III.
Поздний вечер, почти ночь.
Фонари на спортплощадке да свет в окне альманаха. Другое пространство черное, как oil.
Спортплощадка, впрочем, тоже oil’ом заляпана вся.
Молдоване тюнингуют Грёблина.
Грёблин. Рамонь, там краш-тесты, крашат-крашат там Кацмана! Рамонь, milavitsa, там Кацман купил себе ленточку на девятое мая!
Кацман. Блин, заглохни, Грёблин. Не махать, тыц-тыц, опять краш не в тему, наперекос, понты достали.
Ночь, улица, фонарь, стартеры,
Бессмысленный и тусклый oil.
Краш-тесть еще хоть четверть века,
Все будет так – тест-драйвов ноль.
Краш-тест начнем опять сначала,
И повторится все, как жвачка:
Ночь, ледяная рябь наклеек,
Прокачка, стартер, номер, молдинг, тачка.
Тест-драйв – махать, street style, йоу! Не, пацаны, гидравлика и тормоза – не понтово! Кацман – тыц-тыц-тыц, Грёблин – тыц-тыц-тыц. Крутая музычка, полный отпад:
Наклейки покрепче, стартер покороче –
Так проще, так легче краш-теститься ночью.
Шишкалова-дрифтинг, сквозь номер улыбки,
Не теститься это – не в тему ошибка!
Йоу, браза тачка, концепт-Грёблин! Crash testing must go on, въехал?!
Грёблин. Ой ли?
Кацман. Ya, you are oily! Grioblin ist oilisch!
Между тем Зина сидит в комнате альманаха и рассеянно пишет домашку, бормочет под нос.
Зина.
Когда я умру, я стану ветром
И буду жить над твоей крышей.
Когда ты умрешь, ты станешь солнцем,
Но все равно меня будешь выше.
Осенним ветром я буду где-то
Летать с тобой ветром по свету.
Ты не поймешь, а я незаметно
Шепну тепло: ах, солнце, где ты?
Что там за вспышки зеленые вверху? Ой, ладно…
Только ты не будь пока солнцем, слышишь?
Я буду петь тебе песни с крыш.
Я буду снова той, кем ты дышишь –
Осталось ветром лишь стать.
Я буду ждать лишь твоей улыбки
И буду слушать твои пластинки,
С твоих ресниц собирать снежинки –
Осталось ветром лишь стать.
Да что взрывается там? Бум-бум…
Когда я умру, я стану ветром,
На землю падать первым снегом,
Смеясь, летать с тобой по свету,
И нет счастливей в мире этом.
Когда ты умрешь, ты станешь солнцем
И украдешь мои морозы,
И зацветут в садах мимозы,
И сердца льдинки станут
слезы. Что перед школой творится все-таки? Неужели Кацман еще какую-то бредятину придумал? Не дают мне заниматься… (Встает, открывает окно.) Дождик еще накрапывает. Кац!.. О господи. Молодой человек, это вы? Что вы там делаете?
Hexenmeister. А, Зиночка, вы-то что забываете в школе в поздний час? Korax, не вздумай!
Korax. Вздумаю! Вздумаю и вздую вас, сударь!
Hexenmeister. Поглядим-с.
Зина. Молодой человек, вы же разобьетесь… взорветесь!
Hexenmeister. Еще чего.
Korax. Взорветесь-взорветесь!
Hexenmeister. Ладно, ничья. Раз отвлекают, сворачиваемся, Кораксюша.
Зеленый взрыв, и оба приземляются на подоконник, с автоматами в руках, промокшие.
Serpent-DJ включает All Night Long Питера Мерфи.
Hexenmeister. Вот уж кого не ждал увидеть. Зиночка, школа пуста, а вы для чего-то в ней остались.
Зина. Я уроки делаю. А вы вот что делаете?
Korax. Ах, проказница, как вы смели, воспользовавшись дерзновенно отсутствием охраны и тотальной анархией, присвоить ключ от альманаха, от школьной собственности?
Зина. Я…
Hexenmeister. Не нуди, бес. Не эттинам же ключ сдавать. А мы с Korax’ом, Зиночка, организовали небольшой ракетный поединок, разминку. Видите, автомат? Да не бойтесь. В обойме кристаллических зарядов на шестьдесят выстрелов или пять ракет. Спрыгиваешь с крыши школы, пускаешь ракету, попадаешь на нее или мгновенное перемещение… Если точно приземлился на ракету, она, разумеется, детонирует – ура, полет! Так и прыгаем с ракеты на ракету, друг по другу стреляем. Кто чаще падает, земли касается, тот и проиграл. Простые правила, и Korax’а на перезарядке удобно ловить.
Korax. Тебя тоже, сударь.
Hexenmeister. Так в том и соль – чтобы противник перезарядиться не мешал и чтобы не упасть, все рассчитывается.
Зина. Но вы же… в смысле, от этой ракеты взорвались… должны были.
Hexenmeister. Ничего похожего. Это же спорт, Зиночка, причем вполне умный. Мы и очередью-то только слегка дезориентировать друг друга можем. Впрочем, вам повторять это не советую.
Зина. Этого быть не может. Вы либо притворяетесь, либо как-то все это так хитро придумали…
Korax. Не портите впечатление о себе, сударыня, столь необоснованной ложью!
Зина. И вы мне заниматься мешаете, отвлекаете.
Hexenmeister. Удобное место вы выбрали.
Зина. Мне же теперь отрабатывать, молодой человек, историю, считайте, всю. И домой, понимаете, путь заказан… родили меня по телефону попросили в школе остаться… и историю написать. Понимаете, молодой человек, ругаются же! Грозят, что выгонят из школы.
Hexenmeister. Печально. Короны примеряют пешки. Вы ж не идейный борец, Зиночка, я помню. Однако подвох в том, что плохо работается, не правда ли? Грустно накрапывает дождик, промозглая и темная ледяная ночь, груды листвы под фонарями. Korax, не подвинуться ли нам, чтобы Зиночка могла насладиться пейзажем? А тут эта лампа старая еле светит, глаза болят, а мысли ваши, Зиночка, в областях несколько чуждых прилежной учебе витают.
Зина. Вы все врете.
Hexenmeister. А вы хмуритесь и моргаете – значит, я угадал. Все, Зиночка, по вам видно. И вообще, думается, это ж не дело – до темноты за уроками сидеть.
Korax. Упаси господи, сударыня, застать вас за столь бессмысленным и жестоким самоистязанием.
Зина. Ну, ладно. Так вы мне, наверное, поможете, молодой человек? Вы же умный на самом деле, раз изобрели способ не умирать от взрыва и так красиво говорите? И благородный?
Hexenmeister. Бросьте эту риторику. Историю вам, Зиночка? Слушайте историю. Раньше, до того, как мы с Korax’ом изобрели воздушные дуэли, развлекались проще: прыгнем из окошка и, кто дольше удержится от контакта с асфальтом, тот и победит. Кораксюша-то меньше и легче, он, бедолага, думал, что выиграл заранее. А вышло, что одновременно мы падали, несмотря на резонные отличия в размере. Он-то, гуманитарий, про ускорение свободного падения и опыты Галилея еще и не ведал, даже теорему Геделя не учил, деревенщина.
Korax. Сам ты, деревенщина, сударь.
Зина. И что?
Hexenmeister. А, вам мораль нужна в истории? Вот мораль: я если что и знаю, то только физику и математику, а их наработками Валка-Палка и авторы учебников не пользуются. Korax – он филолог и мастер, как филологу и положено, скоростного строчения всякого пустомелия, это у него не отнять. Шесть рук равны шести отработкам одновременно.
Korax. К вашим услугам, сударыня. С неизмеримой радостью примусь для вас за кропотливый труд, благородное и самоотверженного вам служение без надежды даже на малейшую крупицу внимания вашего.
Hexenmeister. Видите, как он доволен?
Korax отнимает у Зины тетрадки, учебники и начинает исписывать шесть бумаг с ультразвуковой скоростью.
Зина. Эй, постойте… сударь, Korax! А мой почерк…
Hexenmeister. Успокойтесь, Зиночка, вопрос о почерке и прочем мы на себя берем. А вы отдохните, нечего близорукость усугублять.
Зина. Да вы все откуда-то про меня знаете, молодой человек!
Hexenmeister. Расстояние между тетрадкой и вашим носиком, Зиночка, сразу настораживает.
Зина. Но вы все равно слишком быстро как-то угадываете. Не представляю даже, кто вы такой, но эти… дуэли воздушные, как вы говорите. Потом вы каким-то чудом спаслись от нашей этой шайки с Грёблином и охранником, и этих странных монстров… существ в школу приводите. Я до сих пор не верила, что такое в действительности возможно, но сегодня – знаете, молодой человек, если совсем начистоту – с утра мечталось о каком-то, что ли, волшебстве… о чем-то невероятном, чудесном. Не поверите: ужасно достала эта бестолковая история, алгебра, которую вечно сделать не успеваешь, торопишься, дел куча… а у Эскабаро ее просить тоже такая головная боль. И дома недовольны… Хотя зачем я вам-то рассказываю?
Hexenmeister. А зачем я вас слушаю? Мне уши заткнуть предлагаете, Зиночка?
Зина. Ладно, с кем-то хочется поговорить. Я мечтала, что в осени, в этом как бы осень целовать, в листьях, в облаках есть и должно разразиться чудо, радость. Избавить от всего… То, чего не бывает. Но дома ругаются, что я за игрушками время убиваю, в школе эта беготня бестолковая, и обратиться, понимаете, не к кому обратиться. Какой-нибудь Сева считает, что он-то меня любит! А на самом деле я как бы чувствую очень хорошо, что ему от меня надо, и надо похлеще, позлее, начитался всякого… в отместку ему надо, не то что Кацману, хотя Кацман тоже рэпами и тачками в могилу загонит… А тут вдруг это колдовское представление, которое вы устроили! Я сейчас раздумывала, кажется, не очень-то и жаль, как вы на Валку-Палку наехали… Все-таки весело! Я даже как-то вашим друзьям не удивляюсь, словно во сне.
Hexenmeister. Во сне.
Зина. Вот я почти все о себе рассказала. А теперь вот вы скажите мне искренне, честно-честно, кто вы на самом деле такой? Вы же – не человек?
Serpent-DJ включает окончание «Синоптиков».
Hexenmeister. Моему терпению позавидуйте, Зиночка. Я Hexenmeister. Не имя, конечно, и не род занятий, а особый образ жизни. Спросите меня, кто такой Hexenmeister? А пес его знает, что внятного ответить. Можно сказать, что Hexenmeister – это такой козловатый тип, будто дикарь, в лесу обретается. Или что Hexenmeister –вроде как сверхчеловек: силушки молодецкой и ловкости не занимать, и поцарапать вы меня едва ли чем-то сумеете. Либо это злостный модернюга, день и ночь напролет тем занят, что миры какие-то свои, ненастоящие и, следовательно, для всякого здравомыслящего опасные, творит. Военачальником одно время быть приходилось. Даром что недалекий университетский преподаватель искренне сочувствует Hexenmeister’у, полагая его глупым малолетним оторвышем, еще не познавшим, как хорошо учиться да трудиться. По другой версии, перед вами, Зиночка, всего-то ходячий квантовый компьютер. Сам не ведаю, где кончаются определения этого подлого человека, точнее, группы персонажей, которые считают себя Hexenmeister’ами.
Зина. А вы не один такой?
Hexenmeister. Конечно, не один и отнюдь не первопроходец.
Зина. Круто. И много вас, таких сумасшедших?
Hexenmeister. И сколько нас таких по свету считает жизнь за круг земли… Если кто и переписывал, то не я. В Hexenmeister’ы обычно идут больше из желания уединиться, не особо компанейский люд, когда и соберемся, то не больше дюжины приходит.
Зина. Ну… получается, это как бы в «Матрице»… То есть вы что-то умеете, миром управлять как-то, можете всякие чудеса устраивать, живете в другом мире…
Hexenmeister. Хм. Зиночка. Понимание возможностей, я бы сказал, открывается через скепсис. Никакой нет матрицы. Я-то если и могу мир создать километр на километр, то от силы на недельку его стабилизирую. Постоянные места, заговоренные, конечно, есть. Просто живет Hexenmeister обычно один, по крайней мере, не среди людей, от времени не стареет, следовательно, распахивается отстраненный взгляд на вещи.
Зина. И никому одному не скучно? Не верю…
Hexenmeister. Многие с Елизаветами живет, вдвоем.
Зина. С кем-с кем?
Hexenmeister. Ого, Зиночка, как мы вам голову заморочили.
Зина. Вовсе не заморочили, мне интересно. Вы только объясните нормально.
Hexenmeister. Чтобы немножечко вы представили, кто такой Hexenmeister и с какими фруктами его подают, поведаю-ка кратенькую хронику нашего движения. В принципе, тайны здесь нет, как все началось. Жили-были на свете некий российский император Михаил Евгеньевич Гаргонтов и юная Елизавета Холиавская. Однажды выпал случай им встретиться, дальше они, конечно, друг друга полюбили, иначе зачем случай выпал. До брака и прочих признаков разложения со временем дело, Зиночка, не дошло. Гаргонтов погиб по причине воинственного разрыва с окружающим миром, а Елизавете доверил все, что считал своим и что сохранить удалось на всеобщем пепелище: рисунки, рукописи, игрушки. А она всю оставшуюся жизнь сидела и плакала над его творчеством, не находя, кому бы после себя свое и его наследие передать. Она-то знала, что Гаргонтов гений, а прочие в этом вопросе придерживались здорового скептицизма. Смерть она всем несла, как беан ши, эта Елизавета, однажды и ее саму старушка ласково за плечо потрогала. Значит, умерли Гаргонтов и Елизавета, но после смерти вроде бы, по воле Бога-Змея, повстречались, за руки взялись и вперед посмотрели, словно Берен и Лючиэнь. Оп! – а там их особняк, какой до этого инсургенты всякие разломали, и рисунки на месте, и настольные, вернее сказать, напольные сражения. Печенье шоколадное, на которое они играли в игрушечную войну посреди гостиной, все причиндалы. Заодно Бог-Змей презентовал им хорошую семиканальную акустику в деревянном корпусе. Врубят они любимую Металлику «Nothing else matters», или КиШа «Двое против всех», или «растет в Волгограде березка», крепости построят, вечером погуляют по парку… Так и стали жить-поживать в свое удовольствие.
Korax. Каковые, кстати, возможно произвести из данного назидательного повествования выводы, сударыня? Во-первых, что мы поклоняемся Богу-Змею, официальным представителем коего является ваш покорный слуга, и Бог-Змей наделяет нас силою. Во-вторых, Гаргонтов задал моду любить стратегии на полу и играть в них не на щелбан, а на печенье. Наконец, что хорошая многоканальная акустика – всегда в тему!
Hexenmeister. А в честь Елизаветы Холиавской женщин, которые в нашем кругу навсегда, обобщенной Елизаветами называют. Ведь мало кто знает, как кого на самом деле зовут.
Зина. Вы ведь, молодой человек, наверное, все это придумали? То есть я ничего не понимаю, и сама что-то подобное воображала…
Korax. Не проявляйте легкомысленной недоверчивости, о сударыня!
Hexenmeister. Зиночка, разве я такой страшный модернюга, чтобы вам врать? Гаргонтов почти на каждой встрече бывает, даром что молчит обычно. Считает долгом новеньким руку пожать. И мне пожал. Маленький такой, сухонький, зубастый, бородка во все стороны торчит, не перепутаете.
Зина. Все равно я ничего толком не понимаю, какая-то бессвязица. При чем здесь Российская Империя и какой-то непонятный, как его, Гаргонтов? То есть не было такого царя… Ну, я понимаю, революция была, все разрушили, эту бедную девушку, наверное, репрессировали…
Hexenmeister. Зиночка, нет, я, конечно, модернюга, но не опускался до такой низости, как описание революций и нападки на совок. Вы просто не в курсе. Что до Елизаветы, то она умерла естественной смертью, от старости, а не от чекистов. Чекистам она бы нашла что ответить, хотя и училась паршиво. Korax просто меня оборвет, а чтобы у вас в голове вся мозаика сложилась, нужно бы и о третьем Hexenmeister’е узнать.
Зина. Ну давайте. Рассказывайте, а то пока бредятина, никакой логики…
Korax. Страннейшим капризом является ожидание от повествования логики, сударыня. А вас, сударь, умоляю быть осмотрительным при описании столь высоко почитаемого мною лица!
Hexenmeister. Брось, Кораксюша. Этак мы все к театральным банальностям сведем, что, согласись, участь для третьего и для Зиночки довольно мерзкая. Жил на свете один юный гений, который написал роман про Гаргонтова и Елизавету Холиавскую, про новую Российскую империю из чудовищ и про много еще чего занятного. Стихов тоже немало написал и отрывков. Но гением, Зиночка, не сахарно быть. Признают их от силы процентов пять, а прочие в тени. К тому же этот вундеркинд с глубокомысленным взором непонятно для чего любил то и дело каких-то девиц. Однажды он втюрился в одну такую девицу по уши…
Korax. Не смейте, сударь, употреблять столь неподобающие выражения касательно сего лица!
Serpent-DJ ставит Танцы Минус, «Цветы».
Hexenmeister. Втюриться-то третий втюрился, а гениальности что-то сказать ему не хватило. Но раньше-то лучше было, раньше прозрачнее, яснее было: вот девица, вот он, вот неразделенная влюбленность в нее, мечты о ней и прочее… Положение как на ладони, думать не надо, только тюриться дальше себе. А теперь, сам он так написал, стоял, смотрел, как она долго собирается у зеркала, прихорашивается, шарф завязывает, злодейка – и было чуваку очень нехорошо. Он-то на бумаге потом смаковал долго. Нехорошо и жутко не потому, что девица чхать хотела, или там коридоры эти окружающие пустые и душные, противные, или белые-белые дни, белые горы и белый лед сковывают. Даже не потому, что девица, не к чести ее сказать, была малосимпатичная, глупенькая и прожорливая (мы ее с Korax’ом как-то разок видели). В себе будущий третий Hexenmeister видел неясность, какую-то двусмысленность: вроде и втюрился он, а зачем она нужна, что от нее ждать… И не думалось особо о ней. И втюрился-то ради развлечения, нечего зимой делать, конструкт какой-то себе навязывал. В общем, на редкость пустозначная девица получилась, эдакий знак ограничения возможностей, который притягивает и ничего из себя не представляет, и не любовь, дескать – так, подавленность. Хорошенькая парочка сиамских близнецов: она молчит, оба не улыбаются, и чувак только вопит: ты, мол – ничто! Не нужная такая!
Korax. Сударыня, внемлите, сей замечательнейший покуда еще человек находился в поистине безвыходном и чудовищном положении, когда не объект любви, а сама любовь внутри его верности и беспримесности не сохранила. Он был в объятиях невыразимого ужаса, он шел в лес и думал в отчаянии:
Мне страшно: никогда так не будет уже!
Я – раненое сердце на рваной душе,
Изломанная жизнь, бесполезный сюжет…
Я так хочу забыть свою смерть в парандже.
Hexenmeister. Вот в зимнем лесу он и стоит, затылок чешет: назад вернуться – значит, искать какую-то диалектику, выход какой-то из любви. Либо все к черту, ничего не страшно и не жаль. Пошел в лес, а назад не хотелось. Там и остался, и через несколько дней по законам природы околел под статуей Бога-Змея. С тех пор он - третий Hexenmeister, первых двух придумал, один из самых нелюдимых и неопрятных.
Зина. То есть как, получается, неопрятный? Что он, зубы не чистит и не умывается? Для вас же, кажется, легко такие мелочи изменять…
Hexenmeister. Может быть. Я сам, признаться, Зиночка, толком не разбираюсь, что Hexenmeister умеет. По поводу неопрятности – маленький эксперимент с вашим участием, Зиночка. Опишите-ка свою комнату или, шире, квартиру.
Зина. Чтобы сравнить, правильно?
Hexenmeister. Браво. Дивлюсь вашей сообразительности. Мыслить сравнениями и описывать уметь – это в перспективе филфака очень пригодится, Зиночка.
Зина. Откуда вы знаете, что я на филфак собираюсь? Хотя вы, конечно, много что знаете… Ну ладно. Квартира у нас с папой и мамой большая, четыре комнаты. У меня отдельная комната… громадная… Окна большие, хорошее освещение. Ну, диван есть, я на нем поваляться люблю, почитать. Мама говорит, из-за этого и из-за компа я теперь нехорошо вижу… Мол, нечего в игрушки детские играть!
Hexenmeister. Книжки, игрушки… Вот как раз пример сравнения, как история повторяется.
Зина. А рядом там вход в ванную, там есть у меня большое зеркало… Ну, полотенца, шампуни, разные, вот. Знаете, зеркало красивое очень, когда его пар снежинками покрывает, это серебро стираешь рукой и радуешься. А в комнате я повесила не ковер – по-моему, это мещанство…
Hexenmeister. Слова какие умные.
Зина. Люстру недавно купили. Потом, я обожаю мягкие игрушки…
Hexenmeister. Естественно, новые. Браво, Зиночка. Светлая и просторная комната, где в стройной последовательности расставлены плакаты, книги и игрушки. Только ворох дисков у компьютера идиллию нарушает. Вернемся, однако, к нашему барану, то есть к Hexenmeister’у номер три, он же юный гений.
Зина. Да. Так я не поняла, он, получается, придумал историю про таких волшебников, как вы, а потом случилось с ним то же, что он как бы умер и пошел за ними, поступил, как в романе?
Hexenmeister. По чести сказать, ничего не придумано. Про судьбу Гаргонтова и Елизаветы дальнейшую не он написал, и точно не по его воле они таким необычным способом ожили. Korax, как лицо постороннее, подтвердит: он старый serpent rider, жрец Бога-Змея, и готов поклясться на перевернутом трезубце, что его Божество, которое всем Hexenmeister’ам покровительствует – тварь на редкость древняя.
Korax. От начала времен существует величайший Бог-Змей, клянусь, о сударыня, без колебаний.
Hexenmeister. Но этот грустный гений, конечно, немного по-другому полагал, примерно как вы, Зиночка. Да и что ждать от человека? Вы нарисуйте в голове картину – намеренно угрюмая и скорбная здоровая морда, оснащенная трагическим взором из-под бровей. К тому же вечно нечесаный, небритый, а одевается в мятый старый свитер и халат, из которого вата клочьями лезет. Привык, бедолага, что при жизни в квартире ледниковый период царил. Открываете в его пещеру дверь, там прихожая пахнет ботинками, на стене пыльное зеркало висит, с креслом надо осторожно обращаться – трехногое. Зал завален бумагами, книгами, обертками конфетными. На столе формулы, цитаты из словарей афоризмов всякие – он же модернист, Зиночка, этот третий, вот имидж и поддерживает, культурные контексты привлекает: мир, мол, ужасный, а он один в нем прав. Или всякий написан глубокомысленный хаос вроде: тьма, зло, месть, смерть…
Зина. Ну он же как бы гений. Ему наверняка полагается выделяться.
Korax. Совершеннейше солидарен с вами, проницательная сударыня! Исключительная персона, колоссальнейшие дарования обрекают его на отличность.
Hexenmeister. В Кораксюше, как видите, третьего творчество вызывает щенячий восторг. Однако, Зиночка, вы забыли, что в Hexenmeister’ы идут всегда такие типы, которых жизнь не устраивает как философский принцип. Чего же выпячиваться?
Зина. А вы считаете, он не гений, правильно?
Hexenmeister. Не напоминаете ли вы Korax’а, Зиночка? Он время от времени хвалит своего гения и жалеет во всю глотку. Вы его же не видели. И даже не читали.
Зина. Вы небось завидуете. Он еще же и гений математики, раз формулы пишет?
Hexenmeister. Сказать по правде, Зиночка, все мы не в своем уме. А формулы-то… Нет, даже Korax согласится, они довольно поверхностное отношение имеют к математике. Тут дело более частное: любой мой коллега ищет ту, которую обычно называют Елизаветой, вечную спутницу. Даром что в пространстве и времени ограничений мало, поиск порой изрядно подзатягивается, так как мы народ привередливый. Правда, без подруги пока никто не умер – с нею, впрочем, тоже. Некоторые путешествуют, им поиск – забавное такое и ненавязчивое развлечение, повод для странствия. Но те, кто посуровее нравом, иначе поступают. Вот третий Hexenmeister и либо сидит, гадает на розе ветров, вздыхает горько: ах, где мечта моя запряталась-укрылась?! Я так устал и сил нет больше никаких… Хотя, по большому счету, устать Hexenmeister’у затруднительно. Ну а если третий организует поиск, то с тетрадками, какие формулами исписал. Они якобы помочь должны. Предвосхищая ваш вопрос – по крайней мере, со стороны эти хитрости к цели не приближают.
Зина. Ага! Вы-то сами, молодой человек, конечно, ищете… ну, любимую?
Hexenmeister. Спутницу-то? Помилуйте, Зиночка, я Hexenmeister без году неделя. Пока бы как следует разобраться с собственной жизнью, а Елизавета, спутница – в перспективе, некуда спешить.
Зина. Постойте. Если спешить некуда, зачем тогда другие составляют формулы?
Hexenmeister. Чтобы страданиям своим так называемым статус придать, литературность, что ли. Как третий гений. Гениальность, конечно, желает особого имиджа, но стали бы вы, Зиночка, искать спутника по формуле?
Зина. Ну почему. Например, про любимого, надо сначала узнать поподробнее. Он должен быть во все положительным: красивым, веселым, обаятельными, богатым…
Hexenmeister (зевает). С положительной реакцией Вассермана.
Зина. Тьфу на вас.
Hexenmeister. Знаете, что мне в голову взбрело, Зиночка? Что беседа из приятной перешла в сплетни о полумифических существах, о фантомах.
Korax. Фантомы абсолютно бесцветны, господа.
Hexenmeister. Тогда расцветим немного беседу.
Korax. Вернейшее замечание! Сударыня, наблюдая вашу заинтересованность и духовную устремленность к персоне величайшего творца и поэта среди жрецов Змей и поборников Бога-Змея, я изначально воспылал намерением посвятить вас в таинство его сокровенного творчества. Позвольте прочесть вам прекраснейшее стихотворение.
Зина. Я люблю стихи, особенно про любовь. Любовь, любовь, гласит преданье… У вашего гения же есть стихи про любовь, раз он влюблялся?
Hexenmeister. Неубираемая куча. По-моему, он про что-то еще и не думал писать.
Зина. А они вправду такие талантливые?
Hexenmeister. А это вам судить. Третий сам и Korax от них катарсятся, а кому-то как с гуся вода.
Korax. Не смей критиковать, что не понимаешь своим скудным умишкой, невежда!
Hexenmeister. Не тяни кота за хвост, Кораксюша. Зиночке не терпится тебя послушать.
Korax. Кха-кха… Лирический шедевр, проникновенное и поразительное стихотворение, полное впечатляющих образов и тропов! (Декламирует с пафосом.)
Любимой девице – банальные стихи!
А прочим – завихренья тонких мыслей!!!
Иль тонких мыслей нити столь плохи?!
Или в банальности – стремленье к высям?!
А помнится, в мученьях юных лет
Всегда, садясь за созиданье,
Я ставил пред собой ее Портрет,
Словно Змеиное Писанье!
Один из тридцати, портрета теплый взгляд!
Он акварелью голубою,
Улыбкою спасал, когда я падал в ад,
И поцелуй дарил порой ночною!
Не в нем ли суть? Иль в том, что в месяц раз
Звоню любимой я по расписанью?
Иль в паданье на стол в весенний час
В бесплодном, сдержанном страданье,
Когда к финалу движется раздор
С обманною, пустою незнакомкой,
Привязанность к которой – мне укор! –
Описана взволнованно и емко?!
Hexenmeister (улыбается и хлопает). Браво, браво, браво.
Korax. Покорнейше благодарю. Теперь же следует соответствующий комментарий по всем правилам литературоведческой науки! В данном стихотворении присутствует имманентно лирический субъект. Лирический субъект, что характерно для модернистского мироощущения, испытывает фрустрирующую антиномию между Я и не-Я, между субъектом и объектом, между внутренним, истинно духовным, и пошлым окружающим миром. В первой строфе возникает тема поэта и поэзии, где субъект рассуждает о наличии соответствующего содержательного компонента в различной форме изложения лирического сюжета, апеллируя, с одной стороны, к формам классической поэзии, с другой – к модернистским, авангардным элементам и структурным экспериментам в области стихосложения, предназначенным для эпатирования недалекой публики, однако не находит полноценного удовлетворения ни в том, ни в другом. Впрочем, слово «девице» подчеркивает тяготение субъекта к классической поэтической традиции. Далее следует взгляд в творческое прошлое, противопоставленное обязательно профанному настоящему, причем проводником прошлого оказывается особенный предмет – фотография. Образ фотографии и его реализации всевозможные в мировой культуре исследовал…
Зина. Молодой человек, прочитайте тоже какой-нибудь стишок! Что вы, рыжий, что ли?
Korax. О сударыня, не наказывайте меня отменою моего языка, я же еще не высказал соображений о мотиве подмены истинной возлюбленной, оставшейся в памяти, возлюбленной кукольной, имплицитно дереальной… И не процитировал сакраментальные десять источников, авторитеты коих в науке непоколебимы!..
Hexenmeister. Видите, Зиночка, как Кораксюша закончить свой бравурный спич порывается?
Зина. А вы, значит, собираетесь сидеть и слушать так самодовольно? Я требую, чтобы вы тоже что-нибудь прочитали, пожалуйста. Вы же обещали раскрасить разговор, или кто… Неужели ни одного стишка не помните?
Hexenmeister. Я просто от них не тащусь. Но, если вы настаиваете, вспомню сейчас чего-нибудь из номера три. Есть размеренный один стишочек, «Немного о дворах» или вроде того:
Гуляя с девушкой, я ранее не ведал,
Кто в мире мне она, союзница иль враг?
Чтоб это выяснить за милою беседой,
Тебе скажу-ка я немного о дворах.
Сухой и поздний март. Туманным свежим утром
Гуляли в парке мы, прибрежном, маленьком, пустом.
«Пойдем из парка в двор!» - через дорогу шустро
Мы перешли и были встречены и солнцем, и двором.
Вот мой родной. Пустырь, подъезд старинный,
Плетенья острые без листьев тополей,
В подъезде лестница, темно, и запах дома дивный,
А меж домами двор и ряд деревьев в солнышке и чище, и пустей.
Мне снился этот двор когда-то южной ночью,
В ночном огне окна любимая жила.
Но тесен был подъезд, зеленый кафель прочен,
Перила, лампочки и ими прорезаемая мгла.
Во сне я часто вижу старую квартиру,
Глухую ночь, оранжевый, со вздутиями пол,
И бедных матерей с детьми на том полу я вижу,
Ремонт и пустоту, покинутость и грубый стол.
Но передашь ли сон? Бывает грустно и приятно,
Пройдя сквозь двор, как мы сейчас, родной,
За поворотом встретить новый и опрятный
Закрытый магазин под розовой стеной.
Идем по улочке прямой, дворы проходят справа.
Пустые окна слева – там желтеет детский сад,
Здесь редок путник, для машин расставлены канавы,
А кто встречается, тот дружелюбно-одинок на взгляд.
Старик с рыбалки, и щенок несется с лаем, весело-бездомный,
Шагает девочка, не зная жребья звон,
Что принят бабушкой и ждет ее в грядущем выверено-темном
И что на мусорной стене запечатлен.
Там надпись радостно зовет уединиться
В квартире нанятой на день или на час.
Побойся верить: стоит там, поддавшись, очутиться,
Отыщут, милая! – придушат нас!
Не надоела прямота пути, асфальт графитный?
Перенесемся на извилистые тропки в зарослях, где даже я
Не знаю толком путь простой и очевидный,
Как выйти из оград, пятиэтажек в вольные поля.
Свернули к тропке с шинною оградой.
Безмолвно, дышится свежо, и листья до сих пор
Лежат неприбранные, серые, без смрада,
И с светом солнечным алмазно-рыжий ткут узор.
Допустим, набрели на двор двух узких и высоких зданий.
Качели – рада ты? – и лестницы, скамьи, и даже рычаги,
Все в краске свежей. Покачаться-покататься есть желанье?
Ты отвечаешь, что взросла и увлеклась другим.
Видать, ты будущему очень рада!
Тогда пойдем, куда глаза глядят – быстрей и веселей!
Не посещать же сотню памятных задворок кряду.
Но просишь ты маршрут, и мы идем на холм, где мир просторней и пустей.
Вот холм. Бомбоубежище с картошкой, все в бурьяне,
Однако столь загадочны подвалы, и живет там змей.
Он красный, золотистый, нету стража рьяней
Для спрятанных сокровищ, что не для людей.
Посмотрим, там ли он сейчас? И рад ли мне с тобою?
Его порою удавалось разглядеть в трубу, в бездонно-темный ров.
Дохнул бездумно змей – ты чувствуешь? – тоскою,
Поэзией забытых позднемартовских дворов.
В улыбке расцвела глазами и зубами,
Историей твой ум приятно изумлен.
А… девушка, страшней всего под небесами,
Что этот двор с тобою не сцеплен.
Вот и все стихотворение.
Зина. Очень длинное…
Korax. Автор полагает его недостойным публичного чтения, а ты, сударь, исполняешь, да еще в какой-то разговорной, непринужденной манере, словно на базаре болтаешь, плевав на необходимость отмечать голосом точки, запятые и прочие знаки препинания, делать многозначительные паузы… К тому же стихотворение не доработано согласно силлабо-тоническому стихосложению!
Зина. А мне, Korax, понравилось чем-то, зацепило. Словно я в своей жизни тоже вспомнила такие дворы, старые, некрасивые, а милые, хорошие.
Hexenmeister. Браво, Кораксюша. Именно вольное оно, недоработанное, неправильное, этим мне и нравится. Нет тебе ритма, числа слогов и прочей ерунды. Довольно забавный эффект производит, Зиночка: будто идешь по дворам, не торопясь, размышляешь, где-то останавливаешься. Задумываешься кое-где, беседуешь с сопровождением в лице этой несчастной девушки. И ничего не значит ничего, кроме самого себя, это как «я люблю тебя» кому-нибудь сказать – нет никакой метафоры, никакого двойного смыслового дна. Поэтому оно такое, быть может, и не качественное, что не означает, не символизирует. Правда, смешно, когда во дворы этот чувак с девушкой приходит: он-то тут свой, он тут родился, а бедная девушка совсем не в тему, растерянная. Как это, мол, понимать? К тому же спутник ее для доступности всякие модернистские загоны привлекает, опошляет родные дворы борьбой с обществом. Да еще и плюнул на нее чувак, что глупая девица, не понимает красоту дворов душой. Вот она, Зиночка, женская доля на этой безумной войне. Не повезло ей с твердолобым модернюгой, который старательно пыжится, чтобы его не понимали. Вот что весело. Сами вообразите: он с солидной миной важно вещает, рукой показывает, а эта бедняжка топчется, куда деваться, не знает. Циничный у нашего гения невольно вышел юморок. Кстати, Korax, в голову пришло, что ты ошибся: писание не змеиное, а священное раньше было.
Korax. Сударь, в соответствии с перевоплощением в новую суть поэт переработал свой лирический шедевр, осознавши свое преклонение перед Богом-Змеем.
Hexenmeister. Нету никакого писания, тебе известно, по должности.
Korax. Поэт желает выразить свое искреннее почтение…
Hexenmeister. Но когда он писал романы перед фотографией, он же про Бога-Змея понятия не имел. И сейчас, видимо, не имеет, потому что ты, Кораксюша, сам рассказывал, что ему нельзя поклоняться. Придирчивый, независимый, не любит лизоблюдов. В-третьих, зачем тогда в Hexenmeister’ы идти?
Korax. Литературоведение, даже религиозное, обязано осознавать, что каждый поэт проходит собственный нравственно-религиозный путь, полный противоречий и исканий…
Hexenmeister. Брось теологический спор. Зиночка, собственно, как мы обещали, наш вечер немного расцвечен конкурсом чтецов и богословскими темами. Но вы по-прежнему невероятно печальны.
Зина. Грустное стихотворение – вы говорите, смешное… Если по-вашему его читать, то либо издевается ваш гениальный поэт, либо получается, что никого кроме себя не видел… И, небось, любимая-то ему на самом деле не нужна была, а так, это… странности всякие чтобы слушала.
Hexenmeister. Да ну, просто малый экзальтированный. Но, кажется, Зиночка, стишки вас не очень развеселили.
Зина. Да, грустновато как-то, молодой человек. Ночь на дворе, погода печальная, дождик этот стучит так одиноко…
Hexenmeister. Не бойтесь, Зиночка, дождь не может идти вечно, пел еще Эрик Дрейвен. Так что давайте предпримем еще что-нибудь, чтобы вас развлечь.
Зина. Спасибо. Может быть, вы правы, чего грустить по пустякам?
Hexenmeister. А пустяком станет любая проблема, если по поводу нее не грустить.
Зина. Слушайте, я вот представляю… Вы же, раз вы Hexenmeister, много умеете, умеете хорошо драться, красиво там, владеете разными боевыми искусствами.
Hexenmeister. А, дяденька каратист, покажите приемчик. Korax, мы тут на счет теологии спорили. Не решим, кто умнее, в честном поединке? Только в альманахе тесновато, пошли в коридор.
Korax. Это скучнейшее занятие, сударь.
Hexenmeister. Не возражаю, но нашей собеседнице, Зиночке, возможно, поучительным покажется. Так что довольно тебе портить бумагу, вставай.
Зина. Да-да, Korax, тоже не уклоняйтесь от ответственности, сразитесь зрелищно… ну, как в фильмах.
Выходят в коридор.
Hexenmeister и Korax расходятся, Зина у окна.
Korax. Сударь, вы оскорбили своим невежеством те заповеди, кои мною почитаются святыми и неприкосновенными. Я еще терпел ранее ваши дерзостные шутки, но не люблю, когда их повторяют при дамах. А поскольку не люблю, то требуют немедленного удовлетворения!
Hexenmeister. Наконец-то Кораксюша проснулся. А то за историей даже он носом клюет. Зиночка, тоже не стойте без дела, а то обленитесь.
Зина. А что мне делать?
Hexenmeister. Во-первых, у вас в телефоне секундомер отыщется? Засеките время раунда, допустим, две минуты. И, само собой, на ваши хрупкие плечи мы кладем комментарии.
Зина. Комментарии?
Hexenmeister. Точно. Эффектные комбинации, обманные маневры, вы это должны освещать. Не теряйтесь, главное. Для начала надо открыть раунд. Сказать: three… two… one… Fight! Поняли?
Зина. Ладно. Three… two… one… Fight?
Hexenmeister и Korax начинают драться, но от ударов друг друга стабильно уклоняются.
Зина. Значит, так, мастер муай-тай Korax сворачивается колобочком и катится на молодого человека. То есть на Hexenmeister’а! Не попал… Hexenmeister бьет ногой… Тоже не попал! Korax его кулаками хочет отмутузить…
Korax. Таковое действие не есть отмутузить, сударыня, это апперкот!
Зина. Апперкот, да. Но почему вы все время уворачиваетесь, специально?
Hexenmeister. Да нет, Зиночка, самое обычное дело, когда нам подобные дерутся. Я однажды одолел Korax’а, и он боится чересчур лихо нападать, а то может таки на контратаку напороться. И я тоже не тороплюсь по аналогичной причине.
Зина. И вы так и будете продолжать?
Hexenmeister. Поэтому нам секундомер и понадобился. А то как со Старым Лисом, моим северным соседом по месту обитания, мы при первой встрече были друг на друга злые, как собаки. Несколько дней фехтовали, ни разу не задели друг друга. В конце концов, надоело все это, пар выпустили и помирились вполне душевно.
Зина. Все, раунд кончился. Только на ничью наработали, эх вы…
Korax. Я же предупреждал, сударыня, что сие занятие чрезвычайно скучно.
Зина. Ну почему скучно, вполне себе красиво, прямо как в боевиках. А, молодой человек, вы правда сражались с каким-то там лисом сутки подряд?
Hexenmeister. Увы. Не устали ни капельки, к сожалению. Один раз старый прохвост этот даже сбил меня с ног, но пока готовил удар, я уже успел защититься. В общем, поначалу даже весело было.
Возвращаются в комнату.
Hexenmeister. Не проголодались, Зиночка?
Зина. Немного.
Hexenmeister. Ужин поздний, но мы попробуем его сделать атмосферным.
Зина. В смысле, романтический? Свечи там, вино, да?
Hexenmeister. Зиночка, разве мы похожи на запущенных романтиков? Нет, мне больше по душе домашний уют. Приятно в такое предзимнее время посидеть, поужинать чем-нибудь простым, теплым, что хорошо сочетается с нашими дворами. А Korax вон уже все сотворил: чай, сушки, крекер, яблоки, домашнее варенье.
Зина. Извините, молодой человек, я не буду. Мне… калорийный продукты есть нельзя, я слежу за фигурой.
Hexenmeister. Бестолковостью не поражайте, Зиночка. Я и Korax ужинаем каждый день, но ваш преподаватель физкультуры, ныне живущий в форме автомобиля, меня сегодня тощим обозвал. Кажется, даже по заслугам. И вы от Korax’овой стряпни не пополнеете.
Korax. Уважьте хозяина, сударыня, оцените мои неизмеримые труды и гастрономические ухищрения…
Hexenmeister. …при расстановке вазочек.
Зина. Знаете, я вам невольно верю. Оно все заколдованное, да? Попробую взаправду, а то сто лет печенья не кушала.
Hexenmeister. Лимончика подложить? Korax, кинь Зиночке дольку.
Korax. С удовольствием.
Зина. Спасибо, очень вкусно.
Korax. Глубочайше благодарю вас, о прекрасная сударыня, что соизволили вы оценить по достоинству старания раба вашего бессловесного, равнодушием вашим не обделенного!
Зина. Молодой человек, вы Hexenmeister, вы говорите, а я замечаю, что в действительности мне про вас с Korax’ом известно мало. То есть не знаю, поминаете там какого-то лиса или еще кого, но мне-то, про кого речь, неясно. Может быть, вы соизволите немного про себя рассказать? Только честно, без утаек.
Hexenmeister. Нет проблем, скрывать в моей Hexenmeister’ской биографии нечего. На филфаке учился (я, кажется, на нем до сих пор по бумажке числюсь). Естественно, быстро понял, что прикола в такой учебе нет, то еще развлечение. Научрук – укурок какой-то, и меня хотел приучить укуриваться, преподы с серьезными до смешного физиономиями нудную формально-научную околесицу подкрепляют беззубым юморком. И воздух там душный, коридорчики серые. Следовательно, раз я так думаю, Зиночка, кто я, по-вашему, был?
Зина. Этот… свободомыслящий или как.
Serpent-DJ ставит «Соловьи» Горшка.
Hexenmeister. Нет, прогульщик. Вместо чтоб кругозор расширять и эрудицию, бродил я по городу и открывал новые места. Очень славное чувство, Зиночка: идешь, гуляешь и чувствуешь: я – ничто, меня нет, нет характера, связей, языка. Я совсем волен, ни к чему не прицеплен, только вижу, слышу, и все новое, неестественное. Ведь, Зиночка, приписывая себе определения, обрекаешь себя на несвободу. А так я – ничто и звать меня никак, и иди куда глаза глядят. Вот однажды угораздило меня сесть осенью в автобус и за город поехать. Выхожу где-то в сельской местности и бреду в лес гулять, далеко забрел.
Зина. И умерли? Я уж тут подумывала, не вампир вы или еще какой-нибудь мертвец?
Hexenmeister. Зря. Смерть для Hexenmeister’а вещь не обязательная. Хотя, по чести, на лисий патруль когда натолкнулся, недалеко до этого было. Чуть не подстрелили, рыжехвостые, и как в южные леса забрели? Руку, впрочем, левую мне таки продырявило пулей, больно было до чертиков. Тогда-то как раз быстро доходит, что учат на филфаке одной ерунде. Надо быть сильным. Что будут стоить тысячи слов, когда важна будет крепость руки? Я там совсем, кажется, озверел, иначе бы наверняка вперед ногами понесли. От лис этих дурацких бежал сломя голову, потом, по-моему, в каком-то овраге руку перевязывал кое-как.
Зина. Жуть какая.
Hexenmeister. Представления не имею, Зиночка, как я от них спасся. Однако кое-как доковылял до реки, от раны знобило всего, и перекусить нечего на ночь глядя. И река эта – сейчас-то уж привык – а тогда была жуткая, ледяная, и туман вечерний, елки, статуи Бога-Змея. В общем, мрачное место. Не видно ничего, кроме этих статуй, потому что они слегка светятся.