Сцена 1. Красотка
Анжелика по прозвищу «Булка», она же, по паспорту, Клевникова Лариса Сергеевна, уже начинала замерзать. Это было плохо. Квартира, которую они снимали с девочками, отапливалась чисто номинально. То есть, вернувшись домой, нужно было долго, очень долго отогреваться под одеялом. Конечно, была бы водка, дело бы пошло быстрее, но со времен введения сухого закона водка стала весьма дорогостоящим и небезопасным удовольствием. Купить-то ее не было проблемой, вон, Вовчик из седьмого павильона с удовольствием продавал всем желающим мутную, пахнущую ацетоном жидкость с надписью «Русская настоящая». Только вот Анжелика, которая особой придирчивостью не отличалась, уверена была в том, что жидкость эта предназначена для того, чтобы облегчить тем самым настоящим русским встречу с предками. Сам-то Вовчик в кругу близких звался Джафар, ел свинину только по ночам, а девочкам за услуги платил вещами или той же водкой. Лариска, она же Булка, она же Анжелика, водку не брала.
Анжелика начинала замерзать, а потому стояла, сунув руки глубоко в карманы и время от времени потирая одну ногу другой. Ноги были хороши. Длинные, ровные, и чулки на них почти не рваные, и каблук после ремонта не шатается. Ремонт сосед делал. Иван. Все за то же самое. Учитывая инфляцию, народ все шире использовал товарный обмен. А у Лариски, пардон, Анжелики, товар был лишь один. Оно самое.
У Анжелики совсем заледенел нос. По-хорошему, шапку бы одеть, только где вы видели девочек в шапках? А как же волосы? А волосы у Анжелики были хороши. Она красила их дома, по большому блату достала таблетки гидропирита, залила их перекисью, мыла добавила хозяйственного. Надо бы детское, да где его возьмешь? В хозяйственном магазине только молотки, чтобы мясо отбивать, да туалетная бумага с поэтическим названием «Засрушка». Было бы что, было бы чем. Да и кто берет ее, эту туалетную бумагу? Газеты же есть. Газет много. Особенно, бесплатных. Особенно тех, что движение «Теория и Практика» выпускает. Странное название для движения. И правильно, что государство не стало партию с таким именем регистрировать. Зачем нам еще одна партия? Их и так много. Две или три.
Анжелика совсем уже замерзла, и ее потянуло в туалет по-маленькому. «Цистит» - мрачно подумала она. Этого вот только не хватало. А как работать? А где брать лекарства? Она невесело ухмыльнулась. Лекарства можно было достать у того же Вовчика, только страшно даже предположить, что он запросит. Услугами уж не обойдешься, по крайней мере, ему.
Машин не было. Вернее, прошел грузовик – страшный, чадящий, грязно-зеленого цвета. Потом две легковушки пронеслись, не останавливаясь. И все. Неудивительно. Последний клиент долго жаловался Анжелике на дороговизну бензина. А на заправках вещи в оплату не принимают. Пока. Деньги же, пусть и жутко обесцененные, нужно было еще достать. Анжелике это редко удавалось, и тогда главным было моментально обменять их. Лучше в тот же день, а то поздно будет. Взять хоть что-нибудь. Хоть хлеб, хоть одежду, хоть карданный вал. А что? И такое было. Анжелика потом крайне удачно (да, подфартило) махнулась им на шерстяную кофту, почти не ношенную.
Анжелика поежилась, и от этого движения ее маленькая сумочка, висящая на левом плече, противно скрипнула. Сумочка набита была газетами. Для объема, ну и для этого самого тоже. Анжелика только сегодня утром положила туда новую прессу. Вчерашнюю, от 18 октября 2018 года. Обычно дата ее совсем не интересовала, но сегодня Анжелика знала, какой день. 19 октября, пятница. Говорят, раньше по пятницам у девочек был особенно урожайный день. Довольные мужчины буквально дрались за девочек, так хотелось им, уставшим от работы, расслабиться. Сейчас все не так. Сейчас если они и дерутся… Ах, если бы они не дрались. Когда они дерутся, кто-нибудь непременно потом отдается. Бесплатно. А что поделать? Такова наша животная сущность. Адреналин.
Анжелика почти удивилась, когда возле нее, совсем уже решившей плюнуть на все и сбегать к кустикам за киоском, в котором раньше, до кризиса, цветы продавались, затормозила дорогая тачка.
Блестящая, красная, совсем даже не битая на вид. Очень чистая, что странно. Мытье машин давно уже перестало быть насущной проблемой для автомобилистов. Нет, летом можно, конечно, помыть машину в речке, если ты пижон. А осенью-то зачем? Холодно же.
Анжелика приняла красивую позу, то есть перестала ежиться и откинула назад голову, оттопырив при этом попу. Попа была тощей. Булкой Лариску Клевникову называли отнюдь не за полноту, а за то, что любила она булки эти больше жизни. Особенно, если с изюмом. Она пробовала такую год назад. Ну и раньше, вроде бы, ела когда-то. Только не помнила, когда и где. В детдоме булками их не кормили.
Стекло с пассажирской стороны медленно поехало вниз. Анжелика приблизилась к автомобилю и с опаской заглянула внутрь.
- Ты?! – радостно воскликнул водитель.
- Я, - растерялась Анжелика, но тут же спохватилась и игриво поинтересовалась, - чего желаем? Я умею…
- Вот только не нужно мне перечислять! – рассмеялся водитель, - садись в машину, на месте определимся.
- Час – пятьсот тысяч! – торопливо заявила Анжелика.
Водитель уже нагло ржал. В голос.
- Полтора литра бензина, - отсмеявшись, сказал он, - обалденные цены. Садись давай, Любовь ты моя бесценная. Не мерзни.
Анжелика скользнула на переднее сидение, откинулась на спинку и зажмурилась. Здесь было тепло и приятно пахло кожей. И, почему-то, кофе. Она открыла глаза и с опаской глянула на водителя, который уже тронул педаль газа.
- Я не Любовь, - тихо сказала она, - я Анжелика.
- Серьезно, что ли?
- Ну… да.
- Анжелика, - задумчиво проговорил водитель, - нет. Не подходит. Тебя должны звать иначе.
Анжелика не стала отвечать. Она разглядывала своего спутника. Он был крупным, но не толстым, выглядел отчего-то очень сильным. Анжелика поежилась, осознав вдруг, что ей нечего противопоставить его… мощи, что он может сделать с ней все, что ему захочется. А потом он выбросит ее тело в водохранилище. И никто ее не найдет. Она вздохнула. Ну, выбросит. И что? Разве это плохо? Рыбам тоже нужно есть, если не всех еще выловили.
- Меня зовут Слава, - сообщил водитель.
- Вам тоже не подходит! – брякнула Анжелика первое, что в голову пришло.
- Ну, подходит, нет, это мое имя. По паспорту. А у тебя паспорт-то есть?
- Есть.
- Угу, а совершеннолетие-то ты когда справила?
- Давно!
- Не ври. Ты, конечно, недокормленная и неухоженная и вообще страшна, как смертный грех. Но тебе не больше шестнадцати. Я прав?
- Я…
Анжелика затихла, вжавшись в кресло и украдкой поглядывая на профиль Славы. Ей не было восемнадцати, ей семнадцать исполнилось две недели назад. Но до сего момента клиентам как-то не было дела до того, какой у нее возраст. Если они и догадывались, предпочитали помалкивать. После того, как за педофильство ввели химическую кастрацию, мужчины перехотели знать, сколько лет их партнершам.
- А Вам сколько? – робко спросила она.
- Мне? – Слава снова расхохотался, - я совершеннолетний. Уже очень давно.
- А мы куда едем?
- Ко мне, конечно.
- А… ну ладно.
Анжелика задремала в тепле, да и в туалет больше не хотелось. Она открыла глаза, когда автомобиль остановился. Анжелика выглянула в окно и удивилась. Машина была припаркована у отеля «Звезда». «Звезда» - лучшая гостиница города до кризиса – работала и сейчас. Когда все почти позакрывались, «Звезда» умудрялась как-то привлекать постояльцев. Таких, как Слава – богатых, самоуверенных, которым все нипочем. В «Звезде» работали самые дорогие девочки в городе. Они, конечно, стоили больше полутора литров бензина. Может быть, целых пять. Анжелика не сомневалась отчего-то в том, что Слава мог позволить себе одну из них. Но не стал. Ей было страшновато немножко от нелогичности клиента, но, с другой стороны, ведь он привез ее в гостиницу, а не на берег канала. Стало быть, убивать не будет, наверное.
В голову закралась шальная мысль о том, что «Звезда» сейчас так дорожит постояльцами, что, наверное, оказывает услуги по сокрытию преступлений за отдельную плату. Но, может быть, и нет. А, может быть, и да.
- Выметайся, - весело предложил Слава, и Анжелика торопливо выскочила из автомобиля. Сразу же стало холодно.
Вышедший вслед за ней из машины Слава щелкнул пультом сигнализации и посмотрел на спутницу. Она едва доставала ему до плеча. Впрочем, перестань она кукожиться, может, была бы и выше. Худенькая, маленькая, с торчащими выбеленными ломкими волосами, с багрово-красной помадой на потрескавшихся губах. Казалось, от помойки ее отделяет лишь полшага худыми ногами в нелепых остроносых туфлях, мода на которые прошла лет так десять назад. Тогда же они и были изготовлены, и сейчас, розовые, облезлые, совсем не красили этого потерянного ребенка, который изо всех оставшихся сил изображал из себя проститутку. Да, впрочем, и был ею.
Слава вошел в вестибюль и сразу же проследовал к стойке администратора.
- Ваш ключ, Ярослав Андреевич, - торопливо проговорил мужчина за стойкой.
- Спасибо, - бросил Слава, обернулся через плечо и скомандовал, - за мной!
Анжелика торопливо засеменила следом.
Они поднялись на лифте на четвертый этаж, вошли в номер. Здесь тоже было тепло и отчего-то пахло затхлостью. Возможно, этот номер давно не использовался в связи с отсутствием постояльцев. Может быть, он был слишком дорогим?
Ярослав снял пальто, повесил его в шкаф на плечики и скомандовал:
- Марш мыться. Мне только вшей здесь не хватало.
- У меня нет…
- Быстро!
Анжелика скользнула в ванную и там долго с наслаждением мылась, понимая, что она почти забыла о том, что такое горячая вода. Здесь же она была по-настоящему горячей, хоть и лилась слабой струйкой.
Анжелика почти уснула в ванной, когда туда постучал Ярослав с вопросом:
- Жива еще? Я халат тебе на ручку двери повесил.
- Угу.
- Не угу, а чтобы в своем барахле ты тут не ходила!
Анжелика открыла дверь и, отчего-то стесняясь, только высунула руку и схватила мохнатый банный халат – теплый, совсем новый, в продольную сине-красную полоску. Она надела его на себя и зажмурилась, до того приятным оказалось это ощущение – мягкой нежной ткани на чистой коже.
Вымытые волосы торчали, как им вздумается. На зеркале над умывальником лежала плоская пластмассовая расческа, но Анжелика не решилась ею воспользоваться. Она… в общем-то, не совсем была уверена насчет вшей. Может, и были. Голова-то чесалась. Нет, она, конечно, могла и от грязи… Но кто ее знает? Девушка торопливо причесалась пальцами, посмотрела на мокрое полотенце, лежащее на краю ванной, и содрогнулась. Ведь, если живность все-таки есть, то она, наверное, ползает сейчас по этому полотенцу, и когда Слава это обнаружит… Ему это не понравится. Анжелика отчего-то стойко была уверена в том, что если Славе что-то не понравится, но сделает так, чтобы подобное не повторилось. Никогда.
На полочке рядом с расческой лежало мыло. Четыре белых кусочка, три из которых завернуты в целлофан, а четвертый был уже слегка обмыленным, хотя она старалась пользоваться им экономно. Мыло… Анжелика вздохнула, засучила рукава халата и стала стирать в умывальнике полотенце. Закончив работу, она повесила его на полотенцесушитель и счастливо выдохнула, а потом снова покосилась на мыло. Три кусочка. Зачем ему столько? А ей нужно. У нее уже корни волос отрастают, а хозяйственное – оно не ого, пахнет плохо и мылится не ахти как. Анжелика схватила один из кусочков и воровато сунула его в карман халата. Если что, скажет потом, что случайно.
Анжелике не хотелось выходить из ванной. Ну не хотелось и все! Она медленно обвела взглядом помещение и решила, что ей нужно воспользоваться унитазом. Рулон плотной, мягкой, даже бархатистой какой-то туалетной бумаги так и тянул к нему прикоснуться. Девушка не выдержала и отмотала себе несколько метров на потом, когда совсем плохо станет. Чтобы воспользоваться вот так и вспомнить это тепло, эту воду, эту ванную. Вместо туалетной бумаги она решила воспользоваться сегодняшней газетой. Достала ее, развернула. Теперь следовало оторвать кусочек и тщательно его смять, а иначе колется, тем более, что пресса, выпускаемая «Теорией и Практикой» печаталась на удивительно хорошей бумаге. Анжелика глянула на бумажный лист и замерла. С напечатанного на нем портрета на нее смотрел Слава, только был он здесь какой-то грустный. Надпись под портретом гласила «Идеолог Теории и Практики Ярослав Агниев».
Анжелика поежилась и подумала, что если этот решит утопить ее в канале, тогда ему точно ничего не помешает. И никогда-никогда ее не найдут. Но бежать было поздно. Она положила расправленный листок в раковину, и смело вышла из ванной.
Ярослав Агниев, идеолог и вдохновитель народного движения «Теория и Практика» сидел на полу, облокотившись спиной о кровать и закинув назад голову. Его глаза были закрыты, лицо перекошено. Возле безвольно опущенной на пол правой руки валялся наполненный жидкостью шприц.
Анжелика на цыпочках приблизилась к мужчине. Тот открыл глаза, скосил их в ее сторону и спросил хриплым слабым голосом:
- В вену попасть сможешь?
Она кивнула.
- Тогда вводи, только медленно. Не могу сам. Руки трясутся. Не думал, что так быстро накатит.
Она подняла шприц с пола и тихо спросила:
- Это что? Наркотики?
- Трамал, - выдохнул он.
Сцена 2. Пост
Сева расписался на копии уведомления о сокращении, улыбнулся кадровичке Маше – выглядящей вечно напуганной женщине пятидесяти лет – и вышел из кабинета. Что делать дальше, он не представлял. Его увольняли не сегодня и даже не завтра. Руководство ровно выдерживало два месяца, а потому вылететь со службы Всеволоду предстояло 16 декабря. Под праздники. Конечно, ему полагалось пособие. Только вот учитывая то, что еще в прошлом месяце отменили выплаты за выслугу лет и перестали давать премии, а также то, что, черт возьми, зарплата, которую и без того не выплачивали уже три месяца, обесценивалась ежесекундно, вопрос о том, чем кормить семью становился насущным, страшным, болезненным. Сева, в который раз уже поморщился. Ну почему Светлане приспичило рожать именно в это время? Маленькая Сонечка, бесспорно, прелесть, особенно, когда спит, но как было бы проще, если бы семья пополнилась несколько позже. Гораздо позже. А лучше никогда. Материнского капитала, который года четыре назад стали давать и за рождение первого ребенка, хватило на три упаковки подгузников и ящик детского питания – почти не просроченного. Во всяком случае, Соня успеет его съесть до истечения срока годности. А не успеет, так родителям сгодится, то есть ему и Свете. Это же еда. Не может же она стухнуть сразу.
Напарник Артем сегодня не вышел на работу. Наверное, болеет. А может, и нет. У Артема давно отключили все телефоны, и позвонить он не мог, а живет за городом. Ему выделили однокомнатную в поселке Тундра три года назад. Каким-то чудом. Он так счастлив был тогда. Сейчас, наверное, не радуется. Маршрутки оттуда в город ходят пять раз в день, не по расписанию, а на бензин денег нет. Вот и стоит Темкина серая десятка ржавеет под окнами, а сам Темка на работу сегодня не вышел. Может, и не выйдет уже.
Сева натянул кепку на уши. Вот еще одна статья расходов. Форму придется сдать. А что носить? Он служил уже пятый год и привык как-то к тому, что на верхнюю одежду не нужно тратиться. Может быть, удастся у кладовщика выпросить что-нибудь списанное? Просто не сдать форму уходя, Всеволод не мог. Совесть не позволяла. Она, эта совесть, многое, что запрещала ему делать. Сева боролся с ней мучительно и долго, с самого детства, но она, упрямая скотина, не поддавалась, и, кажется, только крепла с годами. Неподкупный геишник, смех и гордость отделения. Сотрудник Государственной единой инспекции, а если точнее – патрульно-дорожно-регулировочной службы, П.Д.Р.С., старший сержант Солин Всеволод Игоревич, двадцати шести лет от роду. Женат. Воспитывает дочь Софью. Не замечен, не привлекался, награжден неоднократно.
Сева вывел из гаража старенькую бело-синюю Мазду. Вздохнул. Он любил свою работу. И за то, что можно было спокойно, не подсчитывая лишнюю копейку, колесить по городу, и за ощущение того, что он все делает правильно – тоже любил. Странное ощущение. Ненужное. Но что поделать?
Он остановил машину на пятом километре. Хорошее место. Вроде как он и не скрывается от автомобилистов, но и в глаза не бросается тоже. Конечно, те, кто часто ездит по этой трассе на работу, давно уже выучили места их с партнером дисклокации, благо их всего ничего. Но вот новички, бывает, попадаются. Сева посмотрел сводку на сегодня. Со вчерашнего дня штраф составлял миллион десять тысяч. Много, не каждый себе такое позволит. Но ведь и любителей порулить осталось мало. Особенно тех, кто на скорости. Народ старался экономить и ездил осторожно, без резких разгонов и торможений, скорость тоже редко превышал. Разве что какой-нибудь пьяный… Сева в очередной раз удивился правительству. Почему миллион десять? Ну, где он сдачу с этих десяти будет искать? Еще недавно геишникам запрещалось брать наличку с нарушителей, но недавно это правило отменили. Когда банки стали закрываться один за другим, государство решило упростить взимание штрафов – разрешило это делать на месте. Не исключено, что подобным образом оно пыталось заставить своих служащих заниматься самообеспечением. Жаль, Всеволод так не мог. Не получалось.
Сева аж вздрогнул, когда услышал рев мотора – низкий, мрачный, сытый рев двигателя дорогого мощного автомобиля. Он приближался. Радар показывал 180 кэмэ. Сева, почти не рассчитывая на успех, взмахнул палкой, и машина остановилась. Не сразу, метров через сто. Он почти уже собирался к ней бежать, когда автомобиль, урча и светя белыми огнями, задом двинулся к геишнику и замер прямо возле него. Тонированное боковое стекло поехало вниз.
- Старший сержант Солин, - представился Сева и отдал честь, - пройдемте в мою машину.
И тут же поправился:
- С документами, конечно.
Водитель послушно вышел из машины. Он был высоким, казался грузным, и был возмутительно хорошо одет. Со вкусом. Но Сева не стал его рассматривать, он уже повернулся к нему спиной. Севе очень хотелось погреться в машине. Форменный бушлат не так уж хорошо и грел.
Солин залез на водительское сидение и установил температуру в салоне на максимум. Водитель красной иномарки с трудом поместился на месте пассажира.
- Мои документы, - сказал он, протягивая геишнику права, ПТС и страховку, - чем я провинился?
- Превышение, - строго сказал Сева, взяв документы и внимательно их изучая, - здесь ограничение сорок. А Вы, Ярослав Андреевич, ехали со скоростью 183 километра в час. И тонировка.
- Ну, пиши протокол, - согласился водитель, - я заплачу.
- Это лишение, - ответил Солин, - я выпишу Вам повестку. На завтра.
- А если я не приду?
- Будет привод.
- А-а! Любопытно.
Солину почудилось ехидство в голосе нарушителя. Всеволод повернул голову и посмотрел в глаза Ярославу Агниеву (так, во всяком случае, было указано в правах. А видимых признаков подделки Солин в них не углядел). Глаза смеялись.
- А хочешь, я тебе денег дам? – предложил Агниев, - Много?
- Взятка должностному лицу, - пробубнил Сева.
- Так я ж не прошу меня отпустить. Я тебе их просто так дам. Сколько тебе нужно? Хочешь миллиард?
- Смешно, - мрачным голосом сказал Солин, - вы должны вот здесь расписаться.
Он протянул нарушителю повестку и тут же торопливо проговорил:
- И в протоколе тоже.
Ярослав Агниев положил бумаги на приборную доску и черкнул в них длинную размашистую подпись, не читая. После чего поинтересовался:
- Так что насчет денег?
- Вы свободны, можете ехать, - холодно ответил Солин.
Агниев фыркнул и вылез из Мазды. Всеволод смотрел в его удаляющуюся спину до тех пор, пока она не погрузилась в наглухо тонированный автомобиль. Сева вздохнул. Миллиард… много, на что мог бы пригодиться ему миллиард. Жаль, что он не мог его взять. Он перевел взгляд на пассажирское сидение. На нем лежал маленький бумажный прямоугольник. Визитка. Из дорогой плотной бумаги. Большими черными угловатыми буквами на ней было написано: «Ярослав Агниев. Теория Хаоса». И телефон.
Всеволод хотел было выкинуть ее, но передумал, открыл вместительный практически пустой бардачок и кинул визитку туда. Ну, так, чтобы лежала.
За следующие полтора часа ему никого не удалось остановить. Не было никого, и потому Солин вернулся домой. Светлана уже спала, как и Сонечка.
Поспать ему удалось немного. Конечно, когда-то, наверное, он смог бы выйти на работу только через сутки или даже двое. Но то сокращение, под которое он попадал сейчас, было не первым, работников не хватало, а переработку обещали оплатить.
Построение он практически проспал, потом получил сводку на сегодня и шел уже в гараж, когда был остановлен командиром отделения.
- Главный тебя вызывает, - сказал тот, глядя в сторону.
Зачем? Почему? Солин не стал спрашивать.
Через полчаса он вышел от главного с волчьим билетом, недоумевающий, опустошенный. В его машине, в бардачке, были обнаружены деньги. Двести миллионов, перетянутые тонкой желтой резинкой.
Главный кричал что-то, выплескивая слюну на полированный стол, и тряс в воздухе визиткой Агниева, а Сева даже не пытался оправдываться. Взятка. Взятка, на которой его поймали. Почему двести миллионов? Он же обещал миллиард.
Всеволод вышел из здания, не оглядываясь. Голова отказывалась соображать, и лишь потому он, только подходя к дому, понял, что форму так и не сдал. Форму не сдал и пособия не получит. Эти вещи, вроде бы, не были связаны между собой, во всяком случае, напрямую…
Светлана не стала даже плакать. Молча выслушала мужа, кивнула и ушла кормить Сонечку. Всеволод не понимал, как дальше жить.
На следующий день черти понесли его на рынок. Вернее, не черти, а надежда на то, что, может быть, удастся продать маленький кухонный телевизор. Кабельное отключили давным-давно, а смотреть официальные восемь каналов не было смысла. Телевизор был стареньким, сереньким, но показывал он хорошо. Сева не надеялся особо, что получится толкнуть его кому-нибудь, ну а вдруг?
Он нес коричневую, покрытую жирными пятнами коробку, прижимая ее к груди. Телевизор не был тяжелым, плоский, все-таки, но тащить его все равно было на редкость неудобно. Всеволод хотел было обогнуть площадь, но ведь и в самом деле, неудобно нести, а потому он пошел напрямик, и, конечно же, уперся носом в массу людей. Именно, что массу – плотную, взбудораженную, плотно пахнущую галдящую массу. Массу, сдерживаемую лишь неплотной шеренгой полицейских.
Всеволод замер, углядев на сизой форме тех, кто преграждал путь толпе, буквы П.Д.Р.С. Он поежился, когда понял, что мог, и сам бы стоять там – беспомощный, плохо вооруженный, понимающий, что противопоставить ревущему, голодному зверю – ничего.
Толпа скандировала «Свободу! Свободу!». Сева подумал, что это странно – просить свободы, когда есть нечего. А потом он увидел его – Ярослава Агниева. Тот стоял посреди массы, которая, казалось, аккуратно обтекала его, не затрагивая. Стоял и смотрел на Солина – пристально и спокойно.
Всеволод осторожно поставил коробку на асфальт, сжал ее, плоскую, между колен и спокойно, но громко произнес:
- Тихо! Слушайте меня, все!
И настала тишина.
Сцена 3. Боль
- Закончился? – изумилась Лариса, - как закончился?
- А вот так, - раздраженно рявкнул в ответ Ярослав, - я не планировал задерживаться здесь надолго. Это же дыра! Как вы живете в этом отстойнике? Городок крохотный, пойти некуда. Из всех достопримечательностей – бизнесцентр Горэнерго! Какого лешего вас угораздило здесь родиться?!
Лариса сидела в кресле, обхватив колени тонкими руками, и смотрела на раздраженно хмурящего брови Ярослава. Они позавчера еще договорились о том, как будут звать друг друга. Он ее – Ларисой, она его – Ярославом. Никаких Анжелик, Славиков, а также Булок. Кстати, услышав про Булку, он долго смеялся, а потом позвонил администратору и велел их принести. Их, восемь сладких, нежных, пахнущих корицей и ванилью булочек. Правда, без изюма, но это было уже неважно. Лариса съела их все, и даже появившаяся вскоре боль в желудке не уменьшила ощущение счастья. Ярослав смеялся и выглядел при этом таким молодым и счастливым, что Лариса не выдержала и предложила отблагодарить его за подарок. Тем, чем умела. И даже великодушно сообщила, что денег за это брать не будет. Ярослав помрачнел и тихо спросил тогда:
- Ты ничего не помнишь?
- Что? – удивилась девушка.
- Ничего.
- Ну, так как? – попыталась было уточнить она его мнение насчет того самого. Лариса, непонятно почему, хотя, вроде бы, и не стыдилась того, чем занимается, все время употребляла именно такое определение «это самое».
- Нет. Извини, - резко бросил в ответ Ярослав, - Я не сплю с детьми.
Лариса задумалась и поинтересовалась:
- Ты кого-то любишь?
- Да. Кого-то я люблю. Но это – не ты.
Агниев, явно не желая продолжать такой разговор, принялся тогда разглагольствовать о музыке, о книгах, включая те, которые сам написал. Лариса слушала, пытаясь сохранить на лице только доброжелательную любознательность. Только. Никакой обиды. Никакого разочарования. Вскоре она и в самом деле заслушалась. Ярослав, тогда она это уже понимала, после болеутоляющего укола всегда становился словоохотливым, доброжелательным, мог увлечь беседой, наверное, кого угодно. Но вот, когда, как сейчас, к нему подступала боль, мрачнел, становился язвительным и резким.
- Я нечаянно здесь родилась, - грустно произнесла она.
- О, господи! – воскликнул Ярослав, - ну что же ты безропотная такая?!
- Что я опять не то сказала?
- Какая, на хрен, разница, кто где родился?!
Лариса поежилась и предложила:
- Хочешь, я пойду где-нибудь поспрашиваю? Может, я найду твое лекарство?
- Где ты его найдешь?
- У Вовчика спрошу. Водка же у него есть. Может быть, найдется и лекарство. Или, может быть тебе уехать?
- Вовчик! Чушь какая! Вовчик! У какого-то там Вовчика на рынке есть опиаты и их заменители! Может быть, мне и стоит и уехать. Вот только я не доеду. Сдохну где-нибудь под кустом!
Лариса смотрела на него, не моргая. Ей вдруг отчетливо представилась красная машина, жалобно мигающая аварийкой, и тело Агниева с красиво откинутой назад головой. Сердце сжалось.
Ярослав уселся в кресло и потребовал:
- Плед!
Лариса послушно укутала шерстяной клетчатой тканью его плечи. Его морозило. Его бледное лицо выглядело слишком уж каменным. Стало быть, ему уже трудно было следить за мимикой. Странное дело, они были знакомы всего-то третий день, а Лариса уже так ясно его видела и понимала.
- Зачем мы здесь? – спросил Агниев тихим, и уже слабым голосом, - Почему мы здесь втроем? Почему именно здесь?
Сцена 4. Цель
- Я забираю ребенка и ухожу к родителям, - спокойно сообщила Светлана. Сева кивнул в знак согласия. Да, так будет лучше. Родители Светланы, люди скуповатые, и, наверное, потому, зажиточные, не бросят внучку.
- Помочь вещи собрать? – спросил он. Светлана резко замотала головой.
- Я уже почти все отнесла.
Она встала посреди коридора, вытерла вспотевший лоб ладонью и спокойно посмотрела на мужа.
- Я не бросаю тебя, - сообщила Светлана, - но ты сам должен понимать…
- Я понимаю, - торопливо проговорил Сева, - так будет лучше.
На лице его жены мелькнуло странное выражение, похожее на разочарование.
- Хорошо, - медленно произнесла она, - с Соней прощаться будешь?
Сева закивал, взял с дивана сверток с ребенком, глянул в лицо спящей дочери.
- Ну все, до встречи, - сказала жена, забирая у него ребенка. Он вновь кивнул, поцеловал Светлану в щеку, и она ушла. А он даже не предложил донести ей сумку. Тяжелую, наверное, сумку с детскими вещами. А она не попросила.
Сева закрыл дверь, повернув ключ на два оборота, как обычно, будто он все еще боялся вторжения чужаков. Будто из его квартиры было, что выносить. На душе было как-то… пусто, но где-то в глубине проскальзывали искорки радости. Ему пока не нужно было ни о ком заботиться. Он не должен был ни за что отвечать.
Всеволод упал спиной на диван. Свобода… Свобода… Сева вдруг дернулся, вспомнив о том, что скандировали вчера люди на площади. Вспомнил он и фигуру Агниева, которую толпа будто обтекала, не задевая, который так странно смотрел на него. Пустота моментально сменилась злостью. Ведь этот гад сломал ему жизнь! Он, неизвестно зачем, подбросил деньги! Он подставил его! Всеволод благополучно забыл о том, что и так работать ему оставалось всего лишь два месяца. Он не думал, что пособия по безработице ему все равно бы не хватило. Он нашел цель, обнаружил врага, и его охотничьи инстинкты отчаянно завопили: «Завалить зверюгу! Завалить!».
Тем более, что после происшествия на площади он нисколько не сомневался в том, что животное не уйдет – оно будет поймано, освежевано и съедено. А может, и на шапку шкурка сгодится.
Всеволод надел все тот же форменный бушлат, нацепил кроссовки – старые, стоптанные, но удобные и без дыр. Только вот шнурок на правой порвался, но Сева завязал его узлом, и, вроде бы, было даже не видно. Настроение резко поднялось. У него был план.
Солин заскочил домой к приятелю из миграционной службы. Того дома не оказалось. Стало быть, на службе. Полчаса пешком по притихшему, подмерзающему городу, и Сева был у ФМС. Приятель, Ванька Новых, оказался у себя в кабинете. Сидел, мрачный и злой, и курил. Сева принюхался. Табачный дым показался ему нежным и приятным. Это было почти непозволительной роскошью – курение.
- Дело есть, - сказал Солин, пожав приятелю руку, - по базе перца одного можешь пробить?
- Какого перца?
- Агниев Ярослав Андреевич. Мне нужно знать, где он остановился.
- А он у нас?
- У нас, у нас. Дело у меня есть к нему.
Ванька шмыгнул носом, затушил сигарету и застучал пальцами по клавиатуре.
- Вот, - сказал он, спустя десять минут, - нашел. Гостиница «Звезда». Номер, уж прости, не знаю. Не подают.
Солин кивнул. Ванька повернулся к приятелю и заинтересованно на него посмотрел:
- А что случилось? Он тебе вообще зачем?
- Поговорить нужно.
- Да хрен ты с ним поговоришь. Охрана, небось, не пропустит.
- Нет у него никакой охраны, - твердо произнес Всеволод, поднимаясь со стула – на удивление крепкого.
Он вышел из здания и направился прямо к «Звезде», сунув руки в карманы и напряженно размышляя. О себе, о том, что он вчера сделал, о Ярославе Агниеве.
Сцена 5. Встреча
Когда зазвонил телефон, Лариса вопросительно посмотрела на Ярослава, тот открыл глаза и кивнул в знак того, что она может ответить. Она подняла трубку. Администратор сообщал о том, что к господину Агниеву посетитель, некто Солин, и интересовался, следует ли того пустить.
- Принесла ж нелегкая, - пробормотал Ярослав и добавил, - скажи, пусть проходит.
Лариса послушно передала его слова администратору. Она медленно опустила трубку и посмотрела на Ярослава – тот выглядел бледнее обычного. То ли тени так легли, то ли, как обычно, оказалось, что не показалось, но круги под его глазами выглядели, как провалы на черепе. Лариса поежилась, в который уже раз, и спросила:
- Чаю хочешь?
Ярослав в ответ грубо выругался.
В дверь постучали. Лариса открыла и отступила на шаг. Она знала этого парня, то есть, видела его раньше, и не раз. Они с напарником одно время патрулировали набережную, на которой она раньше стояла, да и на рынок заезжали. Перекусить или еще за чем. Она не спала с ним, но отчего-то отчетливо помнила это круглое веснушчатое лицо очень чистого и порядочного человека. Почему-то она именно так тогда и подумала, когда увидела его в первый раз – порядочный. Такой не бросит девочку в лесопарке без денег и одежды, и бить, наверное, не будет. Лариса видела кольцо на его безымянном пальце и завидовала женщине, к которой он возвращается после работы. Но вяло так завидовала, безропотно, можно даже сказать, доброжелательно. Мол, везет же людям, но это, наверное, потому, что они хорошие.
- Я пройду? – спросил парень.
Лариса кивнула и посторонилась.
- Всеволод, - сказал он, вытерев ноги о коврик.
- Лариса.
- А я тебя помню!
Она пожала плечами.
- Только не помню, откуда, - продолжил Всеволод. Лариса обрадовалась. Ей отчего-то не хотелось, чтобы он точно знал, где ее видел. Она немного стеснялась этого. Ведь он такой порядочный, а она…
- О, на набережной ты была! – бодро проговорил Всеволод и продолжил, - Он здесь?
Она снова кивнула, посторонилась, но потом вдруг встала у него на пути и серьезным таким тоном произнесла:
- Он плохо себя чувствует.
- Ничего, - отозвался посетитель, - я с ним только поговорю.
Всеволод вошел в комнату, Лариса за ним. Из-за плеча геишника она увидела Ярослава, и испугалась. Тот лежал, не двигаясь, и рот у него был открыт. Этот рот испугал ее больше всего. Губы Ярослава всегда смыкались, как каменные блоки в кладке кремля. Когда-то, в детстве, Ларису возили на экскурсию в соседний город. Там она видела кремль, его называли белокаменным. Так там блоки так примыкали друг к другу, что между ними и зубочистку просунуть было нельзя. Наверное, нож тоже. Только вот ножа у нее не было, а зубочистка – да, завалялась в кармане.
И вот сейчас эти каменные губы были полуоткрыты, и Ларисе тут же показалось, что их обладатель умер. Она бросилась к нему, положила ему руку на грудь – та вздымалась.
- Ярослав, - тихо позвала она. Он не отозвался.
Лариса подняла взгляд на Всеволода и увидела, что тот морщится.
- Что с ним? – спросил геишник.
И тут по лицу Ларисы отчего-то потекли слезы.
- Он… Он… ему плохо, - проговорила она, задыхаясь.
- Вижу, что плохо. Что конкретно?
- Ему очень больно. А у него лекарство закончилось.
- Какое лекарство?
- Трамал.
- А это что такое?
- Не знаю.
Всеволод посмотрел на недвижного врага, на девушку, сидящую на полу рядом с ним, и принял решение:
- Жди, я постараюсь найти.
Он вышел из номера, а Лариса потом еще долго смотрела на закрытую дверь. Она надеялась и боялась – а вдруг не получится? А вдруг этот странный большой человек, Ярослав, оставит ее? А вдруг Всеволод – мужчина-порядочность – не сдержит свое слово? Как тогда жить в этом мире?
Сцена 6. Без боли
Сева почти выбежал из гостиницы, в который раз подумал о том, как хорошо, что их город такой маленький. Все рядом, все, кто нужен, тоже недалеко. Через десять минут он был на месте. Дверь открыл сам тесть.
Он сильно постарел за последний год, и выглядел каким-то болезненно худым. Когда Сева приходил с ним знакомиться в первый раз, тогда еще, помнится, Света выглядела такой смешной и напряженной, тесть показался ему очень величавым, мощным, уверенным в себе человеком. Сейчас его мощь, казалось, куда-то ушла, величие потускнело, вот только непоколебимая уверенность в себе так и не оставила этого старого человека.
- Сева? – удивленно спросил он, - а ты что здесь делаешь?
- Мои… все в порядке? – спросил Всеволод.
- Ну да, конечно, обустроились уже. Ты к ним?
- Нет, к вам.
Всеволод шагнул за порог и начал быстро, путано объяснять что-то о том, что есть человек. Ему плохо. Нужен трамал.
Тесть Севы в прошлом был владельцем сети аптек, но после ряда правительственных реформ вынужден был избавиться от бизнеса. Однако Сева знал это точно, сохранил про запас несколько ящиков препаратов на черный день. Конечно, это было невозможным на бумаге и незаконным по сути, но он это сделал. В любом случае, обращаться больше было не к кому.
Тесть внимательно выслушал и медленно проговорил:
- У меня нет трамала.
Сева шумно выдохнул.
- Но у меня есть морфин. Он устроит?
- Я не знаю… Он потерял сознание… его девушка говорит, что от боли. Нет, я не в курсе, как давно он принимает трамал. Я вообще не знаю, что это такое. Я сам, если что, только анальгин, да и то редко. Нет, я понятия не имею, чем он болеет, нет я… Я не знаю, хороший ли он человек. Но ему плохо. Очень плохо.
Тесть вздохнул, ушел в комнату. Сева продолжал стоять в коридоре и дышать старался не слишком шумно. Он не хотел, не мог видеть жену, да и с тещей тоже не хотелось встречаться. Из-за двери вышел кот – серый, полосатый, все еще толстый котяра Барсик. Он приблизился к Всеволоду, обнюхал его кроссовки, прошел мимо, проведя хвостом по штанине. Потом сказал вальяжное «муррр» и уселся, глядя на Севу желтыми немигающими глазами. Всеволоду отчего-то стало страшно. Но он не успел ни впечатлиться, ни насладиться этим чувством. Пришел тесть, улыбнулся и протянул ампулы в жесткой картонной кассете.
- На, - сказал, - возьми.
- Я отработаю, - забормотал Сева, - я отдам.
- Да ладно, - ответил тесть, - мы ж свои люди. Ты, Севка, честно тебе скажу, всегда мне нравился. Ты только Светку мою не обижай, ладно?
Сева быстро закивал и выскочил за дверь. Было уже темно.
Он почти бежал к «Звезде». Бежал и боялся, а вдруг опоздает, и этот странный человек – Ярослав Агниев - умрет, не дождавшись помощи. Что с того Севе, будет тот жить или нет, было непонятно, но отчего-то замирало сердце, едва Всеволод представлял себе дубовый гроб, покрытый красными гвоздиками. А когда он думал о Ярославе, перед глазами вставала именно эта картина.
Он ворвался в номер, не обратив внимания на престарелого администратора, который даже бежал за ним до второго этажа, а потом отстал, запыхавшись.
- Вот! – закричал Всеволод, - я принес! Ты уколы ставить умеешь?
Лариса молча выхватила у него из рук ампулы, набрала дрожащими руками шприц, и вставила иглу в едва присматривающуюся вену на сгибе локтя Ярослава. Тот даже не вздрогнул.
- Все, - сказала она минуту спустя, - если не поможет, то все.
Занимаемый Агниевым номер был двухкомнатным. Спальня сразу от входа, и, справа, крохотный кабинет. Сева с Ларисой уселись там, за письменным столом – обшарпанным, но, это сразу было видно, изготовленным из массива дерева. Они сидели и сперва смотрели друг на друга, а потом разговорились. Тихо, ни о чем. О жизни, о судьбе, о знаниях своих, о том и о другом. Они говорили. И не знали, сколько времени прошло, когда на пороге, заспанный, взъерошенный, завернутый в плед, появился Ярослав и, зевая, произнес:
- Я жрать хочу. Пошли жрать, а?
Лариса тихо пискнула и полезла к Агниеву обниматься, тот, едва улыбнувшись, аккуратно отстранил ее и добродушно пророкотал:
- Ну, переоденься, в конце концов. Ну, нельзя же так ходить!
Лариса, весело взвизгнув, унеслась в комнату, а мужчины остались в кабинете, принюхиваясь друг к другу, как два незнакомых пса, каждый из которых был вожаком в своей стае.
- Что хотел? – наконец, спросил Ярослав.
- Спросить, с чего вдруг внимание к моей персоне, - отозвался Всеволод.
- Уж не с моей ли стороны? – ухмыльнулся Ярослав.
- В том числе.
- И в чем же это выражается?
Всеволод поднялся со стула. Он был ниже Ярослава, но это нисколько не мешало ему смотреть в ясные ореховые глаза этого гада, которого он только что спас, а сейчас опять начинал ненавидеть.
- Зачем понадобилось мне подбрасывать деньги в машину? – прорычал Сева.
Ярослав, казалось, натурально удивился:
- Какие деньги? Я ничего не подбрасывал.
- Двести миллионов!
- Всего-то? Я тебе, помнится, миллиард обещал.
- Ты мне жизнь сломал!
- Я? А что я-то? Мне как-то казалось, что жизнь тебе партия и правительство сломали, да и ты сам постарался. Я уж тут точно не причем.
- Ты…
Ярослав шагнул ближе, отчего плед сполз с его плеча и обнажил голую мускулистую руку человека, который в своей жизни занимался отнюдь не только сочинением манифестов.
- Еще раз повторяю, - прорычал Ярослав, - я тебе деньги не подкладывал. Включи мозг, если он у тебя еще имеется, и подумай.
Тут в коридор вспорхнула Лариса. Она одета была в скромную клетчатую юбку чуть ниже колена и коричневый свитерок, лицо ее светилось от счастья.
- Я готова! – прощебетала она, - Куда пойдем?
Лицо Ярослава моментально разгладилось.
- Вниз, козочка моя, куда же еще? Здесь, по крайней мере, все еще готовят. Всеволод, Вы с нами?
Сева кивнул. Если бы речь шла только о гордости, конечно бы, он отказался. Но его заедало любопытство – уж больно интриговал его этот Агниев – а еще, чувство голода и осознание того, что дома еды нет и взять ее неоткуда.
Внизу, в кафе гостиницы, к ним подошел официант, едва они сели за стол. Меню, он, правда, не принес, но зато бодро отрапортовал о том, что может предложить их заведение. Лариса заказала грибной суп и две булочки. Ярослав, немного подумав, борщ и свиной стейк с гречкой. А чуть позже – кофе, непременно с молоком, но без сахара. Всеволод, на пару секунд задумавшись, тоже попросил для себя борщ и гречку (в связи с очередным неурожаем ее цена взлетела до невиданных высот), а также кусок горбуши (с транспортом были неполадки, доставить рыбу с Дальнего Востока в их края было ну очень уж сложно, а потому стоила она… очень дорого). Официант принял заказ и удалился. Ярослав ухмыльнулся, но промолчал. Лариса молча улыбалась и переводила взгляд с одного мужчины на другого.
Так и сидели бы в тишине, если бы к их столу ровным строевым шагом не приблизился новый персонаж. Он был молод, едва ли старше тридцати, скорее, лет так двадцати пяти – двадцати семи. На нем был серый пиджак, застегнутый на все три пуговицы, узкие, хорошо выглаженные брюки, белая рубашка, сиреневый галстук в тонкую полосочку, узконосые черные блестящие туфли. Он был хорошо выбрит, светло-русые волосы пострижены, серо-голубые глаза спрятаны за тонкие очки.
- Ну что же Вы, Ярослав Андреевич, - произнес он с упреком, - мы же Вас ждем!
Ярослав поднял на посетителя взгляд.
Официант метнулся к столу и начал расставлять на нем тарелочки, раскладывать ложечки. Потянуло густым и сладким запахом борща.
Ярослав взял со стола ложку, зачерпнул ею густой наваристый суп, попробовал его и лишь потом проговорил:
- Присаживайся, Леша, кушать будешь?
Леша коротко мотнул головой, мол, не хочет, но за стол уселся и уставился на Ярослава.
Всеволод и Лариса молча прихлебывали каждый из свой тарелки, их уши шевелились.
- Ну, вы ждали меня, и что? – наконец, произнес Агниев, отодвигая от себя пустую плошку из-под борща.
- Вы обещали, - произнес Леша.
- Да, обещал, - согласился Ярослав, - но я не мог прийти. У меня были очень… субъективные, но весьма важные причины, Леша. Кроме того, Леша, я вам уже говорил, я идеолог, а не агитатор. Я не обязан посещать эти ваши мероприятия.
- Но люди же ждут…
Официант принес второе. Ярослав с удовольствием принюхался и вонзил зубцы вилки в мясо. Спустя семь минут он поинтересовался:
- До сих пор ждут?
Леша кивнул.
- Хорошо, - сказал Агниев, я буду, - ты на машине, кстати?
Леша кивнул опять.
- Отлично, значит, отвезешь меня и моих друзей. Вот этих двух. За руль я не сяду пока. Опасно. Ты иди, Леша. Мы сейчас доедим и придем. Иди.
Леша молча направился на выход.
Всеволод поковырялся в рыбе, вздохнул и поднял взгляд на Ярослава.
- Куда я должен ехать? – спросил геишник.
- А какая тебе разница? – отозвался Агниев, прожевав очередной кусок, - тебя ведь уволили. Жена ушла. Делать нечего. Поедешь со мной. И Ларка тоже. Да, Ларка?
Лариса быстро закивала, казалось, не вникая в смысл слов. Судя по выражению ее лица, она блаженствовала, упиваясь вкусом супа, наверное, нежного, горячего, правильного такого супа. Она доела, отодвинула тарелку в сторону и грустно посмотрела на нее, как бы сожалея о том, что ее нельзя вылизать.
А Всеволоду рыба в глотку не лезла почему-то. Вроде и голоден был, а не мог проглотить и кусочка.
Ярослав отложил вилку, покосился на геишника, фыркнул и произнес:
- Я велю тебе это упаковать. Дома съешь.
После чего он потребовал водки и сигарет.
- Нас же ждут, - робко произнесла Лариса.
- Дождутся.
Требуемое принесли очень быстро. Водку долговязый застенчивый официант разлил по рюмкам и отошел в сторону, готовый услужить.
Всеволод решительно опрокинул в себя холодную тягучую жидкость.
- Что ж без тоста? – усмехнулся Ярослав, поднял рюмку и предложил, - За память.
Он выпил так же решительно, как Сева, а вот Лариса потягивала водку, как ликер, маленькими глоточками, но не морщилась при этом. Казалось, ей было даже приятно.
Ярослав налил по второй. На сей раз пили без тоста. Недоедающий в последнее время Сева почувствовал, что хмелеет, но ему понравилось это ощущение, как нравился и румянец на щеках девочки-проститутки, сидящей рядом с ним.
- Ну что, поехали! – произнес Ярослав, поднимаясь из-за стола. Через пять минут они сидели в маленькой серой машинке. Ярослав на переднем сидении. Всеволод и Лариса – сзади. Машинка была такой узкой, что Сева постоянно касался тела белокурой малолетки. То локтем, то коленом, то бедром. Приятное и волнующее ощущение.
Сцена 7. Представление
Лариса и не предполагала, что так называемая встреча должна состояться во дворце культуры «Торфяник» - большом здании прямо в центре. Когда-то там проходили концерты, театр приезжал. Ларису даже как-то водили туда на балет «Лебединое озеро». Она сидела на втором ряду, и слышала, как балерины стучат носочками по деревянному полу.
Леша привез их именно туда. Ярослав вылез из машины, пробурчав под нос что-то нецензурное, и широким шагом направился к центральному входу. Вслед за ним скользящей быстрой походкой поспешил Алексей. Севе пришлось взять Ларису под руку, иначе она не поспела бы на своих каблуках, тем более что один из них как-то подозрительно начал шататься. Алкоголь подействовал на нее сразу, вызвав ощущение эйфории и желание прикрепиться к кому-то, прилипнуть и греться, спрятав лицо меж лацканами пиджака или ткнув его в воротник куртки.
Их проводили прямо в зал. Тот был заполнен, и только несколько мест на первом ряду пустовало. В воздухе витало раздражение.
Ярослав, как будто именно это он и планировал, вбежал по ступенькам на сцену и встал там – высокий, гордый, красивый.
- Люди! – сказал он, спустя несколько минут, - А люди ли вы? Или овцы?
Зал ответил напряженным молчанием. В это время Лариса, Всеволод и Алексей расселись по пустующим местам перед сценой. Ярослав продолжал говорить.
- Ну что вы терпите? Я опоздал, я прилично опоздал, какого лешего вы сидите здесь и ждете?! Чего? Того, что придет добрый дядя, и все для вас сделает? Так я не добрый дядя. Я для вас вообще никто. Чья-то морда в газетенке, которые разбрасывают по вашим почтовым ящикам и которые всем уже осточертели. Хотя нет. Не осточертели. Очень полезная вещь. Для растопки. Вы ведь уже разводите костры по дворам, потому что отопление так и не включили? Ведь так? Так, я вас спрашиваю?!
В зале раздалось несколько вялых выкриков.
- Я вас не знаю, а вы не знаете меня. – Продолжил Агниев. – Но Вы отчего-то решили, что именно я могу сделать вашу жизнь лучше. А зачем мне это? Вы вообще знаете, чем я занимался, пока вы сидели и тупо меня ждали?!
Лариса вздрогнула и повернулась лицом к залу. Она заметила, что несколько человек выходит, и расстроилась. Они не хотели слушать. С другой стороны, она ведь понимала их – Ярослав говорил гадости. Это неприятно.
- Так вот, - меж тем говорил он, - я сидел и жрал. Знаете, что? Гречку и мясо. Как давно вы ели гречку? А вы еще помните, что это такое? А мясо? Или вы перешли уже на подножный корм? Так на дворе осень. Травка высохла. Или вы готовы сеном питаться? Как овцы. Натуральные овцы.
В зале поднимался ропот, но Ярослав не обращал на это внимания. Он вещал.
- А я ел там не один. Я пригласил к себе на обед малолетнюю проститутку и геишника. Странный выбор, да? А знаете, почему? Они – настоящие люди. Они ничего не просят и не ждут. Девочка зарабатывает тем, чем умеет. Не она виновата в том, что общество вышвырнуло ее на обочину, не дав ни благ, ни возможности получить их иным путем. А геишник… Все вы ненавидите геишников. А это, между прочим, последний честный человек в вашем городе. И именно за честность он был уволен со своей поганой работы. Встань, Всеволод! Встань и покажись людям!
Находящийся все еще под действием алкоголя Сева медленно поднялся и повернулся лицом к залу. На лице его была рассеянность.
- Вы знаете, что это за человек? – спросил Ярослав.
Кто-то с места выкрикнул:
- Мент поганый!
Зал рассмеялся.
- Ну да, – весело согласился Ярослав, - только в прошлом. Наверное, многие из вас видели его на недавней демонстрации на площади. Именно он остановил толпу, вернее, стадо. Он не дал людям взять на себя кровь. Он рискнул, пошел против всех и остановил волну. Как ему это удалось? Да все просто. Он – человек.
Сева огляделся, сел в кресло и замер там, нахохлившись. Лариса робко погладила его по плечу, но мужчина не среагировал.
- Вот такие, как он, нам нужны! Кто готов еще взять на себя ответственность? Кто готов отстаивать свои права?! Кто готов создавать их заново? Вы долго соглашались оставаться стадом. Неужели вы такие и сейчас?
Зал бодро отозвался выкриками с разных мест: «Нет! Нет! Он правильно говорит! Мы не стадо!».
- Вы знаете, что делать?! Вы – знаете! Найдите мне их! Найдите таких, как Всеволод Солин! Которые готовы взять на себя ответственность, которые готовы вести! Каждый, каждый пусть поищет в себе. Каждый из вас пусть поймет, что такое свобода, что такое сила. Я скажу вам, как добиться того, что вы хотите. Но вы должны хотеть этого, хотеть изо всех сил и добиваться, добиваться и добиваться! Наша сила – в каждом человеке. Каждый человек – силен. Найдите в себе это! Найдите, и мы добьемся того, чего заслуживаем. Мы получим это!
Зал еще аплодировал, когда Ярослав, Лариса, а также несколько заторможенный Солин выбирались на выход.
- Ну что же Сева, - сказал Ярослав замершему на заднем сидении парню, - карьеру я тебе обеспечил.
Сцена 8. Слова, что сказаны
Всеволод и сам не понял, почему не вернулся домой, а позволил отвезти себя в гостиницу к Агниеву. Он даже не заметил, куда исчез Алексей, только визитка, колкий кусочек плотной бумаги, мялась в кармане. Визитка Алексея. Кажется, он что-то хотел, вроде бы встретиться.
Севу как-то потрясло выступление Ярослава, и роль Севы в этом митинге, если можно его так назвать, тоже потрясла. Только вот никак не получалось осознать – чем.
Солин начал приходить в себя, когда уже сидел в кресле в номере Ярослава, укутанный в памятный клетчатый плед с пустой, но пахнущей водкой, рюмкой в вялой руке. Он посмотрел на Агниева и сразу обратил внимание на бледность последнего. Тот был пьян, и вроде бы, лицо его должно было окраситься румянцем, но нет, напротив, оно было бледным, белым, как у трупа. А синие круги под глазами идеолога делали лицо того выразительным и торжественным, как посмертная маска вождя.
Пьяненькая Лариса сидела на полу у ног расположившегося на диване Агниева и смотрела на того с обожанием на простеньком глупом лице. Сердце что-то кольнуло. «Ревность» - с удивлением понял Всеволод и нахмурился. Это было лишним, лишним и нелепым – испытывать что-либо по отношению к этим странным людям – Агниеву и его девочке. Хотя Всеволод почти уверен был в том, что этих двоих связывают чисто платонические отношения, а он сам, между прочим, глубоко и прочно женат, видеть то, как Лариса смотрит на Ярослава, было больно и неприятно.
- Я удивляюсь, - произнес изрядно захмелевший Ярослав, - почему вы до сих пор не проснулись? Я себя помню с двенадцати лет. В двенадцать лет я осознал, что я такое. Почему вы не можете?
Его речь была какой-то странной – очень уж невнятной. Всеволод решил, что это водка виновата и не стал ничего говорить.
Лариса провела щекой по голени Ярослава и тихо мурлыкнула.
Тот опустил ладонь ей на голову, пошевелил волосы, вздохнул:
- Во что ты себя превратила? Ну почему ты так, дурочка?
Агниев перевел мутный взгляд на Всеволода и потребовал:
- Налей этому! Он у нас порядок любит. Такой порядочный! И наливать нужно по порядку!
Лариса подчинилась. Сева медленно выпил, не сводя глаз с хозяина номера. Тот выглядел странно. Казалось, он пытался сосредоточиться на чем-то и не мог, и потому удивленно поднимал брови, а, говоря, некоторые звуки слишком растягивал, а некоторые просто забывал произносить.
- Мне хорошо, - сказал он, - мне очень хорошо. Лариска сделала мне укол, и сейчас полный кайф. И я могу у вас спросить – а ваши боги вас не наказывают? Вы же их не помните. Они должны. Или вы просто не понимаете это?
Лариса часто заморгала и удивленным голосом произнесла:
- Я православная, у меня крестик… был. Я его сдала. В ломбард. Но был! А ты, Сева?
Она перевела на него взгляд больших синих глаз. Сева нервно сглотнул, а потом ответил:
- Меня крестили в детстве, но в церковь я не хожу.
- Офигеть! – сказал Ярослав, - они крещеные, вот это новость! И что? Ну что? Это что-то изменило? Я вас спрашиваю, вы слышите своих богов или нет?!
Всеволод с Ларисой удивленно переглянулись. Они не понимали, что хочет этот странный человек.
- Как-то мне… - прошептал Ярослав, - как-то не фонтан… Хотя ладно. Лариса, скажи мне, имя Леля тебе о чем-то говорит?
Лариса быстро замотала головой, мол, в первый раз слышит.
- А тебе, Сева, имя Белобог?
- Слышал как-то.
- Слышал как-то. Замечательно. Он как-то слышал. Черт, больно-то как. Слышь, Лариска, вколи еще один.
Лариса медленно встала.
- Не надо. - Твердо сказал Всеволод. - Это опасно.
- Опасно, - пробормотал Ярослав, - опасно…
Лариса вновь опустилась на пол. Агниев налил себе еще рюмку и выпил ее. А потом продолжил:
- Опасно… Счастливый ты, наверное, человек, Всеволод. Тебе есть, ради чего жить. Твой бог не наказывает тебя. А мой считает, что я не прав. Он не говорит со мной. Как было бы проще, если бы говорил… Он просто наказывает, если ему кажется, что я иду не туда. А я же человек, я же сам понимаю, что нужно. Ты знаешь, я вас обоих случайно нашел, Я так удивился, когда тебя увидел… а денег я не подкладывал, хотя, наверное, стоило бы. Так все хорошо получилось. А как бы еще я тебя сюда заманил? Чтобы ты не испугался?
- Ярослав, Вам не стоит пить, - тихо произнес Сева.
- Какая разница? Стоит или не стоит? Я уже сделал все, что было задумано. Теперь я могу пить. Могу не пить. А гречку, кстати, я вообще не люблю. Сева, у меня есть деньги, ты знаешь. Там, под кроватью, чемодан. В нем все. Там все понятно. Сева, ты знаешь, что такое Хаос?
Всеволод снова выпил. На лице Ларисы застыло напряженное, боязливое выражение. Она не шевелилась.
- Сева, - продолжил Ярослав, не дожидаясь ответа, - Хаос можно рассматривать только в противопоставлении к Порядку. Какое противное слово – противопоставление. Кто такое только придумал? Но они оба открытые системы, которые находятся в постоянном взаимодействии. Сева, ты изучал синергетику? Конечно, нет. Когда тебе было ее изучать? Ты стоял у дороги и строгал детей. А твой бог, видимо, ждал, когда я тебе все расскажу. Сева, когда кто-то из них становится слишком сильным, ему нечего жрать. Ты представляешь? И тогда он начинает жрать себя. Хаос вырождается в Порядок, этакий уродливый, гипертрофированный. А Порядок вдруг становится таким Хаосом, что жить в нем просто невозможно. Вот как сейчас. И это ведь моих рук дело, Сева. Лариска, она не причем. Лариска – связь. Лариска у нас мир. Лариска нас сдерживает. Она как раз и должна обеспечивать то, чтобы такое не происходило. Только у нее что-то не получается. Слабая какая-то стала. Проститутка… Лариска, ну как ты могла стать проституткой? Ты же любовь?
- Ну, это случайно получилось, - пробормотала девушка. Всеволод слушал молча. Ему казалось, будто он должен сейчас что-то вспомнить. То, что он знал давно, но забыл. Но просто обязан узнать снова.
- Случайно, - передразнил Ярослав, - случайно мухи родятся. А не воплощения Лели. А я – представитель. Эмиссар. Эмиссар Хаоса в этом мире. Я давно это знаю. С двенадцати лет. Ну почему вы до сих пор это не поняли? Я не понимаю. И почему мы здесь встретились? Какая-то чушь полная. Я тебе, говорю, Сева…
В этот момент Ярослав уставился в глаза Всеволоду своими орехового цвета больными глазами и повторил:
- Я тебе говорю, Сева… Мой бог этого не хочет. Но это хочу я. Если порожденный мною Хаос будет развиваться, он выродится в нечто уродливо-гротескное. Именно потому я хочу, чтобы ты, представитель Порядка, взял все в свои руки. У тебя получится. Ты не знаешь, но я кое-что подготовил для этого.
Лицо Ярослава исказилось.
- Лариска! – заорал он, - тащи шприц, мать твою, богиню любви и милосердия!
Лариска подскочила и унеслась. Агниев вновь повернулся к Солину и продолжил:
- Лариску не бросай. Потом ты и сам это поймешь. А пока ты тупой, как валенок, послушай меня. Иначе пожалеешь. Я точно тебе говорю!
Прибежала Лариса со шприцом. Ярослав, чьи пальцы тряслись, с трудом закатал рукав. Всеволод увидел синяки на сгибе руки.
- Тебе не нужно, - тихо произнес он, но не был услышан. Девушка ввела иглу в вену и медленно нажала на поршень. Ярослав прикрыл глаза веками и расслабился.
- Сейчас будет легче, - прошептал он, - сейчас…
Сева и Лариса замерли в ожидании, пока подействует лекарство. Только минут через десять они осознали, что Ярослав не дышит.
Эпилог
Привлекательный, молодой, хорошо одетый мужчина среднего роста стоял на трибуне и смотрел с доброжелательной улыбкой на беснующуюся толпу внизу. К нему прижималась очень миловидная женщина, держащая за ручку ребенка лет трех-четырех.
- Солин! Солин! – скандировали люди.
Солин поднял руку, и толпа тотчас затихла.
Солин сжал руку в кулак и произнес:
- Вы все знаете историю про прутья, которые можно сломать по одному! И пальцы можно! Каждый из вас – как палец на моей руке! Но кулак, когда пальцы собраны в кулак, нас сломать невозможно! Мы вместе с Вами построим светлое будущее! Мы вместе! Мы сойдемся, как детали одного механизма, эффективного механизма! Мы победим зло! Мы докажем, что мы – сила! Наша Россия – единая Россия! Мы все, как один! Пусть наши враги трепещут! Каждый из нас готов пожертвовать всем ради общего дела! И я с вами!
Народ кричал и радовался еще долго. Солин подал руку женщине. Она медленно сошла с трибуны.
- Ты восхитителен, Сева, - сказала она улыбаясь.
- Света, все ради тебя, - отозвался ее спутник.
Где-то там, в толпе, стояла неряшливо одетая молодая женщина с пропитым лицом. Стояла и молилась достаточно громко, но толпа в неистовстве приветствующая нового лидера, не слышала слов. А женщина говорила: «Спаси нас, Леля, спаси. Научи меня, как помочь этим людям. Они тяготеют к Порядку, но Порядок без Любви, это рабство, бессилие и вырождение».
Никто не знает, была ли женщина услышана. Но она вздохнула, сунула руку в карман, где лежала немного черствая, но ароматная булочка с изюмом, завернутая в бумажную агитку, и стала пробиваться сквозь толпу на выход.
__________
Трамал (Трамадол) — лекарственное средство, наркотический анальгетик, относится к группе агонистов опиоидных рецепторов. Обладает сильной анальгезирующей активностью, даёт быстрый и длительный эффект. Уступает, однако, по активности морфину при одинаковых дозах (применяется соответственно в бо;льших дозах). Эффективен при введении внутрь и парентерально.
Морфин – (от имени древнегреческого бога Морфей (в переводе с греч. «тот, кто формирует [сны]»); устаревший вариант названия — морфий) — один из главных алкалоидовопия, содержится в маке снотворном (Papaver somniferum).
Леля – древнеславянская богиня любви, красоты, плодородия и милосердия (в нашем варианте).
Белобог – древнеславянский бог порядка и единения (в нашем варианте).
Элита
Октябрь 2011 года