь летние рассветы бывают так рано…
На цыпочках Элла крадётся к выходу из корпуса, минует комнаты воспитателей и оказывается на улице. Поспешно бежит через территорию, вдоль стадиона, спортивных и игровых площадок, мимо павильонов и столовой – к внешним воротам. Ей надо вернуться задолго до окончания восхода. Корпуса таращатся на неё слепыми, закрытыми ставнями окнами. «А вдруг кто-нибудь подсматривает?» - обжигает её страхом мысль.
Но отступать уже поздно: тяжёлые железные ворота, в которых, впрочем, никогда не запирается калитка – перед ней. Элла толкает её и выходит наружу. Тревога и страх постепенно уступают место жгучему любопытству. Пансиона расположен в лесу, и в предрассветном тумане по широкой тропинке она спешит выбраться на какую-нибудь поляну. Туда, ближе к востоку, где уже прекрасно и запретно золотится горизонт…
И вот Элла находит небольшую «проплешину» среди деревьев и густого кустарника. Она находится на высоком берегу реки. Здесь так красиво! Но ей совсем некогда рассматривать окрестности; она поглощена только предстоящим зрелищем. Поёживаясь от утренней росы, девушка прячется за могучим стволом дерева, которое к тому же утопает внизу в хитросплетении ветвей, травы и листвы. Элла присаживается на корточки, морщась от росы, что скатывается с листьев ей на шею и плечи. Затаив дыхание, ждёт, глядя на противоположный берег реки.
Горизонт розов и ал. Кажется, что всё вокруг замерло в торжественном ожидании – стихли птицы, нет ни дуновения ветерка, точно вот-вот произойдёт что-то волшебное. Элле чудится, что даже её сердце перестало биться на время. «Неужели это и вправду случится сейчас? – неотвязно крутится у неё в голове мысль, - О чём я мечтала втайне ото всех, чего жаждала так давно? Неужто я увижу это величайшее и запретное чудо, и мне никто не помешает?» Ей и верится, и не верится – но ведь не бывает, наверное, так, чтобы Солнце однажды не взошло? Оно вон уже, совсем близко…
И вот... Первый луч, багряно-золотой, озарил восток. Медленно, неразличимо для глаза, но верно, великое светило показалось над горизонтом.
Сколько раз в своих сокровенных снах она видела это! А потом гадала – каков же на самом деле цвет короны восходящего божества? Какой он? Красный, багровый, розовый, оранжевый? А он оказался… он оказался таким прекрасным! Элла проглотила комок, подкатившийся к горлу и стёрла невесть откуда набежавшие слёзы. Дэнеб, Голубой Город, навеки лишён этого зрелища, в миллионы раз более прекрасного тем, что оно – запретное.
Она прижалась к мокрому от росы стволу, почти срослась с ним. Ей казалось, что сейчас должны звучать торжественные фанфары и петься гимны, приветствующие выход Солнца на небо… и, может быть, они действительно звучат сейчас в Санрайзе. Элла всё глядит на Солнце, глядит в немом восторге, замечая, что оно постепенно начинает наливаться силой, золотом; вот-вот, ещё немного, и оно оторвётся от горизонта, и как корабль, поплывёт по небу, по дороге на запад…
И вдруг оцепенение спадает, ужас охватывает её. Она не успеет вернуться! Элла осторожно, стараясь не задеть ни одного листика, выбирается из кустарника и стремглав несётся обратно в санаторий, стараясь всегда держаться в тени деревьев. Заметило ли её Солнце? Нет, не может быть! Она была совершенно неразличима среди веток и листвы. Только бы в пансионате никто не заметил её отсутствия! Только бы вернуться до завершения восхода!..
Элла не помнила, как преодолела территорию санатория от ворот до своего корпуса. Она закрывает за собой дверь и тяжело и часто дышит, тщетно стараясь унять бухающее сердце. А перед её глазами всё ещё продолжает стоять точно нарисованная дерзким художником картина: багряный диск, тёплый и мягкий для глаз, встаёт над горизонтом, над рекой, над лесом… и никто во всём Дэнебе, кроме неё, никогда не увидит этой картины.
. . .
За день до выпуска к Элле приехали родители. Они ещё раз поздравили её с окончанием пансионата и обсудили планы на ближайшие недели. Сначала Элла, безусловно, вместе со всеми выпускницами отправится к Перелётным Птицам. Они осмотрят с высоты Дэнеб и будут петь хвалебные гимны Солнцу. Это традиция. А потом мама и папа покажут ей город «снизу», они побывают на опытной станции, где выращиваются новые жаростойкие плодовые деревья; в открытом бассейне, где работает её мама – инструктор по синхронному плаванию, и посетят ещё много-много самых разных мест…
Элла слушала, и постепенно смутная тревога, со вчерашнего дня терзавшая её сердце, вытеснялась нетерпеливой надеждой. Когда же она увидит всё это? А вчерашний восход… Что ж, он останется тайной, которую она глубоко и надёжно сохранит ото всех.
И всё-таки ей было неспокойно. Чего-то она боялась и ждала с опасением. Что-то подсказывало ей, что случится нечто страшное.
… Наутро все выпускники собрались в Главном зале, и воспитатели обратились к ним с речью – торжественной и напутственной. Они снова услышали о великой чести быть детьми Солнца, о радужных перспективах, которые ждут их за дверями пансионата, и главное, конечно, о событии, которое ждёт их всего через несколько минут и которое бывает в жизни только раз – о Первой Встрече с Солнцем. И сейчас всё это звучало как-то по-особому трогательно и искренне.
- В добрый путь, - наконец, закончила свою речь Главная Воспитательница, - поднимайтесь в башню.
На взгляд Эллы, это был очень красивый обычай, и очень символичный. Башня с открытым балконом находилась над куполом, зарывающим санаторный комплекс. Она тоже была застеклённой, но сейчас Главная Воспитательница распахнёт перед выпускницей двери, ведущие на балкон, и та впервые поглядит в глаза Солнцу… а потом оттолкнётся и, шагнув с площадки, воспарит в небо…
Минуты шли, выпускницы возбуждённо переговаривались; их число всё убывало. Они то и дело поднимались по лестнице в башню, чтобы уже не вернуться в детский пансионат.
И вот – очередь Эллы. С гулко забившимся сердцем она добралась до башни, толкнула дверь; и вот она – наедине с Воспитательницей. Та улыбается ей:
- Ты рада, Элла?
- О, конечно!
- Приветствуй же великое Солнце! – с этими словами она распахивает матово-зелёные двери балкона.
Прямо за ними – так близко, что до него, кажется, можно достать рукой – огромный золотой шар, окружённый пылающей короной лучей… Элла успевает увидеть его за секунду; в следующее мгновение она вскрикивает и закрывает глаза, залившиеся слезами от боли и нестерпимого жара…
- Элла!.. – ошеломлённо вскрикивает Главная Воспитательница.
А она отворачивается от Солнца, продолжая закрывать глаза руками. Словно раскалённый молот бьёт её по голове, и в этот момент потрясения она ещё не успевает осознать всего.
- Элла! – трясёт её за плечи пришедшая в себя женщина, - Элла, что случилось? Ты слышишь меня?
- Я… не могу, - с трудом произносит она.
- Чего не можешь? Ты в своём уме?! Этого не может быть! Попробуй ещё раз!
Элла отрицательно мотает головой и, всхлипывая, возвращается к лестнице, ведущей в пансионат. Конечно, прыгать с балкона для неё теперь - чистое самоубийство.
Медленно-медленно, под потрясёнными взглядами подруг, она спускается вниз.
…
Солнце! Великое и могучее Солнце! Оно не простило ей измены. Оно всевидяще. Доброе и справедливое, Солнце может стать беспощадным к тем, кто нарушает его законы.
Элле было невыносимо тяжело. И стыдно. Потому что она осмелилась усомниться в величии и ясновидении Солнца. За то, что осмелилась глядеть ему в глаза против его воли. За то, что теперь навечно в её сердце останется печать солнечного гнева. Она – не дочь Солнца, отныне она – всеми презираемая отступница.
И это справедливо. Потому что только безгрешные глаза могут прямо смотреть в лицо божеству. А её глаза при попытке сделать это будут застилать слёзы. Всегда. Как память о предательстве…
Пансионат гудел, как растревоженный улей, пока Элла безудержно плакала в своей комнате. Все уже всё знали. Её допросили сразу же, и ей ничего другого не оставалось, как сознаться в своей прогулке на рассвете. О, какие эпитеты пришлось ей выслушать в свой адрес!
« И поделом мне, - думала Элла, - О великое Солнце, я никогда не осмелюсь даже просить у тебя прощения за свою дерзость…»
Её родители уже были здесь. Ей довелось выдержать ещё несколько тяжёлых минут.
Дэнеб – необычное место. Здесь тебя любят и нежат, только если ты в ладу с Солнцем и небом, а уж если нет… Если ты не являешься детищем Солнца… Правда, к чести города надо заметить, что случай с Эллой был просто уникальным.
- За что, ну, за что мне такое наказание? – причитала её мама, - Ну, почему у всех – дети, как дети, а у меня… - она безнадёжно махнула рукой, - Ой, какой позор!
Отец был мрачен и вообще больше помалкивал, но в его взгляде было далеко не сочувствие.
Они видели только свои проблемы и сложности; проблемы дочери их не занимали. Как не занимала их, видимо, и её дальнейшая судьба. Решать всё они предоставили Учебному Совету.
Ещё до его начала Элла поняла, что ей не будет места в Дэнебе. Да она и сама не вынесла бы каждодневных унизительных отворачиваний от Солнца, не вынесла бы презрения сограждан. Кому она там нужна, если даже родители осудили её за грех и отвернулись? Но самым страшным для неё был гнев Солнца.
Удивительное дело – будущее Эллу не волновало. С абсолютным равнодушием она ждала решения Учебного Совета. Ну, разве не странно это для девушки, которая всю свою жизнь провела в тепличных условиях?
Почему её не пугала неизвестность будущей взрослой жизни? Да, Элла была странной девушкой, даже я её порой не понимаю, как и её поступков. И тем не менее это правда. Единственное, что её терзало – это та рана, которую она нанесла своим любопытством божественному Солнцу. Но искупить свою вину она была уже не в силах.
Решение Совета Воспитателей её нисколько не удивило. Оно было логичным для людей Голубого Города. Эллу с сопроводительным письмом направляли в Санрайз, в город Аурум. В принципе, она могла выбрать любой из городов Санрайза, но ей было всё равно – Аурум, так Аурум.
…Прощание было не очень долгим и не слишком слезливым – проливать слёзы по Элле было просто некому, а свои она уже все выплакала. Сумка с её дорожным скарбом была довольно объёмной, но не тяжёлой – в Санрайзе, как и в Дэнебе, царило вечное лето.
Двое сопровождающих сели вместе с девушкой в моторную лодку, и через канал поехали к устью, где канал соединялся одним из притоков реки Луаны, на побережье которой и стоял Аурум. По пути Элла разглядывала окрестности, по мере возможности закрывая глаза от света. Она знала, что видит очертания Дэнеба в первый и последний раз.
Её спутники высокомерно и возмущённо переглядывались всякий раз, когда Элла отворачивалась от Солнца. Что ж, она понимала, что люди так воспитаны, им трудно справиться со своими чувствами, старалась не обижаться…
До Аурума её немного не довезли, а высадили на берегу. Эллины спутники не собирались уподобляться своей пассажирке, они спешили вернуться в город до начала заката. Остаток пути ей придётся преодолеть пешком.
Ни слова не говоря, девушка встряхнула свою сумку-рюкзак, повесила её на плечи и, сопровождаемая шумом отплывающей моторки, направилась в Аурум разыскивать управляющего.
…
Встретили её необычайно дружелюбно; она даже не ожидала такого приёма. Эллу без проблем поселили в общежитии высшей школы-интерната, где ей предстояло жить и учиться в течение ещё четырёх лет, чтобы овладеть какой-нибудь нужной в Ауруме специальностью. Так что её жизнь не так уж круто переменилась.
На короткое время она, конечно же, стала сенсацией. О ней писали, говорили, кричали на каждом углу, называя её «…девушкой, впервые решившейся бросить вызов косности Дэнеба; представительницей нового поколения, которое всё подвергает сомнению, пытливой и любознательной душой…» и прочая, и прочая.
Журналисты пытались встретиться с Эллой и взять интервью, чтобы подтвердить все даваемые ей эпитеты, но девушка неизменно отказывалась, предпочитая отмалчиваться и ничего не комментировать. И потому популярность её быстро прошла на убыль, а потом сменилась полнейшим непониманием. Для девушки, изгнанной из Дэнеба за то, что она решила полюбоваться восходом, её поведение было слишком нелогичным. Казалось, в Ауруме она могла получить всё, о чём мечтала и всё, о чём вообще может мечтать человек – славу, известность, популярность и возможность сколько угодно смотреть на восходы и закаты – надо было только жить, подчиняясь традициям Санрайза, Розовой Страны, гербом и символом которой было восходящее над горизонтом Солнце.
…А Элла поступила совсем не так, как от неё ожидали. С момента вступления на землю Аурума она не видела ни одного восхода и ни одного заката, наглухо закрываясь за шторами своей комнаты. Она вела себя, как примерная жительница Дэнеба, хотя сейчас это было лишено какого-либо смысла.
Соседи, соучащиеся Эллы по интернату сначала дивились, потом стали подтрунивать над ней, а потом махнули рукой, ибо она не обижалась, но упрямо делала по-своему.
Санрайз и Дэнеб никогда не враждовали; они попросту игнорировали друг друга. Эллу посчитали чудиком – ну, а что с них взять, с этих фанатиков полуденного Солнца? – и оставили её в покое.
…
Ей было стыдно. Каждый раз, поднимая глаза к небу и Солнцу, она поспешно опускала их к земле под грузом давящей на неё вины. Нет, она не перенесёт больше страха и позора ещё раз столкнуться взглядом с бессильным красным светилом. Зачем? Чтобы ежедневно утром и вечером мстить ему за то, что днём лишён этой возможности – глядеть на него безнаказанно?
Сейчас, размышляя о прошлой жизни и о своём проступке, Элла часто вспоминала слова мисс Файр, преподавательницы истории. «Я не понимаю, почему их всех ещё не спалило дотла!» - воскликнула она, когда Элла упомянула при ней жителей Санрайза, «закоренелых в своём бесстыдстве». Теперь она сама была в числе этих людей. И имела ли она право их осуждать?
У неё появились друзья и просто приятели. Вместе с ними Элла училась, отдыхала, ездила на практику, развлекалась. Жители Аурума были весёлыми и общительными, в них отсутствовало высокомерие Детей Солнца. Эллу не попрекали цветом глаз, она была со всеми дружна, и вообще, стала здесь своим человеком. Но… только между закатами и восходами, между восходами и закатами.
…
А теперь мы опустим два года из её жизни. Это было время вопросов и ответов, поисков себя, надежд и разочарований. Здесь Элла обрела (а может, только развила) те качества, которых ей явно не хватало раньше – упорство и умение во всём идти до конца. Она повзрослела, ей пора было решать вопрос о своей специализации, чтобы в оставшиеся два года жизни в высшей школе овладеть профессией. Но Элла всё колебалась, не зная точно, к чему у неё больше склонности. Пожалуй, что всё-таки к биологии. Возможно, тут сказались гены отца, всю жизнь проработавшего с растениями на опытной станции. А может, дело было не только в генах. Ведь растения – это объекты, жизнь которых тесно связана с Солнцем, и также тесно и странно переплелась с великим светилом и её собственная судьба.
Как-то раз Элла повстречала в коридоре миссис Гарлей – престарелую преподавательницу, которая вела биологию столько времени, сколько существовала эта высшая школа. Её седые волосы были старательно уложены в старомодную причёску с аккуратными крупными локонами. Пытливый и доброжелательный, как всегда, взгляд, был обращён прямо Элле в глаза.
-Эллочка, - сказала она, - зайди ко мне в кабинет. Давай немного поговорим.
Девушка кивнула и вошла следом за миссис Гарлей в её кабинет. Старая преподавательница нравилась Элле – своей увлечённостью биологией, живым интересом и пониманием к ученикам, и всегдашней к ним снисходительностью. Жизненный опыт подсказывал мудрой женщине, что из-под палки ничего не добьёшься от учащихся. Она никогда не навязывала свой предмет, а просто вела его так увлекательно, что биологию в этой школе все любили.
В кабинете миссис Гарлей усадила Эллу на один из стульев, сама же села напротив и улыбнулась:
- Ну, как у тебя дела?
Элла пожала плечами. Вопрос ни к чему не обязывал.
- Я думаю, что выберу ваш предмет в качестве специализации.
- Мне это будет очень приятно. К тому же, мне кажется, это – правильный выбор, - она помолчала, - Элла, - её голос стал задумчивым, - Но вот ты выучишься, покинешь интернат, начнёшь самостоятельную жизнь – и что дальше? Всё останется по-прежнему? Ты также будешь прятаться от восходов и закатов?
- Да, буду, - ответила девушка с вызовом.
- Но ведь это тебе ничего не даст.
«Зачем она меня об этом спрашивает? – недоумевала Элла, - Мораль прочитать собирается? Сколько я их уже слышала от других… Нет, на миссис Гарлей это непохоже».
- Может быть, мне и даст, - только и сказала она.
- Ты испытываешь стыд перед Солнцем, - неожиданно услышала Элла голос миссис Гарлей. Она в замешательстве взглянула на преподавательницу и отвела глаза.
- Об этом я и хочу поговорить с тобой, Элла.
- А зачем? – девушка пожала плечами, глядя на поверхность стола перед собой. – Это- моя жизнь. И мои отношения с Солнцем касаются только меня. Мне и вправду стыдно… - она подняла глаза на свою собеседницу, - Но должна признать, что никто, кроме вас, миссис Гарлей, не заговаривал со мной об этом в Ауруме.
Миссис Гарлей помолчала, небрежно поправив воротничок (крахмально-белый) – на своём форменном тёмно-сером платье. Потом проницательно взглянула на девушку.
- Тебя угнетает не изгнание из Дэнеба, а твоя вина перед Солнцем, верно? – голос её звучал тихо и доверительно.
- Да, – отрывисто признала Элла. – И совершенно неважно, где я живу – здесь, или там?
Пожилая преподавательница вздохнула:
- Это пока неважно. Когда ты будешь жить и работать рядом с большим коллективом людей, твоё поведение на восходах и закатах они в конце концов воспримут враждебно.
- О великое Солнце! – воззвала Элла, - Я-то думала, что вы меня понимаете, а теперь вижу: повторяется то же самое, что было со мной в Дэнебе. И там и здесь мне предрекают враждебность окружающих!
- Кто же в этом виноват? – развела та руками, - Ты сама нарушаешь все правила и традиции. Выворачиваешь их наизнанку, а потом хочешь понимания?
- Миссис Гарлей, хоть вы-то оставьте меня в покое! – взмолилась Элла, - Мне всё равно, что думают, или будут думать обо мне окружающие. Если вы надеетесь убедить меня изменить мои принципы, то лучше не начинайте, не поможет.
- Не кипятись. Я прекрасно понимаю тебя. Я просто хочу, чтобы ты взглянула на вещи трезво и поняла – ты не сможешь жить в Санрайзе.
- Не смогу? – Элла с удивлением подняла брови.
- Оставь свои амбиции! – преподавательница биологии досадливо махнула рукой. – И перестань обманывать себя. У тебя такой комплекс вины перед Солнцем, что ты не вынесешь в конце концов необходимости ежеминутно отводить от него глаза. Здесь все к этому привыкли, для нас это – естественно, но ты-то – из Дэнеба! Ты всегда будешь вспоминать своё прошлое и те возможности, которых лишилась однажды из-за своего любопытства и неосторожности. Я думаю, и сейчас каждый рассвет напоминает тебе об этом.
Элла молчала, проглотив комок в горле.
- Вы… всегда это знали, - выдавила она наконец.
- Да, - подтвердила миссис Гарлей.
- Но – какой смысл об этом говорить? Я всё равно не могу вернуться обратно. Так или иначе, но мне придётся жить в Санрайзе. И будет ко мне враждебно его население или нгет – это ничего не изменит.
- Я веду речь лишь о том, что ты должна примириться с Солнцем – разве не так?
Девушка изумлённо глядела на неё.
- Да, конечно, - проговорила она в замешательстве, - Мне бы очень этого хотелось…. Но как? Что я могу сделать? Я ещё не научилась поворачивать время вспять.
- Но и оставив всё, как есть, ты никогда не обретёшь покоя.
- А могу я узнать – почему вас волнует моя судьба? Никто в Ауруме не переживает за мои отношения с Солнцем.
- Ну, может быть, потому, - вздохнула миссис Гарлей, - что один из моих предков был в числе последователей Джоэла Митча – основателя Голубого Города. Поэтому твоё появление здесь я приняла гораздо ближе к сердцу, чем другие жители Аурума.
- Да… теперь я понимаю. Но чем вы можете мне помочь? – мучительно спросила Элла, - Вы думаете, я не хочу мира с Солнцем? Но что я могу исправить? Что сделать – кроме как терзаться, помня о своей вине?
- Вспомни-ка для начала о Фирсовой запруде, - посоветовала преподавательница биологии.
- Фирсова запруда? – недоумевающе переспросила девушка.
Это место было, по всеобщему мнению, некой аномальной зоной, загадочным явлением природы. Небольшая заводь, которая вдоль берега сплошь поросла осокой, а посередине была усыпана всевозможным растительным хламом. Загадка состояла в том, что в районе заводи постоянно шёл дождь, а когда его не было, небо над этим клочком земли всегда было закрыто тяжёлыми тучами. Причину этого никто не знал. Кроме, как выяснилось, миссис Гарлей.
- Когда-то давно, - рассказывала она, - настолько давно, что никто из ныне живущих этого уже не помнит, Фирсова заводь была кристально-чистым водоёмом, и поверхность её напоминала хрустальное зеркало. Каждый день Солнце, проходя над этим местом, любовалось своим отражением в воде – совсем как молодые девушки любуются на себя, глядя в маленькое зеркальце.
Но потом люди, которые любили отдыхать там, засорили ключи, замусорили берег и воду. Заводь частично пересола, загнила, а потом стала зарастать. Люди перестали туда ездить. А Солнце, не в силах видеть в замутнённой воде свой искажённый лик, решило раз и навсегда скрыть пруд от своих глаз. Потому там всегда тучи и постоянно идёт дождь. Но вообще, - закончила миссис Гарлей, - это легенда.
Элла молчала. Она размышляла над услышанным.
- Вы думаете, - медленно сказала она наконец, - Фирсова запруда – мой шанс примириться с Солнцем?
- Да.
- А если это и вправду – только легенда?
- Всё равно, ни одно деяние не проходит незамеченным. Разве ты ещё не убедилась в этом однажды? А это – единственное полезное дело, которое ты можешь сделать для Солнца.
- Спасибо, - Элла поднялась, - наверное, вы правы. Скоро каникулы… и я подумаю обо всём.
Она пошла к двери. У порога миссис Гарлей окликнула её, и она обернулась.
- Главное, чтобы тебе хватило сил и терпения. Потому что ты должна сделать это сама, только сама.
Элла кивнула и вышла из кабинета.
…
Конечно, она должна сделать это сама. Никто не должен помогать ей совершить этот подвиг во имя Солнца. Она расчистит запруду, отыщет ключи и возобновит поступление чистой воды. Сможет ли она? Ей должно хватить на это двух месяцев. Но страха перед предстоящей грандиозной работой у неё не было. Только решимость выполнить свой долг.
В течение ближайших дней Элла съездила на Фирсову запруду и прикинула, какое оборудование ей понадобится, чтобы решить поставленную задачу.
Вскоре должны были начаться каникулы, которые учащиеся проводили где хотели и как хотели. Интернат финансировал их отдых.
На вопрос – где она будет проводить каникулы, Элла отвечала туманно. К их началу она составила список необходимого инвентаря. За два года жизни в Ауруме девушка неоднократно бывала в походах и хорошо разбиралась в туристическом снаряжении.
Во второй день каникул, предусмотрительно дождавшись, пока все её сотоварищи разъедутся, Элла направилась покупать нужные ей вещи.
Она приволокла в общежитие надувную резиновую лодку, непромокаемую палатку, багор, керосин, рюкзак с инвентарём и продуктами… и ещё много чего.
Вопрос, как всё начать, она решит на месте. Да, миссис Гарлей права.
Главное, чтобы ей хватило сил и терпения.
На следующий день, переждав восход, Элла в несколько приёмов перетащила весь инвентарь к реке. К счастью, до заводи можно было добраться на вёслах.
Девушка накачала насосом лодку, спустила её на воду и сгрузила в неё всё необходимое.
Она оттолкнулась веслом от берега и отправилась в путь.
…
Когда Элла добралась до заводи, дождя не было. Она привязала лодку в заранее предусмотренном месте и принялась ставить палатку. Трава вокруг от постоянной влаги была сырой, вода хлюпала под ногами и Элла устанавливала палатку на небольшом возвышении.
Странно она себя чувствовала. Только что плыла по реке, привычно отворачиваясь от ослепительного света Солнца, и вот здесь – сплошные серые тучи, никаких теней и холод от сырости.
Пока Элла разбивала свой маленький лагерь, снова начал накрапывать дождь. Девушка поспешно перетащила припасы в палатку, перевернула лодку вверх дном и спряталась в надёжной, непромокаемой палатке, застегнув полог.
Интересно, подумала она, постоянные дожди, а пруд не выходит из берегов… почему? Наверное, у воды был какой-то подземный отток, к Луане.
Н-да, и подолгу тут идёт дождь? А если он будет лить по нескольку часов, без остановки, когда же ей работать? Объём работы сейчас казался ей невыполнимым, на сердце что-то натужно заскребло, но она решительно отбросила паникёрство и принялась открывать банку консервов. Пора было подкрепиться…
… Каких только чувств она потом не испытывала! Отчаянье, когда казалось, что работе конца-краю не будет, сильнейшую усталость, острое осознание своего одиночества и, наконец, элементарный страх перед мокрыми, холодными ночами под монотонный аккомпанемент дождя.
Дождь. Сырость пробрала её до костей. Элла соорудила навес над лодкой, чтобы можно было делать своё дело и под дождевыми струями.
Она начала с берега. Собирала весь хлам, оставшийся от поколений туристов, любителей проводить пикники на открытом воздухе – проржавевшие консервные банки, пластиковые пакеты, стекло, бутылки, изъеденные временем железяки непонятного предназначения, и другой неопознаваемый мусор. Таскала всё это в одно место, обливала керосином и поджигала. Метр за метром она упорно отвоёвывала берег.
Срезала и выдёргивала осоку, выгребала ряску, тину. Словно гребнем, расчёсывала граблями траву. От мусора, стекла, осоки и тяжёлых вёдер её ладони скоро вздулись кровавыми мозолями. Она завязывала их и продолжала. С остервенением глушила работой боль и слабость. Порой ей хотелось разреветься от усталости и жалости к себе, но она стискивала зубы и делала своё дело.
Временами она так уставала, что ей не хватало даже сил развести огонь и обсушиться. После нескольких ночей, проведённых в дрожи и сырости, она простудилась.
Элла перетащила лодку с заводи на реку и дрожащими руками, едва не роняя вёсла, с огромным трудом догребла до города. Но здесь светило Солнце, и девушка словно ожила.
Она так по нему соскучилась!
Добравшись до общежития, Элла достала всевозможные лекарства от простуды, наглоталась отваров и таблеток, понежилась в тепле и вернулась в свой мокрый ад. Она и не думала отступать.
Теперь она всегда поступала так, когда возникала необходимость просушить одежду – отъезжала от заводи туда, где кончались тучи и грело божественное светило.
«О Солнце, - размышляла Элла порой, - видишь ли ты меня? Знаешь ли, что я делаю для тебя? И достаточно ли этого, чтобы искупить мою вину, снять груз с моей души? Дай мне силы закончить начатое!»
Когда Элла одолела берег, она принялась за поверхность водоёма. Собирала перегнившие листья и сучки, ту же разросшуюся ряску, пропускала всё через сито, чтобы избавиться от излишней влаги, и оставшийся мусор сжигала в том же месте, где и всё остальное. Шарила багром по дну, извлекала коряги и другой хлам.
Она была одна. Никто из нормальных людей не приезжал сюда. Кому надо было мокнуть по двенадцать-шестнадцать часов в сутки?
От постоянной сырости, от отсутствия солнечного света кожа девушки стала совсем бледной, загар увял, глаза ввалились, их окружили тени усталости. Впрочем, Элле некогда было смотреться в зеркало. Она очищала зеркало для Солнца.
Через полтора месяца берег и пруд были расчищены. Элла принялась разыскивать ключи. До сих пор они не встречались ей, и она опасалась – вдруг они пересохли ещё задолго до того, как Фирсова запруда стала обиталищем дождей?
Элла тщательно исследовала берег, раздвинула руками каждый пучок травы и, наконец, к неописуемой своей радости, обнаружила первый родник – слабенький-слабенький, почти задохнувшийся между двух кочек. Она раскопала вокруг землю, расширила ключ и помогла воде пробраться по новому руслу к пруду.
Итак, последние недели Элла разыскивала старые родники. Сколько их было раньше? Она этого, конечно, не знала. Элла отыскала четыре…
Каждый из них был обновлён, каждый струил теперь воды к заводи, сливаясь с ней и полня.
…
Работа подходила к концу. А может, она уже была окончена? Девушка боялась думать об этом. Почему?
Потому что в течении этих двух тяжелейших месяцев она могла надеяться на какое-то чудо, на что-то несбыточное. А сейчас ей становилось страшно при мысли, что труд её был напрасным и всё останется по-прежнему. Также здесь будут лить дожди и небо над Фирсовой запрудой никогда не расчистится от туч. Тогда зачем она это делала? Неужели всё было зря?
Элла снова и снова прочёсывала берег, по которому давно уже можно было пройти босиком, не опасаясь пораниться; плавала в лодке по заводи целыми днями, вылавливая
остатки прелых листьев. Пруд был почти идеально круглым и, наверное, с высоты действительно выглядел как маленькое зеркальце.
Увидит ли его когда-нибудь Солнце? Захочет ли, догадается взглянуть?
Однажды, к удивлению Эллы, целый день не было дождя. Она просидела этот день у костра, зачарованно глядя в огонь и непривычно бездельничая. Ей так и хотелось вскочить и напрячь окрепшие мышцы на работу… но работа была окончена и теперь оставалось только ждать. А к вечеру плотные тучи вдруг прорезал солнечный луч. Он упал с высоты на заводь, отразился и заблестел в омытой родниками воде. Это длилось недолго, всего несколько минут, потом тучи снова сошлись. Но сердце Эллы билось в отчаянном ритме до глубокой ночи. Ей было по-настоящему страшно. На кон было поставлено всё, от неё больше ничего не зависело. Неужели в её судьбе так ничего и не изменится?..
…
Какая-то неведомая сила заставила её утром выйти из палатки. Элла откинула полог… и зажмурилась от неожиданности. Синее небо, синяя заводь, сверкающая вода – всё было залито ослепительным сиянием… О ужас! Неужели – ослепительным?
Её сердце готово было выпрыгнуть, Элла крепко сжимала веки. «Открой глаза, взгляни! – требовало в ней что-то, но она боялась, - Ну же!..»
Она глубоко вздохнула и медленно открыла глаза. Подняла их вверх.
О великое Солнце! Какое нежное, божественное тепло! Оно наполняло её доверху. Какой чудесный свет залил радостью всё тело! Элла засмеялась, потом заплакала от счастья и волнения, но Солнце высушило слёзы на её щеках. Она распахнула глаза так широко, как только могла. Она ни о чём не думала в этот миг.
Какая невиданная лёгкость! Элла оттолкнулась и полетела навстречу Солнцу. Скоро она уже не замечала неба, только сияние, к которому стремилась всей душой. Только огненный диск, только волшебные, тёплые, ласкающие лучи, которые она впитывала в себя, упиваясь ими, как волшебным напитком.
Элле показалось, что она слышит гимны, славящие Солнце, и ей самой хотелось петь их. Она поднималась всё выше и выше к Солнцу на волнах ликования.
Сияние закрыло весь горизонт, и Элла вдруг увидела вместо диска – божественной красоты лик в сияющей диадеме, окружённый нимбом. Огромные, прекрасные золотые глаза пронзили её сердце.
Гимны стали слышнее. Элла приближалась… Уста Солнца дрогнули, и она услышала:
- Дитя моё… Я прощаю тебя. Оставайся со мной навсегда.