Слыл знатоком.
Эта его снисходительная улыбочка, с которой он слушал всех, кто неосторожно при нем пускался в рассуждение о чем бы то ни было – о музыке ли, об Остромировом евангелии, о периодизации античной философии, рецепте полтавского борща или любовно-семейственных треугольниках богемы обеих столиц. Улыбался тонко и насмешливо, словно слышал детский невинный лепет, смотрел чарующе на говорившего и аудиторию, а потом говорил –ну, и такое мнение …имеется. И тут же, сказав «кстати!» выдавал какую-то на редкость энциклопедическую историю по данному вопросу, такой милый, известный лишь знатокам и библиофилам пустячок, обязательно с участием либо князя Эстергази, либо актрисы Любовь Орловой – но такой, что всем становилось тут же ясно, как мелко знают они обсуждаемую тему – так мелко, что лучше уж совсем перестать о ней говорить перед знатоком.
Чем он занимается – никому толком было не ведомо, но часто встречали его то в антикварных лавках, придирчиво вертящим какую-нибудь вещицу в длинных ловких пальцах, то в букинисте на Литейном, сощурившись над редким изданием. В доме актера он был «свой», официанты улыбались ему издалека, а буфетчица Дома ученых покрывалась малиновым румянцем, когда он входил в отделанный дубовыми панелями ресторан с окнами на Неву. За ночь он объезжал на своей спортивной машине все имеющиеся клубы Невского проспекта и окрестностей ( это был 92, 93, 94 год прошлого века), Однажды в фойе гостиницы «Европа " я встретила его, по-дружески болтающего со знаменитым скрипачом. Скрипач держал в изящных пальцах сигарету с золотым ободком, и в таких же музыкальных пальцах порхала его сигарета. Он приветливо кивнул мне, заправил светлую длинную прядь волос за ухо и по-свойски похлопал скрипача по плечу.
С девушками он был легок – с ним всегда была прекрасная спутница, всегда новая, но никаких ссор и скандалов не выходило – как-то он мирно со всеми обходился и ловко был любезен и очарователен со всеми – такой шармёр.
Говорили, что у него квартира напротив Исаакия, в шесть комнат, полная кузнецовского форфора и вся в мебели ампир.
Как-то мой приятель, с которыми мы собирались к общему другу в мастерскую, сказал мне – ты знаешь, мне надо сперва заехать по делу к одной старой балерине, давай вместе заедем – не против? Я была не против, поинтересовалась только, не будет ли против балерина. А, - приятель махнул рукой, мы ненадолго. В конце концов, скажу, что ты моя помощница (мой друг имел некое отношение к Вагановскому училищу, и в тот момент собирал материал к какому-то юбилейному, кажется, сборнику, посвященному петербургскому балету)
Старая балерина была похожа на ухоженную обезьянку – маленькое, с кулачок густо напудренное морщинистое личико, пожар рыжих и сложноуложенных волос, цветастый шелковый халат и абсолютно обезьянья ручка – маленькая, с цепкими пальцами, не выпускающими сигарету в темном мундштуке.
На меня она глянула неодобрительно, но ничего не сказала, лишь зыркнувла густоподведенным глазом , и я моментально почувствовала себя белесой коровой, хотя в те времена была вполне в форме.
Мне было предложено сесть, пока хозяйка дома с моим спутником обсуждали какие-то бумаги и фотографии. Я села на резной поеденный жучком стул (спина прямая) и разглядывала комнату, забитую от пола до потолка столами, столиками, этажерками, фарфоровыми безделушками, картинами и картинками, фотографиями в рамочках, статуэтками, веерами, настольными часами и часиками, вазочками, шкатулочками, сушеными букетами, подсвечниками, шкафами и полочками. Пахло приторно-сладким и тяжелым.
- Ну хорошо, Виолета Львовна, - сказал, возвращаясь из соседней комнаты, мой приятель. – Тогда я когда все оформлю, дам вам ознакомиться.
- Хорошо, хорошо, - сказала она, а потом, снова стрельнув в меня глазами, спросила:
- Сереженька, а вы на машине?
- Да, - говорит Сереженька.
- Если у вас есть время (зырк в мою сторону), не могли бы вы подъехать к моему секретарю. Я ему звоню второй день, телефон не отвечает . А мне так нужно, чтобы он…с ним поговорить мне нужно. Не заедете? Я вам и адрес напишу, и …конверт передам. Тут недалеко, через мост на Петроградке. Скажите Эжену, если он дома, что он мне очень нужен.
- Конечно, Виолета Львовна, заедем.
И мы заехали.
Квартира была с отдельным входом, прямо с улицы – в таких раньше были дворницкие. Приятель позвонил, я стояла рядом, курила. В окне (окно на уровне груди) мелькнула какая-то тень и через секунду дверь открылась.
- Анна? Сергей? – на пороге стоял…Женя, наш общий знакомый в черном шелковом халате .
Подозрительно много шелковых халатов сегодня, подумала я.
Мы переглянулись.
- Привет. Мы к Эжену.
Он смутился, покраснел, заправил выбившуюся прядь за ухо.
- Проходите, - пропустил нас в квартиру, сразу от порога открывавшуюся гостиной.
В комнате был мягкий полумрак и звучала музыка Генделя. За дверью во вторую комнату чувствовалось движение.
Женя прикрыл дверь и немного скованно спросил:
- Какими судьбами?
- Да так, был у твоей…у Виолеты Львовны, она говорит, что ты ей очень нужен. Позвони.
И вот тут тебе еще конверт.
- Вот черт, - сказал он, взял конверт и пошел воткнул телефонный штепсель в розетку.
Тут же зазвонил телефон.
- Да. ..Леточка, что-то было с телефоном…Нет, нет…да…да…Конечно. Через час буду.
Нам было неловко, и мы двинулись к выходу.
- Одну минуточку…Ну что ты плачешь…- обернувшись в нашу сторону, он махнул рукой, показывая, чтобы мы не дожидались.
С трудом справившись со сложным замком, мы вышли.
- Что ж, оказывается, наш загадочный Евгений на содержании у старой жилистой балерины? – сказал Сергей, выезжая со двора.
- Ты думаешь, она его содержит? – спросила я.
- Думаю, что да, - усмехнулся Сергей.
Мы не были сплетниками – ничего никому не сказали. Мы все были не ангелы – у каждого была своя запутанная история.
После этого случая Евгений-Эжэен был ко мне излишне внимателен при встречах, так что даже некоторые его спутницы немного нервничали, совершенно причем беспочвенно.
- Мои старухи меня замучили, - говорил он мне утомленно, - совсем жизни никакой.
- Ну, ты и молоденькими не брезгуешь, -смеялась я, глядя как его очередная подружка взволнованно поглядывает, как он облокотился на мой стул.
- Ну как ими можно брезговать, такими бабочками, - говорил он, поводя темными очами в сторону своей спутницы.
- Эжэн, ты будешь гореть в аду, смеялась я.
- Тсс, - шипел он мне в ухо, - тсс. – Это, Анна, круговорот денег в природе. Я дарю старух любовью, они меня деньгами, на которые я балую своих бабочек, которые снова дарят любовью. Уже меня.
- Евгений, ты декадент похлеще Северянина, - говорила я. – Бесстыжий падший тип.
- Абсолютно, донна Анна. Абсолютно, - и он отходил, смеясь.
Мне выпало увидеть его падение в любовь.
Была такая в тусовке девушка – чистая Офелия. Если можете себе представить Офелию за рулем черного джипа. Тонкое чистое лицо, изящное и чистое, словно кисти Лейтона или любого другого из братства прерафаэлитов.
Бледное лицо с нежным румянцем, тонкий нос, темные глаза под темными бровями и длинные роскошные распущенные волосы до попы. Ни грамма косметики, тихий голос, с вечной сигаретой и всегда в черном – узкая и тонкая.
Офелией – так ее назвали три разных человека. Не только я.
Она была балованной внучкой знаменитого театрального режиссера и бывшей любовницей большого бандита. Бандита убили, а ей досталась часть его наследства. Звали ее Машей. Дрянь она была редкостная.
Не встретились они раньше только потому, что Маша редко появлялась в родном городе, предпочитая юг Франции и север Италии.
А тут – у ее бабушки, вдовы знаменитого режиссера и известной актрисы случился солидный юбилей – в Доме актера был торжественный вечер и банкет. Виновница торжества выходила, блестя черным стеклярусом на узком платье, на сцену, с благодарностью выслушивала дифирамбы своих постаревших и полысевших одногодок и молодых учеников, принимала букеты затянутой в шелк сухой рукой, и даже станцевала чарльстон, явив миру все еще стройные , обутые в узкие модельные туфли, ноги.
Маша, конечно, была там, тоже в узком черном платье, сногсшибательно пленительная.
Я увидела взгляд Евгения – у него что-то случилось с лицом – словно вынули какой-то очень важный хрящик – так оно изменилось – прямо у меня на глазах.
Я училась с Машиной сестрой – мы разговаривали о ерунде, потом разошлись.
- Кто она? – услышала я Женин напряженный шепот.
- Это Маша, внучка юбилярши.
- Познакомь.
- Ну привет! Когда это тебя надо было представлять! Не на рауте.
- Анна, я прошу.
- Хорошо. А что сказать? Вот Эжэн, отрада старых балерин и покоритель юных бабочек?
- Прекрати. Скажи, что я твой друг.
- И давно ты мой друг?
- Анна, не будь стервью.
Ну что было делать? Я их познакомила.
Тогда еще не запели «Очи черные», до них черед дошел позже тем вечером. А я прозорливо почувствовала, что завязка этого страстного сюжета разворачивается прямо передо мной.
Евгений бедный погиб. Маша съела его как вишенку – и косточку выплюнула. И хвостик, повертев в точеных пальчиках, выкинула.
А Женя, которого впервые «накрыло», ходил за ней как чичисбей, унизительно поджидая ее после свиданий, бегал на посылках, следил, ревновал, худел и совсем забросил свои походы по букинистам и антикварам, Маша черной подколодной змеей носилась по городу на черном джипе, улыбаясь невинной улыбкой роковой женщины.
Старухи злились, отставленные бабочки трепетали крылышками, а он ходил несчастный и счастливый.
- Поверишь – представить не мог, что могу так…- говорил он мне как-то, когда мы случайно встретились. – Она, мерзавка, меня ни во что не ставит, издевается и дразнит. А я терплю, представляешь? Потому что она порой, когда ей совсем уж скучно, позовет меня , допустит до себя, на час, на два, а потом прочь гонит – а я счастлив. Мне и отвратительно и сладко.
Я с сочувствием смотрела на него.
Потом Маша снова упорхнула в свои любимые края.
А затем исчез и Женя.
И вот где-то через месяц пошли разговоры, что он задолжал одному, задолжал другому, взял крупную сумму у третьего, выманил под предлогом вложения в бизнес у четвертого.
Потом грянул гром – оказывается, на него завели несколько уголовных дел – у одной пожилой вдовы адмирала пропали бриллиантовые серьги и кольцо, у старой балерины пропали ценные акварели и сберкнижки, у уважаемой деканши одного из вузов – деньги, а у известной актрисы – ценные антикварные вещи.
Машина сестра говорила, что Женя поехал вслед за любимой, но был отставлен, потом попал в какую-то темную историю.
А через год от одного художника, который часто ездил в Европу, я узнала, что Евгений повесился в номере захудалого отеля в Кельне.
Маша, кстати, замужем за российский миллионером, чей рейтинг в журнале Форбс не самый низкий.
Живет во Франции.