Сейчас, когда я вижу эти строки, все представляется полузабытым мифом, мне приходится делать усилие, чтобы распознать свои мысли среди разговоров, гудящих у меня в голове, в некоторые минуты меня охватывает дрема, воспоминания сплетаются со снами, но я все еще надеюсь.
Цель моя была банальна и стара, как смерть.
Однако тогда мне казалось, что чем более идея стара и встречаема, тем более она обобщаема и тем менее обсуждаема, что никак не способствует приближению к истине.
Прочитав тысячи книг, просмотрев тысячи карт, найдя тысячи упоминаний, я был в восторге от своей памяти (которую считал за ум) и от своей изобретательности (которая на деле была умением комбинировать). По правде говоря, меня увлекали скорее разнообразные мнения и мысли, и предстоящий путь, полный невероятных приключений и невероятных существ, нежели само бессмертие. Путь, но не цель. Я не хотел стать бессмертным, я лишь хотел навсегда закрыть вопрос о возможности его существования.
( Не знаю, стоит ли уточнять, что отрицательный ответ не устраивал меня по причине его абсолютной недоказуемости).
Часто, слишком часто подобные планы так и остаются в мыслях, однако мое путешествие все-таки было начато.
Дав клятву не возвращаться без достойного повода для гордости, на попутных судах я пересекал воды Великих Морей, эти соленые пустыни, сходя с ума от недостижимости горизонтов.
Спотыкаясь, ничего не слыша, я шел по Великим Горам и шел через них в сопровождении лесов и скал, ящеров и ястребов.
В Желтых, песочных морях я не раз терял ориентиры, слеп от неба и ветра, ходил кругами по собственным следам, искушался видениями.
Не раз встречался я со странными существами, исхиаподами, паноциями, фавнами и гипатиями, будто из рассказов Баудолино, ютился в пещерах отшельников, алхимиков, ведьмаков и магов.
И многие, слишком многие из них смотрели на меня внимательней и становились суровей и торжественней, стоило мне упомянуть о цели моих странствий.
Тогда, когда я уже, казалось, привык к высоким температурам, резким перепадам атмосферного давления и стал устойчив ко многим заразам, дорога привела меня в заснеженный мир. Моя кожа побелела, а после покрылась красно-фиолетовыми пятнами. Мне чудилось, стоит дотронуться до пальцев, и они рассыпятся в ледяные осколки. Ветер перестал иметь значение.
Идя и идя, просто ради того, что бы идти, позабыв о поставленных намереньях, я все острее ощущал нескончаемость своего пути, в бреду мне чудилось, будто сейчас я делаю выдох, и проходят многие дни и многие расстояния, прежде чем я делаю вдох.
Иногда я пугался, что забуду вдохнуть, но после думал, что это не имеет значения. Я стал казаться себе очень старым, вечно идущим по этой белой холодной пустыне, которая казалась умершей еще до начала времен. Белая пустота. Скрип снега под ногами. Шаг, шаг, шаг. Это длится вечность.
Впрочем, расстояние не оказалось вечным, и через пару дней или даже часов (по мне – так десятки лет!), окончилось старой, заброшенной, непойми как тут оказавшейся избой, в которой чудным образом оказалось то, что мне было нужно, а именно некое подобие кровати и пара теплых одеял.
Придя в сознание, (вероятно, это произошло во сне), я увидел реку или, скорее, поток разноцветных струек, напоминающих то натянутые струны, то прозрачные, даже газообразные ручейки. Начинаясь где-то в бесконечности и уходя куда-то в бесконечность они длились и переплетались, соединялись, разъединялись, извивались и текли, текли, текли…
Эта река (назовем её так) объединяла в себе плавность воды, разнообразие огня, неуловимость воздуха, необходимость земли и всего другого, за чем вечно может наблюдать человек, удивляясь, восхищаясь, а после просто смотря, не думая ни о чем, но интуитивно осознавая многое.
Последующее воспоминание дается мне с трудом, настолько неприятно и жутко было то, что я увидел (ощутил?).
Весь этот радужный поток стал вдруг расползаться, извиваться и выворачиваться, пока на поверхность не выползла, я бы сказал, не «выжалась» коротенькая, блеклая струйка.
Она стала расширяться, заслоняя собой все вокруг и вскоре окружающее пространство, или то, где я находился, все стало этой блеклой полоской, а я – не стал. Верно я испугался, что чужой здесь, что меня выкинет вне, где нет даже «ничего», где я буду один на один со своими эмоциями, вечно сходить с ума.
Но никуда меня не выбросило и, как только я начал успокаиваться, на блеклом фоне окружающего плавно начало проступать то, чему я настолько удивился, что вовсе позабыл о страхе.
Ибо символы, явившиеся из ниоткуда были мне хорошо знакомы по столь далеким университетским лекциям, кажущимся здесь и теперь вовсе придуманными..
Не буду описывать долгое время (насколько в таком месте вообще можно говорить о времени) которое я провел вспоминая, запоминая и приводя в нормальный вид эти письмена. Приведу уже обработанный текст.
«Здравствуй, тщеславный странник, пустившийся в путь, ведомый собственными амбициями и мечтами. За чем бы ты ни отправился, знай, что ты нашел источник всех своих мыслей, идей, вдохновений, желаний и замыслов. Уступив твоей настойчивости и решительности, а так же увидя в тебе истинную часть себя, Сердце Мира открылось перед тобою.
Многие ищут его, многие сомневаются, многие пытаются скрыть.
Маги и истинные сумасшедшие прикасались и прикасаются к его нитям.
Обитатели мира отражают и искажают Сердце, ты же будешь хранить Его.
Быть может, ты станешь последним, хотя конец и порождает конец, который имеет собственное начало, как и порожденный им конец, а значит всегда останется хоть часть несоизмеримой вечности.
Слушай же обитателей мира и не позволяй их мыслям быть слишком отличными от потоков Сердца Мира, дабы отражаясь от отражения Себя, не исказилось Оно.
Будь мудрым, бдительным и неустанным, пока не придет твой черед раствориться в Сердце Мира и стать Его частью, передав факел другому.»
Не ручаюсь за точный перевод некоторых особо замысловатых фраз. Но я подумал, что если Сердце Мира и искажалось, то врядли среди мыслей всех людей, текущих через мое сознание, я бы мог четко определить этот момент.
Чтобы не сойти с ума (впрочем, где теперь эти критерии?), я пытался задержаться, забыться в подобных приведенным ниже моментам:
вот лежу я, руки в разные стороны раскинул, ноги мокрые, лицо и пальцы с ладонями (хоть и в перчатках) уже вообще не чувствую, а от запястий до шеи жарко, потому как в трех свитерах и двух шарфах. И лежу такой, на снегу, глаза медленно-медленно открываю, а уже поздний вечер и прям сверху, надо мной, Большая Медведица. И видно её так хорошо, как может быть видно разве что в Крыму, а снега много-много, он еще и падает на меня с этого ковшеобразного созвездия, так тихо и плавно, и так в этот момент хорошо, так хорошо, что и говорить не хочется.
Или вот:
осень, какой-нибудь, скажем, октябрь. На мне свитерок примерно тепленький, осенние сапоги, шарф длинный и куртка незастегнутая. Иду, лужи, листья, дождик такой мелкий-мелкий, в лицо прямо. Белка, на половину оранжевая, на половину серая, спешит куда-то, и все куда-то спешат, и я тоже куда-то как бы спешу, но это вроде и не важно. А важно – это то, что дождь, и что в лицо, и лужи, и листья грязные шуршат, и не очень-то тепло, и все это не только вокруг, но еще и вроде бы внутри, и всего этого так много, так умеренно много, что и не давит нигде, и не пусто. Хотя оно пусто конечно, внутри всегда пусто, но сейчас вот не как вакуум под давлением, а как бы свободно.
Позже я научился останавливать все во мне и во вне, замирать, тупо глядя в одну точку, останавливая поток… Просто смотреть в одну точку, не осознавая себя. Именно в такие моменты темнота была бы очень кстати (когда же я отыщу её в этой бесконечной радуге?), она выжигает сильнее, чем свет, она продуктивнее, чем молчание.
Да, в этом я мастер. Могу смотреть в одну точку, не мигая так долго, что ручьи, останавливающиеся перед глазами, превращаются в пузыри и несут меня через саму ту материю, из которой создано все.
Но как бы прекрасно или ужасно это ни было, как бы долго не продолжалось, в конце концов я все ровно закрываю красные от перенапряжения глаза, окружающее вновь начинает течь сквозь меня, а по щекам стекают слезы.
Возможно, самым удивительным из всего, что со мной произошло, вы сочтете то, что я все еще обладаю телом, но это единственный критерий, по которому я могу определить себя, настолько много мыслей и сознаний прошли через меня, что не могу указать в них свое.
Все произнесенное сейчас станет переливающейся нитью и унесется прочь. Быть может, кто-то поймает эти слова, изложит их на бумаге и они снова вернутся ко мне или к тому, кто будет на моем месте.
Впрочем, моя теперешняя роль настолько бессмысленна, что все это может быть лишь предсмертным бредовым сном сумасшедшего странника, затерявшегося где-то на краю мира.