23 Oct’10 – 20 Oct’11
жанр: поэтико-философский рассказ
Он хотел забыть, о том, что ним произошло..
Лениво-жёлтое Солнце расплылось в кровавой мгле заката... Море засверкало игрой оранжево-алых красок. Порыв холодного сентябрьского ветра заставил очнуться от иллюзии бесконечного лета и, проникая в самую душу, вызвал у него тягостные мысли. Он шёл по каменной мостовой, подняв воротник своего ветхого чёрного пальто..
Он хотел забыть обо всём том, что с ним произошло, да и произошло ли? Может это был всего лишь приступ сезонной меланхолии, а он слишком серьёзно это воспринимал? Может это был типичный кризис среднего возраста? Может мысли слишком усложнили его жизнь и лучше было меньше думать, чтобы быть счастливее? Вопросы, вопросы.. мысли, мысли.. Они взвевались вихрем листвы в его сознании, стелились позёмкой по асфальту под его ногами, проливались дождём на его непокрытую голову..
Обносившиеся, потёртые туфли ступали по холодному камню тротуара, передавая их владельцу ощущение сухой хладнокровной беспристрастности дороги. Дорога, которой чужды любые душевные сантименты, которой чужды любые эмоции.. Наверное, она счастлива, если счастьем можно назвать отсутствие несчастий, каких-либо переживаний, да и жизни вообще. По ней шли разные люди, и те, что в человеческом, нравственном понимании, считались хорошими и те, кто относился к плохим; ко всем она была беспристрастно объективна. Туфли вели по дороге своего одинокого владельца.
Считал ли он себя хорошим человеком? Скорее нет. Считал ли плохим? Нельзя сказать наверняка, ибо такова уж сущность человека: нет в нём чёрного и белого, есть лишь бесчисленные оттенки серого.. Он знал об этом, ему не в чем было себя винить; ошибки, совершённые в прошлом он воспринимал, как факт естественного свойства человека их совершать. Ведь пьеса под названием «жизнь» не подразумевает репетиций. В этой игре человек импровизирует, раскрывая себя в той или иной градации серого. Фальши не избежать.
Он понимал это. Считал ли он себя фаталистом? Возможно. Ведь время и судьба так неумолимы..
Он любил ходить пешком. Куда угодно. Главное – идти. Он знал все улицы этого старого серого города, его пустынные парки и аллеи. В свою очередь эти улицы, парки и аллеи, такие безжизненные, и посему счастливые своим неведомым счастьем необладания жизнью, знали его, одинокого прохожего, что шёл по ним в любую погоду, шурша опавшей листвой и хлюпая талыми лужами, топча свежевыпавший снег и вздымая тополиный пух. Дорога – вот, что казалось, спасало его от самого себя, от той его части, что была погружена в тяжелые мысли.
По крайней мере, он пытался избежать их. Но мысли следовали за ним, как шпионы, выслеживали его из-за поворотов улиц, высматривали его из-за деревьев в парках, и уж конечно заполняли собой его одинокие сумерки. Он не мог от них скрыться. Он не мог скрыться от суровой правды, которая преследовала его по пятам и требовала от него своего осознания. Нехотя он осознавал, что никуда от этого не денется, потому, что это было все, что у него осталось. Только он и осознание правды. Осознание того, что больше никогда его не встретят вечером в том, прежде таком уютном доме жена, сын и дочь. Осознание того, что это был он сам, кто купил тогда им билеты на тот злополучный рейс, из которого они не вернулись.. Рейс, который погрёб смысл его жизни под грудой безжизненного металлолома.
Солнце окончательно скрылось за кромкой горизонта и море приглушило свои краски. Он шёл по хорошо знакомому ему переулку, который вовлекал его в столь привычное для него, заветное состояние забвения. Почему он не ходил к морю? Ведь, что как не море может поглотить в себе печаль и душевную тяжесть человека? К сожалению, с морем были связаны самые лучшие его воспоминания о прошлой жизни, моменты семейного счастья, когда они вчетвером любили гулять вечерами по берегу, любоваться живописными закатами и радоваться, что в жизни каждого из четверых были остальные трое..
С тех пор, как все изменилось, он больше не мог там находиться. Не мог.. до этого дня. В этот день что-то изменилось в нём самом, он больше был не в силах бежать от себя. Он проснулся. Проснулся от забвения, поняв, что тщетно бежать от воспоминаний. Море. Ему нужно было увидеть море. Он направился к нему, не до конца осознавая зачем, но почему-то веря, что это поможет ему разобраться в себе. Впервые он попытался быть честным с самим собой и пошёл к себе навстречу.
Небосклон, прежде залитый буйством тёплых красок заката, теперь был облечен в остывшие сине-голубые оттенки, словно был перекрашен кистью неведомого небесного художника, поддавшегося смене настроения. Это вторило состоянию души того, кто в этот сентябрьский вечер вышел на этот пустынный берег в поисках чего-то утраченного.
Море ещё таило в себе скудное тепло дня, но как и та дорога, по которой он ходил, оно было лишено какой-либо жизни, и все такое же мертвое, размеренно и величественно несло свои волны из бесконечной дали, счастливое своим неведомым счастьем необладания жизнью. Ему вдруг так захотелось стать этим морем, познать это, другое счастье, будучи так безвременно лишенным своего, человеческого. Он сел на еще теплый песок и воспоминания нахлынули на него со всех сторон, возрождая в нем боль потери. Но на этот раз он не бежал от них, он решил встретиться с ними лицом к лицу. Довольно ошибок он допустил в своей жизни; он устал быть фаталистом, устал от фальши и самообмана в этой пьесе. Настало время сорвать маску забвения и позволить себе проникнуться этой правдой. Правдой, что прошлое никогда не повторится, правдой, что ему нужно делать какие-то шаги в своей жизни, а не поддаваться вялотекущему забытью. Нужно было найти в себе силы жить. Жить для чего-то. На то можно было найти тысячи причин. Он твердил себе, что их найдёт.
Отгоняя сомнения, он повернулся и неспеша направился домой, оставляя морю после себя лишь одинокие следы на песке. Он не вернется сюда, он в этом был уверен. Он начнёт новую жизнь..
Отворив в полутьме скрипящую дверь, он переступил порог своего запустелого очага, места, где прежде его всегда так ждали. Как обычно, скудно поужинав и уже готовясь ко сну, он нащупал в кармане таблетки, что принимал каждый день по назначению врача. Он насторожился. Перед ним пронеслись образы белых стен и людей в белых халатах, образы холодных железных кроватей и белоснежного белья; он услышал эха голосов людей, что лежали рядом с ним, таких же странников судьбы, как и он. Нет, он не вернется туда. Но и таблеток больше не примет, нарушив наказ доктора. Ему больше ни к чему забвение, он абсолютно здоров, он начнёт новую жизнь..
Скрывшись от подкрадывающихся сомнений под тонким одеялом, он ждал сна. Завтра всё изменится. Завтра он забудет о плохом. Завтра всё будет хорошо.
За окном поднялся ветер. Чёрные ветки деревьев угрюмо стучали в слегка подёрнутое паутиной пыльное окно, приближалась гроза. Он не мог уснуть. Сон ускользал от его усталого помутненного сознания, оставляя ему лишь эфемерную дремоту. В голове послышались голоса, «ты же знал.. ты мог..».
Дождь грозной барабанной дробью застучал по крыше, словно явился прелюдией к какому-то роковому действу. Ослепительная вспышка, от которой не спасли даже закрытые глаза, пробудила его разум. Внезапно он сорвался с постели. Не заперши дома, он исчез в ночном дожде.
Прежде спокойные морские волны превратились теперь в чёрных чудовищ, готовых поглотить и унести в чертоги морского ада всё, что посмело к ним приблизиться. Черное небо низвергалось холодной влагой, порой обращая ночь в день, яркий день, даже более жуткий, чем ночь.
Промокши насквозь, он вышел к морю. Отчаянно закричав и потеряв остатки рассудка, он побежал вдоль берега.. Вскоре, оглушенный зловещим громом, он упал головой в песок. Его омраченный разум теперь, казалось, больше ему не подчинялся. Приподнявшись на колени, он заплакал. Закрыл глаза, и тут же с безумным взглядом открыл их. Вдруг он резко поднял голову. Перед глазами всё плыло, но вскоре он различил их. Они стояли чуть поодаль. Три туманные фигуры.. На его лице возникла усталая улыбка. Не будучи в силах встать, он пополз в их сторону на четвереньках. И услышал, как маленькая фигура произносит с эхом:
- «Папа.. зачем.. ты купил билет на тот рейс, ты же предчувствовал неладное.. ты же это чувствовал.. »
- «Прости меня, доченька..» - ответил он дрожащим голосом и увидел, как вторая фигура, повзрослее, отстраненно смотрит в даль и вздохнув, говорит:
- «Эх.. всё-таки не стоит в жизни поступать только по велению ума, папа. Стоит порой прислушиваться и к голосу сердца твоего..»
И при этом заговаривает третья фигура, обращаясь к двум первым:
- «Человеку свойственно совершать ошибки в своей жизни, дети. Мы не можем укорять отца за это» - и при сделав небольшую паузу, обращается к нему, спокойно и с любящим взглядом: «Я каждый день вижу, как ты идешь.. да-да, я живу в твоей голове и в твоем сердце.. я буду там пока не настанет час, когда ты меня забудешь..» Она подошла ближе. «Дорогой.. я чувствую, как ты страдаешь.. как ты пытаешься скрыться от мыслей, твой разум помутился от горя.. ты бредишь одной лишь дорогой.. дорогой забвения.. держись, милый.. помни о нас..» Он закрыл глаза, но слышал голос: «Ты был на море.. мы были с тобой сегодня.. здесь.. я люблю море.. помнишь, как мы тогда.. да, это было так давно..» Он раскрыл глаза, но фигуры уже растворились в воздухе.. Бесконечное, молчащее одиночество прониклось всей его сутью, заполняя пространство вокруг него, плавно и всё выше возвышаясь над ним, стремясь вверх к небу, оставляя его одного на берегу, все дальше и дальше внизу..
Не будучи способным более кричать, он в отчаяньи устремил свой взгляд в черное небо, с немым вопросом «почему?». Но мертвое небо не ответило ему, навсегда оставляя его в этом бренном мире наедине с его одиночеством. В мире, где лишь забвение распахнет ему свои обьятья.
Свет. Яркий свет. Белоснежное белье. Белые стены. Люди в белых халатах. Холодные кровати..