О. Камов
Chekhov Light.
«Велкам
К нашим целкам»
Юз Алешковский
«Ну не тянет это больше, чем на би, дорогая, - подумал он, проверив последнюю тестовую задачу своей самой амбициозной студентки Барбары Кристоферсон – и имя кстати на би начинается, би-плюс максимум, сколько слёз будет, не исключено, что опять придётся часовое выступление зануды Дика выслушивать о незыблемых принципах преподавания, она не только декана, она ректора-президента подключит вместе со всем Попечительским Советом, если надо будет, старая история, причём глобальная, он знает этот тип людей ещё с собственного института, а может и со школы. Только пот-пот-пот… цистерны функции желёз – а где же компенсация, где драгоценные капли вдохновения первого перегона? Правда он и сам далеко не Моцарт; если честно - он даже и с Сальери рядом не стоял – и слава богу, хотя бы здоровье все сохранят.
А ведь с виду нормальная, да чего там - просто хорошенькая, копна волос блестит, как благородная бронза. А ножки – само совершенство, хоть она их под длинной юбкой скрыть норовит. Почему же ты серьёзная такая, такая мотивированная, соскочи со своей бакалаврской образовательной иглы, замути – как сегодня в Москве твои сверстники выражаются, влюбись безумно-безнадежно - хоть в какого-нибудь местного Дон Жуана, их вокруг колледжа табуны пасутся, жеребцы 6.4, пар из ноздрей - копытом землю роют. Или напейся - до сладкого забытья, до глубокого провала, до чёрной дыры в Большом Адронном Коллайдере.
А лучше - и то и другое, но только не драгс, крэкс, Эй-бомбс и прочий опиум просвещённого народа, это - никогда. И пропусти наконец три, а лучше четыре моих семинара. И получи наконец своё заработанное ди-минус. И улыбнись знаменитой улыбкой Кабирии в исполнении самой гениальной актрисы кино, а лучше просто захохочи прямо мне в лицо и скажи громко на всю аудиторию – «фак ю, старый козёл».
А я улыбнусь тебе в ответ и скажу: «Ерунда, Барби, пьюрэксидент-тэйкитизи, дорогая, вы же лучший студент в моей факанной группе, такое происходит время-от-времени, сам грешен» – и нисколько не совру, оскорбительные неуды хватал на экзаменах, по тем же уважительным любовным-алкогольным причинам, а потом, между прочим, их на отлы перековывал, а это гораздо трудней было сделать, чем с первой попытки».
Профессор Лузинг попытался глотнуть уже давно холодного кофе, но чашка была пуста, ещё пару тестов проверить – и готово, можно будет переходить к приятным вещам, тогда и заварит свежего.
Стрёкот прогревающих свои моторы кузнечиков – то ли в дому, то ли за окном в тихой тёплой октябрьской ночи заглушал даже слабый шум вентилятора его компа.
«А почему бы не послушать чего-нибудь помелодичнее – подумал он и поставил на минимальном звуке один из своих любимых CD – Чет Бейкер, Концерт в Токио, «Почти Печаль», почти год до трагедии, бедный Чет... всё это так его трогало – нельзя такое крутить как фон, он подвернул регулятор по часовой стрелке... аlmost you, аlmost me, аlmost blue...»
Сразу как оказался за океаном, обнаружил он, что его простая казалось бы фамилия Лузин звучала здесь как триединое напоминание о проигравшем, потерявшем, а то и ушедшем навсегда.
Хотя и не такая уж она и простая, если её носил один из выдающихся математиков двадцатого века, основатель признанной школы, к которому он повидимому никакого отношения не имеет, с папой поговорить об этом не успел - не умел он тогда ещё разговаривать, а через год папу убили на войне.
Стоит ли вообще разводить суеверия вокруг этой чепухи? – невыносимая для её обладателей в России фамилия «Говно» просто бы ласкала ухо в этой стране по сравнению с опрятной, как сержантская койка в казарме, причём из того же количества букв фамилией «Шитов» – только сознание, да ещё воспитание плюс правильное произношение и помогают относиться толерантно к таким вещам, то-есть попросту игнорировать их, переадресовав заинтересованным профессионалам, которых, как он на днях узнал, по-русски называют тоже здорово – ономасты – будит фантазии.
Профессором он сделался совсем недавно, после того как отработал десять лет в местном Исследовательском Центре, а потом в один день высокий административный чин объявил им в конференц-зале о бизнес-решении перевести весь их Отдел в полном составе в суперсовременный Главный Центр в Остине, столице штата Техас, плюс сорок пять по Цельсию в тени, а тех, кто не поторопится с переездом - Корпорация горячо поблагодарит в прощальном письме за безупречную службу.
И вот здесь судьба слегка скомпенсировала нанесённый удар – его коллега и приятель Вик, блестящий специалист и вообще хороший человек, принял контррешение отдохнуть, поплавать и погреться во Флориде, откуда всё-таки ближе до воды, чем из Остина, тем более что он отдал Корпорации тридцать пять лет и мог рассчитывать на достаточно щедрую ответную благодарность.
А ещё Вик читал для продвинутых студентов бакалавриата в местном частном колледже, совсем неплохом, только ужасно разорительном для кормящих родителей, двухсеместровый курс с названием, ничего не говорящим неподготовленному уху, об общих принципах работы одной из наиболее популярных операционных систем современных компьютеров – уже понятней?, и этот курс Вик любезно предложил ему закончить вместо себя.
Естественно, Вик предусмотрительно представил его ответственным людям, которые принимают решения, и говорил о нём восторженные слова – чтобы ни у кого не возникло и тени сомнения, что доктор Лузинг – несомненно наилучший вариант в форсмажорных обстоятельствах в середине учебного процесса, после чего отбыл, удовлетворённый, в Форт-Лодердейл – купаться и слушать любимый блюз, оставив ему флэшку с текстами лекций, практических занятий и тестов.
Небольшая тень конечно возникла, иначе не замещал бы он временно эту позицию на скромной ставке приглашённого профессора кафедры информатики – до окончания семестра.
Однако с того момента всё уже зависело только от него – и он постарался, к концу курса у него сложилась устойчивая репутация пусть и немного косноязычного, но высокопрофессионального лектора, к тому же он удачно продемонстрировал широту своего образования, несколько раз успешно заменяя заболевших коллег с соседних кафедр математики и общей физики, в этой области знаний у него имелся большой опыт подработок в разных московских вузах в голодные времена.
Его спокойная, доброжелательная манера общения со студиозами принесла ему дополнительно высокие оценки в анонимных колледжских анкетах, в результате ещё до конца семестра ему предложили постоянную позицию младшего профессора и даже недавно освободившийся маленький казённый домик в соснах на краю кампуса, недалеко от спорткомплекса – это было уже кое-что, хотя и не так хлебно как в Корпорации.
Он принял предложение с благодарностью и вскоре переехал в новое жилище из своего давно опустевшего большого дома в городке по-соседству.
Потом пошли следующие группы и классы, его жизнь стабильно вошла в новую колею... внезапно он обнаружил, что у него появилась огромная куча свободного времени – и днём и особенно по ночам – стал мало спать из-за нескончаемых головных болей ЭйЭм, таблетки глотал без счёта.
Он встретился с невропатологом, делившим скромный офис с женской консультацией, рядом с дверью в кабинет дока висел большой плакат, на котором улыбающаяся просветлённо седая леди делилась с миром своим открытием: «Верите или нет – климакс хорошая штука».
Эскулап не обнаружил никаких проблем, посоветовал купить специальную плоскую подушку и на всякий случай назначил ЭмЭрАй; когда после приёма врач вышел с ним в коридор дать указания персоналу - заметил насмешливый взгляд своего пациента на средстве наглядной агитации и сказал серьёзно – Ну что же, не полная ложь, хотя бы головные боли мучить не будут.
И тогда он попробовал писать: маленькие рассказики, шесть-семь страниц, почти случайный процесс отбора материала, хаотично перемешанного в его больной голове, инстинктивное выстраивание простейших сюжетов, и наконец не сравнимое ни с чем, кроме редких моментов любви, наслаждение от поиска единственного возможного первого слова, а потом следующего, которое дружит с предыдущим, и дальше, дальше... – когда вдруг чудом возникает законченная фраза, и появляется мелодия, которая, если повезёт - будет уже сама звучать до последней точки в последнем предложении, а может быть даже минутой дольше – пока снимаешь очки и складываешь их в футляр и моргаешь несколько раз непонятно по какой причине и шаркаешь шлёпанцами в ночной тишине, чтобы поставить чайник на огонь... – только что случившееся таинство наполняло его душу каким-то первобытным языческим трепетом, хотя он уже знал, что не раз возвратится: поправить-добавить-убрать – но всё это никогда не сравнится с самым первым, непредсказуемым...
В сущности, ему уже были знакомы, хоть и не такие яркие, и не в пример более рациональные, и как ни обидно - очень редкие близкие ощущения от хорошей научной работы. Однако литературные упражнения дарили ему почти ежедневный, а точнее еженощный незабываемый праздник, воронка грёз неотвратимо затягивала неопытного пловца, и не было ни смысла ни желания противиться этой неодолимой силе.
А голова действительно прошла – верите? Или нет?
Вскоре он ясно понял, чего ему не хватает для полного счастья – конечно, читателя, и как лучший вариант - читателя пристрастного и образованного, такие критиками называются, только откуда их взять?
В науке эта цель достигалась на семинарах, где каждый был одновременно и «писателем» и «критиком», и мог реально оценить качество работы, но в литпроцессе – где их разыскать?
Он стал наводить справки и выяснил, что в их же колледже, между кафедрами драмы и английского языка, сиротливо примостился класс русской литературы и театра, который ведёт профессор Алекс Вински, на сайте колледжа он нашёл его адрес и понял, что это в минутах ходьбы, на их же кампусе.
Возвращаясь после занятий, он завернул на соседнюю улицу и подошёл к такому же маленькому стандартному домику, как и его собственный, хозяин – обнажённый по пояс мужчина ростом примерно сто семьдесят, то-есть чуть выше его плеча, с рельефной мускулатурой и крупной красивой головой мыслителя - настоящий подарок студенту-скульптору, с энтузиазмом разделывал диковинной длинной пилой громадный ствол, покоившийся на трёх парах крепких козел. Мужчина вскоре заметил, что за ним наблюдают, и повернулся к нему, атлет был уже не молод – примерно его возраста.
Он представился по-русски – Простите, пожалуйста, Алекс не знаю как вас по-батюшке, я Артемий Петрович Лузин, преподаю здесь компьютер сайенс, недавно начал писать короткие литературные тексты, хотел бы попросить вас взглянуть - как эксперта, конечно если будет возможность.
Тот ответил – Ни по-батюшке, ни по-матушке мы с вами общаться не будем, я здесь Ал, а вы, естественно, Арт, и давай, пожалуйста на ты, с волками жить... – шутка. А рассказики твои посмотрю – они с тобой? – тогда пришли, мой имэйл: алвински, дальше как у тебя... впечатляет? - вчера привезли - Ал похлопал ладонью свежего деревянного покойника - это только половина, упал после урагана рядом с полем для гольфа - там склон слегка осыпается, никакой трухи, я его уделаю, атомизирую на мелкие поленца, а потом мы бросим их в камин, сядем у огня, глотнём их идеально смешанного шотландского и я расскажу тебе всю правду о твоих замечательных текстах, годится?
- Спасибо большое, - поблагодарил он – трудно переоценить.
В этот момент дверь домика распахнулась и молодая полуодетая деваха крикнула с порога – Ал, джакузи готово!
- Бегу Vannochka, – странно ответил Ал – бегу, моя радость, ко мне профессор Лузинг заходил – а потом ему – Пока, бегу – и действительно побежал прямиком в дом.
Потом он узнал, что это была его гёрлфренд Вайнона; рослая, плотная подружка рядом с ним выглядела неопределённо – казалась слишком юной, чтобы быть его дочкой, но как внучка – смотрелась уже слегка старовато, он ласково называл её по-русски Ванночка, оба были без ума друг от друга.
Он послал Алу из дома несколько рассказов вместе с номером своего телефона и приготовился ждать.
Профессор Вински отзвонил через три дня – Привет, можешь сейчас к библиотеке подойти?
- Ну как? – едва скрывая переполнявшее его нетерпение, спросил он Ала.
Тот сделал явно намеренную паузу, а потом замычал нудно-лицемерно – Ну как тебе сказать...
И наконец решился – Врёшь много.
- Только с примерами, а то не пойму – попросил он.
- Да сколько угодно – ответил Ал – Вот например, когда твой герой Б. проводит семинар, кстати почему он Б., а не Бах, Битов, Бронштейн Лев Давыдович в изгнании, наконец? – ладно, не важно, сидит этот твой Б. за столом и видит напротив расчётливо расставленные ляжки своей студенточки, забыл как звать, без трусов – Ал замолчал.
- Ну и что дальше?
- Ну почему вдруг он о смерти подумал? – Он о жизни думать был должен в такие моменты, об открывшемся ему символе плодородия, у него полномасштабная эрекция должна была возникнуть в этой ситуации, он безвариантно обязан был кончить прямо в свои профессорские твидовые штаны, а если ему в это время ещё и вопрос из зала подкидывают, и просят пояснить на доске, а ему подняться со стула неудобно... - это же лёгкая чеховская комедия, а ты драму разыгрываешь... и кругом так – ложь на лжи.
- Может мы с противоположных концов на одно и то же событие смотрим – не очень энергично попытался оправдаться он.
- Какие концы, какие события, ну кому ты это объясняешь, я с этим материалом всю жизнь работаю – «интересно что за материал он имеет в виду – подумал он – и как он с ним работает» - что я не видел какие ты только что взгляды мгновенные на наших тёлок кидал? – смотри попрут тебя за сексуальный харассмент, так ведь и в клетку загреметь недолго.
- Не может быть, – искренне признался он – даже никогда не замечал, никого не харассил, какая тюрьма?
- Я же говорю – врёшь, и в первую очередь самому себе, потому и не бьёт тебе в нос собственное тошнотворненькое амбрэ, но старого воробья Ала тебе на мякине не провести, – заявил он с апломбом – кстати, мы с Ванночкой недавно разговаривали о тебе, о твоей личной неустроенности – это же прямо выпирает из твоего творчества как тесто из квашни, только не надо мне лапшу на уши вешать, исподнее-носки небось сам себе в тазике стираешь, пиццу паскудную жрёшь колёсами – всё как Маркес описал, вместо того чтобы пригласить нашу хаусклинершу-мексиканочку Розиточку – и вдуть ей сзади для знакомства, а она в это время будет отсасывать пыль.
- От шагающих сапог? – спросил он рассеянно, думая о неожиданно суровом отзыве профессионала.
- На дороге в Мандалей – автоматически отозвался Ал – ознакомительная сессия фри оф чардж, а дальше она сама тебе скажет - и продолжил мысль – и Ванночка говорит: «А почему бы его с мамой не познакомить – она тоже одинока, правда мне показалось, что он для неё несколько староват и мрачноват, ему блондинки нравятся?» - А я ей: «Ему все нравятся – блондинки, брюнетки и седые, только следите, чтобы он с голодухи вашу золотую ретривершу Пенелопу не трахнул» – она от такой аттестации прямо в восторг пришла, короче - в ближайшее время они с мамашей устроят парти, готовься.
- Ты это серьёзно? – спросил он, не уверенный, что его не разыгрывают.
- Абсолютно – ответил Ал, потренируйся вначале на нашей Рози, кстати, у неё лучшие рекомендации сразу с нескольких отделений, вот тебе Виагра на первое время, мощная вещь – но не увлекайся, а то давление в системе упадёт как у кочегара, которого домой напрасно ждут, и не спеши отдавать - я её в промышленных количествах закупаю с огромным дискаунтом, тебе на какой день удобнее уборку заказать? – ну тогда определяйся и дай знать, я ей позвоню, не сомневайся – она прелесть, ещё благодарить будешь...
- И что же, больше ты там ничего не нашёл? – спросил изумлённо профессор Лузинг.
- Опять о высоком? - а чего там ещё искать? – ответил ему профессор Вински – ну предположим, подобрал ты, как скульптор Конёнков, подходящий сучок у себя на заднем дворе, вырезал из него бабу без рук и назвал Венерой, чего там обсуждать – как бы она этими несуществующими руками всплеснула, увидав себя в зеркале? – хотя в вестибюле венерического диспансера она может бы и неплохо смотрелась... и не вздумай обижаться, мы же друзья, надеюсь.
- В общем, забудь свою литературщину нахер – закончил его критик – по крайней мере пока врать не перестанешь, это дело требует оголённых нервов и чистых чувств, страница созданного тобой текста – тот же детектор лжи, он не зря полиграф называется, даже файл не открывай – запомнил? – огорошенный он застыл с раскрытым ртом, полез вдруг зачем-то во внутренний карман за очками для чтения...
- То-то, е**на мать, – принял Ал его молчание за знак согласия, взглянул на часы и заспешил – всё, на семинар опаздываю, бегу.
И действительно побежал, и быстро скрылся за углом.
Только тогда вернулась к нему способность соображать, - «Скотина – подумал он с опозданием – и какие же тексты бессмертные ты создал своими чувствами-нервами – «Поэтика труда в творчестве Маяковского»?, или что-то вроде этого – первая ссылка, которую возвращает Гугл при запросе библиографии Ала, он сделал это открытие совершенно случайно и деликатно скрыл его от своего нового приятеля – и вот эта брошюрка с названием, как у школьного сочинения, изданная в конце шестидесятых в Госполитпросвете, говно со стопроцентной гарантией – дело чистых рук и горячего сердца?»
Он присел на ближайшую скамейку колледжского ярда.
«Ну и что, что говно? – он постепенно успокаивался – человек ведь не реабилитированной Сталиным физикой занимался как некоторые, ему есть надо было, ложь во спасение допустима, и вообще не судите да не судимы будете, и ведь действительно искренним человеком кажется, только оптимист неумеренный, но ведь против этого не попрёшь, это уже Мать-Природа, это гены как карты легли на столе Наверху.»
Он вдруг обнаружил, что сжимает в одной руке футляр с очками, а в другой – упаковку с Виагрой, слава богу, что его студентов поблизости не было – молодцы, в библиотеке занимаются, готовятся к тестам, а то популярность бы себе снискал общенародную; Розиточка подождёт пока – небось даёт по душевной щедрости всему преподавательскому составу, интересно обсуждает ли Дик с доброй девушкой незыблемые принципы преподавания, когда общается с ней сзади? – какой всё-таки простор для фантазий открывает перегруженный смыслами английский язык, проникая в нетренированное русское ухо.
Естественно, писать он не перестал, слишком много радости доставляло ему это занятие, чтобы прекратить его враз, хотя и поубавилось у него после жёсткой Аловой рецензии уверенности в том, что делает.
Однако отношения их не затухли, в основном по инциативе Ала, тот не только познакомил его со своей скупой на слова подругой, но даже пытался приобщать к спорту, о котором он уже не вспоминал несколько лет, притащил зачем-то на теннисный корт, где устроил ему показательную экзекуцию, а ведь когда-то он очень прилично играл, да где здоровья столько взять, не олень уже, чтобы так бегать.
Конечно, его новый приятель корректно по-американски поблагодарил за удовольствие, но серия невольных (или намеренных?) рекламных демонстраций на этом не закончилась, продолжившись в душе, где он приходил в себя на скамейке, пытаясь восстановить непокорное дыхание.
Ал вышел из душевой кабинки и встал напротив, как бы задумавшись о чём-то, ловя ускользающую мысль; для хомо сапиенса скромных параметров прибор профессора Вински выглядел очень внушительно, хотя и не устрашающе, вещь медленно покачивалась прямо перед его глазами – не отворачивать же ему голову, не крАсна дЕвица, он вдруг вспомнил, как объяснял своим московским студентам ромашковые лепестки маятника Фуко и даже демонстрировал фотографии чуда классической механики прошлых веков, которые сам сделал в Исаакиевском Соборе.
Партнёр понял, что всё замечено и отмечено, и вполне удовлетворился произведенным эффектом, возможно именно этого и добивался, сказал без хитростей со сдержанной гордостью - Ванночка его просто обожает – и пошёл вытираться.
Вскоре после прощального теннисного матча профессора Лузинга Ал передал ему приглашение на семейную парти в ближайшую пятницу.
Он подготовился к вечеринке: купил в лучшем городском магазине две бутылки своего любимого, очень хорошего и дорогого итальянского вина с незабываемым ароматом специально подвяленного на солнце винограда, и сходил постричься в парикмахерский салон рядом с колледжем, - Как обычно? – спросила его Сузи – и он, впервые за два года, попросил – Может быть, вы что-нибудь новое посоветуете? - чем ввёл своего мастера в большие сомнения.
Наконец она сдалась – Ничего не могу лучше придумать, сэр, этот стиль очень вас молодит - похожи на полковника в отставке, мне рассказывали, не знаю правда ли: в Ираке, когда не было возможности, ребята надевали каску на голову – и острым ножом ниже железа, похоже на то, что я вам делаю, так всегда военные стригутся, особенно морпехи - аккуратно и девушкам нравится.
- Ну, если девушкам – согласился он.
- Первой встретила его Пенелопа, с такой теплотой, которой и Улисс не видел, она сначала положила свои золотые тяжёлые передние лапы ему на грудь, пытаясь поцеловать, её мощное дыхание слабо отдавало чем-то тухловато-рыбным, потом вдруг растянулась плашмя, лизнула его ботинки и проползла по-пластунски на брюхе у него между ног, после чего вежливо отошла в сторону, показав что торжественная церемония закончена.
- ****ь какая – сказал раздосадованно Ал – я думал, она только меня так приветствовала, а она со всеми мужиками...
- Битч – подтвердила Ванночка.
- Рил блад – продемонстрировала своё владение реальным русским её, выглядевшая как старшая сестра, мама Пёрл – Велкам, профессор Лузинг, вери найс то хэв ю хир.
- Сэнк ю, вери найс то би хир – ответил он с тем же стандартным красноречием, - пожалуйста зовите меня Арт.
По сравнению с Пенелопиной встречей мамин приём показался просто холодным.
Но это было только начало, главные события развернулись позже.
Сначала мама, увидев его вино, сказала, обращаясь как-бы к дочери – Я же говорила тебе: последнее время у нас в городке проблемы с пивом, трудно найти чего-то приличное, на что Ал немедленно отреагировал – Пёрл, я поставил в холодильник три упаковки «Миллер Лайт», - и шепнул ему по-русски, когда мамаша скрылась – проще, проще, не на конференции научной, ты посмотри какой пёрл, помнишь чему старшие учили?
- Вот это то, что надо, спасибо большое, Ал, и всего только 96 Калорий, угощайтесь, помогайте себе сами – пригласила Пёрл, возвращаясь.
И хотя еды она приготовила значительно больше, чем требовалось для американской парти, ознакомительная беседа не клеилась и протекала достаточно вяло, он ей про братьев Коэнов и Сэма Мендеса, а она ему – про кровавый телесериал о преступном клане Гамбино, а может быть Сопрано, уже успел забыть – он вообще не включает свой кабель последнее время, ему есть чем себя занять.
Ванночка абсолютно не принимала участия в общении, и только изредка что-то томно коротко шептала бойфренду на ухо, а тот наглаживал ей колено с такой страстью, что просто неудобно становилось при живой мамаше, «Разговаривают ли они вообще о чём-нибудь или весь пар в его непропорциональный свисток уходит? – подумал он».
И так продолжалось до тех пор, пока она, непонятно почему, не перешла вдруг к абортам – как он к ним относится? – «Да никак он к ним уже не относится, моя любимая женщина свой первый аборт сделала, когда ты ещё и слова-то такого не знала» – подумал он – и сказал, дурак, примерно то же.
Что тут началось: «Одобряете убийство людей, а как же Папская Энциклика, какой позор, видно вам к смерти не привыкать, да вы просто мафиозо сицилийский, среди них и профессоров сколько угодно, за деньги всё продаётся и покупается - кроме настоящей любви» - на что намекала? – и сразу же за голову схватилась – дескать, мигрень у неё разыгралась, наверное не знала, в отличие от него, что климакс хорошая штука...
Он понял: пора делать ноги из этого дома.
Прощаясь, она произнесла с чувством – И заберите назад эту вашу итальянскую кислятину! – и заплакала.
Он сильно расстроился, всё разъяснилось лишь на следующий день, ему позвонил Ал – Извини, старик, трагическое стечение обстоятельств, мне Ванночка рассказала, вчера Пёрл делала контрольный рентген после перенесённого на ногах тяжёлого бронхита, и случайно у неё обнаружили большую опухоль в груди, врачи почти уверены..., она просто раздавлена.
Погуляли.
Через несколько дней в его доме снова раздался редкий звонок – Здравствуйте Арт, это Пёрл – звучал в трубке звонкий голос – Я хочу извиниться перед вами за своё безобразное поведение, простите меня.
- Это вы меня простите – он пытался говорить как можно более проникновенно, и при этом не дать ей понять, что ему что-то известно - Мы никогда не знаем всех обстоятельств.
- Вот именно – весело продолжила Пёрл – час назад доктор Майзел сказала мне – «У вас замечательная мамограмма, дорогая, это просто кальций, не пульмонологам неграмотным о вашей прекрасной груди судить, а влюблённым мужчинам» - так прямо и объявила, просто не верится, вы мне очень понравились с самого начала, и вы сегодня увидите, что доктор была права, но перед этим я хочу пригласить вас пообедать вместе вечером - чудесный итальянский ресторанчик: паста, лазанья – всё как у вас дома, закажем вашего вина... только с одним условием – плачу я, капиш? - сегодня мой праздник, сколько же вы языков... я слышала настоящие итальянские мужчины такие страстные... жду.
Так вот почему она мафию и Папскую Энциклику вспоминала, неужели он похож на Марчелло, интересно играл ли тот под старость роли седых полковников в отставке?
Они незабываемо провели тот вечер, и особенно ночь, Пёрл его совершенно очаровала, и главное хорошо знала джаз, сама играла со школы на флейте, она устроила живую сессию ночью, прямо в постели, импровизировала на темы Джобимовских босс, она была такой нежной и заботливой, что он напрочь позабыл про Аловы выпрямители, которые захватил с собой на всякий случай, и, между прочим, всё получилось совсем неплохо - с поправкой на его возраст, типа би, или может би-минус, и он даже сознался, что не итальянский итальянец, чтобы не было чрезмерных ожиданий, но она не обратила на это никакого внимания.
Единственное, что его слегка насторожило – повышенная социальная активность его новой подруги, с утра она горячо сказала: «Милый, нам было так хорошо, ваш писатель Лио Толстой говорил, что каждый человек - это целый космос, мы должны ближе узнать друг друга, мы должны стать космонавтами-астронавтами, тебе надо переехать ко мне, сегодня же, я буду исключительно счастлива заботиться о тебе».
А когда он стал говорить, что путь познания - очень долгий, что ему трудно будет перестраивать педагогический и творческий процессы, и наконец, что они смогут прекрасно встречаться где угодно, в любое время – она тут же согласилась: – Хорошо, тогда я переезжаю к тебе, сегодня же.
Он еле уговорил её немного подождать с ответственным решением, не хотел он лишаться своей свободы, хотя и сам не знал почему и для чего – как молодой трудоголик доктор Астров когда-то.
Вскоре она впервые пришла в его профессорскую избушку и у них опять была незабываемая немедикаментозная ночь любви на пределе его скромных возможностей...
А утром она опять поделилась с ним планами: «Сегодня пойду в мебельный, присмотрю нам достойную кровать, вроде моей, в твоей же не развернуться, она просто угнетает, давит все импровизации... и вообще тебе многое здесь надо поменять, это всё-таки дом-родимый-дом, а не исправительная тюрьма на восемьдесят четвёртом хайвее».
Но когда он и в этот раз не выразил никакого энтузиазма по поводу её перестроечных идей, неглупая женщина наконец поняла, что слегка перестаралась, и с этого момента их вначале романтические вихревые отношения превратились в устойчивую, приятную во всех отношениях необременительную дружбу-любовь-дружбу типа Миллер Лайт 96 Калорий, чего он собственно и ожидал с самого начала.
Неделю назад, придя домой, прослушал Алов мессэдж: «Позвони мне профессор, у меня к тебе просьба».
Набрал номер его телефона – Привет, профессор, чем занимаешься?
- В Ванночку погрузился.
«Совсем шлем снесло водолазу, – подумал он и произнёс сухо – интимными подробностями твоей личной жизни не интересуюсь, желаю новых неизведанных глубин, перезвони когда прибудешь».
- Постой, не придирайся, ошибся - вырвалось по-привычке, ванну я принимаю, вискаря шотландского полстакана налил, сигару вечернюю курю, жизнью наслаждаюсь, понятно? – а Ванночка ещё на работе, трудится тяжело.
- Поди догадайся – сказал он – теперь понимаю, что можешь поговорить.
- Я всегда могу поговорить когда не сплю, – весомо ответил Ал – спасибо, что отзвонил, во сколько ты завтра начинаешь?... - прекрасно, значит сможешь заглянуть к нам на самоварные чтения – «Вишнёвый сад», нам актёров на мужские роли не хватает катастрофически, подходи полпервого к трагической лужайке, договорились?
- Спасибо – сказал он – очень интересно, одна покорная просьба, Константин Сергеевич, роль мне приготовь не особо возрастную, как того молодого отморозка - убийцу стариков звали – Яков? – его и отыграю.
- Поглядим, – ответили ему – только девок моих глазами не ешь.
- С негодованием отвергаю вашу провокацию, профессор, отбой – строго закончил он и положил трубку.
На колледжской трагической лужайке в живописном беспорядке были расставлены тонкие псевдокоринфские колонны чуть выше человеческого роста, каждая несла бюст классика жанра – вероятно Эсхил, Софокл, Еврипид... больше он никого не помнил, а позеленевшие медные таблички у земли рассматривать не захотел в своё время – легко ли нагибаться, когда позвоночник как палка; правду сказать, он и этих авторов не читал, хотя примерно знает о чём они писали, он же не гимназию императорскую заканчивал, а московскую среднюю школу номер десять.
Драматурги выглядели странновато из-за глазных бельм и провалившихся носов, обусловленных вероятно низкой маркой строительного цемента, впрочем не исключено, что такими же дефектами обладали и эллинские оригиналы и даже более поздние римские копии – крошИтся мрамор. Трудноудалимые с исторических личностей следы бомбардировки диких гусей, взлетающих от соседнего пруда в испытательных полётах перед зимней передислокацией, довершали оригинальный вид места, выбранного для полевого семинара по поводу последней чеховской комедии.
«С чего это он хотел в вестибюле вендиспансера мой сучок ставить – вдруг пришло ему в голову – этим ребятам было бы гораздо полезнее встать там на часах в назидание беспорядочно вступающему в отношения поколению - как Командору когда-то трагически легкомысленно предложили».
Когда он подошёл, все участники уже были в сборе, в центре композиции помещался настоящий медный самовар с расписанным петухами фаянсовым заварным чайником наверху, рядом стоял аутентичный сапог – где он только его достал, а также горка бумажных стаканчиков, пакетики с сахаром, и большая коробка донатсов – местных сладких пончиков на любой вкус.
В Аловом классе было восемь разноцветных девушек и один крепкий кудрявый юноша в обтягивающей тонкой майке, подчёркивающей Аппалачи мышц; у всех, включая их профессора, на коленях покоились лэптопы, увидев его Ал сказал – Познакомьтесь, пожалуйста, с моим приятелем профессором Артом Лузингом, он компьютерный волшебник, я пригласил его поучаствовать в нашем сегодняшнем семинаре, давайте поприветствуем его, - и первый произнёс – Велкам – а потом добавил потише по-русски – К нашим целкам – как один классик говорит.
Отовсюду слышались – Велкам... – а кудрявый пригласил – Двигайте сюда, профессор, я Тод.
Пока он доставал свой комп, Тод пробасил задушевно – Вы даже не представляете, сэр, как я наслаждаюсь моим персонажем.
Он вежливо поинтересовался, какая роль досталась Тоду и тот ответил – Лубов Андриевна Раневски.
Ал сказал – «Хочу быть уверен, что все видят на экранах мою страницу, всё в порядке? Все прочли пьесу? – Тогда начинаем. Вопросы – по ходу.
Только не надо соль в раны втирать: почему в пьесе не выстрелил револьвер Епиходова и молчало ружьё Шарлотты, и где она нашла огурец в начале мая, хотя это вас вряд ли удивит, и зачем носила его в кармане перед тем как съесть, и для чего ей собачка без имени, и не лесбиянка ли она или, более того, гермафродит – не смогу я ответить на эти вопросы, хотя специалисты раскопали даже прототипы обоих странных персонажей.
Лучше вспомните, сколько времени оставалось у автора до момента, когда доктор в немецком городке Баденвейлере, посмотрите на карту – вот здесь, по традиции заказал для своего умирающего русского коллеги мистера Чехова бутылку шампанского... – вот именно, в том-то и дело, что полгода.
Он понимал что надежды нет, лишь срока не знал, но даже в письмах к жене почти не жаловался, хотя страдал от невыносимой боли, в последнее время ему только морфий помогал, даже близкие люди узнавали его с трудом.
И ему нужны были деньги - для родни и просто знакомых, он всех вокруг себя всю жизнь кормил, в общем, времени ему критически не хватало.
А Шарлотта Ивановна - вообще самый загадочный чеховский character – может кто-нибудь постмодернистски посчитает её символом его близкой смерти, но я в это не верю совсем, конечно художник создаёт виртуальный мир прямо из своей головы, но сам предпочитает жить в другом, заселённом реальными лицами, а не персонажами.
Теперь давайте с жанром разбираться: муж главной героини - человек запойный-предпочитает разорительное шампанское-от него в конце концов и умирает; через месяц, видимо под внимательным присмотром педагога-резонёра мистера Петра Трофимова, тонет в реке ребёнок – хорошенький мальчик семи лет; появился бойфренд - обобрал-бросил-ушёл к другой-издержался-собирается повторить всё сначала-и безусловно повторит успешно; обе дочери – родная и приёмная – бедные, неустроенные, нелепые создания; родной брат – клиника-разжижение мозгов-задушевные разговоры с домашней мебелью... – как бы вы определили жанр такой пьесы? – а ведь перед вами комедия, подскажите почему? – правильно, все смерти случились не на сцене, да ещё шесть лет назад, то-есть огромный фактор времени и места – время всё сглаживает, не может человек и тем более персонаж каждый день жить под таким стрессом шесть лет - в результате возникает лёгкое действо. Даже если герой застрелился успешно – но за декорацией, и публике объявляют об этом под занавес – комедия, благодарный зритель уже в очереди к гардеробу с номерком стоит.
А если один герой палит в другого - дважды, хотя начинает разборку за сценой и оба раза промахивается... Но в середине пьесы: может такое называться комедией по-Чехову? – никогда.
Когда я впервые прочёл «Сад» в школе, готовясь к уроку, он показался мне просто несуразным, особенно по сравнению с поздними прекрасными прозрачными его рассказами – никто не слушает никого и каждый невнятно бубнит о своём, глухие все, а не только Фирс и Гаев, и какие-то – за исключением Раневской и Дуняши - безжизненные, бездушные, как старинная народная забава – выструганный из дощечки и примитивно раскрашенный мэн, которого нужно дёрнуть за ниточку, а он тебе одним глазом подмигнёт обсценно и пенис напряжённый покажет, я ещё застал эти игрушки на колхозных, прошу прощения, фермерских рынках...
С тех пор я не намного поумнел, единственно уразумел, что произведение, в котором никто никого не понимает - бессмертно, «Вишнёвый Сад» будут играть, по крайней мере, до тех пор, пока все в зрительном зале не достигнут идеала, о котором мечтал другой герой доктора Чехова – и тоже доктор, но об этом не сегодня...
Отпущенные ему сорок четыре года Антон Чехов прожил как великий человек, а самым совершенным его театральным творением оказалась его собственная смерть, когда он допил свой бокал, сказал два слова по-немецки... И умер - как сказал. А теперь приступаем к тексту...»
Догадайтесь с трёх раз - какую роль ему Ал приготовил? – Хватит и одного? – Конечно, Фирс.
А сам играл Лопахина и Яшу, так для чего он ему нужен был на этих чтениях – показать его ученикам как сова кричала? – как самовар гудел они и сами слышали.
Или у него другая цель была – как на теннисном корте?
...Резкий оглушительный телефонный звонок прервал плавный ход его мыслей, когда-то он боялся таких ночных трелей до ужаса, эти вестники несли одни потери, а теперь ему терять уже нечего, домой его уже никто не ждёт... он быстро поднял трубку.
- Тёма, Ванночка ушла – исключительной чистоты голос на другом конце оптического кабеля был полон траурной скорби.
- Погоди, погоди – что случилось?, что означает ушла – вы объяснились? – тогда может у подруги осталась ночевать, выпила лишнего... вы же идеальная пара – двенадцать медовых месяцев в году, - он сходу начал врачевать-успокаивать, хотя чего же тут было сверхъестественного, история стара как мир, но никого не останавливает, даже оскоплённый звездочёт, или, как здесь выражаются, астрофизический волшебник, домогался у повидимому дееспособного сластолюбца Додона девицы - шамаханской царицы – и зачем? – чтобы потом локти кусать да людей тревожить в ночной тишине? – но это ему не обломилось, правда и царь его всего-то на минуту пережил.
Тот мгновенно заглотнул наживку – И мне тоже так казалось, я всё готов был для неё сделать, она такая беззащитная, доверчивая, в сущности большой ребёнок, она ведь не случайно в отделе детской книги в нашем магазине работает, читает все эти фэнтези типа Гарри Поттер Таню Вроттер, может слышал, уже и российские клоны появились... представь себе: я ей наши сказки на ночь рассказываю в собственных переводах, они её в восторг приводят...
«Да ты просто болен, дружок, - подумал он - тебя дядя психиатр давно ожидает, живёшь с совершеннолетней недоразвитой тёлкой, а сюсюкаешь с ней, как Гумберт Гумберт с настоящим ребёнком себе не позволял».
А Ал продолжил - В последнее время она была какой-то рассеянной, на работе стала чаще задерживаться... ты не поверишь – даже от близости порой отказывалась – опять он его с сексопатологом спутал, спасибо за доверие, клянусь хранить вечно врачебную тайну Гиппопотама.
- Я сам от близости порой отказываюсь, но из дома не исчезаю – прохладно прореагировал он.
- Прекрати немедленно свои ё**ные шутки, – грубо остановили его с другого конца волокна – я звонил Пёрл, она тоже не знает, где дочь, что мне делать?
- Как минимум, не пороть горячку, и не вздумай полицию тревожить, только заработаешь ночь бессонную, даже на Гаити люди уже бесследно не исчезают, потерпи пару дней – она сама объявится, будь уверен, а пока налей-ка себе в ванну воды, а в стакан – виски, смотри не перепутай, даже одну дополнительную сигару от нервов позволить можешь, хоть и вредно, ещё притащи в ванную комнату плэйер и поставь негромко CD с самбой, которую я тебе записал – всё в комплексе должно помочь, только проверь, что ты телефон оттуда не вынес, я звякну тебе через час, чтобы не заснул, ты меня понял?
- Тёма, – сказал Ал тихо – а ты не мог бы сейчас приехать ко мне переночевать?
- Исключено – мгновенно ответил он.
- Но почему? – спросили на другом конце волокна.
- Боюсь проснуться с утра не профессором Лузингом, а миссис Вински, что я не видел, как ты сканируешь буркалами моих румяных пацанов?
- Ты это серьёзно?
- А ты мне про своих тёлок - серьёзно? – жёстко ответил он – и сам поразился какому-то новому в себе качеству, может впервые вспыхнувшей непонятной отчего... неприязни?, а если нет – что это такое? – чувствуется, ему самому уже пора к шаману-шринку, грязноватенько у вас на душе, профессор Лузинг, антисанитарно, чистить пора...
На другом конце молчали.
- Ладно Лёша, - сказал он примирительно – если после водных процедур тебе не получшает – я зайду ненадолго, не расстраивайся, жизнь продолжается, неожиданное – за каждым углом...
Через час тот сам позвонил опять, расслабленный и умиротворённый – видно прилично принял по его совету – Арти, ты знаешь, чем я здесь занимался?
- Догадываюсь, – ответил он – меня так и овевает идеально смешанным шотландским.
- Вот и ошибся... хотя я конечно выпил, я захватил с собой на воды твой маленький рассказик, самый первый, но не про искушение святого Антония, а тот в котором джаз, джем-сэшн, долгая дорога домой, олень одинокий посредине пустого шоссе... и ты знаешь – я заплакал.
- Это от самбы, я сам от неё плачу, гениальная музЫка, – отозвался он и почувствовал как засвербило в правом глазу у переносицы, - спи спокойно.
На следующий день ему звонила Пёрл – Здравствуй, дорогой, ты уже в курсе?
- Что случилось? – спросил на всякий случай.
- Вайн Ала бросила, такая блад!
- Дорогая, это очень крутое русское ругательство, постарайся реже употреблять его, тем более в адрес собственной дочери.
- Он ведь просто обожал её, - горячо сказала Пёрл – о, если бы меня кто-нибудь так любил... – и сделала классическую мхатовскую паузу.
Никто, однако, не стал её разуверять, и его искренняя подруга продолжила – Она ведь советовалась со мной, когда повстречала этого шиза в их же книжном магазине – отдел художественной литературы, парень третий колледж меняет, простых курсов сдать не может, голову ей своим фикшн забивает: «Теперь я поняла, ему тело моё было нужно, мамочка, а про душу мою он и не подумал», а этот, значит, её душой интересуется, плюс его захватили кришнаитские идеи – пусть даже так, только не травка и прочее, она клянётся что нет, переехала к нему, оба переводятся сейчас в другой книжный, из их сети – около восемьдесят четвёртого хайвея, я уверена это не продлится долго, он абсолютно пустой человек, в сущности ещё ребёнок. Да и она не далеко от него ушла.
Он молчал попрежнему.
- Я бы хотела тебя попросить, милый, – поговори с Алом, передай мои слова, тут нельзя ничего силой делать пытаться, девочка должна сама всё понять, я была бы рада всё это сама ему сказать, да боюсь он может мне не поверить – всё-таки я лицо заинтересованное, хоть и целиком на его стороне. Послушай, он был так взволнован, когда разговаривал со мной по телефону, как бы он не натворил с собой чего-нибудь ужасного.
- Не волнуйся так, дорогая, он звонил мне тоже, и я пытался сдвинуть его именно в этом направлении – не делать резких шагов, переждать какое-то время... а там, глядишь, всё удачно разрешится. А в детали, о которых ты мне рассказала, мне с ним вдаваться просто неудобно, это подробности личной жизни других людей, вероятно это было бы лучше сделать Вайноне, в крайнем случае, тебе... вообще такие деликатные вопросы желательно обсуждать без посредников, извини меня.
- Я надеюсь, дорогой, что ты так поступаешь, исходя из своего опыта и своих принципов, а не по душевной бесчувственности, и никогда не пожалеешь об этом решении – сказала она, заканчивая разговор.
«Вот и зашла бы к нему, дорогая, прочла бы ему на ночь сказку о пользе воздержания – подумал он».
Ещё через несколько дней Ал опять позвонил ему, в этот раз с утра – голос его звучал ужасно: «Вчера объяснились с Ванночкой, она сказала – между нами всё кончено, она любит другого и просит меня не искать и, тем более, не преследовать её, а то заявит в полицию... Тёма, я не знаю, что делать, не могли бы мы встретиться через час, поговорить немного, подходи к пруду, у меня сегодня занятия в дальнем корпусе».
- Конечно Лёша, - сказал он – ты нехорошо звучишь, бери себя в руки.
Листья на деревьях вокруг пруда были ещё зелёные, ни один не налился местной знаменитой кровью, да и осень, в сущности, только началась по календарю.
Гуси проносились высоко над акваторией, выстроившись треугольным профилем, словно почётный эскорт супернового сверхсекретного абсолютно-невидимого бомбардировщика, построенного по идеальной технологии стелс, вся трава вокруг была завалена зелёно-коричневым говном, а ведь если ещё и зима будет тёплая – они все тут останутся, а не отбудут во Флориду на воды – подумал он – надо Пенелопу сюда привести – разогнать эту галдящую и гадящую компанию, пусть себе другую авиабазу подыскивают.
К его скамейке подошёл старик с неопрятно покрашенной пегой головой и потухшими глазами, он с трудом узнал своего приятеля.
- Что мне делать? – опять затянул любимую песню.
- Делай что делал, наберись терпения, может она и вернётся – кавалер её – мудила изрядный, вроде Пети Трофимова, мне Пёрл немного про него рассказала, у тебя ненулевые шансы. Послушай, ты же творческий человек, найди себе какое-нибудь достойное занятие, пиши – как я, у тебя такой опыт, вкус, чутьё на правду звериное, или дерево своё допили-доколи, Розиту, наконец, приглашай убираться - хоть два раза на день.
- Она жизнь моя была – равнодушно сказал он – я три года с психиатром встречался, сумасшедшие пилюли глотал, новейшие психотропные, по кампусу как сомнамбула слонялся, люди от меня шарахались, с тех пор как её встретил – вагон Виагры выпил, если бы эти таблетки раздать населению бесплатно – у всего нашего городка... неделю... безвариантно, от них у меня в голове постоянно гудит и лопается – будто клинья стальные туда забивают, как я в колоды деревянные, всё время дозу увеличиваю... а сейчас ничего не хочу, теперь дошло: не врал ты в своём рассказике - покажи мне сейчас любые прелести... и только класс свой с трудом поднимать начал, я же его ужасно запустил – одни девки, а ведь раньше...
- Как девки? – возразил он – А Тод?
- Голубой пассив, трудно не заметить, я уже на плохом счету на обеих кафедрах, вся моя жизнь повалилась, как это ё**ное дерево рядом с гольфклубом... и я ужасно, я просто панически боюсь одиночества, я вчера после разговора с Ванночкой достал семейную реликвию – трофейный Золлинген, сел в ванну, раскрыл лезвие... – он вдруг заплакал громко и безутешно, как ребёнок.
- Доброе утро, профессор Лузинг – внезапно услышал он за спиной знакомый, слегка задыхающийся голос – хорошо, что увидела вас, извините, что отрываю, я бы хотела обсудить с вами результаты моего последнего теста – когда вам будет удобно.
- Ничего страшного, мисс Кристоферсон, - сказал он своей умненькой и, как он и предполагал, очень стройненькой студенточке в спортивных трусах, майке и замазанных птичьими экскрементами кроссовках – без проблем, только не сейчас – вы видите я занят с моим другом профессором Вински – указал он на отвернувшегося Ала у которого всё ещё подрагивали плечи - сегодня после лекции вас устроит?
Девица посмотрела с небольшим удивлением в сторону его страдающего друга, сказала – Конечно, огромное спасибо – и побежала дальше, интересно как она роли в их голубом дуэте распределила – кто в пассиве?
- Знаешь что, Алёша, - решил он внезапно – перебирайся-ка ты ко мне, живи сколько хочешь, придёшь чуть-чуть в себя, единственно - ты же видел: у меня обстановка казарменная, так что не обессудь, делай там, что тебе нравится, книг у меня маловато, зато музыки – слушай дни напролёт.
- Никогда не забуду, Тёма, - сказал тот проникновенно, постепенно приходя в себя – я тебе вечером позвоню, сегодня много дел.
...После лекции он подошёл к Барбаре – Ну задавайте ваши вопросы, мисс Кристоферсон.
- Простите, профессор Лузинг, что отнимала ваше время – я уже разобралась во всём... извините, сэр, ваш друг профессор...
- Вински – подсказал он.
- Он производил впечатление по-настоящему несчастного человека – смело продолжила его студентка, и добавила – простите, что вмешиваюсь не в своё дело.
- Это ничего, Барбара, - он впервые назвал её по имени – тронут вашей внимательностью и участием, у моего друга возникли некоторые проблемы личного свойства, он пытается их разрешить. – И пусть она воображает себе всё, что хочет, плевать ему, кто и что о нём подумает.
Ал не позвонил ему в тот вечер.
На следующий день он сам набрал его номер и оставил сообщение, что вчерашнее предложение остаётся в силе и он ждёт его в любое подходящее время.
Тот, в свою очередь, послал ему имэйл, что немного успокоился и переедет в ближайшие дни.
На него и самого навалилась внезапно куча дел, надо было представить руководству перспективные планы на зимний семестр, подготовить проекты исследовательских грантов и прочую ерунду, плюс мисс Кристоферсон впервые не пришла на его занятия, причём пропустила три подряд, наверное заболела – подумал он и даже слегка разволновался.
Возвращаясь с семинара домой под моросящим дождём, он подумал о Але, с которым не имел никаких контактов уже неделю, он прошёл мимо своего домика и направился прямо к резиденции друга – что за расстояние пара тысяч футов.
Когда профессор Вински открыл ему дверь – он просто поразился, подбородок Ала был гордо приподнят, как возможно у римских триумфаторов или на отдельных фотографиях позднего Бродского – так что профессор Лузинг смотрел коллеге прямо в глаза – и эти глаза сияли, лишь лаврового венка не хватало его красивой крупной голове с залысинами на мощном лбу.
Это настолько не соответствовало той картине, которую Арт предполагал увидеть, что он автоматичски спросил друга чисто по-американски – Каксам?
- Очхорошо – так же дежурно ответил Ал и продолжил уже с настоящим жаром – Артюша, ты не поверишь - я опять живу, всё забыл, как страшный сон, я так благодарен тебе за поддержку – никогда не забуду, прости, что так тебя грузил, я просто не представляю, что бы делал без тебя, я...
- Неужели Ванночка вернулась? – ошарашенно прервал он Ала.
- Не совсем – впервые несколько неуверенно и очень непонятно выразился его друг.
Но необходимость в пояснениях исчезла, потому что он уже увидел причину случившейся с другом метаморфозы – прямо у того за спиной, причина бесшумно появилась из ванной комнаты, копна её бронзовых волос была спрятана под тюрбаном полотенца – её единственной одежды.
Она была совершенна, как дар небес - молодая женщина на хорошо проторённой, освящённой тысячелетиями тропе любви, её глаза озарял тот же победный свет, который неузнаваемо преобразил лицо Ала.
И он впервые, кристально чётко понял: как иррационально, как невыразимо сильно он желает её – каждой клеточкой своего разбитого тела, каждым седым волоском своей измученной души, полной старческой нежности. Он всегда хотел её - с первого взгляда на своей первой лекции, а после - даже не видя её, проверяя её тесты, даже обсуждая с Диком проблемы преподавания, не позволяя себе признаться в этом, как ему казалось, запретном порыве. Получилось, что он попросту врал себе самому, а вот этот маленький сгусток энергии и страстей, смотрящий ему сейчас прямо в глаза, мгновенно обнаружил ложь последнего года его жизни всего лишь на шести страницах графоманского текста с выдуманными героями и обстоятельствами, неслабая работа, мистер Вински, вы настоящий профессионал.
Вероятно, отражение, которое Ал увидел в зрачках коллеги, заставило его обернуться, продемонстрировав профессору Лузингу почти оформленную лысину.
А Алова возлюбленная – «Это моя возлюбленная, хер тебе, комедиант дешёвый, бажов-с-прибором» – вдруг с огромной неприязнью, да нет – просто с ненавистью подумал он - его, Его Возлюбленная абсолютно естественно и даже грациозно произнесла – Здравствуйте, профессор Лузинг, я искренне прошу у вас прощения за три пропущенных занятия, и знаете, у меня нет ни одного уважительного повода для этих отсутствий, так что вы быть может не захотите больше видеть меня в своём классе, мне очень жаль.
И он ответил со всей теплотой, на которую в тот момент был способен – Ну что вы, мисс Кристоферсон, пожалуйста не беспокойтесь об этом, вы же лучший студент в моей группе – не существует в английском пола, так и сказал, и закончил – Не думаю, что это была существенная потеря для вас, наслаждайтесь своим временем – и сразу мелькнуло: «Что же я несу, идиот».
Одновременно он ощутил ту самую полномасштабную эрекцию, которую и предсказал его пристрастный литературный критик, и обрадовался сегодняшней ненастной погоде, и тому, что он, по счастью, не успел снять свой плащ, и они не разыграют здесь лёгкой чеховской комедии, как с Аловым классом на лужайке.
Повидимому, все его мигом пронесшиеся мысли и чувства магически передались ей, во всяком случае, она сразу будто ощутила какой-то дискомфорт, ему даже показалось, что она нерешительно пытается прикрыть ладонью свой символ плодородия.
Ал тут же пришёл ей на помощь, он мягко сказал – Барби, дорогая, Арт заглянул ко мне на минуту, прости меня, я скоро освобожусь.
И она ответила – Шур, милый, бай профессор Лузинг – и удалилась, сверкая попой, с достоинством английской королевы.
Это уже было чересчур, и он прохрипел незнакомым голосом – Ал, у меня к тебе огромная просьба – он ещё не знал, что скажет дальше, его друг был - весь напряжённое внимание.
- Не мог бы ты позвонить Розите, чтобы пришла прибраться у меня? – «Вот именно, - подумал он неожиданно - вдую, продую и задую всюду, и пусть отсасывает всё, что захочет».
- Безусловно – с полным пониманием ответил Ал – Тебе когда удобнее?
- Сегодня, прямо сейчас, спасибо, извини, что потревожил без звонка.
- Какая ерунда, в любое время – радостно защебетал его счастливый приятель-сучье-рыло – Ты знаешь, Артюша, она сказала: «Профессор Лузинг – мой самый любимый препод в колледже, он такой умный, такой порядочный и такой застенчивый, он напоминает мне чеховских героев» - как тебе это нравится? – она просто обожает Чехова.
Ну конечно – Ванночка обожала твою польскую колбасу, а Барбичка – излюбленного комедиографа из твоей убогой классной программы... впрочем, возможно одно не противоречит другому - Антон Павлович был известный мастер тараканьего спорта, но почему ты, козёл, отдал мне в этой пьесе роль навсегда ушибленного жизнью Войницкого, а себе по обыкновению оставил сразу две? – е**л я твой кастинг, с меня Фирса с его самоваром достаточно было – подумал он и попрощался, выходя в дождь – Бай, профессор Серебряков, спасибо за дружескую услугу.
Вернулся домой, благая весть уже поджидала его на автоответчике: «Тёмочка, Розиточка будет у тебя через полчаса, шалунишка».
Он достал из письменного стола заветную Алову упаковку, набуровил себе полстакана из непочатой бутылки, специально купленной для друга, который так к нему и не переехал, и запил три таблетки добрым глотком шотландского пойла.
- Ставим в позу тётю Розу – тихонько промурлыкал он, разваливаясь в кресле поудобнее, и нажал кнопку на пульте дистанционного управления - негромко зазвучала любимая мелодия.
Очень скоро он почувствовал, как центр его тяжести медленно перемещается в низ живота, в оставшемся невесомом теле в замечательном ритме самбы пульсировала приятная теплота, спонтанно принятое решение нравилось ему всё больше и больше, он плеснул себе добавки.
Наконец в дверь постучали, на пороге с раскрытым зонтиком стояла весёлая Дженифер Лопес.
Красотка представилась – Здравствуйте, профессор Лузинг, я Рози, профессор Вински сказал, что вам нужна моя помощь.
- Абсолютно правильно, Рози, очень нужна, чрезвычайно нужна – расслабленно сказал он, отмечая, что бюст у его гостьи выглядит даже убедительней, чем у виртуальной мисс Лопес – счастлив с вами познакомиться, проходите, пожалуйста, и зовите меня просто Арт.
- Взаимно, одну секунду, Арт – сказала Рози-Дженифер – только воду с зонтика стряхну – во время процедуры стряхивания он отметил, что тылы, где ему предстояло начинать, также были в большом порядке и спросил со всей учтивостью – Вы такая красавица, Рози, откуда вы родом?
- Картахена, Колумбия – ответила она, посмотрела на него и вдруг засуетилась – Я сейчас, Арт, одно мгновение, вы где пылесос храните?
«Драматург **ев – подумал он вполне добродушно и умиротворённо – мексиканочка, сто лет одиночества, пицца колёсами, Миллер Лайт бочками» – и объяснил, отхлёбывая из стакана – Прямо и направо, там всё что нужно.
И улыбаясь, не понимая, что умирает, крикнул вслед стремительно исчезнувшей девушке – Пожалуйста, не торопитесь так, Рози, время ещё есть.