Фриц
По городу ещё раздавались редкие залпы орудий, голоса винтовок, и заливные пулемётные очереди, слышались чаще, но это уже были локальные перестрелки. Канонада доносилась с соседних участков фронта, стабильно, не меняя позиционной тональности.
Клаусу, очень хотелось курить, русские отступили, в доме напротив кто-то отставший, за четверть часа дважды звучал короткими очередями ппша. Взвод шёл в резерве, потому избежал потерь, солдаты заняли позиции в соседних домах, они и старших офицеров слабо воспринимали, а малознакомого Клауса, всего несколько дней как назначенного взводным, почти игнорировали.
Одинокий русский заставлял держаться настороже, с позиций не представляя угрозы. Гранат не было, снайпер ушёл с другим взводом на передовую, рисковать никто не хотел. Клаус дал длинную очередь по окнам, и подбежал к дереву невероятной толщины прямо напротив цели, ещё раз выстрелив, краем глаза наблюдал: русский стрелял аккуратно, но бестолково, спрятавшись за откосом, он и не заметил, откуда вели по нему огонь.
Клаус, улучшив момент, шмыгнул в тёмный проём подъезда, кажется не замеченным: «хоть бы у этого русского были сигареты». На лестнице пусто, он по возможности бесшумно, обострённо двигался наверх, автомат удобно сливался с рукой, ему иногда, особенно в ближнем бою, казалось, что он стреляет пальцем – из указательного пальца нажимающего спуск вылетает смерть, сейчас она на месте – он почувствовал упругий колющий холодок касаясь курка.
Дверь квартиры была распахнута, задребезжала ещё одна очередь ппша, прозвенела эхом по уцелевшим стёклам в коридоре. Русский ничего не подозревает, возможно думает, что не один в доме, по звуку выстрелов он совсем рядом, слышна его речь и ритм сбитого дыхания. Клаус ворвался в комнату, и прежде чем сам понял, что русских двое, расстрелял в упор обоих. Пули всхлипывали в телах, заставляя реагировать на своё проникновение. Они полегли скрючившись, взводный подумал, что зря стрелял так долго, патроны не так уж и в достатке, поднял ппша, русский пошевелился? Или показалось? Клаус поочерёдно приставлял дуло трофейного автомата и нажимал спуск – с простреленными головами надёжней. Он давно привык к покойникам, они казались ему куклами, наверное про душу это правда – не уберёг тела, она улетает – остаётся неодушевлённый предмет из мяса и костей. У одного русского перебинтована нога, оба одеты в полувоенное стёганое тряпьё. Он обыскал убитых, нашёл кисет с табаком и газетную бумагу сложенную прямоугольником. Русский видно, много раз пользовался ею. Клаус умел скручивать сигарету, оторвал кусок от предыдущего отрыва, насыпал табак, склеил бумагу слюной, подкурил спичками русского.
Со стороны лестницы донёсся топот и односложные немецкие фразы. Двое солдат пришли в квартиру, косясь на трупы, взводного они мало знали, да и сами из пополнения, не обстрелянные. Клаус курил, поглядывая в окно, бои стихли, к вечеру взвод перебросили в другую часть города, прошёл слух, будто их отрезали и вот-вот окружат, что-то слишком часто стало проявляться паникёрство, после этого боя его как-то стали побаиваться.
Прибыл бронетранспортёр с патронами и провиантом, взвод размещался на новой позиции рядом с миномётчиками, до линии фронта по внешней черте города, было чуть более километра.
Русские пойдут утром, подумал Клаус, проверяя позиции солдат взвода, корректируя стрелков в двух пустующих домах из кирпича на перекрёстке дорог со стороны русской линии. В одной из удобно расположенных квартир было организовано подобие казармы – ящики с продуктами и боеприпасами, солдаты не занятые на позиции играли в карты, так же две другие квартиры на этой лестничной площадке, занял смешанный состав из миномётчиков и солдат.
Клаус сел на табурет, без интереса глядя на солдат, оживлённо играющих в карты, к нему подошёл Фриц, его заместитель, пытался сбивчево о чём-то заговорить. Взводный, открыв консерву, глотнул шнапса из фляжки – у него был всегда хороший запас, хватало – много он не пил. Жестом предложил Фрицу, тот похлопал себя по бедру – есть свой.
Русские снайперы на передовой выкосили всех офицеров, Фриц хотел сказать об этом взводному, и о том, что знакомый обер-лейтенант в штабе, видел приказ о повышении в звании всех младших командиров. У Клауса был такой вид, словно у него на уме нация и фюрер, а в этом повышении сквозило что-то не патриотичное, не двусмысленно скоропалительное, пораженческое. Фриц укорил себя тем, что давно уже думает только о себе – дети и Шарлотта – жалкое оправдание. От бравады сорок первого ничего не осталось - и почти никого.
Клаус заснул сидя на табурете, сон его оживлял, на восточном фронте ему никогда ничего не снилось. В три он уже был на ногах, и к четырём лично проверил все позиции, снег отражался в темноте, и можно было разглядеть даже крест на боку бронетранспортёра во дворе. Он закурил, выданные вчера сигареты были вкуснее трофейной русской скрученной папироски, но у той особый привкус, соответствующий ландшафту.
Во дворе появились солдаты миномётных расчётов, температура на улице около ноля, снег смягчился, и с шепчущей с севера далёкой канонадой в унисон – капли подобным звуком шлёпали с крыш. По дороге прогрохотала колонна из танков, бронемашин и тягачей с орудиями.
Около шести утра русские начали артподготовку, артиллерийский огонь не достаточно плотный, но было ясно – они сегодня пойдут в наступление. Снаряды разрывались в первой линии, ни одного не упало и близко от позиций взвода Клауса. Так же подвергся бомбардировке центр города, были видны вспышки взрывов среди каменных домов. С рассветом из разных районов доносились звуки ожесточённых перестрелок, включая артиллерийско-миномётную канонаду. В небе проносились, то свои, то русские самолёты, по улицам в разные стороны проходила техника. Дома занятые взводом Клауса стояли на ключевой позиции – перекрёстке улиц, одна из которых, широкая и просторная, вела в центр города.
На втором этаже, возле окон направленных в сторону русских, занимали позицию двое солдат из недавнего пополнения. Взводный находился на первом этаже, когда услышал рёв двигателя русского танка, их не спутаешь, если когда-то сталкивался, он побежал по лестнице вверх. Солдаты мирно беседовали, и посмотреть на приближавшийся танк высунулись из окна одновременно, они не успели и понять, чей это танк, когда прямой наводкой русский выстрелил на ходу – вынесло рамы, двери, искорёжило перегородки и мебель, и размазало по стенам их обоих. Клаус был на лестничной площадке, в одном пролёте от квартиры, пыль после взрыва медленно оседала в подъезде, он выскочил сквозь неё на улицу, увидев заднюю часть танка проезжающего по миномётным расчётам, и солдат разбегающихся в разные стороны под огнём танкового пулемёта.
Танк свернул в соседний двор, исчезнув из вида. Несколько солдат выскочили из разных подъездов, кто-то сказал, что с востока идёт целая колона русских танков. Прорвавшийся танк продолжил движение вперёд по улице в сторону центра. Клаус приказал солдатам занять места на позициях. Четыре танка – сосчитал он – на броне пехота. Прежде чем он дал команду, взвод открыл огонь. Солдаты русских рассеялись по ближайшим дворам, танки с места, прямой наводкой обстреливали немецкие позиции в зоне своего обзора, расстреляв окна домов и подавив все огневые точки, они сделали паузу, в ответ не было стрельбы, только из нескольких проёмов окон валил дым. Машины взревели быстро набрав скорость, на полном ходу двинулись к центру города. Кто-то метко бросил гранату, и замыкающий танк загорелся, не прекращая движения.
Бой стал проходить с явным преимуществом русских – они окружили два каменных дома, миномётчики бежали сквозь примыкавший к домам район частных одноэтажных построек в сторону центра, откуда доносился звук яростного боя. Клаус занял позицию в квартире, где лежали два шинелевых свёртка бывших солдатами из пополнения, ему удавалось удерживать русских на другой стороне улицы, ценой полной растраты боеприпасов, о том, что русские окружили дом и главный удар сосредоточили с тылу – доложил Фриц, сказав, что там их гораздо больше. Клаус ответил, что это просто прорыв, наверняка резервы из центра уже на подходе.
Фриц вернулся на свою позицию, кто-то в разговоре с ним проронил, что русские не расстреливают пленных, и поступают с ними вполне гуманно. По нему открыли огонь, и он заметил, как несколько вражеских солдат юркнули в подъезд. Встал в полный рост, зная, что делать, перед ним не было образа Шарлотты с детьми, Фриц хотел жить, взяв в руку белый носовой платок, вытер вспотевшее лицо, и оставил позицию, бросив там свою винтовку. Русские могли бы и выстрелить, когда его упавший голос, громко и чётко произнёс: «гитлер капут». Поднятые вверх руки, в одной из них болтается взятый тремя пальцами «белый флаг».
Клаус отсёк пытавшегося было перебежать дорогу русского, и когда тот замешкался, и его не стоило труда застрелить, у немца кончились патроны. Он бегом достиг позиции Фрица, которого на месте не оказалось. Винтовка стояла опёртая о стену, выстрелов что-то не было слышно, окна выходили вовнутрь двора, и он увидел, что несколько русских, в полный рост, не таясь, идут к дому. Из дома им навстречу, солдат конвоировал Фрица с платочком в руках, подталкивая его в спину стволом автомата. Звуки боя в городе и вокруг него нарастали, в этом районе всё почти стихло, по дороге прогрохотали русские танки, Клаус отчётливо слышал их характерное дизельное звучание.
Клаус прицелился в основание шеи Фрица, и немного поднял ствол, теперь пуля должна снести верхнюю часть черепа, он чётко почувствовал смерть – привычную гостью указательного пальца правой руки, её почувствовал и Фриц, его голова повернулась назад, и глаза встретились с прицелом собственной винтовки. Клаус успевает выстрелить дважды – в голову Фрица и в спину конвоирущего, затем бежит наверх к чердачному люку, держа в одной руке винтовку, взбирается по лестнице на затемнённый чердак, слышит русскую речь и прыгает вниз, очередь прошивает раму над его головой, где крепились петли люка.
В первой попавшейся квартире – пусто, выглянув из окон на улицу он понимает, что путь через них закрыт – в доме напротив и на дороге, мелькают фигуры русских, его сразу и обнаружили – солдаты закричали, в окна влетели пули, брызгая щепками деревянных перегородок, звеня остатками стекла, дверь распахивается, и летят гранаты, он успевает увидеть как несколько гранат зависает в воздухе. Клаус ныряет в изолированную комнату, стены её пронизывают осколки, дым и пыль, он щурясь разворачивается в сторону входа сжимая винтовку – первого ворвавшегося в квартиру скашивает его пуля, повторное нажатие курка, но второй русский тоже со смертью на указательном пальце – падая всаживает в лицо Клаусу очередь – пули разносят всё, что находится ниже носа.
Русский проворно осматривает квартиру – никого. Фриц мёртв? – поднимает за плечо лежащего лицом вниз Клауса, прикрытый каской он кажется целым: «С такими ранами не живут» - улыбается русский. Заходят ещё несколько, забирают тело своего убитого, курят, разговаривают.
- Смотри! Богатый Фриц! – кто-то снимает с пояса Клауса полную фляжку шнапса, достают сигареты, документы и кисет с табаком. Приводят пленного немца, спрашивают, на ломанном немецком – это ли их командир? Фриц кивает – да, он; видит Клауса, узнав его по забрызганной кровью и пороховой гарью сохранившейся верхней части лица.
Его ведут во двор, и он трогает горящий след от пули, Клаус промахнулся, только зацепив щёку, у винтовки была особенность – нужно брать чуть правее. Фриц, видя новых русских солдат, скороговоркой повторяет: «гитлер капут», и вновь поднимает руки вверх, в ответ слышит какие-то слова, среди которых разбирает своё имя – Фриц. Холодно, хотя температура плюсовая – всё тает, грохотание орудий и стрельба в стороне центра, нарастает. Солдаты проходят мимо, Фрицу показывают жестом, чтобы опустил руки, он выполняет команду и платочек падает на грязновато-белый снег, и смешивается с ним проходящими мимо солдатами, наступающими на него.
Фрица долго ведут по каким-то кривым улочкам, останавливают у хозяйственной постройки, вталкивают во внутрь, где уже больше десятка пленных немцев, Фриц в данный момент их боится, оглядевшись, замечает, что они его тоже. От этого он не почувствовал уверенности, как обычно, у него внезапно начался насморк, причём обильный – ручьём. Он долго искал по карманам носовой платок, пока не вспомнил, что использовал его в качестве белого флага.