"Девочка-религия"
Мария — от др.-евр. Mariam – любимая, обожаемая.
1.
Звенит колокол Спасской церкви города Иркутска. С башни разлетаются птицы. Далее: Панорама города (с высоты птичьего полёта) Иркутска.
Показывается игрушечный город Мити. Город в городе. Город из кубиков и коробок. Там живёт около 70-ти мальчишеских кукол. Всем заправляет император Шутник. Его окружают генералы и красноволосая принцесса Гидра. Армия Империи неисчислима. Плюс трансформеры и лазерные установки. В городе живут черепашки-ниндзя, мыше-рокеры, другие мутанты, киборги, скелеты, люди. Сейчас они все умерли для Мити, но когда-то в городе кипела жизнь.
Политические интриги и войны у Мити выходили красочнее настоящих.
Митя играет один.
В детском саду он тоже играет солдатиками, поэтому мало общался со сверстниками. Митю дразнят за очки, ругаются: "Очкарик - в попе шарик". Закармливают творогом. Его не любили, а он хотел любви. И такая девочка найдётся: Маша Лескова, одноклассница.
Диктор: Осень. Иркутск. Эпоха Чернобыля и Кашпировского - год рождения Маши и Мити.
Митя-мальчик (Семи лет, грезит перед сном):
- Маша! Ангел! МА – сливочно-розовый поцелуй, ША – тоскливо-сладкая боль. Маша. Смысл моего бытия, моя богиня, проклятие и награда, печаль и восторг.
Она была Мэри на уроках английского языка, Марией в классном журнале, Машенькой в своей семье. Для меня она была просто Машей...
(У Маши длинные русые волосы, распущенные; Маша даётся в фас и в профиль, как при следствии).
Родители ссорятся за дверью детской, и через неприкрытое окно за занавеской резко двигались два силуэта. Папин больше. Мама кричит на отца из-за его любовницы, которую мама называла «Милашкой».
Митя засыпает в слезах.
Сон продолжает его мысли: Мы вместе учимся, живя на одном берегу Ангары, почти ровесники, почти любовники. И у нас не будет скандалов.
Во сне Маша убегает от Мити.
2.
ВОСПОМИНАНИЯ МИТИ:
Митя жил в самом центре Иркутска, на углу улицы Литвинова и Пионерского переулка, в зелёном кирпичном доме, построенном японскими военнопленными для советских чекистов. Под окнами были тополя и областное ФСБ. Рядом примыкал деревянный дом, некогда построенный русскими купцами, а теперь в нём жили два друга Мити, разделённые понятием «квартира». Во дворе были красные заборы газовых установок, куда я с ребятами часто лазил, чтобы поиграть в «Парк Юрского периода», горки, качели. Соседний двор был частью того, где жил Митя, ибо границей двух дворов никак не может считаться линия гаражей и трансформатора. Трансформатор, где мы танцевали «как бабки ёжки», был большой гигант из красного кирпича. Вот детский городок-замок (для нас просто Городок) с четырьмя башнями, горкой, заливаемой на зиму, беседками и лестницами, вполне пригодными для местных алкоголиков, ещё ржавые качели и карусели, лужи (где я сооружал гидросистемы), песочницы, где возникали вулканы и муравьиные лабиринты. Это был замкнутый мир посреди тумана остальных пространств.
Черно-белые кадры:
Бабушка и дедушка вместе на одной фотографии.
Диктор называет их имена: Игорь и Нина.
Предки Мити жили в деревнях Урала, Нижегородчины и Восточной Сибири. Дед по линии матери занимался гидроэнергией, сделав несколько научных открытий (что-то о взаимосвязи вспышек на солнце и величины речного стока), работал в Ираке и на Кубе, проектируя ГЭС. В войну работал на лесоповале. Дед по линии отца воровал золото в сталинских приисках под Читой.
Мама и папа на одной фитогеографии.
Диктор называет их имена: Дима и Галина.
Далее такие фотографии: бабушка одна на фоне египетских пирамид, Таджик-Махала, Эйфиелевой башни.
Поминки по бабушке. Полный стол. Пьяный отец Мити произносит тост. Подруга бабушки сообщила один факт из жизни покойной.
Подруга: Когда Нина [бабушка] получила на почте письмо о том, что Игорь [дедушка] её бросает, она падает в обморок:
"Дорогая Нина! У меня появилась другая; я уезжаю с ней работать над Зейской ГЭС... "
А вот бабушка что-то покупает для Мити.
Бабушка: три банана или солдатика?
Митя: солдатика, солдатика!
Родители тоже развелись. Отец много пил водки. Они женились и разводились, и на свои свадьбы Митю не брали.
Отец: Согласен
Мать: Согласна
Смена обстановки женитьбы
Отец: Согласен
Мать: Согласна
Смена обстановки женитьбы
Отец: Согласен
Мать: Согласна
(Постоянна только чёрная борода отца)
Отец покупает Мите игрушки, катает на чёртовом колесе. Мама покупает картриджи для приставки Sega.
Дача. Митя на даче поедает горох, щавель, клубнику. А вот он центре Иркутска, где жил, где были друзья. И игрушки!
Митей в основном занимались мама и бабушка; папа уходил с работы слишком рано, а приходил, когда я уже спал. Мечты детства, нравственная чистота заклеивали трещину, которая прошла между родителями; Митя тихо играл в своей комнате, а семья незримо разрушалась, разрушалась как то хмурое государство, где Митя родился. Отец пил. Скандалы доходили до драк, и Митя плакал, заглушаемый музыкой братовского магнитофона, и клялся: у меня всё будет по-другому, я никогда не изменю тебе, Маша, НИКОГДА!
3.
Диктор: Осень. Иркутск. Эпоха Чернобыля и Кашпировского - год рождения Маши и Мити.
Иркутск. 2 сентября. Дети торопятся в школу. 65-я — одна из лучших школ города, вишневые девятки гоняют там и сям. Некоторые дети в форме и фартуках, иные в спортивных и джинсовых костюмах. Улица Уритского (иркутский Арбат) оживлялась молодняком. На её углу был «Детский мир», любимое место Мити в городе.
Митя-юноша; Спасибо Китаю за наше счастливое детство (об игрушках)!
Маша жила на бульваре Постышева, т. е. точно там, где было логово Милашки – любовницы отца Мити. Отец как-то привёз Митю к этой старухе. Дома Милашки и Маши — соседние. Показываются две башни. Училась Маша в центре, в 65-ой школе. Показывается карта, где красный человечек обозначает передвижение Маши утром. Мите до школы было добираться три квартала. Показывается карта, где синий человечек обозначает передвижение Мити утром. Пути не пересеваются. Цель назначения показывается сердечком. (По домам они часто шли о одному пути.)
Диктор: Именно по этому последнему пути Митя провожал Машу два раза в неделю. Осень выдалась солнечная.
Он быстро выбегал из школы, пока Маша одевалась, Медленно, переодевала не только обувь, но и колготки; а потом, оглядываясь назад, замедлял шаг, пока Маша не догоняла его и не заговаривала.
Маша: Привет, Митя! А ты наклейками в журнал «Mortal Combat» собираешь?
Митя-мальчик: Нет, я только на sega'е играю в «Mortal Combat».
Маша: Я тоже. Мой любимый боец — это Соня.
Митя-мальчик: Мой — Суб-Зэро.
Маша: А хочешь я тебе подарю наклейку с ним?
Митя-мальчик: Не, спасибо! Сама с кем-нибудь на него вменяешь.
Маша: Ну, как хочешь... Давай справа обойдём Дом быта через рынок, мне там кое-что посмотреть надо.
Митя-мальчик: хорошо...
Тогда они распрощались на добром слове.
Один раз она прошла и не заговорила, Митя тогда просто провожал её взглядом. В другой раз они шли, болтали, и Маша заглянула в лавочку "Товары из Московии".
Митя-мальчик подумал: Это конец прогулки!
Но нет, Маша вышла из лавочки и догнала его. В другой раз угостила кедровыми орехами, а он положил их как реликвию в шкатулку (орехи случайно съедает Митин дружок).
Однажды Маша сломала Митину оранжевую линейку. А ведь Митя просто указал ей на Машу, на любимую, которая подумала, что это игровая угроза. Выбила своей ножкой из его рук: линейка и сломалась.
Ещё раз шли Маша и Митя после школы.
Маша:У тебя нет палочки от мороженого?
Митя: Нет, а тебе зачем?
Маша: Брат ушёл уже, а у наша дверь подъезда как раз открывается палочкой от мороженого.
Митя: К сожалению, нет.
Митя-юноша: какой идиот! Мог бы купить ей целое мороженое. Так или иначе палочки от мороженого стали сакральными. Я стал их коллекционировать.
БЫЛ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ МАШИ.
Идут после школы Митя, Маша и её подруга Лера. Митя так и не решился отдать ей свой подарок: бутылочку газировки.
Лера: А ты поздравишь Машу? у тебя и подарок, наверное, есть?
Митя: Нет, я не знал, извините. (Про себя): знаю как свои пять пальцев: 7 апреля, 1986, благовещенье.
В тот вечер Митя стоял в сумерках под окнами Маши и смотрел, как семья поздравляет Машу... «Моя любовь на пятом этаже!»
Ещё раз они снова шли вместе. Они спускаются вместе на улицы и идут по самому романтическому месту Иркутска (улица Урицкого). Маша сообщила, что в мире меняется климат: скоро Сибирь станет курортом. Вдруг послышался индейский клич: улю лю. Это был Малинин, близорукий очкарик (Митя-то был дальнозоркий очкарик) и мой товарищ, а с ним приспешники.
Маша сказала Малинину: Не трогайте его!
Малинин и Маша начали удаляться, Митю придерживали приспешники: один толстый, другой тощий.
Диктор: Потом Малинин из «Б» перешел в «А», тем самым устранился от посягательств на Машу
***
Митя-юноша (вспоминает): После детского сада мне просто необходима была любовь... Я предвидел дриаду из сказки со светлыми волосами, но Маша оказалась русской русой русалочкой (оба образа показываются).
Маша носила серенькую кофточку, юбку-килт, белые колготки. Желто-красная куртка (под цвета осени), синий портфель в треугольничках. Митя - в джинсовом костюме. Он, растрёпа, как-то забудет застегнуть нижнюю пуговицу, и Маша сделала это за него.
Митя-юноша: к любви я пришёл сознательно. Парламент мыслей и чувств проголосовал единогласно: МАША. Поводом к таким тонким чувствам могли быть её слезы на грустную песенку во время одного урока музыки. Пели мы про кого-то кота, который вышел ночью на лунную сцену и начал горланить свои песни. Жители дома прогнали Мурлыку, а Маша выбежала в слезах из класса. Я выбежал за ней, но она куда-то успела исчезнусть. Вся боль мира прошла через этого чувствительного ребёнка. В свои девять она уже знала значение слова «эгоизм». От неё я научился пронзительности мыслей и ювелирности чувств. Я тоже умею плакать, Маша, и как часто я засыпал в слезах, думая о тебе.
Митя-мальчик: Мои мечты всегда были горькими; я просто не мог представить её поцелуя. Ах, это бы разорвало меня. Я топился, вешался, вздыхал, но никогда не мог представить свадьбы или объятий (все версии провалов даны зрительно). Другой особенностью моей любви было полное отсутствие "сексуальности", без которой ничего нет для на всё просто смотрящей молодёжи с её нехитрыми чувствами и штампованными мозгами.
Митя из кубиков построил башню, на вершине которой поместил фотографию Маши. Фотографию он сделал с помощью папиного палоройда. Все 70-т стражей должны теперь её охранять: и башню, и фото Маши ...
Все куклы поклоняются Маше, как перед иконой другой Марии, более известной.
Митя-мальчик: Свет её лица неописуем. Было бы кощунственно сравнивать части её лика с тленностями миров. Скажу лишь одно: блажен, на кого она хоть раз посмотрела, счастлив, кому улыбнулась.
4.
Диктор: Митя молчал о своей любви. Он хорошо учился, чтобы похвалы учительницы слышала Маша.
Особенно Мите удавалась математика. .
Учительница: Я решила отправить Митю на математическую Олимпиаду.
Один из вопросов: Какой год ХХ века, если перевернуть его числовую запись, останется прежним? - 1961!
Он занял почётное третье место.
Митя-юноша: Первым был, наверное, Пифагор, а вторым — Ломоносов!
Учительница хвалит его, даёт грамоту и книгу о Сибири.
Учительница: Митя защитил честь класса...
В день награждения, Митя уже было собрался идти домой, стоя в подвале раздевалки, как к Мите подошла Маша.
Митя-юноша: Она будто знала, что я ради неё и старался.
К Мите подошла Маша.
Маша: Поздравляю!
Протянула руку. Митя растерялся и пожал её левую своей правой.
Диктор: Он прикоснулся к ней! Первый раз. К девочке.
Митя-юноша: Мизинец её сомкнулся с моим указательным, и Маша, медленно, словно время длило моё блаженство, но, увы, отвела руку.
Она списывала у Мити математику. Она пару раз Маша звонила мне, чтобы спросить домашнее задание, но оба раза линия обрывалась...
Диктор: Он хоть и знал заветные цифры, никогда не звонил Маше, а потом и вовсе забыл номер (сосед Маши сказал Мите, что номер ненастоящий, а Митя - дурак - поверил).
Родители опять ругались. Башня Мити была разрушена.
5.
Митя-юноша: Дети красивее взрослых. Свет в глазах, а не блеск. Улыбка. Лицо Маши на той фотографии безнадёжно испорчено моими поцелуями. А других-то фотографий нет! Зачем же я целовал так много?
Так вот. Надо было сделать ещё одну фотографию. А тут удача: весь класс фотографируют. в конце начальной школы. Маша стояла рядом с Митей.
Диктор: Их должны были сфотографировать рядышком!!!
Но Митя вертелся, так боялся показать свою любовь, не показывая и явного протеста против Маши. Маша Митю усмирила, схватив за плечи. Он не смел шелохнуться.
ШКОЛЬНЫЙ НОВОГОДНИЙ БАЛ.
Панорама старых Иркутских улиц. Домишки замело метелью. В том числе деревянные.. Лужи покрылись ледяной корочкой. Открылся ледяной городок на площади Кирова (Изумрудный город, моя Элли!).
Митя-юноша: В школе только мы, обеспеченные газировкой разных сортов, нарядные сибирячки. Ребята ещё стыдились танцевать, стояли по углам, отшучивались. «Учителка» взяла на себя роль Амура, – мальчикам предлагалось вытянуть имя заветной партнёрши у судьбы. Я медленно вытянул бумажку из меховой шапки.
Митя-юноша: Маша? – Маша?? – Маша???… Ах, пухленькая Женька… Пришлось танцевать, отрабатывая трудовую ученическую норму.
Диктор: Маша никому в этот раз не досталась. Зато процедура раскачала общество, пустившееся в пляс. Прошло полчаса. Митя уже и не надеялся…
Митя-мальчик (Думает): Как я смею?.. Она не захочет… То, что я ей даю списывать ещё ничего не означает.
Но вот Маша Лескова и Оля Кислицына подошли к Мите и закружили в своём хороводе –
Митя-мальчик (Думает): Теперь я получил право пригласить!
Его кот Царапка, все 70-т солдат, сам Император кричат Мите: Давай, смелее, пригласи её!!!
Маша сидела на стуле возле классной доски и пила газировку из белого стаканчика. Митя протянул руки, не умея придумать ничего иного. И в ответ потянулись её ручки, обвившие шею Мити. Маша вспорхнула. Союз правых ладоней был нерушим. Он всё никак не мог прикоснуться к её обнаженным лопаткам, держа руку на весу; она сама прислонила его к себе.
Небеса и потолок разверзлись, и ангел забрал Машу у Мити, а Митю забрали школьные домовые. Маша пела, Митя тоже пытался петь, но домовые запирали ему рот. Один из домовых сказал: «Она никогда не будет с тобой, слюнтяй».Они загнали его в вертолёт и увезли в столицу... Это был сон. И танец — сон? НЕТ! Танец он точно помнил.
Папа: Ты вчера во время танца сознание потерял, что с тобой случилось?
Митя-мальчик: любовь...
Митя-юноша: Такая холодная нежность, мягкость девичьей спины. Их глаза не встречались, боясь радиоактивных реакций, откровения потаённых желаний. Я не помнил музыки. Только голубое платье и телесная сопричастность чуду.
Митя-мальчик (Думает): Нет ничего более дорогого и приятного в этой скучной вселенной.
Митя-юноша: А ты ведь и не помнишь, Маша, как мы танцевали, что это значило или могло значить. Но и это не стало началом, я не проводил и не поцеловал её в тот вечер, хотя планировал.
Следующее полгода прошли зря. Я молчал и стеснялся. Дурак. Меня увезут в Москву, но я не верил, что есть место, отличное от нашего изумрудного города, где живём я и Маша. Я ничего ей не сказал.
Она села в машину, её юбка и рубашка развивались от ветерков весны, собака–бобтеил (священное животное с тех пор для меня) прыгала на неё и радовалась ей, счастливая семья окружала мою девочку-мечту. девочку-религию. И я был н е м н о ж е ч к о лишним здесь. Она уехала, уехала навсегда. Точнее это ведь я уехал!!! Чтобы спастись из «проклятого Иркутска», чтобы…чтобы… чтобы… Мама продала бабушкину квартиру и перевезла нас в Москву. Отравленный воздух, мёртвая вода и дождь ожидали меня в чужом городе.
Митя сходил с трапа самолёта, словно на другую планету. Митя приезжает на Марс, чьи спутники Ужас и Страх. Пустыня цвета битых кремлёвских стен.
6.
Диктор: С тех пор всё потеряло смысл. Митины страдания взрывались в нём. И никто не мог заменить ему Машу. В Москве Маша родиться не могла.
Митя пытается писать Маше на адрес иркутской школы.
Диктор: Но эта мысль пришла Мите слишком поздно. Маша писала, что у неё уже есть парень. У Мити началась депрессия, но он продолжал писать... истерические письма.
Вот одно из них:
Маша! Никто не сможет любить тебя т а к. Пока ещё всё обратимо. Будь снова со мной, не обманывай себя и других. Почему ты молчишь, Маша? Кто, сказал, тебе, что есть другая любовь – не истинная, не вечная? На гильотину правды «твоего парня» Егора.
И нет нам другого бессмертия, кроме как быть вместе, Маша. Моя маленькая религия даёт только одно спасение – твои объятья, Маша!
Масло в огонь подливало ещё и то, что Митя был православным, а Маша — буддистской.
Диктор: Маша просила ей больше не писать. А ведь Митя хранил ей верность 5 лет, бежал других девушек и любовей. Она была для него богиней. А она оказалась девушкой, похожей на девушку с картин Боттичелли. Через три месяца Митя оправился. Он перестал равнять женщин и богинь.
-конец-