ранее http://www.proza.ru/2011/10/22/1409
Ездить в трамвае с бабушкой было хорошо и уютно, но с папой интереснее. С ним мы – если не на автобусе - ехали на «американке» девятого маршрута, на «девятке» от нашей Кирочной, от Дома Красной армии в Лесное: там папа работал в Индустриальном институте, а меня вёз в очаг при тамошнем «Доме учёных». В Лесное ходила только «девятка», ругались в ней редко - не то что в других трамваях! Но обычно было шумно, все говорили или смеялись – это ехали студенты. Папа мне что-нибудь рассказывал или я ему что-то. А в перерывах между рассказами смотрел в окно, иногда стоя на коленках – это когда народу было немного. Папа не сразу понял про трамвайные пупырышки, а потом объяснил, что обшивка на боках всех вагонов крепится заклёпками, только заклёпкины шляпки в боках моих любимых вагонов выпуклые, а в боках американки и всех других вагонов у заклёпок шляпки впотай, и их не видно. Впотай, заклёпки… Слова были какие-то незнакомые, полупонятные… Я отвлекался.
За Нейшлотским справа проплывал небольшой треугольный трамвайный парк. После остановки «Литовская», слева начинались горы заржавленной стружки, они тянулись вдоль трамвайных путей непрерывным хребтом вплоть до самого 1-го Муринского. А между путями стояли столбы подвески, похожие на дяденек, и в обеих руках, откинутых в стороны, дяденьки держали по бесконечному проводу. За резкой извилиной путей, называвшейся незнакомым словом «интеграл», горы ржавой стружки слева сменялись горами синей или белой. Папа рассказывал про четырёх братиков по фамилии Галогеновы - Фтора, Хлора, Брома и Йода. Странные были братцы: у них, оказывается, хотя и разные характеры, но, все они злые, въедливые. А чем брат старше, тем одёжек у него всё больше и больше. Интересно, что пуговок на верхней одёжке у всех было поровну - по семь…
- Да ведь ты же знаком с одним из них, - улыбнулся папа, - помнишь, ты коленки содрал, и я тогда тебе их йодом намазал, жёлтым. А ты пищал.
Я, действительно, «пищал», но только до тех пор, пока не стал дуть на них, как посоветовал папа. И ещё на палец дул, когда обрезал, но тогда уже не пищал!...
Затем ненадолго возникал запах свежего хлеба, и справа назад уплывало круглое здание хлебозавода. Трамвай ещё долго ворочался среди каких-то деревянных домов. Потом, чуть-чуть постояв около тоже круглого двухэтажного здания Бань, снова начинал двигаться, но Бани вдруг начинали поворачиваться вокруг оси, вращаться слева направо, и только потом удалялись – это мы, оказывается, давно уже ехали. Долго шёл длинный-длинный перегон через сосновый лес, в конце его среди сосен возникали красные здания, и справа наплывал белый красивый корпус Индустриального института.
И вот мы в Лесном - кольцо!
…когда, в поте лица, доедешь до кольца –
внимательно себя ты огляди,
и, если не найдёшь ты на себе галош,
то в магазин немедленно лети…
(Для меня понятие «трамвайное кольцо» долгое время и было тем самым «Лесным». А вообще-то «колец» в Ленинграде находилось множество, иногда даже не специально созданных, а просто из закольцованных по разным улицам маршрутов. Мне, например, запомнились «кольца» на площади Лассаля (Искусств), за Казанским собором, на улице Стремянной, на Перекупном переулке, возле Варшавского вокзала вокруг бывшей церкви… А на улице Каляева, упиравшейся в Таврический сад, кольца не было; там долго так и оставался без применения дореволюционный тупик, трамваи туда не заходили!)…
Мы с папой шли наискосок, удаляясь от красивого белого здания Института, от красивых гипсовых статуй студентки и студента и красивой гипсовой статуи Ленина между ними. Наша «американка» где-то позади нас разворачивалась на кольце, слышался скрип и скрежет. Папа говорил, что это «скребут реборды». Но и это новое красивое слово, «реборды» - как до того не менее красивые слова «интеграл» и «впотай» - улетало, исчезало, потому что возле ближайшего барбарисового куста я уже видел, как ползла по земле, переставляя тупые ножки, мохнатая непричёсанная гусеница…
- Улица Руднева!
Кто такой Руднев? Я знал только про одного Руднева, комиссара партизанского отряда легендарного Ковпака. Но в этом районе улицы прокладывались и именовались после, после того, как имена героев, испарились из голов современников. Надо бы узнать, в честь кого… А-а, впрочем…
На этой улице Руднева где-то есть кафе, в него меня приглашал заходить случайно встреченный сосед по коммуналке Котька. Давно это было. Выросший в матёрого мужика, он, бывший мальчишка-двоечник и хулиган владел (по его словам) несколькими кафе. Настойчиво приглашал. И ведь обещал я, но так и не зашёл. И адрес уплыл…
далее http://www.proza.ru/2011/10/26/1678