Мама вышла замуж.
В этом рассказе я не ставлю целью рассказать о себе, что-нибудь выдающееся или интересное. Наоборот если он у меня получится, то это будет рассказ о моей глупости, эгоизме, самонадеянности и других, не делающих мне чести, свойствах. Итак, читайте заголовок.
Я получил письмо, где мать поставила меня в известность о важном событии, произошедшем в ее жизни. Никогда я не мог подумать, что такое известие произведет на меня такое сильное впечатление. Мои переживания были ужасны. Я сам не мог понять причины.
Не нужно слез о малом дитя, попавшему в руки грозного и злого отчима. Мне уже двадцать два года. Ну, тогда решите вы, юноша лишился материнских забот, стакана какао к завтраку, мягкой подушечки под щеку перед сном, нежного материнского поцелуя перед уходом на работу. Опять не то.
Я жил совершенно самостоятельно в деревенском доме, в рабочем поселке под Ленинградом. Мать, стараниями КГБ, находилась в ссылке в одной из пустынь Казахстана, несколько тысяч километров от меня.
Обида за отца. Наверное, это было самым главным, хотя это, конечно же, было и очень глупым поводом для моего расстройства. Отец был арестован пятнадцать лет назад, в 1937 году, с тех пор о нем не было ни одной весточки, и нам с матерью, самим близко познавшим советскую репрессивную систему, было совершенно ясно, что его на этой земле уже нет. Несколько лет спустя, при оформлении документов на реабилитацию, нам будет сообщено, что отец был расстрелян в июне 1937 года. Большую часть своей сознательной жизни, то есть с семилетнего возраста я прожил без родителей.
Мои родственники, причем как со стороны отца, так и со стороны матери мне много рассказывали об отце. Все рассказы и воспоминания о нем были выдержаны в самых восторженных тонах. Таким образом, в моем представлении отец был человеком большой души, кристальной честности, открытости, постоянной готовности придти на помощь нуждающимся в чем либо.
В родне ходила легенда. Семья моего деда жила в Николаеве. В период с 1918 по 1920 год они решили переехать в Петроград. Сняли товарный вагон, погрузили в нее свою семью и еще несколько семей, и отправились в путешествие по просторам Украины и России, объятыми гражданской войной. Описание этого путешествия, если бы оно было выполнено рукой настоящего литератора, могло, наверное, стать отдельным как литературным, так и историческим документом того непростого времени. В этом вагоне ехал, известный определенным кругам современников русский поэт Поповский, который описал это путешествие в поэме «Транспоэма №………». Присвоил он этой поэме № вагона, в котором они ехали. Поколение наших отцов, наши дядья и тетки, часто вспоминали эту поэму, но поколение их детей, я и мои двоюродные братья и сестры, считали это их стариковской блажью, не заслуживающей интереса. А когда мы поумнели, и поняли, что неинтересных эпизодов в жизни не бывает, из стариков никого не осталось, и спросить о чем-либо было уже не у кого. Так мы остались «Иванами, не помнящими родства». И, хотя, имена у нас другие, это выражение относится к нам полностью.
Тетки мне часто читали отрывки из этой поэмы, относящиеся к моему отцу. Кое-что осталось в моей памяти.
Ах, Костя, Костя, славный Костя,
Вы самый милый среди нас,
Вы на чудовищном наросте
Жестокой жизни, как алмаз.
………………………………
Вы знаете, как мне ужасен
Мир политических идей
(Поэт не принимал коммунизма)
……………………………………
Но Вас, бесхитростным и чистым,
Я может быть, впервой узрел,
Каким быть должно коммунисту,
Не на словах, а среди дел.
Соответственно об отце у меня были самые светлые, воспоминания, и я, не смотря, на мое положение в обществе, как «сына врага народа», гордился своим отцом даже в те времена.
Итак, я прихожу с работы и получаю письмо от мамы. Читаю, а там написано –«дорогой сынок, я вышла замуж, теперь рядом со мной, есть человек, который позаботится обо мне если я заболею и так далее… Его зовут Юрий Феодосиевич.»
У меня в глазах все помутилось. Неужели может появиться какой то посторонний человек достойный занять место моего отца. Есть такое русское причитание выдаваемой замуж девушки: «Эх! Маменька, отдаешь меня за чужого дяденьку, сама, небось, вышла за родного папеньку!» Такое же чувство деления на чужих и своих было и у меня в те минуты. Конечно же, я любил и мать, и гордился ею. Она прошла сквозь огни и воды репрессий и сумела сохранить свое лицо, свою гордость. И мне в ту минуту показалось, что человека достойного ее просто не может быть на этой земле. Письмо пришло в конце рабочей недели, и я решил на выходной день поехать в Ленинград.
Приехал в семью, которая была моим вторым домом. По степени родства они были далекими родственниками, Павел – глава семьи был кузеном моей матери. Но, благодаря особым событиям, сопровождавшим всю мою, да и их жизнь, эта семья была и остается до сих пор самой близкой для меня и родной. Дома была жена Павла Наташа и его мать, моя любимая тетка Рахиль. Было там еще одно, любимое мной существо, их дочка Иринка, но она к описываемым мной событиям отношения иметь не могла, ввиду своего малого четырехлетнего возраста. И вот в этой семье я излил на их головы свою беду и свои переживания. Они отреагировали на мое известие, как и должны были отреагировать нормальные люди, со смехом, с улыбками, и даже с поздравлениями, чем вызвали у меня еще большие приступы гнева и обвинения их в бездушии.
Рассерженный их нечуткостью, я решил пойти один в какой либо ресторан и в одиночестве поужинать, время было довольно позднее. И вот тут произошло событие, ради которого я и взялся за это повествование. Моя тетка, в отличие от своих молодых отпрысков, почувствовала душой все происходившие во мне треволнения, и выразила желание сопровождать меня. Своей чуткой натурой она поняла, что меня нельзя в этот вечер оставлять одного с моими мыслями, и с моим настроением. А ведь ей уже было хорошо за шестьдесят, и в те времена это был очень солидный возраст. Она вышла из комнаты и за кроткий промежуток времени навела на себя необходимый глянец, объявив о своей готовности, и я вспоминаю, что она была в этот момент действительно очень красива.
Мы с ней поехали в небольшое кафе, расположенное в здании кинотеатра «Баррикада». Она там своим видом обаяла обслуживающую нас официантку, поэтому нам быстро принесли наш заказ. Я был молодой парень с хорошим аппетитом, она наоборот худенькая и очень разборчивая в еде. Официантка помогла подобрать блюда, удовлетворяющие таким взаимоисключающим вкусам.
Для меня главным в заказе была, конечно, водка и обильный ужин.
И потекла у нас с теткой душевная беседа. Она мне много рассказала о молодости моей матери, о ее знакомстве с моим отцом, об ее взаимоотношениях с ним после их женитьбы. Она рассказала много хорошего и об отце и о матери. Она не стала ругать меня за мой эгоизм, она, поняв меня, даже объяснила мне причины моих переживаний, и, только после этого, мягко показала их несерьезность. В глубине своей тонкой души, она находила те единственные, нужные в тот момент слова, которые, не раня меня, успокаивали.
Прошло очень много лет с тех пор, но эта посиделка в ресторане запомнилась мне до сих пор. Я помню, как с моей души сваливались ледяные глыбы переживаний, в мыслях становилось легко и спокойно. С последней рюмкой, под этот разговор с родным человеком, ушли и все переживания. Мы вернулись домой, и я даже не понимал, за что я рассердился на Павлика с Наташей, и в знак этого мы с Павлушкой еще добавили, как он говорил «для полировочки», и умиротворенные ушли спать.
Прошло с тех пор много лет, уже выросли теткины правнуки. Уже нет на земле ни моей матери, ни Юрия Феодосьевича, с которым, кстати, мы вскоре очень подружились. И как бы хотелось, чтобы и внучкам и всем последующим потомкам передалась теткина, а для них более правильно сказать «бабкина», чуткость и тонкость, умение оказываться в нужный момент и в нужном месте, умение находить нужные слова, наиболее подходящие к сложившейся ситуации. А поскольку у внучек уже взрослые дети, и вскоре ожидаются свои внуки, это умение им просто необходимо.
Много лет я провел в детстве и в отрочестве в этой семье, много видел от тетки не только хорошее, жизнь и ее, и моя была прожита очень сложная и, во многом, трагическая, но этот эпизод затмил все остальные и стал одной из основных доминант в воспоминаниях о ней.