12
Юлия позвонила Ладо. Не застала. Отложила.
Где она пропадала все эти дни?
Ладо лежала на кровати, болтая с Юлией. Наконец. Что-то не клеилось. Дело в настроении.
– Ладно, – Ладо решила прекратить. – Давай прощаться. Только я сначала на твой вопрос отвечу.
А годы шли да шли; быстро и неслышно, как подснежные воды, протекала молодость Елены, в бездействии внешнем, во внутренней борьбе и тревоге. Родительская власть никогда не тяготела над Еленой, а с шестнадцатилетнего возраста она стала почти совсем независима; она зажила собственною жизнью, но жизнью одинокою. Её душа и разгоралась, и погасала одинаково, она билась, как птица в клетке, а клетки не было: никто не стеснял её, никто её не удерживал, а она рвалась и томилась. Всё, что окружало её, казалось ей не то бессмысленным, не то непонятным. Иногда ей приходило в голову, что она желает чего-то, чего никто не желает, о чём никто не мыслит в целой России. Потом она утихала… беспечно проводила день за днём, но внезапно что-то сильное, безымянное, с чем она совладать не умела, так и закипало в ней, так и просилось вырваться наружу. Гроза проходила, опускались усталые, не взлетевшие крылья, но эти порывы не обходились ей даром (И.С. Тургенев).
– Где теперь ты будешь?
– Не знаю. Пока. Позвоню.
– Да, пока.
Рука, поддерживающая голову. Она ни о чём не думала. Нет, думала. О том, что ни о чём.
– Мечтаешь? – его мягкое предположение.
На её лице похожее выражение.
Вздрогнула. От неожиданности. Он пугал своими внезапными появлениями и заявлениями. Её осечки и ошибки – из-за нелепой боязни. Иногда хотелось наблюдать за ним издалека. Как прежде.
– Ой, извини, – Она встала и поправила покрывало. – Я не люблю мечтать. Я люблю цели.
– Я только возьму диски. Делай, что хочешь.
– Нет, я не хочу больше валяться без дела. Мне пора идти.
– Поздно и темно. Как ты собираешься возвращаться?
– Как обычно.
– Я не в курсе, как обычно ты возвращаешься. Куда тебя отвезти?
– Не надо! Я сама! – Она заволновалась, а Он не упустил из виду.
Не всё же в мире имеет летальный исход.
– Сомневаюсь. Так куда едем?
– Туда, где я живу.
– Поехали.
Закрывая за Дианой дверь. Знакомое.
Созерцатель дотронулся пальцами до виска. Отражение в зеркале.
Имитация? Случай? Непроизвольность?
Ладо потянулась за романом Тургенева «Накануне». Одно из двух его произведений, которые ей нравились. Ещё «Отцы и дети» – за главного героя. А «Накануне» за… Тургенев знал толк в настоящем чувстве. Надо думать, благодаря Полине Виардо?
Ладо открыла то место и прочла Юлии:
– Я всё ещё робею с господином Инсаровым. Не знаю, отчего; я, кажется, не молоденькая, а он такой простой и добрый. Иногда у него очень серьёзное лицо. Ему, должно быть, не до нас. Я это чувствую, и мне как будто совестно отнимать у него время. Андрей Петрович – другое дело. Я с ним готова болтать хоть целый день. Но и он всё говорит об Инсарове. И какие страшные подробности! Я его видела сегодня ночью с кинжалом в руке. И будто он мне говорит: «Я тебя убью и себя убью». Какие глупости!
– Всё? – спросила Юлия.
Ладо не ответила. Значит – конец.
– Не тяни резину, – заявила Юлия, – раз. Что это там у тебя за Андреи – два? А то, что вы друг друга перебьёте, – это, очевидно, три.
– Давай прощаться, – повторила Ладо.
– Где теперь ты будешь?
– Не знаю. Пока. Позвоню.
– Да, пока.
Диана читала роман Тургенева «Накануне».
Я сегодня подала грош одной нищей, а она мне говорит: отчего ты такая печальная? А я и не подозревала, что у меня печальный вид. Я думаю, что это от того происходит, что я одна, всё одна, со всем моим добром, со всем моим злом. Некому протянуть руку. Кто подходит ко мне, того не надобно; а кого бы хотела… тот идёт мимо. К чему молодость, к чему я живу, зачем у меня душа, зачем всё это? А ведь странно, однако, что я до сих пор никого не любила! Мне кажется, что у Д. (буду называть его Д.: Димитрий)… Кто отдался весь своему делу… тому горя мало, тот уж ни за что не отвечает. Не я хочу, то хочет. Мне с ним хорошо, как дома. Лучше, чем дома. Мне всё по-прежнему легко и только изредка, изредка немножко грустно. Я счастлива. Счастлива ли я? К чему писать? Он сегодня ушёл так скоро, а мне хотелось поговорить с ним… Он как будто избегает меня. Да, он меня избегает. Слово найдено, свет озарил меня! Боже! Сжалься надо мною… Я влюблена!
Вероятно, когда-то недавно. Они посещали тренировочный зеркальный зал. Один на двоих.
– Ведь мы друзья с вами, не правда ли?
– Нет, – сказал Инсаров.
– Как?..
Щёки её покрылись лёгким румянцем.
Если б в это мгновение Инсаров поднял глаза на Елену, он бы заметил, что лицо её всё больше светлело, чем больше он сам хмурился и темнел; но он упорно глядел в пол.
– Ну, прощайте, – начала она. – Но по крайней мере, так как мы уже встретились, дайте мне теперь вашу руку.
Инсаров протянул было руку.
– Нет, и этого я не могу.
– Не можете?
– Не могу. Прощайте.
И он направился к выходу часовни.
– Погодите ещё немножко. Вы как будто боитесь меня. А я храбрее вас, – прибавила она с внезапной лёгкой дрожью во всём теле. – Я могу вам сказать… хотите?.. Знаете ли, куда я шла? Я шла к вам.
– Ко мне?
– Вы хотели заставить меня сказать, что я…
Суеверный. Знаки. Символы.
Жди – всё ещё впереди.
13
Диана дождалась на Ленинском проспекте сто четырнадцатый автобус. И прямо до Елизарова.
Смятение. Оно сопровождало Диану.
Дома. Освободившись от зимнего одеяния. Она зябко поёжилась. Потёрла ладонь о ладонь.
– Холодно.
Дрогнувший плаксивый голос.
Хорошо ещё, что ветра нет.
Откуда она? С холода. От Славы.
«Ну вот, – Диана думала немного раздражённо, – сиди тут. А уже была бы там».
Да где там?
Она нетерпелива. Вечная мука ожидания. Одна болезнь. Был ещё Бутусов.
Смотрела телевизор. Вадим и Глеб Самойловы. Она выслушала недлинное интервью. Улыбнулась. Будет о чём написать Виталию.
Диана могла часами быть с музыками.
Когда в одно ухо влетает, в другое вылетает. Очень не нравилось. Ей требовались для общения люди высокоразвитых цивилизаций. Или построений.
Иногда с ней делились: «А вот в наше время была другая музыка. Мелодичная, красивая. Без всякого бестолкового современного «бум-бум-бум». Она желчно усмехалась: «Раньше мы слушали красивое пение, теперь же я испытываю папино терпение».
Правда, она любила разное. Отовсюду.
«И я пел десять лет и, наконец, стал известным лицом… в кругу друзей, – прибежало на ум. – Как сказал Гребенщиков».
За окном. Он собирался зайти за ней. Но она опередила.
«Да, женщина, – бросил он себе с горечью, но и с самодовольством опытного человека, глубоко изучившего жизнь. – Чему удивляться? Ведь это их миссия становиться поперёк дороги. Сейчас я её сплавлю».
Гелли растерянно смотрела на его неприязненное лицо (А. Грин).
– Заедем к моим друзьям, – сказал Лад. – Ты не против?
– Нет. Но уже поздно по гостям ходить.
Полуулыбнулся. Ладо даже преобразилась в ручную и покладистую.
– К тому же со мной… – Ладо кивнула на Карину.
– А это ничего, – Лад успокоил её.
– У вас так принято, да?
– Да. После десяти, часов до трёх.
– Ого! Ну и режим. Я в это время спать предпочитаю, – Ладо высказалась принципиально.
– Однажды я, – захотела рассказать Карина, – ночью проснулась, а там папа…
– Да-а, – протянула Ладо испуганно, она знала об истоках порока её отца, видела их про себя.
Бросила смущённо-насмешливый взгляд на Лада. Его лёгкое любопытство и неудовольствие. Недоразумение неловкого положения.
– Лад, – Ладо сказала с незаурядным спокойствием, – ты не злись. Ладно?
Её непроизвольная рука у него на колене.
– Я же понимаю, – ласково добавила Дивия. – С кем не бывает?
Не в оправдание сказала. Часто было.
– А что, со мной тоже будет? – Карина генетически уклонилась.
– Нет, – вмешался он, – с девушками такого не бывает.
– Бывает. И девушек это не обходит стороной. Пьяная женщина – это то же, что мужчина- дурак в трезвой реальности, – Дивия не удержалась.
– Диана, – сказала Тоня, прочитав данный отрывок, – пообещай не презирать меня.
В тоне Тони было что-то жалкое.
Диана сказала:
– Ну, ладно. Я постараюсь.
То есть сделаю вид.
Она не могла упомнить всё, что когда-то где-то написала.
– Ну, в общем, Ладо правильно говорит, – Лад согласился – надо же. – Но чего-то она больно жестока.
– Особенно к себе, – с гордостью отозвалась она.
– Не знаю, – сомнение Лада выразилось в том, что он остановился на красный. – Предстоит узнать. А тебе на будущее: у нас тут особый менталитет. Но, понимаешь, и в питейном деле существуют нормы. Нужно знать меру.
– Кто бы говорил, – проворчала Ладо.
– Совсем, совсем нельзя? – Карина удивилась.
– Ну, по праздникам, – пошутил Лад, – можно.
– Ага, – пробурчала Ладо, – а праздники чуть ли не каждый день – менталитет же особый.
– Я не так выразился, – Лад исправился.
– Ну и хватит, – Ладо прервала его. – Она ещё маленькая. Ей далеко ещё, ей после расскажут.
– Хорошо, – Карина согласилась с Ладами.
– Она тебе на примере покажет, как действует спиртное на организм человека. Точнее, на женский.
– И совсем не смешно, – Ладо обиделась.
– Тем более, что мы приехали, – закончил Лад. – Пойдём со мной.
– Вот и не пойду, – Ладо завредничала.
– Почему?
– Потому что. Неудобно, – и засмеялась. – Если ненадолго, а то у меня менталитет обособленный.
– Хорошо, – сказал Нок. – Вы можете ехать со мной. Но, предупреждаю, я человек мрачный и не кавалер. Со мной едва ли вам будет весело (А. Грин).
Вероятно, собирались ужинать. Ладо как раз проголодалась.
– Вы специально, что ли, к столу? – Друг в шутку.
Он выглядел по-настоящему гостеприимным. Ладо не ожидала. Он прямо-таки сиял.
– Вы в порядке? – отчего-то он обратился к Ладо.
– Я – в полном, – она смутилась самую малость.
– Да, – продолжил Лад, – только поужинаем и уйдём.
Друг проводил народ в комнату. Оттуда неслись навстречу детские голоса.
«И одинокая мигрень – подруга дней моих, меня любила целый день за двоих», – Ладо потёрла висок.
Болело слева. Как чаще всего. Окружающее – какое-то расплывчатое. Несколько нереальное. Однако пришлось очнуться. Когда вошла женщина. Со светлыми волосами. Очень красивая.
«Ничего себе, – Ладо чуть ли не присвистнула. – А что она могла найти в этом Друге?»
– А это… – он представил, не объяснив, кто она.
Потому что не имел понятия, как это сделать.
– Сегодня я – Ладо.
У неё нет ослепительной красоты. Внешней оболочки.
– Привет, – Ладо тайно улыбнулась. Больше глазами.
Светловолосая тоже. Но свободнее.
Ладо признала за ней родственное.
Несмотря на возражения, она отправилась помочь ей. У мужчин был разговор друг к другу.
Они разговорились. Ладо умела и увлечь, и увлечься.
– Ты очаровательна, – поделилась Светловолосая.
Ладо улыбнулась. И опровергла:
– Я вредная.
– Не думаю, что это твоя единственная характеристика.
– А вот твой друг с тобой не согласился бы. Он меня терпеть не может.
– Наоборот. Простая ревность. Чистая психология.
– Ты психолог?
– Почти.
– А, ну тогда скажи, кто я по темпераменту.
– Меланхолик.
Ладо засмеялась.
– Я так и знала. Даже Лад сперва запутался.
– Значит, холерик.
– Но меланхоличный. У меня своя точка зрения по вопросу о темпераментах. Как-нибудь расскажу потом.
– А почему не сейчас? Каковы основные принципы? Концепция?
– Неужели ты серьёзно отнеслась к моим словам? – Ладо всех и вся подозревала – в лицемерии.
– К холерикам нельзя несерьёзно относиться.
– Да какие концепции? Я вообще против наук разных, – Ладо забыла о подозрениях. – Я бы хотела поучаствовать в эксперименте. В каком-нибудь исследовании о болезни ХХ века – фанатизме. А то я не могу написать свой «Взгляд с экрана».
– Это… про…
– Я отнесу тарелки, – предложила Ладо.
«Романтично! – съязвил про себя Нок, отталкивая веслом лодку. – Моему мёртвому сердцу безопасны были бы даже полчища Клеопатр, и вообще о сердце следовало бы забыть всем» (А. Грин).
Лад посчитал, что пора идти домой. Ладо предпочла бы остаться. Теперь. Но своё желание она ничем не высказала.
Лад встал перед ней. Она приподнималась на носки. Выглядывала из-за его плеча. И радостно улыбалась.
Непонятное предчувствие – о себе любимом и о ней.
Как буду в Питере в следующий раз.
Зацелую.
Приступ смеха.
Поэтами рождаются и становятся. Такие дела.
– Иногда лучше молчать, чем говорить, – Светловолосая предупредила Друга небольным ущипновением.
– Иногда лучше жевать «Stimorol», чем говорить, – Ладо предложила телевизионную версию.
И Лады вышли.
С присутствием женщины Нока примиряло его господствующее положение.
Её деятельной душе требовалось, хотя бы мысленно, делать что-то.
– Час ночи, – сказал он, подставив к спичке часы. – Вы, если хотите, спите.
– Но как же руль?
– Я умею управлять вёслами, – настоятельно заговорил Нок, – а от вашего сонного управления часа через два мы сядем на мель. Вообще я хотел бы, – с раздражением прибавил он, – чтобы вы меня слушались. Я гораздо старше и опытнее вас и знаю, что делать. Можете спать.
– Вы… очень добры. Если нужно будет, пожалуйста, разбудите меня.
«Неужели думаете, что не разбужу? Ясно, что разбужу. Здесь не гостиная, здесь… Как они умеют опутывать паутиной! Это всё инстинкт пола, – решил Нок, – бессознательное к мужчине» (А. Грин).
– Тебе что-нибудь привезти? – Лад неожиданно для себя поинтересовался.
Ладо – вся обратилась к нему. Мужское внимание обязывает.
«Если скажу, чтобы он привёз мне то, пятое, десятое? Я же максималистка. И он подумает? – задалась она вопросом. – Если аленький цветочек – у него получится шутка».
– Мне – ничего. Не нужно. Сам приезжай поскорее, – Ладо говорила второпях, чтобы не перемениться.
Ладо говорила второпях. Не очень правильно. У неё – проблемы с земными языками.
Лад не поверил. Поправлять тоже не стал.
– Девушки особенно любят получать подарки.
– Угу, подношения, – она кивнула.
– Им всегда что-то нужно. Всегда чего-то хочется.
– Это другие жаждут, а не я, – Ладо уже отвлеклась на девушку нетяжёлого поведения. – Взять бы у неё интервью.
– Ну, разумеется, – Лада не задело её мимолётное исчезновение.
– Вы спите? – спросил Нок.
Ответом ему было нечто среднее между вздохом и сонным шёпотом.
– Ну и довольно о ней, – сказал Нок, бросая спичку. – Когда женщина спит, она не вредит.
Он вновь задумался о печальном прошлом. Ему хотелось зажить, если он уцелеет, так, чтоб не было места самообманам, увлечениям и раскаяниям. Не так ли увенчанный славой и сединами доктор обходит палату безнадёжно больных, сдержанно улыбаясь всем взирающим на него со страхом и ропотом?.. Думать о приговорённых, так сказать, бесполезно. Они ему не компания.
«Ну, что же, – враждебно подумал он, – не воображаешь ли ты, что я попался на эту нехитрую удочку? Что я раскисну под твоим взглядом? Девчонка, не мудри! Ничего не выйдет из этого» (А. Грин).
Дверь открыли. Свет не зажгли. Кота чёрного пропустили. Он спрятал глаза. Юркнул внутрь. Замирая, направился в комнату Карины. Шмыгнул под кровать. Притаился до того момента, пока всё не успокоится.
Карину оставили в Карине. Убедились, что все правила соблюдены. И отправились дальше.
Кот выбрался из-под кровати. Мягкой поступью по коврам – полновластный хозяин. Он вернулся после долгого отсутствия. Всё по-прежнему. Миску свою не нашёл. На кухне не нашёл.
Зато – дух незнакомки. На месте прежней женщины. Которую он, кстати, недолюбливал.
Кот сидел у кровати, где спала Карина. Несколько минут назад он, как собака, обнюхивал комнату. Не осмелился прыгнуть на кровать. Она испугается и переполошит всех остальных. Догадывается ли она о своих поучительных путешествиях?
Если рядом с Ладо – кот спокоен. Как было бы уверенно тому, кто приютил его ещё котёнком.
Чёрный кот верил в возможность совершенства.