НОЯБРЬ
Русский путь
(Окончание)
Лишь только в той учебной старой книге
Я всё прочёл о Боге – Высшем Духе,
Простом, несложном, нематериальном,
Превечном, бесконечном, бестелесном,
Всезнающем, разумном, всемогущем,
Всепроникающем и всеохватном,
Создателе Земли и Человека,
И ангелов, и всех глубин вселенских.
Лишь только в той учебной старой книге
Я прочитал о Боге – Высшем Духе,
Законам всё премудро подчинившим
И промыслом творения объявшим,
Так, что ничто в бескрайнем Божьем мире
Без воли Всеблагого не случалось
И не случается, и не случится.
Впервые я читал о триединстве,
О трех извечных Ипостасях Бога,
Которые едины и различны
И суть – Отец и Сын, и Дух Святой.
И как они извечно пребывают
В довольстве и в блаженстве, и в любви.
И как от преизбытка благодати
Создать решили новый мир, который
Познать бы мог всю силу и всю прелесть
Божественных любви и доброты,
Да вот гордыня ангела Денницы
Единый мир безумно расколола,
И вот бунтарь и перестройщик первый
Увёл от Бога ангелов отпавших.
И появилось зыбкое безверье,
Которое однажды захлестнуло
И первых, Богом созданных людей.
И вот оно – безумное начало
Всех наших бед земных и всех болезней,
И всех великих наших неудач...
С печалью в сердце
я читал
о том, как
В непослушаньи предки наши пали
И как безверье резко положило
Бессмертию карающий предел;
И мир безумный, жизнь порвавший с Богом
Своими горделивыми руками,
Уже никак не мог соединиться
С Отцом Небесным и Отцом Земным.
И потому, что человек греховный
Уже не мог сам справиться с грехами,
Кому-то на себя греховность эту
Понадобилось взять, и согласился
На этот страшный бескорыстный подвиг
Бог Сын, с Небес сошедший к нам на землю
И в горестных мучениях пронёсший
За всех за нас кровавый тяжкий крест...
Так были спасены мы, и за это
Должны мы были бы, по всем понятьям,
Христу-Страдальцу ноги целовать.
Но как низка неблагодарность наша! –
Мы забываем, снова забываем
О радостном, святом своём спасеньи,
И снова отдаём себя безверью,
И лишь тогда к Спасителю идём,
Когда болезни или неудачи
Собьют с дороги, в грязный ров уронят
И с головой в трясину окунут...
Да что уж там, читатель мой любезный! –
Я первый каюсь в этом.
Вот познал я
И всей душой воспринял – жизнь нам строить
В одном стремленьи к Богу надлежит:
От всех страстей отречься, отрешиться,
От всех земных мечтаний и стремлений,
Которые от заповедей Божьих,
Как от Земли границы Мирозданья,
На бездну бездн пустынно отстоят.
Постиг, пусть запоздало, что нам надо
В день по сто раз смирять свою гордыню,
Молиться за грехи свои, которых,
Наверное, не меньше, чем микробов
(С микробами когда-то Вознесенский
Сравнил ночные звёзды, но, пожалуй,
Грехов земных не меньше, чем микробов
И звёзд небесных, если взять их вместе).
И надо, а точней – необходимо
Как можно чаще в Божий храм ходить,
Порочным сердцем к Небесам стремиться.
А присмотрюсь к себе и снова, снова
Одни грехи в душе понурой вижу
И с горькою тревогой отмечаю,
Что от былого своего безверья,
От жизни гордой и себялюбивой,
В которой корень всех моих падений
И всех больших и малых неудач,
Увы! – пока от этого безверья
Ушёл всего на шаг, – да и ушёл ли?..
Вот я уже и тёщу, видно, Богом
Мне посланную для смиренья духа,
Для умаленья и уничиженья, –
Назвал в минувшем лунном октябре
Второю матерью,
а нынче утром
Вновь с ней рассорился, вновь поругался
По самому простому пустяку...
Ну, где же сил-то взять, великий Боже?!
Почти все тайны я постиг, а вот ведь
Бороться с пустяком сноровки нету,
И не сноровки даже, а смиренья.
Где взять его? –
Помилуй!
Подскажи!..
А Пушкин в затемнённом кабинете
На простынях истерзанных метался.
Боль от ворвавшейся в брюшную полость
Пчелы невинной – пистолетной пули
Всё тело, как щипцами, разрывала.
И душу жгучая терзала совесть:
Зачем он на дуэль Дантеса вызвал?
Ведь это против заповедей Божьих,
А он их так легко и зло нарушил...
Скорей, скорей письмо писать царю,
Он милостив, он снизойдёт к поэту...
И срочно за свещенником послать,
Чтоб исповедаться и причаститься,
И испросить последнее прощенье...
Вот входит секундант, но он с вопросом:
– Не поручить ли отомстить убийце? –
И Пушкин незнакомо как-то вскрикнул:
– Нет, нет!
Какая месть?
Ведь сам я,
сам я
Во всём виновен.
Бедного Дантеса
Прощаю.
И хочу лишь одного –
Все замолить грехи.
И умереть
Христианином... –
Просит он перо
С бумагою. И побыстрей послать
За батюшкой...
И вот священник входит.
Внимает раскалённым и глухим
Больным словам поэта. Причащает...
И Пушкин вдруг притих. И прояснилось
Лицо его. Потом скрестил он руки
И к Господу душою отошёл.
И светлый старец с белой бородою,
И ангелы сверкающею свитой
До самого Господнего Престола
Великую сопровождали душу...