Hexen: Гимназия им. генерала Власова
Автокомментарий (часть 1)
Занятная, вообще, практика – писать комментарий к собственному тексту. Да и зачем бы мне по стопам Эко идти? Конечно, читатели уважаемые, вероятно, рассмотрят мою пьесу в виде набора странноватых хохм, а там, по скромному мнению автора, еще кое-что есть, но разве не интереснее дать им погадать, поломать головы? Однако, будучи наделенным способностями к литературоведению, я так и тянусь что-нибудь эдакое проанализировать, особенно то, что вне всякой программы, университета, догмы – нечто совершенно произвольное, случайное. Например, собственную пьесу. Да и мне ли уже принадлежит «HeXen»? Дело даже не в его постоянной цитатности и принципе коллажа (для постмодерна – велика новость!), а в неизбежном отрывании от моей исходной плоти, утрате близости между мной и текстом, особенно со временем. А написал-то я его уже давно, что только усиливает разобщение, превращает текст в артефакт, памятник, нечто внеположное мне самому. И это тоже хорошая причина его комментировать. Наконец, в пьесе достаточно мест таки темных, которые без помощи комментария не особо и разберешь. Так что все написанное пишется во благо: мне удовольствие и тренировка, читателям помощь и информация к размышлению. Технический момент напоследок: комментарий включает историю создания пьесы, обзор персонажей и, наконец, комментирование уже самого текста. Еще вечное для Интернета предупреждение: там, внизу, спойлеры.
История создания
Мысль о том, что хорошо бы создать какое-то произведение на основе школьных мифологий, баек и фантастических шуток (их в последние школьные годы скопилось очень много) гуляла в голове моей с момента поступления в университет. Как правило, касалась она наиболее ярких фигур этой художественной системы: супергероя Укурка, защищающего детей от злой Валки-Палки, тачек-драйверов Кацмана и Грёблина и др. Было очень жаль, что этот немалый пласт специфического творчества, к которому и я во многом причастен, уйдет в небытие, поскольку прочим его создателям он в связи с взрослением все менее интересен.
На первом курсе появились шуточные, гипотетические попытки выразить эту «школьную мифологию», хотя бы часть ее. Ни одна из них не была записана. Например, подумывал я о поэме «Укуркиада» – написанное гомеровским гекзаметром повествование о могучем герое Укурке, борце со злобными преподами. Даже были придуманы первые строки (измененное начало «Илиады» в переводе Гнедича): «Гнев Укурка воспой, о богиня, укуркова сына, / Грозный, который всем преподам многие беды соделал…». Однако пока это не вышло за пределы сиюминутной хохмы.
Замысел пьесы о сумме школьных мифологий как целостной системе возник перед началом второго курса, в самом конце августа 2008 года. Тогда же я открыл для себя замечательную старинную серию игр от Raven Software – Hexen и Heretic. Чуть позднее, в сентябре меня серьезно увлек созданный Capcom боевик Devil May Cry 4, настолько, что я даже в восторге полагал его произведением искусства, наравне с модернистским «Мором» или тем же неповторимым в смысле решений художника Hexen. (Теперь куда более взвешенных взглядов придерживаюсь, но это тема для отдельного размышления.) Обе эти игры повлияли на будущий текст значительно.
В первых черновиках пьеса называлась «Basoff: Suck Horror» (Басофф: Отстойный ужастик, словосочетание придумано А. Седовым в 11 классе, совсем по иному поводу) и не имела никакого общего сюжета. Ее составляли в этом варианте разнообразные комические сцены о Грёблине, Кацмане, Севе, AS и прочих центральных героях школьных историй. Объединял их лишь общий комментатор по имени Hexenmeister, который сам в действии почти не участвовал.
Но уже спустя месяц, к концу сентября 2008 года пьеса обрела основные контуры и общую сюжетную линию, сохранившуюся в итоговом варианте. Были примерно обозначены большинство ключевых сцен и мотивов (напр., краш-тест Грёблина, бой Укурка и Валки и т. п.). Усилилась заметно тема «укуренного» юмора, шуток, связанных с употреблением травы, накуркой и героем-Укурком. Тогда же распределяются в более-менее современном виде персонажи и выстраивается разделение на пять актов. Изначально было ясно, что такая пьеса чересчур масштабна и разнообразна для постановки в каком бы то ни было виде, поэтому я себя не пытался ограничить, строя необычные сцены и добавляя много героев.
К слову, коль скоро уж вывел текст в люди, скажу несколько слов об этой самой теме укуренности и укурков. Не исключено, что уважаемые читатели подумают, будто в пьесе этот момент имеет сколько-нибудь реалистическую окраску, а то и самого автора признают потребителем различных любопытных веществ. Так вот: имелось в виду немного не это, и реальной подоплеки тут не больше, чем в общеизвестной фразе: «что ты курил, автор?». Я с самого начала делал накуренность в тексте предельно фантасмагоричной и абсурдной. Посудите сами: Лариса курит мазут, Укурок – карандаши (очень удобно!), да и вообще, никто из центральных, тем более, относительно положительных персонажей веществ не употребляет вовсе. Часть школьной мифологии и шуточных историй, реализованная метафора пошлости взрослой жизни и надутой серьезности университета (наравне с пресловутым oil’ом), ужас потери живости и остроты ума – какой-никакой перечень означаемых накурки из HeXen.
Тем не менее, представление об итоговом тексте 2008 года отличается довольно сильно. Гораздо меньшую роль играла сатирическая критика филфака, а также предполагаемое произведение выглядело намного проще и не содержало почти никакой философии и метафизики. Это была просто коллекция забавнейших постмодернистских пародий, шуток и фантазий, местами даже в моем видении малохудожественная. Реклама пьесы того времени, посылаемая смс-сообщением на мобильный друга: «Практикант и его препод-гуру, пришедшие в школу, оказываются злобными садистами и УКУРКАМИ! Они массово обкуривают шкетов, пытают преподов в туалете, мочат чурок! Все это – в новой модной тутмос-драме в жанре укурковского постмодерна: Basoff – Suck Horror!». Точнее говоря, текст позиционировался как легкомысленный, площадной, радостно-агрессивный, протестующий, будто только зародившийся рок-н-ролл.
Однако в процессе написания начинается неизбежное нарастание архетипов, сложных смыслов. За второй курс я создал первые полтора акта в похожем на современный виде, пусть и впоследствии несколько отредактировал их. Тогда же появляется острая критика филфаковских порядков, продумывается распределение сцен по актам и композиция. Интересной показалась идея добавить музыкальное сопровождение к событиям, но развита она была позже.
Всерьез я берусь за текст пьесы где-то в конце октября 2009 года, и пишу остаток очень стремительно, почти начисто, с минимальной правкой, так что рукописный вариант был готов где-то в середине зимы. Пьеса стала сложнее, метафизичнее, в ней появились намеки на временной парадокс (навеяны фильмом «Донни Дарко» и докладами Н. Дыбовского), серьезный конфликт. Окончательно оформилась роль диджея, ставящего «музычку в тему» - следствие увлечения русским роком, как и обильные цитаты из последнего. А вот отсылки к компьютерным играм и «накурке» несколько сдали позиции, разбавились.
Тогда же я полностью отдаю себе отчет в главнейшей идее пьесы: показать школу не средствами реализма, не как социальный институт, а через призму причудливых мифов, высказываний о ней, порожденного ей «безумного» дискурса, бреда. И осмыслить ее в этом ключе. Отсюда финальное название, показывающее, что в центре текста не герои, а именно целостная школа, что пьеса – о ней.
В феврале-марте я набираю чистовой вариант на компьютере. Правка минимальна и носит больше стилистический характер, крупных изменений в сюжете, образах персонажей и т. п. я не осуществлял. Было добавлено в ранние фрагменты цитат из русского рока, в набиравшиеся позднее – отсылки уже к готической культуре и музыке, увлекавшей меня тогда. Отсюда следует и усиление, укрупнение линии «третьего» Hexenmeister’а, о котором рассказывают в середине пьесы. На некоторые фрагменты повлияло чтение французских постструктуралистов, особенно Р. Барта. Также была незначительно переделана последняя сцена, дабы явно показать, что поединок между Hexenmeister’ом и Укурком – постановочное издевательство над последним, и злосчастный преподаватель не имел даже тени шанса на победу. В такой редакции я полагаю пьесу законченной, памятником как мифологии школьной, так и второго-третьего курса университета, с веселым раздолбайством, насмешками над глупыми преподами-укурками, дешевой рок-музыкой и чувством легковесности жизни.
В связи с публикацией в Интернете добавляю еще один абзац, сугубо идеологический; мода на критику «школоты» и обвинение этой возрастной категории в сети спадет еще не скоро, и уж часом не оправдываю ли я косвенно эту проклятую «школоту» и ее нелепые выдумки? Конечно, не бог весть какой я ценный свидетель, но все же. У меня, по натуре чистейшего модерниста, и защитный аргумент припасен модернистский, апелляция к творчеству как ценности: если школьный дискурс в конкретном случае – место творчества, пусть безумного, но креатива, то он имеет право быть. А скучная, нетворческая принадлежность к «школоте» пусть останется за Севой.
Помимо меня, автором очень значительной части текста может считаться одноклассник мой А. Седов, недаром именно он удостоился персонального упоминания в списке создателей. Приколы, относящиеся собственно к школьному периоду, придуманы им не менее чем на две трети, и без него пьеса едва ли бы вообще родилась на свет. Также в пьесе эпизодически цитируются одноклассники мои А. Козлов, А. Турчанинов, Н. Ашкинадзе, другие ученики гимназии Басова: М. Харина, Д. Туфанов и др. Искренне благодарен им всем за ценнейший материал, положенный в основу моего текста. Не родись на грешный свет кто-то из них, пьеса стала бы беднее и серее.