Представьте, что у Вас есть возможность создать из множества единство, из объекта – его идеальный прототип; свести всю космическую разрозненность классов до проформы; поставить «это» под свет настольной лампы и наблюдать оживающий концепт. Попробуем слепить из идеи идеальность… камня, огня, воды, ветра. Что бы стало с миром, если бы он состоял из однообразия разнообразных идеальных форм? Какими были бы мы, люди, в данном контексте? А если бы мир сам стал одним человеком, если бы все люди соединились и стали одним сознанием, то каким было бы оно?
После любой войны обычно подсчитывают общие потери, в том числе и людей. Проведем горизонтальную черту и напишем сумму. Шесть миллиардов. Наверное, даже больше, чем шесть. Это не имеет значения.
------------------------------------------
Город, в котором я живу, самый красивый. Мои друзья тоже так считают. И вообще я не знаю никого, кто бы думал иначе. Проблем здесь нет. Город просыпается в семь утра. Городу пора на работу. Я потягиваюсь, подхожу к окну, смотрю: внизу низ, вдали даль, вверху высь – все как обычно. Изменений нет, я спокоен, не стоило снова подходить и проверять. Но ведь все это делают; к тому же было бы странно оказаться на улице на тридцать секунд раньше остальных. Пойду завтракать. Попил – поел – позавтракал. Сделал все остальное и ровно в половину восьмого, вышел в мир, на секунду повернулся к нему спиной, запер входную дверь на замок, стряхнул пару пылинок с черного городского пиджака и сделал еще один оборот. Город ставит машины всегда напротив входной двери, потому что, как и одежда, транспорт также «городской». Поэтому мы любим наши черные костюмы и черные машины. Я обменялся парой рукопожатий со своими соседями, поинтересовался их самочувствием и сам на их встречный вопрос ответил, что все прекрасно, как и всегда. Это очень важно. Утро должно быть радостным. Ровно в восемь город на работе. Пробок нет, светофоры всегда зеленые. Мы любим наш город. Он самый красивый. Мои друзья тоже так считают.
День выдался напряженным. Но это только к лучшему. После работы еду в ближайший ресторан. С шести до семи часов кафе, рестораны и тому подобные доблестные заведения по поддержке жизнедеятельности города получают довольно высокие прибыли. Это и понятно: они необходимы; они востребованы. Еда вкусна – мы платим за нее. Я сел за стол и увидел многих своих коллег, которые, что совсем не странно, именно здесь и именно в это время дают мозгам отдохнуть, а желудку - поработать. Работать должно все, и у всего свое время. Вам все это скажут. Вечер должен проходить за чтением книги или просмотром телевизора. Есть еще и другие занятия, но они для нас нетипичны (значит, их нет) – никогда не видел, чтобы мои соседи или друзья выходили бы вечерами на прогулку, или заходили бы друг к другу в гости, или играли бы с детьми на крыльце. Это неестественно. Было бы очень неловко встретиться утром с коллегами и не обсудить вчерашние новости или вчерашнюю книгу. Конечно, таких неловкостей, слава городу, давно уже нет. Нужно ценить время и разумно его тратить. Вам все это скажут. В двенадцать все уснут. Никто не подойдет к окну. Ведь ничего не видно, ничего нет.
--------------------------------
Мы все вроде что-то знаем, но знаем по-разному. Разность, как видно, равна нулю. Хотим одного, хотим другого, каждый хочет свое и себе – получаем в итоге то же, что и знаем. Мы умеем чувствовать. У нас сложные чувства. Мы говорим о любви, а рождаем ненависть. Мы говорим, что ненавидим, а на самом деле любим до глубины души. Я воспеваю жизнь, даруя смерть. Прошу убить меня, но мне дают дышать. Какие мы странные, люди… Какой странный я, человек… Я не белый король и не черная пешка, я шахматная доска, обычно деревянная, на которой идет игра.
Поле состоит из клеток, но их не шестьдесят четыре и они не двух цветов. Доска я хоть и деревянная, – это соответствует моей природе – но непростая. Каждая клетка моего поля, - не важно, какого она цвета и какого размера – включает в себя меньшее по размеру поле, клеток и цветов в котором немного больше, чем в вышестоящем поле. Каждая клетка этого поля имеет аналогичную внутреннюю структуру. С уменьшением размеров увеличивается число. Что за архитектор, что за художник?
Не знаю, сколько во мне ступеней и игр, не знаю, какая игра закончилась, а какая только началась. Чувственная игра – в ней мало удачных ходов. У каждой игры правила свои. У главной игры - подвластной моему взору, но не моей воле - правил нет. Король умрет по безрассудству пешек, и где-то пешка станет королем. Главная игра живет не своей жизнью. Все игры живут жизнями других. И пешка, и король верят в свой шанс и значимость их хода. Да, шансы есть у всех. Не шанс выиграть, но шанс пойти. Здесь шахматы – такая же рулетка.
В моем мире, в той игре, которую вижу, много абсурда. Дружба ведет к предательству, любовь – к измене, доверие к войне… Почему – спрашиваю я себя – я только что признался в любви? Почему я только что дал обещание? Почему я только что поклялся? Все обман? Да. Так было часто. Но так же часто я молча любил; помогал, ничего взамен не требуя; верил и был преданным без клятв.
Прошли секунды, и где-то кончилась игра. Там проигравший будет уничтожен, а победитель уйдет в забытье. Кого-то я предал, кому-то изменил, но вот… в поверхностной игре я вижу, как король встал на защиту пешки, но пал король, и пала пешка, но продолжается игра. Я умираю – я рождаюсь вновь. Я убиваю – я же в свет пускаю. Я познаю – я забываю. И слезы проливаю я, и кровь. Я становлюсь на тени игроков - то изверг я, то жалкий трус в пустом безличии; но вновь на белом поле спас своих врагов… Я человек, во всей ничтожности и всем своем величии.