Зеленые почтовые ящики в подъезде темнели слегка проржавевшими коричневыми завесами, несколько коробились их тонкие жестяные дверки, покосившись от немилосердного открывания нерадивыми хозяевами или так, любопытными. Иногда замки отлетали и тогда зияли пустые провалы зрачков, будто из этого ящика удалена самая интимная деталь, и в прорехе белеют квитанции, счета, иногда письма. Газеты и журналы квартиросъемщики выписывали довольно редко. Это когда-то по улицам ходили усталые толстые тетеньки с такими же толстенными потертыми коричневыми сумками. Теперь почтальонши пробегали налегке, никто особо не утруждал себя печатной информацией. Проще было нажать кнопку пульта, и ты в мире новостей, событий, всех рас и регионов.
Юля, как и многие, открывала ящик только в конце месяца – забрать счета. В это раз её поджидала неожиданность. В проеме голубел конверт продолговатой формы, которые ей почему-то с детства нравились больше всего, вероятно оттого, что встречались реже и казались несколько особенными.
Поднимаясь в лифте, она при всем своём нетерпении не стала распечатывать письмо. Хотелось удивиться этому в спокойной, несуматошной обстановке. А она уже чувствовала: это странное, неожиданное послание, должное удивить.
«Моя Люлька,
Пусть это будет для тебя неожиданностью, но мне срочно нужно было кому-то напомнить о себе, даже нет, не так, вспомнилось детство, а в детстве самое яркое воспоминание – это наши общие мысли, и снова не то, знаешь, вероятно, я разучился писать письма, да ещё в прошлое, да ещё человеку, о котором знаю всё, но, тем не менее, продолжаю думать, что мог бы знать и больше.
Отчего-то при мыслях о тебе всплывает запах, причем именно сначала начинает пахнуть дымом и медом, а потом возникает видение высокой-высокой травы, и кроме этих тонких стебельков и прозрачного неба с огромными белоснежными кучами, постоянно меняющими свои облики, ползущими то на восток, то на юг, то на запад, кажется в мире больше ничего и нет.
— Найди среди них волка…
— Может быть то….или нет, вон то…
Пучеглазые стрекозы зависают вертолётами, отливая сине-зелеными лучинками на солнце. Но больше, конечно, досаждают кузнечики, щекотливо перескакивающие по обнаженным рукам и ногам.
И ещё вспоминаются бабочки, которых нещадно сушили и сдавали в конце лета, как отчет о проделанной работе по изучению родных мест. Почему-то тогда их было, ничуть не жаль. Жаль стало сейчас. Стал замечать – бабочек-то почти не осталось. Говорят плохая экология. Но мне отчего-то думается, что это мы их тогда перевели на никому ненужные отчеты о краевидах.
У меня нет здесь адреса, так что может быть следующим письмом.»
Прочитав, она встала и подошла к окну. Раньше из него отрывался вид на поле и лес, но теперь окраина разрослась до новостроек прямо под окнами квартиры – можно только наблюдать за соседями по несчастью, которые день и ночь вынуждены лицезреть такие же квадратики с чужими тенями в своих окошках.
Юля долго смотрела в одну точку. Мыслей ни о чем не было. Слева за окном коричневела высокая сосна. Надо же, подумалось, совсем недавно она была зелёной. Отчего это она умерла?
О письме том забылось, как о случайной встрече со старым знакомым, которого выхватил твой взгляд из толпы, мелькающей за окном автобуса. Радуешься, что человек жив, вот идет себе не спеша по улице, улыбается встречным красоткам, и даже не представляет, что всего-то стеклышко отделяло вас от встречи.
Но случилось второе чудо, пришёл еще один такой же голубоватый конверт, только уже той почти квадратной формы. Обратного адреса не было – на это получательница теперь сразу обратила внимание.
Но ностальгия в нем была всё той же. Имеет ли смысл пытаться разделить с кем-то воспоминания? Ей раньше чаще вспоминалось другое, но эти образы, навеянные письмом, изменили ориентацию памяти на новые маячки.
«Дорогая моя,
Начало заметь несколько неожиданно для меня самого, но написал автоматически и портить не стал. Может ты мне действительно дорога?
Как крупица, или морской камушек, случайно привезённый когда-то с побережья, но не имеющий особенной цены, однако ж рука отчего-то не поднимается выбросить. Дорог ли он, да и нужен ли в принципе. Можно пойти в магазин и купить самую фантастическую ракушку, но хочется отчего-то подержать в руках именно этот. Ракушка красива, можно долго рассматривать и изучать при желании, но когда берёшь в руки тот, то от холодного камня идёт тепло. Понимаешь, что самовнушение, но тебе-то всё равно. Человек, когда она один на один, сам себе может внушить что угодно и поверить в это свято. Самоликвидация. Если у тебя не осталось привязок к этому миру, хочется думать, что пишу тебе не только с целью наладить ниточку в пространстве, которая не даст окончательно оторваться от реальности.
Сегодня шёл и, внезапно, для себя купил ландыши. Мне некому совершенно их подарить, так и принёс домой, поставил в какой-то подходящий бокал, так как неожиданно у меня не оказалось вазы. Кстати, ваз получается надо иметь несколько, так как ваза для ландышей явно не подойдет для хризантем. А что кроме ландышей и хризантем ты бы захотела поставить в доме?
Белые шары и белые колокольчики – это может быть тягой к свету. В полярной ночи больше всего хочется солнца, но когда светло и хочется света – отчего так может быть? Помнишь, они приходили в сиянии, говорят, оттого, что так проще всего скрыться от назойливых глаз. Не в темноте – черной кошкой, напротив, в белом-белом ослепляющем свете.
Иногда от его нестепимости до серого болят глаза. Странно нестерпимый свет.
Думаю, ты сразу обратила внимание – адреса по прежнему нет.»
Действительно обратила, и правда, что сразу. Странно только одно, откуда это может быть: если сейчас не сезон ни на ландыши, ни на хризантемы. Другой часовой пояс, или пояс других пор года? « Вначале было слово, которое было пароль, и слово было у бога, кому же ещё и владеть паролями, и пароль был – Бог» она вспмнила эти строчки недавно у храма, когда один молодой человек настойчиво пытался дознаться у прихожанок имя Бога. Но те никаких таких непроизносимых имён бога не знали. Крайне удивлялись и считали, что свечки вполне достаточно, только купи потолще, не жадничай, напутствовали они разочарованного искателя сокровенных знаний.
А может они на то и сокровенное, что для адептов одной крови, а всем прочим так, пройти мимо и не заметить.
Стала ли бы я ему отвечать – знай адрес?
В одном старом анекдоте, когда спорили священник и атеист, речь как-то шла о закономерностях: человек трижды падал с крыши девятиэтажного дома и оставался жив. Первый настаивал что это чудо и в первый-то раз, а с каждым повторением – всё боле бесспорное. Но атеист не сдавался: случайность, совпадение, привычка – в конце концов.
Третий конверт можно было посчитать привычкой.
«Послушай,
Четвёртый концерт Стравинского для скрипки и фортепьяно, не находишь, что одной скрипке не хватает торжественности и героизма, а фортепьяно без скрипки немощное состарившееся существо, провожающее свои последние закаты и восходы, может быть ночи, в которых оно смущается своим одиночеством. Но никак не может восторжествовать, боясь открыть душу, если у него ещё есть душа. Или допустим сердце. Есть ли у него сердце? Как ты думаешь: способность плакать – говорит «за», или только констатирует физиологический процесс в организме? А, может он просто хочет казаться таким как все – способным быть человеком, зачем ему это вдруг могло понадобиться другой вопрос? Но ведь не исключено, согласись…
Я помню многое из нашего прошлого: как ты боялась ребенком спать у зеркала, оттого что, просыпаясь, видела движение в зазаркалье. Видимо на все нужна привычка. Однажды тебе стало всё равно, что зеркала – это длинный-длинный коридор чьих-то глаз. Чужих и холодных, насмешливых, пропускающих сквозь тебя ледяные блики амальгамы.
Можно ли составить психологический портрет человека, имея перед собой только его отражение в зеркале, а если у него два зеркала и он между ними- то какой из портретов верен? А имея только зеркало, которое его когда-то отражало, можно? Что помнит холодная стеклянная поверхность о мелькавших в ней видениях?
Я буду проездом в вашем городе. Мы можем встретиться. В том парке у излучины реки.
Время ты знаешь.»
Может действительно есть возможность встретиться с прошлым? Она понимала, что время на раздумье есть. Срок вполне приличный. Да и обязать ни её, ни его это свидание уже ни к чему не может – была ностальгия к детству, но никак не к личному общению.
Тем не менее, Юля постаралась выглядеть как можно лучше, женское интуитивное желание не сдаваться на милость времени. Она отправилась на встречу чуть раньше, нет, никаких таких мыслей специально придти пораньше, чтобы не опоздать, к чему она иногда была склонна, разумеется, не было. Пройдя по деревянному мостику, она миновала место встречи, решив подождать в сторонке. Мамы катали малышей, бабушки кормили с рук внучат, с грязными, извозьканими на прогулках, ручками, дабы те не занесли инфекцию с немытых рук в желудки, крошки собирали голуби и вороны, держась друг от друга на удалении.
Он появился неожиданно, так как Юля отвлеклась каким-то пустяком и пропустила это момент. Он был всё так же хорош. Возможно, она бы и не узнала его – если бы не поджидала специально. Сомнений не стало окончательно, когда мужчина, осмотревшись, присел на ту самую скамью первую от мостика. Юля поправила шарф на шее и двинулась к месту свидания: «Надо же, как хорошо, всё ж таки, что есть ещё к кому пойти, кто помнит твой детский портрет»
Присевшая рядом на ту же скамью девушка показалась отчего-то знакомой. Где она могла её видеть? Более медленным шагом от неожиданности положения Юлия прошла мимо скамейки с этими странным образом знакомыми ей людьми.
— Я так обрадовалась, когда получила, наконец-то, от тебя эту весточку. Мне столько нужно тебе рассказать, – щебетала эта молодая интересная женщина, а ландыши в её руках дрожали белыми колокольчиками, выдавая её нетерпение и радость.
— Как же я истосковался по тебе, - улыбнулся старый знакомый этой трепещущей своей собеседнице, когда Юля проходила рядом с молодыми счастливыми людьми, которым ни до кого не было дела в целой вселенной в этот миг.
«А она всё так же хороша, и даже чем-то похожа на меня в юности», - думала Юлька, проходя по деревянным половицам мостика в обратном направлении. Жаль, что помнят нас не те, кого бы хотели встретить мы: «где холодеет кусочек огня, а у огня ожидают, представьте, меня».