В переулке, неподалёку от центра села жили сёстры: девяностолетняя Любовь и девяностодвухлетняя Антонина Михайловны. У них был одноэтажный дом с входами с разных сторон, и каждая занимала свою половину. Люба никогда не выходила замуж и детей не имела. Антонина два года тому назад похоронила своего супруга, умершего от старости. Её дети, внуки и правнуки жили в далёких городах.
В апрельский пасмурный день, опираясь на палки, они вдвоём бродили по своим усадьбам, и всё их раздражало: облезлая потускневшая зелёная краска наружных стен дома, упавшие гнилые столбы вместе с воротами. Повсюду торчала сухая, почерневшая прошлогодняя трава, а в меленьких запущенных садах под замшелыми деревьями и кустарниками — толстый слой коричнево-чёрных листьев, издававших неприятный запах. Антонина Михайловна, шевеля вставленными челюстями, по привычке начала негодовать:
— Всё рушится, но это — моя родина, моя земля, и это всё приросло к моему сердцу. Дочка зовёт меня к себе, в Красноярск, но я никуда отсюда не поеду. Меня возмущает, почему мои дети, внуки и правнуки своим нутром не ощущают, что их корни здесь? Почему не приезжают и не наводят порядок?
Любовь Михайловна, по обыкновению, возражала беззубым ртом:
— Это потому, что ты, Тоня, своих детей баловала. Вспомни, с каким трудом мы строили дом, а твои сыночек и дочка развлекались. Они ни одной дощечки не прибили, ни одного гвоздика в доме не забили.
— Да, — переключилась Антонина Михайловна на другую тему, вспоминая далёкое прошлое. — Мы работали в колхозе: в поле и обратно с песнями шагали, рта не закрывали, успевали в своих огородах, садах и растили детей, содержали стариков, справляли свадьбы. Да, мы уставали до изнеможения, но были жизнерадостны и по субботам торопились в клуб смотреть кино. Только сейчас я поняла: мы были счастливы. А теперь мы никому не нужны и нудно, тоскливо, бесцельно доживаем свой век.
Любовь Михайловна предложила:
— Наши садочки пора вырубить на дрова. Давай-ка посадим у забора, разделяющего наши палисадники, по одному дереву: я — грушу на своей стороне, ты — яблоню у себя и привьём на них почки друг от друга. Вот людям будет диво: вперемешку висят яблоки и груши на двух деревьях.
Старухи обрадовались появившемуся делу, засуетились, нашли лопату, выкопали по одной небольшой лунке с разных сторон ограды. Затем пересадили в них из своих отживших садов молодые деревца, выросшие самосевом, и начали прививать почки.
В это время возвращалась домой из школы бойкая, вездесущая ученица Наташа Полякова, заметила двух старушек, склонившихся над тоненьким деревом, и озадачилась: что делают девяностолетние бабки? Девочка подошла к ним сзади и звонко поздоровалась:
— Здравствуйте, Михайловны!
— Ой! — испуганно вскрикнули старушки, выпрямились, увидели пятнадцатилетнюю девочку, узнали, успокоились, прошамкали:
— Здравствуй, Наташенька!
— Меня заинтересовало: что вы делаете?
Антонина Михайловна объяснила:
— Мы посадили по одному корню фруктового дерева в своих палисадниках и прививаем почки друг от друга, чтобы на яблоне выросли ещё и груши, а на груше — ещё и яблоки.
Подросток удивлённо глянула на старух: высокие, худощавые, в ватных фуфайках, в чёрных резиновых сапогах. Окаймлённые чёрными платками лица сестёр были круглы, плоски, с маленькими ротиками, с болезненным румянцем на щеках. Их лица показались Наташе, как две луны, насаженные на высокие палки. От этого сравнения она хохотнула и по-детски, не скрывая удивления, спросила:
— И вы, в свои девяносто лет, мечтаете увидеть, когда на ваших деревьях созреют плоды?
Любовь Михайловна мгновенно ответила:
— Русская пословица говорит: «Умираешь, но рожь посей!»
Антонина Михайловна обстоятельно высказалась:
— Доживём мы или не доживём до той поры, когда наши саженцы станут плодоносными — не имеет значения. Пусть другие люди во здравие покушают наши яблоки и груши. Для нас важно, что у нас появился интерес к чему-то.
Наташа Полякова с одобрением посмотрела на бабушек-сестёр, взмахнула сумкой с учебниками и побежала к себе домой.
Шли годы. Михайловны ухаживали за своими деревцами: летом вскапывали землю кругом около них, белили извёсткой стволы, обрабатывали от вредителей. Зимой подгребали снег к стволам. Каждое лето бабушки радовались новым веткам, выросшим на своих подопечных. Молодые побеги постепенно превращались в деревья, тянулись к солнцу своими зелёными кронами, а сёстры дряхлели. Смерть неумолимо жестоко подбиралась к ним. Перед той весной, когда яблони-груши должны были впервые расцвести, Михайловны умерли.
Наташа Полякова училась на втором курсе пединститута на учительницу биологии. В июне, успешно сдав экзамены, она с двумя сумками возвращалась к родителям, вышла из автобуса в центре своего села. Проходя мимо усадьб сестёр Михайловных, она заглянула через полусгнивший забор палисадника, чтобы полюбоваться двумя молодыми гибридными деревьями. Но, что это?! Оба дерева исчезли! Наташа от испуга выронила сумки, подбежала к яблоням-грушам: из земли торчали пеньки, а вокруг валялись веточки с засохшими листочками.
Наташа не только вместе с бабушками ухаживала за интересными деревьями, но и вела систематическую запись их развития, заинтересовалась садоводством, полюбила биологию. И вдруг её любимые деревья погублены! Она почувствовала какую-то беду, случившуюся с бабушками, вбежала на знакомое крыльцо в две ступеньки, постучала в дверь. Через некоторое время старая с облезлой краской дверь отворилась и появилась взлохмаченная, неряшливая, ростом ниже Наташи, полупьяная женщина, на вид лет тридцати, и хрипло спросила:
— Вам кого?
— Любовь Михайловну.
— А-а-а! Обе старухи ещё зимой померли..
Наташа, ошеломлённая, подавленно с минуту молчала и спросила:
— А вы кем им доводитесь?
— Я? Мы с мужем бедные люди, приезжие. Родственники умерших старух пустили нас бесплатно жить в их дом.
— Вон те, молодые деревья кто срубил? — гневно спросила Наташа и показала рукой на остатки деревьев.
— Мой муж, — зевнула женщина.
— Но почему он не рубил старые засохшие яблони и груши?
— Старое дерево толстое, его нужно пилить, а тут — тюк-тюк топориком, и дрова готовы, — с пониманием дела разъяснила женщина.
К крыльцу подошёл в сильном подпитии среднего роста худощавый мужчина в линялой, когда-то синей одежде. Грязными руками он держал завёрнутую в мятую газету бутылку. Мужчина загляделся на симпатичную студентку, на её нежное лицо, на алую, под цвет зари кофточку, обтягивающую упругие груди.
— Ну? Чего встал? — напустилась на мужа женщина. — Давай быстрее! Чего там у тебя: пол-литра или чекушка?
Наташа с презрением несколько раз глянула то на мужчину, то на женщину, повернулась и пошла прочь от них, не сдерживая слёзы.
Вечером она побывала на могилах бабушек, возложила венки и долго стояла,предаваясь печали.
Осенью Наташа в своём палисаднике посадила по саженцу яблони и груши. Позднее привила на них черенки друг от друга. Яблоню она назвала Люба, грушу — Тоня.