Я убежден, что неразделенная любовь – очень большая беда и разрушительное несчастье для большинства человеческих существ, которые могут преобразить, могут закалить и способны полностью разрушить человека. Любовь – это экстремальное переживание, граничащее с областями, где к жизни подступают темные волны смерти. Она переносит центр существования индивида из своего тела-куклы (в котором и проживается вся жизнь, и для сохранения которого на максимально возможный срок, большинство не жалеет ничего и никого) на «объект любви», который в случае именно любви, а не гормональной атаки, делает это существование очень мучительным и крайне болезненным, в случае если «объект любви» не способен ответить взаимным равным чувством.
Именно безответная любовь, способна подобно войне, власти и очень большим деньгам, выделить все самое низкое, подлое и мелочное в «объекте любви», и изредка наоборот. Увы, чаще всего «объекты любви» оказываются пустышками, организмами удачной и привлекательной формы. Ничтожествами. И хотя это в высшей степени грустно, все же может несколько утешить, и охладить раскаленный в крови жидкий металл. По тому, как «объект любви» относится к «любящему», можно сквозь морок видимостей узреть, кто же в действительности живет в телесной оболочке «объекта любви». Правда и то, что глаза у «любящего» для этого обычно широко закрыты.
В детстве, когда я был горько и безутешно влюблен в красавицу-одноклассницу, моя мама принесла мне небольшую книжечку из серии «Литературные памятники» - Антуана Франсуа Прево «История кавалера де Грие и Манон Леско». Прочитав ее, я не сразу восстановился и утешился, но мир в моих глазах за месяц-другой летних каникул несколько посветлел, туман порассеялся. Я выздоровел. Словно в насмешку, я недавно узнал о том, что объект моих воздыханий стала сразу после школы дорогой проституткой, и сегодня весьма респектабельная дама. А у меня до сих пор, и несмотря ни на что сохранилась ее меркнущая фотография, которую я в восьмом классе срезал бритвой со школьной стен.газеты.
Однако, страшно и даже гибельно, если объект любви действительно значимая и редкая личность. Тогда только мужество, и способность терпеть скрипя зубами от нестерпимой боли, придут на помощь. Вот в эти бессонные ночи, проходя полями отчаяния, подгоняемый безысходным ужасом, и растет «внутренний человек». Вот тогда-то он и узнает кто в нем живет. И это может быть также и бесценным шансом увидеть свой стержень, на который, как разноцветные шайбы в детской игрушке-пирамидке, нанизаны все уровни бытия.
Легко и незатруднительно отличить «любовь» от страстишки, жгучего желания избавиться от одиночества или необходимости половой разрядки. Влечение к обожаемому телу, к определенным органам, или частям человеческого тела – не есть любовь. Это легко установить, представив себе «объект любви» лишившимся половой привлекательности, больным, умирающим, старым. Любовь при этом не исчезает, а всего остального - как не бывало. Не разрушается неразделенная любовь и расстояниями в пространстве и времени. Именно так, через время и пространство, до своей смерти любил Франческо Петрарка Лауру, ни разу не коснувшись ее руки. Один раз мельком увидеть, и никогда больше не забывать, где бы не находился – упражнение не для трухлявых и сырых душ.
Сегодня даже в том, что касается человеческих отношений, господствует филистерский пошлый материализм. «Партнеры» спят и едят в одной квартире, и это называют «отношения». При этом они провозглашают, что это должно быть им также «комфортно» и «удобно». Рациональный и вещный алгоритм проживания жизни, приводит к полной потере тонкой чувствительности, и к абсолютной невозможности даже искры любви. Тогда все заполняет потребность иметь, хватать и удерживать людей и вещи в зоне своей досягаемости. Текучий и подвижный мир и живые существа противятся этому, в результате такая стратегия приводит к утрате живого и неживого «имущества», следствием этой утраты бывает жгучая ненависть к утраченному, и к миру, как «виновнику» утраты. Бывает, что жажда мести удавкой захлестывает горло «собственника», и он корчится, хрипит от удушья, не переставая яростно дергать за конец удавки.
Но что же делать тому или той, которые оказались «объектами любви»? Лучше всего с самого начала, если шансы у «любящего» изначально равны нулю, заметив первые признаки того, что нами кто-либо начинает особенно пристально интересоваться, не подпускать к себе, не идти на доверительные разговоры, не принимать подарков и знаков внимания. Держать дистанцию, но мягко. Если все-таки уже поздно, и «любящий» делает все возможное для сближения, уклоняться до последней черты. Если все способы самоустранения исчерпаны, но не принесли нужного результата, ни в коем случае не принимать высокомерного раздраженного вида, что дескать кто-то вторгается в мою жизнь своей ненужной мне любовью. Большинство лиллипутов обеих полов, не сомневаюсь, обычно так и думают. И так поступают.
Те, кого я считаю людьми, будут пытаться вывести несчастного из бытийного тупика, покажут ему другие возможности, будут бережно относиться к его чувствам, которые подобны кровоточащей глубокой ране. Это долго, это непросто, это требует терпения и мужества, но именно это и делает человека человеком. Это не относится к случаям, когда один лиллипут воспылал страстью к другому лиллипуту.
Возможна ли любовь, переходящая из пространства жизни в засмертные пределы? У меня нет сомнений, что возможна, но только для очень развитых людей, людей-гулливеров, для большинства человеческих существ, населяющих сегодня эту планету, невозможность этого обусловлена их внутренним размером. Внутренний размер определяется не желанием видеть себя значительным и крупным в пространстве, и в глазах других, но способностью без вреда и непоправимых разрушений выдерживать сверхнагрузки: боль, длительное одиночество, близость смерти и саму смерть т.д. Мягонькое обывательское существо, приучившее свое тело к комфорту и удовольствиям, не привыкшее проливать телесную кровь, и кровь души, в самом лучшем случае способно на привязанность, приятельство или недолгую малообременительную интрижку. И именно этим, определяется неспособность большинства выдерживать вибрации большой любви. И лучше бы им о любви помалкивать, чтобы не тревожить пошлым бряцанием пустяковых слов Великую Гостью.