Незримая грань. Глава вторая

Галина Соляник
   - Н-и-и-и-н-а-а-а!!! Ау!! Я на лужайке, у реки… Ау!!!

   - Иду!!!

   Нина торопливо сняла обувь, закатала выше колена синее трико и шагнула в узенький проем в колючем терновнике. Сделала шаг и поняла, что почва  под ее ногами была Живой, отзывающейся на каждое ее движение, как в черную кровь земли ступила босыми ступнями.

   Пробираясь сквозь узкий проход в густых кустах,  Нина делала шаг за шагом, каждой клеточной своего естества сливаясь, вливаясь, взаимодействуя глубоко-глубоко с чем то сильным и таинственным внутри себя, и снаружи одновременно, с чем то,  что можно назвать глубиной памятью своего рода…

   Косынка ее была сбита на бок, лицо зудело от многочисленных комариных укусов, на белых плечах алели царапины от колючек терновника, шершавых плетей хмеля, цепких малиновых стеблей. Икры ног были докрасна исхлестаны стеблями крапивы, стопы ног ломило от ледяной ключевой воды.  На все эти внешние - колющие, обжигающие, леденящие касания  отзывалось, что-то внутри нее, соприкасалось, соединялось, сливалось, и совпадало, как если бы штрих код рода был опознан и активирован в эту минуту. Наружу рвался ком из мешанины эмоций, хотелось реветь и орать от счастья одновременно. 

   Всего-то, каких то десять шагов, а словно родилась, заново. Может быть, вправду, так и есть, родилась, восстановилась древняя связь с землей предков?

   Род, родить, народ, родина – однокоренные слова, бывают такие минуты, когда до боли знакомые понятия вдруг открываются заново, Нина очень ясно поняла это.


   Она вышла на лужайку, поставила полупустое лукошко, осмотрелась, увидела Раиску, с полной корзинкой грибов. Подойдя к Нине, сродная сестра по-хозяйски оглядела ее берестяное лукошко, презрительно поглядела на Нину и давай один за другим выкидывать грибы на траву:
 
   - Ты зачем всякую погань в лукошко кладешь, добрых грибов, что ли нет?
Нина молча с удивлением смотрела на Раю.

   - Понятно, по грибы сроду не ходила.

   - Да, не ходила. У нас же степь, лесов нет. И грибов лесных нет, и кто из грибов поганый, а кто нет - я не знаю. Я их первый раз вижу, в диковинку они мне.

   - Не расстраивайся, не хитрая наука, жила бы здесь я бы тебе все рассказала, показала. А так, зачем тебе оно надо, про грибы знать. Где они водятся, какие хороводы водят, какую травку любят, на какую погоду отзываются. Пошли купаться, раздевайся, не бойся, тут ни души, вишь, траву уже покосили, в стога сметали, теперь не скоро тут человеческий голос услышишь. Хоть пот, да грязь смоешь с себя. Приговаривала, уговаривала ее Раиска снимая, себя вещь за вещью. Нина последовала ее примеру.

    В воду прыгнули одновременно,  Рая, едва коснувшись дна, оттолкнулась от него и поплыла, а Нина так и осталась стоять по самую шею в воде. Переплыв реку, выходя на берег, Рая  оглянулась и прокричала:   

   - Нинка, ты че все стоишь-то, плыви уже!!! А то корни пустишь? Чегой-то столбом стоишь!!! Плыви ко мне!!! Тут вона как славно, да ладно!!! Все обустроено - бережок низенький, песочек меленький, чистенький, плыви уже!!! Мать твою!!! Полежим, обсохнем.

    - Н-е-е-е!!! Не умею я плавать, Раиск-а-а-а!! Я же в степи выросла-а-а!…Не быв-а-а-а-ет в наших краях столько воды, что бы пл-а-а-а-вать!…

    - Не понять мне, какой леший тебя там держит. Ни грибов, ни воды. Жди тогда.  Раиса вышла на противоположный берег, перевести дух, отжать  мокрые косы.

    Нина  все стояла и стояла, боясь шевельнуться, мальки рыб то и дело тыкались в ее разгоряченное тело, стопы ног заносило донным илом. Нина чувствовала,  как течение воды, одновременно  проходит сквозь нее и обтекает ее, как  дуновения ветра сливаются с ее дыханием, ее душой и летят легко и вольно над гладью реки, не ведая преград и границ.

    Подумалось, но как-то лениво, вяло, что река - она, и сама женщина, может оттого и охота раствориться в ней всей без остатка.
 
   Рыбешки продолжали тыкаться тут и там в Нинино тело, соединяя ее  новыми невидимыми нитями с чем-то незримым, но таким важным, как прореху в душе зашивали или соединяли Нину с Землей ее предков.  Процесс был таинственным, сакральным, желанным, нужным, да, именно так – жизненно важным и нужным. Как если бы еще чуть-чуть - и уже не залатать, не починить, не оживить ту часть ее души, что успела одеревенеть, онеметь,  не ожить, оказавшись до сих пор не востребованной, живя вдали, не имея возможности  ступить босыми ногами по чернозему – щедрой  Земле своих предков.

   От одной мысли, что вот этого  ее стояния нагой в реке могло не быть,  Нину брала оторопь. Было неясно, как она до сих пор жила без этого контакта именно с этой рекой, с этой Землей. Словами не передать бушующие в тот миг в Нининой душе чувства, да и надо ли, очень уж личные это переживания. И хорошо, что в этот момент между Ниной и Землей ее отцов никого не было.

   Вечером, когда все дела уже были переделаны, Нина подошла к висящей на стене гитаре. Сняла со стены, отерла пыль, вышла на резное деревянное крылечко, села на ступеньку, тронула струны, они послушно отозвались перезвоном. Нина запела.

   Голос вырвался на свободу, добрался до реки, потек вместе с ней, плавный и переливчатый, не зная преград, спеша долететь до самого края поля.

   Рая поставила на широкую деревянную скамью цинковое ведро с парным молоком, процедила, разлила по трехлитровым банками, на продажу. И присела на скамью напротив Нины. Заслушалась.

   Пришли соседки за молоком, остались…

   Нина все пела и пела, без стыда и стеснения, как будто бы для ее голоса лишь теперь хватало простора и места. Никогда в жизни ведь не пела, при людно. И главное, что ее удивило больше всего, так это  откуда взялись в ее памяти слова, как не забылись, нашлись, сохранились – бабушкины песни, что пела та у Нининой колыбели.  И теперь вот выплеснулись они наружу широко и вольно.

   Нина знала, что понять ее мог лишь тот кто от рождения не имел связи с землей предков и лишь потом вновь обрел утраченное. Потому и  не делила своих переживаний ни с кем.

   Утренний молочный туман стелился над рекой, отражался и поблескивал в мириадах  капель росы, густо высыпавшей на каждой самой тонкой былинке. Белое перламутровое сияние утра усиливалось цветением ромашек.
Нина вышла босой на росный луг, проводила взглядом уходящее коровье стадо, осмотрелась и подумала:

   - Так вот, оказывается, какая ты, земля предков – страна белых рос – РОССИЯ. Нет, нет, не будем мы тут чужими, для людей не знаю, а для земли этой нет, точно нет. Нужны мы друг другу: я этой земле, а Земля мне.
               
   Эх, если бы все так и случилось, как описано выше, совсем бы иначе сложилась судьба у ее дочери.

   Но то ли не смогла Нина, то ли не захотела прислушаться к голосу своей интуиции, не вернулась на Землю предков, родила и вырастила дочь в том доме, где жила.
   Отмахнулась от предсказаний цыганки, не разглядела знак в истории с собачьим воспитанником и домашним любимцем, котом Васькой. Не приняла совет старой акушерки, взялась выходить недоношенного турецкого мальчика.

   Вот и случилось то, что и должно было произойти - после столь долгой череды неточных поступков,  бездействия, безверия, разрушения той незримой грани, после исчезновения которой уже может не отыскаться тропа назад, истоку, к счастью, к гармонии …

   Но это уже  совсем другая история.