Слова

Бывают такие слова, которые и словами-то не назовёшь – орудие убийства. Они холодней любого ножа и острей любого лезвия, которое пронзает упругую кожу и, разрывая тёплую плоть, доходит до самого сердца, разрезая его пополам.… Две кровоточащие половины, бьющиеся в конвульсиях – остаточное явление сократительных мышц мёртвой плоти…
Когда ты впервые услышала эти слова, всё случилось незаметно…. Пока. Лёгкий щелчок, что-то внутри оторвалось и подпрыгнуло, кувыркнулось пару раз и слегка взвыло, а потом упало куда-то на дно и притихло. Всё это случилось в считаные доли секунды, незаметное мгновение, ничтожность по сравнению с целой жизнью. Но что-то оборвалось в этот самый момент.
С тех пор твоя жизнь мало изменилась. Всё как обычно: ты ходишь по тем же улицам, ездишь на тех же маршрутках, слушаешь ту же музыку, питаешься той же пищей, иногда балуя себя маленькой конфеткой…. Но что-то, какая-то малая доля всего этого – привкус, оттенок, полтона – что-то не так. И ты иногда спрашиваешь себя: что случилось? И тут же, не успев осознать созревающий ответ, отмахиваешься от таких мыслей: «нет! Нет!». И убеждаешь себя, пока это не слишком сложно, что всё идёт как обычно. Это всего лишь смена времён года, осенняя депрессия или нехватка витаминов по весне.
Но потом ты начинаешь замечать во всех этих «не так» что-то до боли знакомое. Именно до боли. До резкой удушающей боли, которую ты, ну, никак не в силах впустить сейчас в свою жизнь. Однако все эти оттенки, привкусы, нотки начинают еле-заметными дозами, частицами прорисовывать туманный силуэт не так уж давно, но забытых слов…. Ты трясёшь головой и вновь отмахиваешься.
Но теперь это уже совсем не просто. Вопрос застрял в твоей голове, и он начинает раздаваться безудержным эхом у тебя внутри. Дабы не сойти с ума ты иногда вставляешь его в разговор, но только с близкими, очень близкими людьми, в глубине души надеясь, что они услышат его, прочитают тебя между строк и поймут то, что ты сама не в силах понять. Но никто не слышит, А если кому и удаётся это сделать, он не придаёт тому особого значения. И к мигающему тексту бегущей строки в твоей голове добавляется ещё одна фраза: «Неужели я остаюсь одна?»
И вот теперь кстати вспомнить о чём-то маленьком и незаметном внутри тебя, впервые отозвавшемся в тот момент, когда ты услышала те самые слова. Они попали в тебя, в самую середину, словно разрывная пуля, и создали монстра, который достаточно вырос и окреп, что бы, выкормившись всем, что происходило с тобой последнее время, убивать тебя мало-помалу.
Вот теперь, не тогда, нет, именно теперь начинается всё самое страшное. Ты, проходя вечером по знакомой улице, освещённой фонарями и вполне, казалось бы, безопасной, уже не можешь оставаться спокойной. Опасность преследует тебя и, как вскоре ты поймёшь, она почти достигла своей цели. И вот ты начинаешь прокручивать у себя в голове те самые слова, которые так долго и старательно пыталась забыть. Вдруг, ты слышишь чёткий и уверенный голос: «это правда». «Кто здесь?» - начинаешь оглядываться, огибаешь взглядом всякий тёмный закоулок, каждый подозрительный угол, из которого могла бы последовать опасность. Но никого нет.
Что ж, ты разворачиваешься и идёшь дальше. Но теперь кроме чувства внутренней тревоги тебе приходится сносить дрожь в коленках и ледяных препротивных мурашек по спине – вверх и вниз – страшно и противно.
«Это правда» - ты слышишь этот голос и лихорадочно повторяешь весь алгоритм исследования местности, судорожно трогаешь сумку – может телефон? Плеер? Господи!  Но опять никого.  И ты начинаешь бежать, что есть духу, захлёбываясь ледяным вечерним воздухом, задыхаясь в собственно шарфе, сжимаясь и сдавливаясь собственным пальто: тесно, душно, жарко. И ты бежишь непонятно от кого. Пока не понятно. До тех пор пока ты в истерике и диком рыдании не выпускаешь собственное бессилие на свободу и не останавливаешься, понимая, что бежишь сама от себя….
Этот голос – иное сознание неопределённой принадлежности и эмоциональной окраски, существо, появившееся внутри тебя, как взошедшее семя тех самых слов, удобренное  подтверждающими их подлинность неосознанными действиями или близки к ним фразами. Маленький монстр, когда-то зародившийся в тебе в долю секунды, мгновенной вспышкой боли, как тебе казалось, погаснувшей в тот же час, набрался сил, что бы действовать и достаточно проголодался, дабы сожрать тебя до последнего хрящика, обглодать каждую косточку.
И он начинает повторять тебе круглыми сутками: « Это правда. Его слова – это чистая правда. Он сказал то, что думает, что чувствует на самом деле.  Это правда. Он сказал тебе правду». Вот теперь-то ты и понимаешь что было «не так». Пытаешься разобраться сама. Но бесполезно, вскоре ты поймёшь это. Ведь монстр не внемлет твоим уговорам, твоим самым искренним убеждениям в том, что те слова были просто ложью. Тот, кто сказал их – ОН – погорячился, выпалил со злости, просто попытался ранить в ответ (если бы он только знал, насколько сильно у него это получилось).
Однако монстр не желает ничего слышать. Он так же и слеп к любым вещественным доказательствам, которые ты преподносишь к нему в белых стерильных перчатках. Раскрывая пред ним ладони и протягивая руки, будучи на коленях ты самой этой позой умоляешь: «возьми, возьми и поверь! Скажи мне, что это ложь!» Но вскоре ты поймёшь, о, как же ты поймёшь, что всё это абсолютно напрасно.
Теперь он неустанно повторяет все эти накопившиеся фразы: «Да, ты осталась одна. Да, те слова были правдой. Да, тебе никто не поможет». И когда все его реплики сливаются в единый поток, непрерывно повторяясь надрывным криком и, эхом расходясь по комнате отражаются от стен, возвращаясь к тебе со всех сторон, когда эта ядовитая масса, всепоглощающая жижа забивает каждую щель, каждый уголочек твоего сознания, ты начинаешь чувствовать как этот маленький зверь, наконец, удовлетворяет свой голод.
 Теперь он впивается в твою плоть своими маленькими тупыми зубками и начинает терзать её. Не в силах откусить моментально, он смачно потягивает захваченный кусок и распиливает его своими тупыми клыками, что растягивает твои мучения, пока, наконец, он не оторвёт желанное сочное мясо, до предела накаченного свежей кровью. Адская боль, о, это адская боль! Теперь ты дошла до апогея, добралась до самого пика! Те слова,… неужели они были правдой? О, Господи… это не может быть правдой – боль! Боль – он отрывает следующий кусок, пожирает тебя изнутри, из самой середины, своей уютной, тёплой, кровоточащей норы прямо у тебя внутри.
Он долго копил свой голод и теперь набивает рот твоей плотью, он чавкает и смакует каждую, ещё живую, клетку твоего тела. А когда при жадном пережёвывании данного лакомства из его рта вылетают крошки, он бросается на них и, заглатывая потерянный кусок, отрывает новый вдобавок к нему. При всём это, маленький монстр не забывает повторять тебе со всех сторон, изнутри и снаружи, словно удары молотком по гранитной плите: «Ты осталась одна. Эти слова были правдой».
Когда же боль становится настолько невыносимой, что сводит тебя с ума, ты начинаешь кидаться к людям и кричишь: «помогите! Спасите!» Но они в твоём вопле, посему-то, слышат только хамство и оскорбления, которые моментально отталкивают их. И они, резким движениям разжав твою ладонь, освобождают свой рукав и удаляются из твоей жизни прямым и быстрым шагом, словно убегая от роковой чумы.
Те же, кто достаточно близок к тебе, держаться до последнего. Теперь они видят и слышат, теперь они понимают всю масштабность твоей боли, ведь теперь это не малый вопрос «что не так?», теперь это неистовый крик. Если бы они могли к тому же понять, что именно мучает тебя.
Они хватают тебя за руки, прижимают к себе, а ты брыкаешься и кричишь от дикой боли. Ты пытаешься объяснить, но они слышат в твоих оправданиях только хамство и оскорбления. Однако они, самые близкие, держатся до последнего. В ужасе и неудержимой панике хватают тебя за руки, прижимают к себе, гладят по голове и целуют в горячий от лихорадки и предсмертной агонии лоб. Не понимая причины происходящего, пытаются тебя спасти.
Но они тоже люди. И однажды они тоже не выдерживают, погибая, ты сама того не понимая, тянешь их за собой в могилу. Но они хотят жить, и это их право. Пока ты спишь на холодном полу, они, разрывая сердце на части, укрывают тебя шерстяным одеялом, целуют в лоб и медленно уходят из твоей жизни со слезами на глазах, бесшумно закрывая за собой двери.
Проснувшись, ты чувствуешь небольшое облегчение, ведь маленький монстр тоже заснул, но, в отличие от тебя, всё ещё видит свои сны. Ты пока не чувствуешь боли, только ощущаешь гуляющий холодок в той внутренней пустоте, которую он успел выесть. Ты поворачиваешься к тому, кто дежурил у тебя сегодня, но с ужасом обнаруживаешь, что он ушёл… от бессилия и неожиданности ты кричишь, срывая голос, и крик этот будит монстра внутри.
Всё по новой. Набравшись сил после отдыха, он рвёт тебя на куски ещё сильней, а вопли его смешанных слов приобретают новую силу звука и самый что ни на есть уверенный и торжествующий тон: «Смотри – они уходят от тебя! ОН не врал, ОН сказал правду. И теперь никто тебя не спасёт». Монстр отрывает следующий кусок.
Ты кричишь и не можешь поверить, ты закусываешь одеяло, пытаясь заткнуть саму себя, но рёв твой становится надрывным, словно рёв дикого зверя, пойманного в капкан, умирающего в диких мучениях. Одеяло… оно пахнет НИМ и это становится последней каплей. ОН сказал эти слова, которые попали чётким выстрелом в самую твою глубину, которые породили этого монстра. И не важно, что вскоре ОН забрал их назад, выхватил из твоего сознания, словно пистолет приставленный прямо к виску из твоих рук, извиняясь и умоляя забыть их. Ведь это ЕГО ты любишь до надрыва, до растворения в нём как во всесильной кислоте, до смерти…

Те слова, которые и словами-то не назовёшь - орудие убийства, за них невозможно не зацепится. Они сами цепляются за твою плоть острыми крюками будто паразиты, в единый миг, когда были сказаны. Пусть больше никогда не повторяются. Пусть для НЕГО – говорящего – не имеют особого значения. Не важно, было ли их десять, или они пришли в паре…. Они никогда не успокоятся, до тех пор, пока не будут написаны посланием ЕМУ на стене, кровью пролившейся из твоих порванных лезвием вен….