ВО ГЛУБИНУ СИБИРСКИХ РУД
1. Туда.
1946 год вспоминается мне , как год значительных событий в моей жизни. Ну, хотя бы, как год получения паспорта. Но были и не менее важные события. Я закончил учебу в ремесленном училище, где получил специальность токаря - универсала. В дальнейшем я стал электриком, достиг высоких инженерных званий, но всегда гордился умением встать к любому металлообрабатывающему станку, профессионально его настроить и изготовить простую деталь.
Другой своей заслугой в 1946 году считаю то, что одновременно с училищем закончил седьмой класс вечерней школы. Окончание семилетки для обычного подростка считалось бы нормальным явлением, я же назвал это достижением и, думаю, не зря. Из двухсот с лишним учащихся ремесленного училища одновременно с квалификационным свидетельством токаря-универсала, документ о получении неполного среднего образования получила только небольшая группа из пяти человек, в которую входил я. Руководство училища не поощряло совмещение учебы в самом училище с учебой в других учебных заведениях. Да и само желание продолжать учебу в вечерней школе у четырнадцатилетнего, представленного самому себе, мальчишки мне самому до сих пор непонятно. Оглядываясь назад, я могу сказать, что не сделай я этого тогда, все мое дальнейшее образование было бы под большим вопросом.
Еще более важным событием для меня в тот период, было окончание срока заключения матери, находящейся в сибирских лагерях с злополучного 1937 года. В 1945 года истекли восемь лет срока по статье "член семьи изменника родины". Поскольку ехать ей было некуда, она приняла предложение руководства лагеря поработать вольнонаемным врачом в лагерной больнице. Я рос без родителей с семилетнего возраста, и желание встретиться с матерью, было главной мечтой моей жизни. И в этом году создалась реальная возможность для нашей встречи. Был отменена необходимость «вызова» для переезда из города в город. По окончании училища мне предоставлялся месячный отпуск. Можно представить, как этой встречи ждала моя мать.
Опущу подробности, как пришлось доставать железнодорожный билет, когда все население страны после войны направились к местам, откуда люди были сдвинуты в военные годы. Итак, отпуск получен, билет в общий вагон поезда "Ленинград-Свердловск" у меня в кармане. Началась подготовка к поездке. Отоварены карточки на месяц вперед, упакован чемодан. Моя тетка, взявшая на себя руководство моим отъездом, считала, что мать сумеет добиться, что бы я остался с ней, поэтому чемодан получился увесистым, что очень сильно осложнило мое путешествие.
За два часа до отхода поезда я явился на вокзал, и, как оказалось, не зря, на перроне у каждого вагона стояла большая толпа, которая, казалось, физически не может поместиться в вагоне. Как мне объяснили сведущие люди, число проданных билетов, было равно количеству полок, включая третьи багажные, умноженному на три. Когда я, наконец, с большими трудами оказался в вагоне, я убедился в правильности этого утверждения. В вагоне уже, казалось, нет места не только для людей, но и для воздуха. Заполнение вагона непонятным образом продолжалось. Выражение " набито как бочка с селедкой" не было бы преувеличением. Отправка поезда задержалась примерно на час.
Всю первую ночь, кажется, почти никто не спал. К утру люди присмотрелись друг к другу, начали знакомиться и договариваться об очередности сна. Главное что запомнилось, это то, что не было ожесточения в отношениях между пассажирами.. Через несколько часов поездки уже раздавался смех, шутки. Поспавшие предлагали бодрствующим свои места для сна. Путь до Свердловска был рассчитан на трое суток, и если первую ночь я вспоминаю, как ночь кошмара, то вся последующая поездка вспоминается с улыбкой. Все соседи перезнакомились между собой, рассказывали о своей жизни. Война только закончилась, все эти люди хлебнули военного лиха выше головы, и им было что рассказать. Дружно бегали на станциях за кипятком, покупали еду на пристанционных базарчиках. Со мной произошел забавный эпизод. Я был очень худой и вполне размещался на третьей продольной багажной полке, мои ровесники помнят, насколько она была узка. Ночью я проснулся, забыл, что я на третьей полке. Не открывая глаз, я сел и встал, как мне казалось, на пол. Приземлился я точно между четырьмя игроками в карты, приведя их в полное замешательство, перешедшее затем в гомерический хохот.
Оставшуюся часть пути меня называли «мастером беспарашютного спорта», только недавно прошел новый кинофильм «Небесный тихоход», где это выражение промелькнуло впервые.
Мне, как впервые выехавшему так далеко от центра страны, все было интересно. За городом Кировым узнал, что такое "ряженка", пироги "шанежки", ягоды костяника, которую приносили ведрами. Проехали Кунгур, с интересом ждал встречи с Уралом. Никогда прежде я не видел гор, и ожидал увидеть скалы, уходящие в небо горы. Урал не оправдал моих надежд, несколько скал, высотой не превышающей 100 - 200 метров, и обычная растительность. Этот этап пути закончился рано утром, на четвертые сутки, мы подъехали к перрону вокзала города Свердловска.
В этом городе жила, находящаяся еще в эвакуации, семья близких мне родственников - дядя Миша, тетя Лида и мой кузен Олег. Мы вместе прошли через самые тяжелые блокадные месяцы, и тех пор не виделись. По длительности это был небольшой период, но по событиям это была вечность. Встреча была очень горячая, три дня пролетели, как мгновение. Однако нужно было продолжать путь. Следующий предстоящий этап - Свердловск - Новосибирск. Получить билет на такой поезд простому смертному было невозможно. Почти сутки сидения на вокзале привели к единственному выводу, дальше ехать поездом №504. Что это такое? Это состав, состоящий из небольших товарных вагонов, в народе их называли «телятники», или более ласково теплушки. Такие поезда ходили по всей стране и имели номера, начинающиеся с пятисот, поэтому их называли "пятьсот веселыми".
Погрузившись со своим чемоданом в один из вагонов, я продолжил свой путь. Народ был приблизительно такой же, как в предыдущем поезде. Люди, разбросанные войной, возвращались к своим семьям, которые, в свою очередь, были также заброшены в разные концы страны. Останавливался наш "пятьсот веселый" у каждого светофора, а то и у куста, поэтому путь предстоял не только длинный, но и длительный.
В первый же день у нас подобралась компания молодых ребят, мы сдружились и до поздней ночи сидели на полу вагона в своем углу, обсуждая разные темы. Один из ребят сходил в Кургане, куда мы должны были прибыть на исходе ночи. Разговоры затянулись далеко за полночь, когда мы, наконец, улеглись спать. Наутро многие из нас оказались обворованными вышедшим в Кургане собеседником. Больше всего потерял я, исчезли все деньги. Все было сделано аккуратно, из бокового кармана был вытащен бумажник, деньги отделены от документов и изъяты. У других взяты часы, хорошие предметы одежды. Погоревав, начал решать, как выбираться из создавшейся ситуации. Залез в свой чемодан, отобрал, что может быть продано, это была и часть продуктов, и кое-какая одежонка. На рынке, который существовал при каждой железнодорожной станции, с помощью новых приятелей, все отобранное было продано, и дальнейший мой проезд был обеспечен.
Оставшийся путь прошел хотя и нудно, но без приключений. В полдень шестого или седьмого дня пути наш неспешный поезд подошел к вокзалу города Новосибирска. Начал думать, как добираться дальше. Позади более четырех тысяч километров. Впереди осталось всего триста семьдесят, но они оказались самыми тяжелыми. Попасть на проходные поезда надежды не было, следующий "пятьсот веселый" идущий в сторону Владивостока пойдет дней через пять.
Переночевал на новосибирском вокзале, и стал думать о продолжении пути. Со мной вместе были попутчики из " веселого" поезда. Оставив на них свой
чемодан, пошел гулять по железнодорожным путям, хотя меня предупредили, что охранники, поймав на железнодорожных путях постороннего, его могут задержать и привлечь к уголовной ответственности. Но выхода у меня не было. В одном из составов нашелся вагон - теплушка, в котором солдаты сопровождали груз в свою часть. Попросился к ним, они согласились принять меня. К сожалению, по моему маршруту этот состав шел только один перегон до станции Болотное, это почти треть оставшегося пути. Решил ехать с ними.
Так начался третий этап моего пути. Солдаты были со мной приветливы, и я даже смог спокойно поспать. Приехал в Болотное. Здесь нужно было не ошибиться и сесть в товарняк, идущий до следующей узловой станции Тайга. Задача нелегкая, я должен был, не попадаясь на глаза охранникам, с тяжелым чемоданом в руках обойти, прицепляемые к составам, паровозы, выяснить идет ли этот состав до Тайги и затем найти в этом составе вагон, в который можно залезть. Через некоторое время я оказался в вагоне из-под угля, в котором вполне сносно доехал до станции Тайга. Угольная пыль пропитывала меня насквозь.
Оставался всего один перегон, до конечной станции моего путешествия - города Мариинска. В соответствии с приобретенным опытом, я сразу начал обходить прицепляемые к составам паровозы. Наконец попалась одна паровозная бригада, согласившаяся взять меня в паровоз. Договорились так, что я чемодан ставлю в кабину паровоза, а сам, не привлекая внимания, гуляю поблизости. Как только паровоз тронется с места, я должен буду подбежать и влезть на тендер, распластаться на угле, пока состав не выйдет за пределы станции, после чего начать помогать кочегару, подгребать уголь к топке.
Как на многих железнодорожных станциях, так и на станции Тайга над путями был построен пешеходный мост, под которым проходили все поезда. Все шло вначале по плану. Поезд тронулся, я вскарабкался на тендер, распластался на угле и стал ждать. Поезд проходит под пешеходным мостом и останавливается. По мосту идут толпы людей, все видят меня, распластанным на угле, показывают на меня пальцем, пересмеиваются между собой. Я понимаю свое смешное положение, но что делать не знаю.
Наконец я решил спуститься с тендера и выяснить причину остановки. Оказалось, что у одного из вагонов, от колеса отломился обод, вагон сошел с рельс и начал ломать шпалы. Я прожил более семидесяти лет, всю жизнь я широко пользовался железнодорожным транспортом, и не разу подобных случаев не только не наблюдал, более того не слышал о них от своих знакомых. Почему в такой острый для меня момент должен был произойти такой дикий случай? Через много лет, изучая в математике теорию вероятности событий, я всегда вспоминал этот эпизод.
В паровозной бригаде мне сказали, что их перегонят к другому составу, но мне около них находиться нельзя, охранник уже несколько раз грозился забрать меня в кутузку. Поэтому они мне посоветовали пройти вперед к злополучному мосту и следить за их паровозом, когда они двинуться, и будут проезжать мимо меня, я заскочу опять на тендер. Я так и сделал, отошел к мосту метров 300 - 400м по ходу движения состава, и стал ждать. Увидел как мой паровоз, отошел от поврежденного состава, и, после некоторых маневров, подошел к другому составу. Видимо диспетчер долго не мог ввести этот состав в график, поскольку ждать мне
пришлось часа два или три. Уже стало темно. О чем я только за это время не передумал. Паровоз разгонится так, что я не смогу на него вскочить, и уедет с моим чемоданом. Охранники, заподозрив неладное, заберут меня, болтающегося на путях товарной станции, и поезд уйдет без меня. Приходили и другие дикие мысли.
Наконец я увидел по огням, что мой паровоз двинулся с места, я напрягся, когда паровоз поравнялся со мной, скорость, была небольшой, и я спокойно вспрыгнул на тендер паровоза. Мне вручили лопату и показали, как подгребать уголь к топке. Я очень старался, но когда кочегар взял у меня лопату и стал сам выполнять эту работу, то за пять минут он накидал угля на много больше, чем я почти за час.
Неожиданно для меня посреди перегона, в тайге, поезд остановился, и в паровоз набилось человек, наверное, двадцать юношей и девушек с мешками заготовленных ими в тайге кедровых шишек. Это были знакомые паровозной бригады. Развязали мешки, насыпали шишек. Ребята с шутками полезли на тендер, в несколько пар рук накидали с избытком угля, и в такой веселой компании мы доехали до Мариинска. Как мог душевно поблагодарил бригаду и, со своим злополучным чемоданом пошел на станцию.
В почтовом адресе, который был у меня на руках, было написано: "Мариинск. Баим." Что такое Баим? Улица, район города, или еще что-либо. Это мне предстояло узнать. В зале ожидания станции и во всех проходах было много народа. Я решил дождаться рассвета, а затем предпринимать какие то действия. Около меня расположилась группа людей, в основном женщин, в ватниках с мешками. И вдруг я услышал фразу –« Баим поступил по дурацки».Я подошел к ближайшей ко мне женщине и спросил - " Вы из Баима"?, она настороженно на меня посмотрела и ответила –«Да, а в чем дело»? Я объяснил, что мне надо туда как-то добраться.
Завязался разговор, из которого они выяснили, что я еду к матери, работающей в больнице Баима. Оказалось это были люди только освободившиеся из этого лагеря и начинающие свой путь к свободе и к, давно потерянным ими, дому и семье. Они были в возрасте моей матери, и, очевидно, тоже были много лет назад оторваны от своих близких. Они бросили все свои разговоры, переключив на меня свое внимание. Они все знали мою мать и очень по-доброму о ней отзывались, Охали между собой, какая будет встреча. Далее они все решали за меня. Посоветовали сдать чемодан в камеру хранения. Среди них оказался один мужчина, который должен был вернуться в Баим за недостающим документом. С первыми лучами солнца мы с ним отправились в путь.
Оказалось, что Баим это один из лагерей системы Гулага, и при нем, вне зоны, построено несколько бараков, для обслуживающего персонала.
Удален был этот островок от Мариинска на 6 -7 километров. Подойдя к баракам, мой попутчик показал, где мне искать квартиру, в которой жила мать, попросил передать ей привет, и назвать его фамилию, после чего мы с ним распрощались. Детали дальнейших событий понятны. Когда мать обняла меня, ее белый халат стал черным, на него перешла вся угольная пыль, накопленная мной, и в вагоне из-под угля, и в паровозе, и на всем протяжении моего, далеко нестерильного, пути..
2. Там.
Так начался первый в моей жизни отпуск, рядом с матерью, которую я потерял в семь лет и встретил в шестнадцать. Разговорам и воспоминаниям не было конца. Я ей рассказывал о своей жизни, отвечая на ее вопросы. Сама она была
немногословна. Это еще было время, когда она не хотела смущать мою шестнадцатилетнюю душу излишней отрицательной информацией.
Утром она уходила на работу в зону. Я гулял по окрестностям, вокруг лагеря. Иногда она даже брала меня с собой в лагерь, выписывая соответствующие пропуска. Этот лагерь был относительно мягкого типа, сюда пригоняли отработанный материал из других лагерей. Я несколько раз видел, приводимые пешком к лагерным воротам, группы заключенных, окруженные многочисленным конвоем. Люди были измождены, держались друг за друга. Внутри лагеря режим был уже не слишком строгий, работа, как я понял, в основном состояла из вязки грубых ватных рукавиц, очевидно для металлургии. Около больницы был небольшой сквер, со скамейками, где я иногда сидел, ожидая, когда закончится рабочий день матери.
Я постоянно был окружен заключенными, работа которых была связана с больницей. Со мной заговаривали, расспрашивали о событиях моей жизни, о жизни на воле вообще. Их можно было понять, они были давно вырваны из нормального бытия, прошли такое, о чем было невозможно рассказать. Когда мать приводила меня в столовую, на меня сбегались смотреть поварихи и другие кухонные работницы, это все были заключенные. Многие, узнав о моем предстоящем проезде через Москву в Ленинград, обращались ко мне с просьбой передать письма и живой привет своим близким. Почти все они были убеждены, что их родные будут счастливы поговорить со мной, они захотят уточнить подробности их жизни, как от свидетеля общавшегося с родным им человеком. Таким образом, я ехал с кучей адресов и в Москве и в Ленинграде.
Несколько дней мы с мамой провели в самом, Мариинске. Конечно, понятия об этом городе я не получил, но я в основном обратил внимание на то, что болело у меня на душе. На улицах было много опустившихся людей, хотя в первые послевоенные годы, их было много везде. Но мне показалось, что в этом городе их было намного больше, поскольку к жертвам войны присоединились жертвы Гулага, которым некуда было ехать после освобождения, или которые потеряли волю к борьбе за восстановление своего попранного человеческого достоинства, и опустились до недостойного уровня.
3. Обратно
Отпуск подходил к концу, надо было возвращаться на работу в Ленинград. Опять возникали проблемы с железной дорогой. Купить билет Мариинск - Ленинград на поезд Владивосток - Москва было не сложно, но эти поезда проходили через Мариинск, не открывая дверей. Преодолев ряд препятствий, я и двое только что освободившихся знакомых матери, сели на подножку вагона этого поезда и проехали так почти до Новосибирска, где, вручив проводнику пачку денег, пролезли в тамбур. Так и ехали до самой Москвы. т
Что осталось в памяти от этой поездки? Это был сентябрь 1946 года. Попали мы в вагон для демобилизованных офицеров, которые разъезжались по домам после окончания войны с Японией. Естественно за плечами у них и война с Германией. Люди, хлебнувшие самого тяжелого и самого горького выше головы. И вот они возвращаются к мирной жизни, выходят на гражданку. Они уверены, что отдали родине все что могли и даже больше, и они уверены, что родина по достоинству оценит их лишения и соответственно отблагодарит.
Но если опуститься на землю и подумать, что может им дать родина на гражданке, если все они ушли на войну со школьной скамьи, у них нет ни образования, ни специальности, ни квалификации. У них есть жизненный опыт, но военный. Они научились командовать людьми, но по военному уставу. И, как ни больно это говорить, они взрослые люди, многие обремененные семьями, должны начинать заново учиться жить.
Забегая вперед, вспоминаю, что когда я вернулся с описываемого отпуска на завод, то некоторые из демобилизованных офицеров встали у моего станка, только что испеченного ремесленника, учениками. И вот об их нелегкой судьбе, я думаю, когда вспоминаю тех напыщенных офицеров, едущих в вагоне Владивосток - Москва.
Один лейтенант, поделился со мной, что он до войны успел кончить ремесленное училище, ему было примерно двадцать три года, я попробовал перейти с ним на "ты". Он меня тут же оборвал, " я командовал людьми, годящимися тебе в отцы". Слушая их разговоры, я услышал высказывание этого лейтенанта - "на гражданке мы элементарно будем занимать должности не ниже начальников цехов".
Анализировать и сопоставлять их запросы с, ожидающей их, реальностью я смог только много лет спустя. В те дни я об этом конечно не мог и думать. Так прошло пять дней пути, днем я болтался по вагонам, на ночь уходил спать в тамбур. Но вот и Москва. Я уже давно забыл о том, что я урожденный москвич, проживавший столице до 1937 года, и покинувший ее не по своей воле, а по воле НКВД, арестовавших моих родителей. Но поскольку сознательные годы я прожил в Ленинграде, то считал себя ленинградцем. В Москве я остановился у своих родственников, и прожил у них несколько дней.
Не забыл посетить всех, к кому мне дали письма в лагере Баима. Все адресаты принимали меня очень неприветливо, напряженно и старались поскорее выпроводить. Никаких подробностей они у меня, как ожидали отправители этих писем, они у меня не выспрашивали. У всех на лицах был виден, охвативший их страх. Только через много лет, повзрослев, я их понял и простил. В то страшное время любая мелочь, могла служить поводом для уничтожения совершенно невинного человека, а они, имея родственника - врага народа, свою долю страха уже получили с лихвой.
Последний отрезок пути Москва - Ленинград проехал без приключений.
Жизнь под дамокловым мечом КГБ продолжалась. "Оттепели" оставалось ждать еще десять лет.