Врач был непреклонен: либо срочная операция с заменой сердечного клапана и трех сосудов, либо в объятия дамы с косой. Ситуация серьезная. Эля не хотела терять мужа и встала на сторону врача, да и сам Талий понимал, что дальше тянуть нельзя. В Киев, в клинику Амосова, (лучший кардиологический центр Союза) супруги приехали на несколько дней раньше. И в ожидании своего срока поступления, бродили по городу, любовались его красотой: широким, многолюдным центром, гористыми улочками, поднимающимися вверх, к памятнику Богдану Хмельницкому или спускающимся вниз, к широкому, полноводному красавцу-Днепру. А над всем городом возвышались, блестя разноцветными маковками и шпилями купола церквей и соборов. Не торопясь впитывали в себя Эля и Талий дивный дух Киева. Только приезжие, выпавшие из суеты обычной жизни, могут так ясно видеть и восхищаться своеобразием любого города или местности. Наконец, дошли они до Владимирского собора, в котором находится, как им сказали друзья, изображение Богоматери с младенцем, работы знаменитого художника Васнецова. Талий открыл тяжелую дверь, придержал ее, пропуская Элю. В соборе было тускло, служба уже закончилась, и горели только свечи перед иконами, молились люди, в основном женщины. Вдруг сквозь просвет в тучах, через окно храма хлынул поток солнечных лучей, и Богоматерь, озаренная светом, засияла, ожила, сделав как бы движение навстречу Эле, а младенец --Христос радостно протянул к ней руки. Их глаза встретились и в женщине все заиграло, затрепетало в радостном удивлении. Через секунду солнечный свет погас, вновь наступил обычный полумрак, потрескивали, колеблясь от сквозняка, свечи, тихо двигались люди.
Талий обходил храм, всматриваясь в иконы, фрески, рассматривал купол над головой. Он умел чувствовать людей, понимать их, чувствовал знергетику икон и ощущал Бога в душе своей.. Но не был христианином. Он вообще не принадлежал ни к какой религии, но понимал и принимал все. Его мать, еврейка, родилась в Латвии и в детстве воспитывалась с соблюдением всех семейных традиций, но перед революцией приехала учиться в Россию, вышла замуж за латыша, ставшего потом наркомом по труду и расстрелянным в тридцать седьмом. Второй муж, отец Талия, тоже был латышом, крещенный при рождении в лютеранской церкви в Латвии, а в дальнейшем участник революции в России, торгпред в Стокгольме, офицер советской армии в войну. В такой семье ни о каком религиозном воспитании речь не шла. Талий, как и большинство советских детей, (к ним принадлежала и Эля), воспитывался в духе атеизма. Но именно это атеистическое воспитание при тяге к знаниям и любви к чтению, привело к увлечению буддизмом, йогой, изучению трудов Рерихов, Блаватской. И без знания Библии тоже невозможно было обойтись, иначе ничего нельзя понять в живописи, музыке, литературе. Послевоенное поколение впитывало в себя все, стараясь понять всех, и в результате почувствовало Бога во всем, Идея богоприсутствия привела к желанию найти то общее, что имеют все религии, , чтобы уменьшить межрелигиозную вражду. К таким людям принадлежал и Талий.
Обойдя храм, просветлев душой, вышли Эля и Талий в легкую прохладу наступающей киевской весны.
Ночью Эля не могла уснуть. Перед глазами возникал лик Богородицы в солнечных лучах и глаза , смотревшие на Элю, говорили: « Прими сына моего, сына Бога нашего в сердце свое, Он спаситель ваш!» А младенец – Христос тянулся к ней ручками, весь в радостном сиянии, всей своей чистой душой, словно говорил: «Прими меня!» Под утро, пришло решение креститься во Владимирском соборе, и успокоенная этой мыслью, Эля уснула.
Пока Талия в больнице готовили к операции, укрепляли организм, поднимали гемоглобин, вели психологические беседы, Эля выполнила данное себе обещание и за день до операции, ничего не сказав мужу, крестилась.
И вот наступил день операции. Талия привезли в операционную, хирург, улыбаясь, наклонился над ним и посмотрел в глаза.
-- Ну как настроение? Бодрое?
-- Нормальное. А сколько времени будет длиться операция?
-- Часов пять. Но вы не волнуйтесь, они промелькнут для вас, как одна минута. По теории относительности
-- Ну, да, конечно. А сколько сейчас?
На стене операционной висели часы, они показывали десять утра.
-- Значит, даем заказ сердцу забиться в три часа, верно? — Талий весело, с лукавинкой взглянул на хирурга. Тот кивнул, думая уже о своем, дал сигнал анестезиологу, и Талий провалился куда-то, вероятно, в ту самую относительную минуту относительной бесконечности.
Эля в это время во Владимирском соборе молилась всем сердцем, всей душой за исцеление мужа. С мольбой и слезами глядела она на лик Матери всех скорбящих, просила о помощи Заступницу.
Уже несколько часов в операционной продолжалась напряженная работа, позвякивали инструменты, раздавались отрывистые, четкие команды, уже поставлен железный клапан в сердце, осталось только заменить три сосуда на новые, взятые из правой ноги, но… они оказались склеротизированы и ставить их было бессмысленно.
-- Эту ногу зашить, берем из левой, --хирург был огорчен, но рассуждать по этому поводу времени не было. Операция непредвиденно затягивалась.
И снова все сосредоточенно склонились над Талием, кто над открытым сердцем, кто над разрезанными ногами. Вдруг… сердце вздрогнуло, зашевелилось, проснулось!
-- О…! – Выругался хирург.
-- Остановить, быстро!
Он посмотрел на часы: стрелки показывали три часа.
Эля ходила во дворе под окнами операционной , шепча молитвы. Она уже по несколько раз произнесла все, какие знала и сейчас повторяла только: « Господи, милостивый, прости нам грехи наши, помилуй и спаси мужа моего». Не выдержав долгого ожидания, подошла к справочному окошку.
-- Скажите, пожалуйста, Каткова Талия уже закончили оперировать?
-- Его и не оперировали, прямо в операционной еще один инфаркт, состояние безнадежное, он в реанимации без сознания, родственников здесь нет, уже вызвали сестру телеграммой.
--Какую сестру, какой телеграммой, здесь я, его жена, а никакой сестры у него нет!
Это не он. Проверьте еще раз!
Эля напряглась в один комок, все внутри кричало: «Это не он. Это не он!»
-- Какой год рождения вашего мужа, тридцать восьмой?
-- Да.
-- Ну вот, милая, мне очень жаль вас огорчать, но здесь так и написано: Катко Т. А. тридцать восьмого года рождения в безнадежном состоянии..
-- Нет, нет! Мой муж Катков Т. А., а не Катко.! Найдите моего!
-- Ну не может быть такого совпадения! Но все - таки посмотрю.
Женщина в окошке склонилась над списком, шевеля губами вслед за двигающимся вниз пальцем. Вдруг она ойкнула.
-- Катков Т. А. тридцать восьмого! Есть такой! Оперируют его еще, милая, оперируют!
Эля, держась за стенку, дошла до свободного стула и без сил опустилась на него. «Слава тебе, Господи, Талий жив, все будет хорошо, все будет хорошо! Я знаю, я верю!»
По длинному больничному коридору, по - детски беспомощно опираясь на Элю, счастливо улыбаясь, медленно шел Талий, Ему, наконец, разрешили совершить первую прогулку вне палаты под наблюдением жены. Сквозь больничное окно с безудержной радостью врывалось весеннее солнце, освещая идущую счастливую пару, Талия и Элю. А над всем городом гудели, играли колокола, приветствуя праздник Пасхи, праздник Воскресения Христова!