Визит штабиста
Прибывший из штаба в расположение роты майор, коренастый и чисто выбритый, был крайне недоволен.
- Почему нет до сих пор связи? Что у вас тут творится?.. – с добавлением непечатных слов.
- Под постоянным обстрелом находимся, - попытался оправдаться комроты, старший лейтенант Глухов, кивая наружу, где не прекращаясь рвались снаряды и мины то здесь, то там, сотрясая землю и блиндаж. – Только восстановим провод, тут же обрыв. Пристрелялись, гады! Надо бы сменить позицию…
- В тыл захотелось? Фрицы от вас только этого и ждут!
- Провод тут, через нас, неудачно проходит. Разрывает всё время.
- Понятно, что разрывает! Но без связи нет управления войсками. Приказываю - восстановить немедленно!
- Двоих человек уже потеряли…
- Отставить разговоры! – рявкнул майор. – Выполнять!
- Есть! – нехотя козырнул комроты и взглянул на понуро стоявших у входа четырёх солдат. – Куликов! Выполнять приказ.
Куликов, сорокалетний мужчина с испещрённым морщинами загорелым лицом шагнул вперёд. В его округлившихся глазах выразилось недоумение:
- Товарищ старший…
- Выполнять приказ! – негромко, не глядя на него, повторил Глухов.
Было видно как Куликов слегка побледнел и ссутулился – все присутствующие здесь, кроме, может быть, майора, понимали, что его отправляют на верную смерть. «Не терпится, видать, этому майору по связи доложить начальству, что он здесь, на передовой» - подумали.
- Есть выполнять! – помедлив, обречённо и зло сказал он. И, поправив гимнастёрку у ремня, вышел, не очень торопясь.
В приоткрытую дверь блиндажа было видно как Куликов закурил, взял провод, удерживая его в левой руке, вылез на бруствер окопа. Выпрямился и… лишь чуть сгибаясь, пропуская провод через ладонь, пошёл прямо под взрывами и выстрелами. Стрельба усилилась и было видно, что угрожающе близко вокруг него подпрыгивают фонтанчики земли. «Что он делает!» - промелькнула у всех мысль, ведь бывалый солдат! Куликов вдруг резко согнулся, выпустил провод, дёрнулся вправо и упал. С минуту все молчали, надеясь, что тот лишь споткнулся, поднимется.
- Что с ним? – спросил наконец майор.
- Панин, взгляни что там! – дал команду Глухов.
- Похоже, убит, - осторожно осмотрев пространство перед бруствером, вернулся и доложил Панин.
- Кто следующий? – нарушил наступившее молчание майор.
- Товарищ… - попытался было возразить Глухов.
- Приказ – восстановить линию! – резко перебил его тот.
- Разрешите, я! – шагнул вперёд Корнеев, совсем молодой солдат, лет восемнадцати.
На него взглянули как на сумасшедшего. Понятно, что на войне каждому молодому хочется стать героем, но здесь же гибель! Из-за какого-то провода.
- Выполнять приказ! – тоже с некоторым удивлением взглянув на него сказал майор, и отвернулся.
- Есть!
Теперь все смотрели как, взяв злополучный провод, тот живо вскочил на бруствер, сразу залёг и пополз, временами останавливаясь. Приблизился к лежавшему Куликову, потрогал его, взглянул в лицо, убедившись, что тот убит, пополз дальше. Быстрее миновать бы голое возвышенное место, там уже кустарник и лощина… Корнеев почувствовал как вдруг сильно ударило в ногу, а потом в плечо, и потерял сознание.
***
Очнулся Павел Корнеев от боли в кузове автомашины, где лежал среди других раненых. Как же трясёт на ухабах! Лежавшие рядом стонали, матерились и проклинали шофёра, дорогу и судьбу.
«Жив! - промелькнула радостная мысль у Павла. – В госпиталь едем. Значит, спасут! Быстрее бы…». Только сейчас он почувствовал нестерпимую боль, как будто исходящую из всех частей тела, и в то же время, поверх неё, облегчение от того, что исполнил свой долг, что не придётся больше хотя бы какое-то время находиться под обстрелом и идти под пули, с задвинутым куда-то далеко сознанием того, что в любой момент твоя жизнь может внезапно оборваться. Всё это теперь позади, впереди госпиталь и жизнь. Быстрее, быстрее бы только доехать до этого госпиталя!
По тому, как замедлился ход, машина качнулась и куда-то повернула, и послышались голоса вокруг, он понял, что приехали, наконец. Зашевелились и другие раненые, приподнялся кто мог.
- Нет у нас мест! – вдруг услышал он громкий голос какого-то распорядителя.
- Как нет?! – возмутился и выругался вышедший из кабины шофёр.
- Нет же! Ну не сможем мы обработать всех! Почему-то все к нам везут...
- И… что же нам?
- Везите в другой госпиталь! Вон за тем леском. Совсем недалеко отсюда.
Они ещё немного поспорили, машина завелась и - снова качка и боль. Хорошо ещё, что недалеко повезут, скорее бы.
Хотя дорога эта показалась ещё длиннее. А там опять:
- Мы не сможем принять! Всё забито!
- Э, нет! - раненые стали слезать с машины, кто как мог. - Дальше мы не поедем!
Но этого Корнеев уже не слышал.
***
На хутор Григорьевский, Чкаловской области, колхознице Корнеевой Матрёне Ивановне пришла похоронка, вторая в тот год после мужа. «Ваш сын, рядовой Павел Семёнович Корнеев, умер от ран в полевом госпитале в/ч 1073».
Окопались
Приказ окапываться на вновь отведённом участке линии обороны пришёл к вечеру. Оставшиеся от роты три танка распределились по предполагаемой линии обороны с интервалом метров в сто – сто пятьдесят, и пока стояли в ожидании подготавливаемого рубежа чуть в сторонке позади. Командир танка, младший лейтенант Загорин, выбрал место для окапывания между двумя едва заметными в снежной замети бугорками.
Уже темнело и надо было спешить. Живо откинули снег, так, чтоб потом снова использовать его для прикрытия, обнажили мёрзлую, покрытую жидким сухим бурьяном землю.
- Промерзла, мабуть, на пивметра, - прикинул, заламывая мятую матерчатую шапку-ушанку, на которую менял шлем на работах, стрелок-радист, круглолицый хохол Валуйко, берясь за лопату.
- Не меньше! – с сожалением согласился, снимая бушлат, заметил и механик-водитель, сержант Карпов.
- Часа на три-четыре работы, не меньше!
Неприятная работа – окапывать танк, особенно зимой. Яму надо в шесть метров на три, если заезжать впритирку, да глубиной не меньше полутора метров, учитывая выбранный благоприятный рельеф, и с уклоном для съезда-выезда, а на дне ещё и место для экипажа копнуть и обустроить для костерка – не в промёрзшем же танке сидеть. Мороз уже под двадцать градусов, а что будет ночью? Чем дальше, тем труднее становится окапываться, и такая работа танкистам не очень нравилась – лучше быть в движении. Пристроишь танк поближе к стенке хаты, чтоб сверху не особенно было заметно, и отогревайся. А тут – почти голое место на краю жидкого прозрачного леса. Главное, вскрыть промёрзший грунт, а там пойдёт, если, конечно, грунт не каменистый. Тут глаз намётанным должен быть, чтоб и позицию занять должную, и не надорваться. Двадцать кубов земли выкинуть! Вчетвером! Вручную, своим шанцевым инструментом.
Поэтому работали, почти не разговаривая, разве что матерились слегка. Да изредка поглядывали на соседей – как быстро у них дело движется. Даже на перекур не останавливались – свёрнут цыгарку из махры, вставят в зубы и продолжают ковырять неподдающийся грунт. Да на небо иногда поглядывают – не налетели бы самолёты. От такой работы становится жарко, хоть раздевайся, разве что только руки мёрзнут и плохо слушаются, но голыми руками удобнее. Работают споро, знают – быстрее окопаешься, больше будет времени полежать у костерка под днищем, расслабиться от выпитых ста грамм да пожевать что-нибудь. Слышно только шуршание лопат о мёрзлый грунт и тяжёлое дыхание. Хоть бы пехоту на помощь подкинули, как бывало, в их же интересах, но у тех, видать, тоже работы немало – видно как в метрах в трёхстах обозначились и ломаной линией прочерчивают лощину окопы, мелькают головы и выбрасывающие грунт лопаты. Тоже спешат окопаться.
Эх-ма! В довоенных фильмах, помнится, показывали, как все эти укрытия чуть ли не в мгновение ока техника выкапывала, но где она сейчас? В натуре никогда и не видели. Так что вся техника – это лопаты с отполированными короткими черенками в руках да ломик, что с собой всегда.
Прошёл час, другой. Дело движется, но медленнее, чем хотелось бы. Командир начинает замечать, что экипаж темп работ замедлил, и, ковыряя землю, думает как бы их призвать ускорить темп, не обижая. Люди старше его всё-таки! Экипаж на командира косится – что-то реже он стал лопатой помахивать. И то, что сходил к соседям разузнать что-то, так это просто для прикрытия сачковства. Да оно и понятно, хлипковата молодёжь пошла!
Полметра, метр... А уже совсем стемнело.
- Мож, хватит? – не выдержав, спросил Валуйко, оглядывая яму. – Заедеш? - спрашивает Карпова.
- Заедет! – не очень настойчиво сказал молчавший доселе заряжающий Петрик. Самый маленький он и слабый для таких работ, всё время место выбирал где земля помягче, но это ему прощали.
Все смотрят на командира – что тот скажет. Тот к бугоркам, что по бокам, присматривается, чтоб на них сослаться и отсчёт уровня от них вести, если выговор от начальства получит. Да на других смотрит – как те?
- Хватит! – решает.
Быстро, уже почти в полной темноте, отрыли в центре полукруглое углубление для себя.
- Заводи! – дал Карпову команду лейтенант, и тот, хоть и высоковат ростом, привычно проворно ласточкой нырнул в зев люка, всегда открытого на стоянках.
– А ты за дровами! – это команда Петрику.
- Есть! – обрадовано взмахнул тот ладонью в сторону виска и, прихватив брезент, скрылся в темноте.
Танк загудел, постоял, как бы прицеливаясь, выбросил высветившееся облако дыма, качнулся и медленно сполз в яму. Одним из первых! И это радует. Разровняли землю, присыпали снегом. Тут и дровишки подоспели. Всё! Экипаж на коленях заполз под танк. Ломит спину, горят ладони рук, дрожат колени, сердце всё ещё в учащённом ритме. У каждого. Плеснув слегка дизельным на сырые сучки, разожгли костерок. Пристроили на него котелок, прилегли, вытащили кружки, ложки. Пока Карпов вскрыл чуть подогретую консервную банку, командир налил каждому положенное, не больше.
- Загорин! – раздался вдруг голос сверху. – К комбригу давай!
- Что такое? – предчувствуя что-то неприятное, выползая и отряхиваясь, и уже следуя за ним спросил командир танка присланного ординарца.
- Команду на передислокацию дали! – щеголяя осведомлённостью, небрежно кинул тот через плечо.
Боевая заначка
- Снарядов сколько в вашей батарее? – спросил капитан Лавров, командир артдивизиона, вошедшего в блиндаж лейтенанта Паршина.
- По три на орудие, - не задумываясь, ответил командир батареи. И добавил: - Не знаю даже чем отбиваться будем, если фриц попрёт!
У себя на батарее Паршин рассуждал иначе, и на подобные вопросы отвечал так: «Чем отбиваться будем? С пехотой вместе!». Впрочем, такие вопросы задавали только прибывшие на батарею новички. Всё никак понять не могли, что снарядов много не бывает, что сколько душе угодно их не завозят, и, когда не завозят, даже хорошо – значит, ничего значительного на их участке фронта не произойдёт, затишье ожидается. Вот если ошибутся в оценке намерений противника, то, конечно, худо придётся артиллеристам – орудия, из которых стрелять уже нечем, они обязаны сохранить, или погибнуть рядом. Если же кто оставит и уйдёт, то должен знать, что будет расстрелян как дезертир. Так что для отчёта перед командованием у них – по три снаряда на орудие, а то, что припрятали и не показывают в отчётности пару ящиков, присыпанных землёй от постороннего глаза, об этом – молчок.
- По три снаряда, говоришь? – не поверил, конечно, Лавров
- Так точно, товарищ капитан, по три! – не моргнув глазом, подтвердил Паршин.
- И не припрятано ничего? - пристально взглянул Лавров.
Знает своих артиллеристов!
- Не было возможности припрятать! – нисколько не смущаясь и не отводя глаз лгал Паршин. Если узнают, что есть заначка, могут даже отобрать для других. Или заставят перераспределить, поделиться с бестолковыми. Как у лейтенанта Шубина – расстреляли весь боезапас и – будь что будет! – Ждём когда подвезут. – продолжал Паршин, и попытался перевести стрелки: - Не знаете когда?
- Когда надо будет, подвезут, - наконец отстал комдивизиона.
***
Видать, капитан Лавров всё же что-то знал или предвидел, и не зря спрашивал про боезапас. Попёрли всё же фашисты! Как начали снарядами да минами угощать – и не подумаешь, что у них те когда-нибуль закончатся. Досталось, правда, больше пехоте, в бинокль было видно, что перерыли, почти сравняли с землёй их траншеи. Артиллеристам, хотя артиллерия у них пехотной называется, досталось меньше, вчера сменили и замаскировали свои позиции хорошо, значит, раз не обнаружили их. Шальной снаряд один, правда, залетел – проверяли, видать, швыряли туда-сюда по оврагам да перелескам, ожидая, не ответят ли им и не раскроются ли прежде времени. Да не на тех напали! Опрокинутую взрывной волной 76-ммвку быстро поставили на место, двоих легко раненых перевязали, да контузило слегка одного, так что пока никаких потерь личного состава, все остались на батарее. И худшее ещё впереди, как можно было предположить по нервной скороговорке Лаврова по телефонной связи:
- В квадрате четырнадцать-двадцать скопление немцев. С танками! На вас выйдут! Встречайте...
«С тремя снарядами встречать?» – хотел было съязвить Паршин, но связь прервалась.
Раз координаты немцев с танками известны, накрыть бы их там с гаубиц соседнего дивизиона, да так, чтоб ничего не осталось, но у тех орудия пару раз тявкнули и замолчали. Значит надо ждать гостей, когда из-за холма, что рядом с теми координатами, выползут и окажутся мишенью для настильной стрельбы.
Паршин дал команду выкатить орудия на боевую позицию и вскрыть ящики.
***
- Молодцы! – похвалил Паршина командир артполка майор Губарев. – Представь список к награде. С формулировкой – «сорвали прорыв группировки противника, нанеся ему значительный урон в живой силе и технике...».
- Он уже представил, - достал из планшетки бумагу Лавров, разгладил и подал.
- А... танков подбитых только два? – мельком взглянув оценил донесение Губарев.
- Два! – поправляя перебинтованную руку, пожал плечами Паршин. - Те, что у всех на виду горели...
- Могли бы и больше долбануть, так они не то что мы – напролом не лезут, - добавил Лавров. – Поняли, что нарвались, и задний ход дали.
- Жалко вам, что ли, фрицев? Запишите сотню-другую. Только чтоб правдоподобно было.
- Понятно!
- И сколько теперь снарядов на орудие остаётся?
- Ничего не осталось! – ответил Паршин. – Расходовали весь боезапас.
- Точно ничего? – усомнился комартполка.
- Точно! – не очень уверенно подтвердил Лавров.
Гильзы
- Потери в роте? – послюнявив карандаш, склонился над сочинением донесения комбат Авронин.
- Убитых пятеро, семь отправили в санбат… - доложил присевший на грубо сколоченную скамью комроты, младший лейтенант Гранов. - Остальные на месте.
- Убитых фрицев сколько?
- А кто их считал?
- Опять ты.. Жалко фрицев, что ли? Сколько патронов израсходовали - дели на три. Только чтоб правдоподобно было.
Проставив всё же какое-то число, старший лейтенант продолжал расспрос:
- Сколько собрано патронных гильз после боя?
- Два ящика. Почти полные!
- Два ящика на роту? Мало!
- Так землей засыпало всё! Вон как фрицы минами швырялись! Бойцов некоторых приходилось откапывать.
- Ты мне баки не заправляй!
- Дожди какие были - ещё сырая земля... втоптали... – продолжал оправдываться Гранов.
- Так не только в окопах собирать надо, а окрест...
- Пробовали! Стреляет фашист, высунуться из окопа не даёт.
- В роте Крамнина земля не суше, и немцы тоже стреляют, а пять ящиков собрали.
- Так у них в этих ящиках земли больше, чем...
- Ты, Гранов, вообще, понимаешь положение вещей? – в раздражении бросил карандаш на стол комбат. – Понимаешь?
- Так точно!
- Нет, недопонимаешь, я вижу! И бойцов своих расхолаживаешь. Из чего там, в тылу, патроны нам будут делать? Медь в рудниках добывать и плавить? Кто это будет делать, если в тылу одни женщины, старики и дети остались? А гильзы в переплавку бросил – и отливай новые патроны. Соображаешь?
- Так точно!
- Вот иди и объясни это бойцам своим! До всех чтоб дошло! И к концу дня чтоб ещё пару ящиков собрали.
- Слушаюсь!