ИССЛЕДОВАНИЕ ДУШИ
НЕПРИКАЯННОЙ
роман-видение
Если вы будете иметь веру с горчичное зерно
и скажете горе сей: перейди отсюда туда, и она
перейдёт; и ничего не будет невозможного для
вас.
Христос
Не зная повеления Неба, нельзя быть благоро-
дным мужем.
Конфуций
Если бы двери восприятия были чисты, то ка-
ждая вещь представлялась бы человеку такой,
какая она есть - бесконечной.
Уильям Блэйк
Я чувствую себя бесконечно сильным, пото-
му что совесть моя чиста.
Пётр Капица
Ты - дерево.
БГ
* * *
Чудовищное это происшествие, сверкнувшее, как громы, во дни
того достопамятного моего пребывания в Москве, оставило на жиз-
ни моей отпечаток неизгладимый, чего-то, как теперь мне кажется,
преднамеренно ниспосланного. Моя вся душа, облитая вдруг новым,
дышащим свежо и грозно светом, проснулась, переменились чувст-
ва, открылись глаза, видящие повсюду ранее одни лишь хаос и разру-
шение, выхолощены были из сердца врожденные пустота и желание
сидеть тихо и не высовываться. И сколько раз я, теперь совершенно
другой человек, старался содинить всё, весь этот тогда грянувший ко-
шмар или наваждение или - благоположение, в одну плавную линию,
в какое-то хотя бы подобие логической цепи, - другой, повторяю, аб-
солютно правдивомыслящий, - ничего толком, вводя в полное отчая-
ние меня, не получалось. Никак, никогда, ничего. Только одно было
ясное ощущение, ударяющий в самый мозг привкус - некоего позади
размытого, до безумия яркого пятна, тумана или колючего и упрямо-
го, как чьи-то пальцы, дождя, хлынувшего сверху на лоб и на голову,
толкнувшего вдруг, позвавшего в бескрайнюю, неясно колышащуюся
даль,- стоило мне помыслить о хоть каком-нибудь моих приключен-
ий обосновании. Но - так громко, так ярко, так пронзительно! и... сла-
дко, неотвратимо, как сон, сладостно.
Появлялся у меня в ушах этот нектар, как дрожание песен ангел-
ьских труб, лишь стоило лопнуть впереди по такому случаю небу, бу-
дто сахарной коже созревших восточных плодов, и в меня неудержи-
мо через развёрстую с ахом и усвистом крышку черепа начинали вл-
иваться до боли знакомые, восторженные шумы и пульсы далёкого
космоса, и хрустальный (дин-дон... дон-н... дон-н... - слышите?) скре-
жет осей всех планет мне нашептывал... О! И о чем же, боги, о чем? Не
знаю. Указание? Я очень часто борюсь теперь со снами наяву. Какие-
то человеки с длинными окрасневшими носами или членами напер-
евес маршируют целый день мне в лицо и на голову, целясь растёрт-
ыми малиновыми ноздрями и одутловатыми порами в мою самую се-
редину, и имя им - легион. И я вдруг знаю только одно - надо сделать
так, чтобы смахнуть их прочь рукавом, и - чистое небо было чтоб, и
совсем чистые люди под его бескрайним пологом, и кристально чис-
тые у них все их помыслы.
Вот - всё, вся моя новая логика.
В целом отлично помню одно: вспышка света, грохот, видение и
могучие силы, толкнувшие в грудь; крик, падение вниз и - удар. И в
момент грянувшей смерти, полной раздавленности и пустоты - ярч-
айший вдруг всплеск, похожий на свет тысячи солнц, на благоухан-
ие всех в мире цветов, на изумрудный и голубой прямоугольник рас-
пахнутой куда-то в неведомое двери, и... Когда я открыл глаза, я был
уже совсем иным человеком, поверьте же мне, наконец, господа.
Случайности, которые неизбежно превращаются в свою проти-
воположность, в факт биографии, в жёсткий, выпрыгнувший на пу-
ти с оттенком бесконечной необходимости поворот - вот та тема, ко-
торая звучит для меня теперь всё громче и ярче и настойчивей. Од-
нолинейный мир, выдающий нам до смешного простые мелодии, на
деле оказывается всегда распавшейся от слабого, невнимательного
взгляда проекцией чего-то более могущественного и величественн-
ого, квадрофонической симфонией, рвущей временами незадачлив-
ым слушателям барабанные перепонки до крови. И даже этот над го-
ловой бархатистый и фиолетовый и какой-то ещё мягкий купол-цв-
еток с нежными фонариками ночных точек-звёзд, поющий, как гор-
ячие уста в поцелуе, это помимо прочего не что иное, как дуло, нен-
асытное жерло гигантской мортиры, приставленной каждому в лоб -
не замечали ли? Забудешь обо всем, прижмешься щекой, закрыв вож-
делённо глаза, вдыхая свежий запах листьев и лепестков, - и дыхание
его оледенит вдруг, обожгёт, и прозвучит ненароком будто грозное
чему-то предупреждение: не спи!
Кто сказал, что всё - весь могучий, как вихрь, и яркий веер Вселен-
ной - вертится вокруг тебя и меня только и этих замусоренных, зам-
утнённых страстями и выхлопами городов с полным в них набором
того, что запросто может свести человека с ума и заставить его пове-
рнуть назад с его извилистой и тернистой человечьей горней тропы?
Что все эти города и напыщеные, изнывающие в своей вопиющей без-
дарности персонажи, действующие в них и вознамеривающиеся дей-
ствовать вечно (о, не дай свершиться сему, Боже!),- это не лёгкие вс-
его лишь штрихи и росчерки в вечно живых и вечно меняющихся ка-
ртинах Вселенной, о которых можно сказать только одно: они непр-
еменно когда-то исчезнут без следа? Что - искушения, кем-то или че-
м-то изощрённо рассыпанные у ног каждого из нас, всё-таки сущест-
вуют зря и не нужны нам так же, как воздух и вода, что мы, люди, это
не есть суть те существа, которые являются итогом самовоплощен-
ия всеобщей идеи двойственности и выбора, единственно и двигаю-
щей всю громаду Вселенной вперёд? И если всё - так, всё это - вихри
и кружения, бесконечные взлёты и падения, ночи и дни, дающие нам
и соль и горечь и сахар и осознание своего пути - сущая правда, если
хватает смелости посреди грома и гвалта стихий бросить вызов нев-
едомым силам, говоря, что - вот, на одной стороне стою я со всей св-
оей непокорностью, вложенной зачем-то природой в меня, со всем
багажом, наработанным и с её помощью во всю мою жизнь, а на дру-
гом - на другом стоит сама жизнь, то не значит ли это и не значит ли
прежде всего, что и звучит голос только потому, что даром, данным
свыше, наполнен обладатель его, что только тот и достоин победы и
за неё щедрого вознаграждения, кто дерзнёт возвысить голос из без-
молствующей толпы и противопоставить себя ей и всем её застарел-
ым предрассудкам и заблуждениям, что непокорность и напористо-
сть, непокорностью рождаемая, это всего лишь оборотная сторона
жажды жить и жить с каждым днём лучше и радостней, а значит - лю-
бви? О, быть может, вообще всё на свете не так, как кажется нам, су-
ществам сколь близоруким, столь и самоуверенным,- всё вывернуто
наоборот в странном, до изумления неизъяснимом пространстве-зе-
ркале, кем-то старательно для нас растянутом от края и до края? Что
скрывает от нас оно ? Кто сей великий чародей, разжигающий его ла-
зурь в небесах каждый день и растилающий ночами его мягчайший,
нежнейший бархат? Быть может, сами не замечая этого, мы ходим
на головах, и мысли наши - не результат клеточной мозговой деятел-
ьности, в чём так уверены мы, а - невидимые, почти неощутимые на-
ми волны, приходящие извне из самых глубин космоса и повелеваю-
щие нами, и говорим мы друг другу приятное и комплименты - о, на-
ше высшее достижение! - в итоге вовсе не с тем, чтобы понравиться
друг другу или пусть даже прельстить, а с тем, чтобы, глубже бдите-
льность ближнего усыпив, бросив дурманящий песок ласки ему в гл-
аза, вонзить потом зубы глубоко в его плоть, сделать это, отвечая на
явные зовы небес, требующих непременных изменений и движений
вперёд и поэтому жертвы себе; но - какой жертвы, какой? нужны ли
наши кровь и плоть небесам, или всё же мы сами придумали законы,
по которым можем жестоко менять, "исправлять" других, принося
в жертву именно их, вместо того, чтобы - себя, свою душу и тело - не
истреблять, нет, но - менять? И это - как вспышка осознание вдруг св-
оей изначальной порочности посреди всеобщих, никак не прикращ-
ающихся оскуднении и грязи - не есть ли уже окончание грязи, сама
любовь, начало её... Сие - необходимость жертвы - великая тайна ми-
роздания есть. Сможем ли мы, каждый из нас, разгадать её для себя?
Можем ли мы скорее выйти из грязи на чистое, примириться, након-
ец, каждый сами с собой? Предельно ясно только одно: над всеми на-
шими начинаниями давлеет то, что, едва нами видимое и не пости-
жимое до конца, не даёт нам успокоиться, сладко уснуть, посчитать,
что дело "в шляпе", остановиться и почить на лаврах, измыслив, что
построен, наконец, рай на земле. Большие обстоятельства включают
в себя сонм, набор обстоятельств меньших, им последовательно по-
дчинённых, и наше дело - лишь удачно лавировать между ними, уво-
рачиваясь от неожиданных щелчков и ударов, на которые нарываем-
ся мы по нашей врождённой недальневидности. Рай - в небесах, госп-
ода, а на нашу человечью долю выпало вечное движение к нему, ощ-
ущая на губах лишь сладчайший привкус его.
Существует вечное для людей наслаждение - сопричастность.
Видеть сущее, природу и нас самих и говорить о том, как по-нашему
разуменью он, этот величественный механизм, непостижимо кем-
то сотканный и сам животворящий, создан - вот дорога к истине. Пе-
ть песнь, чувствовать, как, словно тугая тетева, дрожит гортань и по-
днимать полный вдохновения весь мир и всю Вселенную у себя в се-
рдце было и есть счастьем непревзойдённым. Это гудение, электри-
ческий ток, слышимый нами с детства при том, когда толкает - слы-
шишь - в грудь бродяга-ветер или, хлопнув точно вдруг отвязавшим-
ся шёлковым шнурком волшебного киноэкрана, промчатся перед гл-
азами, очаровывая, голубые долы и лес и высокий мраморный берег,-
зовёт, подвигает нас к перу и бумаге, к музыке и инструменту, к хол-
сту и краскам. И кажется - только сейчас жизнь, только к тебе все ни-
ти мироздания сходятся, только ты - и свидетель истории.
Поэзия это нечто вневременное, когда словами можно докрича-
ться о своей любви до каждого, как бы далеко ты не направлял свой
голос, и ещё о многом другом - обо всём. Спрашиваешь себя кроме шу-
ток: как там века и века назад у торсастых и плечистых, коричнево-
кожих обстояли дела с прекрасным? - там, в оранжевом ослепитель-
ном солнце, среди бирюзовых волн и белых, шипящих брызг, высоко
до самых облаков летящих,- причудливо наверху выстроенных в па-
нтеоны? Среди чудного ночного неба, наполненного похотливыми,
по-детски наивными богами? Исчезает, рассыпается пространство
и время, и в шорохе целлофанового моря и в сияющем треугольнике
луны, являя запах хвои, солёного ветра и гром цикад, вышагнут вдр-
уг из небытия великаны с такими прекрасными, изумительно одухо-
творёнными лицами, переполненными чувством, с белоснежными
на них улыбками, что сердце обольётся ответной волной сладкого
трепета и обожания, и думаешь - что нет ничего на свете, кроме эт-
их героев, весь он из бесконечного мотка человеческих судеб сотк-
ан, весь ими, как соком волшебным, животворящим пропитан. Так
будем же достойны их щедрых для нас подвигов, озаряющих нас сп-
олна и любовью и вдохновением и по-натоящему светлыми помыс-
лами! И тогда впереди нас непременно будет ждать бесконечно рад-
остная полоса прозрения и счастья.
урок 1
ВСЁ - ЗНАКИ
глава 1
АПТЕКАРША С УЛИЦЫ БАССЕЙНОЙ
Такого яростного, снежного февраля не выдавалось давно. Втор-
ую неделю подряд снег валил из коричневого, накрывшего громадн-
ый город облака, словно со злорадством вознамерился, засыпав его
с головой, воздвигнуть на его месте нечто в бесконечной степени бо-
лее величественное. Пронзительно взвизгивающие, извивающиеся
в неистовом танце белые столбы росли прямо на глазах, поднимая-
сь выше, выше к самым окнам, отороченным жестяными воротнич-
ками подоконников, и, казалось, что чёрные, тонкие рты подъездов,
задыхаясь от обжигающей их снеговой пыли, растягиваются в ужа-
се и удивлении, беззвучно в грохоте и гвалте сверкающего сверху ог-
ня выкрикивая букву "о". Ветер, хозяин в эту минуту всего, цепляясь
могучими руками за антенны и крыши, бил и тянул их с такой чудо-
вищной силой, что целые гремящие железные и черепичные углы и
мотки проводов с оторванными ржавыми зубами вставали дыбом,
пугая проплывающих внизу под ними почтительно согнутых чело-
вечков. Вычурные дымчато-фиолетовые и пурпурные старинные до-
ма, основательно на лбу и в глазницах придпудренные белым, бежа-
ли, летели куда-то вместе с ошеломлёнными прохожими, сталкива-
лись, как и они, в общей круговерти у свихнувшихся с ума светофор-
ов, сыпались на мостовую плашмя, подскользнувшись на асфальтах,
затянуых чёрным льдом, как в зеркале в котором отражалось мелк-
ое, переполненной тиной и летящими синими перьями небо.
И наверху, над едва виднеющимися плоскими затылками бетонн-
ых великанов, над утонувшим в немыслимой сутолоке облаков неб-
ом, ещё выше его, казалось, идёт какая-то иная, чем здесь, на земле,
жизнь, и если бы посмотреть туда, за ожесточённые переплёты вет-
ок и проводов, в мятущееся белое и голубое, пристально и ещё прис-
тальней, до сладкой иглы в глазах, то видно было, как там весело тан-
цуют ангелы, дерижируя взлетающими рубчатыми крыльями всем
неистово гремящим оркестром, задавая тон на небе и на земле. Зелё-
ные и красные линии огней, выбитые из качающихся на ветру квад-
ратных ящиков с пластмассовыми бровями, жёлтые строчки зажж-
ённых фар буксующих в холодной серой каше авто, нервно вспыхив-
ающие прямоугольники окон, длинные в заснеженных аллеях ряды
фонарей сливались в одно плывущее безразмерное пятно, и весь мир
был скачущими в осцилографе физика зелёными точкой и запятой,-
линией, плоскостью, растянутой до бесконечности вселенной, цел-
ым звенящим сонмом их - звал, а потом вдруг строго запрещал, и сн-
ова неистово требовал - наверное, любви, отзывчивости, а, быть мо-
жет, совсем противоположного.
Именно в такую пору и выдалось мне оказаться на улице, вместо
того, чтобы с чашкой горячего чая сидеть у гудящего под тугими по-
рывами оконного стекла и беспечно разглядывать одинокие, отчая-
нно бредущие в океане ветра и снега фигурки странников. Собствен-
но говоря, другого выхода у меня и не было - нехитрые мои запасы пр-
одуктов кончились, и, заперев двери моей крошечной холостяцкой
коморки, в которой я на целый месяц самоуничижительно похорон-
ил себя по случаю своего вопиющего безденежья,- я с каменным вы-
ражением лица и чёрным сердцем выбрался из дома в разыгравшую-
ся не на шутку метель и в неизвестность на поиски пропитания, и...
вдруг оглох и ослеп от обрушившегося на меня бело-огненного шкв-
ала, неожиданно развеселился. Вокруг всё летало, гремело. Это была
настоящая музыка - музыка страсти, огня и даже, может быть, счас-
тья,- если бы не больно режущее душу мою чувство безнадёжности
и абсолютной покинутости. Били бубны и барабаны, звенели литав-
ры, бравурно ухали трубы - какое непознанное, неприкаянное неис-
товство, какой разгул чувственного, материального! Мир был одной
большой радостно гудящей раковиной, источающей из всех своих пор
и загогулин сладчайший сок страсти и обожания - к кому же, о Боже
милостивый, к кому? к себе самому, разумеется, ну и по случаю сво-
ей запредельной громадности - ко всему прочему; ко мне, следовате-
льно, тоже? Кажется, я улыбался... О, ангелы, видел я, махали мне св-
ерху крыльями, корчили забавные рожицы, будто беззлобно насмех-
аясь над моим жалкими потугами обрести душевное равновесие... Ск-
оро, однако, настроение моё снова сделалось мрачнейшим. В немыс-
лимом отчаянии после многочасового утомительного марафона по
безнадёжно прокуренным квартирам моих приятелей, в критическ-
ую для меня минуту оказавшихся не слишком сговорчивыми (день-
ги, господа, деньги!), изнывая от забивающего мне дыхание тяжёло-
го ветра, я катился со всё так же пустыми карманами по презритель-
но толкающему меня городу, тщетно пытаясь разыскать место, где
бы я мог отогреться и передохнуть.
Я думал о понятии Бога. Что есть такое Бог? Кто воочие видел Его?
Все представления о Нём, кажется,- лишь итог досужих рассужден-
ий беспринципных умников, пекущихся сугубо о своих собственн-
ых интересах, и своего жестокого, эгоистичного божка посему под-
совывающих нам, слишком доверчивым и принципиальным, ищущ-
им, обращая тем самым нас в своих покорных слуг, бессловесных ра-
бов. Почему, если Он - настоящий, а не выдуманный - существует, то-
тчас Он не помогает в мгновение нескладывания всех жизненнх пл-
юсов и минусов нам, людям, своим высочайшим творениям? Поче-
му всякое наше желание тотчас не осуществляется, пусть бы оно бы-
ло, разумеется, отражением светлой половины личности? Как было
бы прекрасно взлететь выше и ещё выше - до самого неба, и в мгнов-
ение ока перенестись в страну, текущую молоком и мёдом, увитую
райскими кущами, где не нужно было бы заботиться ни и жилище,
ни о хлебе насущном, не врать, не лицемерить и унизительно не вы-
кручиваться, чтобы хоть как-то остаться на плаву, и не потонуть ср-
еди житейских проблем и невзгод, где все бы были братьями и сёст-
рами; или прямо сейчас нагнуться и найти вот хотя бы под тем дер-
евом кошелёк, туго набитый крупными купюрами, утерянный как-
им-нибудь разжиревшим снобом, протащившим свой обёрнутый шу-
бами драгоценный зад от притормозившего лимузина к офису; о, я
уверен, он, этот, с позволения сказать, индивидуум, и не заметил бы
своей пропажи, для меня же, человека дна (увы, надо, наконец, при-
знать это), находка стала бы настоящим подарком судьбы, отправн-
ой точкой для небывалого взлёта и, возможно, новой, более счастли-
вой жизни. Но нет, ни под этим деревом, на под другим ничего кро-
ме безумно скачущего снега не было... Нет, Бог совсем другое, Он не
яркая вывеска, не ширма для разного рода неприглядных делишек,
не частная лавочка прохиндеев и выскочек. Он не даёт просто так, с
кондачка, это было бы с Его, вседержителя, стороны крайне непред-
усмотрительно. Давать, чтобы в итоге потерять, в том мире, где ни-
когда ничто не должно исчезнуть? Чтобы данное Им было нами, пр-
иродными мотами и расточителями, безвозвратно потрачено, проп-
ито, проедено? Он несказанно выше этого - пустой благотворительн-
ости, хотя и благосклонно одарить входит в поле деятельности Его.
Он именно даёт, всегда даёт, а это значит, что для общих изменения
и приращения иногда давать вовсе не надо, а надо, наоборот, отобра-
ть, или просто как бы безмолвствовать и бездействовать, подталки-
вая тем самым человека к действию. Всё - в наших делах и поступках,
которые одни только, соответствуя высшему идеалу бытия, выдавая
собой наши рост и развитие, и могут принести нам, людям, искомое
восхождение. Бог и есть, с позволения сказать, чистые, идеальные,
заданные как-будто из ниоткуда, из самой вечности, рост и развитие,
условия для нахождения их, неизбежное приращение свыше данн-
ого. Он в нас и мы - в Нём, и чтобы мы ни делали, мы исключительно
по своей воле (исходя из Его воли, даровавшему нам великую свобо-
ду самим действовать и выбирать) или падаем или растём. Значит,-
думал я,- для меня, всё ещё находящегося в положении низкого стар-
та, не всё потеряно - надо только бодрствовать, не останавливаясь,
двигаться. Куда же, к чему? Наверное, к некоей высокой цели, котор-
ую я ещё не постиг, но которая незримо горит передо мной, как, соб-
ственно, и перед всяким живущим. Возможно, грандиозные переме-
ны ждут меня, вот-вот я встречу доброго волшебника или карлицу с
посохом, которые дадут мне столь желанный совет, как обрести ис-
комые покой и величие, как найти эту обетованную страну, исполн-
енную всеми мыслимыми и немыслимыми благами. Ободрённый эт-
ой мыслью, я зашагал веселее.
Наконец, неотвратимо я был поглощён центральной, самой широ-
кой и оживлённой в городе улицей, на миллионы частей разорванн-
ой ядовитыми водоворотами рекламных огней, прекрасно видимы-
ми даже в густом синем снеговом ливне, изощрённо начавшей прель-
щать меня разного рода шашлычными, ресторанами и бистро; задр-
ав вверх голову, задыхаясь от колючего ледяного дождя, всё сильней,
всё настойчивей бьющего мне в лицо, я изо всех сил старался разгля-
деть прыгающие, пошло латинизированные названия, угадать за ни-
ми то единственное, что имело для меня значение. Отчаявшись, на-
конец, отыскать заведение, откуда бы меня тотчас не выставили вза-
шей, стоило бы мне появиться на пороге с пустыми карманами и с
жалкой перманентной улыбкой на лице в надежде найти пусть пят-
иминутный приют, злобно шипя, я резко свернул в сторону. Целый
водопад снега с дерева, ошпарив, пролился мне за шиворот - вот был
Божий дар в тот миг для меня. Бормоча стынущими на морозе зуба-
ми страшные ругательства, ввинчиваясь плечами и островерхой ви-
давшей виды меховой шапкой в жёлтую рыхлую стену, вставшую от
земли до самых подозрительно истончившихся, исстаявших навер-
ху в снеговой пыли крыш, я нырнул наобум вправо по улице, потом,
точно куда-то проваливаясь, влево, опять вправо и внезапно очутил-
ся перед угрюмым старинным зданием из тёмно-красного кирпича,
во лбу которого зелёным пятном горела неоновая чаша с распятым
на ней змием. Здесь ветер свистел и гремел жестью тише, и отчётли-
вейше слышно было, как сыплет, царапает в стены и в высокие стёк-
ла витрин мелкий белый песок. Сбив с шапки и с воротника перлом-
утровое облако, крепко ожегшее мне вылезшие голые шею и руки, ед-
ва удерживая тяжёлые промокшие ботинкки, с грохотом я скатился
по обледенелым ступеням вниз в тёмноту к дубовому прямоугольн-
ику двери, сверху до низу зашитому толстым синим мутноватым ст-
еклом, изо всех сил цепляясь измёрзшими пальцами о гладкие и хол-
одные глыбы стен, чтобы всей своей массой не въехать в него - вот
было бы дело! Над головой тонко, наигранно-удивлённо прозвенел
медный колокольчик - тринь-трень - и, вдавив с мягким щелчком по-
зади себя дверь обратно в железный косяк, я очутился внутри, в изу-
мившей и даже испугавшей меня тишине, в божественно райском те-
пле. К неистово колотящемуся сердцу внезапно прикоснулись чьи-
то тонкие и проворные пальцы, на секунду заставив ещё сильнее - сл-
адостнее, восторженней - задрожать его, в ушах пробежал не то шёп-
оток, не то звонкий смех резвившихся - ярчайше показалось на миг -
где-то поблизости нимф, моё дыхание остановилось... Пепельно-че-
рвонным горел под стеной электрокамин, пульсируя божетвенным
жаром, за стёклами витрин, странно обросшими клочковатыми лед-
овыми бородами, неуклюже, абсолютно беззвучно в снеговой фиол-
етовой кутерьме передвигались ноги пешеходов с натянутыми ветр-
ом штанинами и полами пальто, блеснуло вдруг в окнах первого эт-
ажа напротив позднее подслеповатое солнце, в самую душу пролил-
ся пронзительно голубой край неба, выглянувший из-за туч... Точно
маленькие и лихие небоскрёбики повсюду вздымались разновелик-
ие шкафы, тумбы и прилавки; ромбы, параллелепипиды и конусы их
металлических и стеклянных тел, сверкающе глянцем плакаты на
тёмно-синих бархатных стенах, точно гигантские линзы-глаза, исп-
ытующе уставились на меня. Размотав на шее мокрый шарф, в нере-
шительности несколько секунд я мялся на резиновом коврике у вхо-
да, затем, стряхнув с ботинок снег и простуженно кашлянув в кулак,
стал продвигаться вглубь помещения, вертя головой и разглядывая
причудливые сочетания стекла, пластика и металла. В воздухе сто-
ял резкий, дурманящий запах лечебных трав и химреактивов. Нежно
на чьём-то столе шуршали бумажки. От жара, излучаемого батарея-
ми (или - предчувствия перемен?), моё лицо запылало... В проехавш-
ем вычурном зеркале мелькнула испуганная физиономия: лысеющ-
ий бледный лоб с шишками, непомерно, горделиво вздёрнутый нос,
глаза - круглые фарфоровые блюдца. Я. Боже... И тут взгляд мой упал
в глубину помещения, тотчас сердце моё стало петь; странную, вол-
шебную мелодию заструило оно, это были Иосиф Кобзон, Муслим Ма-
гомаев, Дмитрий Хворостенко, Иван Шаляпин, Монсеррат Кобалье и
Фредди Меркьюри вместе взятые, в одном - да простит меня читате-
ль за мовитон - разливе. За прилавком, мило уткнувшись в него жив-
отом, оперевшись ладонью в стол, находилось существо, показавше-
еся мне сошедшим с небес ангелом: курчавые каштановые, льющие-
ся до самых плеч волосы, подвижные кисти рук, бледная, чистая ко-
жа на них, лебединая шея, охваченная пухлым шерстяным свитером,
лицо, полное достоинства, совершенства, и - глаза... Это были два оз-
ера таких глубины и чистоты, такой головокружительной свежести,
что, показалось мне, на меня пахнуло запахом диких лилий и трав;
я, слыша сладостный стон из своей груди, стал проваливаться в них.
Точно элегантно сложенные крылья белел на её груди и тонкой тал-
ии накрахмаленный аптечный халатик.
Она обратила свои яркие, пылающие очи на меня. Я стушевался,
тотчас я хотел заявить ей о своей любви. "Прекраснейшая!- вскрич-
ал бы я.- Ненаглядная и единственная! Будь моей женой! Рука об ру-
ку мы пройдём тысячи вёрст, и моя любовь к тебе не угаснет никог-
да..." Не чуя под собой ног, с сердцем, рвущимся из груди, я подошёл. ...
"Что вам?"- легко спросила она, над голубоватым стеклом пронзая
меня своими восхитительными очами. О! Это был не голос, точнее -
не обыкновенный человеческий голос, а - музыка арф, предвосходн-
ое пение птиц, Моцарт, Сольери, нечто божественное... "Я, мне..."- пр-
омямлил я, совершенно не зная, что говорить, не отводя от неё пот-
рясённого взгляда. Кажется, она заметила моё смятение. Линия её
не то зелёных, не то синих глаз подёрнулась лукавством. "Простуж-
ены? Возьмите вот это."- Тонкими пальцами она протянула мне лек-
арство. И я, сам не ведая, что творю, очарованный и смущённый, вы-
нужден был отдать свои последние гроши, которые определённо на-
меревался потратить на хлеб и воду, за упаковку аспирина, соверше-
нно в данную минуту мне ненужную... В отчаянии я снова бросил вз-
гляд в стеклянную реку, льющуюся над залом: бледная вспышка - ли-
цо, крестик носа и рта, под бровями - чистое страдание. "Хоть бы что-
то привлекательное!" Я был просто убит. "Так, что-нибудь ещё?"- по-
велительно сказала она, как-то странно вдруг вглядываясь в моё пы-
лающее, наполненное мукой лицо, точно силилась что-то разгляде-
ть в нём, узнать его. Мне показалось, она насмехается надо мной... О,
в тот миг я желал слишком многого: душевного тепла, человеческой
отзывчивости, любви, наконец... В отчаяньи, выйдя наружу, я швыр-
нул проклятые таблетки в чугунную, до самого верха осыпанную бе-
лым пухом урну. Хм, "проклятые"? Снова что-то сладко кольнуло ме-
ня в сердце: да нет же, нет! Удивительные таблетки, чудные таблет-
ки, таблетки, принесшие мне искомое прозрение и, возможно... счас-
тье? Я вспомнил свою пресную физиономию в зеркале и посадил жи-
рный плевок на снег. Последующие двадцать минут, шествуя с низко
опущенной головой по заснеженным улицам, я изо всех сил старал-
ся стереть образ красавицы аптекарши из памяти, но тщетно. Взгляд
её волшебных глаз, сияющих смехом и лукавством, сам её какой-то
чистый, непорочный, зовущий к себе образ преследовали меня. Я бр-
осил сопротивляться и, улыбаясь, стараясь не замечать начавший бу-
лькать и глухо подвывать мой желудок, принялся разглядывать дор-
огие черты.
В наши престранные и прежестокие дни, когда рай или по крайней
мере счастливое преддверие его, в котором мы так долго, сами не по-
нимая того, проживали, не зная слишком больших забот и тревог и
не осознавая, увы, этого своего удивительного состояния полноты
бытия и великого счастья свободы от материального порабощения,
почти уже проявившейся,- когда, говорю я, рай этот вместе со всеми
своими аттрибутами вдруг рухнул куда-то, и на место его вырос чи-
стой воды ад,- в эти страшные дни крахов и невзгод, отчётливо вдруг
увиделось: открылась впереди некая волшебная дверь, брызнул отт-
уда несказанно яркий свет, повеял дурманящий ветерок перемен, яс-
но стало: теперь или выше суждено взлететь или упасть на самое дно
пропасти. Всё вмиг переминилось: не было больше под ногами опо-
ры в виде железо-бетонной конструкции государственности, или со-
вокупной материализовавшейся воли многих людей, и человек сно-
ва стал невесомым пёрышком на ветру, чистым квантом энергии, за-
тягиваемым чёрными дырами. Но одно дело - понять, другое - вопл-
отить в жизнь понятое. Как не быть сожжённым дотла, как из гряну-
вшей сумасшедшей круговерти вырваться? Кажется, мы сами стали
виновниками случившегося, у нас забрали или было отобрано то, что
было нами "плохо положено". Мы как бы сами своей сытой несозна-
тельностью и патологической слепотой, нежеланием думать и реш-
ать обрекли себя на страдания; хотя, чёрт побери, кому быть жертв-
ой, кому палачом - кто решает? Не есть ли палач всегда должность са-
мозванная, впоследствии в силу своей вопиющей наглости неизбеж-
но положенная на заклание? В общем, понимай, действуй, рости, или -
исчезни. Быть всегда под ударом высших сил - вот, увы, судьба чело-
веческая. Смутно всё это проносилось в моём мозгу, покуда я плыл
наливающимися неоновым светом улицами.
А снег - этот маг и волшебник - сыпал и сыпал, воздвигая белые за-
мки и укрепления. И казалось, что не будет конца этой сладкой вак-
ханалии, населяющей душу ожиданием сказки и праздника.
. . . . . . . . . . . . . . .
глава 2
ОБЛАДАТЕЛЬ ИЗУМРУДНОГО ПЕРСТНЯ
... бессвязно разбросанные на полу листы рукописи... я давно не пи-
сал... Я упёрся носом в объявление на столбе, которое гласило: "Нед-
орого продам печатную машинку старого образца в совершенно ис-
правном состоянии..." Давно мне хотелось иметь такую: чугунного
монстра, издающего при работе плотское утробное урчание, больно
кусающего молоточками-зубами, если вовремя не отдёрнуть руку
от резинового валика с дрожащим на нём белым листом... Накинув
пальто, унимая разбушевавшийся голодный желудок, я помчался по
адресу...
. . . . . . . . . . . . . . .
1999 - 2007
Моё фото.