- Да как вы так можете?! Так человека не уважать, батюшки! Это же надо! Он ведь инвалид, за Родину отстрадал, а вы!..
Нервный и напряженный голос девушки был прекрасно слышен через тонкую, как лист картона, стену. Дмитрий Иванович ухмыльнулся, подумав о том, что, наверное, каждый, чье имя составлено из первых слогов фамилий вождей советской революции, не сможет родину не защищать и за её честь не бороться. Сталин, Ленин, Троцкий.
Сталета. Дурацкое имя. А девчонка красивая.
Он бросил взгляд на свое отражение в зеркале. Отражение ответило ему неприязненным взглядом, Дима, не сдержавшись, хмыкнул и резким движением затушил окурок в раковине. Инвалид, значит, да. Только этим словом его теперь и можно обозвать. Нет, по сути своей, оно, конечно, верное. Человек, недосчитывающийся каких-либо частей тела, именно так и должен называться. Только принять это и смириться было все ещё чрезвычайно сложно. Всего два года назад, - каких-то два года! - он ещё был красивым молодым парнем-студентом, лучшим на курсе в первом по городу медицинском вузе. А сейчас инвалид. Просто инвалид, и никуда от этого не денешься. Ногу свою Дима потерял летом тысяча девятьсот восьмидесятого. Афганистан.
Выдернули студента, мальчика из приличной семьи, из мирной жизни, как щенка оторвали от сучьей сиськи, да окунули в полное дерьмо.
Нет, их логику понять можно, студенты, они ведь даже лучше. Они ни лишних вопросов задавать не станут, больно умными себя считают для этого, ни перейдут на сторону противника, ибо больно патриотичные и порядочные.
Ему до сих пор снится, как это было. Лицо духа словно въелось в память: смуглая под грязью и потом кожа, высокий лоб, с прилипшими к нему на запекшуюся кровь кудрявыми прядями, узкие карие глаза с застывшей в них ненавистью, тонкие губы в мерзкой ухмылке. И выстрел. Дима вздрогнул, вспомнив госпиталь: как ногу ампутировали, как муторно объясняли про осколки в тканях, как наркотой обкачивали, чтобы глотку не драл ночами. Его тогда уже тошнило от всего этого, а сейчас и подавно от воспоминаний блевать тянет. Елейные, лжесочувственные голоса медсестер, шепчущие: "Не мальчик уже, потерпи", стоны солдат на соседних койках. И пустота. Оглушающая тоска и пустота в области средостения, словно не ногу ему отрезали, а как минимум сердце выдернули.
А девчонка эта, Сталета, всего года на два-три его младше, невелика разница. И ведь не знает ничего. Ей-то в голень не влетела разрывная пуля, её-то не корчило от боли на поле боя, не её кость раздробило разрывной пулей, не её сосуды порвало в кровавую кашу. И где он так нагрешил, что вся эта радость ему досталась?
А после Афгана началась так называемая «мирная жизнь». Приказ о неразглашении подписал? Ну тогда всё, иди, товарищ, с миром, почивать на лаврах.
Место нашел себе приличное, заместитель военного комиссара. Все-таки городишко маленький, медиков раз-два и обчелся, а у него, как ни крути, незаконченное высшее, медицинское. Всяко лучше случайного человека разбирается в годности призывника к службе.
Да и к тому же он восстановиться в университете может в любой момент, стоит только захотеть.
- А я что, ему что-то должен, простите? Я никому ничего не должен! - наглым самодовольным тоном отвечал призывник. - Я его в Афган отправлял, что ли?!
Молодой мальчишка ещё. Вот и дурак.
Хотя прав он, конечно. Дима был с нахалом полностью согласен в том, что никакой он не герой. Никто ему ничего не должен. И никаких вам лавров, почестей. Никому нет дела до того, сколько духов было положено его рукой, сколько друзей его полегло в афганскую землю, никому непонятно, зачем все это было, ради чего... И самое страшное, что это непонятно даже ему самому. И бессмысленность этих жертв просто поджаривает ему мозг в черепной коробке. До румяной корочки.
Дмитрий Иванович поправил галстук, оправил белый халат и, подмигнув собственному голубоглазому отражению, отправился в свой кабинет.
- Лета, сядь на место! - прихрамывая и опираясь на инвалидную трость, Дима пошел к своему столу, рядом с которым и раскачивался на стуле нахальный призывник.
- Но, Дмитрий Иванович, - тихо попыталась возразить девушка.
Она стояла, прислонившись спиной к дверному косяку, безвольно и растерянно опустив руки на подол длинной белой юбки.
- Замолчите, Сталета Николаевна! Я вам что велел сделать?! - Дима ответил несколько злобно. Правда, не то, чтобы сожалел об этом. В конце концов, не на девчонку наивную злился, на нахала с липовой справкой, не желавшего служить отечеству.
Призывник с интересом наблюдал за разворачивающейся сценой. Даже на стуле перестал раскачиваться.
Лета спокойно посмотрела в глаза начальнику, прикусила нижнюю губу, кивнула и, развернувшись на каблуках, вышла из кабинета. Дмитрий Иванович громко выдохнул, будто выпуская дым из легких, совсем не скрывая своего облегчения.
- Красивая у вас секретарша, - ухмыльнулся призывник. - В лице есть что-то такое, утонченное, кукольное. Да и фигурка просто класс.
Дмитрий Иванович удивленно приподнял одну бровь.
- Только глупая она у вас. Совсем жизни не знает, - с показушной уверенностью продолжил тот, не сводя взгляда с Дмитрия Ивановича, пытающегося устроится в кресле. Диме все ещё это давалось тяжело. Дурацкий протез.
- Ну, во-первых, не секретарша она моя, а бухгалтер. Просто у нас бухгалтерия в проходном кабинете находится. А, во-вторых, меня больше интересует вопрос вашего состояния здоровья. Говорите, всех врачей обошли?..
Уверившись в годности нахала и отправив его служить на благо родины, Дмитрий Иванович почувствовал острую потребность в чашке кофе.
- Лета! Кофе принеси, - крикнул он, зная, что в соседнем кабинете его обязательно услышат.
Но ответа не последовало. Кофе не несли минуту, две, пять...
- Лета, черт возьми, - пробормотал Дмитрий Иванович, поднимаясь с кресла.
В соседнем кабинете Леты не было. За одним из двух столов сидела Зинаида Васильевна, главный бухгалтер.
- Зинаида Васильевна, не подскажите ли, куда Сталета Николавна пропала? - язвительным тоном осведомился Дима, лучезарно улыбаясь дородной пожилой женщине. Та оторвала взгляд от какой-то документации, молча поправила воротничок белой блузки, торчащий из выреза жилетки и задумчиво оглядела Диму, словно решая, говорить ему о чем-то или нет.
- Послушай, Дим, я сейчас как девка молодая сплетничать буду, но ты послушай меня, хорошо?
Дима, конечно, удивился, но согласно кивнул.
- Так вот, Димка, хороший ты парень. Красавец. Умный, толковый, образованный. Служил! Да вот только злой ты больно, Дим.
Зинаида Васильевна, - Диме захотелось прервать пламенную речь бухгалтерши.
Он, в конце концов, не её личным мнением насчет собственной персоны интересовался. Впрочем, знал, кого спрашивать: старуха всегда отличалась крайней словоохотливостью по поводу и без.
- Я же просила меня послушать, бестолковый! - она всплеснула руками. - Тяжело, наверное, стоять? Да ты присядь, присядь...
Дима осторожно опустился на стул, не сводя глаз с утомленного испещренного морщинами лица Зинаиды Васильевны.
- Ну, ладно я, старуха, мне уже все нипочем. Хоть полы меня тут мыть заставь. Но с Леткой-то ты чего, как с собачонкой обращаешься? Кофе подай, бланки новые принеси, документы по полочкам разложи, - Зинаида Васильевна подперла подбородок рукой и вздохнула. - Знаешь поговорку: бабы каются, девки замуж собираются? Вот и я Лете говорю: что ты, девка, дурью-то маешься? Круги вокруг него нарезаешь, будто немощный он какой-то? Будто сам кофей варить не умеет? А она мне яростно так отвечает, глаза горят: "Что вы, Зинаида Васильевна? Как вы можете так-то? Инвалид ведь он, герой советского союза! Тяжело ему, да и разве ж трудно мне?". Ну, я раз промолчала, второй стерпела. А потом не удержалась, посадила глупую перед собой, чаем напоила с пирогами и говорю: "Хорошая ты девка, Лета. Все при тебе. И лицо, и фигура, коса длинная, русая. Да и умная какая девка-то! Три языка иностранных знаешь! Мало ли тебе молодых людей что ли? Нормальных, с ногами обеими, студентов там". Ты уж не обижайся, Дим, на старую. А она голову опустила, глазки в пол. Говорит так тихо, спокойно: "Не нужен мне никто, Зинаида Васильевна". Так что вот, Дима.
Дмитрий Иванович растерянно кашлянул в кулак и опустил голову, не совсем понимая, как ему следует реагировать. Вновь заболела давно отсутствующая у него нога. Он сидел и молчал, пока Зинаида Васильевна снова не заговорила.
- Вот тебе сегодня случай показательный. Как тебя этот малец обозвал? Уродом колченогим?
Уголок губы непроизвольно пополз вверх, и Дима улыбнулся:
- Да что с него возьмешь, идиота малолетнего?
- Тут ты прав, конечно, - Зинаида Васильевна тоже улыбнулась и кивнула. - Все молодые дураки. И ты не исключение. Я понимаю все, не выжила из ума ещё. Понимаю, что молодой, что на войне побывал, что инвалидом стал. Что как спасителя-то тебя и не чествуют. Что бросили тебя.
Дима нахмурился и закусил губу. Дернул протезом, снова возникло это ощущение, что ему ногу как скальпелем резанули. Фантомные боли. Когда же они уже кончатся?
- Но и ты здраво рассуди, - продолжала пожилая бухгалтерша, не замечая его реакции. - Кому ж ты нужен, инвалид-то? А Лета тебя ой, как защищала сегодня. А ты как барышня истеричная, сбежал, не сказав ни слова. Да ещё и накричал на нее. Ты ж мужчина, Дим. Не мальчик уже.
Последняя фраза резанула слух. Дима непроизвольно сжал пальцы в кулак.
- Любит тебя Лета, дурак, - окончательно прояснила ситуацию Зинаида Васильевна. - А ты и не замечаешь ничего. Вон, как довел бедную сегодня.
- Любит? - Дима вскинул голову и ошеломленно посмотрел в глаза Зинаиды Васильевны.
- Любит, любит, - уверенно закивала та. - Вот дураки вы, молодежь! Такие дураки! Курит она, на улице. Расстроил ты её. Пошел бы, да извинился.
Дмитрий Иванович поднялся, поблагодарил бухгалтершу и направился к лестнице, растерянно бормоча под нос: "любит?".
Выйдя на лестничную клетку, Дима бросил взгляд на осколок зеркала, висевший на шурупе, ввинченном в зеленую бетонную стену.
Любит, значит, да? Отражение растянуло тонкие губы в ухмылку. Дима подошел ближе к зеркалу и посмотрел себе в глаза. В них не читалось никаких эмоций. Глаза как глаза, голубые, настороженные, может быть, чуть более яркие, чем у большинства счастливых обладателей голубых глаз. Дима считал себя симпатичным молодым человеком, хотя на внешности никогда и не циклился. Но принять это "любит" от фактически малознакомой девушки он так запросто не мог. Не красавец все-таки, чтобы девушки падали ниц, сраженные его эффектной внешностью. Да ещё и инвалид. Хорош объект обожания.
Любит? Да за что?!
Дима рассмеялся. Держась за перила и опираясь на трость, он осторожно спустился по лестнице, толкнул хлипкую деревянную дверь и вышел на улицу. Ослепленный неожиданно ярким для осеннего солнцем, он не сразу заметил Лету, стоящую поодаль от двери черного входа в здание, откуда только что вышел сам Дима.
- Девушка, не угостите сигареткой? - улыбаясь, немножко вальяжно растягивая слова, произнес Дима.
- Конечно, Дмитрий Иванович, - серьезно ответила Лета, доставая сигарету из пачки.
- Я просил бы вас, называйте меня, пожалуйста, Димой.
- Это приказ, товарищ зам военкома?
Лета рассмеялась. Дима поймал себя на том, что ему нравится её смех. Чистый смех человека, не знавшего горя. И лицо у неё становилось светлым, почти детским. Все-таки она ещё была совсем молодой, а он рядом с ней чувствовал себя дряхлым стариком, познавшим жизнь.
- Будем считать, что да, товарищ бухгалтер, - Дима улыбнулся. - Однако, Лета, "Космос" по семьдесят копеек. Хорошо живешь!
- Да что вы, Дима. Я иногда даже "Мальборо" могу достать.
- Я не буду вас расспрашивать какими же путями, иначе вы решите, что я общаюсь с вами из корыстных целей.
- А что вы, кстати, решили с тем призывником? - как бы невзначай осведомилась Лета.
- Ох, душенька моя, ну что я мог с ним решить? "Не годен" в резолюции поставил только Алексей Петрович, тот, что с говорящей фамилией.
Лета посмотрела на Диму несколько недоумевающе, и тот поспешил объяснить.
- Удобный. Фамилия такая, у окулиста нашего. Что сказать, нам остается только радоваться за Алексея Петровича, получившего свою денюжку от очередного наивного юнца, считающего, что то, что врач прописал ему окуляры, лишает его воистину уникальной возможности служить советской армии. Я не в первый раз дело с Удобным имею. Признаться, это вполне удобно. Пора, наверное, проситься в долю.
Лета слегка скованно улыбнулась.
- А как же грубость этого мальчика по отношению к вам? Вы выглядели несколько расстроенным.
Дима тяжело вздохнул, кинул окурок на землю и несколько неуклюже затушил его носком ботинка.
- Вот именно о моем расстройстве я бы и хотел с вами поговорить. Не думаю, что это увлекательнейшая тема для разговора, но, возможно, мы найдем о чем ещё побеседовать, если вы, конечно, согласитесь зайти ко мне сегодня вечером в гости на чашку чая.
Выражение лица девушки было несколько удивленным, а щеки залились нежным румянцем от смущения.
- Спасибо за приглашение, Дима. Я с удовольствием приму его.
К предстоящему походу в гости Сталета Николаевна отнеслась с трепетом. Достав из шкафов и полочек весь свой дефицит, она начала собираться, словно героиня любовного романа на первое свидание. Большинство знакомых ей людей видело её в рабочее время, одетую весьма скромно и по-деловому, лучшая подруга — в основном, лохматую и зареванную в халате на голое тело. А те роскошные дефицитные вещи, что привозил ей дядя-моряк из-за границы и надевать-то было некуда. Как-то так с подросткового возраста повелось, что Лету больше интересовали книги и учеба, чем дискотеки и молодежные сборища за ближайшим гаражом. А больше в их маленьком провинциальном городке и податься было некуда.
Книг, кстати, дядя тоже привозил предостаточно. Он словно тонко предчувствовал, что его племяннице будет интересно через полгода, когда он вернется домой. Именно из этих книг Лета и почерпнула все те бесценные знания, о том, как главная героиня должна собираться в гости к возлюбленному.
Пара капель экстравагантных «Клима» упала на тонкие, будто созданные из тончайшего фарфора, ключицы, коса была безжалостно расплетена и слегка растрепана, чтобы создать иллюзию художественного беспорядка и естественной небрежности. Лете было несколько непривычно смотреть на себя в зеркало: без строгой туго заплетенной косы она смотрелась совсем ребенком. Кроме того, её преследовало смутное впечатление, что такие растрепанные по плечам локоны намекали на то, что их хозяйка готовится отойти ко сну. Впрочем, решила она, в этом определенно есть флер романтики. Длинный бежевый пиджак с клетчатыми отворотами на рукавах, узкие джинсы, немного французских теней на веки — все самое дорогое, модное и, разумеется, совершенно недоступное для обывателей.
Лета хотела произвести впечатление и изменить представление о себе. «Я не только комсомолка, но ещё и девушка», - подумала Лета и робко улыбнулась. Её смущало это какое-то совершенно глупое девичье желание — поразить молодого человека, предстать перед ним в выгодном свете, новой, необычной, такой, какой он её видеть не привык и не ожидает увидеть.
Она кинула взгляд на свое зеркальное отражение, которое посмотрело на неё несколько испуганными широко распахнутыми карими глазами. «Не бойся,» - попыталась подбодрить себя Лета и, подумав, что все, что она могла сделать, она уже сделала, решительно вышла из квартиры, резко захлопнула дверь и быстро провернула ключ на четыре оборота. Сердце колотилось так, будто она только что пробежала стометровку.
Спокойно, Лета. Это только начало. Как там говорится? Это еще цветочки, а ягодки будут впереди.
Несмотря на то, что сентябрь в целом выдался теплый, вечерами бывало весьма прохладно. Выйдя из подъезда, Лета вздрогнула от неожиданно холодного порыва ветра, поплотнее запахнула лацканы пиджака и, придерживая их одной рукой, быстрыми шагами отправилась к трамвайной остановке. Идти до диминого дома было, в общем-то, недалеко, но вечер был настолько промозглый и противный из-за мелко-мелко моросившего дождя, что вагон как раз подходившего к остановке юркого трамвайчика казался просто воплощением уюта. Трамвай был полупустой, и Лета спокойно устроилась на одиночном сидении у окна, за которым шел дождь, темнота мягко обволакивала узенькие улочки и только начинали загораться вечерние фонари. А в вагоне было тепло, спокойно и тишину разбавлял бодрый ритмичный стук колес. Лета глубоко вдохнула сырой пыльный воздух, сердце постепенно начало успокаиваться. Осознание того, из-за чего она так разволновалась и возбудилась, смущало её ещё больше, поэтому она предпочла оставшееся время пути ни о чем не думать и просто смотреть в окно.
Когда двери вагона распахнулись, приглашая Лету выйти на нужной остановке, она уже нашла в себе силы вести себя уверенно и невозмутимо. Дождь как раз успел закончиться, освежив и очистив городские улицы, трамвай остановился почти напротив необходимого подъезда, и вообще Лете всюду виделись одни плюсы. Все будет хорошо. А как же может быть иначе?
Четвертый этаж. И вот уже та самая лестничная клетка, та самая дверь. Звонок прозвучал неожиданно резко, как внезапный выстрел после команды: «Не стрелять». Ждать пришлось довольно долго, так как Диме требовалось время, чтобы дойти до двери. У Леты это вызывало даже некоторое чувство умиления.
Она присела на корточки, облокотившись спиной на муниципально-зеленую стену подъезда, и закурила. Руки начали предательски мелко подрагивать. Лета чертыхнулась, гипнотизируя взглядом свои тонкие трясущиеся пальцы, лихорадочно вцепившиеся в дымящуюся сигарету.
Нервничаю, - успела констатировать Лета, прежде чем резко раздался щелчок замка и распахнулась дверь.
- Здравствуй, - кивнул Дима в знак приветствия, оценивая обстановку. - Не угостишь сигаретой?
После того, как они покурили, обсудив всяческие мелочи по типу сегодняшней непогоды, Дима пригласил Лету в квартиру. Снимая в коридоре туфли, девушка успела оценить планировку. Квартира была приличная, двухкомнатная. Дверь в комнату, которая находилась прямо напротив входной, была плотно закрыта. Лета была готова побиться об заклад, что на ключ. И специально перед её приходом. Почему-то ей казалось, что в жизни такого мужчины, как Дима, обязательно должны быть какие-нибудь важные тайны, которые он должен всеми силами скрывать. Лете даже не хотелось думать о том, что именно он там хранит.
- Проходи, пожалуйста, в комнату, - Дима кивком указал направление. - Я сейчас подойду, только схожу на кухню.
В целом, Лете квартира понравилась. В ней у каждой вещи было свое место, и Дима производил впечатление аккуратного и даже педантичного хозяина. Правда, казалось, что квартира не обжита вовсе. Веяло от этого патологически строгого порядка чем-то холодным, неживым и совсем неуютным. Но Лета списала все на то, что здесь живет холостяк, и этому прекрасному жилищу просто не хватает заботливой женской руки, чтобы превратиться в истинный домашний очаг.
Лета дошла до гостиной, где Дима, судя по всему, и планировал принять гостью. В комнате была большая стенка из темного дерева, заставленная книгами, казавшимися новыми, свежеотпечатанными, будто бы их никогда и не читали. На противоположной стене висел большой красно-коричневый ковер, прямо под ним располагался небольшой диван с коричневой обивкой, низкий столик, уставленный угощениями, и простой деревянный стул, своим видом напоминавший скорее мебель из общественной столовой, чем домашнюю. Секунду помешкав, Лета все же расположилась на стуле, оставив Диме возможность сидеть на диване, где ему наверняка будет удобней устроиться с протезом.
Буквально через минуту Дима уже появился в дверях, неся в руках заварочный чайничек и бутылку вина без этикетки. Лета подбадривающе улыбнулась. Несмотря на то, что в целом к алкоголю она относилась отрицательно, сегодня он ей казался более чем уместным. Романтика.
Дима с невозмутимым видом сел на диван и, откупоривая бутылку, сразу же начал что-то рассказывать. Лету это немного покоробило, ей все-таки хотелось, чтобы он оценил этот жест, но за веселой болтовней все быстро забылось. Чувство обиды сгладилось под неукротимой силой волн любви, заставляющих блестеть глаза и розоветь щеки. Лета практически пропускала мимо ушей то, о чем он говорил, но ни одно малейшее изменение в мимике его лица, ни один жест не оставался без её внимания. Особенно ей нравилось, как он улыбался, открыто и радостно заглядывая ей в глаза, от чего краска сразу же приливала к лицу.
Лета была очарована Димой. Она совершенно не ожидала, что этот взрослый и серьезный мужчина, с вечно холодным и отстраненным выражением лица, тоже может быть таким лёгким и веселым, как её ровесники.
Однако количество выпитого вина все увеличивалось, все новые и новые бутылки брались словно из ниоткуда, и ближе к концу вечера Лета уже не чувствовала ничего, кроме усталости и головной боли. Зрение фокусировалось с большим трудом, голова была такой тяжелой, казалось, что она едва держится на шее и может нежданно упасть и покатиться по полу, как резиновый мячик. К тому же, её начинало подташнивать, и ей не хотелось, чтобы рвотный позыв испортил финальный поцелуй, который всенепременно должен был произойти.
С Димы тоже спали воодушевление и веселость. Он сделался тих и меланхоличен. Речь его стала запинающейся, он говорил очень медленно, мучительно подбирая подходящие слова, которые тут же испарялись из головы, как только приходило время их произнести.
- И вот понимаешь... Дух ведь не собирался стрелять в меня. Готов ручаться, что он даже меня не видел за тем камнем. А вот Озер прямо перед ним стоял, понимаешь, прямо перед ним... И руки поднял вверх. А это друг мой, Женька Озеров, мы с ним дружили чуть ли не с детского сада. Хороший парень был. Добрый, благородный. Художник, кстати. Я всегда думал, что из него выйдет гениальный художник! Что он будет по Парижам да по Лондонам выставки устраивать! А вот оно как получилось. Вот скажи мне, ну что за бессмысленная штука эта война? Ну, зачем, зачем на войне художник?! Духов рисовать, что ли? Или может кишлак кишками декорировать? Я не знаю. Вообще ничего не понимаю в этой жизни.
Дима всхлипнул и опустил голову, зажав её руками.
Лета сидела молча, изо всех сил стараясь придать лицу сочувствующее выражение. Вообще, ей, конечно, хотелось встать и пожалеть его, например, погладив по голове, но ей казалось, что она просто не сможет это сделать. Просто свалится на пол при первой же попытке как-то сменить положение тела в пространстве.
Дима снова заговорил:
- Я не мог не спасти Озера. Хотя бы не попытаться этого сделать. И я стремглав бросился на него, чтобы свалить на землю, закрыть своим телом. Наивный дурак. Я не успел до него добежать, дух уже превратил его в решето. Ну, и мне тоже перепала своя доза удовольствия. Просто повезло, что ни одна из пуль не убила меня. Ногу пришлось отнять, сама видишь. Но нога-то не сердце. Без неё-то жить можно. А вот как бы я жил, если бы не попытался спасти Озера? Смог бы жить? Не знаю. Все равно ж не спас. В сухом остатке-то у нас что?
Лета наконец смогла сделать над собой усилие. Поднявшись со стула и пересев на диван, она прижалась к Диме всем телом, обнимая его за талию. Она положила голову ему на плечо и ласково прошептала: «В сухом остатке — главное. Ты жив. Я рядом с тобой».
- Дура ты, Летка, дура, - он помотал головой, будто с чем-то никак не хотел согласиться. - Ну, живой я. И что? Хотя нет, я не живой, я существующий! Вот так, Сталета Николаевна, я вынужден волочить свое существование. Жалкое существование. Я ведь мог закончить институт, стать врачом. А сейчас что? Да нет у меня никаких перспектив. Н-е-т-у. Вообще. Кому я нужен-то, убогий? Недееспособный? Думал, ради страны воюю. Думал, вернусь героем. А что в итоге? Я не выберусь из этой дыры никогда. Н-и-к-о-г-д-а, слышишь?!
- Но я же люблю тебя, - совершив над собой усилие, Лета наконец призналась ему в своих чувствах, посчитав этот момент самым удачным.
Что может дать надежду, если не любовь? Что может дать ему желание жить, если не та любовь, которую она готова ему дать?
Дима неожиданно расхохотался.
- Любит она меня! Да я знаю. Толку-то, что? Ну, любишь ты меня. За что только? Инвалида-то? Может, жалеешь просто? Придумала себе благородную жертвенную любовь. И любишь ей. Только не меня ты любишь, Лета!
- А кого же ещё? - тихо пробормотала ошеломленная девушка, вжимаясь спиной в ковер на стене.
- Ааа, вот так, да? Ну, раз любишь, так люби!
Дима начал стаскивать с неё пиджак.
- Ну, давай, люби меня! Давай же! Приходилось тебе любить уже?
Дима снова засмеялся. Сознание Леты даже прояснилось от шока. Холодные пальцы Димы быстро и проворно расстегнули пуговицы её блузки. Она ощущала, как он гладит её по спине, чувствовала его дыхание, противно пахнущее спиртным и табаком. И начала вырываться, крича что-то нечленораздельное.
Дима сразу же отпустил её. Он казался совершенно спокойным.
- Что, не хочешь с безногим уродом-то, да? И любовь, небось, вся сразу же испарилась. Иди вон, безмозглая сука! Вали!
Лета сразу же вскочила с дивана и, застегивая пуговицы, начала оправдываться:
- Дим, да ты просто не так понимаешь...
- ВОН!
Лета, ощущая, как на её глаза уже начинают наворачиваться слёзы, тут же вылетела из квартиры. Она сама не заметила, как ноги принесли её к скамейке у подъезда, на которую она и упала. Не успев отдышаться, она тут же закурила. Лета чувствовала себя смятенной, мысли разбегались, никак не желая собираться в единую логическую цепочку. Без пиджака на улице было очень холодно, что действовало крайне отрезвляющим образом.
Сигарета помогла успокоиться. Ни о чем не думая, Лета сидела и вдыхала пряный и сырой после дождя осенний воздух . Уже давным-давно успело стемнеть. Небо было того невыносимо красивого оттенка, которому нет названия. Пожалуй, его можно было было бы обозначить как темно-лиловый. Во всех квартирах окрестных домов за редким исключением горел свет. Свечение было теплым мягким и уютным.
Эта картина принесла Лете умиротворение, она почувствовала, что сердце её снова бьется ровно, а в голове — полнейшая ясность. Все снова оказалось на своих местах. Она на самом деле любит этого человека. И только в её силах все исправить. Выбросив окурок в ближайшую урну, Лета решила вернуться в квартиру.
Через несколько минут жители четвертого этажа вышли из собственных квартир, услышав пронзительный вопль, полный боли и отчаяния.
Выдержка из протокола следственной службы
...со слов понятой Людмилы Константиновны Правдиной, соседки умершего гражданина Дмитрия Ивановича Чужого, было записано следующее. В сентябре 1982 г. около 22 часов гражданка Сталета Николаевна Пасхина после совместного распития спиртных напитков с гражданином Д.И. Чужим, находясь в состоянии алкогольного опьянения, в ходе ссоры, возникшей между ними на почве личных отношений, умышленно, с целью убийства нанесла потерпевшему одно огнестрельное ранение в область шеи, использовав личное табельное оружие потерпевшего под индексом АКМ-47.
Сама гражданка С.Н. Пасхина свою вину полностью отрицала, обнаруживала признаки временного расстройства психической деятельности, в следствии чего была отправлена в Психоневрологический Диспансер № 1 города N до выяснения обстоятельств дела.
В ходе предварительного расследования было установлено, что потерпевший нанес себе огнестрельное ранение умышленно с целью лишить себя жизни...
Новая версия рассказа опубликована в журнале "Самиздат": http://samlib.ru/k/kirka_s/staletasyndrome.shtml