Воскресные дни пятилетний Андрюшка проводил на красочной полянке, окруженной с трех сторон водой с заросшей сочной травой, с нежными, лесными цветами, напоминающей волшебный полуостров. День пролетел быстро, а с наступлением сумерек, взрослые разожгли костер. В кустах запел соловей и заквакали лягушки, отзвучивая нарождающуюся ночь. Андрюшка помогал отцу подкидывать сучья в костер. Ожившие огненные языки устремились, перегоняя друг друга, в черную ночь с мигающими на небе низкими звездами. Андрюшка закрывал один глаз и смотрел в бездонное небо, а потом другой, убеждаясь, что звезды мигают. Смотрел на улыбающуюся луну с большими темными пятнами. Над костром гнусавили злые комары, а в воде плескалась рыба. Таинственные шорохи, сказочные ночные видения, создавали у него сказочные впечатления, рождали в мозгу сказочные картинки, и когда отец вновь подбросил охапку сучьев в костер, Андрюшка восторженно запрыгал на одной ножке, а потом, хлопая в ладошки, запел песенку про крокодила Гену и пустился бегать вокруг костра. Но ночь взяла свое, длинные ресницы прикрыли голубые глаза Андрюшки и, свернувшись калачиком, укрытый ласковой рукой матери, он заснул. И снился ему сон: на зеленой полянке крокодил Гена ловил комаров и бросал их в костер, где они с треском лопались. Все смеялись, а Андрюшка пел:
- И не ясно прохожим, почему я веселый такой!
Проснулся он на следующий день, когда солнце уже припекало. Вчерашняя полянка приукрасилась, наполнилась новыми звуками, пением птиц, шелестом трав и листьев, легким майским ветерком.
Андрюха, как его звал отец, выкатился из палатки, пробежал босичком по мягкой, щекотливой травке, перевернулся через голову и заорал во все свое маленькое горлышко, звонко и сильно: «па-а-ап, па-па». В кустах послышался шум и появился отец с удочкой и уловом. Андрюшка деловито оглядел добычу, понюхал ее, как это делала мама, и пошел с отцом варить уху. Когда уха была готова и остывала, отец прилег на траву и задремал.Вдруг сквозь сон он услышал испуганный крик сына: «пче-е-л,пче-ел». Отец подскочил к сыну:
- Где?
- Во-от, - протянул руку сын.
На руке, как ни в чем не бывало, рассхаживала пчела.
- Да, - утвердительно ответил отец, - правильно, пчела.
Отец присел на корточки и стал вместе с сыном разглядывать насекомое. Андрюшка дрожал от страха, а отец спокойно поучал сына:
- Она посидит, посидит и улетит.
Андрюшка внимательно слушал отца, нетерпеливым ожиданием смотрел на него:
- Ты не трогай ее, не надо ее пугать. Вот видишь, где у нее жало, вот смотри!
Андрюшка бесспокойно уставился на то место, где было жало, и ждал. Отец продолжал:
- Жалом она пользуется в крайнем случае, для самозащиты, а потом погибает.
Но пчела и не думала улетать, а искушенно продолжала свой психологический обход вдоль пухленькой рученки, периодически останавливаясь и приводя в порядок свои крылышки. Андрюшка страдал. Он ждал и ждал, и вдруг…Боль острая, жгучая пронзила его рученку, тело, сознание. Пронзительный рев огласил тихую полянку, такой отчаянный, взрывной вопль. Пчела решила закончить свой жизненный путь на приютившей ее рученке. Завыл, забегал. Застонал Андрюшка. Сжал маленькие кулочки и истошно заревел на отца:
- Обману-у-ул!
На крик прибежала встревоженная мать и, узнав причину, набросилась на отца:
- Вечно твои уроки до добра не доводят!
И схватив ребенка на руки, унесла его с собой. Долго, еще очень долго вхлипывал Андрюшка от боли и обиды. Рука у него распухла и горела. На отцовские уроки он обиделся и не разговаривал с ним. Только ближе к вечеру, когда стали собираться домой, у Андрюшки стала стихать боль. Он подошел к отцу, молча дернул его за руку и немигающим, детским взглядом, смотря отцу в глаза, спросил:
- Па-а-а-п, па-па, а мух тоже с жалом?
Отец вопросительно посмотрел на сына. В ответ на это Андрюшка протянул отцу здоровую ручку, на которой прицелился к экзекуции огромный, рыжий слепень.