Отступление и бегство
А теперь - вернёмся к воспоминаниям командира роты Уфимского полка капитана А. Успенского, и посмотрим на эти события глазами офицера, постоянно находившегося во время этих событий на передовой.
Вот, что он писал о том, КАК подготовились части 1-й русской Армии к отражению германского контрнаступления:
««Из бесед с моими взводными командирами я вынес впечатление, что люди хорошо подготовлены и вполне сознают предстоящую задачу. Все четверо сказали мне, что они ручаются за своих людей: "не трусы и все стреляют отлично", но беспокоятся за прибывших накануне запасных солдат. Курьезно, что начальство прислало это пополнение в полк совершенно без ружей! Рассуждало тыловое начальство так: "после Гумбиненского боя полки взяли тысячи немецких ружей и некоторое количество к ним патронов, значить этими ружьями можно вооружить присланных без ружей запасных. Но начальство забыло, что во 1-х Гумбинен остался далеки позади вместе со складом, отнятых у немцев ружей (около 8.000); во 2-x, к немецким ружьям нужны и патроны, а их было мало, и в 3-х - солдаты, как кадровые, так и запасные, обучались стрелять из русских, а не из немецких винтовок и т. д.
Грустную и немного смешную картину представляли из себя эти "дяди" - бородачи, в большинстве случаев, многосемейные пахари, отвыкшие от строя. Я накануне, когда их прислали ко мне, долго и усиленно просил свое начальство, лучше убрать их - безоружных из роты, назначенной для важной боевой задачи, если нельзя их вооружить. Но ничего из этого не вышло».
Откровенно говоря, курьёзного тут мало. В самом НАЧАЛЕ войны и успешного (пока) похода в Восточную Пруссию руководители русской армии присылают в боевые части НА ПЕРЕДНИЙ КРАЙ пополнение СОВЕРШЕННО БЕЗ ОРУЖИЯ!!! Это при том, что и своих винтовок было ещё полно (их нехватка появится только в 1915-м) да и немецких, трофейных, захваченных после победы под Гумбиненом, в распоряжении русских имелось около 8 000 штук! Они, кстати, так и провалялись без употребления в тылах 1-й русской Армии, пока снова не достались немцам, уже при её отступлении, когда были брошены громадные запасы имущества и продовольствия на армейских складах.
Уже говорилось о том, что многие РЕАЛЬНЫЕ события Первой мировой войны нашли своё отражение в виде легенд и мифов о Великой Отечественной.
Помните многочисленные «перестроечные» рассказы о том, как народное ополчение в 1941-м году отправлялось на фронт «с одной винтовкой на троих»?! Это использовалось для иллюстрации «преступлений сталинизма» и т.п. агитации среди неискушенной в исторических деталях части общества.
Наверное, и такое бывало, тогда, в отчаянно трудные дни страшных поражений лета и осени 1941 года. Использовали для вооружения спешно формируемых дивизий народного ополчения и австрийские и японские винтовки времён Первой мировой, всё что было под рукой на тыловых складах и арсеналах...
Но как сравнить ЭТИ чёрные дни с довольно благополучным временем наступления в Восточную Пруссию, когда отправка на передовую вовсе безоружных людей может быть объяснено только разгильдяйством и безответственностью соответствующих военачальников.
Очень характерно и то, что особенно поразило Успенского в организации воспитания и подготовке германской армии. В Восточной Пруссии он увидел... унтер-офицерские клубы в захваченных немецких военных городках:
«Между прочим осмотрели мы здесь унтер-офицерский клуб местного пех. полка. Прекрасное помещение и обстановка, богатая библиотека, всевозможные пособия для решения тактических задач, хорошие стенные карты, портреты кайзера и разные батальные картины в красивых рамах. Вообще, видна забота о своих унтер-офицерах».
Нечего говорить, что НИЧЕГО ПОДОБНОГО в русской армии НЕ БЫЛО.
(Не было никаких сержантских клубов и в Советской Армии. Когда наши военачальники вспоминали о том, КАКИЕ прекрасные кадры унтер-офицеров имела всегда германская армия, они не говорили ОТКУДА эти прекрасные унтер- офицеры у немцев появлялись).
А их выращивали и воспитывали десятилетиями, сохраняя преемственность традиций и помня исторические уроки.
Испокон веку в немецкой армии унтер- офицер был для ЛЮБОГО рядового солдата «и царь, и бог, и воинский начальник».
И ИМЕННО НА ЭТОМ держалась высочайшая дисциплина и боеспособность германской армии во все времена.
«Солдат должен бояться палки капрала больше, чем пули неприятеля!!!» - ТАК учил свою армию самый знаменитый прусский полководец Фридрих Великий.
И школа эта хранилась немцами свято.
В результате немецкие унтер-офицеры и имели (даже в захолустной Восточной Пруссии) СВОИ КЛУБЫ, с прекрасными библиотеками, картинами и пособиями для РЕШЕНИЯ ТАКТИЧЕСКИХ ЗАДАЧ. Они НА ДЕЛЕ были для своих солдат ГОСПОДАМИ УНТЕР-ОФИЦЕРАМИ и, имея прекрасную тактическую подготовку, без труда могли заменить офицеров в бою.
У нас, в русской армии, с подготовкой унтер-офицеров всё было попроще.
Никаких клубов для них никто не строил, разумеется, библиотеками они (неграмотные или малограмотные, как правило) не пользовались, да и отношение к ним со стороны солдатской массы было СОВСЕМ ИНЫМ.
Если у немцев воспитывалось УВАЖЕНИЕ к «господам унтер-офицерам» и повседневная ПРИВЫЧКА к повиновению, то у нас, нередко, отношение солдат к ним колебалось от полупрезрительного термина «унтерцер», до откровенно враждебных кличек: «шкура», «дракон» (на флоте) и т.п.
Да и наши офицеры далеко не всегда берегли авторитет своих унтеров, обращаясь с ними, как с рядовыми солдатами в повседневной жизни.
С началом Первой мировой войны из запаса в Действующую армию было мобилизовано огромное количество унтер-офицеров. Многие из них имели боевой опыт русско-японской войны, награды, были хорошими служаками. Командование русской армии распорядилось этим своим «золотым фондом» самым безмозглым образом. Унтера из запаса были, в большинстве своём, назначены на должности рядовых и сразу брошены в огонь сражений. Где и гибли в первых рядах бойцов.
Когда наши полководцы спохватились (к концу 1914 года) – было уже поздно.
Учить мобилизованных из запаса солдат (тёмных и неграмотных крестьян в абсолютном большинстве) было некому.
Доверили это дело бывшим студентам, вольноопределяющимся и т.п. публике, не имевшей ни опыта службы, ни желания воевать, не знавшей традиций частей и нередко, откровенно презиравшей армейские порядки. Вреда от таких «воспитателей» было куда больше, чем пользы, что и показали дальнейшие события и разложение русской армии, начавшееся с 1915 года.
Вернёмся к событиям на фронте 1-й русской Армии в конце августа 1914 года. А. Успенский вспоминал:
«...наша дивизия, составлявшая аррьергард, должна была 27-го авг. отступить, чтобы не быть совершенно отрезанной.
За эту великую войну я дважды пережил этот ужас и позорный - не скрываю - страх, перед преследующим врагом! Ведь, я лично видел в бою под Гумбиненом отступление немцев - Макензеновского корпуса! Я знал, какие ужасные потери несет отступающий и убитыми, и ранеными, и взятыми в плен... и я чувствовал, что подлое, мелкое чувство страха перед преследователем, овладело всеми нами, начиная с высших начальников и кончая последним обозным рядовым!
Чем дольше длилось это преследование, чем ближе настигал нас враг, тем сильнее проявлялся этот страх: старые, дисциплинированные части не шли, а почти бежали, не только по шоссе и дорогам, а часто и прямо без дорог!... Это был необыкновенный по быстроте и непрерывности (день и ночь) марш!
Казалось, вот уже ушли от артиллерийского огня, от разрывающихся "чемоданов" и шрапнели противника, и на время чувство спокойствия внедрялось в нас, но... вот опять над нами кружатся немецкие аэропланы, бросаются с них бомбы и откуда-то с флангов летит и рвется над нами шрапнель и гранаты и "такает" немецкий пулемет, поливая нас пулями. Это - немцы на грузовиках быстро подвозят несколько легких орудий и пулеметов, открывая огонь и производят у нас не столько потерь, сколько паники!
Пока развертывается и высылает назад цепи пехотный аррьергард, пока выезжает на позицию наша артиллерия, немецкие грузовики с орудиями быстро скрываются, чтобы выскочить и загородить дорогу отступающим войскам где-нибудь в другом удобном месте.
Все те города и местечки Вост. Пруссии, мимо которых при наступлении шли мы целых 3 недели, промелькнули теперь в течении 2 - 3-х дней! Так мы быстро отступали!
На одном указателе дорог, среди перекрестка немцы уже успели повысить плакат-карикатуру: от размаха огромного немецкого сапога с чудовищной шпорой, летит в пропасть наш генерал Ренненкампф. Было и досадно и стыдно видеть это!»
- По сути, это было уже не отступление русской армии из пределов В. Пруссии, а её бегство, принимавшее порой панические формы. Даже старые, дисциплинированные части дрогнули. Обстановка во второочередных дивизиях была намного хуже;
- Немцы, прекрасно зная от многочисленных пленных об этом, стремились сеять панику среди отступавших русских частей. И, как свидетельствует капитан Успенский, немало преуспели в этом. Они настолько обнаглели, что помимо обстрелов наших отступающих колонн из орудий, пулемётов и аэропланов, даже вывешивали на перекрёстках дорог издевательские карикатуры. (И ведь успевали и напечатать их и доставить в тыл нашим частям и организовать их вывешивание. Ведь те, кто этим занимался, реально рисковали головой! Однако немцы шли на этот риск, понимая значение и роль морального фактора на войне);
- То, что 1-я русская Армия завоёвывала 3 недели в Восточной Пруссии (и чем мы тогда по праву гордились) было брошено за 2-3 дня непрерывного марша к своим границам...
Успенский писал о тех днях:
«За три дня с 29-го авг. по 1-е сент. наш полк пережил этот кошмарный, отступательный марш на протяжении 120 килом. и от фортов Кенигсберга докатился до Литвы (до р. Немана)!
Наша дивизия шла в аррьергарде, но особенно крупных аррьергардных боев вести не пришлось. Не знаю, чем объяснить, но немцы дали возможность почти всей 1-ой армии, что касается строевого состава, уйти благополучно; но зато в их руки попало большое количество обозов и всяких складов, в том числе и целый арсенал тех немецких ружей, кои взяты были нами в бою под Гумбиненом.
Когда наша дивизия проходила через Эйдкунен, огромный наш склад с продуктами еще не был вывезен: горы мясных и молочных консервов, сахару, рису, какао и т. п. припасов, заготовленных для наших госпиталей, достались немцам...
Помню бой под Гр. Колпакеном, где немцы особенно насели на наш полк, шедший в аррьергарде. Обороняясь, полк успел укрепиться в солидно вырытых окопах, на берегу речки, впадающей в реку Ангерап. Немецкие цепи встречены были сильными огнем наших пулеметов и ружей. Бой затянулся до вечера, когда от артиллерийского огня горели все близлежащие усадьбы...
Немцы первые начали отходить, но и мы спешно свернулись и тоже стали уходить вместо того, чтобы преследовать врага! Все действия казались сумбурными, противными и тактики и стратегии! Почти все, и начальники и подчиненные, в это кошмарное время стали нервными; пример тому - инцидент с капитаном Кемпинским (впоследствии застрелившимся). Командир полка сделал ему замечание, что после боя у Гр. Колпакена его 3-ья рота отходила в беспорядке...
Капитан Кемпинский схватился за револьвер и с криком: "значит - я трус, я - трус?!." тут же хотел застрелиться... Насилу его успокоили ближайшие офицеры и сам командир полка.
В бою под Гр. Колпакеном погиб доблестный командир 107-го троицкого полка полковн. Трусевич. От разрыва гранаты взлетевший ком земли ударил его в ногу и пробил сапог: получилась кровавая ссадина на ноге. Казалось, такой пустяк! Но от засорения ссадины землей, произошло заражение крови, так называемый "столбняк" - страшная болезнь, и полковник Трусевич, в ужасных мучениях (конвульсии, когда человек сгибается в кольцо) скончался, оплаканный своим полком. Похоронен был в Вильно...
Только, когда подошли мы к р. Шешупе, преследование наконец прекратилось; даже перестали мы слышать ненавистное нам жужжание немецких аэропланов».
Трудно что-то добавить к этим горьким строчкам воспоминаний капитана Успенского...
Обратите внимание на то, какое гнетущее впечатление УЖЕ ТОГДА производили на наши войска немецкие аэропланы. А ведь особого вреда войскам эти «летающие швейные машинки» ещё не приносили. Не было ещё у немцев ни бомбардировщиков, ни пикировщиков, которые стали настоящим проклятием для нашей армии в 1941-42 годах...
Расценивая итоги вторжения армии Ренненкампфа в Восточную Пруссию, русский историк А. Керсновский писал:
«1 сентября вся 1-я армия отошла назад за линию границы, которую ровно за месяц до того перешла с победой.
...потери 1-й армии в пехоте составили 93000, а с личным составом артиллерии и конницы — до 100000 человек и 182 орудия. Вычтя из этого числа потери за Сталлупенен, Гумбиннен и другие бои (25000 человек и 8 орудий), мы получим убыль в сражении с 25 по 31 августа в Мазурских озерах — 75000 человек и 174 орудия. Немцы взяли 29000 пленных и свой урон показали в 14000 человек».
Справедливости ради отметим, что вопрос о реальных цифрах потерь всегда был одним из самых спорных.
По другим сведениям, только за время отступления из Восточной Пруссии 1-я и 10-я армии потеряли 5177 убитых, 13 914 раненых, 42812 пропавших без вести и пленных, 150 орудий. Германцы потеряли 9000 человек.
Абсолютно точных цифр нет.
Но масштаб потерь представить можно. Печально то, что основную часть безвозвратных потерь понесли наши лучшие, кадровые части. К примеру, от Лейб-Гвардии Кексгольмского полка (участвовавшего в походе самсоновской Армии), осталось 198 человек и 9 пулеметов.
Интересный анализ общих результатах нашего первого похода в Восточную Пруссию дал А. Керсновский:
«Так закончился наш первый поход в Восточную Пруссию. Он стоил нам до 250000 человек, 500 орудий и, что самое главное, бросил тень на репутацию, которой свыше двух столетий пользовались русские войска. Наглая пропаганда бесчестного врага не встретила с нашей стороны надлежащего отпора. Наши же союзники, для выручки которых и была предпринята вся эта операция, проявили изумительное легковерие. Удельный вес России сильно понизился во всем мире и, в частности, в коалиции.
Идея удара по Германии была правильна. Для общего хода войны важно было облегчить французов как можно скорее, а этой срочности можно было добиться лишь непосредственным ударом войсками Северо-Западного фронта.
Допустим, что Россия поставила бы своей целью исключительно разгром Австро-Венгрии и все свои силы двинула бы на Юго-Западный фронт в надежде, что разгром австрийского союзника заставит Германию перебросить войска с французского фронта. Достигнуть решительной и сокрушительной победы над вполне равноценными в начале войны австро-венгерскими армиями мы не могли раньше, чем на 30 — 35-й день мобилизации. А за это время Германия могла нанести смертельный удар Франции и затем обратить все свои силы на нас. Значение нашей победы над Австро-Венгрией свелось бы к нулю. VIII германская армия все равно существовала бы. Она могла ударить в тыл Юго-Западного фронта и сорвать всю операцию либо, перевезенная под Краков, затянула бы на долгие недели решение на Юго-Западном театре. Наконец — и это для нас был бы худший случай — она, видя, что русские заняты Австро-Венгрией, села бы на поезда и отправилась на запад. Что произошло бы, если корпуса фон Приттвица вдруг вынырнули на знаменитом правом крыле фон Клука, под Монсом либо под Парижем?
Историческое оправдание поспешного восточнопрусского похода именно в том, что он заставил Германию ослабить армии Бюлова и фон Гаузена уже на 21-й день мобилизации. Действия Северо-Западного фронта должны были быть энергичными и должны были создать у немцев впечатление о колоссальном перевесе наших сил. Это и было достигнуто Ренненкампфом. После гумбинненской встряски каждый полк великолепной нашей 1-й армии показался немцам в дивизию («24 дивизии» — тогда как было 24 полка!).
Энергичное наступление шестью корпусами вместо трех с немедленной придачей им раньше готовых второочередных дивизий позволило бы нанести VIII германской армии еще более сильный удар при условии, что все эти силы (15 пехотных дивизий приблизительно) держать в одном кулаке, а не распылять в двух армиях. В Восточной Пруссии в 1914 году одно армейское управление из двух и три корпуса из девяти были лишними — они пошли не на усиление, а на ослабление Северо-Западного фронта, разбросавшегося на две слабых группы.
Первыми виновниками крушения были, таким образом, составители плана войны, не сумевшие распорядиться силами Северо-Западного фронта и давшие этим силам схоластические задачи — географические объекты (обход Мазурских озер, блокада Кенигсберга). Жилинский и Данилов двигали армии, как Вейротер свои колонны — не считаясь с данной военной обстановкой.
Главнокомандовавший фронтом генерал Жилинский не сумел объединить действий двух вверенных ему армий. Его порочные распоряжения имели следствием необычайную разброску сил. Он задержал в тылу наступавших армий 10 второочередных дивизий (2 — у Самсонова, 8 — у Ренненкампфа) в качестве никому ненужных «гарнизонов», и это в то время как немцы вывели в поле все гарнизоны своих крепостей...
Вся операция 2-й армии все равно не обещала многого: схоластически поставленная ей планом войны задача не сулила особенного успеха и при хорошем управлении.
Генерал Самсонов был главным виновником позора русского оружия. Современники пытались изобразить его жертвой». Исследователь позднейшей эпохи не сможет с этим согласиться. Генерал Самсонов не только жертва схоластики Данилова, бюрократии Жилинского и негодности своих корпусных командиров. Он, кроме того, и сам преступник перед русской армией. Никогда еще русские войска не велись так плохо, как несчастная 2-я армия в августе 1914 года! Она была брошена на произвол судьбы в самую трагическую минуту своей борьбы. Командование армией оказалось не по плечу гусарскому корнету. Отрешив 14 августа вечером генерала Артамонова, гарцевавшего в передовых линиях и дезорганизовавшего управление корпусом, Самсонов на следующее же утро сам повторил ту же оплошность — непростительную уже для корпусного командира и преступную для командующего армией. И затем, видя, что все пропало — и притом по его вине, — он не сумел найти единственный почетный выход из этого положения, не сумел пасть смертью храбрых во главе первого же встретившегося батальона, а предпочел умереть жалкой смертью малодушных...
Как бы то ни было, восточнопрусский поход знаменовал потерю войны для Германии. Никакие эфемерные «Танненберги» не могли искупить рокового промаха германской стратегии. Но этот наш крупнейший политический и стратегический успех мог быть и должен был быть куплен не столь дорогою ценою».
Нельзя не согласиться с этими горькими, но точными словами историка.
Теперь посмотрим, какая же обстановка была в ШТАБАХ русских войск, руководивших этими операциями августа 1914 года.
На фото: Начало войны, неизвестный фотограф, русские солдаты бегут... Обратите внимание, что ВСЕ они бегут уже без винтовок.
Конечно, это не является прямой иллюстрацией к данной главе.
Далеко не все бежали, разумеется. Кто-то драпал, а очень многие дрались, прикрывая своих товарищей. Но темп отступления тогда был очень высоким: 120 вёрст за 3-4 дня ещё надо было успеть пройти.
Продолжение: http://www.proza.ru/2011/10/26/333