ранее http://www.proza.ru/2011/10/22/1398
Я любил трамваи. Известно, что родившись ещё до революции, трамвай сразу же стал очень популярен, и к началу сороковых на улицах больших городов оказался самым уважаемым видом общественного транспорта. По крайней мере, в Ленинграде. Метро существовало только в Москве, автобусы ходили по улицам редко, а про троллейбусы никто даже и не слышал.
Помню, как удивился я рассказу папы о том, что скоро по городу пойдёт какой-то «троллейбус», электрический автобус с двумя усами. По этим вот, сказал папа, проводам, подвешенным вдоль этого вот чётного берега Фонтанки, через троллейбусные усы к троллейбусовскому мотору побежит электричество, и троллейбус поедет. Зачем нужны ему эти два провода, а не один, как трамваю, папа не сказал. А что такое «электричество» я знал! Узнал, когда однажды прикоснулся к жёлтеньким дырочкам фарфорового штепселя (хотя меня и предупреждали, что «дёрнет»).
И про то, что кроме трамваев и автобусов бывает ещё и такси (легковушки «эмки») я тоже знал. Даже как-то раз куда-то прокатился на нём вместе с Дедушкой. Но не понимал, что советский простой человек, рабочий или инженер, не каждый день может позволить себе, как какой-нибудь буржуй, прокатиться на такси - разве что, иногда на извозчике...
Да, были, ещё были «до войны» извозчики, пролётки встречались с поднятым верхом! Как там у Утёсова?
…эх, катались мы с тобой,
мчались вдаль с тобой,
искры сыпались с булыжной мостовой…
Булыжные мостовые даже и после войны кое-где имели место в Ленинграде, эра наглого асфальта только надвигалась! Последний кусок булыжной мостовой вокруг Спасо-Преображенского собора он задавил только в начале семидесятых. Многие улицы были вымощены брусчаткой из диабаза (коварное покрытие, делавшееся скользким во время дождя). И ещё можно было встретить дореволюционные покрытия из «торцов», шестиугольных частично подгнивших и выщербленных сосновых чурбачков, поставленных на-попа. Иногда эти покрытия угрюмые дядьки в тёмной одежде кое-где ремонтировали такими же чурбачками; чёрные, пока не установленные, они остро пахли. В последний раз оттаявший кусок торцовой мостовой я видел на Кирочной напротив улицы Восстания зимой 45 – 46 годов рядом с дымившей и шипевшей снеготаялкой…
Я понял, почему вспомнил сейчас про торцы и прочее: конечно же, запах! Запах торцов, лошадиного навоза, размазанного по этим торцам, автобусный запах, паровозный… Да, трамваи я любил, но паровозы и автобусы, конечно же, ещё больше: в них-то и около них обитали мои любимые запахи.
Мы ездили с папой в Лесное; иногда от Витебского на автобусе, пахнувшем чудесным бензином, чаще - от Кирочной на трамвае. Паровозный же запах перед тем, как ехать в Павловск к Дедушкиному другу в гости, мы с Дедушкой вдыхали на дебаркадере Витебского вокзала. Заходили посмотреть на тяжело отдувавшийся усталый потный паровоз, притащивший состав к соседней платформе, и недолго ждали, когда, приветствуя нас, он распустит усы. После чего садились в вагон своего поезда, слегка пахнувший тем же самым, что и «торцы» перед вокзалом. Дедушка не сразу вспоминал, чем они пахли: креозотом! Зато я сразу вспомнил, что и сидения в зале ожидания вокзала тоже немножко пахли этим самым кривазотом!
С стороны открывшихся дверей дунул ветерок, я невольно принюхался. Пахнуло – нет, не «кривазотом» - скорее, чем-то «шанельным». А-а, вон и источник запаха, те самые девчушки - гляди-ка, и местечко нашли себе!
- Следующая Художников!
Какой, всё-таки, неприятный голос у неё! Я проводил глазами человека, рванувшего к ещё не закрывшемуся выходу.
Трамвай тронулся…
далее http://www.proza.ru/2011/10/22/1406