1. Город на 15 минут.
Это город на 15 минут. Город через 15 минут.
- Минут через 15 на остановке?
- Да, конечно.
Город на пятнадцать минут. Да, конечно. Именно так.
Именно столько времени уходит на то, чтобы доехать до рынка. Или дойти до университета. Пройтись до магазина – на соседнюю улицу, накинув на плечи старую отцовскую ковбойку.
Каждые пятнадцать минут поворачиваются ржавые шестерни, отмеряя срок нового цикла. Город разбит на короткие прямые отрезки, внутри которых не остается времени ни на что кроме:
- Могу через 15 минут зайти.
Это не любовь, но это единственное, что нам остается.
Простая геометрия кошмара, параллельные улицы неизменно пересекаются за гранью пятнадцатой минуты. Но никогда не хватает времени для того, чтобы проверить эту догадку.
2. На спуске – I.
Иногда по ночам я еще просыпаюсь от криков за окном. Пьяные парни, не достаточно крутые для дешевого подобия дуэли, но достаточно брехливые для бесконечного обмена однообразными оскорблениями. Думаю, кто-то в итоге всегда срывается, но обычно вопли мужчин перекрывает женский голос, пытающийся примирить всех со всеми.
Иногда я еще просыпаюсь от резкого звука сирены, проехавшей под окном скорой. И – даже в тридцатиградусную жару – натягиваю на себя одеяло. Кто на этот раз?
Порой меня еще будит ночная гроза. Тогда я не сплю, и не думаю, а вытянувшись на диване и прижав к груди подушку, жду, вздрагивая от каждого удара грома и умирая от любой вспышки молнии. Кто на этот раз?
Взгляд быстро отучается замечать использованные шприцы, валяющиеся рядом с гаражами – спорная территория, до которой редко добирается метла дворника.
3. Другие люди.
– Скоро не будет хищников. И, - она подняла глаза к небу, отыскивая там, что-то от меня покуда скрытое, - вол… лев будет есть солому. Люди добрались уже до генетики, вконец ее испортили. Но скоро, скоро…
У этой женщины в легком ситцевом платье и с яркими глазами, обведенными металлическими дужками очков, невероятно молодое лицо. Неправдоподобное, если учесть совершенно седые волосы, собранные в аккуратный узел. Будто морщины были тщательно отретушированы любителем фотошопа. Любителем – то есть тем, кто очень-очень любит, но умеет немногое, совершенно не умеет, замещая умение – рвением.
- Вы разве не хотите поиграть с тигром? Ведь изначально мы не были плотоядными. Есть же случаи, когда хищники едят лишь траву. И живут.
- Я хотела вас обрадовать. Скоро наступит рай.
Мне в ней понравилось то, что слово рай она произносила с маленькой буквы без малейшей экзальтации. И то, что она знала всех котов в своем дворе, также спокойно рассказывая мне их простые истории, как сообщала о близости судного дня.
Владелец антикварной лавки, целые дни просиживающий у входа в свой подвал.
Да мало ли кто.
4. На спуске – II.
Когда привычно обхожу взглядом сидящего напротив входа в магазин калеку с культями, обмотанными желтоватыми тряпками. Когда грациозно вышагиваю меж окурков, о-плёвков, использованных презервативов и шприцов. Тогда я – и кто угодно – знаю, что нахожусь в пятнадцати минутах от спуска. Но никогда – на.
Привычно думать, будто рано или поздно спуск окончится, щелкнет реле и механический голос объявит: «Дно». Но люди на спуске знают, что никакого «ДНА» - нет.
Спуск – это нечто пологое, вечное скольжение вниз (кто сказал – так проще?). «На спуске» – как на «взводе», но не помогут транквилизаторы или молниеносный выпад – удар по – куда придется. Тут есть и привкус пистолетного дула в горле, и сухой щелчок курка. И однокоренной глагол, который не полагается приличным девушкам – знать. Тот самый, что крутится в голове, когда натыкаюсь на мрачно онанирующего мужика, похоже, поселившегося рядом с сигаретным ларьком в самом центре города.
5. Скольжение.
Это легче, чем кажется.
- Через 15 минут? Нет, не думаю.
Но все же чертовски больно.
Но скоро тело обретает особую легкость, внутри словно появляется некое пустое пространство, воздушный пузырь. Ты наблюдаешь, как один за другим исчезают из твоей жизни случайные знакомые, старые друзья, и, наконец, те, к кому, как казалось, ты навечно привязан прочными канатами кровного родства. Крррак. И не испытываешь почти ничего кроме легкой дрожи на месте желудка. Да иногда катятся по лицу холодные, какие-то бестолковые слезы, уже бессильные заполнить разрыв между той тобой, что впечатывает в раскаленный асфальт тавро своих каблуков. И той, что продолжает кричать глубоко внутри.
Иногда я еще просыпаюсь, жадно глотая воздух. Но уже не могу вспомнить, что именно мне приснилось.