В который раз, когда задумываюсь, почему я вышла за тебя замуж, мысль неизменно ведет меня к богу.
Да, заболела я, конечно, потому что вышла за тебя замуж, но это случилось бы в любом случае, будь со мной рядом - мужчина. Мои собственные лейкоциты, энергетически отвечающие за мужскую энергию во мне, всё равно начали бы уничтожать мои другие клетки. От аутоиммунного заболевания я не ушла бы в любом случае, потому что давно пришла пора влюбиться, выйти замуж, и начать обижаться в непонимании. Во мне неизменно возникло бы ощущение обиды на мужчину – это всё равно произошло бы. На обижалась почти до смерти. И тогда и теперь я понимаю, что только ты смог бы меня вытащить с почти того света, только тебе это было бы под силу. Никто другой не смог бы меня спасти, даже не в силу отсутствия средств, что ты вытащил, откуда только можно и нельзя, дело даже не в деньгах, твой дух не дал мне сломаться, и операция состоялась и всё получилось. Только ощущение силы твоего духа давало мне силы. Я ощущала, что ты безумно хочешь, чтобы я выздоровела, я не видела твоих слез обо мне, я лишь ощущала их - в тебе. Как-то на мою фразу, что никто не поймет до конца, что мне пришлось пройти с этой болезнью, ты сказал вдруг, что ты сам проболел всем этим со мной. Ты тогда болел, как и я, и, несмотря на это, ты тащил меня на себе, будучи сам уже больным всем этим через меня.
Когда я вчера вышла из метро и сказала тебе о стоимости театральных билетов, что уже забронировала для нас и тебе необходимо их выкупить, ты посерел от злости, но опять-таки от злости не на меня, от злости на ситуацию. Я прикрытая большим козырьком кепки, шла и широко улыбалась, потому что по твоим слабеющим репликам, уже понимала, что билеты будут, и то, что я хочу увидеть – обязательно состоится, и ты будешь рядом, потому что ты – это ты, а я – это я. Помню - наш сравнительно недавний поход в лютеранскую церковь, слушать орган. Даже подходя к церкви, ты всё твердил скорее уже себе, что не пойдешь туда, но я-то знала, мы пойдем туда вместе. И действительно ты был рядом, когда со мной приключилась фантастическая реакция во время звучания этого изумительного инструмента. У меня вдруг полились слезы, причем не тихие слезы, мне почти рыдалось. Плечи мои тряслись, и больше всего я боялась потревожить людей такой своей бурной реакцией. И уже каждый аккорд, я ждала со страхом, я почти силой заставляла себя сдерживаться, и всё равно начинала рыдать. Дочка в растерянности, было, попыталась как-то утешить меня, а ты, сделав той знак, чтобы она не тревожила меня, просто тихо пережидал эти мои слезы. Я рыдала и не могла понять, о чем же я так горюю. Мысль об ушедших близких даже не приходила мне тогда в голову, я оплакивала будто всё человечество, а не кого-то отдельного. Меня захватила какая-то стихия, и уносила через трубы этого органа будто в миры параллельные, откуда я и взирала на это человечество, и жалела его, именно человечество, а совсем не себя, ведь я была где-то Над – в другом мире, а не С ним. А потом когда мы шли домой всем было как-то неловко, даже смотреть друг на друга было трудно, во всяком случае, мне. А потом ты тихо спросил меня, о чем я так плакала, а я и не знала тогда, что ответить. А бог его знает, так включились слезы и всё. Как тогда, на том концерте духовной музыки с теми бесчисленными виолончелями. Именно тогда я поняла для себя, что виолончель – единственный инструмент, что может меня вырвать из реальности, и толкнуть во что-то неведомое, а оказалось, что и орган может вырвать.., да и человеческий голос тоже… Подобная реакция была когда-то в юности, когда я слушала "Бразильскую бахиану " Вила Лобоса в исполнении Галины Вишневской, правда там опять включилась виолончель. А теперь вот – орган…
А сейчас мне снова хочется его послушать, но я боюсь опять своих безудержных эмоций. Ведь это всё - во мне, и оказывается неглубоко во мне, оно - на поверхности, и надо совсем немного, чтобы поднялся душевный шторм. Вот так и живу всегда, сдерживая этот душевный шторм, через проявление которого можно увидеть, что я – почти душевно больной человек, если мне так больно бывает. Бывает, и часто бывает… Но я стараюсь не проводить этих неглубоких душевных раскопок и уж тем более глубоких. Но ты уже выкупил эти чертовы билеты в театр, на душевные страдания, переданные Достоевским. Купил, и опять утверждаешь, что ни за что не пойдешь со мной туда. Пойдешь, куда ты от меня денешься, пойдешь. Я снова произвожу в себе душевный раздрай, поскольку будет там он, мой самый любимейший артист на свете – Константин Райкин. И смотреть на его мимику, видеть его игру – непередаваемое наслаждение, и пусть это будет Достоевский, и будут его страдания, когда во мне своих – через край, но если ты будешь рядом, несмотря ни на что, мне будет хорошо. И пусть будут эти уже ожидаемые мной слезы, пусть!
А ночью, когда ты, ворча уже беззлобно выговаривал мне за эти билеты, я широко улыбалась, и благодарила темноту, скрывающую мое лицо, и мне было хорошо и покойно, потому что ты – рядом.