1.
Утром он проснулся и понял, что нужно что-то решить. Кафка где-то писал, что самым трудным отрезком дня является именно пробуждение:необходимо усилие, чтобы осознать, что ты находишься там же, где уснул, что все предметы стоят на своих местах. Решение приходило медленно, пока он лежал на кровати, пытаясь открыть глаза и заново собрать сознание по кусочкам. Ногам, которые всегда выбивались из-под одеяла, было холодно, а ресницы за ночь словно бы покрывались инеем, их невозможно было разлепить.
Приподнявшись на локте, он смутно осмотрел комнату. Нет, вроде бы, все на месте. Часы точно так же идут вперед , как шли вчера вечером.
Он откинулся на подушку, закрыл глаза и попытался заново восстановить в памяти то, что так сильно потрясло его еще до пробуждения.
Ему приснился странный сон.
2.
С чего все началось – он уже не помнил. Кажется, он был в своей комнате и смотрел за окно.
Потом он внезапно вышел к морю. Солнечный свет заливал все вокруг и нагревал кафельные плиты, по которым он шел. Вокруг никого не было, и от этого пустота воздуха была словно наэлектризована. Было тихо, и даже шум моря не долетал до него. Наконец, он подошел к краю площадки. Она была огорожена белыми каменными перилами, которые отчасти напоминали греческие колонны, а отчасти – ограждения в садике, в который он ходил.
Площадка находилась словно бы на неком возвышении: море начиналось где-то под ней. Видеть море издалека – это совсем не то же самое, что сидеть около него: на расстоянии оно перестает пониматься как нечто конкретное. Это чем-то похоже на звуки радио, которые ты слышишь за стеной:звук теряет свою четкость, становится некой аморфной воздушной фигурой, облаками, которые тают, оставляя чистое чувство красоты, не врезаясь в память чем-то конкретным.
Задумавшись над всем этим, он стоял и смотрел на море, и поэтому только через некоторое время заметил, что рядом с ограждением появилась она.
Странно, что во сне образы теряют четкость и акценты восприятия переносятся на совсем другие вещи. В жизни он любил смотреть на ее лицо, а сейчас он его почти не видел, зато не мог оторвать взгляда от волос.Они были длинными, черными,прямыми и как будто слегка растрепанными ветром, хотя в теплом сухом воздухе не было не единого движения.
Они начали говорить о чем-то – он сейчас тоже забыл, о чем. Вроде как, это было нечто вроде болтовни малознакомых людей на вечеринке их общего друга: погода, сиюминутные ощущения, последние и не очень интересные новости, перекрестные вопросы на темы, которые всегда спасают от молчания.
Пока они говорили, вода начала прибывать. Точнее, не так: просто он в определенный момент понял, что стоит уже по горло в теплой морской воде. Как ни странно, они оба словно не заметили этого и продолжали разговаривать.
Но потом она несколько раз, сначала – словно в шутку, потом серьезнее, и, наконец, уже с тревогой в голосе сказала, что она не умеет плавать. Она была ниже его почти на голову, и поэтому – он только сейчас это понял – ей нужно было прикладывать усилия, чтобы держаться на воде. Сначала – он не то что б растерялся, но как-то просто забыл, что надо делать в этой ситуации. Но затем, подгоняемый ее словами, он поначалу нерешительно, но потом – медлить было нельзя – крепко взял ее за руку и поплыл прочь – прочь от чего? Вода затопила все вокруг, вокруг была только вода. Непонятно было, куда и зачемему плыть, но его словно толкало вперед какое-то чувство опасности. Он чувствовал, что вода прибывала все быстрее и быстрее, и тем быстрее он сам пытался плыть, пытаясь спасти ее и себя – обоих вместе. Он проснулся.
3.
Проснувшись, он понял, что нужно что-то сегодня решить. Болезненное ощущение пробуждения мешало четко сформулировать мысль о том, чтоже нужно сделать. Это утро было похоже на каждое утро этих трех месяцев: все начиналось одним и тем же. Проснуться в своей кровати, пойти в ванную умыться, съесть что-нибудь и уйти из дома. Сложно что-то изменить, когда каждый день начинается одним и тем же.
Но этот сон не был частью это повседневной рутины. Впервые за долгое время в нем что-то всколыхнулось: ветер подул в другую сторону. Глупо верить в пророческий смысл снов, когда по Фрейду все приснившееся тебе является пенисом, который ты либо хочешь, либо боишься. Но тем не менее эта сцена у моря вернула его к тому, с чего он начинал: к желанию что-то изменить.
Не открывая глаз, он пошарил около себя рукой, взял телефон и, с трудом разлепив веки, написал: «Я спас тебя из моря, а ты спасла меня от моей жизни. Люблю тебя». Он прочитал текст, опять откинул голову на подушку и на автомате нажимал кнопки, готовя сообщению его обычную участь. Но тут он снова – второй раз за этот короткий день – был прерван.
На экране телефона горела надпись: «Лимит сообщений в папке «Черновики» исчерпан». Черт, что это значит?! Он вмиг проснулся и непонимающими глазами глядел на экран. Лимит исчерпан, вот же… так, постой, а сколько их всего здесь? Ровно сто? Ровно сто, вот черт…
Сто, сто, так, значит – прошло сто дней? Не может быть. Какже быстро. Значит, я встретил ее сто дней назад?..
Да, это было именно тогда. Конец июня, он просто проходил мимо школы – или заходил туда? – вобщем, были какие-то дела. Крыльцо школы ремонтировали, в воздухе стояла пыль, пахло известкой, было душно. Может быть, именно поэтому ее появление так врезалось в его память – оглушительно гудели инструменты рабочих, и точно так же он был оглушен тем, что увидел. Есть лица,черты которых как-то быстро смазываются и теряются в памяти, а ее лицо было не таким: каждая черта была конкретной и очень яркой, а вместе все складывалось в одно непередаваемое ощущение.
4.
Когда он оделся и вышел из дома, на улице было холодно. Шаркая ботинками по асфальту, он все еще представлял, что он идет по теплым кафельным плитам. Что правдивее – жизнь или сон? Оглядывая знакомые улицы, он чувствовал ответ в каждом сантиметре пространства. После таких снов кажется,что ты бросаешь вызов целому миру. Хотя бы тем, что идешь по улице.
В автобусе было слишком много людей. Огни автомобилей и фонарей не освещали улицы, а лишь подчеркивали утреннюю темноту. Движение автобуса и толкающиеся вокруг люди рождали ощущение безучастности. Он вдруг подумал, что за все эти поездки на автобусе Господь спросит с него строже, чем за любой грех. В голове настойчиво толкался один вопрос: «Куда мы едем, когда стоим в автобусе?»
Дорога до школы так же бессмысленна, как и пребывание в ней. Проходя по коридорам и подбирая обрывки разговоров проходящих мимо людей, он удивлялся тому, как они вообще могут это говорить, совершенно не стесняясь того, что в начале было слово. Но с того времени все слова плавно истерлись, как старые шины: люди говорят, не спотыкаясь о них. Никто вокруг, казалось, не чувствовал, что слова перестали быть сутью.
Он так и не подошел к ней в школе, но вечером все-таки решил написать. Долго придумывая, перебирая и отбрасывая в сторону различныеформулировки, он вдруг четко осознал, что он не может сказать ничего равноценного его желанию быть рядом с ней.
В тот вечер она ему так и не написала.
5.
У того сна было продолжение. После той морской погони он вдруг очнулся в своей комнате, в своей кровати. Глядя в потолок, он чувствовал,что теперь что-то действительно изменилось. Хотя все вещи были на своих местах,время стало течь по-другому. Он чувствовал себя кем-то другим – совсем не тем, кто видел этот сон.
Рядом с ним в кровати лежала она. Увидев ее рядом с собой,он понял, что именно изменилось, но не помнил, как. Она проснулась, и,улыбнувшись, села на кровати. Он понял, что нужно ее спросить – как она оказалась здесь, что случилось, как все получилось именно так? Он чувствовал,что прошло достаточно много времени, которое он совершенно не запомнил. Вдругон ощутил себя совершенно чужим здесь, его словно бросили сюда, не объяснив, кто и что будет дальше; и только ее улыбка обещала ответ на этот вопрос. Но постепенно она растворилась, и вместо нее появилась кухня, в которой он сидел. Его мама и бабушка что-то готовили и громко разговаривали.
Он проснулся и заплакал от необходимости и невозможности изменить что-либо в себе и вокруг себя. День начинался, не давая возможности остаться там, где он был счастлив.