15
Метро «Московская». Не дальше.
«Занятного здесь очень немного», – Дивия думала.
Снова осталась одна. Привычное состояние. Ей даже нравилось внутреннее одиночество. Но она не переносила покинутости. Просто предчувствие – будущих разлук. С Дивом.
Ладо напевала. Была такая песня у Жанны Добровольской.
Одна, одна, всегда одна
Дрожит гитарная струна,
Но кажется, что это стон
Уставших женщин всех времён,
И звук всё высится, летит,
И он уже не защитит…
От подлости друзей, врагов
И от печальных горьких снов.
А мне так хочется друзей,
И пусть не близких, но людей,
И чтоб могла им рассказать,
Что их готова долго ждать,
Что я устала от врагов,
Что ждать хочу твоих шагов,
Что боль и верность мне дана,
И одиночества сполна.
И как мне душно от звонков,
И от сигналов, и гудков,
И от мильона чьих-то глаз,
И от тебя, как в первый раз.
А я живая, я свечусь,
Я жить нисколько не боюсь,
И от предательства друзей
Я стала лишь сильней, сильней.
Мне голос дан, струна дана –
И с ней нас двое, но одна
Всегда я даже со струной,
И голос тих, не песня – вой.
И даже он не вой, а стон
Уставших женщин всех времён,
И пусть мне музыка дана –
Одна всегда, всегда одна.
Диана ела в одиночестве. Сегодня изменила привычке: не читала газету или книгу за трапезой. Раскладывала всё по полочкам. Нельзя думать о серьёзном, конечно. Но Диана никогда не следовала чужим советам. Не подходили.
«Надо узнать, – намечала она. – А хоронить – от какого слова? Видоизменённый Харон?»
Вообще, Диана избегала всяческих похорон. И тем более кладбищ.
Ходить по костям. Ведь они же повсюду. Войны. Казни. Катастрофы. Эпидемии. В разных частях планеты. Неудобно как-то – по костям. Кремировать. Да, разумнее.
Тяжесть в голове. Перед глазами плывут чёрно-золотые круги.
Она всегда слишком анализировала. Земная твердь. Гораздо больше, чем полагается женщине. То есть обыкновенной.
«Гены, – мысль, – это одно. Другое – отношение к ребёнку и воспитание. Атмосфера, в которой я пребывала, благотворна. Остальное – моя собственная заслуга».
Созерцателю посвящается
…И ярким лучом внезапно осветить на дне этой пещеры скованную его душу, – то, несомненно, мы застали бы её в какой-нибудь жалкой позе, скрюченную и захиревшую…
Прежде чем достичь его сознания, внешние впечатления странным образом преломлялись. Его понятия, являвшиеся отражением этих преломлённых впечатлений, оказывались сбивчивыми и извращёнными. Это порождало тысячу оптических обманов, неверных суждений и заблуждений, среди которых бродила его мысль, делая его похожим то на сумасшедшего, то на идиота (В. Гюго).
Чем раньше, тем глубже. Обречённая на опыт и эксперимент. Но ей чужда была философия. Лучше созерцать и воспринимать мир поверхностно. Умея так, она постигала свой смысл. Быстрее и легче. Упрощённая практика.
Улыбчиво вспомнился «Фауст» Гёте: «Кто философствует, тот выбрал путь плохой».
Малоошибочна в людях.
Приходилось запутывать саму себя. Принимать неправильные решения. Потом удивление, что возможность исправиться ей всегда кем-то предоставлена.
Некоторое – без сомнений. Интуиция.
Отныне их связь прочнее. Но опасения. Своеобразной религии.
Наши Ка давно знакомы.
Никто не воздействовал на неё столь сильно, как он. Она склонялась к покорности с ним. К нежности. А внутри закипала жгучая страсть. От слова ли страх? Который побеждался зачарованностью. И пока не находилось выхода.
И обоюдная склонность.
16
Остановка у коммерческого ларька.
– Я быстро, – сказал Друг Карине.
Вернулся.
– Держи, – протянул ей шоколадку.
– Спасибо.
Привыкла. Ей часто покупали всякие вкусности.
– А куда мы ещё поедем?
– Сначала ко мне. Захватим кое-что. Потом позвоню ей. И если она дома, отправлю тебя к ней.
Карина ловко разворачивала обёртку. Слушала. Потом выжидательно посмотрела на Друга:
– Тебе сказать, как её зовут? Тебе сказать?
– Мне помочь – выбрать.
Несомненно, он понимал, что талантлив. Он был настолько самодоволен от природы, что мог бы показаться почти скромным.
Диана представила – Бутусова и Кормильцева.
– Сонни, отпусти его, – попросила я.
Он молчал и ждал, что я ещё скажу.
– Сонни, отпусти его. Зачем он тебе? Ты ведь уже прорвался.
Найди себе кого-нибудь ещё.
– Джо лучше всех пишет слова. Никто даже рядом с ним не стоит. Джо такой же зануда, как я.
– Он просто не умеет себя защищать.
– Ты и вправду расстроена, – заметил Сонни. – Но всё равно зря теряешь время. Тебе что-нибудь понравилось из моих мелодий?
– Я тебя ненавижу. И всю жизнь я буду заставлять себя ненавидеть твою музыку.
– Это, – проговорил он, – невозможно (Д.Д. Сэлинджер).
Карина осторожно ломала шоколад. Протянула Другу.
– Спасибо, – он ей улыбнулся. – Ну что, хочешь мне помочь? Ты давно её знаешь?
Сбор информации. Дабы составить фактическую картину.
Его компаньон никогда не отличался разговорчивостью. Он всегда искал поддержки со стороны.
А на Карину можно надеяться.
– Недавно, – ответила девочка беспечно, – но я ещё в школу не ходила.
Друг сосчитал приблизительно.
– А ты не в курсе, она раньше жила в Петербурге?
Её отличал зоркий глаз Друга. Он и не спросил, петербурженка ли она.
– Знаю. Она далеко-далеко жила. Туда надо четыре дня на поезде ехать.
Друг стал соображать – куда. Из конца в конец до края.
– Только я не знаю, в каком городе, – девочка продолжала, – но Ладо рассказывала, что там дождь идёт не так часто, как у нас. И что там больше солнца и тепло… Нет, жарко.
– Что, она страдает от северных ветров и сырости? – Друг ухмыльнулся.
Карина не поняла его колкости:
– Нет, от жары ей не очень хорошо.
– И чем она занимается, интересно?
Карина насторожилась.
– А почему ты мне задаёшь сразу столько вопросов? – по-взрослому. – Спроси у Ладо.
– У Ладо, говоришь? Я так и сделаю, – Друг пообещал скорее себе, чем Карине.
«Надо же, – подумал он, – никаких надежд на этих маленьких недотрог».
– Пойдёшь со мной? – спросил Друг.
– А ты долго? – полюбопытствовала Карина.
Ей вовсе не хотелось идти. Наверх. И в пустоту.
– Да нет. Минут пять-десять.
– Я подожду в машине.
– Ладно. Только не привлекай к себе внимания.
Скрылся в подъезде.
Карина глазела по сторонам. Она не имела понятия, как можно не привлекать внимания. Наоборот, стремилась заполучить его. И она умела добиваться своего.
Друг действительно скоро появился. Бросил папку на сиденье рядом с собой.
– Скучно тебе, наверное, со мной?
– Не–а, – твёрдо заверила Карина и после недолгой паузы спросила: – А что это такое?
«Это уже не любознательность», – пометка для памяти.
– Документы.
– Разве ты бизнесмен? – Карина не унималась.
– А как же! Жизнь – она всему научит. Она сама тоже бизнес, если хочешь. Нужно разбираться во всём. Иметь представление обо всём. Тем более, когда тебя окружают бестолковые непрофессионалы. Следовательно, инициатива должна исходить от тебя самого. Хотя окружающее само по себе ложно.
– Сколько умного ты сказал!
– Что ты ничего не поняла, – Друг снисходительно улыбнулся.
– Поняла.
Карина была наслышана об его уникальности. Ей нравилось сообщаться с Другом. Как и с Ладами. Однако Друг везде и всегда был готов доказывать своё превосходство. Мужественность сказывалась.
– Мне Дивия сказала то же самое. И сказала, что женщина должна научиться вбивать гвозди, если это будет необходимо, – Карина повторила точь-в-точь.
– Действительно? – Друг засомневался.
– Ну да! Ещё сказала, что нужно уметь делать всё понемногу. Но есть единственное, что именно ты должен делать лучше всего.
– А что она делает лучше всего? Она не говорила?
– Не помню.
– Что же, может быть, и твоя Дивия права, – Друг был недоволен своим примиренчеством с девической логикой.
Сонни долго молчал.
– У меня чемодан Джо с рукописью. Я её читал. Многое написано на спичечных коробках.
– Понятно, – сказала я. – Ему было всё равно, на чём писать.
– Мне бы хотелось всё разобрать и напечатать.
– Это очень трудная работа.
– Да.
– Зачем это надо?
– Потому что в первый раз в жизни я слышу музыку, когда читаю (Д.Д. Сэлинджер).
17
Диана получила свою посылку. Была довольна. Из дома всякая всячина.
Она нетерпеливо разбирала содержимое.
Прибирала и думала: «Как ужасно, когда почта задерживается!»
Может, снова протестуют? Сидючи на рельсах.
Первое. Что пришло в голову. Новости виноваты.
«А я должна страдать, – Диана возмущалась. – Тоже мне, нашли развлечение. Или это не влияет?»
Закончив с посылкой, отправилась на юго-запад. Прихватив «Я – молодой».
Разумеется, не зависит.
Кот встретил Диану. Стал тереться о ноги, мурлыкая.
Она легонько оттолкнула его:
– Отойди.
Он не обратил внимания. Флюиды, видимо, шли не те. Прыгнул с Дианой рядом. На диван. Осторожно устроился у неё на коленях.
Она весело щёлкнула кота по носику. Он зафыркал.
– Ты – противный кот, – Диана ворчливо растягивала слова, которые нисколько не помогали общению с животными – она так считала. – Хулиганистый.
Оставив его в покое, она развернула газету. Изредка поглядывала на телефон. Он стал отвечать ей звонками.
«Да, так я окончательно приду к выводу, что историю лучше творить, чем изучать», – перевела себе Диана, как Кормильцев.
Слухи. Сплетни. О них. Восторг не для него. Он осторожен и лишних движений не совершает. И не любит зарекаться.
Диана не отвергала предположение. Строить планы интересно. Обдумывать дела заранее – нет. Предусматривалась только спонтанность действия.
Отложила газету. Чтобы внимательнее прослушать внутренний диалог. Двух составляющих. Собственно души и её тени. Порой вмешивалась с вопросами.
Всё о Созерцателе. Сомнительно. Что подскажут его глаза?
Когда зашли с Ириной в «Сайгон». Текст Кормильцева, кстати. В последнее время становилось всё более противно вчитываться в интервью Бутусова и статьи про Бутусова. В первом случае выходило, что он лгал. Безбожно. Беспринципно. Безалаберно. Врал. Во-вторых, сплошная повторяемость. За это же отвечали фотографии.
«Та самая фотография, – подумала Диана. – Та ли женщина?»
А та встреча. Запредельный холод. Чужой страх. Собственное превосходство. Первое в жизни разочарование. Беда.
Диана сбросила кота и – к зеркалу. Ужас полнейшего спокойствия. Решимости и решительности. Правильности течения жизни. Жизнь – не из тех слов, над которыми она умствовала. Путь. От рождения к рождению. От смерти к смерти. Путь. А жизнь – то, что помогает телу нести душу. Набор средств существования и функционирования механизмов.
«Нет, ты признайся, – потребовала Дивия у себя, – ведь действительно хотела? Ну, признаюсь. Я же часто говорила вслух. Тогда ты понесёшь ответственное наказание за содеянное. Это не мной было предусмотрено, прости. Но если хочешь, то и отвечу, кому следует и как следует. Неужели ты такая злая? Наоборот, немного. Когда допускаешь страх, случается неизбежный провал. Я просто хотела…»
Чтобы он был со мной. Единства отсутствие. Он – с ней. А она – сама по себе. С ним. Пожалуйста. Исполнено! Форма не та? Ничего, подправим. Через будущее.
Чтобы мы были вместе. Одно поле жизнедеятельности. Пожалуйста. Исполнено! Форма хромает? Что ж, какая-никакая, а форма содержания.
«Мне нужно лететь, не скучай», – Дивия вздохнула.
Ладо услышала:
– Алло.
Не Юлия. Не Друг. Незнакомец.
– Да, я вас слушаю, – мягко ответствовала она.
Ей помолчали.
– Алло-о-о.
– Могу я поговорить с Вадимом?
Вадим.
Условное рабочее наименование.
Город, в котором она выросла. Радиостанция «Пирамида». Ди-джей – Вадим Белый.
Перенесение.
Качества.
В общем-то, в ВБ хотелось верить. Просто верить. Но свет омертвел.
А мы ждали, ждали и – дождались. Светлого, но строгого. С ложкой дёгтя. С червоточинкой.
Ва-дим. Как призыв. Неразгадка – догадка.
Тревожно? Путаница?
Опять позвонили.
– К сожалению, нет, – Ладо заговорила легко. – Он сегодня уехал. Из Города. Что-нибудь передать ему?
Она никогда не интересовалась, с кем говорит. Почти. Её увлекал сам процесс беседы.
– Передайте, пусть свяжется с отцом
– Ладно, – Ладо отозвалась совсем развязно.
Ей самой показалось. Но вышло по-домашнему.
– Так вы зайдите в гости, – Ладо посоветовала в задумчивости.
– Читаете мысли?
– Только наоборот. Пусть он зайдёт? Учусь. До свидания тогда?
– Узнавать что-то у вторых лиц не очень приятно. А такое происходит постоянно.
– Да, понятно. Second-hand своего рода.
– Спасибо за поддержку. До свидания.
Кстати, за дверью ждали своего черёда. Наверное, Друг с Кариной.
Дивия поспешила.
– Ой! – вырвалось у неё.
Из сумрака – её Главный Воспитатель.
– Здравствуйте, – сказал он, загадочно улыбнувшись и не спрашивая, кто она есть и чем здесь занята.
– Здравствуйте, – Дивия пристально разглядывала его. – Проходите.
Главный Воспитатель обернулся. Прислушался. Такая манера.
– Я так понимаю, ты одна.
– Нет. Здесь кот. А он сегодня отбыл.
– А я не знал, потому что сегодня прибыл.
– А я люблю БГ, а не наоборот, – Ладо отшутилась.
Она подождала, пока он сядет. И тоже присела.
– Я – Ладо.
– Очень приятно с вами познакомиться.
– Чертовски привлекательно. А мне трудно выразить… отобразить весь спектр чувств. Вот ему с вами – не очень полезно общаться, на мой взгляд. Наставник. Может, в чём-то учитель. Но вряд ли он что-то усвоит.
– Здесь был скандал?
«Какой скандал?» – Ладо пожала плечом.
– По-моему, да. Я не знаю толком, – рассказала она. – Да нет, простое препирательство.
– А потом?
– Суп с котом.
Главный Воспитатель улыбнулся, разобравшись во всём.
– В Москве сейчас?
– Нет, дома. Спит до сих пор. Вечный сон.
– Если понадобится помощь, зовите, – предложил Главный Воспитатель.
– Да? Спасибо, – Ладо не показала, что смутилась.
Без благоговений. И причина её не ясна, но глубока. А роль великолепна, но не вполне определена.
Ладо – всегда была, есть и будет.
– Скажите мне, пожалуйста. Хотите кофе?
– Нет, лучше чай.
Вроде подружились.