Глава 1 Ланселот в отпуске.
Догорал август...
Именно - "догорал". В старой потрёпанной книжке, которую мне всучила Ирка, автор описывал природу как девственные леса. Будто и не было рядом человека, уничтожающего всё вокруг. Интересно читать каким был мир до контакта со спонсорами. Интересно, но слишком сложно, будто автор писал для человека учёного, много знающего. Но за неимением других дел и эта книжка годилась кушать.
С момента памятного инцидента на смотровой башне близ Аркадии прошло два месяца. Почти всё лето безвылазного сидения в казематах военной базы. Контроль над прилегающими секторами Москвы был усилен втрое.
И дня не проходило, как над лесом пролетал вертолёт или замирала на минуту другую гигантская тень флаера. Изредка, ориентируясь на сообщения проверенных людей из милиции, удавалось выбраться за пределы базы к реке, искупаться, загореть, отдохнуть от зяблой сырости подземелья. Из штаба ВВС группа Ирки перебралась в старое хранилище, используемое когда-то как склад боеприпасов. Теперь там были полупустые боксы и кучка грязных, обросших освободителей Земли.
Я, было, пытался возгордиться и испугаться одновременно: ищут всю нашу троицу. Но Ирка, скривив губы, сообщила, что разыскивают всех. Всё сопротивление. Не надо быть умником, чтобы понять, что провернуть такую операцию под носом жаб — дело многих умов и рук.
Я приуныл. От Маркизы вестей не было. Неужели её могли арестовать? Или она где-то на задворках Галактики? Старый знакомый, Хенрик, привозивший на базу продукты раз в две недели на телеге, первые встречи пытался всех обнадёжить. Улыбался, сообщал, что операция в Аркадии проведена на высоком уровне. Но в последний подвоз был он хмур, скрывал лицо. Привёз для Ирки какой-то пакет. При его прочтении плакало у нас пол базы. Остались я с Иркой, Арсений с Ползуном (который с недавних пор скорее — Летун), Клавдия Михайловна — фельдшер. Вилкас — невысокий с небольшим горбом человек средних лет. Был он неразговорчив, но среди жителей базы пользовался непререкаемым авторитетом. Даже, может больше Ирки. Может быть, поэтому я упорно не хотел с ним сходиться. Хотя я считал себя человеком открытым.
Было ещё двое деревенских парней, бежавших от урановых рудников, находящихся где-то (по их словам) на Украине. В моём воображении сразу представился край земли, много воды и пара. Ребята чуть ли не три месяца пробивались в родную Калугу. Но агросектор там был или разорён, или обезлюдел. Куда исчезли его жители, никто не выяснял.
Поначалу жизнь на базе была для меня чем-то вроде возвращения в дом без Яйблочков. В мой собственный дом — как бы это не звучало нелепо — дом наш с Иркой и Сенечкой. Хенрик о происходящем отозвался более буднично:
— Ну, и засветились вы, ребята. Быть вам теперь в вечном отпуске.
Ирка, осунувшаяся от бумажной работы, грубо велела ему заткнуться. А я так и не спросил, что плохого в отпуске.
Не спросил потому, что дружба наша как-то разладилась. Возможно, было тому виной случай в купальне, где я раз в неделю мылся от приставшей грязи. Туда зашла Ирка. А я почему-то, совершенно неожиданно для себя, покраснел, засмущался. На ней тоже ничего не было и это смутило меня ещё больше. А тело моё перестало меня слушаться.
С тех пор прошла уже неделя, а мне и наяву кажется теплота её нагого тела. Случайно или нет, но с тех пор всё пошло очень плохо. Арсений болезненнее всех переносил жизнь взаперти. В питомнике были прогулки на немалой прилегающей территории, а главное — вода. На базу воду поставляла река через сгнившую систему санузла. Доставляла мало. Как раз хватало мыться раз в неделю и не чувствовать жажду. Жабры Арсения заметно уменьшились, но это не доставляло ему удовольствия. По ночам он начинал хрипеть, кашлять, иногда задыхаться. У него ломило суставы. Уже который раз я порывался выйти с ним наружу. Ирка мягко отговаривала. Её поддерживал Ползун. До поры до времени спасал дождь. Удавалось даже набрать воды в керамическую бадью, которая должна была служить запасным резервуаром. Дождя не было вторую неделю. Догорал август!
Ползун также выкидывал коленца. С его тонкими хитиновыми ножками это не составляло труда. В последнее время вместо добродушного, чуть ироничного тона, в разговорах он начинал беспричинно ныть, застревал на полуслове. Иногда на много часов подряд застывал где-нибудь в укромном месте, делаясь похожим на гигантский моток бечёвки. Последние несколько дней мы не разговаривали.
Я перестал разбираться в людях (и не людях) — единственных мне родных существах. На душе было гадко.
В тот день я не стал завтракать, прихватил свою краюшку, добровольно отправился на дежурство. Нужно было всего лишь пробраться по старому канализационному коридору, по коллектору до полуоткрытого блиндажа. Его брустверы выходили на опушку леса и берег реки. Здесь было неуютно сидеть в три погибели и шесть часов кряду носить на голове наушники. Вилкас несколько дней назад поставил локационные ловушки по периметру базы. Ползун признался, что больше не может ощущать колебаний вокруг, он вообще ничего не может. Я, было, хотел дать ему леща, но списал всё на продолжающиеся метаморфозы.
Был в дежурстве существенный плюс — отдых от тишины и холода базы. Лес задыхался от звуков. Надрывались птицы, неистовствовали ветви деревьев, шипела река. Нужно быть врагом самому себе, чтобы запереться, замуроваться в железобетонных стенах. Кое в чём жабы, по отношению к человеку, правы.
Я задумчиво сорвал с бруствера сорную траву, положил стебелёк в рот. Мне нравилось думать. Я мог раньше робко мечтать, воображать что-то. Нет, рассуждать, думать — право вольного человека. Любимцы такого точно не имеют. По себе знаю, их день, их жизнь, расписана хозяевами. Любимцы живут от кормёжки к кормёжке, от прогулки до подстилки. Зачем им думать. Рабочие на фабрике, гладиаторы - им думать вообще вредно, их монотонная работа не спорится. Да и некогда им. Многочисленные городские бродяги со свалок — люди вольные, но думают ли они? Они живут поисками еды, им некогда. Я с такими выводами должен был непрестанно думать о спасении человека. Я думал о нас с Иркой.
Как- то совсем незаметно наше с ней знакомство переросло в нечто большее. Я не признавался себе, что, быть может, люблю её. Мне нравилась наша с ней дружба. А любовь — нечто другое. О любви я, признаться имел, самые смутные представления. Надо бы, наконец, поговорить с Иркой на эту тему. Чтобы слегка отвлечься я обратил слух на короткие трели леса. Только через некоторое время до меня дошло, что это звуки ловушек.
Откатившись от обзорных отверстий, я осторожно выглянул во всех направлениях, — никого. Только после этого дёрнул чеку электрозвонка — сигнал тревоги.
Не прошло и минуты, как в блиндаже нарисовался Вилкас. Ждал он что ли этой минуты? Поверх кожаной куртки он натянул бронированный жилет, став похожим на нелепую игрушку. В руках "игрушки" поблёскивал машинным маслом короткий автомат. Сильная вещь, — посильнее ментовских пистолетов.
Мне он ничего не принёс. С оружием вообще была напряжёнка. Был маленький пистолетик у Ирки, который она упорно прозывала Браунингом. Винтовка у деревенских парней. Была ещё батарея бутылок с зажигательной смесью, но никто ей пользоваться не станет. В лесу, рядом с базой, полно сухостоя. Вспыхнет — мало не покажется, и вентиляция базы не поможет.
Вилкас, молча, отобрал у меня наушники, замер. Каким образом ему удавалось распознать кого-либо по звукам ловушки, для меня и всех остальных оставалось загадкой. Но Вилкасу доверяли.
— Со стороны реки, — задумчиво прожевал он, — Он один. Ланселот! Можешь обойти берег незаметно?
Я кивнул. Мне уже приходилось прятаться в лесу.
— Я прикрою, — кивнул в ответ Вилкас, — Только будь на виду бруствера. Сможешь?
— Смогу, — коротко, неохотно ответил я, нащупывая кожаные ножны, сделанные взамен старых уже на базе.
Блиндаж не имел прямого выхода наружу, надо было идти через базу. Как нарочно на пути возник Арсений с тарами, из которых кормил подросших ползунов.
— Дядя Ланселот, там чужой?
Я рассеяно кивнул, собираясь слинять раньше, чем меня остановят, но мальчик вцепился мне в рукав куртки.
— Возьми и меня с собой, меня никто не заметит.
— Сеня, — я положил ладонь на его влажное запястье, — Не буду я выходить на поверхность, только оглянусь.
Что на меня нашло? Я стал ещё и вруном. Но вот чего я точно не ожидал, что вместо меня на поверхность идёт Ирка.
Арсений, тем не менее, увязался следом и был свидетелем странной сцены.
Ирка была в старой залатанной кофте. Она была бы действительно незаметна в лесу, но пускать её туда я не хотел.
— Глупости, — резко отрезала она, — Если там чужой я его увижу издалека.
— Он и выстрелить сможет издалека, — недовольно парировал я
— Я — начальница.
Она последние несколько дней, если мы с ней пересекались и спорили, пускала в ход эту уловку. Я, конечно, был гладиатором, победителем жаб, но не знал, кем была Ирка на самом деле. И чувство бывшего любимца, чувство зависимости от сильного рядом, давала знать. Я затыкался. Но на этот раз меня взяла злость:
— Начальница в штабе. Вот и сиди в штабе.
— Да я... — она, залившись краской, силилась что-либо мне ответить.
А я ждал. Я совершенно забыл об опасности наверху. Арсений поступил разумнее всего. Эх, я до конца жизни буду, наверное, видеть во взрослом мужчине, трёхлетнего малыша. Сеня, качая головой, тихонько выскользнул в проход, за которым была полуразрушенная лестница наверх. Ирка только ахнула. Я многозначительно мигнул ей и опрометью бросился за ним.
Была когда-то такая игра — прятки. Дети прятались, а один искал их. Кого находили, тот проиграл. Взрослые тоже знают эту игру, но играют с пистолетами. Попробовали бы водящие найти трёхлетнего малыша в серой одежде в лесу. От нечего делать в дни отпуска Ирка, не особо со мной общавшаяся, учила Сеню драться на ножах. Хенрик даже подарил ему несколько метательных, с короткой рукояткой. И Сеня в короткое время стал опасным противником. Ничуть не гордясь, он и меня пробовал учить. Но я оказался бездарным учеником. Я сам так хотел.
Сеню я, разумеется, не нашёл, сколько не пытался шарить по зарослям глазами.
— Тим, — окликнули меня из-под ног, так что я даже подпрыгнул.
Мальчик выглянул из-под корня ели и манил меня перепончатой ладонью. Я, было, хотел вернуть его, но тот кивнул мне в сторону реки. Я, приглядевшись, заметил сквозь ветви на берегу движение. Человек или крупный зверь?
Я коснулся Сениного плеча и шепнул, что нужно держаться блиндажа.
— Разделимся? — деловито шепнул мальчик.
Я, молча, сгрёб его в охапку и осторожно двинулся под прикрытие Вилкаса. Сеня недовольно заворчал. Я не обратил на это внимание, но упустил из виду нарушителя. От бруствера берег просматривался плохо. В другое время я бы пренебрёг чужим советом, но сейчас что-то внутри не давало делать неосмотрительные поступки, каковым были все мои дни с побега от Яйблочков.
Сене я наказал быть близ бруствера, а сам осторожно начал продвигаться к берегу. Стараясь не шуметь, я, тем не менее, всячески шуршал мелким мусором; пару раз трещала ветка. Я, обливаясь потом — ни жив, ни мёртв — замирал. Постепенно в голову пробралась мысль, что если меня хотели убить сделали бы это раз сто. Я, чертыхаясь полушёпотом, привстал и бегло осмотрелся, — никого.
— Он на берегу, — подсказали мне из-под ног.
Как я не заорал, не пойму.
— Сеня, — попытался вложить весь гнев в это имя.
— Ты бы ещё с тележкой по лесу шастал. Мне Вилкас приказал тебя спасать.
Мне стало стыдно. Я по-взрослому попытался оправдаться, но Сеня коротко вздохнул, на мгновение попался мне на глаза и бесшумно скользнул к берегу.
Я, всё ещё крадучись, последовал за ним. Берег был отчасти пологим — этим местом мы никогда не пользовались. Выходили к обрыву. Там из-под уродливых корней елей и осоки выходила тихая заводь. Сеня как мог, очистил её от водорослей. Этот природный бассейн был нам наградой за унылые дни сидения в подземелье. Человека я увидел сразу. Он не пытался скрыться от нас. Однако, покряхтывая, полз под укрытие ветвей. Он увидел меня раньше.
— Стой, — из последних сил выдохнул он. В некрепко сжатой ладони блеснул вороненый ствол.
— Мы — друзья, — поднял руки я, намереваясь в любую секунду сигануть в укрытие.
Эти мысли прочёл и он, ствол недвусмысленно навели мне в грудь. Но незнакомец коротко вскрикнул, пистолет выпал из рук, близ горла блеснула полоска стали.
— Не рыпайся, дяденька, — серьёзно предупредил малыш Сеня. — А то испугаюсь, рука дрогнет.
— Понял, — угрюмо процедил незнакомец. — До базы не проводите?
Я мгновенно рассмотрел его. Невероятно худое лицо, чёткие черты, прямой нос, раскосые глаза спрятаны под густыми чёрными бровями. Нет, не стал бы я ему доверять.
— Какой базы, друг? — развёл руками я, — Мы тут в землянке прячемся. Одичали совсем.
— А сенсорные ловушки, — подколол он меня, — со скуки делаете? К Вилкасу отведите.
Его и впрямь пришлось отводить. Он был ранен. Кровь не текла, но сбоку одежда свалялась и обуглилась. Я не задавал вопросов, надо было увести его с открытого места.
До базы не дошли. Передо мной вырос Вилкас, бесцеремонно провёл по телу незнакомца сенсором.
— Имя. Звание, — потребовал Вилкас.
— Нильс Хенрик.
Я никогда не видел наш походный лазарет в действии. Клавдия Михайловна выдавала бинты, антисептик или таблетки. Но в помещение доступ был закрыт. Я помогал Вилкасу донести раненого и немало удивился, когда мы втащили его в один из боксов, используемый как зал совещаний. Единственное помещение с хорошей проводкой. У нас был дизельный генератор, но ламп только шесть на всю базу. Сейчас не с кем было совещаться, зал законсервировали, накрыли от пыли полиэтиленовой плёнкой мебель.
— А лазарет? — недоуменно осведомился я
— Он разрушился ещё весной, — охотно пояснил Вилкас, с легким всхрапом переваливая Хенрика на круглый стол, одновременно откидывая полиэтилен.
Громыхая сапожищами, вбежала Клавдия Михайловна, легко оттеснила в сторону Вилкаса и тихо пискнула:
— Нильс.
Тот, кто назвался Нильсом Хенриком, видимо, потратил все свои силы и лежал в тихом забытьи. Измождённое тело его так скрючилось, что он показался мне ребёнком.
— Хенрик! — встревожено окликнул его Вилкас, прощупывая пульс, — Еле дышит.
Они с фельдшером осторожно разорвали рубаху. Вилкас озабоченно цокнул языком, и бесцветным голосом приказал
— Клава, он должен говорить.
Фельдшер вспыхнула, даже как-то подобралась, как кошка перед прыжком. Меня немного раздражал этот тон приказов. Припоминался мёртвый уже господин Ахмет — хозяин Мытищинских богатырей, моих товарищей.
— Я сделаю всё, что смогу, — строго отозвалась она, всучила (толкнула) Вилкасу охапку чистых тряпок и антисептическую мазь. Быстро вышла.
— Ланселот, — не дал он мне и рта раскрыть, — Принеси кипяченой воды с кухни.
Я без пререканий и неуместных вопросов выбежал вслед за фельдшером. На пути мне не попались ни неугомонный Сеня, отступавший позади нас, ни беспокойная Ирка. Я хмуро осматривал по пути открытые боксы. Только в дверях спальни для женщин столкнулся с Клавдией Михайловной.
— Тим, — она положила широкую ладонь мне на плечо, Нильс ничего не говорил о брате?
— О ком? Он сразу потерял сознание. А вы его, откуда знаете?
— Он брат нашего Хенрика. Андерс и Нильс Хенрик.
У меня был, наверное, очень глупый вид. Фельдшер нахмурилась, романтическая дымка в её глазах растаяла и она, спохватившись, оттеснила меня к стене. В руках она бережно несла блестящую цинковую коробочку. Я такие только в лабораториях питомника видел. В них стерильно хранятся лекарства.
Я наивно, в поисках Ирки, заглянул в спальню. Почти все койки были расставлены вместе в ряд. У стены рядом с вентиляционным окном аккуратно застелены две кровати, да пузатая тумба с сиротливой керосиновой лампой. Вот и всё убранство. А я-то думал там зеркало, гребни, свечи. Подобную картинку я видел в научных раскладушках в библиотеке господина Сийнико.
Да-а! Много воды утечет, прежде чем я достану Ирке зеркало.
На кухне, полутёмном низком помещении, я взял с закопчённой плиты тёплый от утреннего завтрака чайник. От вытяжек отделилась тень. Ползун тряхнул пелериновым плащом, освобождаясь от влаги.
— Тим! Кого там привели?
Меня его голос обрадовал. Без всхлипов и вздохов это был мой старый ползун.
— Нильса Хенрика, брата нашего Хенрика. Он ранен.
— Я на него взгляну, — деловито сообщил мне Ползун, одним невероятным шагом качнувшись ко мне.
С меня свалился тяжкий груз — мой друг очнулся. Вдобавок из коридора выскочил малыш Сеня, восторженно охнул при виде Ползуна и доверительно сообщил мне:
— Я проследил за берегом, там пусто. Тётя Ира, как только я ей сказал имя раненого, велела Стёпе и Нестору собирать вещи со склада. Сама с документами возится. И спрашивает, не хочет ли дядя Ланселот-дурак, люлей? А что это, — люли?
Ползун булькнул. Я промычал что-то невразумительное и потряс чайником. Ирка, что тут скажешь.
— Где тебя носит? — напустился на меня Вилкас в конференц-зале, вырвал чайник, склонился над раненым.
Ползун бесшумно шмыгнул к столу. Нас с Сеней не гнали — мы приблизились. Клавдия Михайловна, смочив чистую тряпку, осторожно касалась раны — почерневшей, в струпьях, будто ошмёток грязи залепили на бок. К Вилкасу она обращалась с учёной речью.
— Термический ожог, поражение внутренних органов. Некроз, по виду — несколько дней. Скорее всего, токсемия.
— Что у нас есть? — глухим, лишённым надежды голосом проронил Вилкас
— Антибиотики, немного аналептиков, глюкоза.
— И этого мало?
— Нужно переливание, плазма нужна, операция.
Клавдия Михайловна хлюпнула носом, попыталась спрятать голову в плечи, и вдруг показалась мне такой маленькой и беззащитной. Я такой, порой, вижу Ирку, когда ей не под силу решить тот или иной вопрос. Вилкас неожиданно обхватил её за плечи и как мог нежно, по-отечески подбодрил её.
— С Андерсом всё в порядке. Он и не из таких переделок выходил.
— Андерс, — прошипел скрипучий, натужный голос, — Вывел первый штаб из Москвы.
Мы разом, удивлённо, уставились на пришедшего в себя Хенрика. Я заметил, что Ползун слегка касается тонкими ладошками его головы.
— Говори! — просительно заглянул ему в лицо Вилкас.
— Мне уже… всё, — глаза его начали западать.
— Нильс!
Фельдшер с дикой гримасой разворошила припасы — вынула древний автоматический шприц, ломала ампулы.
Не знаю, от усилий людей, или стараниям Ползуна, Нильс пришёл в себя и монотонно начал рассказ. Мне он казался полубредом:
— Ставки больше нет, связи с Москвой больше не будет. Нас вновь предали.… Который раз.
Но проект 12 не закрыт. Жабы всё же надёжнее людей.
Выйчико и семья Руйчко помогла переправить остатки наших куда-то на север.
Но библиотеку нашли. Это сообщили из телецентра в последний день. Потом была облава. Надо найти того, кто знает про библиотеку. Вилкас! — он уже сипел, дергаясь от напряжения, — Смири гнев, покайся перед Донниковым. Библиотека…
Вот и вся информация. Клавдия Михайловна вколола ему лошадиную дозу лекарств. Вдобавок, Ползун прошёлся грубыми длинными пальцами по его лицу. Нильс затих.
— Ланселот, — рассеяно позвал Вилкас меня, — Найди Иру, мне надо посоветоваться.
— Если это касается всех, — уверенно подал голос я, — говорите при нас — мы не чужие.
— Тимка! — рявкнула на меня фельдшер, замахиваясь тряпкой, — Зови Ирку.
Меня вывел Сеня. Я шёл нехотя. Я был уже не прежним любимчиком, пешкой, которую можно обменивать или прятать. Я тоже кое в чём разбираюсь.
— Всё плохо? — попытался заглянуть ко мне в глаза Сеня, — Нас найдут?
— Мы отсюда сбежим, — сжал кулаки я.
Мне припомнилось, что нам с Сеней было не так уж плохо в лесу. Можно, по крайней мере, пожить на делянке отца Николая. А потом… А что потом?
Мой немой вопрос отлично угадал Сеня — глухо протяжно вздохнул и сообщил мне:
— Дядя Ланселот, так надоело бегать. Давай уйдём далеко-далеко-далеко и останемся там.
Я взял его пухлую ладошку, ощущая пальцами морщинистую влажную кожицу перепонок. Ну, как ему объяснить что происходит. Я и сам-то не понимаю. Вот уже год как я бегу, и может всю жизнь придётся бежать.
Раньше я часто представлял себе Великий лес, что тянется до Австралии, втайне, в фантазиях, путешествовал. Но бежать от жаб я больше не буду.
— От жаб мы больше не побежим. Это наш дом.
— Дядя Ланселот, — неожиданно развеселился Сеня, — У нас будет собственный дом. А мы возьмём туда Леонору?
Двухметровая девица — один из экспериментов генетиков — осталась на базе ВВС. При всей своей неловкой фигуре оказалась она на диву быстра и физически развита. Возможно, это было заложено в её программу спортсмена. Где она теперь я не знал, но от всей души пообещал малышу, что у нас будет полный дом жильцов. И мы отправились искать Ирку.
Собственно, Сеня уже сообщил мне, что она паковала документацию в кабинете.
Когда мы вошли, она, чертыхаясь, связывала бумаги тесёмками. Была она растрёпана, взгляд был рассеян.
— А-а, наш герой, — без злобы подковырнула она меня.
— Мы что, уходим? — задал я наболевший вопрос.
— Нильс пришёл в себя? — озабоченно осведомилась она, будто не замечая моего вопроса, подбирая непослушные вьющиеся волосы в хвостик. Я уже научился понимать её жесты, — она сосредоточена, вся внимание
— Да. Тебя Вилкас зовёт.
Опять я будто лишний. Я, молча, пропустил Ирку перед собой. Устало поглядел на Сеню. Тот по-дружески подмигнул мне. Нет, я всё-таки не одинок.
Наши начальники совещались недолго. Оставив Нильса на попечении фельдшера, мы все собрались перед входом базы. Сеню отправили за братьями. Те пришли взмыленные, с надутыми губами. Были они на несколько лет старше меня, светловолосые, оба несколько бледноватые, крепко сбитые. Только Нестор был хром. Его долго били на КПП рудников. Но когда думали, что он уже не встанет, Нестор, по его словам, вскочил и сломал обидчикам шеи. Одевшись надсмотрщиками, им с братом удалось бежать. Ребята они были смелые, но ещё более независимые, чем я. Уважали силу. Может поэтому в группу Ирки включили и горбуна Вилкаса.
Он же и начал докладывать нам:
— Вот что ребята. Дело — плохо. Первый штаб в Москве ликвидировали, но людей удалось вывести. Скорее всего, ВВС в Балашихе также подвергся чистке, иначе бы Нильс Хенрик, который до нас добрался, остался бы там.
Сеня дёрнул меня за рукав рубашки и трагически мне сообщил:
— Леонора в беде.
Я, молча, обнял его за плечи, слегка сжал их пальцами.
— За ним могла быть погоня! — всерьёз всполошился Степан.
— Район ловушек, — спокойно возразил Вилкас, — был пуст, когда вносили Нильса. Но если тебя это так тревожит, иди в блиндаж.
— Не надо, — негромко подал голос ползун, — я чувствую пространство. В лесу врагов нет.
Он говорил из полутёмного угла — невидимый, неразличимый на фоне стен. Братья не очень доверяли пришельцу, но верили Вилкасу. Нестор всё-таки упомянул про охотников.
— Они и не люди, и не пришельцы. Они как тени. Пройдут — не заметишь.
Это были старые истории. Я их слушал ещё в комнате для любимцев в Пушкино. Супермены-наёмники то на службе у преступников, то помощники милиции. Я их никогда не видел, никто про них мне толком не рассказывал.
— Мы — уходим, — буднично объявил Вилкас, внимательно нас оглядывая.
— А как же ползуны? — Ирка интересовалась судьбой самых беззащитных обитателей базы.
— Временно проведём их к рыбпромхозу. Там точка связи.
— И что же — ждать? — Ирка сжала кулачки.
— Ждать здесь — помереть от голода, ждать там — хоть какая-то надежда.
Ситуация наша была незавидна. Чёрт, я ожидал большего от событий на башне. Я ждал помощи от Галактического совета. Нас медленно истребляли. Истребят сопротивление, — затем постепенно уничтожат, выживут остальных. Проект 12 сработает как бомба замедленного действия. Жабы ничего не потеряли.
— Засада там — не исключена, — грустно подытожил Вилкас. Утешил, нечего сказать.