ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ мини-ДРАМА
Сегодня я уже знаю, что как бы плохо мне не было, как бы сильно я не плакала, не рыдала -ты не подойдешь, ты не проронишь ни слова, ни звука и даже любопытного взгляда не бросишь в мою сторону.
Потрясающая выдержка.
Наверное, ты гордишься собой.
Я успокоюсь сама. И это я теперь тоже уже знаю. Выбросив со слезами все эмоции и переживания, накопившиеся в душе за долгие месяцы, я обязательно найду в себе тот скрытый резерв, ту опору, на которую смогу опереться, чтобы жить дальше.
За последние годы я хорошо научилась анализировать свои чувства и действия. И сегодня я плачу не для тебя. Вот уж точно нет. Сегодня я не пытаюсь неосознанно своими слезами «достучаться», «докричаться» до тебя, как это часто бывает у женщин, и как это часто было у меня раньше. Сегодня я не прячу за слезами и плохим самочувствием не сказанные тебе слова. Сегодня на твои раздраженные вопросы я прямо говорю: «мне страшно, мне нужна помощь». Мне, действительно, плохо и невыносимо. И нет сил больше держать это в себе. Слезы льются сами собой, будто от мощного накала эмоций во мне сорвало гигантскую трубу терпения. И сегодня я не жду от тебя жалости и помощи.
Но ты….
Я сижу и думаю – почему так? Что заставляет вас, мужчин, быть такими холодными? Хотя, наверное, такое случается и с женщинами....
Раньше я списывала все на твою черствость, жестокость, на твое отношение конкретно ко мне. Но вряд ли это так.
Сейчас, когда я сижу в темноте на нашей супружеской кровати рядом с тобой и горько рыдаю, ты, как обычно, в подобных случаях, резко говоришь, что все это не вовремя: «и чего ты завелась на ночь глядя?!» Можно подумать, что где-то в твоем графике есть такой пункт: «Жене плохо, надо пожалеть». А сейчас я плачу не по расписанию, как в той детской сказке про «Кошкин дом». Ты отворачиваешься, и всем своим видом игнорируешь моё отчаянное состояние. А я, утирая слезы, думаю не о том, какой ты жестокий и черствый. О нет! Глядя как по стене пляшут ночные тени, я впервые в жизни думаю, совсем о другом.
Мне безумно интересно, что ты чувствуешь сейчас? Вот прямо сейчас, когда твоя жена, с которой ты прожил столько лет, и которой ты даже говоришь иногда «люблю», так искренне и одержимо рыдает, когда она говорит прямым текстом «мне страшно, я боюсь», что чувствуешь ты сейчас? Что так старательно скрываешь ты за натянутой безразличной позой, за этим ледяным молчанием и напускным равнодушием?
Я ни за что не поверю, что плачущий человек, который находится буквально в десятках сантиметров от тебя не вызывает в твоей душе никаких чувств. Не трогает в тебе никаких струн. Нет, я не верю. Более того, вся твоя застывшая поза говорит об обратном – там, под стянутыми в комок мышцами, под немой маской молчания ты переживаешь огромную и с трудом контролируемую гамму чувств. Что это за чувства?
Я сижу к тебе спиной, но ощущаю каждой своей клеткой твое напряжение. И твое раздражение.
И я уверена, что за всем этим спряталась не злость, нет. Не черствость. Не жестокость. Наоборот, там, под этим ледяным панцирем ты спрятал самую большую твою слабость - страх. Безумный не осознаваемый панический страх маленького мальчика, который вдруг остался без мамы. Конечно, ты не можешь меня пожалеть. Как испуганный до смерти беззащитный ребенок может пожалеть кого-то?
Когда мне плохо, ты остаешься один на одни с этим миром. Как маленький малыш, чья мама вдруг потеряла сознание и упала на пол без чувств, плачет и отчаянно злится на маму, так и ты едва сдерживаешь внутренний крик ужаса и злишься на меня. Господи, как же тебе сейчас страшно! Так страшно, что я перестаю плакать, думая об этом.
Одна моя пациентка возненавидела умирающего отца, который до этого момента был ее главной опорой и поддержкой в жизни. Все ее нежные чувства к нему растаяли в один миг, и она оставила его умирать одного в больнице, много лет еще не желая вспоминать о нем и злясь на него из-за каких-то нелепых мелочей. Понятное дело, что не эти мелочи стали истинной причиной ее злости, а страх, все тот же страх остаться один на один с этим миром. И, конечно же, подсознательно она винила отца за то, что он так не вовремя умер, и ей пришлось остаться одной, самой решать свои проблемы и нести ответственность за свою жизнь.
Известный психотерапевт Ирвин Ялом в одной из своих книг приводит в пример пациентку, которая, когда стало плохо ее матери, перешагнула через нее и ушла в другую комнату не столько за тем, чтобы позвать на помощь, сколько затем, чтобы не видеть чужую боль и не думать о собственной смерти.
Так и ты, раздосадован, что мне так не вовремя стало плохо. Мои жалобы и слезы для тебя – это красная сигнальная лампочка, которая предупреждает – я рискую остаться один, и мне придется как-то справиться с этим, а как? Ты жестко пресекаешь любые мои попытки быть слабой, требуя от меня адекватности и мужества, ведь иначе ты становишься беззащитны перед этим миром, ты становишься неразумным испуганным ребенком, и главное твое чувство – это СТРАХ. Моя физическая и душевная боль, и мой страх перед ней напоминают тебе о собственном страхе – таком огромном, непознанном и запрятанном глубоко-глубоко в бессознательное - о страхе собственной смерти.
Наверное, ты не виноват в этом. Это выше и сильнее тебя. И до тех пор, пока ты не заглянешь внутрь себя и не столкнешься лицом к лицу с этим страхом, пока не назовешь его по имени, пока будешь уверять меня, что ты абсолютно спокоен и тебе все равно плачу я или нет, до этих пор ты ничего не сможешь изменить.
Наверное, я должна не сердиться, а пожалеть тебя. Спрятать навсегда свои слезы, вспомнить, что мне уже давно не 16 лет (будто в 37 лет не бывает ни больно, ни страшно!), погладить тебя привычным ласковым материнским жестом по голове и сделать все, чтобы ты больше никогда так сильно не волновался.
Но что я буду делать завтра?
Завтра вечером, когда ты обнимешь меня, когда проведешь рукой по моему бедру и всем своим видом покажешь, что ты готов к сексу… Как я, такая взрослая женщина, смогу заняться сексом с ребенком?