Глазами участника и очевидца 1941 1950

ОТ АВТОРА


Пишу, чтобы еще раз прожить удивительный для меня
путь, чтобы вспомнить, когда память начнет ослабевать. Пишу для
близких по родству и жизни, чтобы на определенных этапах судь-
бы они почувствовали, что они шли похожей дорогой, но разде-
ленной пространством. Пишу, чтобы сохранить память о тех, кто
отдал жизнь за прогресс и богатство современного мира, интуи-
тивно веруя, что существует неведомый канал общения с их ду-
шами.


В изложении «Глазами участника и очевидца» никаких
приемов, описания искусственных сюжетов, эпизодов с заранее
заданной точки зрения не существует. Повествование продиктова-
но самой жизнью, реализованной в цепи эпизодов, событий мно-
жества людей, – непосредственных сознательных исполнителей,
сочетающих личную волю, волю человеческой элиты, веление
жизни.


Все эпизоды, участники эпизодов, время, место событий
достоверны с точностью сохранения их в памяти автора. Действие
начинается 22 июня 1941 года, когда автору было неполных пятна-
дцать лет и он считался уже вполне самостоятельным человеком.
В книге сделана попытка описать психологию, думы и на-
дежды пехотинца солдата и сержанта в непосредственных боях
лицом к лицу со злейшими врагами нашей Родины. События, эпи-
зоды, их место и время, а также фамилии и облик людей полно-
стью соответствуют реальности прошлых лет.

Ч А С Т Ь I
НАЧАЛО ВОЙНЫ. В ОККУПАЦИИ


Весть о нападении Германии

Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок первого го-
да, примерно в час дня, бабы, вернувшись из города (Смоленска),
принесли весть о нападении Германии на нашу Родину. Хотя газе-
ты, агитаторы, пропагандисты убедили народ о неизбежности вой-
ны, подсознательно восприятие у людей было тревожное. Кроме
того, победоносные войны в отражении интервенции (в 1918–1921
годах), бои на Дальнем Востоке у озера Хасан (1939 год), война с
Финляндией (1939 год) были фактами в пользу скорого отражения
агрессии.


Мне было неполных пятнадцать лет, я окончил 7-й класс
Новодворской неполной средней школы. Лето для меня и моих
сверстников было всегда сказочным временем. В лесах, кустарни-
ках, болотцах были земляника, малина, черника, грибы. Я знал все
ягодные и грибные места и бегал с братьями и сестрами собирать
эти дары. Мы, мальчишки, мечтали скорее стать взрослыми и все-
гда приходили утром к колхозной канцелярии, чтобы получить
работу у бригадира. Самой престижной была работа на лошади:
отвозить сено, снопы с поля в скирды и сараи, перепахивать кар-
тофель. Мы знали всех лошадей в «лицо», их нрав, бег, силу. Са-
мой красивой и быстрой была рысачка Зорька – вороная кобылица
со звездочкой на лбу и белыми полосками у копыт, а самой силь-
ной – темно-рыжая солидная Катя…


Нападение Германии на нашу Родину для нас, мальчишек,
не было неожиданностью. Мы давно верили, гордились своей ар-
мией, хотели в ней служить. Я думал, что война быстро закончится
нашей победой. В школе физрук вел занятия с учетом подготовки
бойца Красной армии: сдавали нормы БГТО, ГТО; устраивали во-
енные игры. Мы вырезали из дерева макеты наганов, вставляли в
них пулю, делали в ней углубление, в которое набивали серу с го-
ловок спичек, в них вставляли гвоздь и от удара получался «вы-
стрел». Увлечение было таким сильным, что подростки и ребя-
тишки самостоятельно в деревне Драветчина, где жил мой двою-
родный брат Иван, часто устраивали такие игры в большом овраге,
который назывался Курганьем.


Я представлял все реальные трудности и испытания солда-
та, командира, поэтому во всех эпизодах мальчишеской жизни
старался не жаловаться, а терпеть, примеряясь к будущим испыта-
ниям. Много читал о войне, слушал рассказы взрослых об их уча-
стии в Первой мировой и гражданской войнах и не видел в них
романтики. Я считал, защита Родины – мой долг, связанный с тя-
желыми испытаниями.


В деревне было много мужиков. Они и их жены, хотя и ду-
мали, что война будет недолгой, но ожидали от нее новых невзгод,
больше чем в финскую войну: очередь в городе за хлебом, отсут-
ствие дешевой одежды, обуви. Все надежды были на небывало хо-
роший урожай в поле, в огороде, на увеличение скота: коров, овец,
свиней. Предполагали, что в этом (1941 году) на трудодень полу-
чат по килограмму зерна против 200 граммов прошлых лет. Про-
шло несколько дней. Газеты сообщали, что бои идут на границе,
немцы кое-где продвинулись на нашу территорию, авиация Гер-
мании бомбит Одессу, Минск, Ригу. В наши сердца закралась тре-
вога, но надежда на успешное отражение агрессии оставалась не-
поколебимой. Война пока была где-то далеко. А здесь все текло,
как в мирное время.


Первая бомбежка Смоленска

Двадцать восьмого июня я сидел с сестрой Ниной на подо-
коннике и вдруг услышал хлопки разрывов в небе. Соскочили с
подоконника на улицу и увидели в небе белые облачка от разры-
вов зенитных снарядов, а где-то высоко слышался гул летящего
самолета.Нина быстро сообразила и сказала: «Это немецкий самолет-
разведчик».


Стемнело. Наступил тихий июньский вечер. Мы ожидали
возможности налета на Смоленск. И вот с запада послышалось
гудение самолета, отличного от звука нашего самолета. Все оде-
лись потеплее и вышли на улицу. Деревня Щечёнки стоит на хол-
ме. Смоленск – в пяти километрах, видны его белые дома.
Десятка два голубых лучей прожекторов взметнулись в
сторону гудения самолета. Прожекторы ощупывали небо, но само-
лета не обнаружили. Ударили зенитки, видно, это был слепой за-
градительный огонь. Самолет летел через нашу деревню на город.
Мы видели, как навстречу самолету из разных мест взлетали цвет-
ные ракеты. Послышался далекий глухой взрыв и начался пожар.
Определили, что горит мелькомбинат. Еще несколько самолетов
сбросили бомбы. В Смоленске возникли три пожара.
У всех метался невольный, немыслимый вопрос: «Как мог-
ли пропустить так далеко от границы немецкие самолеты?!».
На следующий день опять пролетел днем немецкий само-
лет-разведчик. И уже все знали, что будет бомбежка. Жители де-
ревни заранее приготовились с холмов наблюдать, обсуждая вче-
рашний налет. Народ переживал, что столько было прожекторов и
стрельбы, а ни один самолет не сбили. В чем причина? Стемнело, с
запада послышалось прерывистое гудение самолета. Через не-
сколько минут над нами на высоте около 500 метров был виден его
черный силуэт. Десятки прожекторов, заградительный огонь зени-
ток, а самолет летит на цель, бомбит, за ним другой и так до утра.
Смоленск весь в пожарах.


Мужики курят, пряча в руках самокрутки в целях маски-
ровки, и говорят: «Где же наш Коккинаки?!» Наконец в прожектор
поймали блестящий самолет, ведут, вокруг него разрывы зенитных
снарядов, но самолет упрямо летит на цель, бомбит и улетает во-
свояси. Горькие сожаления, вздохи мужиков: «Видно, не научи-
лись метко стрелять?!» Но все же в середине ночи один стервятник
вспыхнул в перекрестии прожекторов и огненной свечей рухнул
на землю, отозвавшись сильным взрывом. Радость, удовлетворе-
ние у каждого зрителя, словно это он совершил возмездие.


Беженцы

Смоленск горел и днем после ночной бомбежки. С утра по
большаку потянулись беженцы. Женщины, старики, дети тащили
свои пожитки в узлах, чемоданах и редко на тележках, которых в
те времена практически не было. Сияло солнце, бездонно голубое
небо и ласковый июльский ветерок были контрастом к печальной
ленте медленно бредущих людей. Только два дня назад они жили в
родных комнатах, квартирах и даже в страшном сне не могли
представить свою участь сегодняшнего дня. Все чувствовали, что
свершается что-то непоправимое, власти будто не существовало,
каждый предоставлен самому себе. Беженцы рассеивались по де-
ревням вдоль большака. В нашей избе было около тридцати чело-
век. Я с братом Виктором спал на чердаке на сене. Днем мы брали
тачку на двух колесах и помогали беженцам тащить их скарб. Лю-
ди благодарили, иногда награждали рублем, трояком.
Я удивлялся: «Сколько же людей в городе?!» Ведь по мно-
гочисленным дорогам из Смоленска идут и идут беженцы, как и по
нашему большаку. И их никто не поит, не кормит, не объясняет,
что происходит и что их ждет впереди. С наступлением вечера на-
чалась бомбежка. Весь народ с холмов, как в театре, наблюдал за
беспощадной бесчеловечной бомбежкой мирного города, в кото-
ром было лишь два военных объекта – авиационный завод за
Днепром и военные казармы.


В школе по программе «Гражданская оборона» нам расска-
зывали о военных самолетах, о разных бомбах, но я не думал, что
они предназначены для ни в чем неповинных женщин, детей, ста-
риков.


Среди беженцев была и молодежь. Как всегда, взаимные
чувства сближали юных. Они, вероятно, острее чувствовали не-
жданную трагедию. Я впервые услышал от них слова из песни:

Кончилось мирное время
Нам расставаться пора …

Эти слова выражали приближение страшного времени, в
котором каждый будет брошен в огонь войны.


Мессершмитты в небе над деревней
Через несколько дней мне захотелось ночевать в садике под
березой. Тепло, сухо, ароматы цветов. Сладкий сон в юности – ве-
ликое удовольствие. Рано утром меня разбудил треск пулеметных
очередей и гудение самолетов в небе. Я понял – идет воздушный
бой. Меня поразило то, что скорострельность пулеметов так вели-
ка, что выстрелы сливались в единый звук, словно скрежет по же-
лезу. Я кутался в одеяльце, боясь попасть под обстрел. Бой был
быстротечен.


Проснулся, побежал к друзьям Максиму и Мишке. Они
рассказали, что в бою между мессершмиттом и нашим истребите-
лем наш самолет был сбит и посажен на Тетеренское поле. Нам
было любопытно посмотреть на наш истребитель. Я считал, что он
очень прочный, железный. Каково же было наше удивление, когда
мы обнаружили, что он деревянный (из фанеры). Взрослые расска-
зали, что летчик бился с мессершмиттом, но пришлось подбитый
самолет посадить на поле. Из самолета вылез летчик, большого
роста, погрозил кулаком улетающему мессершмитту, сказал: «Я
тебе еще покажу!» и пешком направился на гражданский аэро-
дром.


Так через две недели после нападения Германии на нашу
Родину в деревне стали повседневной жизнью бомбежки города
ночью, от зари до зари, днем рыскание мессершмиттов и воздуш-
ные бои, потоки беженцев по большаку, непрерывно горящий
Смоленск перед нашими взорами и обычная колхозная жизнь.
Агитаторы, представители власти не появлялись, радио не
было, вести приносил почтальон Лашков Алексей из сельсовета,
который был в четырех километрах от деревни. Лашков, мужчина
средних лет, коренастый с широким носом, рассудительный, ходил
летом босиком, курил крепкий самосад. С моим отцом Ефимом
Мефодьевичем он всегда обсуждал текущие дела. Я слушал их и
проникался уверенностью, что немцы будут разбиты. В газете
«Правда» сообщалось, что бои идут на границе, но кое-где пере-
шли ее. Призывали граждан к бдительности, сообщать о подозри-
тельных личностях. Среди населения распространялись слухи, что
ночью диверсанты ракетами указывают цели для бомбежки не-
мецким самолетам юнкерсам…


Прекрасная июльская пора: голубое небо, зеленые поля, се-
зон земляники, черники.В наши заветные ягодные места я пошел с сестрой Катей.
Наша семья, как и многие в деревне, жила бедно и поэтому в горо-
де на молоко выменивали красноармейские гимнастерки, штаны,
которые матери затем нам перешивали. За ягодой я пошел в такой
гимнастерке. Ягод оказалось много: крупные, душистые, красные.
Мы уже наполовину заполнили наши баночки, как вдруг появился
мессершмитт. На бреющем полете он пролетел над нами и стал
кружиться над кустами. Вероятно, он заметил мою гимнастерку и
стал выискивать военных. Ударили наши зенитки. Разрывы над
нашими головами, с шумом летят осколки. Мы забились в канаву
и ждем своего конца. Катя говорит: «Давай съедим наши ягоды,
может, в последний раз». Мессершмитт улетел, и мы побежали
домой. Дома меня встретила сестра Маруся, сели обедать. Вдруг
услышали треск пулеметов, гул низколетящих самолетов над ха-
той. Сестра побежала прятаться под кровать, а я, любопытный,
одним глазком выглянул на улицу и увидел, как наши три двухмо-
торные самолета удирали низко над землей от группы стреляющих
по ним мессершмиттов. Один наш самолет задымился и резко при-
землился на соседнем холме. Мессершмитт направился к нашему
упавшему самолету и принялся добивать его из пулемета. Нам бы-
ло любопытно и мы, мальчишки, побежали смотреть горящий на
Япишкином холме самолет. Один летчик выбрался из самолета и
говорит нам: «Не подходить, там боеприпасы!», а сам ушел на
гражданский пригородный аэродром. После мы обследовали этот
самолет. Как в страшном сне или в книге о пиратах и бандитах, я
впервые увидел убитого и обгоревшего летчика в кабине самолета.
Его голова склонилась вниз на сиденье, а тело было красным, оде-
жда сгорела. Самолет был из дюраля. Но мне показалось, что дю-
раль очень тонкий, перед сиденьем летчика была бронированная
плита.


Бомбежки ночью становились все ожесточенней. Днем гос-
подствовали рыскающие мессершмитты, демонстрирующие свои
черные кресты и желтые края крыльев. Нам хотелось, чтобы по-
явились наши самолеты и пресекли их нахальные полеты. Иногда,
правда редко, появлялись наши, блестящие истребители и в воз-
душном бою к нашему удовлетворению падал, дымясь, мессер-
шмитт.


Однажды днем на низкой высоте прилетел бомбардиров-
щик «юнкерс» и сбросил в Смоленске на Дом специалистов три
бомбы, одна из которых попала в центр шестиэтажного дома и
убила гражданских людей, прятавшихся в подъезде. Весть об этом
убеждала нас в зверской, бандитской сущности врага.
Июльские ночи коротки, а при луне достаточно светлые.
Кони белого цвета далеко видны в такую ночь. Немецкие самоле-
ты иногда бомбили лошадей в ночном поле. Мы с любопытством
собирали осколки от бомб. Для устрашения людей немецкие само-
леты часто бросали над деревней пустые бочки с дырками, кото-
рые при полете вызывали пронзительный свист.
Все чувствовали, что страшное неумолимо надвигается на
нашу жизнь. В газетах сообщалось о боях под Минском, об остав-
лении городов в Прибалтике, на Украине. Но считалось, что это
случайно, временно.


Уход деревни в леса

Четырнадцатого июля 1941 года над деревнями под Смо-
ленском мессершмитты постоянно летали на бреющем полете.
Наших войск мы не видели. Население привлекалось для сооруже-
ния оборонительных рубежей Красного Бора и Серебрянки. Из
газет мы узнавали, что бои шли в районе Минска. Уже слышна
была глухая канонада на западе. Многие забили тревогу. Начали
резать мелкий скот: телят, овец, свиней. Мама считала, что немцы
недалеко и надо куда-то спасаться. Но отец, получив сводки из
сельсовета, говорил, что все это паника и проводятся военные уче-
ния. Беженцы поняли, что близится фронт, и спешно начали ухо-
дить на восток.


Утром 15 июля солидный беженец попросил меня отвезти
ему вещи на тачке до города, пообещав 25 рублей. Солнечным
днем я покатил тачку до Смоленска. На обратном пути я почувст-
вовал, что должно что-то случиться: мессершмитты непрерывно
летали над полями, кое-где я видел отходящих хмурых красноар-
мейцев. Всякий раз при виде фашистских самолетов я прятался в
канаву под тачку. Подходя к деревне, увидел с холма на западе в
местечке Муравьевщина, что в километре от нашей деревни, чер-
ные разрывы снарядов. Тачку я не бросил, она была не наша.
Только я появился дома, отец с горящими глазами рявкнул: «Бегом
в поле за конями!» Я схватил уздечки, побежал на окраину дерев-
ни, поймал пару коней, один из которых был оставлен военными,
и привел отцу. Все вдруг перед близким обстрелом стали лихора-
дочно запрягать коней, грузить необходимое на телеги и собирать-
ся покинуть деревню. Отец запряг коней в двуколку, на которую
погрузили разные вещи три семьи: наша семья из шести человек
(дети – Маруся, я, Витя, Лёня; мама, отец); семья тети Дуни с дву-
мя дочерьми – Ниной и Катей; семья Возненковых из четырех че-
ловек (муж Петр, жена Евгения, дочь Дуся и сын Шура). Вся де-
ревня стихийно вытянулась длинным обозом в гору на восток в
синеющие вдали леса…


Я очень много читал, особенно мне нравилось описание пу-
тешествий, и жаждал увидеть большие реки, озера, другие города.
Мне казалось, что наступил момент таких путешествий. Но впере-
ди был Днепр, и его надо было быстро преодолеть, пока не захва-
тил нас фронт. Поэтому с другом Максимом верхом на конях мы
сновали вдоль обоза среди мужиков и говорили: «За Днепр, быст-
рее за Днепр». Но мудрые мужики отмахивались от нас.


Был солнечный безоблачный день, восточный ветерок чуть
дышал. В километре рвались немецкие снаряды. В колхозе было
много скота (коров, овец, свиней, телят), но возможности забрать
их с собой не было, поэтому всех выпустили на свободу. Скот раз-
брелся по огородам, саду, по полям с зерновыми. Я вспомнил ис-
торию средних веков и представил, что так было тогда при враже-
ском нашествии.


Вдруг на бреющем полете с противным свистом на наш
длинный обоз стала спускаться тройка мессершмиттов. Видны бы-
ли черные кресты на их крыльях с желтыми обводами и белобры-
сый летчик. Все бросились куда-то врассыпную. Я забился в ко-
ровник, ожидая, что сейчас начнется расстрел. Но самолеты про-
летели над обозом, а стрелять не стали, словно давали нам еще
пожить.


Вечером наш обоз беженцев остановился в «Темном» лесу.
Вековые корабельные сосны устремились в июльскую синеву. Ве-
черело. Ароматы цветов, трав, щебет птичек в вечерней тишине
были словно сказочным миром. Не верилось, что несколько часов
назад все были в пасти войны. Ужин и сон. В юности я засыпал
мгновенно, и все уходило куда-то. Лучезарное утро. В тени веко-
вых сосен хлопочут женщины, готовят завтрак, доят коров, коз.
Мужики разожгли костры для приготовления еды. Мне все нрави-
лось в начале этого путешествия. После завтрака мужчины собра-
лись на совет, женщины хлопотали по хозяйству, а мы, мальчиш-
ки, ходили по окрестностям.


Бои гремели уже в Смоленске, ясно, что в нашей деревне
уже немцы. Услышали непрерывное гудение самолетов – наши
летели на бомбежку немецкой переправы через Днепр. Навстречу
нашим тяжелым бомбардировщикам встала стена черных разры-
вов немецких зенитных орудий. Самолеты упрямо летели в пляске
разрывов к цели. Вдруг первый бомбардировщик клюнул носом и
сорвался стремительно вниз. Раздался сильный взрыв, показались
клубы дыма. Взрыв больно отозвался в наших сердцах. Заград-
огонь немецких зениток усилился. Второй наш бомбардировщик
взорвался в воздухе со страшным грохотом. Но эскадрилья упорно
шла на цель. Падает дымовым шлейфом следующий наш самолет,
затем еще и за короткое время мы насчитали восемь подстрелян-
ных бомбардировщиков.


Потрясенные люди молча собрались, и обоз двинулся в бо-
лее далекие, глухие леса. Остановились близ лесной деревни в
большом колхозном сарае, который служил хранением снопов,
током для молотьбы. Вокруг по квадратному периметру навесы, в
середине сарая открытый ток для молотьбы. Местные люди пони-
мали нашу трагедию и поэтому никаких противоречий не было.
Фронт пришел неожиданно. Мужчин деревни военкомат не успел
мобилизовать в армию. Погода стояла прекрасная будто там, в не-
бе, нам помогали. Дни тянулись в ожидании горя, несчастья, му-
жики от безделья играли в карты, женщины хлопотали по хозяйст-
ву, мы, мальчишки, изучали окрестности. Старые женщины ходи-
ли «в разведку» в свою деревню. Возвращались с вестью, что де-
ревня цела, в деревне немцы, через деревню идут бесконечной
лентой немецкие войска.


Бой 19 июля 1941 года

На рассвете 19 июля наша крупная войсковая часть (веро-
ятно, дивизия), выходя из окружения, с тыла ударила по немцам,
которые беспечно спали в нашей деревне. Немцы в панике бежали,
оставляя убитых и раненых. Наши войска вышли почти на окраину
Смоленска. Немецкое командование срочно сняло с фронта танко-
вые части, которые стальной стеной перешли в контрнаступление.
Превосходство немцев было многократным. Наши войска имели
несколько 45-миллиметровых орудий и гаубиц небольшого калиб-
ра, 82-миллиметровые минометы, а зенитные пушки и два легких
танка не успели выдвинуться.


На ширине фронта в полукилометре, на расстоянии в не-
сколько десятков метров танк от танка, двигалась стальная стена,
за которой шли немецкие солдаты. Их наступление поддержива-
лось артиллерией. И самым убийственным была авиация на брею-
щем полете, которая безнаказанно бомбила наши войска. Нашим
орудиям прямой наводкой удалось подбить несколько немецких
танков, но они сходу были расстреляны вместе с расчетами. Пуле-
метчики пытались бить танки по смотровым щелям. Начался отход
наших войск в леса, оставляя убитых, раненых и много боеприпа-
сов и техники. Немцы не посмели сунуться в леса. Наступило вре-
мя выносить раненых с поля боя. По молчаливому согласию нем-
цы собирали своих, а наши из соседних лесов – своих.
Немцы похоронили своих семнадцать убитых посреди на-
шей сгоревшей деревни. На могилах поставили кресты из березы с
белой корой, на крестах – фамилия и имя погибшего и каски на
могилах.


В деревне никого не было, все убежали в леса. Было много
наших убитых солдат, командиров кадровой армии. Немцы наших
не хоронили. Жара. Труппы людей, лошадей валялись везде: в де-
ревне, на полях, в кустах.


Две семьи Мити и Яшки оставались вблизи деревни. Дочь
Яшки Настя 19 лет рассказывала о страшном побоище. Наши ра-
неные молодые солдаты жалобно просили пить. Настя говорила,
что ползала, носила им воду.
У одного убитого командира была черная большая собака.
Она села рядом с убитым. Бой закончился. Немцы обходили поле
битвы. У убитого была полевая сумка. Немец хотел ее взять, но
собака не подпустила его. Немец из пистолета убил собаку и взял
сумку.


Ночью был налет нашей авиации. Тяжелые бомбардиров-
щики бомбили скопления немецких войск. Тяжелые бомбы проби-
вали землю до ключевой воды. Семья Мити ночью попала под на-
лет. Скопление танков было в лощине возле деревни Конюхово.
Бомбы разорвались метрах в ста от скопления танков.
Как только орудийная канонада откатилась на восток, за
Днепр, пожилые женщины отправились в «разведку» в деревню,
узнать, цела ли она после отгремевших боев. К вечеру женщины
вернулись в слезах: две трети хат и многие колхозные постройки
сгорели. Наша хата, построенная в 1939 году, тоже сгорела. Пока
была удивительно хорошая погода, а зиму-то как зимовать? Да и
звуки боев, доносящихся с востока, заставляли думать мужиков о
различных вариантах событий: наши могут вернуться, надолго ли
здесь фронт, остановятся немцы или будут наступать дальше. Не-
мецкие самолеты летели днем на восток. Наши днем не появля-
лись, а ночью бомбили Смоленск, занятый немцами. Смоленск
непрерывно горел, мы наблюдали зарево вечерами и ночью за три-
дцать километров от города.


В ожидании

Мужики считали, что пока в деревню возвращаться нельзя.
Пожилые женщины рассказывали, что через деревню непрерыв-
ным потоком идут немецкие машины с солдатами, колонны тан-
ков, вереницы немецких солдат на велосипедах. В запыленных ко-
лоннах незнакомая бодрая речь, команды, напоминающие собачий
лай. По деревне валялись наши убитые солдаты, лошади. Хоронить
их было некому. По полям и огородам бродили беспризорные ло-
шади, коровы, овцы, свиньи. Стояла на редкость солнечная, тихая
погода. В небесной синеве со свистом носились мессершмитты.
Я со своими друзьями Максимом и Мишкой обследовал ок-
рестности. Вокруг были леса, кусты, овраги, где зрела малина,
черника. Однажды в лесу мы набрели на брошенную нашими от-
ступающими войсками противотанковую пушку (сорокапятку).
Здесь же были снаряды, ручные гранаты. С нами был Лешка,
старше нас на четыре года. Он быстро извлек взрыватель из грана-
ты. Мы вышли из леса и стали по очереди бросать гранату. Когда
мы подходили к сараю, в котором был наш обоз, подошла очередь
бросать гранату мне. Возле сарая стояла группа мужиков. Я раз-
махнулся и бросил гранату в сторону мужиков. Все мужики быва-
лые, знали с военной службы, что такое граната. Увидев летящую
гранату, мигом пали на землю. Граната не взорвалась. Рассержен-
ные мужики встали, поймали меня. Я лепетал, что в гранате нет
взрывателя, Лешка его вытащил и дал нам ее побросать. Мужики
меня отпустили и кинулись на Лешку. Они грозно потребовали от
его отца, Данилы Ивановича, драть Лешку прилюдно.


На востоке Смоленска гремели бои. Еще было видно зарево
горящего Смоленска. Наши власти признаков существования не
подавали. Люди были в ожидании какой-либо определенности.
Однажды кто-то сообщил, что недалеко от нашего обоза в селении
Сож растаскивают сельский магазин. Мужики, бабы, ребятишки
ринулись туда, где вовсю шло разграбление товаров. Наши мужи-
ки, бабы тоже ворвались в магазин и начали хватать шапки, ру-
башки, сигареты, спички. Самое ценное – женскую доху – Панте-
лей с бабой разорвали пополам. В окно выбрасывали рыжие шап-
ки, кубанки, сигареты. Я успел схватить несколько рыжих шапок и
пачек сигарет. Минут через двадцать магазин был разграблен.


За время советской власти народ был приучен к порядку.
Общественная собственность была священна, за нанесение ей
ущерба лица строго карались. Поэтому бесхозный колхозный скот,
бродивший по засеянным полям, никто из взрослых не смел ло-
вить для себя. Но запасы пищи, особенно мяса, подходили к кон-
цу. Картошка была в поле, ее копали, молоко было свое: ведь каж-
дая семья, уходя в леса, уводила свою корову. На совете мужики
решили послать для ловли овец подростков 14–15 лет как юриди-
чески неподсудных. Я, Максим, Мишка запрягли коня в телегу и
поехали на «охоту». Невдалеке у леска паслось стадо овец. С хле-
бом в руках мы приманили нескольких овец, погрузили их на теле-
гу и привезли мужикам. Все были рады. Мужики по христианской
справедливости разделили мясо между семьями по едокам. Запы-
лали костры, довольные женщины стали готовить обед.
Люди жили в ожидании дальнейшей судьбы. От немцев ни-
кто ничего хорошего не ждал. Мужики Первой мировой войны,
побывавшие в плену, рассказывали о презрительном отношении
немцев к ним. Мы, мальчишки, считали немцев врагами и пока не
до конца верили, что они ходят по нашей земле.



Возвращение из беженства

Середина августа… Канонада боев еще глухо доносится
тихими вечерами. Мужики держат совет, когда возвращаться в де-
ревню. Впереди зима: как прокормиться, урожай в поле, а для
немцев мы как люди не существуем. Последнее твердо знали все
от мала до велика. После «разведки» пожилыми женщинами по-
ложения в сожженной деревне авторитетные мужики Данила Сви-
тенков, Степан Клёцкин, Егор Колпачев, мой отец Ефим Зайцев,
Пантелей Сафонов решили, что пора возвращаться. Колонны не-
мецких войск уже не движутся через нашу деревню.


Молча, с озабоченным чувством роковой неизбежности в
близкое будущее, вытянулся наш обоз по проселочной дороге к
родным пепелищам. Предстояло оставшимся хатам приютить по-
горельцев. Выходило, что в каждой хате будут жить по три семьи.
А семьи в те времена были многодетные, в основном 4–5, редко
три человек, а в ряде случаев из семь, например у моего крестного
Данилы Ивановича. Возвращение на пепелища, где властвовал
беспощадный враг, было приближением к жизни, за которым каж-
дый на своей исконной Родине становился бесправным, чужим.
Других вариантов ни у старых, ни у малых не было. Это всем су-
ществом чувствовали люди. Никто не высказывал, не показывал
каким- либо жестом, что ждет нас под немецкой властью.


Как аксиома, не требующая доказательства, ясно было, что
только разгром Германии вернет всем возможность чувствовать
себя людьми на своей Родине, такой, какая она есть и может быть
в будущем. Поэтому временами слышная канонада и иногда наш
пролетающий самолет были как надежда на почти невозможное.
Все ближе деревня, до нее уже километра полтора. Большак
пролегает среди кустарника, который густо разросся за наше от-
сутствие. Из кустарника тянуло запахом переспелой малины, а
вскоре и почувствовался сладковатый трупный запах. Он вызывал
страшные образы убитых и до сих пор не похороненных наших
солдат. Показались поля ржи, овса. В этот год был небывалый
урожай: высокая без сорняков рожь, чистый овес. По полям тяну-
лись полосы от гусениц немецких танков. По обочине дороги все
чаще стали попадаться воронки от разрывов снарядов, мин, битые
машины, брошенные снарядные ящики.


И вот показалась деревня, которую трудно было узнать.
Каждый взглядом искал свою хату или место, где сорок дней назад
стояла его хата. По небольшим деревцам угадывалось родное ме-
сто. Осталось примерно треть построек. А деревня только год на-
зад отстроилась. Государство дало деревне ссуду, материалы кол-
хозникам и все с хуторов привезли свои жилища в единую краси-
вую деревню на холмах, разбитую по плану. На прямых широких
улицах были посажены березы и тополя. Построен колхозный
клуб и общественные постройки: амбар, конюшня, коровник, баня.
Каждый мужик строил свою хату сам. Все мужики того времени
были мастерами не только по выращиванию урожаев, но и строи-
телями. Наша хата была на углу двух улиц, через одну из них
стояла хата тети Дуни, жены родного брата отца Терентия, вер-
нувшегося из германского плена в Первую мировую войну боль-
ным туберкулезом и умершего в 1936 году, оставив двух детей –
Нину и Катю.


В дороге родственники и хорошие знакомые договорились,
кто кого приютит из погорельцев. Нашу семью и семью Возненко-
вых принимала тетя Дуня. У тети Дуни две дочери. Хаты по пло-
щади и по внутреннему устройству были общепринятыми: одна
комната из еловых, сосновых бревен площадью 9 на 9 квадратных
метров и небольшой хлев. Внутри русская печка, а справа и слева
от нее возвышения примерно на один метр. Наша семья из шести
человек: отец Ефим Мефодьевич, мать Александра Кузьминична и
дети – Мария, я, Виктор и Леня. Семья Возненковых была из че-
тырех человек: Петр, Евгения и дети – Александр и Дуся. У тети
Дуни две дочери. У каждой семьи коровы. Говорят: в тесноте, да
не в обиде, что точно соответствовало концу августа 1941 года. У
каждой семьи горшки, чашки, ложки. Наша семья занимала перед-
нее возвышение, а Возненковы – заднее у порога. Немцев в дерев-
не не было, теперь их путь лежал по витебскому шоссе напрямую
через Смоленск.


В тяжелые времена люди на Руси искали облегчение в еди-
нении. В этот момент перед угрозой голодной зимы авторитетные
мужики на совете выбрали старшим (руководителем) Гришку Не-
стеренко, а моего отца уговорили вести учет как бессменного сче-
товода. О роспуске колхоза никто не заикался, не ставил вопрос.
Уже давно сыпется рожь, надо срочно спасать урожай: ко-
сить косами мужикам и жать серпами женщинам. Ведь МТС те-
перь не существует, которая раньше предоставляла за натураль-
ную оплату комбайны и тракторы. Оценка труда, как и в колхозе,
была трудоднями. Строго соблюдался принцип справедливости и
взаимопомощи: семьям, у которых мужья были в Красной Армии,
писали трудодни на их мужей, учитывалось количество едоков.
Закипела работа при хорошей организации Гришки Несте-
ренко, который, конечно, советовался с деревенскими мужиками.
Их не успели мобилизовать в армию, поэтому не было недостатка
в мастеровых, талантливых, рабочих руках. Косили, жали от зари
до зари, а мы, ребятишки, возили снопы, сено на токи и в стога
близ конюшни. Рано утром бригадир давал нам работу. Мы шли в
поле, ловили назначенную нам лошадь, запрягали и возили весь
день урожай. Порожняком любили быструю езду, за что получали
нагоняй от старших. Зерновые довольно быстро скосили и свезли
под навесы, в скирды. Затем принялись за заготовку сена для кол-
хозных лошадей и для своих коров.


Со времени боя прошло больше месяца. Лето было сухое,
жаркое. Немцы не хоронили наших солдат. Они валялись в кустах,
во ржи, во рвах, болотцах на нашей колхозной земле, поэтому по
возвращении из беженства часть мужчин шла хоронить убитых.
Их было много. Сколько, точно никто не знает. Трупы разложи-
лись, их закапывали там же, где находили. У некоторых были ме-
дальончики, их собирали, но в 1943 году фронт шел обратно, с
востока на запад, и наша деревня снова сгорела, а с ней и медальо-
ны убитых.


На бугре близ деревни погиб пушечный расчет из четырех
человек. Пушка была раздавлена немецким танком. Рядом лежали
снаряды. Расчет, вероятно, был убит близким разрывом снаряда.
Возле пушки на бугре их похоронили в братской могиле, положив
на безымянной могиле каски. Приходя на могилу, я пытался пред-
ставить, как они встретили танковую атаку. Очевидцы говорили,
что они подбили два наступающих немецких танка. На западе от
деревни, на холме, было разбито несколько минометов. Миномет-
чики валялись рядом.


В кустах то и дело находили пулеметы, винтовки, гранаты,
сабли, мины, снаряды, иногда 45-миллиметровые пушки, крупно-
калиберные пулеметы, много касок, противогазов, солдатских па-
латок. Родители строго приказывали детям не брать в руки бро-
шенное оружие, но наше любопытство не знало предела, и мы
жгли порох или, как дрова, клали снаряды в огонь, убегали и жда-
ли взрыв.


Однажды мы пошли в поле за конями. Они паслись возле
небольшого болотца. На краю болотца увидели станковый пулемет
«Максим» с лентой в затворе. Первым к пулемету прибежал Леш-
ка, нажал на гашетку, очередью полоснул по пасущимся лошадям
и испугался неожиданной стрельбы: никто не знал, что пулемет на
боевом взводе. Лешка не промазал: одна пуля прострелила коню
Ваське ногу. Считай, конь потерян. Пожурили Лешку мужики, ко-
ня пустили на мясо, разделив между жителями деревни.
В кустах, в перелесках было много переспелой малины, в
лесу грибов. В свободное время мы с сестрой Катей, недалеко от
деревни на своем заветном месте, собирали в кустах малину. Ни-
кто сюда не приходил в это лето. Все было красно на малинной
делянке. Вдруг мы увидели в двух окопчиках двух убитых наших
солдат. Мне показалось вначале, что они живые, просто присели в
окопчиках в касках и уснули. Страх погнал нас домой.


Погода в конце августа и в сентябре стояла на редкость су-
хая, солнечная. Словно природа дарила нам благодать для уборки
урожая и заготовки сена. На дальнем поле в Лаботчине косили луг.
Мужчина по прозвищу Душка за добрый покладистый характер
нашел черную штучку по форме лимона. К нему подошел Федор.
Душка повернул рычажок на этой штучке, штучка зашипела. Фе-
дор мгновенно понял, что это граната и бросился в канаву. Черный
взрыв в руках у Душки и от него остались лишь куски. Ирония
судьбы, ведь он никогда и близко не подходил к оружию и бое-
припасам. Остались жена Дарья и сын Колька. Итак, первая жерт-
ва войны в нашей деревне. Этот страшный случай, мы, мальчишки
учли, но стрелять, взрывать снаряды, мины продолжали.


Трагедия наших пленных

Погода осенью 1941 года была на редкость благоприятной:
в меру шли дожди, частые солнечные дни прогревали воздух и
землю. В Смоленск пока не ходили, боялись. Повседневным стало
бегство наших военнопленных из концлагерей. Многие из них бе-
жали через нашу деревню в западные леса. Мы их кормили, пере-
одевали в гражданскую одежду, их военную форму закапывали,
ибо немцы за оказание помощи и укрытия пленных местными сра-
зу расстреливали.


Однажды в сентябре к нам в избу зашел наш пленный. Он
не жаловался, никого не обвинял, а весь внутренне был поглощен
положением, в котором он и все люди Страны Советов вдруг ока-
зались. Мысль, чувства, без всяких лишних слов, у всех в ту годи-
ну состояли в том, как не только выжить, но и как бороться со сва-
лившимся немецким злом. Военнопленный скупо рассказал, что
он – комиссар, офицер, в плен попал под Ельней. Пока он неторо-
пливо, задумчиво ел, мои друзья дежурили на дороге на случай
появления немцев. Некоторые женщины принимали пленных в
семью, как говорят, «брали в примни». В нашей деревне Рипка
(Рита), дочь Федора, приняла веселого парня – пленного. Он был
из Орловской области, тракторист. Другая женщина, Матрена,
приняла серьезного мужчину под тридцать лет. Муж Матрены
Михаил служил срочную. У Матрены дети. Женщин и примаков
не осуждали – Рита, девушка 25 лет, а Матрене с детьми трудно
управляться. Примаки люди уважительные, трудолюбивые. В де-
ревне таких всегда хорошо принимают. Да и время полное неопре-
деленностей в жизни: будем ли завтра живы или погибнем, а в
лучшем случае беды и несчастья обеспечены всему поколению.


Все, особенно женщины, смотрели на дорогу в ожидании –
может, идет их сын из плена, как многие наши военнопленные. И
однажды мы, группа ребят, на окраине деревни увидели тяжело
бредущего по большаку мужчину. Стоящий рядом Андрей Илла-
рионов воскликнул: «Да это же Петька Гришин» (Моисеенков
Гриша – его отец). Действительно, подходит к нам устало здорова-
ется. Все рады счастливой встрече. Ведь человек жив в такое
страшное время. Всех удивило, что Андрей с одним зрячим глазом
сразу узнал Петра. Он рассказал, что служил рядовым на границе.
Немцы разбили заставу, пришлось отступать.


Многие пленные были очень слабые, еле передвигались.
Они не могли далеко уйти. Оставлять в избе пленных тоже было
нельзя: грозил расстрел и сожжение построек, поэтому таких сла-
бых провожали в колхозную баню, возле пересыхающей речки.
Осенью слабых в бане собралось пять человек. Из них два моло-
дых парня (19 лет) опухли от голода, еле передвигались и с трудом
говорили. Я не мог понять: «Почему опухли от голода, наоборот
должны превращаться в скелет». С ним был молодой армянин с
курчавыми, черными волосами и другие в лучшем состоянии.
Мы носили им еду, воду. Они рассказывали нам о страш-
ных немецких концлагерях. В Смоленске их было несколько. Это
был голый холм, обнесенный колючей проволокой, по краям выш-
ки с часовыми, ночью прожекторное освещение. Кормили вареной
брюквой. На территории лагеря пленные съели всю траву. За при-
ближение к проволочному забору стреляли без предупреждения.
Умирали очень многие, их как хлам закапывали в ямы, не оставляя
никакой памяти. Ближе к холодам стали строить какие-то прими-
тивные бараки. Некоторых гоняли строем расчищать завалы в
Смоленске после очередной бомбежки в ночь нашими самолетами.
Это был шанс убежать из плена. Многие этим пользовались и не-
редко это им удавалось.


Зерновые убрали. Началась копка картофеля и уборка ого-
родних культур. Люди дружно выходили на работу, ведь все уб-
ранное, выкопанное достанется им. Если единодушно общество
решит, то никаких обжалований не может быть.


Часто из Смоленска приезжали на грузовых машинах нем-
цы и забирали картофель, овощи. Они весело говорили на своем
языке, показывая на свои летящие самолеты на восток: «Моску
бум-бум, Моску капут». Весь их вид излучал превосходство над
нами, уверенность, что Москва вот-вот падет и они, победители,
навечно будут на русской земле господами. Все смотрели на них, а
в душе каждого была непоколебимая надежда, что наша борьба
будет, может нескоро, но успешной.


В ноябре ударил небывалый мороз, замерзли водоемы. В
свободное время мы катались на коньках. Настала пора молотьбы
урожая. Мужики отремонтировали конную молотилку, веялки и в
деревне возле стогов началась молотьба. По живому конвейеру
подавали снопы, их разрезали, а мужчина в защитных очках пода-
вал в барабан. Стояли пыль грохот, незлобные ругательные шутки,
мальчишки погоняли коней по кругу для работы молотилки.
В один из ноябрьских дней в деревню въехала машина с
тремя немцами. Один из них в форме СС пошел по хатам. Зашел в
нашу хату. В хате сидели отец и я. Он резко открыл дверь, вошел,
никого не замечая, взобрался на наше возвышение, порылся в бе-
лье, подушках, ничего ценного не нашел, пнул нагой и последовал
на место молотьбы. Возле скирды (стога), где шла молотьба, было
несколько наших пленных, переодетых в гражданскую одежду.
Они быстро пристроились к работе у стога, видя приближающего-
ся немца. Немец подошел к стогу и резким голосом стал кричать:
«Зольдат, зольдат!». Некоторые мужики были в плену в Германии
в Первую мировую войну. Они кое-как стали толковать немцу, что
это все жители деревни.


С места молотьбы была видна колхозная баня. Немец бро-
сил взгляд в ту сторону и увидел двоих наших военнопленных в
форме. Немец заорал гортанным голосом: «Рус ком аъе!», выта-
щил пистолет и с плеткой на поясе быстро направился к бане.
Один из двоих пленных, увидев орущего немца с пистоле-
том, быстро дал деру через поле в ближайшие кусты, а второй,
видно армянин с курчавыми черными волосами, остался ждать.
Немец, теперь для нас он фашист, подошел к этому пленному,
вставшему на колени, и выстрелил ему в голову. Пленный застыл
в этой позе и после смерти, моля врага о пощаде.


Фашист этим не довольствовался. Он нашел лежащих, бес-
помощных троих пленных и закричал: «Рус раус», стегая их плет-
кой. Пленные с трудом выползли в предбанник и фашист в упор
расстрелял их. Фашист, как говорили взрослые, считал, что пере-
одетый в гражданское военнопленный является шпионом и по фа-
шистским законам должен быть расстрелян. Вероятно, в этот мо-
мент фашист был доволен своим «подвигом» на благо фатерланда.
Он быстро вернулся к машине, и они поехали догонять убегающе-
го пленного. Однако частые кусты, далее переходящие в леса, по-
могли пленному скрыться.


С этого момента холеный, гордый, со спортивной выправ-
кой немец, в прекрасно подогнанной военной форме в умах и
сердцах взрослых, стариков, детей деревни стал фашистом, злей-
шим врагом. Все точно знали, что таких фашистов на нашей земле
и в их «фатерланде» ныне не счесть. Война впредь будет вестись
не на жизнь, а на смерть.


Ежедневные непрерывные ночные бомбежки нашими само-
летами Смоленска, вопреки логике, мы с радостью ждали. Они
придавали нам надежду на желанную кару фашизму. Иногда бом-
бы падали рядом, но мы терпели, зная, что в Смоленске от бомбе-
жек гибнут фашисты. Как только вечерело, мы одевались в теплое,
вслушивались в западное направление. Вскоре вдали улавливали
ровное гудение нашего самолета. Десятки немецких прожекторов
над нашими головами пронзали небо и искали летящие на бом-
бежку самолеты. Велся сильный заградительный зенитный огонь.
Но самолет упрямо летел на цель, бомбил, а за ним второй, третий
и так всю ночь. Бывало, самолет попадал в перекрестье прожекто-
ров и тогда он плыл серебряной птицей с расправленными крыль-
ями высоко в небе, а вокруг него бесновались разрывы снарядов.
Самолет летел, бомбил и уходил на восток. Иногда случалось, что
в пляске разрывов вспыхивал самолет и свечей падал вниз, разбра-
сывая бомбы. Летчики обычно выбрасывались на парашютах и
местное население, как рассказывали, в 10–20 км от Смоленска
спасало летчиков.


Радио, газет не было, за вестями мы ходили в поле, находи-
ли листовки, сброшенные с самолета, читали их, но с собой не
брали, ибо у фашистов одно право – расстрел. В декабре наши на-
дежды на изгнание фашистов несказанно возросли. Мы узнали о
разгроме фашистов под Москвой, немцы нам об этом, конечно, не
сообщали. Даже, думали, изгонят немцев наши зимой. Заметно
было изменение в поведении немцев: не было уже бравурного го-
нора, уже прыгали в своих зеленых шинелишках от холода. Му-
жики на посиделках активно обсуждали события, строили догадки.
Восток за линией фронта нам казался желанной свободой. Это
можно выразить четверостишием:

Хоть коварно, лжива
Собственная власть,
Но ее затмила
Немцев вдруг напасть.


Староста Елисеевич

В конце 1941 года в деревне появился староста Елисеевич
(Бурыкин), житель деревни, из тетеринских. Это был рассудитель-
ный, добропорядочный мужчина за 50 лет. Высокий, средней ком-
плекции, седые волосы с залысинами, с мягким, вкрадчивым голо-
сом. Люди его уважали. Он фактически играл роль связного между
населением и пока какой-то неизвестный (вроде волостной) вла-
стью. Обычно он сообщал, что готовят немцы: собирать у населе-
ния теплые вещи, продукты; чистить дороги от снега; забирать мо-
лодежь в Германию. Всегда Елисеевич советовался с авторитет-
ными мужиками. Жил он в добротной избе со своей тихой женой и
сыном, около двенадцати лет, Броней. В общем, он никаких при-
вилегий не имел и жил как все, вел свое хозяйство.


Роспуск колхоза

Пришло указание: распустить колхоз. Рядовые мужики, те,
кто никогда не занимал никаких должностей в колхозе, собрались
в колхозной канцелярии с целью разделить лошадей, корм, инвен-
тарь и транспорт (сани, дроги). Одна лошадь приходилась на три
двора. Отец не был на дележе. Каждый вытаскивал из шапки бу-
мажку, где было написана кличка лошади, затем так же делили и
основное. Люди объединялись для обладания лошадью по родст-
венному и дружескому принципу. Я появился в канцелярии во
время дележа. Меня увидели мужики и говорят: «Тяни бумажку».
Мне досталась старая кляча, загнанная лошадь, брошенная воен-
ным обозом. Кляча не пережила зиму, сдохла. После этого Клёц-
кин Степан взял в долю отца. У Степана была рыжая, справная
молодая кобыла.


Досуг в деревне

Фронт довольно быстро докатился к нам. Пятнадцатого
июля немцы вошли в нашу деревню. Вроде, по меркам войны и не
так уж мало было времени, чтобы провести мобилизацию молодых
мужчин первого запаса. Однако никого не призвали в это время.
Вероятно, власти были в растерянности и ждали указаний свыше.
Всем стало ясно, что война будет долгой. Молодежь начала орга-
низовывать вечеринки у кого-то в просторной хате или в колхоз-
ном клубе, в котором жили погорельцы Малашенков Дмитрий,
Яков (Яшка) и Леон с семьями. Гармонисты Прокоп Ковалев и
Петр Моисеенков, а иногда балалаечник (мальчишка Володя) со-
глашались играть за мизерную плату, которую собирали с участ-
ников организаторы – по 50 копеек в зиму 1942 года и по 20 пфе-
нингов с лета 1942 года, когда немцы ввели немецкую валюту на
плохой бумаге.


На вечеринках плясали барыню, цыганочку, страданье,
вальсы. У каждой девушки был свой репертуар из серии припевок,
связанных единым смыслом. В танце они вдохновенно, с чувством
раскрывали свои чаянья. У многих были прекрасные голоса и та-
ланты, этим они создавали праздничное настроение и ненадолго
уводили от страшной действительности. Юноши и девушки ходи-
ли на вечеринки и в соседние деревни. Взаимное увлечение иногда
заканчивалось свадьбой.


Мы, подростки, бегали на вечеринки, озорничали, но дево-
чек боялись. Решиться проводить понравившуюся девочку для ме-
ня и моих друзей Максима и Мишки было сложнейшей пробле-
мой. Чтобы подать знак внимания своей девочке, мы из монет де-
лали кольца и дарили им.


Взрослые собирались вечерами на посиделки. Женщины и
дети обычно своим кругом, реже – мужчины. Сохранились старые
прялки либо веретено. На посиделках вспоминали былое, выска-
зывали думы вслух о будущем. Мужчины увлекались игрой в кар-
ты в подкидного, а иногда в очко на советские деньги. Выпивали
по праздникам или в особых случаях. Хлеб был убран, обмолочен.
На самодельных мельницах мололи рожь и гнали самогон.


Раздел земли

С приближением весны пришел черед раздела пахотной
земли. Плодородность полей была разная. Поэтому каждое поле
делили полосками на каждую семью по едокам с учетом служив-
ших в Красной Армии. Принцип был общепринятый в таких слу-
чаях, В шапку помещали номера полосок, тянули для каждой се-
мьи, а затем колышками размечали полоски.


Весна пришла рано. Началась весенняя вспашка полей. Па-
хал свои полоски я. Отец (1895 года рождения) с детства инвалид,
из братьев я – старший, мне 15 лет. Я считал себя взрослым, мно-
гому меня научил отец, а кое-что перенял у других взрослых. Мне
нравилось работать на лошади. Наша темно-рыжая кобыла была
красивая, ласковая, теплая, послушная. Обычно отец подгонял мне
упряжь, отрегулировал плуги и я целый день, когда была наша
очередь работать на лошади, пахал. Когда что-либо не клеилось,
ругался, на чем свет стоит. Мы, мальчишки, знали весь репертуар
деревенского мата. Рядом никого не было, только птицы, мелкое
зверье и набирающая силу Природа.


Когда земля подсохла, отец определил, что пора сеять. Му-
жики еще не забыли, как вручную, из обычного большого «лукош-
ка», называемого сеялкой, засевать поля. Отец идет с такой сеял-
кой через плечо, горстями разбрасывает зерно, я отмечаю пучками
соломы границу разброса зерна. Когда полоса засеяна, я начинаю
ее боронить. Затем ждем первых всходов. Мне нравилось работать.
Все семьи старались трудиться, ведь в этом вся будущая жизнь
каждого. Семьям, не имеющим рабочих рук, помогали обработать
полоски (паи).


Стройка погорельцев

Семья должна иметь свою избу. Лес от деревни был в двух
километрах. Он принадлежал государству. Советской власти не
стало, новая пока не появилась. С лесничим с советских времен
мужики договорились, одарив его зерном. Каждый мужик-
погорелец своей семьей начал строить себе избу. Отец – инвалид
на одну ногу, только я ему помощник. Мы с отцом ехали в лес
«Дуброво» или «Приютино» и пилили строевые ели и сосны, гру-
зили с помощью рычагов (деревянных кольев) на раскаты и с при-
ключениями выезжали из леса на дорогу. Приключения были не из
приятных: то зацепится воз за пень, то увязнет в колдобине, а то и
опрокинется. Бедную лошадь хлестали кнутом, отец ругался, а я
молча помогал выкарабкиваться. На улице, возле бывших соток,
отец рубил сруб. Моей обязанностью вместе с младшим братом
Виктором было сдирать кору с бревен. Я всегда помогал подни-
мать отцу на сруб очищенные бревна и кое-что делать топором.
Отец говорил, что у меня получается. За лето эта адская работа
почти была завершена. Нужны были доски для пола, потолка. Для
этой цели нам дали сосну, диаметр которой был близок к метру.
Отец, Степан, Егор и я с ними поехали в «Темный лес» за этой со-
сной. На прямом стволе крона сосны устремилась в голубое, без-
донное небо. Знатоки-мужики определили, куда валить сосну, сде-
лали подрубку и долго поочередно пилили. Наконец, сосна качну-
лась и крона медленно поплыла в синеве, ускоряя падение, и со
страшным треском пала на землю, ломая все на своем пути. Земля
вздрогнула и наступила тишина. Жаль мне было красавицу бога-
тырскую сосну. С превеликим усилием она была погружена на
раскаты и привезена домой.


Появились мастеровые люди: столяры, печники, пильщики
досок вручную. Работы оплачивались натурой: зерном, овощами,
вещами. Отец нанял двух мастеров для распиловки сосны на дос-
ки. Бревна из сосны закатывали на козлы, закрепляли и начиналась
тяжелая работа. Один мастер был наверху на козлах, а второй –
снизу. Пилу двигали вверх, вниз, вдоль бревна. Я был рядом с мас-
терами с обязанностью что-нибудь им подать, отнести. Мать гото-
вила им еду. Я обедал с ними. Они, удивительно, соленое ели. Ни-
когда не пробовали первое блюдо, соленое оно или нет, а сразу
сыпали в миску столовую ложку соли. Я хотел казаться взрослым,
поэтому не подавал виду, что мне такая соленость невмоготу, и
потому ел с ними. Как мне сказали взрослые, во время тяжелой
работы с обильным потом организм обессоливается и надо срочно
его восполнять.


Стройка двигалась: сделан фундамент из дубовых стояков,
собран сруб хаты 9 на 9 метров, пристроены сени, сделан неболь-
шой хлев. Время летело быстро, наступил сентябрь, стало холо-
дать Я с отцом крыл прямой соломой крышу. Отец очень красиво
укладывал снопы, разрезал связку и ровнял гребенкой каждую со-
ломинку в ряд, а затем крепко привязывал к стропилам. Прямую
солому получают при жнивье ржи серпами. Снопы обмолачивают
не развязывая, чтобы сохранить начальный вид снопа. Крыша по-
лучалась золотистой, как спелая рожь. Никакие дождь и снег такой
крыше не страшны.


Наконец, начали настилать пол из свежих сосновых досок.
И здесь отец сильно заболел. Стройка остановилась. Еще много
работы оставалось до грядущей зимы. Мать попросила своего бра-
та Баранова Павлюка помочь достроить хату. Он сразу пришел.
Жил он в 3,5 км отсюда в цыганском колхозе. Я как мог помогал
ему: отпиливал доски, поднимал на потолок и дело немного двига-
лось. Заказали рамы для трех окон.


В октябре стало прохладно. Нужна как воздух русская печь.
Война, оккупация. Заводы разрушены. Смоленск в руинах. Люди
нашли выход: в Смоленске стали выковыривать кирпич из разру-
шенных домов. Я с мамой несколько раз ездил в город, пока не
наковыряли 800 штук. Глина была рядом, и мастер-печник быстро
сложил нам большую русскую печь. Дым из трубы возвестил со-
седей, что жизнь у Зайцева Ефима продолжается. В октябре-
ноябре деревня Щечёнки возродилась. Погорельцы собственными
руками, имея только неподалеку строевой лес, на лошаденках не-
имоверным трудом построили себе избы. Но война бушевала. Ни-
кто не знал, как она еще раз, а может и не раз прокатится по на-
шим полям.


Кроме стройки надо было думать о прокорме семьи, скота.
Землю каждая семья старательно обрабатывала. Надо было делать
все вовремя: косить луга, пропахивать картофель, убирать зерно-
вые. Все сельхозное добро надо хранить зиму, весну. Все это за-
нимало время взрослых, старых и малых от зари до зари. Ведь кре-
стьянину при немцах никто не поможет, а отобрать могут в любой
момент.


Мне отец наладил косу, и я с ним косил свои паи (полоски).
Косьба – тяжелая работа. Я уставал, но старался, не ныл. Мать и
моя старшая сестра Мария сушили сено, а младший брат Виктор
управлял лошадью. Благодаря неимоверным усилиям, к холодам у
нас стояли стожки сена близ дома, скирды зерновых, картофель, в
основном в буртах. Отец знал все тонкости хранения разных даров
природы.


Вести с фронта

За вестями с фронта со свободной территории СССР мы
ходили в поле. Ночью наши самолеты, кроме бомб фашистам, нам
сбрасывали листовки. Их находили повсюду. Мы их читали в поле,
в лесу, но с собой никогда не брали. Немцы были пунктуальны в
расстрелах.


Немцы стали быстро печатать свою газету для населения.
Бабы периодически носили продавать молоко в город на немецкие
оккупационные дейчмарки или меняли на нужные вещи. Из города
приносили газету. Немцы буквально захлебывались от эйфории
своих успехов на фронтах. Писали: «Восточный фронт прорван
шириной на 500 километров», немцы маршем идут к Волге, на Ку-
бань и Кавказ. У приезжающих фрицев на лице была радость, уве-
ренность, что война в этом году закончится их безоговорочной
победой и каждый воевавший получит на Руси поместье и славян-
ских рабов.


Для нас это была очередная трагедия. В листовках мы чита-
ли о больших неудачах на фронтах, об отступлении наших войск, о
сдаче крупных городов. В то же время объяснялись причины не-
удач и подавались надежды, что враг будет остановлен. Вера в
нашу неизменную победу над фашизмом жила в наших сердцах.
Было ясно, что она намного дальше, чем думалось зимой. В нашей
деревне не было ни одного человека, выражающего каким-то об-
разом сочувствие успехам немцев на фронтах.


Стали приходить слухи о появлении партизан в лесах Смо-
ленщины в 15–20 километрах от города. Наша деревня была в 5
километрах от города, леса вокруг были вырублены, деревня ле-
жала на большаке. Поэтому партизанам не благоприятствовала
обстановка. Немцы стали создавать полицию. В нашей деревне
желающих вступить в нее не нашлось, но в соседних деревнях не-
которые становились полицаями. Удивительно, как эти недалекие
парни преображались. Они чувствовали себя господами своих со-
отечественников, всячески их попирали. Партизан и немцы и по-
лицаи панически боялись. Дальше 20 километров от Смоленска не
совались и лишь в составе картельного отряда бесчинствовали в
мирных деревнях.


Зимой 1943 года в снежных полях стали находить листовки
о великой победе наших войск в Сталинграде. Это радовало нас.
Эйфория и самодовольство немцев кончилось. Теперь они ходили
с озабоченными лицами. В их газете о поражении в Сталинграде
не сообщалось. Появились сообщения о выравнивании фронта.


Немцы строят оборону

Вокруг Смоленска немцы стали строить оборонительные
сооружения: траншеи, бункеры, дзоты. Сооружения проходили по
холмам в километре от деревни. Это наводило на мысль, что бы-
лой уверенности в победе у немцев нет. На земляные работы гоня-
ли окрестное население.


Сооружениями руководили немцы: обычно немец был за
главного, а в его подчинении находились поляки или венгры
(мадьяры), служившие в немецкой армии. Немецкий офицер тре-
бовал у старосты определенное число людей для работы на «око-
пах». Староста исполнял.


Чаще всего на окопы ходила молодежь. Немцы обеспечива-
ли лопатами, топорами, пилами. Оборона строилась с осени 1942
года до конца оккупации. Немцы возводили также проволочные
заграждения. Стенки траншей укреплялись жердочками. Для бун-
керов пилили деревья в ближайших лесах.


Перед обороной была холмистая местность, что способст-
вовало наличию низких, не просматриваемых мест (мертвых зон),
немцы заранее провели пристрелку этих мест. Удивительно для
нас было то, что о пристрелке люди не были предупреждены, не
говоря уж о каком-либо оцеплении опасной зоны. Среди бела дня
началась пристрелка дороги, пролегающей через ров. Мы узнали
об этом, только когда увидели черные разрывы снарядов. Ирония
судьбы постигла эту оборону. В 1943 году при изгнании немцев из
Смоленской области ни один наш красноармеец не погиб, а были
убиты восемь немцев, находящихся в этом узле обороны.


Немцы на постое

Зимой 1943 года в нашей отстроенной деревне стала на по-
стой, вероятно, какая-то техническая или хозяйственная немецкая
военная часть. С ними находились русские полицаи, которые ра-
ботали на кухне. В нашей хате разместились девять немцев. Они
заняли весь пол, расстелив свои матрасики и одеяла в ряд во всю
ширину и длину избы. Винтовки, каски и прочее снаряжение раз-
весили по стенам и разложили по лавкам.


Наша семья расположилась на полатях и русской печке.
Немцы с нами практически не общались. Они жили своей жизнью.
После Сталинградского разгрома и изгнания с Кавказа и из Кубани
спеси у немцев резко поубавилось. Вряд ли они уже надеялись по-
корить Москву. Чувство поражения, пусть и не близкого, но неми-
нуемого висело над ними, как дамоклов меч. Они редко выходили
на разные построения, больше вели размеренный образ жизни в
избе. В деревне был введен комендантский час.


Немцы вставали в восемь утра, умывались, чистили зубы,
посылали одного с термосом за завтраком на кухню. За едой что-
то обсуждали, запивали суррогатным кофе и кто чем занимались:
писали письма, разговаривали, а некоторые кимарили. Точно в два
дня приносили обед: на первое какой-то желтоватый суп, второе и
чем-то запивали. Больше всего им нравился, вероятно, ужин, так
как полагался шнапс. Выпив шнапса, они становились оживлен-
нее: спорили на возбужденных тонах, затягивали песни. Пели дос-
таточно стройно и почему-то часто затягивали русскую песню
«Стенька Разин». На ломаном русском языке они тянули один ку-
плет:
«Вольга, Вольга, мати мая».


Немцы на постое были средних лет и более, в большинстве
своем солидной комплекции, светловолосые, а некоторые с залыси-
нами. Обычной немецкой солдатской выправки у них не было. Они
были похожи больше на гражданских, одетых в военную форму.


Иногда у них проходили собрания. Нам некуда было де-
ваться, и мы наблюдали весь процесс. Потом я сделал вывод, что
это были партийные собрания. Вначале один немец докладывал,
все внимательно слушали, потом что-то обсуждали. Собрание за-
канчивалось пением какой-то душещипательной песни. Ее испол-
нял светловолосый хилый немец. Мелодия трогала сердце, а нем-
цы чувственно внимали этой песне. Я поразился трагическому
звучанию мелодии, которая была контрастом бравурным немец-
ким маршам.


Дней через десять нас погнали чистить большак от снега в
направлении Смоленска. Мы поняли, что немцы уезжают. Они да-
вали нам понять, что их посылают на фронт. На их лицах не было
радости, больше виделась их покорная обреченность. Полицаи при
немецкой кухне то и дело что-нибудь тащили: бревна на дрова,
картофель из погреба. Женщины-хозяйки бежали к молодому эле-
гантному офицеру, больше похожего на интеллигента, чем на сол-
дата, и умоляли вернуть украденное. Офицер строго кричал на во-
ра и украденное возвращали хозяйке. Конечно, никто не верил, что
этот офицер является противником покорения России. Нет! Он
был лишь против зверских методов ее покорения.


В один из зимних дней колонна машин немецкой воинской
части приготовилась к отъезду. Один немец, квартирующий в на-
шей избе, забыл свою винтовку. Мать, испугавшись, схватила вин-
товку и побежала к месту сбора и передала ее полиции. Это еще
один штрих об особенностях этой воинской части.


После отъезда немцев жители деревни свободно вздохнули:
не стало тесноты в избах, для мальчишек и молодежи исчез ко-
мендантский час.


Второй год в нашей деревне стали обыденными еженочные
налеты нашей авиации от вечерней до утренней зари. За сражени-
ем воздух–земля мы наблюдали не ночь напролет, а лишь вечером
и в особых случаях, когда бомбы падали с подбитого самолета
близ деревни. Как обычно, десятки прожекторов рыскают по небу,
воздух сотрясается от заградительного огня зениток. Наши само-
леты один за другим, как волны, летели на цель, заходя с запада,
бомбили и улетали на восток. Редко один самолет в несколько
дней немцам удавалось подбить или сбить. Тогда он или сбрасы-
вал бомбы куда попало и некоторое время еще продолжал полет,
или вспыхивал и горящей свечой летел вниз и со страшным взры-
вом заканчивал свой путь на земле. Часто летчики выбрасывались
на парашютах. Их спасали, прятали местные жители и обычно на-
правляли в леса к партизанам. Это рассказывали знакомые, живу-
щие в 20 километрах от нашей деревни.


Расстрел цыганского колхоза

В 30-е годы ХХ века советская власть из кочующих таборов
цыган организовала под Смоленском в Михновском сельсовете
два цыганских колхоза. Для этого им были предоставлены бес-
платно дома, сельхозпостройки, выделены плодородные земли.
Один такой колхоз был организован на основе деревни Коренев-
щина, а другой – на основе старинного села Александровское.
Первый колхоз был в пяти километрах, а второй – в двух километ-
рах от Смоленска. Русские крестьяне Кореневщины и Александ-
ровского научили цыган всем премудростям крестьянской жизни.
Никаких существенных трений между цыганами и местным насе-
лением не наблюдалось: цыганские колхозы с течением времени,
так же как их соседи, выполняли план, участвовали в обществен-
ной жизни, цыганские дети учились с нами в сельской школе.
Мой дядя по матери, Павлюк, рассказывал, как он учил цы-
ган пахать и косить. Вначале у них не клеилось, а потом постепен-
но научились и стали такими же оседлыми крестьянами, как обыч-
ные исконные русские. Колхоз в Александровском вышел к началу
войны в передовые по урожайности зерновых и выполнению гос-
заготовок.


На праздниках – начало и конец уборки урожая, годовщины
Октябрьской революции, 1 мая на общедеревенских гуляниях зву-
чали удалые русские песни и глубоко лиричные цыганские. И, ко-
нечно, русские и цыганские танцы. Цыгане всегда танцевали само-
забвенно, восхищая всех присутствующих на празднике.
Грянула война. Над всеми сгустились тучи бедствия и не-
защищенности. Мы знали, что если славян немцы считали своими
врагами, то цыган и евреев своими злейшими, смертельными вра-
гами. Часто приходили вести, в то время передаваемые в виде слу-
хов: немцы во рвах расстреляли тысячи евреев. Цыган до весны
1943 года немцы не трогали.


Весна в тот год была теплая, ранняя. Начался весенний сев
на семейных полях. Птичьи хоры и солист соловей наполняли ве-
сенний воздух. Казалось, природа не ведает о страшной войне и
справляет свое возрождение.


В такой чудесный день отряд фашистских карателей окру-
жил спящее цыганское село Александровское. Из всех домов по-
головно всех: взрослых, стариков, детей мужского и женского по-
ла – согнали под автоматным конвоем на поляну. Каратели-
профессионалы действовали по педантичному немецкому правилу
разделения «труда»: высшие каратели, мнящие себя вершителями
судеб «низших рас», уселись за столы, уставленные коньячными
наборами; солдаты, постигающие азы карательного ремесла, были
поставлены в оцепление с задачей, чтобы никто не прополз, не
пробежал из фашистского ада; и, наконец, бывалые каратели с же-
лезными автоматами приготовились расстреливать все цыганское
живое.


Мужчин-цыган заставили копать самим себе, своим женам
и детям братскую могилу. Свое превосходство, свою избранность
фашисты демонстрировали грязной бранью, ударами автоматных
прикладов. «Властители», сидя за столом, в ожидании «наслажде-
ния» потягивали дорогие коньяки.


Братская могила готова, начался расстрел. Первыми начи-
нали «властелины». Они обнажили свои пистолеты, уже, вероятно,
не однажды бывавшие в подобных ситуациях и, выбирая живую
мишень, стоящую на краю братской могилы, сделали первые
смертельные выстрелы. Каждый фашист выбирал себе мишень по
своему вкусу. Некоторые – женщин с грудным ребенком, другие –
ребенка на руках женщины, кто-то молодых красивых цыган и цы-
ганок или престарелых бородатых вожаков. Главные стрелки –
автоматчики – ожидали, пока «властелины» не насытятся своей
сверхдьявольской злобой. Ведь их благословил на такие подвиги
сверхчеловек всех времен любимый Гитлер.


Наши поля были недалеко от этой адской поляны. Я пахал
свою полоску, не зная причины доносившихся через кустарник
выстрелов. В военное время немцы могли в любое время развле-
каться стрельбой не только по людям, но и по собакам и кошкам.
Им мерещилось, что собаки как-то служат партизанам. Поэтому,
завидев собаку на людной улице, сразу стреляли в нее, причем
метко: один–два выстрела и пес убит.


Был теплый весенний солнечный день. Какой-то талантли-
вый соловей в соседнем лозняке выговаривал свои трели, поощряя
все пернатое царство и мир порхающих разноцветных бабочек.
Ольха, березы, лоза одевали робкие светло-зеленые платья, торже-
ственно стремясь в благодатную солнечную высь. Звуки выстре-
лов в этой гармонии природы были какими-то чужим злым умыс-
лом. На миг забывалось, что где-то гремящая война и становилось
непонятным поведение рода человеческого. В такие минуты с бо-
лью в сердце я чувствовал весь трагизм нашей жизни. И еще тяже-
лей и страшней становилось мне от безвыходности положения.
Насладились, устали расстреливать живые мишени «вла-
стелины» за коньячным столом. Подан сигнал автоматчикам. На-
чалась главная стадия карателей, люди падали в вырытый ров: ра-
неные, убитые мужчины, женщины с живыми детьми. Плакали
дети, голосили женщины, сливаясь с треском автоматных очере-
дей. Каратели заталкивали недобитых людей в яму, где в липкой
теплой крови копошились раненые женщины, дети, старики, еще и
еще просекая яму автоматными очередями. «Властелины» за сто-
лом со знатоками-профессионалами наблюдали за «хорошей» ра-
ботой своей команды. У карательной команды дело было постав-
лено с немецкой педантичностью. Часть мужчин оставляли, чтобы
закопать братскую могилу. Немцы боялись инфекции, а привле-
кать соседнее население запрещалось. Это были бы лишние свиде-
тели.


Под командой автоматчиков оставленные пока в живых
мужчины сравняли с землей братскую могилу своих родных, сосе-
дей, знакомых. Они видели шевеление в яме, слышали стоны, но
под дулом автомата выполняли приказ. По мере закапывания ямы
расстреливали и оставшихся в живых мужчин. Последнего рас-
стрелянного мужчину-цыгана уже некому было закапывать. При-
шлось самим карателям завершить свое адское дело.


Видя предстоящую верную смерть, кое-кто пытался вы-
рваться из смертельного кольца. Они бежали, стараясь прорваться
сквозь оцепление. Но фашисты куражились, с удовольствием
стреляли в бегущих. Иногда вначале по ногам, а потом, наблюдая
за мучениями жертвы, добивали с остервенением. Но вероятность,
хоть мизерная, всегда существует и нередко на удивление здраво-
мыслию реализуется. Так и в этой зверской ситуации, организо-
ванной одной из цивилизованных наций, одному цыгану удалось
живым прорваться через адское кольцо убийц. Вести о чудовищ-
ном, кровавом злодеянии в цыганском поселке по окрестным де-
ревням убедили всех от мала до велика, что фашизм ничего чело-
веческого не имеет. Это сумасшедший двуногий зверь и борьба за
его уничтожение – высшее назначение каждого. Конечно, все по-
нимали, что в целом повинен не немецкий народ, а фашистский
строй и его людоедская клика. Не просто людоедская, а людоед-
ская возведенная в миллионную степень.


Рассказывая ныне людям об этом зверском событии, спра-
шивают: «А почему не вступали в бой с карателями?!». Это было
нереально и только на руку этим людоедам. Это была преждевре-
менная трата народных сил, которые накапливались для реши-
тельной, непреложной битвы по уничтожению земного ада. Мас-
штаб зла, его мировая сила были невиданной чудовищной мощи.
Для его уничтожения росла мощь Красной Армии и советского
общества.


Волны прибоя Курской битвы

Весенний сев в 1943 году в нашей и соседних деревнях с
успехом закончен, хотя никакой техники не было. Как до револю-
ции, лошадь на несколько дворов, плуг однолемешный, борона,
дроги. Мастерство и мудрость крестьянина, угроза голода, взаи-
мопомощь обеспечивали решение этой проблемы. Но думы, как
дамоклов меч, давили мужика и всех жителей деревень, прибли-
жался теперь с востока фронт. Всем, как воздух, как условие вы-
живания нужно было изгнание фашизма и в то же время страстно
хотелось остаться в живых при прохождении кровавых боев через
родные деревни. И, конечно, сохранения в первую очередь жилья
и затем уже жизненных запасов. Все знали: тому, кто останется
жив, после прохождения фронта предстоит быть призванным в
армию и быстро пополнить фронтовые войска. А что каждого ждет
на фронте, воочию убедились все по результатам боев в родной
деревне 19 июля 1941 года. Но это уже была священная обязан-
ность и историческая возможность внести свою песчинку, каплю в
невиданную по масштабу и важности Победу.


Весной и летом 1943 года уже не было сообщений в немец-
кой газете о наступлениях, о прорыве фронта, об окружении на-
ших войск. Обычно раз за разом писалось о выравнивании фронта
с разъяснением, что это предпринимается в целях некой военной
стратегии. Но вести с полей и лесов в многочисленных листовках
конкретно описывали, в чем состояла эта стратегия. Немецкий
фашизм уже гнали по всем фронтам, кроме центрального, то есть
нашего. Видно глубоко закопался враг в оборонительных соору-
жениях. Всем было ясно, что время уже изменилось. Теперь наши
самолеты летали средь белого дня, вели на равных воздушные бои
с мессершмиттами.


Появились новые самолеты – штурмовики, называемые
ИЛами. Немцы их боялись и называли «черной смертью». ИЛы
средь бела дня штурмовали склады боеприпасов, которые потом
долго взрывались.


Однажды два Ила штурмовали аэродром, что в пяти кило-
метрах от нашей деревни. Один штурмовик был подбит. Летчик
посадил самолет в поле за дубровским лесом. Немцы на машинах
устремились к самолету. Но второй штурмовик развернулся и со-
вершил посадку возле подбитого самолета, взял летчика подбитого
самолета и взмыл в воздух. Немцы не успели к месту посадки са-
молета. Чтобы ИЛ не доставался немцам, уцелевший ИЛ развер-
нулся и очередями из пулеметов и пушки зажег подбитый. Мы ра-
довались, гордились, что настал на нашей улице праздник, кончи-
лось надменное господство фашистов в нашем родном небе. На-
пряжение росло, тревогу немцев интуитивно чувствовали все. Из
листовок в поле мы узнали, что грянула битва под Курском и Ор-
лом. Немцы стали какими-то пришибленными, тон их речи поте-
рял бравурность и самодовольство по сравнению с летом и осенью
1941 года, а наши души наполнялись уверенностью и радостью.
Видно, сила незримого духа покидала немецкое воинство и пере-
ходила в наши души. Теперь уже мы смотрели на немцев как на
обреченных и, согласно русской психологии жалеть слабых, со-
чувствовали простым немцам в будущих бедах, навлекшим на них
фюрерами своим вторжением на нашу землю.


Показателем их психологического (морального) состояния
явилась эксгумация убитых в боях в 1941 году немецких солдат,
похороненных в центре деревни.


В один из июльских дней 1943 года в деревню въехали две
машины и остановились возле немецкого захоронения. Из машины
вышли немцы в военной форме и женщины средних лет в граж-
данской одежде, видно, домохозяйки. Солдаты сняли с могил кас-
ки, березовые кресты, раскопали могилы семнадцати убитых 19
июля 1941 года немецких солдат. Мы с довольно близкого рас-
стояния наблюдали за этим процессом. Из могил извлекали остан-
ки. Женщины, вероятно родители и родные убитых, со скорбными
лицами наблюдали за перенесением останков в машины. Солдаты
забрали с собой каски и березовые кресты, могильную землю тща-
тельно выровняли.


Мне приходилось видеть и другие судьбы немецких захо-
ронений. В районе Смоленска велись ожесточенные бои в 1941
году. Убитых немцев и умерших раненых в смоленских госпита-
лях хоронили на огромном поле, возле областной больницы. На
этом поле в несколько гектаров, как лес, стояли белые березовые
кресты на немецких могилах. Осенью фронт молниеносно пока-
тился на запад, и весь лес этих крестов остался на освобожденной
территории. Кладбище было разрушено, теперь там построены го-
родские дома.


При отступлении убитых немецких солдат в их оборони-
тельной полосе просто закапывали в траншеях, воронках без всяких
знаков: ни крестов, ни касок. Возле нашей деревни в их обороне
было убито восемь немецких солдат, которых где-то закопали.
В деревне все знали, что наши придут и немцев обязательно
изгонят. Термин «наши» повсеместно вошел в разговорную речь в
те времена. Но никто не мог предугадать, когда это сбудется и,
самое главное, как конкретно произойдет освобождение: останем-
ся ли живыми, сгорит ли деревня снова, останется ли хлеб насущ-
ный?! Знали также, что кров и пищу людям никто не даст. Немцы
лишь могут отобрать и сжечь последнее, а «наши» сами «голы, как
сок;лы». Поэтому народная мудрость гласит: «пока жив о жизни
думай», это было определяющим в укладе (образе) жизни кресть-
ян. Все семьи дружно провели сенокос, обеспечили скот зимними
кормами. Вдовам и женам красноармейцев помогли убраться со
своими лугами. Урожай зерновых выдался богатый. Женщины
сжали рожь серпами. Снопы ржи были привезены к дому для об-
молота. Мужики не забыли дореволюционную технологию ручной
молотьбы, которая называется «молотьба цепами».


Для этой цели отец изготовил три цепа. Цеп состоял из
гладкой жерди (палки) длиной примерно полтора метра. К ней с
одного конца привязан ремешком березовый валик. На земле рас-
чищается ровная, твердая площадка, так называемый «ток». На
ней расстилаются сухие снопы ржи, колосок к колоску. Один,
вдвоем или втроем начинают колотить по колоскам цепами (вали-
ком цепа, держась за палку). Это похоже на барабанный прием,
если работают два цепа. Получается своего рода барабанная дробь.
Чем больше одновременно работают цепами, тем музыкальнее и
слаженнее дробь при молотьбе. Молотить может любой: всё зави-
сит от массы (тяжести) валика и длины палки. Имея набор цепов, я
молотил рожь с отцом, младшим братом Виктором, с сестрой Ма-
рией. Наш ток был на деревенской улице на глиняном склоне хол-
ма. Солнце, легкий ветерок и мы полуобнаженные выстукивали
дробь цепами, периодически поворачивая снопы, расстеленные на
два, два с половиной метра на току. Рядом, метрах в тридцати се-
мья Свитенкова Данилы также выбивала зерно из ржаных снопов.
Выблит от остей. Веялок нет, поэтому дожидались подходящего
ветра и на ветру отсеивали все, что легче зерна.


Таким образом мы намолотили достаточное количество
зерна, чтобы безбедно перезимовать и обеспечить себя семенами.
Для его хранения отец соорудил необходимые сусеки. Ячмень,
овес складывались в стога возле дома.


В августе 1943 года из листовок в поле мы узнали, что нем-
цы потерпели страшное поражение под Курском и Орлом. Нача-
лось наступление наших войск на многих фронтах. Было ясно, что
скоро придет в движение и наше центральное направление. Мощ-
нее стали ночные налеты на Смоленск, днем чаще прилетали
штурмовики. Немцы на окраинах города стали ставить дополни-
тельные зенитные батареи и прожекторы. В сентябре 1943 года
тихими утрами иногда слышалась глухая артиллерийская канона-
да. Было ясно, что пришел в движение центральный фронт. Надо
принимать заранее спасительные меры.


Все начали закапывать зерно, пожитки в землю. Для этой
цели использовали огород, рвы и другие укромные места. Зерно
помещали в герметичные большие ящики, бочки закапывали в
огороде под грядки капусты, картофеля. Мы с братом Виктором
закопали все зерно. Мать сложила в большой сундук разные вещи,
которые не смогли увезти с собой, и мы закопали их под высокой
малиной.


Вдовам и семьям красноармейцев я с другом Максимом
помогли запрятать их запасы. Мы отвезли мешки с зерном в со-
седнюю силосную яму, закопали в ней и замаскировали разным
хламом.


При отступлении немцы высылали специальные команды,
которые сжигали деревни, села. Я подумал, что вероятность под-
жога хаты с соломенной крышей резко уменьшается, если крышу
снять и отнести солому подальше от постройки. Предложил отцу и
моему крестному снять крыши и даже разобрать по бревнам хаты.
Но они не прислушались к моему предложению.


Уже четко и чаще слышатся артканонада, все дольше бар-
ражируют в небе наши самолеты, ясно – фронт приближается.
Листовки в поле сообщают об освобождении все новых городов и
населенных пунктов, пишут населению: «Близок час вашего осво-
бождения». Люди с нетерпением и страхом ждут этот час. Ждут с
нетерпением, как долгожданную свободу, и со страхом, как неиз-
вестность, угрожающую жизни и потери средств существования.


Наши взоры обращены на восток.

А на востоке слышна уже не только канонада, но и дым по-
жарищ. Это немцы при отступлении сжигают деревни, поселки.
Волна пожарищ движется на нас.


Двадцатого сентября нам было объявлено, чтобы в течение
суток люди покинули деревню. Снова начались сборы в беженст-
во. Спешно режут мелкую скотину: телят, свиней, птицу. Прячут в
землю то, что не успели запрятать раньше. Сомнений нет, что де-
ревню сожгут, хотя слабая надежда теплилась в думах людских.
Назавтра наши обозы беженцев двинулись той же дорогой,
что и в июле 1941 года. Была мягкая осенняя погода. Начиналась
золотая осень. С наших холмов был виден дым пожарищ в Смо-
ленске, слышались взрывы. Вслед за одним из них было видно, как
падала высоченная водонапорная башня. Немцы взрывали в Смо-
ленске оставшиеся после боев и бомбежек здания. В действие бы-
ла приведена немецкая тактика выжженной земли. Наш обоз не
сопровождали мессершмитты на бреющем полете, как в июле 1941
года.


Мы покидали родную деревню не с таким настроением, как
в 1941 году. Тогда наш путь лежал в рабство с чуть тлеющей на-
деждой на далекое освобождение, а сейчас громом пушек освобо-
ждение стучалось к нам. Непредсказуема была только будущая
цена за это освобождение.


По мере приближения фронта зарева в Смоленске станови-
лись все более обширными и сильными. В одну из ночей за два-
дцать километров нам в лесах было видно сплошь кровавое небо
от пожаров над Смоленском. Я терялся в догадках, что там может
еще гореть после недельных пожаров 1941 года.


Стали приходить слухи от местного населения, что наши
уже заняли часть Смоленска. Мужики решили двигаться навстречу
фронту, с тем чтобы в подходящий момент его пройти. Вероят-
ность попасть в стихию боя была велика. Но желание вырваться из
немецкой оккупации пересиливала страх даже у рассудительных
мужиков. Приближение к фронту было очень осмотрительным.


Наш обоз практически крался лесами, прячась в укромных местах.
Пожилые женщины и мальчишки обычно ходили в соседние де-
ревни, приближаясь к своей, и приносили сведения. В один из
дней сентября женщины вернулись в слезах, сообщив, что спецко-
манда эсесовцев поджигает наши дома. Наша деревня горит вто-
рой раз за войну. Соседние деревни пока целы. Вероятно, наша
деревня была на главном пути немецкого отступления.


Освобождение


Встреча с освободителями

Двадцать пятого сентября 1943 года наш обоз прятался в
Дубровском лесу. В трех–четырех километрах шла стрельба, а
временами рвались снаряды. Мужики – солдаты Первой мировой
войны – призвали людей копать окопы. Все лихорадочно начали
готовить себе спасительные ровики. В середине дня кто-то сооб-
щил, что наши уже заняли деревню Конюхово. Это в трех–четырех
километрах от нашего обоза. Эта весть, как вихрь, поднимает су-
хие листья, так подняла она и наш обоз. Мужики бросились запря-
гать лошадей и обоз через несколько минут открыто по лесной до-
роге двинулся в село Рай, которое находилось перед деревней Ко-
нюхово.


Казалось, что в этом мире для каждого в двигающемся обо-
зе ничего не существует ни в данный момент, ни в будущем, а есть
только общий порыв к своим, к свободе. Это чувство сродни поле-
ту, когда сливаешься с его совершением. Возможно, более точное
описание нашего стремления к своим можно сравнить с чувством
людей, убегающих из концлагеря. Возбужденные люди были в та-
ком состоянии, что каждый будто материально видел эту долго-
жданную свободу. Его взгляд был устремлен в эту незримую цен-
ность, а другое вокруг словно и не существовало.
На наше счастье, в момент сближения с фронтом бой стих.


Бывают такие моменты, когда враг начинает бежать и ему надо
спасать свою шкуру, а не заниматься отстрелом населения. В этот
момент немцы так драпали, что не сообщили командам, сжигаю-
щим деревни, об отступлении. Наши войска в некоторых деревнях
застигли поджигателей и на волне праведной мести побросали их в
рукотворный пожар.


Обоз въехал в село Рай и возле церкви увидели только что
наступающую пехотную цепь наших солдат. Один из них был с
ручным пулеметом системы Дегтярева, другие – с автоматами
ППШ и винтовками. Солдаты были запыленные, усталовозбуж-
денные, серьезно-сосредоточенные, ведь перед ними был отсту-
пающий смертельный враг, а его еще гнать и гнать.


Все с хлебом, творогом, молоком побежали обниматься с
солдатами: впереди бежали молодежь, за ними детвора и далее
поспешали старики. Слезы радости, какие-то сумбурные слова,
восклицания звучали в этой неожиданной, незабываемой встрече
возле церкви. Церковь, конечно, была ободрана, был только ее ос-
тов. А до революции она была красой всей округи. Симптоматич-
но, что нашу встречу словно благословлял всевышний у церкви. Я
был очень обижен. Отец с семьей побежал встречать красноар-
мейцев, а мне приказал быть при лошади. Я наблюдал с двадцати
метров, очень сожалея, и старался внимательно всматриваться в
лица запыленных солдат, особенно в лицо высокого солдата с руч-
ным пулеметом. Радость встречи у солдат была сосредоточенно
серьезной. Это для них была, вероятно, не первая встреча, а впере-
ди смертельные бои. Наши минометчики и артиллеристы вели
огонь по отступающим немцам. Мины и снаряды наших летели
теперь уже на запад. Красноармейцы посоветовали нам укрыться
за плотиной, так как неизвестно, как сложатся дальше бои. Они
ушли преследовать немцев, а мы, учитывая удаляющуюся стрель-
бу, поехали в свою деревню.


Второе возвращение из беженства

С высокого холма нашим взорам открывалась наша родная,
второй раз на две трети сгоревшая деревушка. Смешались чувства
радости долгожданного освобождения и глубокой горечи пого-
рельцев. Взрослые вслух переживали: как зиму зимовать, как со-
брать урожай в поле и сохранились ли запасы, закопанные в зем-
лю. Я всегда был оптимистом и считал, что совершилось главное –
освобождение, а остальное – большой труд наших рук. Вон на вы-
соких холмах прекрасная глина, которую можно использовать в
постройке жилья, земли предостаточно, власть по возможности
поможет.


Как и в 1941 году, люди по личным симпатиям расселились
по уцелевшим хатам. Мы на этот раз стали жить у Калачевой Уль-
яны, а вскоре нам дали бесхозную хату Кобызевых.


Везде были видны воронки от мин и снарядов, со стороны
запада слышалась с перерывами артиллерийская канонада. Оборо-
ну, которую гоняли нас строить немцы два года, пришлось им бро-
сить, не задержавшись в ней и дня. Оставленный немецкий заслон
был уничтожен. Каждая семья подсчитывала потери и пыталась
предугадать ближайшее будущее. У нас сгорела новая изба и все
пристройки. От нее остались небольшие головешки. Сколько тру-
дов и надежд сгорело с ней. Построим ли мы еще такую избу, не-
известно: отец болен, инвалид, мне только 17 лет, а братья Виктор
и Леня еще малы. Кроме того, меня скоро призовут в армию. Ко-
нечно, были надежды на помощь властей, о которой говорилось в
листовках. Стога сена и ячменя пожар тоже не пожалел. Значит,
корову зимой кормить нечем. Отрадно было, что зерно и пожитки,
закопанные в землю, остались целы. Значит хлебом на зиму обес-
печены, картофель в поле до холодов выкопаем.


Советская власть была восстановлена сразу. У людей не
было никаких сомнений на этот счет. Председателем сельсовета
был назначен отец. Поскольку он инвалид и помещение сельсовета
находилось в четырех километрах от нашей деревни, ему предос-
тавили лошадь и небольшую бричку. Лошадей привели в остав-
шиеся целыми сараи, а инвентарь и телеги свезли в центр деревни,
где он был всегда. Поскольку общественных посевов не было, ка-
ждая семья убирала на своих паях. Конечно, всегда оказывалась
помощь вдовам и семьям красноармейцев.


Погода на наше счастье стояла теплая с частыми солнеч-
ными днями. Отец днями был в сельсовете. Мне приходилось де-
лать всю мужскую работу. Главной задачей было накосить сена
для коровы, хотя бы минимум, а остальную нехватку возместим
картофелем. Я хорошо знал колхозные луга и выбирал места, где
отросла приличная трава после первой летней косьбы. Мать и се-
стра сушили сено в поле. Дело двигалось.


В течение двух недель начался призыв в армию: вначале
молодых ребят и мужчин, а затем и старших возрастов. В деревне
остались самые «старые» мужчины – мы, семнадцатилетние.
Вскоре и нас вызвали в военкомат и поставили на учет. Молодых
ребят и мужчин до сорока лет, судя по их письмам, направили в
пехоту для прохождения кратких учебных курсов, а затем в дейст-
вующие части. Фронт остановился под Оршей – Витебском. За
летнее наступление наши войска понесли большие потери, осо-
бенно в пехоте, требовалось немедленно большое пополнение. Та-
ким пополнением явились мужчины освобожденных районов.


Примерно через месяц стали приходить похоронки о гибели в боях
под Оршей и Витебском. Пал в боях весь цвет мужчин нашей и
окрестных деревень. Калачев Егор, сильный и красивый мужчина
лет тридцати, комсомольский вожак, на него равнялись все подро-
стки; Ковалев Прокоп, отец дочери Вали и сына Миши, баянист,
душа деревенской жизни; Лобановы Саня и Иван, два брата мно-
годетной семьи Фомы; Михалев Леон и его сын Лева, оставив же-
ну и двух дочерей – Маню и Валю; Лобанов Тихон; Сафонов Пан-
телей, Макаренков Тарас и его сын Николай; Ковалев Федор.


Когда основные срочные работы были завершены, у меня и
моих друзей (Миши и Максима) появилось время для встреч и на-
ших увлечений. Я любил походы по окрестностям: ходил, любо-
вался рощами, оврагами, болотцами; часто находил ягоды, грибы;
а после прохождения фронта на полях, лугах, в кустах очень много
интересного можно было найти. Я с друзьями нашел немецкую и
русскую винтовки, автомат ППШ и к ним довольно много патро-
нов, штык-кинжал, полевые сумки. Конечно, это было нашей тай-
ной, и наши находки мы прятали в глухих кустах. Как только за-
кончились основные сельхозные работы, у нас появилось свобод-
ное время. Нашим увлечением стала стрельба из винтовок и авто-
мата. Мы уходили вдаль от деревни, выбирали глухое место, ста-
вили мишень (диски от пулемета, коробки от пулеметных лент) и
лежа начинали стрельбу. Патронов было достаточно, поэтому на-
ше удовольствие обычно продолжалось чуть ли не полный день.
Естественно, родители об этом не подозревали.


Октябрь выдался теплым. Скот пасли на пастбищах. Мне
пришлось пасти колхозных лошадей на пару с Максимом. На обед
я ездил домой на любой понравившейся лошади. Больше всех мне
нравилась Зорька, кобыла вороной масти со звездой во лбу, высо-
кая, умная рысачка. Всем хотелось прокатиться на ее спине. Езди-
ли, конечно, без седла.


Вечером на «пятачок» собиралась молодежь. Так называ-
лись танцы под открытым небом в определенном месте. Мне нра-
вились две девочки – Соня и Катя, но я не знал, о чем с ними гово-
рить, как вести себя с ними. Я составлял мысленно весь диалог на
будущее свидание, собираясь проводить девочку до дому с «пя-
тачка». Но всякий раз не решался или иногда, проводив ее и сказав
что-то невразумительное, сбегал. Так в свои семнадцать лет ни
одной девочки не поцеловал.


При сельсовете было организовано обучение началам воен-
ного дела будущих призывников, которыми были ребята 1926 года
рождения. В нашей деревне призывников было четверо: я, Нико-
лай Хританков, Николай Моисеенков, Николай Лобанов. Мои дру-
зья Мишка и Максим были 1927 года рождения. Нас учил старый
солдат. Он проводил строевые занятия: учил как выполнять ко-
манды. В поле иногда копали окопчики. Внимание уделялось
приемам наступать цепью: быстро ложиться, ползти по-
пластунски, делать перебежки. В конце обучения была стрелковая
подготовка: приносили винтовку, автомат, гранату и объясняли их
устройство и предназначение. Завершением обучения была
стрельба из малокалиберной винтовки. Моя стрельба поразила
учителя, он спросил: «Ты мальчик охотник?!» Я покачал головой
отрицательно.


Не забывал нас и военкомат. На несколько дней призывал в
штаб фронта на расчистку зданий. Там мы жили в холодных полу-
разрушенных помещениях. Питались харчами из дома. Дисципли-
на была строгая, запрещалось куда-либо уходить. Мне, вольному
сельскому человеку, это казалось каторгой. Мы чувствовали, что
время нашего призыва в армию близко.


В деревне иногда останавливались проездом солдаты –
фронтовики. Мы спрашивали у них, что с нами будет на фронте.
Они отворачивались и говорили одно непечатное слово, означав-
шее по смыслу «конец». Я слушал, но в душе надеялся, что возмо-
жен и другой исход. Высказывание солдата меня не вводило в па-
нически безвыходное состояние. Я видел уже много убитых во
время боев в нашей деревне.


Смоленск в руинах

Фронт остановился под Оршей и Витебском. Смоленск те-
перь стал целью бомбежек немцев, но время государственного
разбоя Германии подходило к концу. Изредка немецким самолетам
удавалось прорваться ночью на бомбежку города. Перед отступле-
нием немцы методично взрывали все сооружения. Больше 90%
домов в Смоленске лежало в руинах или стояло в обгорелых осто-
вах. Знаменитые часы на пересечении улиц Большой Советской и
Ленина лежали обгоревшие на земле. А ведь под ними всегда на-
значались встречи. Мост через Днепр был взорван, вокзал сгорел,
льнокомбинат, все заводы взорваны, демонтированы. Удивительно
было, что сохранился Смоленский собор возле Днепра на высоком
холме у Крепостной стены. Возле площади Смирнова остался
трехэтажный красивый, серый дом, где раньше был магазин
«Тарксин», в котором можно было купить все, что угодно, но по
высоким рыночным ценам. Оставшиеся единичные дома были за-
минированы. Минеры разминировали и ставили надписи «Мин
нет». Не верилось, что наш красивый довоенный город Смоленск
можно восстановить. Ведь он строился веками. А главное, воссоз-
дать прежний облик древнего города. Пока в городе не было ни
магазинов, ни транспорта, возрождался базар. В уцелевших здани-
ях размещались гражданские властные структуры и комендатура.


Военные очистили полуразрушенные здания и разместились в них.
Однажды нас, призывников, военкомат направил в помощь одной
больнице. Отступая, немцы уничтожили всех больных. Самое
страшное, что я увидел, это были убитые беременные женщины.
Их трупы вздулись. Тянуло тошнотворным запахом. Я никак не
мог поверить, что это наяву, мне казалось, что снится страшный
сон. Здесь не были слышны проклятья, слова к немцам – фаши-
стам. От них никто в нашем крае ничего другого не ожидал. Реше-
ние давно назрело: уничтожить весь этот бесчеловечный строй и
его носителей. Для этого каждый человек по мере всех своих воз-
можностей будет приближать праведный суд над всемирным злом.


Польская народная армия на постое

В первом бою под Ленино Польская народная армия понес-
ла тяжелые потери. Необходимо было извлечь из этого урок и
спешно приступить к обучению личного состава. Зима в этом году
пришла рано, выпало много снега. Часть армии разместилась в
нашей деревне. В каждой избе было по взводу, около тридцати
человек. Что делать? Холодно, казарм нет, общественных поме-
щений тоже нет. Польские солдаты спали сплошь вповалку на по-
лу, на лавках, а мы ютились на печке и полатях. Время было воен-
ное, голодное. Они питались так же, как войска Красной Армии.
Мы не могли прокормить столько взрослых здоровых мужчин, хо-
тя по возможности давали им картошку, хлеб.


Они жили по военному распорядку: подъем в семь, зарядка,
умывание, завтрак в бачках приносили с кухни, построение и в
поле на занятия.


Молодые капралы зычно командовали по-польски перед
избой. Это были простые люди, занятые трудной военной подго-
товкой. Их, как и наших братьев и отцов, ждали смертельные бои с
фашистской армией. Это объединяло односельчан и польских сол-
дат. Однажды я с одним поляком отправился на лыжах на охоту на
зайцев. Поляк говорил на «заенцев». Едем между кустами и вдруг
выбегает заяц. Я ему кричу: «Стреляй!». Но он не выстрелил, в это
время над нами снижался самолет – кукурузник. Я пожалел, что
заяц удрал, но мне он объяснил причину – снижение самолета.
Наступил декабрь 1943 года. Я и Николай Хританков полу-
чили повестки призыва в Красную Армию. Вероятно, нас призвали
раньше срока потому, что мы были рослые по сравнению с други-
ми ребятами и образование у нас было семь классов. Гражданской
жизнью нам оставалось наслаждаться только десять дней. Я про-
щался со всеми уголками деревенских окрестностей. На лыжах
объезжал овражки, холмы, кустарники, перелески, где семнадцать
лет пролетело сказочное детство, страшная война. Я знал, что ве-
роятность возврата на эту маленькую Родину очень мала. Война
вступала в решающую фазу, она потребует очень много жертв.
Нам, конечно, придется испить все ее трагедии, трудности вместе
с миллионами наших солдат в полной мере.


Ч А С Т Ь II


В УЧЕБНОМ БАТАЛЬОНЕ


Проводы в дорогу

В наших краях существует традиция: если кто-то уезжает
надолго, а может, навсегда, устраивать проводы. Перед моим ухо-
дом в армию отец выгнал хорошей самогонки, мать по возможно-
сти приготовила лучшие кушанья. Поскольку собирать друзей бы-
ло некуда, избы все были переполнены польскими солдатами, я
распрощался с друзьями заранее. Показал им, где спрятал винтов-
ки, автомат и патроны к ним. Застолье устроили дома вместе с по-
ляками. Они радовались выпивке и желали мне удачи в службе.


Морально я давно был готов к военной службе. Знал, что
героического в ней ничего нет, кроме неимоверных трудностей, а в
военное время велика вероятность быть убитым на фронте. В дет-
стве, юности я много читал классическую художественную лите-
ратуру, из которой сформировался образ настоящего мужчины. Он
должен стойко переносить трудности, а если правое дело требует,
то за его защиту надо рискнуть жизнью. В декабре 1943 года была
именно такая обстановка, но возведенная в степень по своей жес-
токости по сравнению с тем, что приходилось читать. Я знал, что
честно исполню свой долг.


Военкомат был в Смоленске в семи километрах от нашей
деревни. Колхоз выделил мне с Николаем Хританковым подводу,
чтобы отвезти нас на место сборов призывников. Дома нам собра-
ли в дорогу сухари, сало, лепешки, пироги, варенье, яйца. В пове-
стке указывалось, чтобы продуктов брали на неделю и обязательно
ложку, кружку. Оделись по-зимнему.


Я и Коля положили свои холщовые мешки на сани. Родите-
ли, братья, сестры в слезах прощаются, может быть, навсегда.
Отец хромал на одну ногу, но порывался провожать в город. Еле
отговорили. Поехали с нами наши матери.


Двадцать пятого декабря 1943 года сани тронулись по
большаку в неизвестную взрослую жизнь. Было хмурое утро, мела
метель. Я провожал взглядом родные рощи, холмы, заснеженные
дома, пока те не исчезли из вида…


Заднепровский военкомат отправлял всех призывников на
железнодорожный вокзал. Там стоял товарный поезд, оборудован-
ный для перевозки людей. Я впервые в жизни увидел поезд. В ка-
ждом вагоне с двух сторон от дверей были двухэтажные досчатые
нары. Посреди вагона стояла буржуйка (печка из железной бочки).
К нашему приезду печку уже затопили. Каменный уголь для топки
был рядом в большом железном ящике. Товарный поезд должен
был везти призывников 1926 года рождения со всех районов об-
ласти и Смоленска на место службы. Наши матери распрощались
и уехали, а мы поступили в распоряжение сопровождающих ко-
мандира и красноармейцев. Они разъяснили, как вести себя в до-
роге.


Сутки стояли в Смоленске, пока не собрались все призыв-
ники. Назавтра, громыхая, наш эшелон тронулся. Машинист, по-
видимому, был неопытный: так тронул с места эшелон, что котел-
ки послетали с буржуйки.


После изгнания немцев была восстановлена только одна
колея. На фронт шли срочные грузы Наш эшелон то и дело загоня-
ли на запасные пути. На каждой станции был бесплатный кипяток.
Мы набирали его в котелки и пили чай. Правда, настоящей заварки
не было, мать мне дала смесь разных трав: чабрец, малинник, мята.
Ночью один непрерывно топил буржуйку, а остальные, корчась от
холода, дремали на нарах, периодически греясь возле печки.
В нашем вагоне были ребята из Смоленского района. Мы
быстро перезнакомились, установили очередность дежурства у
буржуйки и потекли обычные для мальчишеского коллектива до-
рожные разговоры. Они сводились к шуткам, подтруниванием
друг над другом, в рассказах о разных эпизодах своей жизни. Ни-
кто каких-либо сожалений, надежд, предположений о своем буду-
щем не высказывал. Нам было ничего не известно. Но каждый,
конечно, многое думал про себя. Мне хотелось попасть в воин-
скую часть, связанную с техникой: артиллерия, связь, машины.
Эшелоны с техникой и солдатами непрерывно шли в сторону
фронта. Мы еле двигались, больше стояли в тупиках.


Прибытие

В ночь под Новый год эшелон прибыл на станцию Ужать в
районе города Кирова, Калужской области. Был сильный мороз,
тихая звездная ночь. Сошли с эшелона, построились в колонну.
Нас встретил духовой оркестр и песня по радио «Вставай, страна
огромная». Песню мы слышали впервые. Было холодно, каких-
либо домов, помещений не просматривалось. Все было необычно,
загадочно и песня подчеркивала эту необычность.


Нас повели в ночной лес. Вскоре колонну остановили у ог-
ромной землянки. В нее направили часть колонны, около сотни
человек. В землянке с двух сторон от прохода были трехэтажные
нары из еловых жердочек. Видно, был дефицит на доски. В прохо-
де землянки стояло несколько печек-буржуек. Они жарко топи-
лись. Но землянка имела такой высокий потолок и была такая ог-
ромная, что тепло было только около буржуйки. Я периодически
дремал на нарах, положив под голову мешок с провиантом. Одна-
ко холод так и гнал к спасительной буржуйке.


Утром нас построили и повели на медосмотр. В медпункте
было холодно так же, как в ночной землянке. Взвешивание, обмер
груди, прослушивание – этим ограничивался осмотр. Я был ростом
1 м 64 см, объем груди – 70 см. Мы оделись и направились в баню.
В предбаннике всех под машинку постригли. В бане вода была
чуть теплая. Нам выдали по маленькому, черному, как асфальт,
кусочку мыла. Кое-как мы помылись и на выходе из банного по-
мещения нам дали по маленькому полотенцу для вытирания. Затем
старшина стал выдавать военное обмундирование. Проблемой ока-
залось несоответствие размеров обмундирования и данных нашего
роста. Все брюки, гимнастерки, ботинки были велики, как ни ста-
рался старшина подобрать их призывнику. Но делать нечего, оде-
ли мы эту просторную форму и все стали на одно лицо. У меня
ботинки были на два размера больше, чем мне требовалось, но
старшина проговорил, что сейчас зима, подвернешь побольше
фланелевых портянок. Он показал технику завертывания портянок
и наматывание двухметровых обмоток. Они должны быть на че-
тыре пальца руки ниже колена. Брезентовые ремни были для нас
велики, надо было пробивать, по меньшей мере, еще две дырки.
Тогда еще не были введены погоны, знаки различия на петличках.
Дана команда: петлички пришить в казарме.


В казарме

На этой местности недавно проходил фронт, велись крово-
пролитные бои, большинство зданий было разрушено, еще стояли
наши подбитые танки КВ. Под казарму был оборудован разбитый
огромный клуб «Воскресенск». В клубе никакой мебели не было.


Для красноармейцев были предназначены трехэтажные нары, так
же как в ночной землянке, из еловых жердочек. На каждом ярусе
размещались, как селедка в банке, 50 человек. Для каждого рядо-
вого был матрас, простыни, подушка, обычное одеяло. Старшина
роты и командиры отделений указали каждому рядовому его по-
стель, приказав сделать бирку с фамилией и поместить против по-
стели. Мне досталось место (постель) на втором ярусе. Рядом со
мной был земляк Костя из Руднянского района Смоленской облас-
ти, а с другой стороны – белорус Шульга из Полесья.


Нам объявили, что мы входим в состав четвертой роты.
Нашим комроты был назначен лейтенант Павлов, старшиной –
рослый крепкий командир, возможно сибиряк. Старшина подчерк-
нул, что командиры отделений – самая главная наша власть. Ком-
отделения объяснили, как пришивать петлицы, принесли консерв-
ные банки, с тем чтобы делать из них звездочки на шапки, так как
фабричных не было.


Показали, как носить шапку: она должна быть на два паль-
ца выше бровей. Ремень следовало затягивать потуже. Если я по-
верну пряжку на два оборота, то получишь два наряда вне очереди.
Руки в карманах брюк никогда не носить: увижу, говорит комот-
деления, прикажу зашить. Особой процедурой была заправка по-
стелей. Отделенный сам продемонстрировал, как это делается. На
постели не должно быть не одной складочки. Полотенца на нарах
на всех постелях должны лежать в линию на полметра от расправ-
ленных подушек. На постель не садится. Мыло, а больше у нас
ничего не было, хранить под подушкой, так как никаких тумбочек,
стульев, столов не было. Для сидения предназначалась одна лавка
во всю длину нар.


В казарме стояли две огромные буржуйки, но такое огром-
ное помещение обогреть они не могли. Поэтому в ней всегда было
холодно. Деревянный, досчатый пол в казарме всегда был чист:
старшина за этим следил строго. Электрического света не было. В
двух углах у печек и у двери дневального горели две керосиновые
лампы.


Итак, ехали пять дней в товарных вагонах, корчились от
холода, встретили нас холодной ночной землянкой и вероятно на-
долго холодной казармой. Никто не выражал недовольства, все
стойко переносили холодину, пока никто не заболел.
На входе в казарму всегда стоял дневальный, рядовой. Он
подчинялся дежурному по роте, который назначался комотделе-
ния. Дневальный должен был при появлении командиров части
громко вызывать дежурного на выход и представляться команди-
ру. Командиры отделений познакомили нас с распорядком дня. Он
был следующим: подъем в шесть утра, затем зарядка, туалет, за-
правка коек, утренний осмотр, завтрак, развод на занятия, обед,
«мертвый» час, политчасзанятия, ужин, свободное время, вечерняя
проверка, отбой в двадцать два сорок пять.


Первый день службы в армии начался с резкой команды
дежурного по роте: «Рота, подъем!». Нары вмиг встрепенулись,
все стали лихорадочно одеваться. Самым сложным оказалось за-
вернуть двухметровые обмотки поверх ботинок. Через минуты че-
тыре команда помощника командира взвода: «Строиться в натель-
ных рубашках» и «В две шеренги становись!», «На выход бегом
марш». На улице второго января стоял мороз, мела легкая метель.
Командир с ротой делает пробежку минут пять. Затем ряд упраж-
нений, которые показывает помкомвзвода, а затем мы проделыва-
ем минут десять приседания, махи руками, ногами, прыжки. За-
кончили зарядку и бегом в казарму. Я довольно легко перенес эту
процедуру.


В казарме уже вновь раздаются команды, но уже комотде-
лений: «Строиться на умывание!». Помещения для умывания не
было, поэтому умывались в близкой незамерзающей речке Болве.
О зубной щетке и туалетном мыле и речи не было. Были только
маленький черный кусочек хозмыла, выданный старшиной, и по-
лотенце. Быстро смочив лицо, заканчивали процедуру. Строем
возвращаемся в казарму, заправляем, как учили командиры, свои
постели. Командование внимательно, придирчиво оценивает каче-
ство заправки. Увидев изъян, подходит и разворачивает пастель. И
так может поступить несколько раз, пока курсант не достигнет
требуемого качества. Наконец приведение в порядок себя: обмот-
ки по стандарту (на четыре пальца выше колен), ремень туго затя-
нут, шапка на два пальца выше бровей, ботинки вычищены общей
щеткой в углу казармы. Дежурный командует: «Рота, повзводно на
осмотр становись!». Старшина обходит строй, придирчиво осмат-
ривает каждого и раздает указания на первый раз, как он со значе-
нием подчеркивает.


Рацион курсанта

Пищу принимаем в казарме, так как столовой не было.
Кормили по третьей норме. В дневной норме значилось 650 г чер-
ного хлеба, 20 г сахара, черпачок супа и несколько ложек каши.
Мясо, жиры не удавалось обнаружить. Для растущих 17-летних в
основном деревенских ребят, живущих в постоянном холоде и не-
прерывной физической нагрузке, это была катастрофа. Время в
стране было тяжелое, хлеб и иные продукты нигде не достать, ку-
пить было нельзя, ибо их не было ни у населения, ни в магазинах.
А некоторые курсанты были очень прожорливые либо по своей
природе, либо по комплекции. Конечно, это не учитывалось, полу-
чали только то, что положено по норме. За соблюдением полной
выдачи курсанту положенной нормы строго следили. За наруше-
ние следовала отправка на фронт.


Прием пищи в казарме проходил следующим образом. От
каждого взвода с термосами командир посылал двух курсантов на
кухню, которая была в большом восстановленном здании. Они
приносили все положенное взводу. Черный, душистый хлеб разре-
зали по возможности на одинаковые порции – пайки. На глаз
трудно точно выполнить эту процедуру: бывают пайки с корочкой
и без нее. Для соблюдения справедливости после того, как хлеб
разрезан на пайки, один из выбранных курсантов поворачивался
спиной к пайкам, а второй указывал пальцем на определенную
пайку и спрашивал у отвернувшегося курсанта: «Кому?». Ему в
ответ: «Шульге». Шульга брал эту пайку. И так пока не разделены
все пайки. Суп и кашу мерили черпачками. Сахар давали в виде
маленьких стандартных кусочков. Каждому на завтрак и ужин по-
лагались два кусочка. Я долго не мог понять, почему чай всегда
имел вкус помоев. И только через несколько лет понял, что причи-
ной было приготовление чая в котлах, в которых варили суп и ка-
шу. Такие котлы трудно отмыть. Поскольку столов и скамеек в
казарме не было, каждый курсант садился на лавке напротив своей
постели, ставил на колени котелок, так как курсанты сидели впри-
тык и ели.


Мы съедали завтрак, обед и ужин очень быстро. После
приема пищи еще сильнее хотелось есть. Некоторые не выдержи-
вали такой рацион и бегали на кухню. Но там лишнего никогда не
было. Как исключение один крупный курсант добыл на кухне вед-
ро жидкого супа. Он съел (выпил) все это ведро и потом хлопал по
животу, приговаривая: «Хоть одна микроба усвоится». После раз-
дачи пищи мыли котлы и помои с какими-то обрезками, голыми
костями выбрасывали в канаву возле кухни. Время было голодное.
Из соседней деревни прибегали собаки и терпеливо ждали, когда
выбросят помои и объедки. Здесь же ждали и некоторые голодные
курсанты. Таких курсантов выдавали засаленные помоями гимна-
стерки. При построении роты на осмотр внешнего вида, зоркий
глаз командира сразу выявлял таких курсантов и командовал:
«Курсант такой-то выйти из строя!». Курсант выходил, сгорая от
стыда, командир распекал его, грозя отправить в линейную часть.
Мы стояли в строю, не улыбались и никогда не подтрунивали над
такими курсантами. Все были в одной шкуре. Некоторые, но таких
было мало, не выдерживали, заболевали, слабли, их списывали в
линейную часть. Мне в это голодное время снились лишь пироги,
лепешки, хлеб и другие кушанья. Иногда я шел и смотрел, не уро-
нили ли где солдаты сухарик, проезжая в эшелоне на фронт.
Вероятно, командованию было облегчение в поддержании
дисциплины среди 17-летних ребят. Никто из курсантов не ходил в
самоволки к поселковым девушкам в Воскресенск. Просто в этот
трудный период жизни девушки нам были не нужны.


Утром перед штабом были построены все курсанты полка.
Их было несколько батальонов: наш стрелковый, затем миномет-
ный (минбат), пулеметный (пульбат), ПТРов (противотанковых
ружей). По мегафону нам объявили, что мы будем проходить обу-
чение по программе младших командиров. Родина ждет от нас вы-
полнения нашего воинского долга. Запасной полк, в котором нам
суждено было проходить обучение, был своего рода огромным
центром в подготовке людей для фронта. Здесь, кроме учебных
батальонов, были маршевые батальоны, которые на коротких кур-
сах готовили рядовых для фронта. Казармы – строения и восста-
новленные после фронта общественные постройки – занимали наш
стрелковый батальон, штаб полка, кухня, склады. А остальная ог-
ромная масса была в огромных землянках в густом лесу.


Наши строения располагались на высоком берегу речки
Болва, вблизи станции Ужать. Забор фактически был лишь обо-
значен протянутой проволокой. Рядом с казармами была оборудо-
вана штурмовая полоса с набором разных препятствий. В кило-
метре располагалось стрельбище, с одной стороны которого про-
стирался хвойный лес, а дальше шли поля, овражки, кустарник.
Недавно здесь стоял фронт, который угадывался по многочислен-
ным землянкам, траншеям и подбитым танкам. Я часто рассматри-
вал наш подбитый тяжелый танк «КВ». В его башне я насчитал
несколько сквозных пробоин, которые были в виде небольших
дыр, словно толстую броню проткнули. Я смотрел на этот танк не
как просто любопытный, а с думой о будущей фронтовой жизни.


Боевая подготовка

Боевая подготовка младшего командира состояла в овладе-
нии всеми видами стрелкового оружия, гранатами разного назна-
чения, организацией и ведении боя в обороне и в наступлении, а
также в личном, физическом и психологическом совершенствова-
нии. Трудность была в том, что на это отводилось мало времени,
тяжелые бытовые условия и не совсем взрослый состав курсантов.


Оружие пехоты

Нашей 4-й роте выдали винтовки старого образца. Винтов-
ка имела номер. Она была личным оружием. Отделенный провел
занятие «Матчасть, оружие». На нем он показал порядок сборки–
разборки винтовки и объяснил назначение и название всех ее час-
тей. Я, конечно, сборку–разборку знал, умел, а название некото-
рых частей слышал впервые. Тренировка сборки–разборки прово-
дилась многократно, до автоматизма. Особенно отделенный под-
черкивал о возможности содержания винтовки в чистоте. Он гово-
рил: «Винтовка – твой друг, выручит в беде, поэтому ее надо со-
держать и беречь всегда». Показал, как чистить ее. Критерием чис-
тоты являлись блеск ствола, легкая смазка всех частей винтовки.
Для хранения оружия в казарме была пирамида, в которой
для каждого курсанта было свое постоянное место с его фамилией.
Старшина периодически проверял чистоту винтовок, глянув в
ствол, определял качество. Увидев отклонение от требований, за-
ставлял снова чистить, если это первое замечание, или давал наряд
вне очереди при повторном. У меня как-то было все нормально.
В тренажерном классе нас учили приемам прицеливания и
последующего выстрела. Для этого надо целиться под обрез ми-
шени на высоту мушки с прорезью, а затем, затаив дыхание, плав-
но нажимать на крючок, не боятся звука выстрела и толчка отдачи
в плечо. У меня была тайная практика, поэтому я успешно все вы-
полнял.


Нам очень хотелось пострелять боевыми по мишеням. В
один из зимних дней, через месяц учебы, строем с песней, с лич-
ным оружием отправились на стрельбище. Была тихая погода и
мороз. Командиры разрешили разжечь костер. Перед стрельбой
насухо протерли стволы от смазки, чтобы она не пригорала при
стрельбе.


Упражнение состояло в стрельбе лежа. Семь человек выхо-
дили по команде на огневой рубеж, получали по три патрона. Ми-
шени находились на расстоянии 100 метров. Мне вспомнилась
стрельба с друзьями на гражданке, где мишени у нас были значи-
тельно меньше. Я, соблюдая все правила стрельбы, послал в цель
все пули и довольный ушел греться у костра. У большинства же
курсантов стрельба не заладилась: половина из взвода оказались
мазилами. Комвзвода построил взвод, отметил хорошо стрелявших
и сделал разнос мазилам, пригрозив дополнительными занятиями
по стрельбе. В процессе учебы досконально овладели разборкой –
сборкой оружия и стрельбой из пистолета пулемета Шпагина
(ППШ) и ручного пулемета Дегтярева. Автомат ППШ устроен
удивительно просто: затвор, как увесистая болванка, прижатая
плотной тугой пружиной к патроннику; мушка в виде маленького
штырька и прорезь для совмещения с ней. К автомату ППШ два
диска с пистолетными патронами по 71 в каждом из них. Стреляли
на стрельбище довольно часто, выполняя разные упражнения: ле-
жа, с колена, стоя, на ходу. Курсанты быстро овладели этими уп-
ражнениями. Вскоре нашу 4-ю роту расформировали и меня на-
правили в отборную роту автоматчиков. Эта рота находилась в
более комфортабельном помещении, но требования в боевой под-
готовке были несравненно выше, чем в нашей бывшей роте.


Ручной пулемет Дегтярева (Дегтярь) мне понравился. Он
прост по устройству, при соблюдении правил чистки – смазки и
бережного отношения к нему стреляет безотказно. У него пре-
красное прицельное устройство, высокая прочная мушка, довольно
длинный ствол, что важно для меткости стрельбы, устойчив на
сошках, диски каждый на 49 винтовочных патронов. У меня
стрельба на 400 м по замаскированной цели сразу получилась от-
лично, а у большинства просто не ладилась.


Станковый пулемет «Максим» подробно мы не изучали, но
общее знакомство и однажды стрельбу провели. Коля учился в
пульбате. Иногда, идя на занятия, мы виделись с ним.
Наши командиры говорили нам, что стрелковое оружие пе-
хотинца дополняет «карманная артиллерия» – гранаты разного на-
значения. На учебных гранатах нас познакомили с устройством,
техническими данными и применением трех гранат: наступатель-
ной (РГ-42), оборонительной (ПФ-1) и противотанковой. В дейст-
вие гранаты приводятся просто: надо ввернуть запал, разомкнуть
чеку, вытащить за ее кольцо и бросить в цель. Взрыв гранаты сле-
дует через четыре секунды после броска. При броске наступатель-
ной гранаты пехотинец не ложится, а бежит вперед, осколки его не
поражают. Другое дело оборонительная, имеющая чугунный реб-
ристый корпус, при броске надо обязательно ложится. Противо-
танковая граната весом до 1 кг очень чувствительна к удару и даже
при слабом прикосновении к препятствию взрывается. Словесные
требования закрепляли практической тренировкой болванок, вес
которых был равен весу боевой гранаты. Бросали мы совсем неда-
леко, метров за двадцать–двадцать пять. Нам надо еще расти, рас-
ти и конечно нормально питаться. Когда я стал настоящим солда-
том, бросал гранату за 50 метров.


После обучения в классах, мы на полигоне возле стрельби-
ща бросали боевые гранаты. Комотделения в окопчике инструкти-
ровал курсанта подготовки гранаты к броску, затем уходил, а кур-
сант бросал гранату. Нам это нравилось. Вроде маленькая РГ-42, а
взрыв оглушительный. Это вселяло веру в себя. С броском проти-
вотанковой гранаты было сложнее и опасней. Помкомвзвода про-
демонстрировал нам бросок. На безопасном расстоянии мы на-
блюдали и поражались силе взрыва. Некоторым курсантам разре-
шили повторить броски. К ним попал и я. Один в окопе, без инст-
руктора в целях возможной случайности взрыва, вставляю запал в
килограммовую гранату и бросаю, быстро опустившись на дно
окопа. Граната летит не кувыркаясь, ее стабилизирует особое при-
способление. Она должна прикоснуться к броне передней частью и
за счет бронепрожигающего действия пробить мощную броню. У
меня все получилось удачно: бросок и со стен окопа после взрыва
посыпалась земля. Я понял, что в бою не будет тепличных условий
для броска, а риск быть убитым вместе с танком противника
большой. Обучаясь ведению боя оружием пехоты, я воспринимал
обучение не как ребяческие забавы, а как предстоящую работу,
плата за которую – жизнь.


Строевая

Много критического (негативного) написано о строевой
подготовке в армии. В этом есть доля правды, но только доля, а
остальное – это школа, формирующая внешний вид и манеры
мужчины. Конечно, как любое достойное умение достигается пу-
тем преодоления трудностей, выполнением большой черновой ра-
боты и борьбой против собственной лени и заблуждений.


Состав курсантов был на удивление пестрый (разношерст-
ный). Военкоматы призывали, ориентируясь на здоровье, образо-
вание и плановое число призывников. Семнадцатилетние пареньки
были подобраны в основном из смоленских и полесских (Белорус-
сия). Они естественно вписывались в деревенскую, в большой сте-
пени, патриархальную жизнь. Некоторые с трудом различали пра-
вое, левое; внешний вид их, может, и волновал в праздники, а не-
уклюжие движения на упражнениях сходили, как юмористиче-
ские: коллективная слаженность движений противоречила тради-
ционной деревенской вольнице. А здесь, под непререкаемой ко-
мандой отделенного, который был лишь на три года старше кур-
санта, должен выполнять разные строевые приемы, которые на
первый взгляд для будущей военной службы имеют третьестепен-
ной значение. Но закон и традиции армии неумолимы: хочешь – не
хочешь, а надо шлифовать свое тело согласно воинскому уставу.
И, конечно, обидно слышать крепкие командирские слова в свой
адрес при плохом выполнении приемов.


Первое занятие строевой, роты без оружия январским днем
отделенные проводили на красивой поляне посреди берез. Отде-
ленный показал, как следует ходить в строю: начинать с левой но-
ги, носок в движении должен быть вытянут, ступать на полную
ступню, правая рука идет до пряжки, левая – назад до отказа, не
горбиться. Вначале каждый индивидуально: «Делай, как я». Два
часа мы пытались делать, как показал нам командир. У меня снос-
но получалось, но далеко до нормы. А с некоторыми командир
измучился и пригрозил заняться с ними в их свободное время.
Затем, в другой день, повороты направо, налево, кругом че-
рез левое плечо. Это оказалось для ряда курсантов трудней, чем
шагать. Во-первых, надо сообразить, где право, где лево (не привя-
зывать же на рукава сено–солому, а во-вторых, не топтаться на
месте для поворота, как бывало в гражданке, а повернуться на
носках (раз) и приставить ногу (два).


Небольшой перерыв. Команда звучит «Вольно!» «Опра-
виться!» – это значит можно отойти немного до березки и спра-
вить свои естественные потребности, ведь здесь туалетов не быва-
ет. Команда: «Стройся!», «В одну шеренгу становись». Теперь в
составе отделения (;15 человек) учимся ходить по-уставному и
выполнять повороты. Так, от занятия до занятия из нас выбивали
деревенщину, формируя будущих младших командиров.


Строевые упражнения усложнялись. Приступили к освое-
нию приемов с оружием: с винтовкой и автоматом. Комотделения
показал, как стоять с винтовкой в строю: пятки вместе, носки –
врозь, приклад винтовки в правой руке у ноги. По команде «На
плечо» на счет «раз» винтовку поднять, на – счет «два» левой ру-
кой взять основание приклада, на «три» – перенести винтовку на
плечо. По команде «К ноге» делать в обратном порядке. Затем
следовали приемы «На ремень» и на «К-раул». Приемы с автома-
том были проще.


В 4-й роте я освоил приемы с винтовкой, а после перевода в
роту автоматчиков стало проще. За одиночной строевой подготов-
кой бойца следовала подготовка в составе отделения, взвода, роты,
батальона. Вся наша жизнь протекала в строю. Командиры посто-
янно совершенствовали нашу строевую подготовку при следова-
нии на занятия или на любые мероприятия. Следование строем
было немыслимо без строевой песни. Особенно командир ценил
запевал. Их всегда ставили во главе колонны, им давали послабле-
ния в мелких проступках. Запевалой в 4-й роте был паренек из По-
лесья. Его звонкий юношеский голос вносил проблеск в нашу кур-
сантскую жизнь. Наиболее актуальной в песне были слова:

Белоруссия родная,
Украина дорогая,
Наше счастье молодое
Мы стальными штыками оградим…


В январе 1944 года фашисты еще хозяйничали на нашей
территории. Наш учебный день начинался прохождением роты
под духовой оркестр полка перед трибуной полковых командиров.
Сверху командиры строго оценивали строевую выучку подразде-
лений и сурово карали их командиров за плохое исполнение. Ино-
гда делались проверки на исполнение строевой песни. Мы стара-
лись громче орать, за что получали благодарности. Иногда возни-
кали конфузы: при прохождении маленький росточком курсант
упал с ручным пулеметом перед трибуной. Комроты получил от
начальника штаба разнос.


Периодически устраивались смотры учебных батальонов.
Им предшествовала подготовка, которую можно назвать муштрой.
Это нам не нравилось.


Через два–три месяца учебные роты преображались. При
прохождении перед трибуной держали строгое равнение в шерен-
гах, четко печатали шаг, дружно и слаженно пели. Особенно выде-
лялась наша рота автоматчиков. Мы были одеты в бушлаты, кур-
санты по возможности прошли отбор. Наш командир резко внешне
выделялся от командиров других рот. Это был старший лейтенант,
высокий, спортивного телосложения, с хорошо поставленным ко-
мандирским голосом. Среди курсантов он пользовался уважением,
ему подражали.


Офицеры учебных батальонов были фронтовиками. Они
понимали наши трудности и наше фронтовое будущее. Фронтовой
опыт подсказывал им, что только хорошая всесторонняя выучка
бойца–пехотинца сократит неизбежные потери в строю.


Обучение оборонительным боям

Составной частью подготовки бойца современной пехоты
является искусство оборонительных боев. Опираясь на личный
опыт, наши командиры старались передать курсантам все особен-
ности этих видов боя. Занятия проводились в поле.
Командир взвода объяснил, что есть два вида обороны:
долговременная и вынужденная. Второй вид обороны очень сло-
жен, зачастую она создается под огнем противника. По возможно-
сти надо выбирать место с хорошим сектором наблюдения и об-
стрела.


Спаситель бойца матушка–земля, зарывайся в нее немед-
ленно и глубоко. При любом замедлении продвижения копай ма-
лой саперской лопаткой окоп лежа, землю насыпай перед собой,
создавая так называемый бруствер. Маскируй его. Постепенно
окоп углубляй до полного роста, затем копай траншею к соседу.
Траншея должна быть извилистой во избежание прямого простре-
ла. Затем строятся огневые точки в виде дзотов (деревянно-
оборонительные точки), землянки для отдыха. Оборона непрерыв-
но совершенствуется: минируется перед противником, ставятся
проволочные заграждения на нейтральной земле, создается замас-
кированное боевое охранение.


В 1944 году зима была снежная. Мы копали окопы и тран-
шеи в снегу. В апреле трудились на песчаной почве. На этой мест-
ности долго стоял фронт. Сохранившиеся окопы, траншеи, блин-
дажи служили нам наглядным пособием. Иногда в пургу комвзво-
да заводил нас в уютный блиндаж, где продолжал занятия. В зем-
лянке мы хотя бы немного согревались. Ведь у нас не было зимне-
го оборудования.


Изнурительные занятия на холоде было тяжело переносить.
Каждый по-своему к ним относился. Но строгий глаз командира
быстро ставил «сачков» на место нарядом вне очереди. Я, каза-
лось, навсегда до костей замерзший, сознавал, что фронт никому
пощады не даст и потому, преодолевая себя, старался изо всех сил
постичь науку.


Весной было проведено суточное занятие в настоящей обо-
роне, которая была недалеко от расположения полка. Она прохо-
дила по крутому берегу речки Болва. Мы скрытно заняли траншеи,
окопы, сменив условную воинскую часть. Ночью не спали, а как
на фронте, с личным оружием дежурили по огневым точкам. Нам
объявили, что в качестве проверки нашей бдительности будет ор-
ганизована группа, которая в нашей обороне должна взять «язы-
ка». Это означает, что кого-то выкрадут. Никому не хотелось стать
этим «языком». Мы были с оружием, но без патронов. Поэтому
никакой стрельбы не предполагалось, но отбиваться каждый дол-
жен был. Поздней ночью группа комотделений незаметно пробра-
лась в нашу оборону и захватила маленького, щуплого курсанта.
Конечно, он не мог физически сопротивляться, но сильно кричал
тонким мальчишеским голосом. Было жутковато слышать крик в
ночи, но мысль о реальном фронте все ставила по своим местам.


Обучение наступательным боям

Наступательные бои весьма разнообразны. Особо следует
выделить следующее: прорыв долговременной обороны, форсиро-
вание водных преград, бои на пересеченной местности. Во всех
наступательных боях последнюю точку ставит пехота. Поэтому,
индивидуальное умение и слаженность подразделений (отделения,
взвода, группы, роты, батальона) лежит в основе боевого успеха.
Младшие командиры комотделений, комвзводов и рот несут на
себе всю тяжесть черновой наступательной работы ценой своей и
подчиненных жизней.


Наши командиры, испытавшие горечь поражения и после-
дующих успехов, смотрели на нас, не оперившихся юнцов, и по-
нимали, сколько нам придется пролить пота на учебных полях,
чтобы оптимально приблизиться к умению современного фронто-
вого пехотинца. Мы, курсанты, не могли вполне осознать – почему
нас так беспощадно гоняют в холодно-голодных условиях? Но за-
кон военной жизни суров: жалость командиров в данной обста-
новке преступна, так как она снизит качество выучки солдат, что
приведет к страшным потерям убитыми на фронте.


Штурмовая полоса

Обучение наступательному бою начиналась с преодоления
«штурмовой полосы». Она представляет собой обширную пло-
щадку, на которой сооружены различные препятствия, имити-
рующие реальность современного боя. Распластавшись на земле,
двигаюсь вперед, не поднимая спину и «пятую точку», держа
большим пальцем правой руки автомат под колючую проволоку,
но и уложиться надо по времени в норматив. У меня это, в общем,
получалось. Но были в ползании по-пластунски ассы. Они, как
змеи, будто скользили по земле. Их умение часто демонстрирова-
ли старшим командирам.


Вынырнув из-под проволоки, во весь рост бегу на бревно,
по которому надо пробежать и не упасть. Стена с окном, по кото-
рому бросаю гранату-болванку в окно и, прыгнув в него, бегу
дальше. Взбегаю на трехметровую вышку. Смотрю вниз, страшно-
вато прыгать. Для придания уверенности в прыжке с вышки стоит
матерый сержант. Замешкавшемуся курсанту необходимо быстро
принять решение: внизу опилки и все приземления бывают удач-
ными. Я не дожидался помощи дюжего сержанта.


Спрыгнув в нее и увидев перед тобой «врага» в виде щитов
из лозы, ты с винтовкой со штыком, с выпадом вперед коли шты-
ком щит и жди удара по голове увесистой дубиной. Чтобы дубина
не прошлась по голове, сверху следовало закрыться винтовкой или
автоматом, тогда удар приходился по оружию. При этом пальцы
следовало убрать вниз оружия и, слегка присядая и амортизируя,
принять удар на себя.


Я без особых проблем преодолевал штурмовую полосу, за-
трачивая много своих малых сил. Преодоление полосы повторя-
лось неоднократно. А тех, кто не укладывался в норму, тренирова-
ли дополнительно.


Форсированный марш

Нас учили, что преследование противника увенчается успе-
хом при условии сохранения контакта с ним. Есть такой термин:
«врываться на заданный объект на плечах противника». Это лиша-
ет врага организовывать оборону, не дает времени провести реор-
ганизацию. И еще важным в этих случаях является психологиче-
ский момент: враг непрерывно должен чувствовать присутствие
рядом с ним своего противника.


С этой целью проводилась тренировка, называемая «форси-
рованные марши». Особенно это необходимо для автоматчиков. В
полном снаряжении с автоматами мы совершали на время двадца-
тикилометровые марши. В начале марша самочувствие нормаль-
ное. Впереди комвзвода, комотделений. Они сильные, специально
отобранные в учебный батальон, задают темп марша. Курсанты изо
всех сил стремятся поддерживать их темп. Наши силы, кажется, уже
иссякли и мы через не могу стремимся вперед и вперед. Наконец,
измученные до предела, заканчиваем марш в своем городке: как
всегда рота автоматчиков быстрее всех прошла дистанцию.


Химическая защита

Фашизм под ударами нашей армии медленно, но неизменно
уползал в свою фатерланд-берлогу. Не исключалась вероятность
применения им отравляющих веществ. Приемам защиты от хими-
ческого нападения уделялось большое внимание. Офицеры–
химики знакомили нас с видами боевых отравляющих веществ и
защиты от них. Основным средством защиты был противогаз, а
для тела – прорезиненные куртки, плащи и сапоги.


Для каждого курсанта был подобран противогаз, состоящий
из коробки, поглощающей газы, шлем-маски и гофрированной
трубки, соединяющий коробку с маской. По команде «Газы», ук-
ладываясь в норматив, курсант открывал противогазную сумку,
вытаскивал маску и одевал. Тренировка одевания маски проводи-
лась до выполнения нормативов.


Применение химических средств защиты тела осуществля-
лось в поле. По команде «Газы!» мы быстро одевали противогазы,
а затем защитную одежду и преодолевали условно зараженный
отравляющими веществами (ипритом, люизитом, зарином, зома-
ном) участок местности. После преодоления этого участка по оп-
ределенным правилам освобождались от средств защиты.


Завершением химической подготовки было прохождение
«камеры окуривания». Это состояло в выполненным каждым кур-
сантом упражнений в хорошо герметичной землянке. В ней испа-
рялся ограничено опасный «Адамсит» до минимальной концен-
трации в воздухе. Несколько человек в противогазах запускали в
эту землянку. В ней подавали команды, например: «Пробита гоф-
рированная трубка». По этой команде курсант, закрыв глаза и за-
таив дыхание, быстро отвинчивал гофрированную трубку и при-
винчивал коробку прямо к маске. После выполнения таких опера-
ций надо было оттянуть маску и резко выдохнуть. Я проделывал
это без осложнений, хотя после этого першило в горле и слезились
глаза. Но были и кошмарные случаи.


Один здоровенный курсант вдохнул адамситовый воздух.
Инстинкт спасения у него сработал мгновенно: он бросился к две-
ри, сбил с ног офицера, выломал дверь и вырвался наружу.


Тактические тренировки

Овладев упражнениями штурмовой полосы, втянувшись в
форсированные марши, освоив приемы химической защиты, а
также элементы оборонительных боев, на четвертом месяце при-
ступили к тактическим занятиям. Они состояли в применении эле-
ментов приведенных выше программ.


Вначале в составе взвода, а затем в составе роты. Сразу по-
сле прохождения перед трибуной под марш духового оркестра
шли на учебный полигон полка. Занимали на нем оборудованную
в соответствии с уставом пехоты оборону, с которой должны на-
чинать тактическую тренировку. Ставилась задача прорвать обо-
рону условного противника и развивать наступление.


Как все курсанты, я с автоматом, противогазом с болванка-
ми гранат и малой снайперской лопатой на поясе занимаю огне-
вую ячейку в траншее. Командир сообщает, что после окончания
условной артподготовки по сигналу «Красная ракета», выпрыги-
вать из траншеи и бегом, на ходу ведя огонь, устремляться на обо-
рону противника. Оборона противника также представлена тран-
шеей, а вместо противника – щиты из прутьев.


Красная ракета – выпрыгиваю из траншеи и в общей цепи
курсантов с автоматом бегу к противнику. Не добегая метров три-
дцать до траншеи – бросок гранаты и крик «Ура!». Траншея отби-
та, далее быстрым темпом преследуем около километра. Следует
вводная: наша цепь попала под артналет противника. Комотделе-
ния командует: «Броском вперед». Это позволяет выйти из зоны
поражения, так как враг не успеет изменить прицел. Через еще
полкилометра новая вводная: «Противник перешел в контратаку,
окопаться». Цепь залегает, начинает лежа окапываться. Я стараюсь
представить фронт, но некоторые делают только видимость, зор-
кий отделенный быстро просекает «сачков».


Контратака отбита, вновь вперед, но снова вводная: ДЗОТ
встретил нас пулеметным огнем. Команда: «Ложись, Зайцев, Бо-
рейко, Шульга подавить ДЗОТ». Мы ползем по-пластунски к ам-
бразуре и забрасываем ее гранатами-болванками.
Продолжаем преследование «врага» и слышим противную
команду: «Газы!» Как учили, одеваем противогазы и продолжаем
быстрое продвижение. Уже все устали, пот льется градом, в про-
тивогазной маске воздуха не хватает, иные ухитряются отвинтить
гофрированную трубку, но, обнаружив это, командир впоследст-
вии специально целый час нарушителя продержит в противогазе.
Я терпел, с мыслью такой атаки на фронте.


Наконец, километров через пять, уже на колхозных полях,
заканчивается наше занятие. Команда: «Рота, повзводно стано-
вись!». Комроты делает разбор занятия, отмечая слаженные дейст-
вия и упущения взводов.


Я понимал, что для будущего фронта умение наступать и
метко вовремя стрелять первостепенные условия – успешно вы-
полнить задачу и остаться живым. Поэтому старался не формально
действовать, а продумывать каждый момент. Пытался при сбли-
жении с условным противником выбирать зоны видимости. К мо-
ему удивлению лейтенант комвзвода это заметил.


Построение в колонну и с песней в казарму на обед, от ко-
торого только разыгрывается еще больший аппетит.
После тактических занятий проводим тщательную чистку
оружия, противогазов, лопаток.


Политзанятия

Политическому просвещению курсантов уделялось боль-
шое внимание. В отведенное время в расписании обучения зампо-
литы полка, батальона информировали нас о положениях на фрон-
тах, о международной обстановке, о внутреннем положении в
Союзе и задачах на данном этапе войны. Это было время, когда в
реальной жизни было историческое единство власти и народа. Ка-
ждый человек воочию видел востребованность его личности, об-
ществом независимо от его положения в социальной жизни, выпа-
дающей на его долю: работы в тылу и на фронте. Это было его ду-
ховной и моральной опорой в преодолении непредвиденных труд-
ностей в воинской службе. Именно слова: «Наше дело правое…»
отражало сущность сознания в Отечественной войне.


Политзанятия проводились после «мертвого часа», который
был в распорядке дня. Полусонных курсантов строем приводили в
холодный класс. Офицер рассказывал о последних событиях на
фронте. В начале 1944 года была прорвана блокада Ленинграда.
Это событие радовало нас, вселяло уверенность скорого изгнания
фашизма с нашей земли. Курсанты, уставшие от занятий в поле и
еще не совсем восстановившиеся после «мертвого» часа, в какой-
то степени сознанием витали где-то в своих мечтах. Но слова зам-
полита залетали в сознание курсанта, ибо они отвечали его чаяни-
ям, а их глубокий смысл позже доходил в подсознание.


Из всех международных событий всех интересовал вопрос
об открытии второго фронта союзниками. Все факты из диплома-
тии убеждали каждого, что союзники делают все, чтобы большую
тяжесть войны с фашизмом переложить на плечи СССР, поэтому
под разными предлогами откладывали этот вопрос.


О внутреннем положении мы знали, может быть, не меньше
замполита, так как совсем недавно все покинули поля, предпри-
ятия, где создается все необходимое в первую очередь для фронта.
Газеты мы не читали. Я их не видел. Весь день мы были на заняти-
ях. Специальной комнаты, которую после войны называли «Ле-
нинская комната», не было. Если на стене висела газета, то без
электрического света, при освещении казармы крошечной лампой
прочитать ее было невозможно. Радио мы слушали только при
подъеме и отбое.


Дисциплина

Знаменитая фраза «Войско без дисциплины превращается в
сброд» предельно точно отражает важность и необходимость со-
блюдения строгой дисциплины в армии. Нам, курсантам, прибыв-
шим только вчера из вольной деревенской жизни, эти слова были
просто удачным сочетанием слов. Но постепенно в процессе
службы мы прониклись справедливостью этой фразы.


На чем же держалась дисциплина в то очень далекое время.
Во-первых, на единстве справедливой, человеческой цели Плане-
ты, государства, Советского народа и его власти. Цель, понятная
всем: разгром фашизма и суд народов над ним. Во-вторых, на
страхе и перспективах улучшения жизни отдельного человека и
общества. Страх лишения жизни, материальных благ, чести, поло-
жения в обществе. Перспективы, близкие, далекие, несбыточные,
должны быть надежными в сознании, в душе любого человека.
Они как плата за неимоверные временные трудности воспитать
солдата, сознательно принимающего воинскую дисциплину.
Набор наказаний за нарушение воинской дисциплины был
следующий: выговор, порицание, наряды вне очереди, арест с со-
держанием на гауптвахте, военный трибунал с осуждением на оп-
ределенный срок тюрьмы или как исключительный случай, осуж-
дение к расстрелу.


Первый наряд вне очереди я получил в первую неделю
службы. На занятиях по боевой подготовке я вышел без разреше-
ния из строя. После отбоя в двадцать три часа старшина вручил
мне швабру и половую тряпку и приказал мыть пол. Мне было
горько и обидно. Все спят после тяжелых занятий, а я один тру-
жусь. Вымыл, доложил старшине. Старшина пришел, вынул пла-
точек, потер по полу и сказал: «Помыть еще». Здесь я совсем рас-
строился, но делать нечего: помыл и сдал старшине.
Сутки ареста я получил от дежурного по части офицера за
то, что, вовремя не пришил только что введенные приказом по ар-
мии погоны. Дело было в казарме. Меня посадили в пустую ком-
нату. Казалось бы, отдохни от непрерывных занятий в поле. Но
время словно остановилось: один в холодной комнате, хоть по-
волчьи вой…


После этого я точно исполнял устав, а потому приказы ко-
мандиров и наказания миновали меня.


В полку была гауптвахта. По рассказам там всегда были
арестованные из разных батальонов.


Перед принятием присяги учебные батальоны строем при-
вели на большую поляну. Колонны выстроили буквой «П». Все
лица были обращены к сухой сосне на краю оврага. Ходили слухи,
что у этой сосны расстреливают осужденных дезертиров. Это бы-
ло в феврале 1944 года. Был тихий холодный зимний день. С трех
сторон темнели еловые леса. По колонне прошел слух, что мы по-
строились на показательный расстрел дезертира. Колонны замерли
в непривычном суровом молчании. Прибыли две машины. Из од-
ной машины выводят под конвоем маленького солдата и ведут к
сухой сосне, под которой вырыта яма. Из второй, легковой, маши-
ны выходит высокого роста, средней комплекции офицер, держа в
руках большую папку. Солдатика поставили на краю ямы у сосны.
Перед ним, примерно в двадцати метрах с винтовками шеренгой
выстроилось отделение солдат, рядом с ними их командир, офицер.
Колонны курсантов и солдаты других линейных полков за-
стыли в полном молчании в лесной зимней тишине. Полный офи-
цер раскрыл папку и в мегафон четко с расстановкой на каждом
слове стал читать приговор военного трибунала.
Именем Советской Федеративной Республики солдата за
дезертирство из боевой воинской части приговорить к расстрелу.
Приговор обжалованию не подлежит. Приговор привести в испол-
нение.


Дается последнее слово осужденному солдату. Солдатик
стоял, понурив голову. Я не знаю, слышал ли он эти слова. Он ни-
чего не произнес.


Офицер скомандовал отделению стрелков: «По дезертиру –
огонь». Прозвучал нестройный залп и солдатик упал в яму. Офи-
цер вынул пистолет, подошел к солдатику и сделал контрольный
выстрел.


Команда: «Рота – направо, прямо шагом марш». И мы ко-
лонной двинулись в казармы. На меня присутствие на расстреле не
вызвало чувство страха. Мне было жаль этого маленького, беспо-
мощного солдатика. В период оккупации мне пришлось много ви-
деть убитых в разных обстоятельствах. Я не собирался бежать из
армии, уклоняться от доли, выпадавшей мне. Но все-таки невольно
чувствовал какое-то гнетущее состояние. Рота свой путь проделала
молча. Командиры не скомандовали: «Запевай!» Каждый, вероят-
но, думал об этом эпизоде по-своему. Удивительная тишина фев-
ральского, зимнего дня, какой-то полусумрак, словно специально
созданный Природой, чтобы подчеркнуть трагизм этого события.
Однако, придя в казарму, в последующие дни курсанты между со-
бою расстрел не обсуждали. Мне казалось, что они считали меро-
приятия по сохранению дисциплины в это военное время само со-
бой разумеющимся.


Быт

Зимой 1944 года нас, курсантов, неотступно давил холод.
От него не было спасения ни днем, ни ночью. В казарме темпера-
тура выше 10–120С не поднималась. Для улицы мы были одеты не
по-зимнему: в ботинках, летнем обмундировании, шинели, правда,
шапка голову грела, а занятия почти всегда в поле.


Были иногда проблески в океане холода. На стрельбище
разрешали иногда жечь костер, для которого сухих деревьев было
вдоволь. Тогда, стоя у жаркого большого костра, я чувствовал, как
я оживал и все казалось не таким уж безысходным.
А еще была у нас сушилка для фланелевых портянок, в ко-


торой мы поочередно дежурили. Сушилка представляла собой
герметичную землянку с железной печкой. Портянки развешива-
лись на горизонтальных жердочках, печь жарко топилась. Я всегда
ждал, как жду сейчас отпуска, своей очереди. Каждый приходил в
сушилку и развешивал свои портянки, чтобы затем их найти. Го-
рячий воздух в сушилке, как в деревенской бане, разогревал тело и
я невольно уносился в сказочную деревенскую гражданку. Меня
не беспокоил, не смущал терпкий кисловатый запах пота, выде-
ляющийся из солдатских портянок. Это продолжалось около часа,
а затем вновь уходил в неумолимый холод.


И только весной, с приходом тепла, беспощадный холод
перестал нас давить. Пригрело солнышко, мир стал теплым и свет-
лым. Я воспринимал приход весны, как большое благо, как вос-
принимаю сейчас долгожданную мечту.


Вторым нашим угнетателем было чувство голода, постоян-
ное желание поесть. Положенное по закону питания по третьей
норме давало нам полуголодное существование, которое усугуб-
лялось нашим ростом в семнадцать лет, «физической нагрузкой
дня» в поле и неотступным холодом. Я терпеливо переносил эти
невзгоды, ободряя себя, что это еще не фронт – жив будешь. В
письмах домой просто рассказывал о своей армейской жизни. Ве-
роятно, также писали большинство курсантов. Все понимали
трудности страны, бедствия всего Советского народа. Родители,
вероятно, читали между строк наших писем и устремлялись к нам
с котомками сухарей.


Мне первый раз привезла сухари сестра Мария. Она с Да-
шей, тетей Николая Абросимова, с котомками деревенской еды на
попутных товарных поездах нашла нашу воинскую часть и утром
появилась у контрольно-пропускного пункта батальона. С Никола-
ем я был в одной роте. Он был высокого роста и очень страдал от
недоедания.


Командование батальона знало, видело наши страдания, но
ничем помочь не могло. Поэтому разрешало свидание с родствен-
никами. Меня и Николая отпустил старшина на полдня. Комнат
свиданий не было. Обычно приезжающие останавливались в селе
Воскресенск, которое было рядом с казармами.


Встреча без улыбки, без радостных слов. Она была прони-
зана внутренним пониманием нашего состояния и глубокой благо-
дарности без слов. Для меня и Николая это был неожиданный про-
блеск в суровой полосе нашей судьбы. Мы ели лепешки, пироги,
вареные яйца сосредоточенно, серьезно и словно растворялись во
времени, испытывая чувство достижения заветной мечты. Мария и
Даша смотрели на нас с состраданием.


Они рассказали, как добирались к нам. Пассажирских регу-
лярных поездов не было, товарные – заняты перевозками военных
грузов. Приходилось просить, давать кому сухарь, кому кусочек
сала, за что разрешали сесть в неотапливаемый вагон, иногда к
машинисту на паровоз. Проезжающие солдаты на станциях проси-
ли: «Тетенька, дай сухарик». Нам было жалко их и мы половину
сухарей раздали в дороге.


Простились с нами в тот же день. Сумки с сухарями взяли с
собой и хранили в каптерке у старшины. Перед обедом я брал
большой душистый сухарь из деревенского хлеба. Он был такой
вкусный, что помнится мне во все времена сытой жизни. За хране-
ние сухарей в каптерке мы угощали также старшину…


Наступили теплые, весенние дни. Под открытым небом на
площадке возле кухни соорудили столовую. Это были столы на
вкопанных в землю столбиках и такие же скамейки. Рядом был
проволочный забор нашего городка. Всякий раз, принимая пищу,
мы с надеждой смотрели в сторону забора, ожидая родной силуэт с
котомкой на плечах. И однажды я увидел у проволоки мать с ко-
томкой на плечах. Меня отпустил комвзвода на полдня. Был теп-
лый день. Я с мамой возле нашего городка нашли большой пень на
опушке леса. Мать разложила на нем бесценные для меня дары:
лепешки, пирожки, сырники, котлеты. Медленно, сосредоточено, я
молча ел, а мать смотрела на меня с выражением только ей понят-
ного сострадания. Я не рассказывал о своей службе. Это было по-
нятно ей без слов. Она рассказывала о жизни в деревне: мужиков
нет, шестнадцатилетние мальчишки заменяют в работе мужиков и
ждут призыва в армию; корова, куры, поросенок дают надежду на
пропитание; зерна, сена до «нови» хватит. Я ведь не даром перед
приходом фронта старался по возможности запрятать зерно в зем-
лю и накосить после освобождения сена.


Молодой народ, особенно если у него нужда, изобретате-
лен. Курсанты обнаружили подсолнечный жмых под открытым
небом. Склад охранял нестроевой старый солдат с винтовкой.
Жмых был предназначен для лошадей хозяйственного взвода.
Курсанты подкрадывались к солдату, хватали его винтовку, быст-
ро относили ее метров за двадцать пять и бросали. Пока возму-
щенный солдат, ругаясь, бежал за винтовкой, второй курсант хва-
тал лист жмыха и убегал. Не знаю, может быть, солдат понимал
наше состояние и просто все это разыгрывал. Курсанты затем ме-
няли кусочки жмыха на кусочки сахара. Я иногда тоже менял са-
хар на жмых. Жмых, вероятно, давал какие-то калории, но главное
он создавал чувство сытости. И еще нас угнетала тоска по граж-
данской жизни. Ведь в деревне мы были свободны в своих дейст-
виях, комфортно обеспечены, а здесь каждый шаг наш расписан и
находится под контролем строгого командира. Гражданка нам ка-
залась далекой сказочной страной, попасть в которую может быть
больше никогда не суждено.


В свободное время, после дневных занятий и ужина в де-
вятнадцать тридцать, в огромной казарме-зале, при свете двух ке-
росиновых ламп курсанты писали письма на листках бумаги, скла-
дывали их треугольником, подписывали «воинское» и отдавали
дежурному по роте, а он утром относил на почту. С нетерпением
ожидали письма из дома.


В это время занимались также мелким ремонтом: пришива-
ли пуговицы, зашивали дырки на обмундировании. Никаких под-
воротничков в то время не было из-за отсутствия белой ткани.
Курсанты, получившие наряд вне очереди в это время тру-
дились: подметали двор, чистили уборные, работали на кухне. Им
было горько и обидно: все отдыхают после дневных в поле заня-
тий, а им приходится еще отрабатывать проступок.


К нам в казарму обычно приходил лейтенант, комвзвода и
просил курсанта – белоруса из Полесья петь песни. У курсанта
был звонкий, чистый голос. Он знал много народных белорусских
и украинских песен. Мы собирались поближе к певцу и готовились
слушать. Он пел с какой-то просветленный тоской:

Посеяла огурчики
Близко над водою
Сама буду поливати
Горькою слезою.
Растет, растет огурчик
Четыре листочка,
Не видела миленького
Четыре годочка.


Песня уводила наши думы в сказочный гражданский мир. Я
словно видел свою деревеньку на заснеженных смоленских холмах
и темнеющие дали лесов. Мой дух в этот миг улетал к родным в их
теплые избы.


А худенький паренек из Полесья выводил очередную песню:

Уж ты Галя, Галя молодая…


Эта песня особенно нравилась лейтенанту, и он просил
спеть ее еще раз. У меня еще не было любимой Гали, которая бы
меня ждала. В свои семнадцать лет мое сердце не выбрало из «сто
тысяч в России» одну единственную суженую – не успел в своей
короткой, богатой событиями гражданке. А сейчас, в холодном и
голодном мире я так далек от этой мечты.


Были и другие певцы, но почему-то мы никогда не пели хо-
ром в казарме, хотя многие знали или уже запомнили слова и ме-
лодии песен. Хором мы пели только в строю советские песни и
песни военные, давних времен.

Вспомним братцы вы кубанцы
Двадцать первое сентября,
Как дрались мы с поляками (фашистами)
От рассвета до утра


Или:

Я пулеметчиком родился,
В команде Максима возрос,
Огнем пулей я крестился
И смертный бой я перенес.


В свободное вечернее время в полутемной казарме вели
между собой беседы. Я сдружился с Костей Борейко и Шульгой, с
которыми спал рядом на казенных нарах. Костя, мой земляк из го-
родка Рудня, приземистый блондин, с серьезным выражением ли-
ца обстоятельно выполнял все свои обязанности, без жалоб и ны-
тья переносил все тяготы курсантской жизни.


Шульга из Полесья более эмоциональный, чем Костя. Горя-
чо рассказывал о своей малой Родине. Вокруг моей деревушки,
говорил он, дремучие леса. Немцы боялись к нам появляться. И я,
говорил он, живых немцев не видел. Он очень страдал от недоеда-
ния. Один раз во время обеда на лавке вдоль нар отщипнул кусо-
чек хлеба от моей пайки. Я постыдил его, он отнекивался, но аппе-
тит толкал на всякое.


Саша Смирнов был из Смоленска. Он заметно отличался от
нас, деревенских: стройный, тонкие черты лица, серьезные пони-
мающие глаза, форма на нем выглядела опрятной. Он никогда не
старался выделиться, как-то незаметно выполнял все положенное
по службе.


Никто из курсантов не курил и махорку нам не давали. В те
времена трудно было достать махорку для мужиков.
Денег тоже нам не давали. Я узнал лишь после войны, что
положено солдату, сержанту столько-то рублей. Курсанты не бри-
лись, еще ничего не росло. О каких-то зубных щетках, зубной пас-
те и речи не было. Таковы были условия. Редко водили в кино, ко-
торое демонстрировали в огромной землянке. В кино немцы были
какие-то недалекие, придурковатые. В разыгранных эпизодах они
всегда терпели поражение. Нам приятно было смотреть и всю кар-
тину воспринимали так же, как в деревне воспринимают веселое
зубоскальство, зная, что к настоящей суровой жизни это имеет ма-
лое отношение. А курсанты в батальоне были из освобожденных
от оккупации областей, где они повидали самое страшное, когда
выхоленные, рослые, молодые, спортивного вида враги издева-
лись, унижали, убивали наших людей.


Бани в городке не было. Один раз в две недели нас строем
водили в г. Киров, что за пять километров от казармы. Наступила
весна, принесшая спасительное тепло. В конце мая старшина в
воскресенье иногда водил роту на купанье в речке Болве. Мы все
были пострижены под Котовского, под машинку. Однажды стар-
шина на берегу реки побрил головы всей роте. Я до сих пор пом-
ню, как он брил тупой опасной бритвой мне голову. Мне казалось,
что он живьем сдирает с меня кожу, но я терпел. С отроческих лет
считал, что в будущей войне возможны разные ранения. Читая
книги о подвигах разведчиков, солдат я всегда старался им подра-
жать. Так, в школе к уколам от разных болезней относился, как к
комариным укусам.


Довольный старшина на последующем смотре батальонов
получил благодарность от командира полка.


В Брест вслед за фронтом

Теплые майские дни дарили нам теплый солнечный свет. И
мы сразу воспряли после долгой холодной зимы. Один враг ковар-
ный, жестокий растаял, бесследно исчез. Но два других – голод и
тоска по гражданке – давили на нас по-прежнему.


На юге, на севере, враг отступает под ударами Красной Ар-
мии. Центральный фронт замер с осени 1943 года. Белоруссия со
столицей Минск в фашистской оккупации. Немцы понимают, что
через Белоруссию лежит наш путь к сердцу их фатерланда. Они с
немецкой педантичностью создали на сотни километров глубоко
эшелонированную современную оборону. Всем было ясно – не-
умолимо наступает время битв на центральном направлении. На-
ши учебные батальоны подготовили сотни младших командиров
для пехотных войск.


На центральное направление непрерывно шли воинские
эшелоны. Тревожные гудки паровозов ФД звали на фронт. Пере-
стук колес эшелонов замирал в стороне наших будущих боев. Мы
часто смотрели на проходящие эшелоны с техникой и солдатами в
товарных вагонах. В их лицах была вера в окончательную победу
над фашизмом.


Однажды эшелон солдат прославленной Таманской диви-
зии остановился на короткий отдых на станции Ужать. Мы с вос-
хищением смотрели на загорелые, строгие лица солдат в выгорев-
ших гимнастерках со сверкающими медалями и орденами, на их
стройные колонны. Дивизия после победоносных боев на юге пе-
ребрасывалась на центральное направление. В этой дивизии пуле-
метчиком служил отец одного курсанта нашего учебного полка.
Курсант обратился с просьбой к командованию направить его в
дивизию к отцу в пулеметный расчет. Командование удовлетвори-
ло просьбу курсанта. Через три дня в составе Таманской дивизии
курсант уехал с отцом на фронт.


Курсанты, обученные в течение пяти месяцев строевой,
стрелковой, тактической подготовке фронтовыми офицерами и
сержантами ждали отправки на фронт. В начале июня половина
нашей роты после присвоения звания «младший сержант» была
направлена в действующую армию. Мы не знали по какому прин-
ципу отбирали нас для отправки на фронт. Мой близкий земляк
Николай Абросимов попал в группу, отправлявшуюся на фронт.
Больше я с ним не встретился. Он пал в боях за освобождение Бе-
лоруссии.


Я, Костя Борейко, Саша Смирнов пока оставались в учеб-
ном батальоне. Теперь мы чаще стреляли из автоматов, занятия
были в основном в поле в отработке тактики наступательных боев.
Высадка десанта союзников на северном побережье Герма-
нии свидетельствовала об ускорении разгрома Германии и ее со-
юзников. Мы думали, что это тоже результат огромных успехов
Красной Армии в ее подходе к границам Европы.


Двадцать шестого июня 1944 года был зачитан приказ об
отправке остатков нашего учебного батальона в распоряжение Бе-
лорусского фронта.


Нас одели в новое обмундирование, выдали новые, с завод-
ской смазкой автоматы, которые мы на стрельбище пристреляли.
Был солнечный летний день. На станции Ужать стоял эшелон то-
варных вагонов, оборудованных для перевозки солдат. В вагонах
имелись известные нам двухэтажные досчатые нары. Нас прово-
жали с оркестром, вдоль шеренги ходили старшие командиры и
спрашивали нас, есть ли жалобы. Нас было около пятисот человек.


Командиром нашего эшелона был старший лейтенант, замполит
комбатальона – человек низкого роста, узбек, всегда безукориз-
ненного внешнего вида, очень строгий. Он не бросался нарядами,
гауптвахтами, а журил, читал мораль. Нам не хотелось попадать
под его проработки. В дорогу получили сухой паек на несколько
дней и под звуки марша эшелон тронулся на Запад. Мы, конечно,
не знали, куда и с какой целью уезжаем.


Железная дорога была одноколейной, поэтому наш эшелон
двигался медленно от одного перегона к другому. Начиная от го-
рода Кричева, остановки на полустанки длились сутки и более.
Мы пропускали эшелоны с военной техникой, в сопровождении
которых были зенитные установки на платформах. Но это был
1944 год, фашистский люфтваффе не смел появиться в воздухе.
Мы ни одного раза не видели хваленых мессершмитов и юнкерсов,
разбойничавших в 1941 году, разбитые и сожженные селенья, во-
круг воронки от снарядов.


Прибываем в Минск, только что освобожденный от фаши-
стов. Город, станция разрушены, гражданские редко проходят,
везде войска, все движется на Запад.


После изнурительных занятий в учебном батальоне, распи-
санного по минутам распорядка дня поездка в эшелоне теплой,
летней порой нам казалась нежданным подарком. Мы разыгрыва-
ли друг друга, на длительных остановках варили концентрат, ки-
пятили чай, иногда удавалось накопать картошки близ полустанка.


Если замполит замечал, что мы варим картошку, то строго отчи-
тывал нас. Мы молчали, слушали его справедливые слова. Граж-
данских практически не встречали, вероятно, после недавних боев
они еще не вернулись на свои пепелища.
Нам не сообщали о цели нашей поездки. Но судя по новому
обмундированию и выданным нам пистолетам – автоматам Симонова
(ППС) с тремя рожкам и патронов, в каждом из которых было по 37
штук, мы догадывались, что нас ждет какое-то важное задание. Во
время следования эшелона всегда была вооруженная охрана.


В нескольких десятках километров от Бреста среди лесного
массива наш эшелон сошел с рельс. Эшелон двигался медленно,
железнодорожный путь был прямой, насыпь чуть выше обочины.
Все-таки по инерции паровоз и несколько вагонов прошли вперед
по железнодорожному полотну, ломая шпалы. Мы ощутили силь-
ный толчок и резкую остановку. Это произошло в дневное время,
мы высыпали из вагонов посмотреть, что случилось. Замполит
приказывал разойтись по своим вагонам. Позже мы узнали, что
были отвинчены рельсы. Мы обсуждали событие между собой,
считая, что это дело рук диверсантов или оставшихся после ухода
фашистов, полицаев. Наш эшелон был для них важной целью. Че-
рез два часа пришел по рельсам кран с ремонтной бригадой, под-
нял паровоз, солдаты-ремонтники свинтили рельсы и мы двину-
лись в Брест.


В Брестском военкомате

Брестский вокзал оказался конечной станцией нашего пути.
Команда «Строиться в колонны!». Был солнечный полдень. На
западе глухо слышалась орудийная канонада. Виднелись разру-
шенные дома – следы недавних боев. Но город имел несравненно
меньше разрушений, чем Минск. И население в Бресте, вероятно, в
основном вернулось в свои дома.


Наши колонны вступили на центральную улицу. Горожане
до этого момента видели только наступающие части, а мы пред-
ставляли собой обученных, вышколенных, отобранных курсантов,
которым перед отъездом из Ужати присвоили звания ефрейторов.


В новой форме, с новенькими автоматами ППС на плечах, соблю-
дая идеальное равнение, печатая твердый шаг по асфальтной мос-
товой, мы проходили перед изумленными молчаливыми людьми,
высыпавшими на тротуары. Команда «Запевай!» и наши колонны
восемнадцатилетних вышколенных юнцов грянули:

Белоруссия родная,
Украина дорогая,
Наше счастье молодое
Мы стальными штыками
Оградим.


Мы прибыли в Брестский военкомат. Нашей задачей было
обеспечить военкомату мобилизацию мужчин в Красную Армию.
Брест – пограничный город. Вокруг леса, Беловежская пуща.
Только что город освобожден от фашистской оккупации. В лесах,
в селениях и в самом городе велика вероятность террористических
групп из полицаев из местного населения и специально подготов-
ленных людей. Военком распределил всех по объектам. Мне вы-
пала доля быть при военкомате и сопровождать призывников в
военные городки для прохождения обучения.


В 1941 году внезапное нападение Германии на СССР не по-
зволило провести мобилизацию мужчин в армию. После изгнания
немцев фронт потребовал пополнения многих воинских частей и
особенно пехотных. В Брестской области началась мобилизация
мужчин 19–45 лет. В повестках указывалось, что с собой надо
брать продукты на несколько дней. В военкомат из окрестных на-
селенных пунктов прибывали призывники, в основном крестьяне,
с огромными «клумками» продуктов.


Клумками здесь называли мешки, которые за лямки носили
на спине – вариация вещмешка. Мы с лейтенантом собирали «ро-
ту» около двести человек – я был заместителем у лейтенанта. На-
ши призывники после оформления всех бумаг в военкомате соби-
рались в летнем городском парке. У меня был скудный сухой паек.
Призывники это знали и щедро угощали меня салом, пирогами.


Путь в Пружаны

На следующее утром лейтенант построил призывников,
сделал пофамильную перекличку, объясняя, что пеший переход в
Пружаны должен завершиться за двое суток. Колонна в двести
мужчин разных возрастов с большими клумками за плечами дви-
нулась по шоссе. Впереди в летней форме с планшеткой и револь-
вером на поясе шагал лейтенант, командир роты. Мне, как поло-
жено в армии, надлежало замыкать колонну. Я шагал в ботинках с
обмотками с автоматом на плече с полупустым вещмешком сзади
нашей странной, длинной, молчаливой колонны.


С утра было не жарко, на небе легкие облака, дул слабый
ветерок. Вдоль шоссе деревеньки, поля высокой ржи, отдельные
массивы леса, работающие на полях люди. Навстречу нашей ко-
лонне довольно часто шли военные машине. Согласно воинскому
уставу, примерно через час лейтенант подает команду «Привал»,
который длится десять – пятнадцать минут. За это время наша рота
курит самокрутки. Каждый курящий мужчина запасся «самоса-
дом», своей махоркой. В середине дня солнце начало припекать,
лейтенант объявил большой привал, с тем чтобы люди могли по-
обедать. Привал сделали в тенистой еловой роще, как всегда при-
зывники меня угощали, а лейтенант отказался от угощения.


В конце дня лейтенант решил заночевать в одной деревне, в
которой были сараи с сеном. Призывники с удовольствием размес-
тились на сеновалах, местные хозяева не возражали. Лейтенант в
деревне выбрал дом, попросил хозяев дать нам ночлег. Хозяевами
были старые женщина, дед и мальчишка лет одиннадцати. Они с
любопытством смотрели на нас, спрашивали, куда мы ведем муж-
чин. После короткого разговора предложили нам ужин, состояв-
ший из молока и творога.


Утром лейтенант построил призывников в колонну и по за-
веденному порядку двинулись в путь. Вдоль шоссе все реже
встречались селения и поля, а леса тянулись все дольше. Наконец,
пошли густые леса по обеим сторонам шоссе. На одном из прива-
лов лейтенант мне объявил, что ему надо приехать раньше при-
зывников на конечный пункт. Он оставил меня командиром ко-
лонны. Я даже возгордился, что я – ефрейтор, а командую ротой.
Позже я понял причину приказа лейтенанта. В лесах бродили бан-
ды бывших полицаев, которые нападали на наших военных.


День выдался безоблачный и жаркий. Я упорно вел колон-
ну, шагая впереди с автоматом. Делал как обычно короткие прива-
лы. С каждым привалом «мое войско» из стройной колонны все
больше походило на бредущую толпу. Мои команды, уговоры
особого действия не оказывали. В середине дня сделали большой
привал на обед. Призывники угостили меня салом, лепешками. Я
решил пострелять из автомата по сосне, посмотреть, можно ли де-
ревцо скосить очередью. Снял с плеча автомат и, лежа, дал две
коротких очереди. Любопытные призывники вместе со мной по-
шли смотреть на результат моей стрельбы. Оказалось, пули кучно
прошили ствол сосенки.


Вскоре я подал команду строиться в колонну. К моему
удивлению призывники быстро, организованно построились, и мы
двинулись далее в путь, надеясь к вечеру дойти до Пружан. Но,
вероятно, жаркая погода, усталость людей не позволили нам за-
кончить путь. Я решил заночевать в ближайшей деревне. Как и в
первую ночь, призывники расположились на сеновале, а я, чувст-
вуя себя командиром, выбрал на холмике хату и попросил борода-
того деда заночевать у него. Он радушно принял меня. В хате он
был с внучкой лет девяти. Они предложили мне на ужин молоко и
кашу. После трудного дневного перехода я с аппетитом поел. Дед
постелил мне на полу солому и я, конечно, не раздеваясь и поло-
жив рядом автомат на всякий случай, уснул, как младенец. Позже
я подумал, что при таком крепком сне можно было забрать не
только автомат, но и меня самого.


Судя по настенным часам – а наручных у меня сроду не
было, – проснулся я около девяти утра. Позавтракал, поблагодарил
деда и пошел строить своих призывников. По дороге к сеновалу ко
мне подошли старики с жалобой на моих призывников, которые,
по словам жалобщиков, ночью лазили по погребам и поели смета-
ну, творог, а кое-где масло и сало. Я построил призывников в ко-
лонну и в присутствии стариков стал читать мораль призывникам.
«Видно, у вас совести нет, у кого воруете, ведь они такие же, как
ваши оставленные семьи, отсюда за несколько десятков километ-
ров». Призывники молчали, потупив головы, а старики удовлетво-
ренно кивали головами.


Закончив разнос своим подчиненным, скомандовал «напра-
во за мной марш». Как вчера было солнечно, тепло, вдоль шоссе
леса редели, все чаще появлялись деревни. К середине дня я при-
вел колонну в Пружаны. Лейтенант радостно встретил меня.
После короткого отдыха призывники были построены на
площади военного городка. Лейтенант сделал пофамильную пере-
кличку призывников, восемь отсутствовали: то ли отстали, то ли
сбежали.


Как думал я, моя первая задача в военкомате закончилась
вполне удачно. Лейтенант оставался в Пружанах, а мне приказал
возвращаться в Брестский военкомат. Я зашел в продпункт, предъ-
явил аттестат и получил сухой паек. Получая продукты, подумал,
как все хорошо организовано в армии. На великих просторах стра-
ны, на фронте, в прифронтовой полосе и в тылу каждый военный
может свободно реализовать положенное ему обеспечение.


Специального транспорта из Пружан в Брест не было. В во-
енной обстановке тогда это было нормой. Я решил ехать в Брест
попутным эшелоном. Пришел на станцию, присмотрел какой-то
сборный, готовый к отправке в Брест эшелон, состоящий из товар-
ных, пассажирских вагонов, в конце были платформы с различны-
ми деталями для ремонта и восстановления железнодорожных пу-
тей. Эшелон не охранялся. Я подумал, что пассажирские и товар-
ные вагоны надежно закрыты, а платформы с какими-то железяка-
ми и болтами меня устроят. Поэтому я выбрал последнюю плат-
форму, взобрался, снял вещмешок, положил под голову и уснул
праведным сном после завершенного перехода.


Проснулся от страшного грохота и резкого толчка. Смотрю:
вагоны летят под откос, а некоторые становятся на дыбы и входят
друг в друга. Я поразился страшной силе. Удивительно, последние
две платформы, груженые тяжелым железом, остались на рельсах.
Я встал, взял свой вещмешок и автомат и направился на шоссе,
которое проходило параллельно железной дороге.


Вышел на дорогу, ведущую на Брест. По дороге взад-
вперед с максимальной скоростью носились грузовые автомобили.
Я поднял руку, одна из машин остановилась и шофер взял меня в
кузов машины. Это была наша трехтонка ЗИС-3. Шофер гнал ма-
шину на предельной скорости, даже при встречных машинах не
сбавлял скорости. Рассмотреть встречную машину было трудно, ее
можно было узнать по короткому звуку «жжи». Слова на щитах
вдоль дороги «За лихачество – трибунал» не принимались водите-
лями во внимание.


Прибыв в военкомат, доложил о завершении задания. Мне
дали два дня отдыха. Мы, прикомандированные курсанты, распо-
ложились в какой-то школе. Впервые за месяц командировки спо-
койно, вдоволь отоспался на школьном полу. В это военное время
главное требование к жилью состояло в наличии крыши над голо-
вой. Поэтому отсутствие каких-либо кроватей, нар в школе для сна
нас не волновало: шинель под бок, вещмешок под голову и мгно-
венно засыпаю. Просыпаюсь утром не под привычную команду
«Рота подъем», а когда отосплюсь.


Встал, умылся, позавтракал сухим пайком и пошел посмот-
реть город. Мои друзья были где-то на других заданиях, поэтому я
остался в одиночестве. С одной стороны, это было хорошо, так как
позволяло сосредоточиться на увиденном. Вначале я отправился в
Брестскую крепость. Там я увидел старые кирпичные стены с вы-
боинами, наверху стены поросли травой, а у подножья стен оста-
валась непомятая ярко-зеленая трава. Никто не появлялся. Тогда
еще мир не знал о героическом значении Брестской крепости. При
мне всегда был автомат, мое личное оружие. Я выбрал выбоину в
кирпичной стене и сделал несколько прицельных выстрелов. Это
было желание восемнадцатилетнего паренька, имеющего личный
автомат и отсутствие запрета в его использовании.


Затем прошел по городу и остановился у костела. Думы о
будущей фронтовой судьбе интуитивно обращались к вере. Это
было характерно не только для меня, но и для большинства взрос-
лых. Я зашел внутрь костела, там шла служба; удивился тому, что
верующие сидели в зале на лавках. Около костела было много ни-
щих стариков, старух, детей. Они просили милостыню. Прохожие
им кое-что подавали. Сосредоточенный в свои думы, я подал ста-
рику свою последнюю тридцатку.


На второй свой свободный день, оставив в школе автомат,
ушел на реку Муховец искупаться. По этой реке проходила грани-
ца СССР с Польшей. Август, жара, вода в реке теплая. Поскольку
в те времена у солдат не было трусов, вместо них все были в под-
штанниках (кальсонах), я разделся полностью. Дно реки оказалось
илистым, глубина не более чем по грудь. С удовольствием попла-
вал, позагорал на безлюдном берегу.


Закончились свободные дни. Призыв мужчин в армию про-
должался. Меня определили телохранителем майора, отвечавшего
за отправку эшелонов призывников на восток. Я не понимал, зачем
я нужен майору. Он приказал мне постоянно во время посадки
призывников в эшелоны следовать за ним. Как тень с автоматом на
плече я следовал за ним, а если чуть отставал, он отчитывал меня.


Отправили эшелон призывников с майором, вернулись в
его кабинет (комнату) на станции Брест. Майор – довольно плот-
ный мужчина с грубым, внушительным лицом, с неприятным
громким голосом. Мне показалось, что он был немного выпивши.
Через некоторое время после отправки эшелона с призыв-
никами к нам в комнату заходит крупный мужчина с котомкой и
извиняющимся голосом обращается к майору: «Я отстал от эше-
лона, как мне теперь быть?». Майор смерил его взглядом и стал
читать ему мораль: «Взрослый уж, отец семейства, а не понимаешь
требований военной службы, вон, – указывая на меня, – еще маль-
чишка, а уже ефрейтор». Мужчина молчал, ждал окончания мора-
ли. «Отправлю следующим эшелоном», – заключил майор. Я слу-
шал, и мне было как-то неудобно за майорский разнос. Всякое бы-
вает, какой с призывника спрос.


Во второй половине августа призыв в военкомате закончил-
ся. Всех курсантов собрали на полустанках, привезли в наш учеб-
ный городок на станции Ужать. Мы ехали с чувством удовлетво-
рения: ведь нам впервые удалось месяц пожить взрослой жизнью,
нам давали серьезные задания без всяких скидок на молодость.
Мы прекрасно знали, что за все наши действия будет самый серь-
езный спрос.


Выпуск

Прибыв из командировки в свой учебный батальон, мы по-
чувствовали перемену отношения к нам наших командиров. Это
сказывалось в тоне их команд, в отсутствии бывалых мелочных
придирок и в обоюдных разговорах, в которых сквозили опреде-
ленная взаимность и даже сочувствие. Я понимал, что это связано
с наступательными успехами Красной Армии и, как следствие, с
большими людскими потерями. А мы, подготовленные младшие
командиры, ох как нужны были фронту. Таким образом, время ра-
ботало на быстрый переход нас в категорию фронтовиков. В этой
войне в народном мнении фронтовики считались самой престиж-
ной категорией общества. Наши командиры оставались в тылу, в
учебном батальоне.


Для совершенствования нашей выучки были организованы
занятия, которые должны быть особенно необходимы нам на фрон-
те. Особое внимание уделялось тактике наступления в составе взво-
да, роты. Я четко знал, что все условные действия кончаются, надо
пытаться действовать, как в настоящем бою. На мое удивление лей-
тенант-фронтовик комвзвода это заметил и поощрял меня.


Наступила пора выпуска в нашем учебном батальоне. Эк-
замены проходили в преодолении «на время» штурмовой полосы в
присутствии высокого начальства, потому что штурмовая полоса
включает все основные элементы пехотного боя. На стрельбище
выполняли набор упражнений из автоматов, винтовок и ручных
пулеметов. На огневом рубеже присутствовала комиссия из стар-
ших офицеров. Меня они не волновали. Я стрелял спокойно и
удачно. Другие курсанты на удивление комиссии также показали
хорошие результаты.


В первых числах сентября перед строем автоматной роты
командир зачитал приказ о присвоении всем курсантам звания
младшего сержанта. Назавтра старшины получили приказ одеть
всех нас в новое обмундирование. Все знали, что это значит: быв-
ших курсантов, теперь младших сержантов, отправляют на фронт.
В присутствии старшин при отправке командир полка спрашивал у
каждого: «Есть жалобы?». В случае жалоб старшине грозила очень
серьезная кара, вплоть до отправки на фронт. Поэтому старшина
метался между ротой и складом, стараясь каждому подобрать по
размеру обмундирование. Это было нелегко, так как среди нас бы-
ли высокие и маленькие ростом. Я был стандартным сержантом, и
мне не стоило труда подобрать одежду и ботинки.
Конечно, никаких вечеров, специальных обедов, ужинов у
нас не было в то суровое, военное время. Я интуитивно чувство-
вал, что перешел некую невидимую грань армии мирного времени.



Ч А С Т Ь III
НА ФРОНТЕ


Проводы на фронт

Восьмого сентября 1944 года на поляне возле станции
Ужать построены младшие сержанты, выпускники учебных ба-
тальонов 36-го учебного стрелкового полка для отправки на
фронт. Был теплый солнечный день. Вокруг зеленые сосновые ле-
са. Солнечные лучи золотыми нитями тянулись через кроны за-
думчивых сосен. В бездонном, голубом небе ни облачка. В легком
дыхании ветерка в воздухе медленно плыли паутинки. Природа
олицетворяла мирную, безмятежную жизнь. Может быть, она да-
рила нам последний день удивительной мирной жизни, а может, и
она нас провожала на правое кровавое дело.


По традиции командир полка обходит шеренги сержантов и
спрашивает, есть ли жалобы. За ним шел офицер с записной книж-
кой, старшина и комроты, с тем чтобы бегом реагировать на жало-
бу. Для фронта нас одели во все новое. Горе старшине, если кто
пожаловался, что выдали не тот размер одежды или не весь сухой
паек получил уезжающий на фронт сержант. Снабженцы находи-
лись недалеко от сарая с запасом обмундирования на всякий слу-
чай. В нашей роте жалоб не было. Комполка произносит краткую
волнительную речь, ведь он практически отправляет на фронт сво-
их сыновей.


Я смотрел на все происходящее, слушал, а мысли мои были
в будущей фронтовой жизни. Мне в голову не приходила мысль,
как уклониться от фронтовой судьбы. Я думал, что ждет меня, как
все заданное мне судьбой, достойно исполнить и, конечно, остать-
ся в живых.


Команда «По вагонам!». Духовой оркестр грянул марш
«Прощание славянки». Ни одной женщины, девушки и вообще
мирного населения на проводах не было. Ведь мы, курсанты, не
мыслили о свиданиях во время учебы с девушками села Воскре-
сенск: у нас не было ни сил, ни времени для какого-то общения.
На станции стоял товарный эшелон, оборудованный для
перевозки военных. На фронт из учебных батальонов, запасных
полков отправляли без оружия, которое давали по прибытии в
конкретную часть. Эшелон медленно тронулся, паровоз ФД дал
прощальный гудок и умчался на запад.


На полустанках, станциях нашему эшелону давали зеленый
свет. Во второй половине второго дня на три часа была остановка
в моем родном Смоленске. Станция находилась в нижней части
города. В верхней части Смоленска блистал куполами собор, уце-
левший во время боев и бомбежек 1941–1943 годов. Мне очень
хотелось повидать родных, но время стоянки этого не позволяло.
Перед заходом солнца эшелон, дав прощальный гудок, медленно
двинулся на запад. Я долго смотрел на сверкающие купола собора
в лучах заходящего солнца и мысленно прощался со своей малень-
кой Родиной. Наш главный Смоленский собор словно благослов-
лял нас, смоленских пареньков, на ратные дела.


Мощный паровоз ФД мчал нас на запад. Перед ним зеленые
светофоры на станциях словно торопили наш эшелон. Минули Бо-
рисов, Минск, Брест, и ночной порой наш ФД остановил свой бег
на полустанке. Медленно, словно крадучись, без традиционного
гудка в ночи застыл среди таинственного леса.


Негромкие команды «Строиться!» и мы покидаем эшелон.
В ночной тиши колонны последовали в глубь леса. Через полчаса
марш закончен и нам был указан участок нашего пребывания под
развесистыми кронами сосен. Стояла удивительно теплая, осенняя
погода. Я ощупью нашел мягкое место, которое, как оказалось
днем, было покрыто густым мхом. Расстелил плащ-палатку, на-
крылся шинелью и уснул младенческим сном.


Пригрело солнце, проснулся не по команде «Подъем», как
бывало, позавтракал сухим пайком, запивая холодной водой. При-
смотрелся к окружению: оказалось в лесу много военных, таких же
без оружия, как мы. Я понял, что здесь сосредоточено пополнение
для фронтовых частей. Костры здесь было запрещено жечь. Пита-
ние обеспечивалось походными кухнями. Фронтовая норма преду-
сматривала восемьсот грамм хлеба в день солдату и хороший при-
варок (суп, каша). Это было вполне достаточно для нормальной
жизни. Однако свежий воздух и юный возраст требовали увели-
чить этот рацион. Для меня кончилось мучительное желание уто-
мить постоянный голод. Пока в лесу тепло, дождей нет, питание в
норме, после учбата всё казалось мне вполне благоприятным.


Лес, в котором мы ждали распределения по фронтовым
частям, находился на окраине Беловежской Пущи. Иногда на тер-
риторию расположения пополнения забегали дикие животные.
Солдаты практически были под каждым деревом на обширной
территории, но без оружия. Увидев зайца или косулю, солдаты
поднимались и пытались поймать их руками. Животные метались
из стороны в сторону, выбивались из сил и кто-то удачливый хва-
тал их.


Часто ночью нас посылали на разгрузку эшелонов с воору-
жением, продуктами на местном полустанке. Мне не однажды вы-
падала очередь отправляться на разгрузку. Это были кошмарно
трудные ночи. Эшелон прибывал с орудиями 45- и 76-
миллиметровыми калибрами с боеприпасами. Без отдыха спускали
с платформ пушки, казалось, нет сил, а конца не видно. Близок
рассвет, надо закончить разгрузку затемно, военпред с пистолетом
наголо кричит, грозит нам, мы стараемся изо всех сил, наконец,
заканчиваем разгрузку.


Иногда разгрузка эшелона радовала нас. Это были эшелоны
с продуктами, в частности с американской тушенкой. Во время
разгрузки мы умышленно разбивали ящик, бросая его с большой
высоты, а затем вскрывали большую банку душистой еды.


Лес, в котором мы ожидали распределения по фронтовым
частям, располагался на территории Польши. Нам было приказано
по возможности беречь окружающую фауну.


Отработка прорыва

Десятого октября 1944 года нас, выпускников учбата, на-
правили в состав 2-й ударной армии. С Борейко Костей и Сашей
Смирновым мы попали в 86-ю стрелковую дивизию 284-го стрел-
кового полка второго батальона. Был дождливый день. Командир
второй роты лейтенант Титов быстро сделал назначение: Борейко
и Смирнова он назначил командирами стрелковых отделений, а
меня как более рослого первым номером ручного пулемета систе-
мы Дегтярева. Нам сразу выдали штатное оружие: мне пулемет, а
моим друзьям – автоматы ППШ.


Мой пулемет за номером 975 был еще в заводской смазке. Я
прекрасно владел пулеметом. Расстелил плащ-палатку под сосной,
очистил пулемет от смазки, разобрал, легко смазал оружейной
смазкой части пулемета, собрал, проверил работу затвора и поста-
вил во взводную оружейную пирамиду.


Полк располагался в сосновом лесу в районе Острув–
Мазавецкий, примерно в восьмидесяти километрах от передовой
линии. В лесу были оборудованы землянки на тридцать три чело-
века, на взвод. Землянка обычно строится за два–три дня. Для этой
цели прорывается канава – проход глубиной примерно полметра.
По обеим сторонам прохода расчищают спальные места. Вдоль
прохода устанавливают два толстых столба, на которые кладется
толстая несущая балка. На эту балку концами помещают нетол-
стые стволы деревьев. Второй конец этих стволов лежит на земле.
В результате получается наклонная крыша, которая покрывается
дерном. В землянке печка-буржуйка. Земляные нары устланы вет-
ками хвои. В головах нар сделаны полки для хранения противога-
зов, вещмешков, гранат. Солдаты и сержанты спят вповалку на
этих нарах, сняв только шинель и ботинки. Вечером освещение от
фитилей, помещенных в плошки с жиром.


Наш второй взвод входил в состав 2-й роты. Командир ро-
ты лейтенант Титов родом из Ростова-на-Дону был среднего роста,
атлетического телосложения, быстрый в движениях. Начало войны
его застало на границе в должности комотделения. Отступал, был
ранен. Окончил офицерские курсы, получил звание лейтенанта. Он
был опытный командир роты.


Взвод состоял из трех стрелковых отделений и пулеметного
расчета, на вооружении которого был станковый пулемет «Мак-
сим».


Командир взвода – младший лейтенант Кирпичёв Анатолий
родом из Смоленской области Краснинского района, среднего рос-
та, серые глаза, русые волосы, лицо с красноватым оттенком, вы-
сокий голос, подвижен, с хитроватой улыбкой.


В каждом отделении ручной пулемет Дегтярева. В первом
отделении первым номером был Алексей родом из Архангельска,
бывший моряк высокого роста, богатырь круглолицый, русый, го-
лубые глаза, добрый, душа коллектива. Ему было за тридцать лет.
В гражданке был на брони до 1944 года, затем призвали в армию.
Во втором отделении первым номером пулеметного расчета
назначили меня.


В третьем отделении пулеметчиком был Яшка из Якутии,
низкого роста, коренастый, широкое, узкоглазое лицо. Ему было
больше тридцати лет, но на лице ни волоска. Он их периодически
по ночам выщипывал. По-русски говорил с акцентом, всегда дело-
витый, спокойный, легко переносил тяготы военной жизни. Я с
ним сдружился. Вспоминая об охоте в тайге, он посвящал меня в
тонкости повадок зверей.


Каждой стрелковой роте по штату на фронте положен санин-
структор. В нашей роте санинструктором была девятнадцатилетняя
ленинградка Валентина, о которой лучше говорить стихами.

Среди сурового уклада
Солдатской жизни фронтовой
Дан, как великая награда,
Нам образ женщины святой.
Санинструктора девчонки-ленинградки
Светлой, как зори на Неве.
В заломанной озорно шапке,
С загадочной улыбкой на лице.
С синими озерными глазами,
В белом золоте ресниц,
С чуточку капризными губами,
Со статною походкою цариц.
Без складочки солдатская шинель.
Кирзовые со скрипом сапоги,
Подчеркивал талию ремень
Богини с берегов Невы.


Первым номером в пулеметном расчете «Максима» был
Волгарь. Так его звали, видимо, за то, что был он родом из Горь-
ковской области одного приволжского села. Он был выше средне-
го роста, с литыми формами тела труженика-крестьянина, круп-
ное, словно высеченное лицо, нос с горбинкой, небольшая лысина,
большие сильные руки, серые глаза под густыми бровями. Из всех
нас его выделял говор, умиротворенно звучавший.


Заместителем командира роты был старший лейтенант ро-
дом из Москвы, ниже среднего роста, худенький, остролицый, со
звонким голосом, быстрый в движениях. Под Москвой в 1941 году
входил в ополчение, был ранен. Он больше походил на граждан-
ского в шинели.


Помощник комвзвода – старший сержант Алиев родом из
Баку, высокий черноволосый азербайджанец, со стремлением кар-
тинно выделяться среди коллектива.


Старшиной и парторгом роты был Андрианов, по граждан-
ской профессии учитель. Это был сухощавый человек выше сред-
него роста, с узким морщинистым лицом, с небольшими горящими
глазами, с каким-то скрипучим голосом, не допускающим возра-
жений. Он был строг, но справедлив, часто проводил читку газет,
информировал о событиях. Мне казалось, что он знает что-то осо-
бенное и чтит советскую власть, как святыню.


На фронтах было затишье, после триумфальных успехов в
наступательных боях в 1944 году Красная Армия стояла у ворот
Германии, как тогда говорили у «фашистской берлоги». Мы гото-
вились к прорыву. Поэтому не теряли времени; отрабатывали де-
тали различных видов боев. Они состояли в прорыве условной
обороны, блокирования дотов, дзотов и стремительного преследо-
вания противника. Пулемет Дегтярева довольно тяжелый. В учеб-
ных штурмах я изнемогал, бегая с пулеметом по полям, оврагам,
но постепенно втягивался и никогда не жаловался, не ныл. Пуле-
мет свой держал в идеальной чистоте.


Начальник штаба батальона, старший лейтенант, крупный
полноватый мужчина с высоким лбом и широким открытым ли-
цом, лично собрал пулеметчиков на стрельбище и проводил при-
стрелку пулеметов. Это было обусловлено тем, что в бою для пе-
хоты это оружие первостепенной важности. Я как всегда стрелял
из пулемета хорошо, но также четко знал, что реальный бой – это
не стрельба на стрельбище. Многоопытный враг старается пой-
мать тебя на мушку и мгновенно поразить. Поэтому надо искать
способы опередить его, маскируясь, меняя место стрельбы. Обо
всех этих тонкостях нам напоминал начштаба.


Занятия по прорыву, штурму и последующему наступле-
нию усложнялись. Новым командующим 2-м Белорусским фрон-
том, в который входила 2-я ударная армия под руководством гене-
рала Федюнинского Ивана Ивановича, ставкой был назначен мар-
шал Рокоссовский Константин Константинович. Рокоссовский
уделял большое внимание конкретной подготовке войск к гене-
ральной наступательной операции. С этой целью обобщалась вся
информация о состоянии обороны противника, которую предстоя-
ло сокрушить. Определялись войсковые соединения, которым в
будущем будет поставлена задача прорыва конкретной линии обо-
роны врага. В районе соединений прорыва строилась оборони-
тельная полоса, подобная реальной обороне противника: в ней
учитывалось число траншей в глубине обороны, опорные укреп-
районы с дотами, дзотами и возможные контратаки противника.
Такая линия обороны была создана близ нашего 284-го стрелково-
го полка. Начались учения по прорыву этой линии противника.


После завтрака рота скрытно выдвигалась на переднюю ли-
нию обороны, которая была построена на опушке леса. Это были
отрытые траншеи с ячейками для ведения огня из пулеметов, ав-
томатов в полный профиль в соответствии с реальными фронто-
выми условиями. Скрытность диктуется необходимостью внезап-
ности атаки обороны противника. Для отработки слаженности
действий во взводах, в роте, отделениях каждый стрелок-солдат
скрытно занимал, согласно уставу пехоты, свое место в обороне и
сразу приступал к наблюдению за воображаемым противником и к
изучению подступов к обороне врага.


Комроты сообщает: сигнал к атаке – красная ракета. Заняли
траншею согласно процедуре учения. Я в занятой ячейке поставил
на огневой земляной стол свой пулемет и стал изучать рубеж ата-
ки. Взметнулась красная ракета, мы выпрыгиваем из траншеи и
бегом устремляемся к траншее противника, не добегая метров
тридцать, по команде «Гранатами огонь!» бросаем гранаты-
болванки и с криком «Ура!» добегаем до траншеи, где вместо сол-
дат противника щиты и мишени, поражаем условной стрельбой и
устремляемся вперед, преследуя врага. Дана вводная команда
«Окопаться!», залегаем, и малой саперной лопатой в один штык,
лежа, копаем окопчики. Опять красная ракета. Устремляемся впе-
ред ко второй линии траншеи противника, выбиваем из нее, и на-
чинается преследование врага в глубине его обороны около пяти
километров. К двум–трем часам дня завершается учебный прорыв.
Команда «Отбой!» и построение для разбора учения. Командиры
строго указывают комвзводам на ошибки действий их взводов,
приказывая немедленно провести тренировки к их устранению.


Ошибок было много, это обусловлено тем, что почти все солдаты
были призваны из только что освобожденных областей СССР.
Призывники прошли только ускоренный курс бойца. В нашей роте
пополнение было преимущественно из Молдавии: мужчины от
восемнадцати до пятидесяти лет. Известно, что молдаване не сла-
вились воинственностью, они были трудолюбивыми мирными жи-
телями. Поэтому при атаке и преследовании часто не было сла-
женности действий взвода, роты: наступающие цепи ломались, не
приходили одновременно на рубеж атаки. А, кроме того, некото-
рые солдаты вообще были непригодны для службы в пехоте. У нас
во взводе был солдат лет сорока, его, вероятно, мучила астма. Во
время преследования врага он задыхался, дышал, как рыба, выта-
щенная из воды. Мы помогали ему: несли его винтовку, каску,
противогаз. Командиры, конечно, знали об этом, но ничего сделать
не могли. В ту суровую пору требовалось большое пополнение и
отмечались случаи уклонения от армии.


Разбор учения окончен, подвозят походные кухни, обед.
Наступает умиротворяющий момент после изнурительных учений.
Для пулеметчиков нужен отдых вдвойне, ведь вес пулемета с дис-
ком по меньшей мере в два раза больше веса автомата или винтов-
ки, попробуй побегай с ним в каске, с противогазом и болванками
гранат пять–шесть километров. Кроме того, надо учитывать воз-
раст неокрепшего юнца.


Закончен обед в поле, дано время на перекур. Я не курил, за
меня кто-то из матерых солдат получал маршанскую махорку. Ко-
манда «Строиться!» и колонной, повзводно, отправляемся в распо-
ложение части. Идем по чуть заметной дороге, вьющейся по пес-
чаной почве, по редколесью. Устали. Поэтому лишь изредка ве-
дутся разговоры в строю, в основном на тему прошедших учений.
По прибытии в расположение роты приступаем к тщательной чи-
стке оружия, которое изрядно покрылось пылью, песком. Я, как
всегда, расстилаю плащ-палатку, разбираю свой дегтярь, тщатель-
но протираю ветошью все части, смазываю тонким слоем летней
смазки и ставлю пулемет в оружейную пирамиду, которая нахо-
дится рядом с землянкой.


В октябре быстро темнеет, а в дремучем лесу темень осо-
бенно густа. Остается немного времени для желанного ужина.
Кухня в метрах тридцати от землянки под огромной сосной. Троп-
ка на кухню пролегает между стволами сосен. Освещения нет. Иду
с котелком за ужином на кухню, натыкаясь на стволы деревьев. На
походной кухне горит фитилек в плошке с комбижиром, освещая
повару котел. Повар добродушно приглашает солдат за порцией
каши. Она всегда вкусная и добавку можно получить. Я ужинаю
здесь же под сосной, мою котелок и возвращаюсь в землянку.
Наступает самое волнительное время в нашей жизни. Труд-
ный день окончен, весь взвод в сборе, в течение двух–трех часов
можно отключиться от настоящего и близкого фронтового буду-
щег, предаться чувствам, переживаниям в воспоминаниях о ска-
зочной минувшей гражданской жизни, о мечтах необыкновенного
счастья после победы в войне над фашизмом. У каждого свои вос-
поминания и мечты: у юных восемнадцатилетних, у состоявшихся
зрелых тридцатилетних, у испытавших все тяготы и радости жизни
мудрых сорокалетних людей разных специальностей, националь-
ной необъятной Родины – СССР. Это был неповторимый, удиви-
тельный момент жизни каждого солдата, сержанта, когда судьба
на какое-то время собрала всех вместе и объединила общей неиз-
бежностью – пройти кровавое горнило с великим риском самой
жизнью во имя праведного дела своей Родины. Каждый знал, что
его ожидает: быть убитым или раненым по статистике 1:4, соот-
ветственно, другого не дано.


Жарко топится печка-буржуйка, поочередно сушат солдаты
у печки портянки. Возле печки мерцает фитилек в консервной
банке с жиром. В землянке тепло. После трудового тренировочно-
го дня солдаты расслабились и душой, и телом. Многоопытные и
авторитетные, не с точки зрения воинских званий и должностей, а
по своей внутренней человеческой сущности, повествуют о быв-
шей сказочной гражданской жизни, где их мирный дом, детишки,
жена. Особенно с глубоким чувством живописал свое волжское
село Волгарь. Я слушал и зримо представлял широкую, величавую
Волгу, мирный плеск волны и белые плывущие по ней корабли. О
больших реках я знал только по книгам. Конечно, Волгарь преда-
вался воспоминаниям о ласковой, доброй жене и озорниках-
детишках. Он жалел их, беспокоился, как там они без его настав-
лений, достойно ли себя ведут. В нем угадывались крестьянская
сущность и следование христианским нравственным основам. Его
баюкающий, окающий говор невольно завораживал нас. В полной
тишине в полутемной землянке мы слушали его и мыслями улета-
ли в свои деревеньки к родным полям, лесам и дорогим лицам.
Повествование как-то само собой переходило к песням.
Русские народные песни, фольклорные, забытые из далеких былых
войн и песни городского репертуара кем-нибудь запевались. Часто
пели «Ревела буря, дождь шумел…». Слова, мотив этой песни от-
ражали думы о будущей фронтовой судьбе каждого человека, по-
лулежащего на земляных нарах, устланных сосновыми ветками.


Хор замолкал, и Волгарь почему-то уверенно рассуждал о
жизни после войны. Он говорил, что жизнь изменится, колхозов не
будет. Все слушали, но никто не вступал в разговор. Конечно, не
потому что боялись, а всем, в том числе и мне, это казалось нере-
альным. Ведь в живых остаться до окончания войны никаких шан-
сов не было.


Когда наступала пауза, снайпер Мокринский высоким,
звонким голосом с надрывом пел тюремную песню:

Прощай, свобода дорогая,
За литру пропил я тебя
И здравствуй камера шестая,
И ты, с винтовкой часовой.


Слушая эту песню, я жалел, сопереживал Мокринскому, его
утрате, вероятно, по глупости своей когда-то гражданской свобо-
ды. Ему вторил густым басом Вологодский. Мокринскому было
около тридцати лет, высокий, сухощавый, с тонкими выразитель-
ными чертами лица, тонким, прямым носом. Он легко возбуждался
в обычных неурядицах, дружил с Вологодским.


Вологодский, участник боев под Москвой, был ранен. Он
был приземистым, среднего роста, походил на крепкого крестья-
нина, иронически воспринимающего жизнь. А к данной ситуации
и будущим боям относился, как к обыденной жизни. Спокойно
делал свое дело, рассказывал байки о былой рыбной ловле и о ко-
мических случаях.


Я слушал, в разговор не вступал, ведь мне нечего было рас-
сказывать, я только начинал взрослую жизнь.
Нам давали 50 граммов спирта и моршанскую махорку. Я
не мог пить спирт, не курил. Не знаю, как любители делили мою
порцию.


В это время периодически приходил парторг Андрианов,
проводил информацию о положении на фронтах и о жизни страны.
Перед штурмом Германии Илья Эренбург написал статью, опуб-
ликованною на целую страницу в газете «Правда». Парторг стара-
тельно читал нам ее. В ней Эренбург призывал отомстить фашист-
скому зверю. Меня и, я думаю, всех слушателей поразили слова о
мести за бесчинства и бандитизм на территории нашей Родины: не
стесняйся, если надо что-то тебе – бери; если у тебя сожгли дом, то
сожги и его дом; убей и его волчицу, которая породила волчат-
фашистов. Мы слушали молча, никто не проронил не слова. Сол-
даты, сержанты – мудрые люди. Они понимали, что это несерьез-
но, а больше похоже на пропаганду в данной обстановке. Я слушал
и удивлялся, как мог советский писатель говорить фашистским
языком, ведь он (Эренбург) Красную Армию, конкретно нас, ста-
вил в один ряд с бандитской армией Гитлера. Это до сих пор по-
ражает меня. Я и мои товарищи думали и действовали по-
христиански: разве виноваты простые немцы в бесчинствах нацис-
тов; разве они нападали на СССР; разве они будут стрелять в нас в
будущем; зачем же жечь, когда нацисты будут изгнаны. Так что
яростной злобы статья Эренбурга у нас не вызвала, а оставила в
душе осадок, что Эренбург просто принимает нас за дебилов. Ве-
роятно, эта статья была подарком нацистам, которую они перевели
на немецкий и запугали все население Германии приходом рус-
ских. Это согласуется с тем, что потом в наступлении по Восточ-
ной Европе мы ни в одном селении и городе не встретили практи-
чески ни одного немца: все ими было брошено, а селения пусты.


В свободное светлое время мы писали письма и радовались
получению вестей от родных. Я дружил с пулеметчиком Алексеем.
Он рассказывал о своей жене Полине, часто писал ей письма. Од-
нажды я сказал фразу, которая должна быть приятна любой жен-
щине. Алексей ухватился за нее и попросил придумать еще, а он
напишет это своей Полине. У меня девушки не было, и я писал
письма всем знакомым девчонкам в деревню. Мне приятно было
сочинять письма Алексею для его жены, ведь его это так радовало.
Вторая половина ноября, преддверие зимы. По ночам лег-
кий морозец, иногда падает снежок, но днем быстро тает. В один
из ноябрьских дней в полк приехала концертная бригада. Под от-
крытым небом, на лесной поляне была сооружена сцена. Мы, оде-
тые в шинели, в шапках на бревнах, пнях, смотрели, слушали ар-
тистов. Я смотрел на исполнителя песни, одетого в гражданскую
одежду, и он представлялся мне из другого сказочного мира, в ко-
тором мне, вероятно, не придется больше пожить. А его исполне-
ние песни со словами:

Не слышен, невесом
Слетает желтый лист…
А что положено кому
пусть каждый совершит… –


я воспринимал в буквальном смысле.


Это было нам как наказ перед грядущим боем. И как успо-
каивающие слова:

А коль придется в землю лечь
Так это только раз.


Я словно видел, чувствовал эту холодную, чужую землю и
мне ох как не хотелось ложиться в эту землю.


Была тихая погода, по небу медленно ползли густые облака,
неслышно падали крупные, пушистые снежинки на лицо и таяли,
смешиваясь с вдруг падающей слезинкой.


Мы молча расходились по землянкам после концерта с чув-
ством, словно побывали в отпуске перед выполнением священного
долга перед Родиной.


Многоопытный полководец маршал Рокоссовский понимал,
что потери пехоты в бою зависят не только от выучки солдата. В
неменьшей степени они определяются конкретным участием в ре-
альном бою, где проверяются не только выучка, но и психологиче-
ская стойкость солдата. Поэтому решено было проводить учения
по прорыву обороны с боевым применением всех видов оружия во
всех фазах боя. Это давало возможность получить «обстрелянные»
войсковые части. Рокоссовский говорил: «В боевых учениях по-
гибнет один, а на поле с врагом спасется тысяча».


Накануне боя каждый солдат, сержант получили комплект
боеприпасов, сухой паек. Я получил 98 патронов для двух дисков
ручного пулемета, две наступательные гранаты РГ-42. Снаряжение
у каждого солдата фронтовое: каска, противогаз, малая лопатка,
индивидуальный перевязочный пакет в вещмешке.


Утром еще не совсем разгорелся день, построение колонной
возле землянок и выдвижение на «передний край». Для каждого
солдата и командира, согласно уставам пехоты, место в обороне
определено. Скрытно занимаем траншею, изготавливаемся к бою.
Я ставлю свой пулемет на специальную огневую позицию, мой
второй номер (подносчик патронов) рядом со мной, изучаю под-
ступы к траншее «противника». Воздух разрезают снаряды, мины,
летящие через нашу траншею. Траншея «противника» в фонтанах
разрывов. Это настоящая артподготовка. Все, как на боевом фрон-
те с той разницей, что «противник» не отвечает таким же образом.
Вероятность ошибки при артиллерийской и минометной стрельбе
всегда существует: прицел сбился, заряд оказался неполным или
снаряд дефектный. В таких случаях снаряд и мина летят не туда,
куда целятся, иногда попадает по своим траншеям. А в этих тран-
шеях свои живые люди. Так было в первый день учения. Мина при
артподготовке попала в пулеметный расчет. Все пулеметчики бы-
ли убиты. А ведь они два месяца назад героически с боями осво-
бождали город Тарту в Эстонии. В реальном бою, когда противник
также стреляет, такой урон обычно относят за счет врага, а здесь
стреляют только свои.


Конец артподготовки, наступает наш черед. Команда «По
противнику ОГОНЬ!». Все находящиеся в траншее из своего лич-
ного оружия открывают стрельбу, чтобы на момент ослепить про-
тивника. Я короткими очередями из пулемета ударил по мишеням
в траншее противника. Затем красная ракета – сигнал атаки, мы
выпрыгиваем из траншеи и на ходу ведем боевую стрельбу. Из
пулемета, висевшего на шее, я бью длинными очередями. При
этом меня разворачивает вправо. Это результат прохождения пули
по нарезному стволу пулемета.


Атакующая цепь ломается, кто-то убегает вперед, а кто-то
сзади ведет огонь боевыми и передних подстреливают: ранят или
убивают. За цепью идут санинструкторы и на носилках уносят ра-
неных. Команда «Гранаты к бою!». Быстро беру гранату, вытаски-
ваю чеку (предохранитель) и по команде «Огонь!» бросаю в тран-
шею «противника». Гремит взрыв в траншее на нескольких сотнях
метров от гранат, брошенных ротой. Крик «ура!», подбегаем к
траншее и для верности в упор расстреливаем мишени, устремля-
ясь вперед, преследуя отступающего противника. Некоторые сол-
даты, вытащив чеку из гранаты, боялись ее бросать и, зажав в руке
рычаг, бежали с ней, когда траншея была уже позади. Я увидел
солдата с гранатой в руке, подбегаю к нему, беру у него гранату,
чтобы не сработал рычаг-боек, и бросаю ее в свободное от людей
место. Но не всегда удавалось увидеть таких солдат. Тогда они
бросали куда попало.


Результат первой учебной тренировки по прорыву обороны
с боевой стрельбой, девять раненых и убитых в батальоне. Тяжело,
жалко, но что поделаешь – суровый закон войны.


Не знаю, на каком основании командир роты назначил меня
командиром второго отделения. Назначение было перед строем
солдат. Я морально не был готов командовать солдатами, некото-
рые мне годились в отцы. Так, например, Кравчук, солдат еще
Первой мировой войны. Поэтому, стоя возле комроты перед стро-
ем, начал невнятно отказываться. Но комроты, повысив голос,
скомандовал: «Отставить разговоры!». Оставшись с солдатами от-
деления, я попросил их учесть мою неопытность, не подводить
меня в выполнении заданий и быть подтянутыми, молодцеватыми,
когда появляется высокое командование и производятся смотры.
Со своей стороны я обещал не осложнять им жизнь многими бес-
полезными для боевой готовности формальностями. Солдаты,
умудренные опытом гражданской трудовой жизни, меня, конечно,
понимали. По уровню военной подготовки я был намного выше,
чем мои солдаты. Они это знали, ценили, так как я с ними трени-
ровался в учебных боях пулеметчиком.


Моим заместителем был солдат Фурман, которому я пере-
дал свой ручной пулемет. Ему было около двадцати пяти лет, в
армию призвали из освобожденного советскими войсками концла-
геря. По внешности он походил на украинца, что его спасло от не-
мецкого расстрела. Плотное сильное тело, довольно широкое ли-
цо, черные глаза, быстрота движений выделяли его из остальных
солдат. Он легко бегал на учебных штурмах с пулеметом, хорошо
стрелял. Я считал его надежным помощником и бойцом. В роте
был худенький паренек – еврей, тоже освобожденный из концла-
геря. Его фашисты не успели расстрелять. Одна пуля фашиста
прошла через щеку, оставив метку. Фурман помогал своему физи-
чески более слабому собрату.


Вторым номером подносчиком патронов у Фурмана был
Уреки-большой, молдаванин лет тридцати, высокий, сильный кре-
стьянин. Его выделяло смуглое лицо со шрамом во всю щеку, чер-
ные серьезные глаза. Он был выносливым солдатом, без жалоб
выносил тяготы жизни, помогал своим младшим землякам. В род-
ной Молдавии выращивал виноград, тосковал по гражданке.


За ним шагал Уреки-маленький, мальчишка восемнадцати
лет с изящным лицом девушки, с белозубой обезоруживающей
улыбкой. Он еще далеко не сформировался в крепкого парня, ему
было тяжело на изнурительных учениях, хотя его личное оружие –
автомат ППШ – не такой уж тяжелый. Большой Уреки заботился о
нем.


За маленьким Уреки шагал солдат Соколов из Центральной
России. Ему было лет двадцать, среднего роста, гармонично сло-
женный, красивое приятное лицо, живые умные глаза, чистая при-
ятная речь, хорошего воспитания, быстро соображающий, отлично
стрелял из своего автомата. Командиры любили его и на учениях
он обычно был связным у комроты.


За Соколовым шагал Маковей из Молдавии, восемнадцати
лет, бледнолицый озорной паренек, со звонким чистым голосом.
Он еще, казалось мне, не совсем осознал, что его и всех нас ожи-
дает и словно доигрывал свои отроческие игры. Он любил посме-
яться по поводу и без повода, пострелять из своего автомата. Пе-
реносить тяготы военных учений ему давалось нелегко. Но к мо-
ему удовлетворению он не жаловался, не ныл.


За Маковеем шагал солдат Рубцов родом из Сибири, лет
сорока, низкого роста, с обычным крестьянским лицом, шустрый,
мастер на все руки, охотник, необыкновенно четко ориентирую-
щийся в любых ситуациях и принимающий мгновенные решения.
На стрельбах из автомата, винтовки и пулемета он будто видел,
где летят пули. Любые хозяйственные задания, которые я получал
от командиров с его помощью, мое отделение выполняло. Хотя
при получении этого задания я считал его невыполнимым. Напри-
мер, комроты приказывает изготовить мишени для завтрашних
занятий. Возражения с моей стороны не принимает. А ведь мы в
лесу, где нет ни гвоздей, ни фанеры, ни досок, а из инструментов
лишь пила и топор. Прихожу в отделение и сообщаю задание.
Солдаты его спокойно выслушивают, воспринимают и через два–
три часа мишени готовы. И так во всех случаях. У комроты сло-
жилось мнение, что комотделения, младший сержант Зайцев – хо-
роший командир, а я-то знал, что это заслуги моих солдат.


За Рубцовым шел солдат Тихонов, лет сорока, из Средней
России, бухгалтер в мирной жизни, слабый здоровьем – его мучи-
ла отдышка, среднего роста, худой, какой-то совестливый, ему бы-
ло неловко, что мы оказывали ему посильную помощь в повсе-
дневной военной жизни. За Тихоновым шел Кравчук из Молдавии,
он солдатом воевал в Первую мировую войну, его литая крестьян-
ская фигура мало походила на бравого солдата. Он был среднего
роста, русые волосы с проседью, открытое, с крупными чертами
лицо, предупредителен в общении с окружающими. Всегда помо-
гал молодым. Хорошо справлялся с тяготами солдатской жизни.
Его личным оружием была винтовка, как и в Первую мировую
войну. И, наконец, ефрейтор, студент. Он окончил два курса ин-
ститута, был грамотным человеком, хорошо стрелял, проводил все
время в основном в кругу офицеров, а на занятиях был связным
между ротами.


Командиром полка был молодой майор. В декабре под кро-
нами столетних сосен он встретился с комотделениями полка, рас-
сказал нам о своем пути со дня начала войны. При отступлении их
воинская часть попала в окружение. Положение было безвыход-
ное. Он предложил план прорыва кольца, который после тщатель-
ного обдумывания был принят. Солдаты, офицеры построились
плотной двойной шеренгой. Вторая шеренга поместила на плечах
первой шеренги пулеметы и, резко открыв сплошной огонь из всех
видов оружия, двинулась на прорыв. Со сравнительно небольшими
потерями группа войск вышла из окружения. Я с большим любо-
пытством и уважением смотрел и слушал молодого, сильного че-
ловека, спокойно и уверенно повествующего о трагических днях
1941 года. Он внушал нам, что успех воинской части зависит от
тесной психологической связи бойцов и командиров и рекомендо-
вал нам знать фамилии своих подчиненных и их биографии.


Встреча с комполка вселила мне внутренне чувство, что,
даже если придется пасть в бою, полк все равно одержит победу.
Возле безымянного ручья сооружена русская баня. После
многодневных учений нам представлялась возможность насла-
диться парилкой, очистить, омыть себя перед фронтовой страдой.
Кто знает, может, эта баня для многих из нас будет последней. По-
взводно, строем направились в долгожданную приземистую, полу-
землянку-баню. Главное не ее внешний вид, а ее горячая каменка
(камни) и полки, где можно пропарить все части тела.


Декабрь, листья давно опали. Веники для парилки изгото-
вили из сосновых веток. В жарком пару они источают приятный
запах смолы. Баня просторная, вода горячая, холодной вдоволь.
Вначале м;ю голову, как всегда в армии, хозяйственным мылом.
Затем, пропарив сосновый веник, забираюсь на верхнюю полку и с
удовольствием, не спеша, хлестаю себя по всему телу. Теперь
можно отдохнуть и внизу намылить тело и омыть теплой водой.
Потом еще раза два забраться на полку, попариться. Матерые сол-
даты неистово хлестали себя на верхней полке в таком жарком па-
ру, что я немедленно спрыгивал вниз, у меня дух захватывало, пар
буквально обжигал кожу. Нам давали два часа на помывку в бане.


Забывались учебные тяготы, предстоящие задачи и чувствовался
отблеск гражданской жизни.


Шли из бани чистые с умиротворенным настроением, каза-
лось, заново родились. Нам выдали чистое белье по зимней форме:
обычные нательные рубашки и кальсоны; теплые рубашки и каль-
соны. Остальная одежда: гимнастерка, брюки, ватные штаны и те-
логрейки; шинель, плащпалатка; шапка, рукавицы. В такой одежде
зимние холода солдату не страшны.


Два месяца тренировки прорыва обороны позволили обу-
чить призывников из освобождения областей от оккупантов и на-
ладить взаимодействие между воинскими подразделениями. Тре-
нировки проводились в дневное время, а реальные бои ведутся и
ночной порой. Поэтому для подготовки батальона на случай дей-
ствий в ночное время проводились ночные учения в поле и в лес-
ной местности. Мои солдаты после неоднократных учений уже не
боялись бросать гранаты и без суеты следили за соседями, чтобы
не поразить их при стрельбе.


Как всегда в полной боевой готовности, рота с наступлени-
ем темноты выступает для тренировки в лесистой местности. Ата-
ка начинается по сигналу «красная ракета». Взвод, развернувшись
в цепь, открывает ослепляющий огонь из всех имеющихся у него
видов оружия. Чтобы не подстрелить соседей, надо по звукам и
вспышкам выстрелов определять их местоположение. Поскольку
дано указание «патронов не жалеть», новички палили вовсю. По
мере приближения к условному противнику дана команда «Грана-
ты к бою!». Я достаю из сумки на поясе гранату и по команде
«Гранатами огонь!» бросаю. Через четыре секунды гремит взрыв
тридцати гранат на какой-то поляне мелколесья. Было даже весе-
ло, шумно, никто не был ни ранен, ни убит. После учения я пора-
жаюсь, как все обошлось без происшествий. Ведь в ночи не видно,
иногда граната попадает в дерево, отскакивает и может поразить
бегущего вперед солдата.


В теплых землянках под столетними соснами в Беловеж-
ской пуще совсем обжились, втянулись в повседневные учения.
Мне казалось, что так можно вполне жить. Но чувствовалось, что
близится фронтовая нива, среди офицеров ходили слухи, что пере-
ход немцев в наступление на Западном фронте ускорит движение
и наших фронтов.


Командир батальона капитан Сидоров Василий женился в
канун Нового года на санинструкторе батальона. Ходили слухи,
что она – единственная девушка во всем батальоне. Комбат при-
гласил на свадьбу всех офицеров, но комвзвода младший лейте-
нант Кирпичёв должен был дежурить на дивизионном узле связи.
Не знаю, кем было решено вместо него направить на это дежурст-
во меня. Сижу на узле связи тридцать первого декабря 1944 года,
на столах стоят телефоны. Думаю, вряд ли кто-то позвонит. Утром
мы отправились в свою часть. По дороге он сообщил мне, что се-
годня в ночь мы выступаем на фронт, а днем необходимо подгото-
виться к походу.


Марш на передовую

Днем первого января 1945 года мы получили полный бое-
комплект, сухой паек, проверили еще раз подгонку снаряжения и с
наступлением темноты выступили на марш. Все знали, что идем на
передовую, которая была километрах в восьмидесяти. Но на какой
участок передовой идем, этого не знал никто.


Все офицеры, от комбата до комвзвода, в пешем строю со-
гласно уставу пехоты. Впереди комбат с автоматчиками, затем
стрелковые роты во главе с комротами. Наш второй взвод во главе
с младшим лейтенантом Кирпичевым шагал за первым взводом
роты. Взвод замыкал – помкомвзвода старший сержант Алиев –
бакинец. Комотделений во главе своих отделений, за нами – наши
солдаты, согласно своему месту в строю.


Была тихая морозная погода. В лунном свете искрился пу-
шистый снег. Дорога проходила по сосновому заснеженному лесу.
Черная маршевая колона батальона двигалась к своей неумолимой
судьбе. Под ногами сотен солдатских ботинок скрипел морозный
снег. Через каждый час, как положено по уставу, привал на десять
минут.


Все труднее шагать с полной выкладкой солдата: оружие,
патроны, гранаты (по две ручных Ф-1 и РГ-42 и одна противотан-
ковая) каска, противогаз и зимнее обмундирование. А конец мар-
ша неизвестен. После привала все трудней вставать в колонну.
При движении колоны на ходу ведется перекличка. Я иду и выкли-
киваю: Фурман! – Я; Уреки-большой! – Я; Уреки-маленький! – Я;
Соколов! – Я; Маковей! – Я; Миронов! – Я; Кравчук! – Я; Рубцов! –
Я. На ходу по колонне докладываю комвзвода: «Во втором отде-
лении – все!» Комвзвода докладывает комроты и так до комбата.


Во второй половине ночи первый маршевый переход за-
кончен. Устали ноги, почти уже не двигаются, от пота белье при-
липает к телу. На морозе быстро начинаешь замерзать. Мои солда-
ты распластались на мерцающем снегу. Смотрю вокруг, надеясь
увидеть какие-нибудь строения для ночлега, но ничего, только
бесконечный темный лес. Комвзвода вызывает комотделений и
указывает места отделений для ночлега. Мое второе отделение вон
под той сосной. Я непроизвольно произнес: «Как? Прямо на сне-
гу?» Он только сурово глянул на меня. Я посмотрел на огромную
сосну с косматой, заснеженной кроной. В лунной морозной тиши-
не она мерцала разноцветными искрами. Вокруг свежий, по колено
снег. А бесконечный молчаливый лес стоял в полусне и ему не
было никакого дела до нас, стынувших на морозе, до нашей ду-
рацкой войны. Я подошел к отделению и передал указание ком-
взвода. К моему удивлению, они это восприняли как должное. Бы-
стро наломали сосновых веток, толстым слоем уложили на пуши-
стый снег, застелили плащ-палатками. Положили вместо подушек
вещмешки и, конечно, в шинелях, шапках улеглись, тесно при-
жавшись друг к другу и накрывшись плащ-палаткой. Оружие, про-
тивогазы, каски повесили на сучья.


Я подумал, что нам все-таки повезло, мы отдыхаем после
марша, а солдаты соседней роты с пулеметами на опушках несут
охрану батальона, а другие на кухне готовят пищу.
Вопреки моей боязни замерзнуть в снегу, спать было тепло
и уютно. Только мерзли бока у тех, кто спал на краю отделения,
поэтому мы поочередно менялись местами.


После утомительного ночного марша нам дали хорошо вы-
спаться. Подъем скомандовали в середине дня. Собрали плащ-
палатки, некоторые умылись снегом. Костры жечь ни днем, ни но-
чью не разрешалось. Противник не должен знать о передвижении
наших войск.


На лошадях привезли кухню. Нас накормили сразу завтра-
ком и обедом. После плотного приема пищи расслабились, болели
ноги, спина после первого ночного марша. Я не представлял себе,
как с наступлением темноты продолжать дальше марш. Мои сол-
даты были молчаливыми, с осунувшимися лицами, устало пере-
двигались на стоянке. Ясно было: всех ждет переход.


Сгустились сумерки. Батальон колоннами поротно высту-
пил на марш. Усталость от прошлого марша прочно сидит в мыш-
цах ног, спины, в суставах всего тела. Казалось, просто ходить
трудно, а совершать ночной многокилометровый марш вообще
невозможно. Но, вероятно, человек не знает своих возможностей.
В начале марша болью отзывались мышцы, но постепенно
боль проходила и незаметно мы втягивались в размеренное дви-
жение. Однако через пять часов марша наваливается свинцовая
усталость, нижнее белье липнет к телу, ох, как не хочется подни-
маться, становиться в колонну и продолжать путь. Я как комотде-
ления должен сам стойко переносить тяготы марша и следить, по-
могать своим солдатам.


После шестого привала по команде «Строиться в колонны!»
я не обнаружил в строю Уреки-маленького. Он не мог встать, ле-
жал на снегу. Я подошел, приказал: «Солдат Уреки! Строиться!».
Он что-то бессвязное бормотал. Я понял, он говорит мне, что нет
сил, не может дальше идти. Я уговаривал, просил, старался помочь
ему встать, но все было напрасно. Я доложил комвзвода младшему
лейтенанту Кирпичеву. Он решительным голосом сказал: «Сейчас
он у меня пойдет». Подходит к Уреки, вытаскивает пистолет и,
махая пистолетом перед лицом Уреки, жестким голосом приказы-
вает: «Встать немедленно в строй, не можешь идти, ползи за ко-
лонной». К моему удивлению, Уреки-маленький встал в строй и
взвод продолжил марш.


В армии солдата, сержанта, офицера никогда не бросают.
Это неписанный и писанный закон. Если совсем силы иссякли,
конечно, понесут, солдата. Но часто бывает такое, когда надо пре-
одолеть мертвую точку самому или с помощью товарищей. С Уре-
ки-маленьким был именно такой случай. Ведь никакого транспор-
та не было, все люди взвода на пределе сил. Я понял, что командир
должен понимать психологию солдата и находить в каждом случае
метод эффективных действий.


Закончен второй переход. Опять ночлег под открытым зим-
нем небом в пушистом снегу. На этот раз нам повезло. На опушке
мы обнаружили копны соломы. Быстро растянули эту солому и
поверх сосновых веток ее настелили и даже часть ее оставили,
чтобы положить поверх плащ-палаток, которыми накрывались.
Сон на мягком снегу в тепле от тел спящих бок о бок товарищей.
После изнурительного длинного марша – просто благодать. Ко-
нечно, все так устали, что впору ложиться где угодно и засыпать
замерзая. Но здесь надо сказать благодарственное слово военным
частям, которые позаботились о зимнем обмундировании солдата:
кроме гимнастерки были теплое белье, ватные брюки, телогрейка,
шинель, плащ-палатка, просторные ботинки с фланелевыми пор-
тянками.


Поскольку днем было запрещено совершать марши, коман-
диры дали возможность отоспаться. Подъем был во второй поло-
вине дня. Опять приведение себя в порядок, проверка снаряжения,
завтрак–обед и подготовка к маршу.


Мы чувствовали, что уже втягиваемся в длинные, однооб-
разные ночные марши. Необходимое снаряжение (оружие, патро-
ны, гранаты, противогазы, каски) уже не казалось таким свинцово-
тяжелым, как в первом марше. Я думал, как легко было ходить,
бегать на гражданке легко одетым, без тяжелой солдатской вы-
кладки. Но что делать, ведь мы боевой ударный батальон, готовый
через несколько секунд вступить в бой. А для этого необходим
весь перечисленный арсенал снаряжения солдата. Так, я иду с ав-
томатом с диском патронов. При нападении мне нужно лишь снять
автомат с предохранителя, взвести затвор и открыть огонь, а если
потребуется – гранату, вытащить чеку и поразить врага.


Вновь с наступлением сумерек батальон поротно выступил
на марш. Во второй половине ночи явственно слышались глухие
звуки артиллерийской стрельбы. В колонне солдаты притихли,
строже стали лица, тяготы марша показались цветочками по срав-
нению с тем, что каждого ожидает не сегодня–завтра.
Во второй половине ночи марш закончен. Передовая совсем
рядом. Это ясно не только по звукам артиллерийской стрельбы, но
временами и по пулеметным очередям. Приказано выкопать каж-
дому окоп на случай артобстрела. Я выкопал окоп – щель в пол-
роста глубиной, застелил дно сосновыми ветками. Над окопом на-
висали густые кроны столетних сосен. Установилась тихая мороз-
ная погода. Небо было звездное, чистое. Пушистый снег мерцал в
лунном свете.


Ночлег по заведенному маршевому порядку под открытым,
зимним небом, уже привычно завершен. Днем все спокойно. Ко-
мандиры не тревожат нас какими-либо заданиями.


За время марша ни днем, ни ночью не пролетел, ни один
немецкий самолет. Мы знали, что фашистская вольница в воздухе
кончилась. Рыскать мессермиттам, как в первые годы войны, в по-
исках пехоты по полям и перелескам заказано нашими истребите-
лями. Это великое благо для нас, пехоты.


В обороне

Пятого января 1945 года вечером получен приказ о смене
войск на переднем крае. Во время войны пехотные войска дели-
лись на две категории: оборонительные и наступательные.
В период долговременной обороны на переднем крае нахо-
дились оборонительные войска. Они имели тяжелое вооружение,
непрерывно совершенствовали оборону и во второй половине вой-
ны никогда не отступали. Мне рассказывал один сержант о боях в
такой части. Девятнадцать раз немцы атаковали нашу оборону,
говорил он. У нас осталось в живых несколько человек, думал всё,
конец, добьют. Но, к моему удивлению, немцы прекратили атаки.
Я ему ответил: «Вероятно, у них также осталось несколько сол-
дат».


Для прорыва долговременной обороны противника привле-
кались ударные армии, которые были обучены ведению наступа-
тельных боев. Такой была 2-я ударная армия, в состав которой
входил наш 284-й стрелковый полк. Ударным армиям придавались
танковые и артиллерийские соединения.


Перед наступлением оборонительные войска скрытно ме-
нялись на ударные войска, чтобы обеспечить внезапность прорыва
обороны противника.


Лесными просеками вначале взводными колоннами рота
приближалась к переднему краю обороны. Все громче, отчетливее
слышалась перестрелка: отдельные орудийные выстрелы, пуле-
метная дробь и даже автоматные очереди. Просеки перешли в
траншеи, которые тянулись к передовой. Взвод цепочкой по отде-
лениям начал движение по траншее. Впереди комвзвода Кирпичев,
за ним первое отделение во главе с комотделения младшим сер-
жантом Борейко Костей, затем я со втором отделением и, наконец,
третье отделение Смирнова Саши.


Траншея передовой линии обороны тянулась по опушке
столетнего соснового леса на берегу притока Вислы реки Нарев.
Глубина траншеи была в рост человека, через каждые примерно
десять метров были ячейки для ведения огня, для пулеметов спе-
циальные земляные столики. Огневые ячейки были оборудованы
со знанием пехотной страды: ниши для патронов и даже сидения
для напарника. Ведь в ячейке обычно находились два человека.
Смена проходила следующим образом. Наш комвзвода ве-
дет своих солдат по траншее с офицером обороняющихся войск.
Солдат обороняющихся войск спрашивает пароль и затем следует
смена нашими солдатами. В каждой ячейке оставляют по два сол-
дата. Это обусловлено обороной в зимнюю длинную ночь. Вдвоем
легче бороться со сном и обезопаситься от вражеской разведки,
пытающейся достать «языка», то есть выкрасть солдата.


Почти закончена смена, а меня словно забыли, я в недоуме-
нии. Оказалось, что меня с двумя расчетами пулеметов оставили
для боевого охранения. Это самое опасное место в обороне. Оно
оборудуется скрытно от врага на нейтральной полосе, то есть на
местности между передовыми траншеями противника и нашими
траншеями. Задача боевого охранения – первыми обнаружить на-
ступление врага и первыми вступить в бой.


Поскольку перед передней траншеей сплошные минные
поля, на точку боевого охранения имеется секретный проход, ко-
торый знают только прямые командиры.


Помощник комвзвода провел нас пятерых по секретному
проходу в минном поле на точку боевого охранения и вернулся
обратно.


Огневая точка – боевое охранение – была оборудована на
небольшом холме. Она состояла из бункера в четыре – пять нака-
тов из бревен со слоями земли между накатами. От бункера отхо-
дила траншея с двумя боевыми ячейками для пулеметов. Мы по-
ставили ручные пулеметы по ячейкам, в ниши положили гранаты и
стали изучать впереди лежащую нейтралку, уходящую к траншеям
противника. Была тихая, лунная, морозная ночь. В лунном свете
поблескивали стволы и диски ручных пулеметов. Наша огневая
точка была между двумя неприятельскими враждующими тран-
шеями. Мы не имели права выдавать свое секретное нахождение.
Вступать в бой можно было только при атаке противника. А сей-
час мы были зрителями грандиозной панорамы ночной жизни обо-
ронительного фронта.


Ночная жизнь долговременной обороны состоит в дежур-
ной перестрелке, которая в основном сводится к напоминанию,
что противник всегда готов отразить атаку. Среди бесцельной
пальбы маскируется целевая пристрелка огневых точек противни-
ка. Иногда для подавления назойливой огневой точки противники
обрушивают мощный удар. Но здесь применяется хитрость, со-
стоящая в том, что стреляют по противнику с временных позиций,
чтобы сохранить в тайне основные огневые точки. Последние
вступают в действие в настоящем сражении.


Поскольку я командую боевым охранением, мне необходи-
мо все предусмотреть, досконально изучить подступы со стороны
противника к боевому охранению и к нашей оборонительной по-
лосе на расстоянии видимости обзора. В серебристом свете луны
на звездном небе всматриваюсь в каждую деталь небольшой лож-
бинки перед нашей траншеей. Тихо, лишь мерцает пушистый снег
в лунном свете. Я не сомневался в важности порученной мне зада-
чи и внутренне готов выполнить ее, не думая, какую цену надо
заплатить. Длинные январские ночи позволяют не спеша запечат-
леть все подробности пульса ночной обороны. Слышны звуки ле-
тающих наших самолетов – кукурузников (У-2) над немецкой обо-
роной. Звуки иногда вдруг затихают, а затем слышатся взрывы в
полосе немецких траншей. Немцы не стреляют по кукурузникам,
Они их не видят, а при стрельбе по ним немцы обнаружат свои
огневые точки, на которые летящие друг за другом кукурузники
сбросят ящик гранат. Рассказывали, что это женский авиаполк не
дает спокойно жить противнику.


Линии обороны, наша и немецкая, угадываются по вспыш-
кам стрельбы короткими очередями из автоматов и пулеметов и
одиночными из винтовок. Вероятно, противник также наблюдает
за вспышками при стрельбе и иногда в место вспышки бьет из ми-
номета или орудия.


Кажется, что все досконально изучили, теперь можно и рас-
слабится: троим вести наблюдение, а двоим заняться беседой.
Один пулеметный расчет у меня был из соседнего взвода. Я не был
близко знаком с пулеметчиком этого расчета. Это был сильный
парень девятнадцати лет из Сибири. У него было круглое, бледное
лицо и тихий умиротворяющий голос. Он рассказал мне, что перед
призывом в армию женился, с женой прожил три дня и ушел в ар-
мию. В одном из боев был ранен.


Приближается рассвет, наконец приходит помкомвзвода,
чтобы снять нас с дежурства в боевом охранении. Длинная фанта-
стическая ночь в обороне закончилась. Наступает день и жизнь в
обороне меняет свой ритм и действия.


От основной, первой оборонительной траншеи идет в тыл
метров на тридцать траншея в землянку в три наката на отделение.
В ней протекает жизнь солдат в дневное время. В землянке нары
для отдыха, конечно, без каких-либо постельных принадлежно-
стей. Солдат одет тепло, он может спать в снегу, а в землянке да
еще с печкой просто курорт. Конечно, если не прилетит тяжелый
снаряд противника и не прошьет эти самые три наката. Я как ком-
отделения отвечаю за все. Поэтому посылаю Кравчука за завтра-
ком на кухню. Он берет термос, винтовку и отправляется на ба-
тальонную кухню, куда ведет длинная траншея. В общем, оборона
состоит из траншей, уходящих в тыл до километра. Мы живем, как
кроты в своих норах, скрыты от глаз противника. Пока Кравчук
ходит за пищей, я осматриваю оружие солдат, которое днем ста-
вим в одну оружейную пирамиду.


Кравчук приносит в термосах суп, кашу, хлеб, махорку. Бы-
стро позавтракав, погружаемся в благодатный сон. Ведь в начале
ночи совершили небольшой марш, а остальную часть ночи, не
смыкая глаз, напряженно всматривались, вслушивались в сторону
врага. После всего этого самое желанное удобство для сна – это
упасть где-нибудь в теплом месте и сразу уснуть.


Во второй половине дня обед и ужин. Послав солдат за пи-
щей, пошел по траншее посмотреть в светлое время свою оборону
и оборону противника.


Глубина передовой траншеи с бруствером была выше чело-
веческого роста, тянулась вдоль реки Нарев. Я представил ее нача-
ло и конец. Начало было где-то на Белом море, а конец – на Чер-
ном. Такую гигантскую траншею выкопали солдаты-пехотинцы
под огнем противника, в основном, своими малыми саперскими
лопатками. Примерно через каждые десять метров оборудованы
боевые ячейки для ведения огня. Из ячейки открывался вид на
траншею противника. Я зашел в одну из ячеек и увидел, что в трех
метрах от траншеи торчали «головки» противопехотных мин. От
них тянулась проволока. Стоит потянуть эту проволоку и прогре-
мит взрыв. Это было минное поле, которое проходило вдоль
траншеи на всю ее длину. Кое-где виднелись свежие воронки от
разрывов снарядов. Они представлялись, как серые язвы на белом
снегу.


Вглядываясь в оборону противника на другом берегу реки,
четко видел ленту проволочных заграждений вдоль их передовых
траншей. Я знал, что у них также таится перед траншей минное
поле. Траншеи, конечно, у них глубокие, поэтому солдат нельзя
увидеть. Но, к моему удивлению, иногда был слышен лай собак. Я
подумал, что это сторожевые овчарки чуют русский дух и лают.
Днем в траншеях дежурят снайперы, а состав роты спит по-
сле ночного бдения в своих землянках. Мокринский со снайпер-
ской винтовкой выслеживает цели и стреляет. Он рассказывал, что
иногда удается поймать в оптический прицел фрица, стреляю, он
исчезает. У немцев также снайперы охотятся на нас. Поэтому не
надо маячить из огневых ячеек.


Возвращаюсь в землянку, обедаю–ужинаю и блаженно за-
сыпаю, ведь предстоит бессонная ночь.


С наступлением темноты весь состав роты, за исключением
снайперов, занимает оборону. Уже распределены участки обороны
для взводов, отделений и для каждого солдата его персональная
боевая ячейка.


Мне казалось, что в такой обороне можно долго сидеть, ес-
ли, конечно, не грянет вражеская артподготовка перед атакой. Од-
нако мы знали, что в любое время может быть получен приказ для
прорыва обороны врага. Успех в прорыве обороны в значительной
степени обеспечивался внезапностью атаки. Первым признаком
подготовки прорыва является смена войск в обороне. Враг будет
стремиться во чтобы то не стало взять «языка» из обороны. Чтобы
это не случилось, принимают хитроумные меры. Первой мерой
является «пароль». У нас он менялся через каждые сутки. Паролем
было число до десяти. Нужно было знать это число, а еще, самое
главное, как им пользоваться. Например, сегодня пароль – число
пять. Иду по траншее, окрик солдата, стоящего в ячейке: «Стой
три!» Мой ответ: «Два!» Проходи, так в сумме три и два дают
пять. Можно варьировать цифры вопроса и ответа, но сумма все-
гда должна быть пять. За неправильным ответом мгновенно следу-
ет автоматная очередь или граната.


Второе – солдатское изобретение, которое обеспечивало
охрану с тыла траншей, так впереди траншеи минные поля и взор
солдата направлен туда же. А разведка врага в поисках языка чаще
всего приходит с тыла. Солдаты на расстоянии десяти – двадцати
метров сзади траншей протянули проволоку, вдоль траншеи, на
которую повесили пустые жестяные банки из-под консервов, по-
ложив в них мелкие камешки. Стоит задеть проволоку, камешки
начинают греметь. За этим немедленно следует выстрел или гра-
ната, так как свои в тыл не ходят. Иногда лесной зверек затронет
эти проволоки.


И, наконец, важно было, чтобы враг не заметил какие-либо
изменения в повседневном ритме жизни обороны. Это значит, что
характер перестрелки должен быть как всегда, передвижение в
обороне не должно изменяться.


Конечно, надо полностью исключить сон солдата в боевой
ячейке. При длинной ночной вахте, в теплом обмундировании это
было всегда вероятно. Чтобы предотвратить сон солдата в тран-
шее, предусматривалось следующее. В боевой ячейке было по два
человека, командиры постоянно проходили по траншеям и следи-
ли за состоянием подчиненных и текущей обстановкой.


В эту ночь я с отделением в траншее. Солдаты, не нюхав-
шие пороха, новички, постепенно втягиваются в фронтовую
жизнь. Поэтому им давали наказ стрелять как можно больше в
сторону противника, патронов не жалеть. Молодым это нравилось,
и они палили всю ночь. Из автоматического оружия рекомендова-
лось в основном стрелять одиночными и изредка очередями. Иду
по траншее с автоматом на изготовке, готовый в первую же секун-
ду стрелять. Окрик: «Стой! Три!» Отвечаю: «Один». Пароль сего-
дня «четыре». Это мой заместитель пулеметчик Фурман. Прихожу
в его пулеметную ячейку. Он с Уреки-большим держит под на-
блюдением сектор вдоль небольшого оврага. Месяц назад я пере-
дал ему свой пулемет номер 975, с которым бегал полтора месяца.
Поговорили, пока противник, как обычно, вел дежурную пере-
стрелку. Я встал за пулемет и дал очередь по немецкой траншее.


Так, не смыкая глаз, протекает наша жизнь в обороне на
Нарев-реке. День короткий, не успеваешь выспаться, а ночи длин-
ные, морозные, с постоянной напряженной готовностью отразить
нападение атаки или разведки врага. Через неделю я глянул в ос-
колочек зеркала и увидел свое лицо, бледное, как лист белой бума-
ги. В те годы мне еще не надо было бриться.


Иногда днем писал короткие письма домой, делал из них
треугольник и отдавал писарю роты, статному, упитанному сер-
жанту, который был при комроты.


Периодически ходил в боевое охранение. Запомнилась одна
из ночей в охранении. Эта ночь была не столь лунная, как первая в
охранении. Чаще взвивались дугой осветительные ракеты. Внима-
тельно наблюдаем за нейтральной полосой и отмечаем в сознании
звуки летящих над головами мин и снарядов. В зависимости от
калибра они имеет свой особенный звук. Их целью является огне-
вая точка, которая засекается по вспышкам выстрелов. В траншеях
нашей обороны станковый пулемет дал подряд несколько длинных
очередей. Я подумал, что это стреляет, наверное, новичок. Ответ
противника был немедленный. Взвизгнул по-ишачьи шести-
ствольный миномет и через наши головы на передовую полетели
тяжелые мины. Земля задрожала, мы упали на дно траншеи, а за-
тем увидели, как горят заснеженные сосны на опушке леса на на-
шей передовой. Это немцы применили термитные мины. Думали,
беспокоились, что там с нашей ротой, поразил ли кого миномет.


К утру погода начала портиться, появились облака, усили-
вался ветер. Как обычно, пришел помкомвзвода и мы покинули
охранение. Помкомвзвода сообщил, что от обстрела немцев никто
не пострадал.


Ожидание неотвратимых смертельных боев является тяже-
лым испытанием нервной системы человека, его психологической
стойкости. Вполне естественно, разум и интуиция ищет выход из
этой ситуации. У некоторых не выдерживает нервная система, и
они принимают гибельное решение. На фронте таким решением
чаще всего является самострел…


В нашем полку один окопник – солдат пошел на этот шаг.
На фронте сразу за это следует осуждение военным трибуналом.
Для предотвращения подобных случаев по воинским частям при-
казом было объявлено о приговоре трибуналом к расстрелу, со-
вершившего самострел. У меня такие приказы не вызывали страха,
просто жаль было слабого солдата. На Руси мудрые предки учат:
«За чужую спину не прятаться». Если велит время защищать свое
родное, то грешно уклоняться от своего долга.


Успех в прорыве обороны зависит от полноты выявления
огневой системы противника. Для этой цели используют непре-
рывное наблюдение за передним краем противника, сведения, до-
бытые разведками разного ранга, а перед наступлением проводят
разведку боем: Это смертельная операция для соединения бро-
шенного для выполнения этой задачи. Наш полк занимал позиции
перед городом Пултуск.


Мост через реку был взорван. Командование решило про-
вести разведку боем в районе города Пултуска. С этой целью сде-
лана десятиминутная артподготовка, после которой усиленный
батальон перешел в атаку на позиции немцев. Немцы открыли
сильный огонь, батальон понес большие потери. Было выяснено,
что на этом участке фронта у немцев очень мощный оборонитель-
ный узел. Мы из окопов наблюдали этот трагический для нашего
полка бой.


За неделю я довольно хорошо изучил нейтральную полосу
перед немецкой обороной. Старался представить себе, как ее пре-
одолевать при наступлении. Перед нашей траншеей в минных по-
лях саперы проделают проходы, а немецкие минные поля должны
разбить при артподготовке и, может быть, нам придадут минеров,
которые снимут немецкие мины. А вот как преодолевать реку На-
рев, ширина которой около ста метров, ведь лед наверняка будет
разбит во время артподготовки. Пока никто из командования не
сообщал, какие переправочные средства будут для нас. Мы интуи-
тивно чувствовали, что наступление неумолимо приближается и
каждый из нас в этом грандиозном наступлении – песчинка в пес-
чаной буре.


Прорыв обороны. Преследование

В десять часов утра 14 января 1945 года после ночного бде-
ния в обороне мы завтракали в землянке, предвкушая сладкий
дневной сон. Вдруг вздрогнула замерзшая земля, дверь землянки
стала мерно дрожать. Мы сразу поняли – началась артподготовка.


Из землянки поспешили в траншею, устремив взоры к немецкой
обороне. Передняя немецкая траншея была в беловатом дыму
пляшущих разрывов снарядов нашей артиллерии. Разрывы мин,
снарядов сливались в непрерывное клокотание, отдельный разрыв
снаряда невозможно было выделить из сплошного грохота.


Утро выдалось пасмурное, небо было в сплошных облаках,
мела легкая метель. Облачный, пасмурный день не позволял до-
полнять артподготовку налетами авиации. Для нас, пехоты, это
был серьезный недостаток, так как есть вероятность, что некото-
рые точки будут не подавлены и мы понесем при атаке серьезные
потери. Напрасно мы смотрели в небо с надеждой проблеска в ле-
ниво движущихся облаках. В то же время при атаке пасмурная по-
года и легкая метель позволяют более скрытно атаковать. Сон как
рукой сняло. Возбуждение охватило офицеров и солдат. Прибли-
жался миг, когда мы должны пересечь бруствер своей траншеи и
ринуться в другой мир, где между жизнью и смертью секунды,
часы, дни. Где смерть не мифическая дама с острой косой, а враг в
лице немецкого солдата, владеющего всеми приемами современ-
ного боя. Враг твоей жизни не только в этот момент, но и жизней
твоих родных, твоей Родины. Настает час проверки твоей военной
выучки, природной интуиции и крепости духа.


Комвзвода Кирпичев приказывает мне взять с собой под-
ручные средства (доски, блоки) для преодоления участков проби-
того льда реки. Я это воспринял как приказ на атаку. Глянул за
траншею, а там как торчали, так и торчат противопехотные мины и
поэтому невольно произнес: «Как, ведь вон в трех метрах мины?».
Комвзвода отвечает: «Придут минеры и проделают проходы». Я
подумал, почему же минеров нет до сих пор, ведь артподготовка
уже второй час и может прекратиться в любую секунду. Тогда не-
медленно надо рывком атаковать немцев.


Весь состав взвода в траншее в своих боевых ячейках. При-
каза из штаба не поступало. Артподготовка вдруг прекратилась, но
через десять минут вновь возобновилась. Это была хитроумная
уловка для врага. Он может принять прекращение артподготовки
за ее конец и вывести солдат из укрытий для занятия обороны, а
также развернуть резервные войска. И тогда продолжение артпод-
готовки для него будет неожиданностью, в которой последуют
серьезные потери.


Наконец, клокочущая канонада стала перемещаться в тыл
противника. Это означало, что начинается атака за так называе-
мым огневым валом. Но нам приказ на атаку не был дан. Мы в
траншеях ожидали приказ. По траншее передаются вести, что
справа и слева от нас фланги начали атаку, взята первая траншея.


Все радуются успеху. Через некоторое время приходит сообщение
о взятии второй и третьей линии траншей эшелонированной линии
обороны противника. Артканонада доносится уже из далекой глу-
бины обороны врага. Новых вестей пока нет. Наконец, пришло
сообщение, что продвижение нашей пехоты остановлено. Накал
боя угас, ведется непрерывная перестрелка. Близится вечер и ко-
нец активной фазы боя.


Позже мы узнали, что артподготовкой немцы были практи-
чески все уничтожены, оставшиеся в живых сошли с ума. Во вто-
рой линий траншей были отдельные очаги сопротивления. В боях
за третью линию траншей атака нашей пехоты захлебнулась. При-
чиной остановки атаки явились доты, амбразуры которых были
обращены в тыл немецкой обороны. Когда наша пехота взяла тре-
тью линию немецких траншей, ей в спину ударили доты замаски-
рованных под копны соломы.


Наш полк не получил приказ к наступлению. Как сообщали
офицеры, во избежание больших потерь на нашем участке фронта.
Это следовало из общего анализа разведки боем накануне общего
наступления. Анализ показал, что перед нашими траншеями силь-
ный оборонительный узел. Командование решило удар по немец-
кой обороне сделать по флангам, с тем чтобы обойти этот узел.
Тогда немцам придется либо покинуть укрепрайон, либо попадать
в окружение. Наступила ночь. Погода ухудшалась. Поднялась ме-
тель. Теперь уже не могло быть и речи об авиационной поддержке
нашего наступления. Как обычно, в конце дня пообедали–
поужинали и заняли в обороне свои боевые ячейки. Противник
начал методичный минометный обстрел наших позиций. Приказ –
усилить бдительность в обороне, ведь неизвестно, что предпримет
противник: может провести ночную атаку с целью облегчить по-
ложение своих войск, потерявших передовые траншеи с флангов.
Но противник всю ночь вел интенсивный огонь, от которого у нас
никто не пострадал.


Наступил второй день прорыва обороны. Вновь вздрогнула
мерзлая земля, началась артподготовка по немецкой обороне.
Часть взвода находилась в землянках, а комотделений и офицеры –
в траншеях. Шли сообщения о результатах боев на флангах, пра-
вый фланг подавил доты и двинулся в наступление. За второй день
нашим войскам удалось подавить основную оборонительную по-
лосу немцев. Наш полк пока без движения. Вторая ночь прорыва
обороны, так же как и первая, прошла под интенсивным артмино-
метном обстреле при усиливающейся снежной вьюге. Из своих
окопов мы периодически вели огонь по противнику. Сильный об-
стрел наших позиций мы объясняли себе тем, что немцы расстре-
ливают снаряды, мины, готовясь к отступлению.


Как рассказывали офицеры, на третий день были введены в
прорыв танковые части. Немцы подтянули резервы и контратако-
вали наши войска. Развернулась встречное сражение, в котором
немцы потерпели поражение. Оборонительный узел перед нашей
передовой немцы стали покидать. Третья ночь в период прорыва
прошла относительно спокойно. Метель стала утихать.


Наступило солнечное утро. Непривычно тихо, нет обычной
оборонной перестрелки. Это означало, что немцы удрали из своих
укреплений, боясь окружения. Мы быстро позавтракали и собра-
лись в траншее. Комвзвода приказал приготовиться к выступле-
нию для преследования отступающих немцев. Он объявил, что
наша 86-я стрелковая дивизия переходит во второй эшелон насту-
пающих войск.


Преследования врага

Солнечным утром 17 января 1945 года взвод цепочкой по
траншее на правом фланге бывшей обороны начал преследование
отступающего противника. Минные поля перед нашей траншеей
не были сняты, поэтому взвод использовал траншею. Далее шел
разминированный коридор для батальона, который четыре дня
назад служил для разведки боем. На пути валялись разбитые пуле-
меты, каски, припорошенные снегом. Проходили мимо подорван-
ного моста через реку Нарев, затем по льду переходим ее и вступа-
ем в город Пултуск. Город разрушен, вокруг руины домов, бро-
шенные и покореженные немецкие машины, пушки, различное
снаряжение.


Привал. Подъехала кухня. Впервые за несколько дней зав-
тракаем–обедаем, не боясь обстрела. Солдаты обнаружили бро-
шенный немецкий склад с консервами. Конечно, запаслись ими и
отведали. Принесли баночку и мне, на ней была голландская эти-
кетка.


Улицы, дороги были запружены движущимися войсками
вслед за уходящим фронтом. Вскоре прозвучала команда «Строит-
ся в колонны!» и продолжился наш марш за отступающим против-
ником. Солдаты чувствовали невысказанное удовлетворение, что
отражалось на их лицах, в походке. Пусть пока мы не на передовой
линии в непосредственном прикосновении с врагами, но мы –
часть огромной военной системы, обусловливающей надежность и
необратимость генерального исторического наступления.


Так же как на марше на фронт, на марше преследования
каждый на своем уставном месте. Периодически, на ходу, я вел
перекличку: «Фурман? – Я; Уреки-большой? – Я; Уреки-
маленький? – Я; Маковей? – Я; Миронов? – Я; Кравчук? – Я; Руб-
цов? – Я». «Во втором отделении все», – докладывал я комвзвода.


Солнечным январским днем по асфальтному шоссе на ки-
лометры протянулась черная лента шагающей пехоты. Никто не
опасался налета немецкой авиации. А ведь какая заманчивая цель,
когда полк солдат при ярком зимнем солнце километровой колон-
ной шагает на фронт. Я вспоминал нахальное господство немецких
мессершмиттов и юнкерсов в 1941 году на Смоленщине, а сейчас
испытывал полное удовлетворение – враг получает по заслугам за
свои злодейства. Это не высказывалось словами, но каждый испы-
тывал подобное удовлетворение.


Когда начиналось генеральное наступление советских ар-
мий, немцы отчаянно, упорно пытались его остановить, но знали,
что в конечном счете придется отступать. Поэтому они заранее в
своем тылу минировали дороги, по которым будут идти русские
солдаты. Шоссейную дорогу, по которой шагали наши колонны,
немцы напичкали противопехотными минами. Дорогу наши мине-
ры разминировали, а в кюветах вдоль дороги оставались мины.
Командиры предостерегали солдат не сходить с дороги. Но при
такой массе войск обязательно кто-то лезет в кювет. Так и случи-
лось в одной их наших рот, солдат сошел почему-то на привале с
дороги, взрыв и нет ноги у человека.


Дневной марш солнечным зимним днем по асфальтному
шоссе за отступающим противником, даже с тяжелой выкладкой
пехотинца, нельзя сравнить с маршем в ночи на встречу с врагом в
глухой обороне. Марш измерялся не километрами, которые нам
были неизвестны, а временем марша. Факт отступления врага под
ударами нашей армии воспринимался каждым солдатом воинских
соединений как его личная победа. Это поднимало боевой дух и
придавало ему новые силы.


Я шагал с автоматом, гранатами впереди отделения и на-
блюдал следы боев, которые отгремели несколько часов назад. На
холмике возле дороги виднелись воронки от разрывов шести-
ствольного немецкого миномета, а возле них разорванные тела
наших солдат, искореженные автоматы и каски, пробитый оскол-
ками термос, котелки и алюминиевые ложки и даже пайки хлеба.
Похоронные команды еще не успели похоронить убитых. Прохо-
дя, я смотрел на эту трагическую картину и старался представить,
как это случилось. Мне представлялось, что отделение в наступа-
тельном бою под утро собралось завтракать. Немецкая пехота ото-
рвалась от нашей наступающей цепи, автоматные перестрелки
прекратились. И неожиданно легкая облачность растаяла, сверк-
нуло солнце, осветив отделение солдат на холмике. В это время
залп шестиствольного миномета разметал солдат отделения.


Во второй половине дня преследования врага закончилось.
Ночлег был в разбитом немецком городке, где, вероятно, базиро-
вались резервы фашистского фронта. Это был городок добротно
оборудованных полуземлянок. Многие из них были разрушены
прямыми попаданиями тяжелых снарядов или авиационных бомб.
Засветло нам привезли горячий ужин, старшина выдал положен-
ные каждому солдату пятьдесят граммов спирта и по пачке мар-
шанской махорки. Я не пил спирт, не курил и в отделении мои
порции распределяли между собой.


Комроты лейтенант Титов навестил нашу полуземлянку,
побеседовал, интересуясь настроением и нашими запросами. Мои
солдаты выразили радость об успехах нашего наступления, мечту
дойти до «логова фашистского зверя» и покарать его там. Но успех
нашего наступления не снимал с каждого из нас смертельно-
неотвратимое будущих боев.


Впервые за много дней мы спали ночью. Утром нам при-
везли завтрак. Звучит команда «Приготовиться к маршу!». Я про-
веряю снаряжение у своих солдат и начинается второй день марша
за отступающим врагом.


Наш путь лежал на северо-запад, по асфальтовому шоссе.
Через несколько привалов колонны достигли города Цеханов.
Здесь была отбита немецкая танковая контратака. Еще дымились
сожженные дома, валялись разбитые немецкие танки с пробитой
броней, с распластанными лентами гусениц, много расплющенных
машин, а у деревьев вдоль дороги были отстреляны верхушки или
торчали только остовы стволов, на земле валялись немецкие чер-
ные плащи, каски и много стрелкового оружия.


Я невольно вспомнил 1941 год на моей маленькой смолен-
ской родине, когда при отступлении нашей армии повсюду валя-
лись наши разбитые танки, машины, было брошено много разного
оружия и боеприпасов. Мне судьба дала возможность видеть те-
перь лично возмездие.


Еще один переход и нам дан большой привал, тридцать ми-
нут. Я использовал каждый привал для восстановления сил, стара-
ясь расслабиться. Хотя лежать приходилось на снегу, холода я не
помню, так как мы были одеты по-зимнему, а усталое разгорячен-
ное тело медленно остывало.


К вечеру марш закачивается в каком-то пустующем селе-
нии. Это объяснялось проходящим фронтом, когда обычно все на-
селение укрывается в разных местах. Ночлег в полуразрушенном
доме для солдата-фронтовика, несомненно, благо.


Утром подъем, завтрак, проверка снаряжения и построение
на продолжение марша. Ночной сон снял напряжение, силы, за-
траченные в предыдущих маршах и в обороне, постепенно восста-
навливались.


В середине дня вступаем в город Млава. Здесь у немцев
был мощный оборонительный узел. Немцы оказали отчаянное со-
противление с привлечением танковых войск. Город уже догорал,
еще валялись убитые, танки с пробитыми башнями и боковой бро-
ней, сгоревшие и расплющенные машины, раздавленные немецкие
пушки и много различного армейского снаряжения.


Я смотрел на следы жестокого встречного боя и думал, ка-
кой ценой далась эта победа нашей армии. Ведь сила и опыт не-
мецкой армии были, без всякого сомнения, на высоте. Еще ох как
далеко до полного разгрома фашистской Германии. И мне, конеч-
но, придется участвовать в смертельных боях. Все длиннее стано-
вятся дневные переходы. Это означает, что отступление немецких
войск ускорилось. Наш марш проходит более ускоренным темпом,
стала вновь накапливаться усталость. Отступающие немецкие вой-
ска бросают склады, эшелоны разных материалов и продуктов на
станциях.


На одном из привалов кто-то из маршевых колонн обнару-
жил, что рядом с местом привала на маленькой станции стоят цис-
терны с этиловым спиртом. Уреки-большой просит моего разре-
шения сходить за спиртом, мол, по завершении марша выпьем. Я
говорю: «Идите, только не опаздывайте на построение колонны».
Он быстро отправился и принес полкаски спирта. Построившись,
продолжили марш. Уреки, вероятно, там хлебнул спирта, а может
быть, на ходу из каски пробовал. Потому прямо на марше свалился
на дорогу. Комвзвода приказал мне суровым голосом оставаться с
лежащим на снегу Уреки и ждать полкового обоза, который под-
берет нас.


Холодно, мороз под пятнадцать градусов, темнеет. В бо-
тинках на морозе ноги замерзают, приходится бегать, чтобы со-
греться. Бегаю, ругаю себя, что разрешил Уреки набрать спирту.
Уреки лежит на снегу и что-то пьяное бормочет. Я поправляю ему
шапку, рукавицы и ругаю его по-всякому. К моему удивлению, он
понимает мою ругань и как-то странно по-пьяному обижается.


Уже совсем темно, прошло два часа, наконец, появляется обоз. Мы
кладем Уреки на повозку, закрываем брезентом и едем догонять
батальон.


Батальон закончил марш в каком-то большом безлюдном
поселке. Уреки привезли во взвод, положили отсыпаться. Солдаты
взвода уже давно поужинали, принесли мне остывший ужин и
кружку спирта пополам с вареньем, которое тоже добыли на стан-
ции. Я отпил немного сладкой смеси, закусил кашей с тушенкой и
насладился чаем, сидя на мешке с сахарным песком, который воз-
чик кухни прихватил на той же станции. Я проголодался, быстро
съел кашу и пил чай, ложкой черпая песок из мешка.
Ночной сон в доме, вдали от врага, большой подарок для
солдата. Вставал следующий день, батальон готовился к маршу.


Уреки проспался, позавтракал. Комвзвода уже не очень меня и его
ругает. Могло быть и хуже, как в соседней роте, где после марша
так поддали, что четверо к утру скончались. Позор батальону,
комбат капитан Сидоров получил строгий выговор от командова-
ния и был вне себя. Построив батальон, он, рассерженный, поздо-
ровался: «Здравствуйте апостолы», – и строго отчеканил: «За вы-
ход их строя и за самовольный уход во время марша – расстрел».
Это были не пустые слова, дисциплина на фронте должна быть на
высоком уровне. Я подумал, как сообщить их семьям о смерти.
Ведь семья знает, что муж, сын на фронте.


Пятый день преследования врага выдался облачным, хму-
рым, с легкой метелью. Марш проходил по довольно узкой шос-
сейной дороге. Артканонады уже не было слышно. Немцы теперь
не отступали, а удирали. Наши танки прорвались в немецкие тылы
и просто давили обозы, колонны пехоты, которые перебрасыва-
лись на разные направления. Нам пришлось в одном болотистом
месте по узкому шоссе шагать буквально по еще не замерзшим
трупам немецких солдат. Было такое впечатление, словно шагаешь
по мягкому болоту или по живым людям, уложенным один к од-
ному поперек дороги. С обеих сторон дороги находилось тонкое
незамерзающее болото. Вероятно, наш танк в немецком тылу вне-
запно налетел на идущую колонну и передавил почти всех. Видны
были следы некоторых удиравших из колонны в болото.


Впоследствии я старался не вспоминать этот ужасный эпи-
зод. Трагедия и бесчеловечность войны всегда поражала и поража-
ет думающих и глубоко чувствующих людей.


Прошли вслед за врагом уже шестые сутки. Теперь на север
держим путь.


Седьмые сутки маршируем, но врага пока не догнать. А
снег валит и все труднее шагать дорогами через поля, поселки и
леса. Устали, лежим пластами на привале. И здесь свершилось то,
чего мы совсем не ожидали. Неизвестно откуда объявился зампо-
лит, майор, старый худенький еврей и звонко провозгласил: «То-
варищи, отцы, сынки, недалеко берлога зверя, вон там за темными
холмами, отомсти, вспомни, как фашисты издевались над вами». В
этой речи было столько страсти, незримой силы, словно она была
сутью всей его жизни. Нам как будто крылья подарили, мы со-
стоялись в земном мире. Три километра нам до Пруссии, один не-
полный переход, а дальше его речь не слушали, каждый в думах
предъявлял фашистам личный счет.


Для меня, для каждого из нас эта весть ведь больше сказки.
Дум ожиданий нам не счесть с первых лет войны. И в воспомина-
ниях пронеслось, как в сорок первом немцы за людей нас не счи-
тали, самодовольные Москву взять обещали, морили голодом на-
ших безвинных пленных, стреляли полуживых в бесчисленных
концлагерях. Тогда мне легче было поверить в реальность самой
сказки, чем надеяться, верить, что я с автоматом буду шагать по
немецкой земле, по земле тех упитанных, самодовольных вояк,
которые грабили мою деревню, убивали в ней истощенных солдат,
словно выполняя великую миссию.


Нет, у меня не было чувства мести. Я понимал, что это зло-
действо властной немецкой верхушки. Именно ее надо покарать, а
простым немцам посочувствовать в их темной судьбе и в то же
время отказать в человеческом уважении. Ведь власти совершали
злодеяния их руками. Я знал, что не один так думал, а практически
все. И уж никто не желал уподобиться фашистскому варвару –
мстить простому немцу.


Через три километра я с автоматом на плече в составе 284-
го полка перешел границу Восточной Пруссии. И потекли длин-
ные колонны пехоты, танков, пушек через пустые селения прус-
ской земли. Ни одного жителя не встретили. Все было брошено:
голодный скот на маленьких фермах, птица на подворье, продук-
ты, домашний скарб в домах. Видно, запугали власти население
Пруссии. Вероятно, им в этом помогла и статья в газете «Правда»
Ильи Эренбурга.


Ночлег батальона был в каком-то селении на красивом
холме. Было тихо, пасмурно, шел легкий снежок. В селении была
ферма, в стойлах которой стояли голодные коровы. Одну корову
пустили на приготовление ужина для солдат роты. Мужики быст-
ро разделали тушу коровы, разделили по взводам. Сваренное мясо
было вкусным, все вдоволь насытились. А пулеметчик Яшка по
сибирской традиции приготовил особое кушанье из коровьих ки-
шок, на которое пригласил меня. Во время ужина он с аппетитом
ел, а мне рассказывал, что у животных кишки – самая вкусная
часть…


Восьмой день преследования противника проходил при ти-
хой метельной погоде. Снег падал хлопьями, небо и поверхность
земли сливались в сплошную белую пелену. Шагать по мягкому
снегу было тяжело. Переход – привал, уже середина дня, ноги еле
двигаются. Объявлен привал на час. Старые солдаты (мужики за
тридцать лет) в вещмешках носили необходимые съестные запасы
и всегда чай. Мне очень хотелось пить после марша, и один такой
солдат закипятил на костре котелок воды, заварил душистый чай.
Не знаю, почему он угостил меня этим деликатесом. Чай мне пока-
зался таким вкусным, что до сих пор я ощущаю его вкус, запах и
вспоминаю заснеженный хутор наподобие усадьбы в Пруссии.


Тяжелый марш закончился поздним вечером в небольшом
селении. Возле фермы, на мостиках, стояли бидоны с молоком.
Такой подарок трудно было представить. Это означало, что мы
преследуем немцев буквально по пятам.


Разыгралась настоящая вьюга, дул пронзительно-холодный
ветер. Только поужинали, запили вкусным молоком, как получили
приказ сформировать группы для борьбы с прорвавшимися немец-
кими танками в наш тыл. Я с отделением был направлен на окраи-
ну селения на перекресток дорог. На ветру было холодно, мы
всматривались в окрестности, вслушивались с надеждой уловить
звуки танковых моторов. Но все кончилось благополучно: танки
не появились. Рано утром мы покинули свою точку и отдыхали до
конца дня.


Девятый день марша-преследования проходил тяжелым
вьюжным днем. Снег на дороге, как рассыпчатый песок, затруднял
движение, ноги утопали в снежном месиве. Поздним вечером на
каком-то хуторе близ рощи закончился марш. Слышалась артка-
нонада. Недалеко передовая линия. Взвод разместился в одно-
этажном небольшом домике. Была выставлена пулеметная охрана.
Послали за ужином. Немцы были хорошими запасливыми хозяе-
вами. У них было впрок консервов, настоек, окороков. Солдаты
быстро обследовали подвальчики и собрали хороший «урожай».


Население за весь дневной марш не встречали, да и хутор был
пуст. Только приступили к чистке оружия, как вдруг ударил пуле-
мет. Мы выскочили их дома. Пулеметчик говорит: «Смотрю, в ме-
тельной пелене движутся черные тени. Кричу: ;Стой, кто идет?;
Тени ускорили шаг, я дал пулеметную очередь, тени исчезли».


Мы пошли посмотреть, увидели следы с отпечатками ти-
пичных немецких сапог. Подошвы немецких солдатских сапог бы-
ли подбиты железными гвоздями с широкими шляпками. Прошли
по следам, уходящими в сторону фронта. Мы решили, что это
группа солдат разбитых немецких частей и вернулись. Комвзвода
был вызван в штаб батальона, за него оставался его помощник
старший сержант Алиев – бакинец.


Вскоре во взвод прибыл комвзвода с комроты Титовым.
Ему доложили о происшествии. Он выругался: «Растяпы, немец-
кую разведку упустили!» Комроты и комвзвода быстро собрали
группу, в которую вошел и я, и двинулись вдогонку по следам
немцев, уходящим за линию фронта.


При возвращении мы встретили хутор, на котором могли
прятаться солдаты разбитых частей. Поэтому мы окружили дом. Я
первым врывался в него. Как в учебном эпизоде, я ринулся к две-
ри, дал по ней очередь из автомата, ногой открыл дверь и вбежал в
комнату. В комнате оказался только мальчик лет пяти, лежащий на
кровати. Я пожалел, что стрелял напрасно, только ребенка испу-
гал. Комроты приказал обследовать хутор, но никого не оказалось.
Вернувшись в дом, к нашему удивлению увидели, что с мальчиком
лежит женщина. Комроты, чтобы удостовериться, жива ли она,
пощупал ее лицо, оно было теплое.


Я знал несколько слов по-немецки из седьмого класса.
Спросил женщину: «Где она была?» Она ответила, что под крова-
тью. Я спросил: «Где твой муж?» Она ответила: «На фронте».
Мы ушли в свою роту.


На следующий день просочились вести, что мы переходим
в первый эшелон наступающего фронта. Среди солдат, сержантов
роты чувствовалось возбуждение перед новой, главной фазой их
военной жизни. Особенно волновались два солдата-фронтовика.
Они воочию знали фронтовые беды, были ранены и вновь вступ-
ление в бой им четко виделось. Оборона – это цветки по сравне-
нию с наступлением, тем более штурмом.


Под вечер получили приказ занять позиции в первом эше-
лоне наступления. В критические минуты человек начинает верить
в разные приметы. У фронтовика Вологодского была примета: ес-
ли забудешь перед боем какую-нибудь вещь, то будешь убит.


Вышли колонной навстречу все усиливающейся стрельбе.
Вдруг Вологодский обнаружил, что забыл вещмешок. Он сильно
разволновался, порывался вернуться назад. Но колонна уже далеко
ушла и вряд ли можно найти бывшее место ночлега. Другие солда-
ты уговаривали, убеждали, что не стоит верить приметам. Зрелые
солдаты иногда носили с собой молитву. И я тоже переписал себе
в блокнот молитву «Отче наш!».


Привал, вероятно последний, подумал я, так как стрельба
была уже совсем близко. Во взвод пришел комроты Титов, ско-
мандовал построить взвод. Построились, комвзвода доложил ему о
построении. Комроты скомандовал: «Сержант Зайцев, выйти из
строя!» Я вышел, стою лицом к комроты. Он объявляет: «Сержан-
та Зайцева назначаю помощником командира второго взвода, а
старшего сержанта Алиева за халатность отстранить от этой долж-
ности».


Для меня это было полной неожиданностью, было неудоб-
но и я также сомневался в своей способности справится с обязан-
ностями помкомвзвода. Вероятно, я консерватор. Со своим отде-
лением у меня сложилось хорошее взаимопонимание, все задания
я знал, и четко и в срок их выполнял. Но в армии приказы не об-
суждают.


Итак, перед переходом батальона в первый наступательный
эшелон мне придется осваивать новую должность. Трудности мои
были, конечно, психологические, а военной подготовки, полученной
в учебном батальоне у меня и моих товарищей по учбату, хватало.
Штурм Эльбинга


За километр до переднего края нашу роту обстреляли из
минометов. Рота развернулась в цепь и начала сближаться с про-
тивником. Вскоре пришел приказ прекратить сближение и укрыть-
ся на лесном хуторе. Привезли ужин. Ждем новый приказ.


Первый бой

Поздней ночью получен приказ оседлать шоссейную доро-
гу, ведущую из Восточной Пруссии в Германию, где наши войска
отрезали Пруссию от Германии. Разыгралась метель. Рота покида-
ет хутор и вскоре разворачивается в цепь и начинает движение к
шоссейной дороге.


Ракеты прорезали ночную темноту и нас встретили пуле-
метным огнем. Воздух наполнился свистом пуль. Мне казалось все
это нереальным, страшным сном. Я шел с автоматом, пригибался к
земле, считая, что немец обязательно целится в меня. Противника
не было видно, поэтому мы не вели огонь.


Достигли шоссе без потерь и закрепились в кюветах вдоль
шоссе. Первое сближение с противником было отменено в связи с
изменением тактики наступления. Она состояла в том, что с насту-
плением темноты была направлена усиленная разведгруппа, кото-
рая в темноте разгромила идущую колонну машин с немецкой пе-
хотой. В ракетном свете были видны подбитые и сгоревшие ма-
шины, убитые немецкие солдаты. Обстрел прекратился. Выстав-
лены пулеметы для охраны и предстоящего боя. В подвале дома
мы нашли запасы сладкой настойки и ящик свежих яблок. Я ел
сладкие вкусные яблоки и думал, что судьба балует нас накануне
предстоящих боев.


Пулеметчики дежурят, а мы спим в доме вповалку в обним-
ку с личным оружием. Вдруг во второй половине ночи застрочили
наши и немецкие пулеметы и начался минометный обстрел наших
позиций. Мы выбежали из дома и заняли свои боевые точки. С ле-
вого фланга при свете ракеты мы увидели немцев, вероятно, раз-
ведгруппу.


Комроты Титов и наш комвзвода Кирпичев с группой сол-
дат с ручным пулеметом ринулись к этой разведгруппе. Вскоре
послышалась перестрелка, взрыв гранат, ругня в бога мать и все
стихло. Комроты – фронтовик со стажем, вероятно, ему такие эпи-
зоды не впервой. Они уничтожили немецких разведчиков. И вот из
снежной пелены появилась наша группа. Она притащила за ноги
живого немца и его пулемет. Одного из нашей группы, студента из
моего бывшего отделения, ранило в пятку. Он ковылял и сокру-
шался, что мало повоевал. В группе захвата был и мой пулеметчик
Фурман. Комроты приказал Фурману отконвоировать пленного
немца в штаб батальона. В это время рядом взрыв мины, пленный
убит, а Фурман стремительно ранен в голову.


В кюветах мокрый снег. Обстрел идет вслепую. Методично
рвутся мины. Лежу в кювете с автоматом, с противотанковой гра-
натой и невольно отмечаю то недолет, то перелет разрывов мин. И
всякий раз жду ту мину, которая предназначена судьбой мне.
Здесь все однозначно, ясно, бесполезно цепенеть от страха, поэто-
му я спокойно жду своей участи, надеясь, что мне повезет. Веро-
ятно, также воспринимали обстрел большинство солдат.


Однако в роте был девятнадцатилетний солдат, статный,
красивый парень, который при обстреле от страха терял самообла-
дание и рвался бежать из кюветов в поле пляшущих разрывов. Его
держали, закутывали в плащпалатку. Но к концу ночи при очеред-
ном сильном орудийно-минометным обстреле этого солдата не
успели остановить. Он выпрыгнул из кювета и мгновенно был ис-
сечен роем летящих осколков.


Я быстро понял, что страх – мой враг. Он мешает мне хо-
лодным рассудком искать путь к выполнению воинского долга и
при этом остаться живым. Наш комроты Титов сурово объяснял и
требовал безусловного выполнения приказа, но не ценой жизни, а
выполнить приказ и остаться живым – вот высшее искусство сол-
дата.


Шла интенсивная ночная перестрелка из всех видов пехот-
ного оружия: методично били минометы, короткими очередями
поливали пулеметы, автоматы. В воздухе непрерывно свистели
пули. Фронтовик Вологодский чувствовал себя здесь как рыба в
воде: при свете ракеты увидел убитого немца в добротных сапогах
и сменял на них свои ботинки с обмотками. Мне похвалился, что
сапоги пришлись ему впору. Как опытный фронтовик он знал, что
в легковых машинах у немцев бывают коньяки, и обдумывал, как
пробраться к легковушке, находящейся на дороге. Но, вероятно,
здесь не судьба ему была. Много пуль при обстреле пролетает ми-
мо, но для солдата хватает и одной. Так случилось и с Вологод-
ским. Он чуть приподнял голову и та одна пуля пронзила нашего
фронтовика.


Началась жатва наших душ: второй из роты убит, а один
ранен.


В очередном свете ракеты мы увидели ползущих к нам
немцев в зеленоватых шинелях. Мне представилось движение этой
массы на белом снегу нашествием саранчи. С нашей стороны
мгновенная реакция: два станковых и три ручных пулеметов, к
ним десятка полтора автоматов в упор ударили по массе ползущих
немцев. Через несколько минут немцы отступили, а на поле перед
нами остались лежать неподвижные зеленоватые фигурки. Чья пу-
ля нашла убитого перед тобой немца, никто не знает, стреляли все,
создавая свинцовый дождь из летящих пуль.


Я смотрел в свете ракет на силуэты убитых немцев на снегу
глазами солдата. В этом эпизоде мы выполнили свой долг и назна-
чение при встрече с врагом, который должен был убить нас.


Перестрелка продолжалась и приняла хронический харак-
тер. Среди звуков этой перестрелки мы услышали гул танковых
моторов. Мы поняли, что немцы танковыми тараном решили смять
нас на шоссе и пробить себе путь из Пруссии в Германию. Это их
последний шанс ночной порой, днем таких шансов не будет.


Я лежу в кювете в снегу, пропитанным водой, не чувствуя
холод и воду, мои мысли прикованы к ползущим на нас танкам. У
каждого из нас тяжелая противотанковая граната, которую я могу
бросить метров на десять. Но ведь ползет не один танк, а вероятно,
колонна, так как шоссе проходило по болоту. А следующие друг за
другом танки прокатятся гусеницами по нашим живым телам. Я
образно представляю и чувственно ощущаю, как бегущая танковая
гусеница вминает меня в землю.


Для усиления нашей роты, занимающей опасное направле-
ние, были приданы противотанковые пушки и ружья. В ракетном
свете артиллеристам можно взять в перекрестье прицела движу-
щийся танк. Прозвучала команда артиллеристов, и по танкам уда-
рили болванки. Это бронебойный снаряд. Головной танк подбит.
Следующий за ним танк свернул с шоссе и сразу увяз в болоте.
Движение танков застопорилось. Над танками наши осветитель-
ные ракеты. Они дают возможность бить прицельно по колонне
танков.


Мы лежали в кюветах и в грохоте стрельбы слышали лаю-
щие немецкие команды, из которых я понял, что немцы пытаются
вытащить танк, увязший в болоте. Итак, танковый немецкий таран
не удался. Мы прочно оседлали шоссе.


Близился рассвет. Немцы после неудачного танкового тара-
на усилили артминометный обстрел. В кювете был тюфяк, одно
сухое место. Мы договорились его поочередно занимать. Наступил
мой черед, но Алиев тянет, не уступает мне. И в это время в не-
скольких метрах взрыв мины: меня засыпало землей; Алиева оско-
лок ранил в руку; осколки попали в лицо и в ногу Уреки-
большого; третий солдат из другого отделения лежит без сознания.
Раненые солдаты стали как-то жалостно звать на помощь нашего
санинструктора Валю. В грохоте разрывов мин она услышала их
зов и приползла за ними.


Уже наступило серое утро. Перестрелка стала стихать. Я
лежал с автоматом на самом передовом к немцам кювете.
Вдруг с большой скоростью прорвался немецкий средний
танк, остановился перед разбитыми машинами на шоссе метрах в
тридцати от меня. Открылся люк на башне, выглянул фриц, я
вскинул автомат и дал очередь. Не знаю, попал ли я, башня закры-
лась, и стал двигаться ствол пушки, целясь в нас. Я залег на дно
кювета. Немцы в упор стали расстреливать нас, перенося времена-
ми огонь на соседний дом с нашими ранеными.


Снаряды рвались на обочине кюветов с каким-то резким
треском, стоял запах тротила. От взрывов на нас, распластанных в
кюветах в воде со снегом, летели комья мерзлой земли и обесси-
ленные осколки. Снаряд из пушки прямой наводкой не может по-
разить дно кювета. Я лежал, зная это, и ждал конца обстрела. У
двух солдат не выдержала нервная система, и они стали, как раки,
пятиться назад, готовые бежать, что гибельно для всего взвода,
ибо тогда панический побег хоть одного обезумевшего солдата
поднимает всех под разящий огонь. Это знал фронтовик, старший
сержант татарин, помкомвзвода нашей роты. Он вскинул автомат
на этих солдат и тонким, пронзительным голосом скомандовал:
«Лежать!».


Рота не дрогнула. Устал, подумал я, стрелять стоящий пе-
ред нами танк. Тихо. Танк стоит и не движется вперед. Я выглянул
из кювета и увидел: присмирела громада. Рядом со мной лежал
солдат с длинным противотанковым ружьем. Это был чернявый
мальчик лет восемнадцати, видимо украинец. Я говорю ему:
«Ударь по танку, пока он присмирел». Он отвечает: «Я не вижу
танк, он за машиной» Я говорю: «Бей сквозь машину». Сердечник
снарядика ПТР легко пронзает мягкое железо. Меня поразило его
спокойствие, он садится, будто это обычное повседневное дело.
Загоняет патрон в патронник, прицеливается и стреляет. От силь-
ной отдачи при выстреле я увидел, как резко его толкнуло в плечо.
Не знаю, попал ли он в танк, но мне показалось, что появился ды-
мок. Говорю ему: «Стреляй еще». Второй выстрел. И здесь мы
увидели настоящий, непридуманный дымок. Третий выстрел сде-
лал солдатик. В этот миг пуля пробила грудь выше сердца нашему
солдату. Кровь окрасила шинель на спине. Он поднялся, пытаясь
уйти на перевязку. Но здесь санинструктор Валя подхватила его.
Комроты похвалил солдата и пообещал представить его к награде
орденом Красной Звезды.


Через несколько минут из подбитого танка повалил черный
дым. Я знал, что танки горят быстро и взрываются, если есть бое-
припасы. Поэтому с минуты на минуту мы ожидали появления
танкистов из горящего танка. И вот открылся башенный люк и по-
казался немец. Грянул выстрел какого-то новичка-солдата и немец
пал, сползая вниз по броне. Дым горящего танка становился все
темнее. Через несколько минут появился второй танкист. Выстрел –
и он убит. Еще минуты и со страшным взрывом танк взлетел в
воздух. Долго падали разорванные части танка, осколки, комья
земли, шлепая о землю и оседала земля и пыль. От танка осталась
только башня, отлетевшая в сторону на несколько метров.


После взрыва танка вдруг наступила тишина, словно не-
сколько минут назад воздух не разрывался от артминометной, пу-
леметной, автоматной стрельбы. Из хмурого неба стал накрапы-
вать дождь, мы стали ощущать холодную погоду и свои намокшие
шинели, телогрейки. Эта вдруг наступившая оглушительная ти-
шина невольно вызывала у нас сомнение в реальности отгремев-
ших ночных боев. Может, это был страшный сон. Но, увы!
Прибыл в роту из штаба батальона капитан. Офицеры дер-
жали совет, что делать дальше. Враг не стреляет и не видно ника-
ких признаков его присутствия. Решено было двигаться вперед на
сближение с врагом.


По уставной схеме в таких случаях высылают дозор из не-
скольких солдат. Остальные подразделения на расстоянии види-
мости следуют за дозором. Дозор идет вперед, врага не видит, враг
спокойно берет на мушку и стреляет, как в мишень в тире. Дозор –
это смерть.


Комроты Титов сам приказал двум пожилым солдатам пой-
ти в дозор. У меня сжималось сердце, глядя на них. Я старался
увидеть в их лицах, движениях какой-то внутренний протест,
страх. Но, к моему удивлению, они спокойно выслушали приказ и,
повесив винтовки на ремень, отправились в сторону отступившего
врага, словно на сенокос. Может быть, они не знали, что их ожи-
дает? Не думаю.


Вслед за дозором мы двинулись по полю боя, где час назад
буйствовал смертельный шквал стальных осколков и смертельных
пуль. На поле в разных позах лежали убитые нами немецкие сол-
даты. Я старался не останавливать взор на убитых. А вот танк с
пробитой боковой броней на шоссе. Может, это был головной в
ночном таране. На броне, зацепившись ногой за люк башни, сви-
сал танкист в черной форме, с раскрытой планшеткой и револьве-
ром на боку. Вероятно, ночью он пытался спастись из подбитого
танка, но рой летящих пуль сразил его. Какой-то солдат вытащил
револьвер у убитого немца. Хотя это считалось трофеем, внутрен-
не я это не одобрил.


Так мы прошли по бывшему полю боя за дозором около ки-
лометра. Вдруг пулеметная очередь и наши дозорные солдаты, как
подкошенные, упали. Ценой своей жизни они спасли много наших.
Рота развернулась в цепь и заняла оборону перед противни-
ком. Наступил вечер. Перестрелка не возобновлялась. Приказано
окопаться. Привезли ужин.


Мне выпала позиция на сгоревшем хуторе. Я натаскал теп-
лых кирпичей от пожарища и соорудил себе огневую позицию.
Враг перед нами. Нам надо следить, не смыкая глаз. Лежа
на теплых кирпичах, я вспоминал минувший ночной бой: мы
удержали шоссе, отбили все попытки немцев прорваться в Герма-
нию, но слишком дорогой ценой. В нашем взводе одна треть уби-
тых и раненых: Вологодский убит, Фурман смертельно ранен,
Уреки-большой, солдат Тихонов, студент-ефрейтор, Алиев ране-
ны, слабонервный солдат убит, расчет приданного нам станкового
пулемета убит прямым попаданием мины, а других не помню.
Вспомнил я рассказ Вологодского, что он в боях провел
семнадцать дней и сравнил со своим ночным боем. Если мне ноч-
ной бой показался очень длинным, то семнадцать дней это уже
бесконечность.


Я знал, что жизнь моя предсказуема только до утра, а там
вновь наступательный бой, где расстояние между жизнью и смер-
тью опять сблизятся между собой.


Второй бой

Лишь занялся рассвет, старшина роты Андрианов доставил
нам завтрак и боеприпасы. Пока было темно, я обошел взвод.
Комроты отдает приказ: ворваться в город Эльбинг на рас-
свете, без артподготовки и без поддержки танков. Это означало,
что наша удача зависит от внезапности наступления. Нам необхо-
димо бесшумно снять передовые точки врага и ринуться в город.


Во взводе после первого боя осталось в строю два отделе-
ния. Взвод развернулся в цепь и в полутемноте двинулся на пере-
довые заслоны врага. Нам удалось бесшумно уничтожить передо-
вые заслоны врага. Но кое-кто удрал в город и на окраине города
нас встретил шквальный огонь из минометов и стрелкового ору-
жия всех видов. Роты батальона залегли в снегу на поле в кюветах.


Я с комвзвода Кирпичевым находился в кювете метрах в
пятидесяти от центра цепи наступающего взвода.
Солдат Соколов обеспечивал связь между взводами и ком-
роты. Он должен был добраться до нас и сообщить обстановку.
Хмурый день уже наступил, обстрел усилился, а Соколова все не
было.


Комвзвода посылает меня в передовую цепь узнать обста-
новку. Я пополз по кювету. Из ближайших домов города велся об-
стрел из пулеметов. Трассирующие пулеметные очереди, рвались
мины справа, слева, впереди, сзади. Я упорно полз по кювету с
тающим снегом, ожидая прямое попадание мины и представляя,
как меня разрывает на куски. От этой мысли моему телу станови-
лось больно. Для пехотинца от минометного обстрела в кювете
спасения нет, так как мины падают по отвесной траектории. Но
вероятность разминуться со множеством рвущихся мин всегда су-
ществует. И я надеялся на такую вероятность, выполняя свой во-
инский долг. Быть раненым или убитым солдатам и мне полага-
лось однозначно, поэтому никто, как животное, не спасался бегст-
вом. Я старался отдалить этот миг и таил надежду на чудо – ос-
таться живым. Здесь для меня был один путь – опередить врага.
Наконец я уткнулся в ботинок солдата Маковея и спросил,
почему отделение не продвигается. Он ответил, что комотделения
убит. Я посылаю Маковея доложить комвзвода об обстановке. Он
уполз по моему пути, ведь это был путь в тыл.


Я подполз к убитому комотделения, моему другу, земляку,
однокурснику Борейко Косте. Он был убит снайперской пулей в
лоб из дома в тридцати метрах от кювета. Смерть была мгновен-
ной. Он, конечно, не знает, что убит. В маскировочном халате с
автоматом в руках он упал на обочину кювета и застыл в такой
позе, словно прилег отдохнуть. Я подумал, что не учел Костя в
наступлении и решил, что он слишком прямолинейно наступал, а
надо бросками бежать, змеей.


Приползли комвзвода и Маковей. Я доложил комвзвода, он
приказал: «Принять отделение и продолжать наступление!».
Кювет в этом месте упирался в насыпь окруженной шос-
сейной дороги, за которой был трехэтажный кирпичный дом с ни-
зенькой оградой.


Я переполз через Борейко, простился с ним взглядом, так
как в наступлении нет времени хоронить погибших друзей, за на-
ми идут похоронные команды.


Мы сосредоточились за насыпью окружной шоссейной до-
роги. Комвзвода приказывает солдату Кравчуку сделать рывок к
дому, а остальные под прицелом будут держать окна, двери дома.
Рывок Кравчука, и выстрелов из дома не последовало. Мы быстро
рванулись в дом, во дворе возник немец, снайпер Мокринский в
упор застрелил фрица.


Итак, мы за кирпичными стенами добротного дома на ок-
раине города Эльбинга.


На втором этаже установили пулеметы, солдат распредели-
ли по окнам на этажах. Я с комвзвода на втором этаже. Солдаты
быстро обследовали подвалы дома, нашли банки маринадов, а мне
принесли банку вишневого компота без косточек. Я с удовольст-
вием съел его.


Пасмурный день не позволял четко различать окрестности
дома. Немцы сразу начали обстрел нашего дома из тяжелых мино-
метов. Но это мало волновало нас. Я переходил от одного окна к
другому на флангах. Выяснилось, что только нам удалось занять
один дом в городе, а остальные роты батальона залегли перед пер-
выми домами за окружной дорогой. На правом фланге солдат со-
седней роты пытался броском приблизиться к дому, а его пыталась
сразить трассирующая нить пулеметных очередей. Поразился, что
трасса пуль не сразила его.


На левом фланге, чуть в тылу от нашего дома, видим в сне-
гу лежащих солдат. В сумеречном свете трудно разобрать, чьи
они. Я подумал и предложил комвзвода дать очередь поверх цепи
лежащих солдат и посмотреть на их поведение. Если это наши
солдаты, то они, увидев обстрел, останутся лежать, а если немцы,
то они, увидев обстрел с тыла, поднимутся и побегут на нас. Ком-
взвода Кирпичев приказывает пулеметчику Волгарю чесануть
длинной очередью поверх этой цепи. Основательный Волгарь ус-
танавливает прицел на своем станкаче и вплетает свою длинную
очередь в стихию бушующей перестрелки.


Лежащие на снегу цепи вскочили и бросились в направле-
нии нашего дома. Настал наш миг удачи: мы из всех видов оружия
ударили с тыла по бегущей немецкой цепи. Наша пехота подня-
лась на флангах и хлынула в город. Завязались уличные бои.
Как только бегущие немцы поравнялись с нашим домом,
мы бросились их преследовать. Я бежал с солдатами взвода, не-
прерывно стреляя короткими очередями по окнам, дверям, черда-
кам домов.


В затворе автомата образовался такой плотный нагар, что у
меня не хватало сил взвести затвор для очередной стрельбы. Тогда
я подбегал к углу дома и взводил затвор, упираясь в угол стены.
Очистить затвор от нагара не было времени. Мы не могли остано-
виться. Успех уличного боя определяется также психологией. Не-
обходимо не отпускать врага, висеть на его плечах и непрерывно
обстреливать все точки, где может появиться враг. Наконец, в од-
ном доме я задержался на несколько минут, протер нагар и смазал
его машинным маслом.


Немцы вели беспорядочный огонь буквально отовсюду, но
мы быстро перебегали по узким улочкам от подъезда к подъезду,
соблюдая правило вначале ослепить очередью или гранатой врага
и мгновенно бросаться ему навстречу. Иногда я брал свой бывший
ручной пулемет и вразлет длинными очередями бил по окнам,
чердакам, дверям, где обычно могут быть мои враги.


Немецкий снайпер бил нещадно. Но наше быстрое манев-
рирование и ослепляющая стрельба помогали нам в большинстве
случаев избегать встречи с его пулей. Однако в одной перебежке
снайпер пробил мне рукав телогрейки.


Второй бой для нашего батальона был удачным: была от-
воевана часть города Эльбинга до канала, соединяющего судо-
строительную верфь с морем. Наша рота по достижении канала
расположилась в бетонированном убежище. Мне поручили выста-
вить по флангам пулеметы. Я выбрал огневые позиции для пуле-
метных расчетов. Осмотрел фланги. Они мне не нравились тем,
что на них находились большие пяти- и шестиэтажные дома, где
могут скрываться немцы. Не нравилось мне также бетонированное
убежище, имеющее два выхода, которые стоит блокировать – и мы
в мышеловке.


Штурм города в этот день для батальона был омрачен тя-
желыми потерями: примерно двадцать пять процентов убитыми и
ранеными личного состава. Наша рота потеряла трех офицеров:
комвзвода номер один получил восемнадцать осколочных ране-
ний, помощник комроты и командир третьего взвода ранены. В
нашем взводе убит комотделения Борейко и ранен солдат Соколов,
в других отделениях ряд солдат. В результате в роте остались два
стрелковых взвода и пулеметный взвод.


На следующий день приказ на дальнейший штурм города
не поступил. В темном, сыром бетонированном убежище мы на
полу полуспим и ждем приказ. Проведя второй наступательный
бой, я полностью подчинился суровой военной жизни. Все мне
стало обыденно и ясно. Борьба за жизнь с оружием в руках для
меня стала через смерть врага. Гражданская жизнь ушла дальше
любой фантастической сказки. Я стал взрослым, даже больше, чем
взрослым, и не тешил себя надеждами на удачу, на будущее своих
товарищей, бесценным подарком было остаться живым после каж-
дого боя.


Третий бой

В бетонированном бункере пробыли два дня. В конце вто-
рого дня получен приказ ночью по льду форсировать канал. В
штабе было решено начать одновременное форсирование канала в
двух местах: главным местом форсирования был выбран мост че-
рез канал, а второстепенным – форсирование по льду. Нашей роте
выпал второй вариант. Темной ночью рота выступила к месту
форсирования канала. Вперед была выслана разведка, в которую
входил старший сержант нашего взвода. Это был человек богатыр-
ского телосложения, высокий, смуглый, с правильными чертами
лица. Ему было около тридцати лет, с ним был направлен и я. Он,
конечно, был старшим. Для меня разведка была впервые. У меня
не было животного страха. Я просто представлял возможные вари-
анты встречи с врагом. Мне представлялось: тихо, пробираемся
вдоль канала в темноте, ожидая, что вот стукнут неожиданно тебя
и ты пропал без вести навсегда. Ведь враг не виден, может, он в
засаде. Старший сержант спустился к воде, попробовал лед и од-
ной ногой провалился. Я в это время немного отстал от него. Он
обругал меня. Пробираясь вдоль берега в темноте, я тоже попал в
какую-то колдобину с водой. Но в этой обстановке мы не обраща-
ли на эти мелочи внимание. Наконец, выбрано место переправы. Я
вернулся к своему отделению.


Мое отделение во время пребывания в бетонированном
бункере обновилось. Комроты Титов мое отделение выделил как
ударное. Поэтому мне было дано право как комотделения подоб-
рать самому солдат. Кроме того, в состав отделения входили два
пулеметных расчета вместо одного в обычном отделении. Меня
это внимание комроты не радовало. Ведь такое отделение всегда
бросают в самые опасные места. Первыми номерами ручных пу-
леметов были прекрасные девятнадцатилетние парни – богатыри:
высокие, крепкие, с добрыми, понимающими глазами, мастера
своего ратного дела. Я их мало знал, но одного взгляда на них дос-
таточно, чтобы беспредельно верить им. Один парень был из Бе-
лоруссии, а второй – с Украины. И как будто по заказу белорус
был настоящий добротный блондин, а украинец смуглый, с чер-
ными волосами. Это были те идеальные солдаты, которые понима-
ли и принимали без колебаний судьбу пехотинца. С таким отделе-
нием я знал, что свой воинский долг мы выполним.


Комроты приказал моему отделению делать настил из дере-
вянных ставен окон домов на набережной канала, так как лед от
оттепели был мягкий и человека не выдерживал. Мои солдаты
встали цепочкой по мере роста настила в сторону врага и быстро
укладывали ставни по мере их доставки другими взводами.
Слева слышалась сильная стрельба. Мы поняли, что это ве-
дет бой за мост другой батальон.


Нас окружала ночная тьма. Нигде ни огонька, ни на нашей
стороне, ни на стороне врага. На другом берегу канала чернели
корпуса судостроительного завода. Я смотрел в ту сторону и ждал,
что вот грянет выстрел и на льду наша судьба будет решена. Лед
не держит человек, ранят, уйдешь ко дну, укрыться некуда. Я мо-
лил Бога, чтобы быстрее вымостить переправу и уцепиться за
твердую землю, на которой наше спасение.


Нам повезло, выстрел с берега не грянул. Вот ставни кос-
нулись другого берега, я прыгнул на бетонную набережную, за
мной мои солдаты. Два пулемета выставил по флангам, сам с ав-
томатчиками в центре. У нас получился пятачок примерно пятьде-
сят квадратных метров. Лежим на холодном бетоне, смотрим в
сторону огромного заводского цеха, ожидая атаки немцев. Но ни-
кого, тихо, только отблески на стеклах цеха от пожара и вспышек
разрывов кипящего боя на мосту через канал.


Стали переправляться взводы роты по нашей переправе.
Первым к нам прибыл комвзвода Кирпичев. Я высказал свои опа-
сения относительно нашего плацдарма на бетонной набережной,
что здесь мы долго не протянем, просто замерзнем и предложил
занять заводской цех.


Нам было неизвестно, есть ли в цехе немцы. Поэтому мы с
комвзвода, крадучись и держа наготове оружие, вошли в огромный
высоченный цех. Мы сопоставили с численностью наших солдат
размеры цеха и холодюгу в нем и сильно засомневались в возмож-
ности долго удерживать его. У меня мысль работала в поисках по-
зиции с хорошей оборонительной защитой и соразмерной с силой
нашей роты. Такой позицией в городе может быть только дом с
толстыми стенами и хорошим сектором обстрела. На территории
завода домов не было. Я предложил комвзвода Кирпичеву идти в
глубь города, выбрать такой дом и организовать круговую оборо-
ну. Однако выход в город преграждал крепкий забор, а на воротах
висел огромный замок, который сбить не удалось. Тогда мы взяли
бревно и пробили им дыру в заборе, через которую вышла рота в
сонный немецкий тыл в середине темной ночи.


Был выбран пятиэтажный дом из силикатного кирпича и
быстро организована круговая оборона. Моему отделению достал-
ся второй этаж с окнами, выходящими на широкую улицу. Я по-
ставил по крайним окнам пулеметные расчеты, с тем чтобы они
могли вести перекрестный огонь по улице, в середине по окнам –
по два автоматчика. Одному приказал дремать на позиции, а дру-
гому – следить в ночи. Поскольку противник так и не объявился,
стрелять понапрасну не следовало. А сам с автоматом в обнимку
улегся дремать в перине. Дома все были пустые.


Ночью немцы нас не беспокоили. Другие роты батальона к
нам не пришли.


Утро выдалось солнечное, тихое, было слышно, как сосуль-
ки, нагретые солнцем, со звоном падают на брусчатую мостовую.
Около десяти утра смотрим на улицу и не верим своим гла-
зам. Немецкий офицер с портфелем шагает на работу. Прыжок
двух автоматчиков и он пленен. На дальних улицах в нашем обзо-
ре видны снующие фигуры немецких солдат. Снайпер Мокрин-
ский брал их на мушку.


Оказалось, мы вошли ночью в город, заняли дом, а немцы
до самого утра об этом не знали. Позавтракали сухим пайком и
стали думать, как быть дальше.


Ясно: мы попали в окружение. Позже мы узнали, что как
только перешла по настилу наша рота, немцы нанесли по нему
артминометный удар. Настил был разбит, а с ним убиты и наши
солдаты.


Что будет дальше – неизвестно. Но пока мы в тепле за тол-
стыми кирпичными стенами, хорошо вооружены, у нас прочная
круговая оборона и состав роты, прошедший отбор в наступатель-
ных и уличном боях. Поэтому выбить нас немцам далеко не про-
сто. Кроме того, в любое время возможно продолжение штурма
города нашими войсками. Самым уязвимым местом нашего поло-
жения был ограниченный запас боеприпасов и продуктов питания.
Ведь сухой паек кончается.


Дом был пуст. В квартирах на кухнях были оставлены кру-
па, мука, разные консервы. Все это было собрано с целью эконом-
но расходования. Но для роты человек на семьдесят этого было
явно недостаточно. Через два дня запасы кончились. Но и здесь
был найден выход. Немцы – народ хозяйственный, трудолюбивый,
даже в больших городах во дворах они разводили кроликов. Насе-
ление недавно было эвакуировано, а клетки с кроликами остались.
В своем дворе ночью кроликов собрали и съели. Теперь надо но-
чью ходить в тыл к немцам и красть кроликов. Ходили только
добровольцы. Мне до сих пор непонятно, почему я тоже ходил за
этими кроликами.


Темной ночью обычно втроем с автоматами и большим бу-
мажным мешком мы отправлялись в городской тыл к немцам ис-
кать во дворах клетки со зверьками. Бесшумно пробирались по
улочкам, находили клетку, кролика осторожно переносили в
большой мешок, приносили в дом, где готовили из них пищу.
Немцы нас не беспокоили. Они заняли соседние дома. Пе-
рестрелка не велась. Никакой связи с нашими войсками у нас не
было. Жизнь как бы стабилизировалась. Скорее всего у немцев
плохо было в других частях города и им было не до нашей не-
большой группы.


К своему положению, в самых неожиданных поворотах, я
относился осознанно спокойно. Я уже был сложившимся солда-
том, принявшим безоговорочно необходимость в любую минуту и
в любых условиях рисковать жизнью. Самым главным для меня
была возможность защищаться: иметь личное оружие и выгодную
позицию. Все это у нас в данный момент имелось. Плен исключал-
ся, даже мысли об этом не проскальзывали. Конечно, мы знали,
что время работает на нас, так как важный портовый город штур-
муют другие наши части.


Четвертый бой

Через несколько дней не знаю, каким образом, к нам при-
был капитан из штаба с продуктами и боеприпасами. Вероятно,
канал наконец был форсирован. Позавтракали, пополнили боеком-
плекты.


Офицеры посовещались и комроты вызвал меня. «Прика-
зываю с отделением ворваться в дом. Вначале рота из всех видов
оружия ослепляет дом врага, затем резко обрывает стрельбу, а ва-
ше отделение бросается в дом».


Я глянул на серый пятиэтажный дом, где засели фрицы, пе-
ред ним ровная, как стол, площадь. Это означало, что залечь при
встречном обстреле нигде невозможно. Дом большой, сумеют ли
ослепить все окна, двери, чердаки, полуподвалы в доме, то есть
залить свинцовым огнем. Достаточно одно окно пропустить, кото-
рое встретит нас на ровной площади в упор огнем.


Еще что-то говорил комроты Титов, но я уже не слышал.
Мой мозг лихорадочно работал, искал оптимальное решение зада-
чи. Я понял – только безостановочный рывок во вражий дом ста-
нет нашим спасением и успехом. Все решается секундами.
Я вернулся к отделению и объявил им нашу задачу: я бегу
первый, за мной с интервалом в несколько метров бегут осталь-
ные. Мы изготовились для броска: держим в руках личное оружие,
стоим в укрытии, удобном для броска.


Резко ударили из пулеметов, автоматов, винтовок по дому
врага. Звуки выстрелов слились в шум фантастического водопада.
Мгновенный обрыв стрельбы, и я с автоматом в руке лечу в
дом, за мной мои солдаты. Я не добежал до дома метров пятна-
дцать, как немец вскинул железный автомат, готовый расстрелять
меня. Но остальной состав роты держал под прицелом все точки
дома. Пулеметчик станкача увидел этого немца, высунувшегося
из-за угла, и срезал его длинной очередью, прежде чем фриц вы-
стелил в меня. Фриц упал с железным автоматом на брусчатку бу-
квально передо мной, и под уклон брусчатки потекла теплая кровь.
Как я бежал – не помню, вероятно, очень быстро.


Очутившись в доме, сразу почувствовал себя защищенным.
Теперь я и мои солдаты в крепости, теперь бой на равных. Но
фрицы бежали, оставив дом.


Как только мы ворвались в дом, нас накрыли сильным ми-
нометным огнем. Мины рвались на брусчатке, осколки разлета-
лись во все стороны, дождем летели к нам в окна, двери. Для нас
это привычно, не мельтешись, встань в мертвую зону, куда оскол-
ки не могут влететь, следи за противником и спокойно жди. Если
же кто-то нечестен, трус, то стоя за стеной у окна, протяни руку,
где рой осколков, и «геройски» отправляйся в госпиталь. Я не
встречал таких солдат.


Все мои солдаты (двух пулеметных расчетов, автоматчики)
невредимыми достигли заданного дома. Последним бежал упитан-
ный солдат, которого мне дали сегодня из пополнения. Он прибыл
после излечения из госпиталя, робел, ныл, что мне было непри-
вычно, таких я не встречал. Забежав в дом, этот солдат заметался в
грохоте разрывов и дожде разящих осколков. Укрываясь в углу от
осколков, я покрыл его трехэтажным матом. И в это время осколок
несильно поцарапал ему шею. Это меня еще больше разозлило: из-
за своей трусости, побывав в бою несколько минут, получил ране-
ние, которым, вероятно, будет хвастаться.


Я часто вспоминал этот эпизод, стараясь понять, как вос-
принимали наш бросок солдаты, офицеры нашей роты, которые
фактически были зрителями, а мы, бегущие на врага, своего рода
«гладиаторами двадцатого века».


Наш успех по захвату дома, стоящего перед нами, обеспе-
чил быстрое наступление остальной части роты. Рота стремитель-
но ринулась в погоню за врагом по узким переулкам. Мое отделе-
ние друг за другом, за мной с непрерывной стрельбой двигалось
вперед. Вдруг из подвала одного дома прозвучал выстрел, и пуля
попала в стенку дома, чуть выше моей головы. Я в это время про-
двигался, прижимаясь к стене. В тот же момент в этот подвал мы
дали по длинной очереди из двух пулеметов, забросали гранатами
и, не снижая темпа, двинулись вперед.


Вскоре мы достигли заданного приказом квартала и закре-
пились на новом рубеже.


Успех роты несомненен: взяты в плен в подвале школы
двадцать два немецких солдата, захвачены два миномета и к ним
сто мин, двадцать пять винтовок, кухня с супом, мешок конфет,
сигары и много винтовочных патронов. Но котел кухни был про-
бит пулями и суп вытек, рядом лошадь, запряженная в повозку
лежала на брусчатке, истекая кровью.


Пленных под конвоем отправили в штаб, хотя это уже был
тот период войны, когда они и без конвоя пришли бы, куда им ве-
лено.


Минометы, солдаты умельцы, сразу пустили в ход. Не ме-
няя позиции, лишь повернув их на сто восемьдесят градусов, уда-
рили по врагу их же минами.


Моему отделению местом в обороне был полуразрушенный
спортивный зал школы: свисал потолок от попадания снаряда, вы-
биты стекла, выломаны двери. Внутри спортзала было спортивное
оборудование. Мое внимание привлекли спортивные кони. Я их
видел впервые, не знал их назначения, а в этот момент они послу-
жили нам подставками для ручных пулеметов. Пулеметы на
спортконях поставили в разных концах спортзала, чтобы вести пе-
рекрестный огонь. Поскольку пулеметы напрямую были направ-
лены не в окна, а немного в сторону, при обстреле противник не
мог поразить наших пулеметчиков. Перекрестный огонь двух пу-
леметов не оставлял шансов противнику укрыться. За время днев-
ного боя израсходовали большую часть боеприпасов. Старшина
пополнил их, за исключением автоматных патронов. Поэтому,
расставляя солдат на их боевые места, я приказал автоматчикам,
занимающим центр зала, из автомата стрелять только при крайней
необходимости. Чтобы обозначить полосу обороны, надо вести
методически огонь из немецкой винтовки, которую я принес авто-
матчику Григорьеву, и к ней цинковый ящик патронов.
Дневной бой прекратился, вечером перешли к обороне.


Немцы рядом, в соседних домах. В этот день раздосадованные по-
ражением немцы вели активный огонь и, вероятно, готовились к
ночной атаке. Это нас настораживало. У меня все было готово к
отражению нападения: два надежных пулеметных расчета, авто-
матчики, запас патронов, гранат. В обороне, в уличных боях мы
запасались большим количеством оборонительных и наступатель-
ных гранат. Чтобы они были под рукой, мы принесли по вещмеш-
ку на каждую боевую позицию и высыпали рядом, как картошку.
Когда началось наступление, брали с собой возможное количество
гранат, а остальные подбирал старшина. У меня с собой в карма-
нах всегда было минимум четыре гранаты – лимонки и обычные
РГ-42. Поскольку в бою мы никогда не раздевались, то и дремали с
гранатами и патронами в обнимку с личным оружием.


Темно. Видны только зарева пожаров. Немцы ведут мето-
дичный обстрел. Не знаю, то ли из пушки, то ли фаустник через
каждые несколько минут бьет в угол здания рядом с нашим залом,
каждый разрыв сотрясает спортзал. Но это стало привычным, как
тиканье маятника.


Как обычно, я обошел позицию отделения и приказал од-
ному следить за врагом, другому дремать под спортконем, из пу-
леметов понапрасну не стрелять. Но чтобы обозначить свою обо-
рону противнику, в центре автоматчикам приказал пулять в темно-
ту, в сторону противника из немецких винтовок, для них патронов
хватит.


Методичная стрельба из орудий и звуки пулеметных и ав-
томатных очередей противника не мешала моему сну. Я как бы
нейтрализовал звуки стрельбы врага, они вроде слышались, но
спать не мешали, на звуки своих выстрелов сознание настраива-
лось по-особому, можно сказать, как к готовности номер один или
в особых случаях, как к сигналу тревоги.


Посередине зала я нашел сухие листья. Я тогда не знал, для
чего они здесь. Позже выяснилось, что листья в спортзале исполь-
зовали для смягчения приземления при прыжках через спортивно-
го коня.


После боевого дня я сразу заснул, обняв автомат. Ночь бы-
ла по меркам фронта теплая, минус 3–40 С, одет я был в телогрей-
ку, ватные штаны, на голове шапка. Шинель и плащ-палатку я
бросил еще в первом бою, исходя из возможности рукопашного
боя, так как шинель сковывала мои движения. От каски тоже изба-
вился, тяжелой она мне казалась. Спали мы всегда отменно всю
зиму на улице: в снегу, в окопе, в воронке, в пустом помещении
без окон и дверей. Последнее – это благодать.


Методичная стрельба немцев меня не беспокоила. Но вдруг
во сне я услышал стрельбу из автомата ППШ. Для моего сна это
сигнал тревоги, ведь я знал, что для автоматов у нас дефицит па-
тронов. Сознание включилось в тревожный режим, но я никак не
мог проснуться. Наконец, мне удалось открыть глаза: зал засыпа-
ют немцы трассирующими пулями, автоматчик Григорьев бежит
из зала, прижимая руку к груди, все остальные спят беспробудным
сном. Я вскочил и крикнул: «Огонь!!!». Удивительно, пулеметчи-
ки мгновенною ударили перекрестным огнем из окон спортзала. Я
еще успел выругаться вслед убегающему Григорьеву: «Ты что не
разбудил».


Немцы атакуют наш спортзал, заливают автоматным огнем.
Поэтому надо отражать атаку таким образом, чтобы не схватить
пулю. Пулеметчики бьют из-за стены, из мертвой зоны, их не по-
разишь. Я с автоматом проползаю ниже окна и, спрятавшись за
стену, у окна даю две – три очереди и таким образом перемещаюсь
к другому окну, а мои пулеметчики непрерывно поливают улицу
очередями. Рядом с окном гранаты. Я беру оборонительную грана-
ту Ф-1, вытаскиваю чеку и бросаю в окно. За окнами взрыв, а я, не
жалея гранат, пробираюсь к другому окну и немцам в подарок еще
и еще гранату.


Эта удивительная вспышка перестрелки продолжалась не-
сколько минут. Затем все стихло, и перестрелка перешла в обыч-
ный хронический режим.


Я представляю, каково было немцам в ночи, когда в упор
перекрестным огнем бьют пулеметы, которые они бессильны по-
давить, и одна за другой летят осколочные гранаты. После такого
отпора немцы, пока мы обороняли школу, нас не пытались атако-
вать.


Как только затихла вспышка перестрелки, пришел комвзво-
да Кирпичёв и я доложил ему об этом эпизоде. Он остался дово-
лен.


Григорьева отправили в госпиталь. Впоследствии он рас-
сказывал: «Пуляю (стреляю) я из немецкой винтовки в сторону
немцев, ведь ничего не видно, лишь при вспышке выстрела на миг
угадываешь силуэты. В одной из вспышек я увидел бегущих в на-
шем направлении немцев. Я схватил автомат и дал очередь по
этим силуэтам. И здесь мне пуля попала в грудь. Я испугался, по-
бежал и забыл разбудить вас спящих».


Наступило утро. Я посмотрел на окна спортзала. Поскольку
в спортзале были волейбольные и баскетбольные площадки, окна
были приспособлены к попаданию мячей, то есть они состояли из
небольших клеток. Хотя стекол не было, но я в темноте попадал в
эти клетки. Ведь если бы граната попала в корпус клетки, она бы
отскочила и взорвалась у моих ног. Но видно мне была удача в тот
момент.


Позавтракали. Все на своих позициях следят за противни-
ком, иногда стреляют. Я решил пройти по позициям других взво-
дов. Центральным местом обороны роты было здание школы. Я
пошел на второй этаж. В одной из больших комнат, вероятно в
школьном классе, лежал на полу у разбитого станкового пулемета
убитый Волдарь. Прямым попаданием снаряда был разбит его пу-
лемет, а ему большим осколком вырвало половину поясницы. Он
лежал на полу вниз лицом в телогрейке, касаясь истоптанным нос-
ком ботинка лужи застывшей крови.


Отпел Волгарь наш голосистый, не дошел до своей Волги,
до родной семьи, не осуществил послевоенные мечты.
Я долго простоял возле убитого, близкого мне по духу тру-
женика, настоящего человека, мысленно прощаясь с ним. Война
без жертв не бывает. Каждый раненый, убитый незримо прибли-
жал нашу общую победу. Здесь не место клятвам и обещаниям,
каждый из нас выполнял веление, данное Всевышним.


Пятый бой

Два дня обороняли школу. На третий день получили попол-
нение из разбитого батальона. Такое пополнение по боеспособно-
сти хуже, чем необстрелянные новички. Это объясняется психоло-
гией солдата. Если в бою пехота под огнем противника залегла, то
ее поднять – большая проблема. Умным командирам, как правило,
удается поднять солдат и продолжить наступление. Впоследствии
солдат этот страх преодолевает. Но беда, когда в наступлении не
удалось оторвать от земли пехоту в нескольких боях. Чтобы ее
поднять, нужны особые меры. Таким было пополнение роты. По-
скольку наш взвод был сформирован, то из пополнения образовали
еще один взвод. В роте после боев оставались только два офицера:
комроты Титов и комвзвода Кирпичев. Получили приказ продол-
жить наступление. В уличных боях всегда ведется интенсивная
стрельба, чему способствует ограниченность пространства. Необ-
ходимо быстро маневрировать от укрытия к укрытию, которых в
городе обычно достаточно. Комроты пошел в атаку с пополнени-
ем, а наш взвод – с комвзвода Кирпичевым.


Важен успех первого рывка, который деморализует про-
тивника приближающимися к нему солдатами. Первые перебежа-
ли, немцы встретили их сильным огнем, но мы неумолимо шли на
сближение. Каждый выбирал момент своего броска. Он должен
быть коротким, внезапным для врага к выбранным впереди укры-
тиям: выемки, канавы, подъезды дома, камни. При этом предна-
значенные пули, в том числе снайперские, будут обязательно вы-
пущены, так как в пехоте и у немцев и у нас всегда были снайпе-
ры. Рывок под прицелом врага можно сравнить с переносом с мес-
та на место раскаленного докрасна железа голыми руками. Быстро
схватить, переместить его и не обжечься. Слева маленький солда-
тик, видно, решил сделать более длинный рывок (перебежку). Это-
го хватило немцу уточнить прицел. На бегу пуля сразила солдата.
Я краем глаза видел, как от разрывной пули из его телогрейки ле-
тели клочья ваты. Не успел он упасть, снайпер пригвоздил его
второй пулей.


Наша цепь продолжала перебежки, не замедляя темпа. По-
скольку убитый остался в нашем тылу, похоронные команды под-
берут его. Мы не можем выйти их боя, поэтому не узнаем, где бу-
дет похоронен наш товарищ. А в следующую минуту каждого из
нас ждет такая же пуля.


Вскоре мы почти достигли заданного рубежа. Пока при-
шлось залечь на кладбище между могильными плитами вблизи
церкви.


Лежу с автоматом за могильной плитой, а метрах в десяти
от меня на черной мраморной могиле в позе живого солдата с ав-
томатом лежит убитый во вчерашней атаке. Это был солдат бога-
тырского сложения, смуглый, по-видимому, кавказский горец. Во
время вчерашнего боя вблизи горело здание, и от него на лодыжке
солдата истлела одежда, а солдатская ложка, которую мы носили с
собой всегда, впаялась в красноватую кожу лодыжки солдата.


Немец из соседнего дома принимал убитого солдата за жи-
вого и непрерывно стрелял в него из винтовки. Я видел, как пули
попадают в солдата и рикошетом отскакивают от плиты с харак-
терным звуком.


Переждав сильный обстрел, мы сделали бросок и заняли
церковь. Возле церкви были узенькие улочки, где укрылись нем-
цы. В это время пришло сообщение, что командир роты Титов тя-
жело ранен. Наш комвзвода как единственный офицер в роте по-
спешил к месту ранения Титова. За комвзвода остался старший
сержант, с которым я ходил в разведку на канале.


Мы обосновались в церкви, ведем перестрелку. Через узкий
переулок слышна немецкая лающая речь. Ведем огонь из узких
решетчатых окон. Вдруг влетает немецкая граната. Снайпер Мок-
ринский хватает ее и отбрасывает обратно немцам. Это возможно
потому, что их граната взрывается через семь секунд. Начался ар-
тиллерийский обстрел церкви. От купола нам на головы летят
камни. Здесь я пожалел, что у меня нет каски.


Активность нашего взвода почему-то стала сходить на нет.
Я интуитивно уловил, что воля к сопротивлению куда-то исчезла.
Старший сержант, наш командир, совсем сник, смирился с безвы-
ходным положением. Мне стало не по себе. Боевой взвод превра-
тился в безвольную группу – приходи и коли всех подряд и никто
не будет сопротивляться. Мысль у меня лихорадочно заработала в
поисках выхода из этого положения. Я с младшим сержантом
Смирновым и моими однокурсниками по учебному батальону ста-
ли организовывать круговую оборону. Пулеметы мы поставили на
флангах, указав им секторы обстрела, снайпера и часть автоматчи-
ков в центре перед узким переулком, прикрывать тыл поручили
остальным автоматчикам. К моему удивлению и старший сержант,
оставленный у нас командиром взвода, беспрекословно занял по-
зицию, которую я ему указал.


Надо отметить, что мною двигала интуиция и мысль, как
выйти из этого положения.


Все делалось без криков «Слушай мою команду» и слов
«Приказываю занять огневую» Я просто подходил к каждому и
объяснял ему задачу, а впоследствии удивлялся, с каким желанием
они ее исполняли, словно они были заколдованы, а я снимал с них
чары.


Идет уже хроническая перестрелка, все вроде под контро-
лем. Меня беспокоит наша позиция в церкви, ведь дома в переул-
ках от церкви метрах в двадцати. Нельзя на такой позиции быть
уверенным в ее удержании. Я осматривал кварталы города, стара-
ясь найти дом с крепкими стенами и хорошим сектором обстрела,
чтобы в случае атаки врага хватило времени для ее отражения. Та-
кой дом приглянулся мне сзади метров на сто от нашей церкви.
Надо было сменить позицию незаметно для врага. Поэтому с на-
ступлением темноты мы тихо оставили церковь и заняли выбран-
ный дом. Я усвоил золотое правило – в наступательных боях и при
временной остановке, создавать круговую оборону. Взвод состоял
из обстрелянных опытных солдат и сержантов, имел хорошее воо-
ружение: два ручных пулемета, автоматы ППШ и несколько вин-
товок.


Я расставил всех по позициям круговой обороны. Перед
противником установил ручной пулемет, два пулемета на полу-
флангах с таким расчетом, чтобы они могли вести и фланговый и
фронтальный огонь. Пулеметы были установлены в полуподваль-
ных окнах. На каждой позиции поставил по два солдата, с тем что-
бы один дремал, а второй следил за врагом.


После расстановки людей взвода сам занял центральное ме-
сто в доме. Это была большая комната с окном, выходящим на
площадь. От пожаров площадь освещалась, на ней виднелись раз-
битые легковые машины. Если мы замечали какое-либо движение,
то вели прицельный огонь. Я всем сообщал, где меня искать в слу-
чае осложнений и в обнимку с автоматом улегся на роскошную
перину, естественно в ботинках, телогрейке, с дисками патронов и
гранатами в карманах и на поясном ремне.


Во второй половине ночи к нам для усиления нашего взво-
да прибыл лейтенант с двумя станковыми пулеметами. Я с радо-
стью встретился с ним и попросил принять командование нашим
взводом. Но лейтенант улыбнулся и ответил: «Нет, у меня свой
взвод». Итак, наша группа уже представляла грозную силу.
Через час к нам прибыл с нашим комвзвода Кирпичевым и
санинструктором Валей новый комроты, украинец, старший лей-
тенант.


По его команде дом, в котором был взвод, мы покинули. И
он повел роту в сторону от церкви в спящий город. Не знаю цели
этого передвижения. Меня сразу насторожило и удивило наше ше-
ствие в глубь города, практически в тыл к немцам. Почему-то нас
не обстреляли и мы колонной по центральной улице устремились
за старшим лейтенантом, с которым рядом шагала санинструктор
Валя. Мы проходили мимо стоящих на улице пушек, не подрывая
их и не вытаскивая из них замки, соседние дома не прочесывали.
Это было нарушением всех законов уличных боев. Ведь мы были
не разведгруппой, а регулярным боевым подразделением.
Парадоксально, что мы в полной боевой готовности, колон-
ной шагали по брусчатой центральной улице города, вокруг ни
души, ни одного выстрела, темные витрины магазинов. Но мне
было не по себе. Я ожидал, что вот-вот проснутся немцы и в тыл
ударят из тех пушек, которые мы не обезвредили.


Возле стеклянной витрины какого-то магазина у меня раз-
моталась обмотка. Я остановился, чтобы ее замотать, а колонна
продолжала движение. Чтобы замотать обмотку требуется десять –
пятнадцать секунд. В это время раздался сильный взрыв в голове
колонны и колонна опять во главе с комроты – украинцем, беспо-
рядочно стала удирать в обратном направлении. Это немцы с
верхних этажей высыпали на головы колонны кучу гранат.
Эту позорную страницу нашей роты вспоминаю до сих пор.


Отступление тоже вид боя. Оно ведется по выработанным зако-
нам: часть войск прикрывает отход, а остальные войска не бегут, а
организованно, перебежками отходят.


Впереди бежит комроты, старший лейтенант, украинец,
фамилии не помню, держась за голову, осколок гранаты, видно
поцарапал его, а рядом с ним стонущая от боли, раненая осколка-
ми в верхнюю часть ног санинструктор, наша дорогая Валя.
Я, перебегая от углублений у дверей домов от подъезда к
подъезду, бегу вслед за ротой.


Наш бег закончился в каком-то полуразрушенном большом
здании. Заняли оборону, нашего «героя», старшего лейтенанта,
комроты и Валю переправили в госпиталь.


Для меня это был черный день. Мои славные пулеметчики
попали под взрыв гранат, а с ними еще пятнадцать человек, самых
лучших солдат. Нет прощения чванливой глупости комроты – ук-
раинцу, и тем, кто его назначил командовать ротой.


Мне всегда было жалко людей. Никакие виды оружия не
могут сравниться с ценностью жизни человека. Скорбь увеличива-
лась при потере знакомого человека, с которым породнились ду-
ши, особенно если смерть наступает по вине командира, командо-
вания. И не важно из-за чего: просчета, а чаще по глупости и ха-
латности. Не менее виноваты в убийстве солдат и те, кто допуска-
ет таких до командования людьми в бою. Увы! Безответственно-
сти, преступного равнодушия и действий ради достижения карье-
ры в период войны не удавалось избегать.


Шестой бой

После кошмарного, идиотского вояжа под командованием
«героя», нового комроты, побыв в полудремотном состоянии часа
два, осмотрелись вокруг. Оказалось, после беспорядочного бегства
мы остановились на ликеро-спиртовом заводе. Заняли оборону на
его первом полуподвальном этаже и в соседних двухэтажных до-
мах. С рассветом обнаружили, что в здании, где мы дремали два
часа, стоят штабелями ящики разноцветного ликера, настойки. Это
словно был нам подарок за наши ночные неудачи. Мне все это бы-
ло безразлично, но матерые солдаты, сержанты были на седьмом
небе от неожиданного подарка.


Только открыли первую бутылку, как на нас из развалин
соседних домов, словно саранча, поперли немцы. «Вот гады, – ру-
гались матерые солдаты, – выпить спокойно не дают». Пришлось
засесть за пулеметы, автоматы, винтовки и отбивать, откуда ни
возьмись, это нашествие. Бьем, а им все конца и края нет.


Еле сдерживали напор. Немцы ворвались в здание, где бы-
ли наши раненые. Когда до нас дошла эта весть, мы создали груп-
пу и немедленно выбили немцев из этого дома.


Казалось, немцы повсюду и нас они не особенно стараются
уничтожить. Их путь лежит дальше, мы, вероятно, стоим на их пу-
ти. Во дворе завода, в небольшом доме, снайпер Мокринский и
мой солдат Кравчук вели огонь из окна по перебегающим немцам.
Услышав шаги, Мокринский обернулся и видит: в дверь к нему
входит немец с автоматом. Он рассказывал, что, увидев друг дру-
га, они оцепенели. Я первый вышел из оцепенения, загнал патрон
в патронник винтовки и нажал спуск. И здесь осечка, немец вроде
стал оживать, я метнулся мимо него во двор. С ним был Кравчук.
«Когда я увидел, что еще немцы подходят, – рассказывал он, – то
пустился бежать к заводу. Бегу, за мной летит немецкая граната,
упала и вот-вот взорвется. Я упал в полуподвальный вход. Когда
падал, граната взорвалась и осколком поцарапало попу, а голова и
тело успели свалиться вниз». Больно Кравчуку и неловко, постес-
нялся идти на перевязку, а мы смеялись.


Я был в центральном здании завода, там позиция была бо-
лее надежной. Мы не допускали немцев на близкое расстояние.
Они, столкнувшись с нами, уходили в сторону.


В одном из прилегающих домов комвзвода Кирпичев с
группой отбивал атаки немцев. Немцы забрасывали их гранатами.


От взрывов гранат он получил осколочные ранения: один осколок
разрезал ему ремень и застрял в животе, два других поранили руку
и ногу.


Уходя в госпиталь, мы с ним распрощались, не надеясь на
будущую встречу. Он подарил мне иссеченный осколками офи-
церский ремень, и мы расстались навсегда. Раны у него были не
тяжелые, думаю, он успел еще побыть на фронте.


Ко второй половине дня движение немцев прекратилось.
Стали подсчитывать число оставшихся в ротном строю. Оказалось,
всего двадцать шесть человек. В моем отделении трое: Кравчук,
Маковей и Уреки-маленький. Вся рота была сведена в один взвод,
офицеров – ни одного.


К вечеру нам прислали нового комроты, щеголеватого,
подвижного, среднего роста лейтенанта. Он, вероятно, прибыл из
офицерского училища, в новенькой форме, сапоги начищены до
блеска, возбужден и, как мне показалось, слишком громко гово-
рящий, про себя я прозвал его горластым.


По традиции вновь прибывшим мы дарили трофейные на-
ручные часы, которые обычно были в брошенных магазинах. Я
подарил ему швейцарские часы с хронометром.


Еще один день закончился. Ужин, полудрема, дежурство на
огневой. От офицеров батальона узнали, что мы в центре города,
где еще сопротивление немцев не сломлено.


За время первого марша с первого января до седьмого фев-
раля 1945 года я не снимал телогрейку, только периодически ме-
нял портянки на материал, брошенный в домах, магазинах. Каких-
либо насекомых типа вшей никогда не было.


Седьмой бой

Утром восьмого февраля 1945 года от офицеров мы узнали,
что в городе Эльбинг в руках немцев остался лишь один огромный
дом. Он нависал над нами серой массой. Перед ним были откры-
тые площади. Немцы, видно, сдаваться не собирались.
Командование решило устроить показательный штурм это-
го дома. С этой целью была организована киносъемка. Кинохро-
ника располагалась в соседнем доме, из которого был хороший
обзор объекта штурма – дом. Осуществлять штурм было поручено
другому батальону.


Я посмотрел на подступы к дому. Нигде я не нашел ни ма-
лейших укрытий, необходимых для подхода к дому. На площадках
вокруг дома не укрыться, враг перестреляет всех, когда наши сол-
даты будут рваться к дому. Мне было ясно, что положат штур-
мующий батальон и тогда придет и наш черед. А пока мы вместе с
кинохроникой являемся зрителями, думал я, преступной трагедии.
Я был любопытным и пошел посмотреть эпизоды штурма.


Привезли семидесятишестимиллиметровую пушку, установили,
дали выстрел по вражескому дому. На втором выстреле немецкий
фаустник из дома уничтожил эту пушку. Разрывом фаустпатрона
убило одного артиллериста и оторвало станину у пушки. А ведь не
было смысла из такой пушки стрелять по стенам метровой толщи-
ны, ее снаряд оставляет лишь отметину на стене.


Затем пришел бронетранспортер с двумя спаренными круп-
нокалиберными пулеметами. Он выползал из-за соседнего дома и
длинными очередями бил по окнам немецкого «бастиона». Но это
мертвому припарки для столь мощного большого дома. Окон в
немецком доме не счесть, поэтому ослепить его крайне трудно.
Надо, по меньшей мере, десяток таких бронетранспортеров.


На штурм пошел батальон. Немцы встретили сплошным
пулеметно-автоматным огнем. Батальону пришлось залечь на от-
крытой площади. Сразу же были убитые и раненые. Один солдат
бросками сумел добежать до дома и бросить зажигательную смесь
в дом. Несколько раз поднимались роты батальона на штурм дома.
Но напрасно, все атаки были отбиты, батальон обескровлен.
На киносъемочной площадке, кроме киношников, собра-
лось начальство, которое пока не было занято в штурме дома. Не-
мецкий пулеметчик длинными очередями ударил по съемочной
площадке. Многие были ранены и убиты, съемка прекратилась. Я
сразу после этого обстрела пошел к площадке.


Был смертельно ранен комсорг нашего батальона, видный
красивый парень. Он умирал на наших глазах: дыхание постепен-
но замедлялось, кончики пальцев и кончик носа бледнели. Он си-
лился что-то сказать, но жизнь неумолимо уходила из его молодо-
го тела, и через несколько минут он затих.


Как я и думал, наступил наш черед штурмовать зловещий
дом. Во главе с новым командиром, щеголеватым лейтенантом,
начали штурм. Неудавшийся штурм дома другого батальона про-
водился с лицевой стороны дома, где число окон очень большое. А
из каждого окна можно вести огонь Мы начали штурм с торца, где
окон было намного меньше и в одном месте было небольшое воз-
вышение, за которым можно укрыться при обстреле. Завязался бой
внутри дома. В этом виде боя мы были мастера своего дела: бро-
сок в дверь или за какой-нибудь выступ. Примерно через час, с
потерями, мы овладели половиной первого этажа и подвалов.


К нашему несчастью оказалось, что вторая половина дома
разделена глухой стеной. Для продолжения штурма надо было вы-
ходить на улицу и врываться во вторую половину дома. Только мы
вылезли на улицу, немцы из окон этажей сыпанули нам на головы
кучу гранат. Страшный взрыв, черный дым, из которого бегут ос-
тавшиеся в живых солдаты. Мы покинули дом, в том числе и отби-
тую половину дома. Наш лейтенант потерял дар речи, шевелит
губами, вращает глазами, а звуков никаких не издает. Его отпра-
вили в госпиталь.


В бою за первую половину дома пулей в сердце был убит
старший сержант, с которым я ходил первый раз в разведку и вме-
сте с ним оборонял церковь. Здесь оборвалась жизнь старого сол-
дата, у которого всегда были чай и продукты. При преследовании
противника на привале он угощал меня душистым чаем.


Начальство было не в себе. Ругало, грозилось штрафным
батальоном, мы молчали.


День угасал. Привезли ужин. Пришел офицер штаба ба-
тальона, с тем чтобы послать разведку в дом. Выбор пал на незна-
комого мне гвардии сержанта и одного крепкого солдата. У меня
сжалось сердце от ожидания очередной трагедии. О какой развед-
ке может идти речь перед пулеметчиком в окне? Минуты, пуле-
метная очередь и сержант с окровавленной рукой прибежал обрат-
но. Его напарник не вернулся. Потом выяснилась его судьба. Ра-
неный, он пролежал ночь, а утром при очередном штурме мы его
подобрали. Выжил орел.


Спустилась ночь. Подавленные неудачами дневных боев
мы догнали командование батальона и погрузились, как всегда, в
полудрему. Мы не чувствовали неудобств, холода, засыпали мгно-
венно, ведь по сравнению с боем сон был для нас благо.


Восьмой бой

Занималось серое утро. Предстоял второй штурм дома. Нас
оставалось девятнадцать человек и ни одного офицера, только
сержанты и солдаты. Позавтракали, пополнили боеприпасы и тем
же путем, как вчера, ринулись в дом. К нашему удивлению, по
сравнению со вчерашним сопротивление было слабым. Мы без
потерь заняли половину дома до глухой стены.


Солдат Кравчук возле дома за кучей мусора начал оправ-
ляться. Он рассказывал: только присел я и вдруг немец с железным
автоматом. Я непроизвольно крикнул: «Хэнде хох». Немец бросил
автомат и был как будто даже рад. Держа штаны одной рукой, а
винтовку другой, привел немца к нам в подвал. Что делать с нем-
цем: расстрелять, отправить в штаб или отпустить. Я предложил
последнее, полагая, что немец донесет наши условия остальным
немцам. Из всего состава только я знал несколько немецких слов.
Они сводились к следующим: «Ник шиссен (не стреляем); команде
«Хэнде хох (руки вверх)»; «Гитлер капут». Все эти слова несколь-
ко раз мы втолковали немцу и отпустили его к своим.


Тихо. Время тянется медленно. Ждем. Прибегает связной из
штаба батальона с приказом продолжать штурм. Мы отвечаем со-
гласием. Связной убегает, Мы думаем, что, по-видмому, немцы
еще не решили, как им быть. А нам спешить некуда, у каждого
одна жизнь, и именно она для нас выше даже ордена Победы.
Ждем. Прибегает второй раз связной и передает еще более гроз-
ный приказ на штурм. Опять обещаем связному начать штурм, но
нас удерживает надежда, что немцы все-таки решат сдаваться,
ведь цена для всех слишком высока – жизнь.


Бежит третий раз связной с приказом на штурм. Думаем,
всё, надежды нет. Я беру гранату, выбираюсь из полуподвала до-
ма, готовый выдернуть чеку и начать бой.


К нашему удивлению и радости из полуподвала, где засели
немцы, показался белый флаг и выходящие немцы. Когда они вы-
шли на улицу, я насчитал около сорока человек. Они несли на но-
силках двух раненых. Лица немцев были хмурые, затравленные,
всем своим видом молили о пощаде. Я спросил одного немца из
колонны: «Дорт ист (там есть)». Он ответил «Фильго». Я сразу по-
нял, чем это грозит.


Со всех сторон к этой колонне немцев бросились артилле-
ристы, танкисты, солдаты другого батальона. Мы вскинули авто-
маты на бегущих, не подпуская их, боясь бесчинства бегущих. Это
могло привести к тому, что оставшиеся немцы в доме возобновят
бой. Поэтому в сопровождении автоматчиков немцев немедленно
повели в штаб батальона.


Как только ушла эта колонна пленных немцев, из полупод-
вала дома вышла еще такая же группа немцев. Я опять спросил
одного немца из колонны: «Нох ист (еще есть)». Он ответил: «Я
(да)». Мы немедленно в сопровождении автоматчиков отправили и
эту группу пленных.


Из полуподвала дома вышла еще группа немцев, человек
сорок. Немец из колонны ответил: «Аллес (всё)».
Так мы закончили штурм Эльбинга взятием в плен около
ста двадцати немецких военных.


По иронии судьбы наша рота была поселена в этом же до-
ме, в той половине, откуда вышли немцы и сдались в плен. В этом
доме три этажа уходили в землю. В полуподвальном этаже стояли
мягкие диваны, было сухо, уютно.


Немцы сдавались в плен, вероятно, по приказу: винтовки,
автоматы были аккуратно сложены в одном месте, противогазы и
каски – чуть поодаль.


После штурма

После многодневного штурма наступила непривычная ти-
шина. Мне вдруг смертельно захотелось спать, и я свалился на
мягкий диван.


Последний бастион города Эльбинга пал. Каждый солдат,
сержант радовался по-своему. Некоторые горячие ребята, отведав
ликера или шнапса, шли по улицам, стреляя в воздух и бросая гра-
наты. Сразу же была создана комендатура, патрули задерживали
особо резвых воинов.


Город был пуст. Все население было эвакуировано. В горо-
де располагалось много магазинов с разными товарами, огромные
склады с продуктами.


Всему личному составу было разрешено посылать домой
посылки весом до десяти килограммов. Солдаты, особенно стар-
шего возраста, бросились собирать разное тряпье для посылок. Я
решил не отправлять посылки. Думалось мне, бои еще далеко не
окончены, убьют в бою, а в деревне будут говорить: «Вот грабил и
поплатился головой». Матерые солдаты смеялись надо мной и го-
ворили: «Дома ведь нищета, так помоги им». Но я был при своем
мнении. Они бегали, собирали посылки, отправляли, а я спал на
мягком диване.


Нашу роту сделали комендантской. Мы обязаны были пат-
рулировать улицы города, нести охрану складов и других важных
объектов. Однажды я был на охране продуктового склада. Он на-
ходился близ порта и занимал огромную площадь. Чего только не
было на складе. Ярусами стояли бочки, ящики, какие-то низкие
здания были забиты мешками. Вдруг на студебеккере приезжают
моряки и просят бочку повидла. Я соблюдаю устав часового, кри-
чу «Назад!», а сам за угол здания, чтобы не видеть их. Я был не
против, чтобы моряки пили чай с повидлом.


После завершения штурма батальон был построен на пло-
щади возле штаба полка. С речью выступал замполит. В громких
словах превозносил нас за успешные действия в штурме важного
порта на Балтийском море.


Я стоял и думал, какой ценой далась нам эта победа. От
нашей роты, сто тридцати человек, начинавших штурм, осталось
двадцать два человека. И они сейчас стоят измученные много-
дневными боями. Я, конечно, больше мыслями, чувствами уносил-
ся в прошлое, с кем был близко знаком, знал их желание жить,
осуществить послевоенные мечты. Командир роты лейтенант Ти-
тов умер в госпитале от разрывной пули, поразившей мочевой пу-
зырь. Его заместитель старший лейтенант и лейтенанты двух взво-
дов ранены, пулеметчики Алексей и Яшка-якут ранены. Из моего
отделения остались только Кравчук, Маковей, Уреки-маленький, а
остальные ранены или убиты.



Восточно-Померанская операция


Марш вдоль Вислы

Тринадцатого февраля 1945 года прибыло пополнение.
Командир роты старший лейтенант вернулся из госпиталя после
позорного ночного боя. Он формировал роту и, вероятно, ранее
запомнил меня. Такой вывод я сделал при назначении меня опять
командиром отборного отделения. Я не хотел еще раз быть на ост-
рие атаки, поэтому, стоя в строю, старался не попадаться ему на
глаза. Но он высмотрел меня в общем строю и приказал отобрать
себе солдат в отделение. Я знал немногих, оставшихся в живых
после штурма Эльбинга. Из них отобрал троих: Кравчука, Мок-
ринского, Маковея, а остальных из пополнения – по внешнему ви-
ду. Переписал фамилии в записную книжку. Детально знакомиться
с каждым не стал. Причиной этого была мысль о неизбежной гибе-
ли в грядущих боях моих солдат, о чем я всегда глубоко сожалел. И
чем больше я знаю о человеке, тем больнее переживание. Пополне-
ние было не обстрелянное, то есть солдаты не были в боях.


Приказ – подготовиться к маршу. Выступает полк завтра.
Четырнадцатого февраля 1945 года наш второй батальон в составе
284-го стрелкового полка выступил на марш. Никто не знал мар-
шрут, цель марша. Одно радовало нас, что марш совершается
днем. Это означало, что наша армия ведет успешно наступатель-
ные операции. И особенно для нас, пехоты, было отсутствие не-
мецкой авиации. Все еще вспоминал начало войны, когда мессер-
шмитты гонялись за каждым солдатом, а теперь километровые ко-
лонны пехоты средь белого дня идут с одного участка фронта на
другой. И в небе только наши звездные эскадрильи, которые жаж-
дут встретить уцелевшего немецкого асса.


С полной боевой выкладкой батальон поротно вытянулся
черной маршевой колонной по шоссе. Каждый в колонне шагал на
своем уставном месте. Как всегда перекличка на ходу, доклад по
колонне в движущейся штаб батальона, привал и опять вперед и
вперед. Я шел с автоматом на плече впереди своего отделения и
пытался представить куда наш марш лежит и какие бои предстоят.


Если в январский марш я шел необстрелянный и в общих чертах
представлял конкретные бои, то сейчас мне скорое будущее пред-
ставлялось с беспощадной ясностью.


Мне очень хотелось, чтобы судьба сохранила и в пред-
стоящих боях мне жизнь. Ведь жизнь такая интересная, а для меня
она только начиналась. Я уже был опытным сержантом, пони-
мающим и владеющим всеми тонкостями наступательных боев во
всех наземных ситуациях. Конечно, я проявлю все свое умение в
исполнении своего священного долга, но коварные, непостижимые
здравому смыслу случайности не в нашей власти.


Была оттепель. Небольшой снежный покров таял. Пасмур-
ный, тихий день казался предвесенним. Рядом с нами ехали ко-
лонны артиллерии, танков, катюш. Мы завидовали им: мы идем, а
они едут.


В конце дня первый марш закончился в пустом поселке.
Офицеры нам сообщили, что это бывшие польские земли. Они бы-
ли заселены немцами. При наступлении наших войск все немецкое
гражданское население было эвакуировано. Мы уже привыкли к
пустым городам и поселкам. Желанный отдых под крышей для нас
благодать. Неважно, что спим, не снимая телогреек, шинелей, бо-
тинок и нет каких-то там кроватей, одеял и отоплений. Главное не
под прицелом врага и не в ожидании его атаки. После дневного
трудного похода и обеда-ужина, который нам доставила батальон-
ная кухня, мы сразу засыпали мертвецким сном. И мне, казалось,
засыпая – проблеском мирной жизни.


Назавтра снова марш на юго-запад. Солдаты моего отделе-
ния пока нормально переносят тяготы марша. Я шагаю рядом с
земляком Сашей Смирновым. С ним обучались в учебном баталь-
оне. В штурме Эльбинга он, как и я, выжил и теперь ведет свое
новое отделение. К вечеру марш заканчивается. Опять ночлег в
пустующем поселке.


Последний обычный марш семнадцатого февраля 1945 го-
да в конце дня перешел в форсированный марш. Клонился день к
закату. Все с надеждой смотрели на поселки, которые проходили,
думали – «вот в этом поселке, конец нашего марша» Но почему-то
марш все продолжался. А потом комроты объявил, что надо уско-
рить движение. Уже спустились сумерки, а командование требует
еще ускорить наше движение. Причину продолжения и ускорения
марша не объяснили. Но здесь не надо особенно гадать. Ясно, где-
то создалось трудное положение на передовой и необходима наша
помощь. Я сознавал, в какую ситуацию мы попадем. Нам придется
сходу вступить в бой и еще хуже во встречный бой. А где взять
силы нам после дневного обычного марша, вдобавок затем еще
форсированного марша. Ведь бой – это высшее напряжение физи-
ческих и моральных сил. А какими мы будем, когда встретимся
лицом к лицу со смертельным врагом. Приказ ни отменить, ни из-
менить командование полка не может. Он в регулярных войсках
выполняется всегда.


Уже некоторые, выбившись из сил, падали и дальше идти
не могли. Командир полка для подъема духа маршевых солдат во
главе колонны поставил духовой оркестр. И темной ночью на лес-
ной дороге звучали мелодии маршей, замирая где-то в лесной ти-
ши. Какой-то путь прошагал с оркестром и комполка со штабом.
Такое внимание командования еще раз подчеркивало важное зна-
чение нашего форсированного марша. Под звуки марша легче шли
ноги. Но это был только эпизод в изнурительном походе. Замерли
звуки марша, но мне казалось, что они еще звучат в темной ночи.
Приказ – оставлять выбившихся из сил, обоз затем их под-
берет. Уже не вижу в колонне некоторых своих солдат. Моя мысль
работает в одном направлении: Как оптимально сохранить силы
для предстоящего боя. Решение было одно: использовать каждую
минуту для восстановления и сохранения сил. С этой целью надо
сразу на привале засыпать, а при движении идти в полудреме. И
как только объявляют привал, я сразу падаю, и засыпаю по коман-
де, становлюсь в строй и иду с полузакрытыми глазами. Иду, на-
тыкаюсь на впереди идущего, изменяю как-то темп и шагаю авто-
матически дальше. На одном из предпоследних привалов по ко-
манде строится, поднимаясь с земли, упал, но при повторном вста-
вании уцепившись за кустарники встал и пошел дальше.


Наш форсированный марш закончился около двух часов
ночи в каком-то пустом поселке. Приказ, готовиться к ночлегу.
Оказалось, что около тридцати процентов состава отстало от ко-
лонны. Наш взвод разместился в большой комнате. Все сразу сва-
лились и уснули мертвецким сном. А я, к своему удивлению, по-
чувствовал какое-то облегчение. Таким же оказался еще один во
взводе солдат. Мы с ним не пали в долгожданный сон, а стали ва-
рить мясо для наших уставших товарищей.


С тех пор я понял, что в любой ситуации нужно думать,
как найти выход из нее. Солдат должен быть всегда полный сил
для предстоящего боя.


Вероятно, пришел другой приказ, и наш полк расположил-
ся вблизи фронта для выполнения какой-то задачи.
Нам дали отоспаться в остатке ночи и почти полного дня.


Опять крыша над головой, враг не держит тебя на мушке, можно
великим сном восстановить свои силы. Проснулись, обед, я прове-
рил оружие у солдат отделения.


Приказ форсировать Вислу

Под вечер комроты собрал комвзводов и комотделений и
объявил приказ о форсировании ночью Вислы. В среднем течении
Висла имеет ширину 250–300 м, судоходная, глубокая река. На
противоположном берегу тянутся дамбы – защитные сооружения
против наводнений. В последнюю неделю была затяжная оттепель.


Лед размягчился и вряд мог выдержать человека. Все это я знал, а
комроты подтвердил это.


План состоял в следующем. Мы должны под покровом но-
чи, бесшумно, переползти по льду Вислы и отбить плацдарм у
немцев. Надежда только на внезапность. Никакой артподготовки
не будет.


Закончил комроты следующим словами: кто первый дос-
тигнет противоположного берега, будет удостоен звания Героя
Советского Союза. Кто повернет назад, стрелять.
Мы слушали в полной тишине, никто не проронил ни сло-
ва. Всем было ясно, что это почти для каждого будет последний
бой в его жизни.


Я ясно представил предстоящую трагедию. Лед не выдер-
жит, солдат пойдет ко дну. А если вдруг взовьется ракета и немцы
обнаружат ползущих солдат на льду, шквальным артминометным
налетом лед превратят в кашу. Если все-таки удастся незаметно
переползти Вислу по льду, на том берегу начинаются от воды
сплошные минные поля. Кто их разминирует? Ведь надо сделать
не один–два прохода в минном поле саперам, а для полка в тысячу
человек. Обычно при наступлении минные поля разбиваются ар-
тиллерийский подготовкой.


За минными полями огневые точки врага: в дамбах доты,
дзоты. Как их подавить? Ведь пушки переправить по льду невоз-
можно? Все это стало ясно каждому фронтовику после первых
слов комроты о приказе форсирования Вислы. Вероятно, наш ноч-
ной форсированный марш был приурочен к форсированию Вислы.


Стемнело. Батальон колонной начал выдвижение на исход-
ный рубеж форсирования. Земля чуть припорошена снегом. В
полной тишине движемся к цели. Колонна идет, молча, как похо-
ронная процессия: не слышно негромких разговоров, не звякнет
снаряжение солдата, все тщательно подогнано.


В таких ситуациях я полностью абстрагируюсь от прошло-
го, будущего, настоящего и включаюсь, вживаюсь в предстоящее,
реальное, неотвратимое. В этот момент моя голова старается про-
играть всевозможные варианты предстоящего боя. Это потому, что
в бою многое решается интуицией, которой необходима почти
всегда продуманная заранее схема действий. При штурме Эльбин-
га мне удавалось решать ряд невыполнимых задач, как мне кажет-
ся, именно заранее продуманным способом. Но сейчас задача была
многократно сложнее и безнадежней.


Вдруг колонна оживилась: стал слышен негромкий разго-
вор, позвякивание снаряжения солдат и побежала спасительная
весть, об изменении приказа. Это связной из штаба полка принес
весть в голову колонны нашему комбату о переходе батальона во
второй эшелон. Снят дамоклов меч, висевший над нашими голо-
вами: вероятность наших жизней снова возросла до средней фрон-
товой.


Наш путь продолжен до берега Вислы. Остановились в ка-
ком-то прибрежном селении. Настроение приподнятое, быстро
устроились на ночлег. Инициативные солдаты обнаружили бро-
шенного козла и на радостях принялись за приготовление обеда
для сослуживцев.


Утром подъем, завтрак и колонной марш на переправу. По
льду через Вислу был сделан настил из толстых досок. Переправа
была под артобстрелом. Снаряды падали в настил. Саперы быстро
устраняли пробоину в настиле. Автомобили шли на расстоянии
примерно тридцати метров один от другого. Если попадал снаряд
в машину, саперы бежали и быстро сбрасывали машину под лед.
Вновь восстанавливали разрушенное место настила. Я удивился,
что все-таки другие части ночью сумели отбить плацдарм на бере-
гу Вислы, без артиллерийской подготовки.


Настал черед нашей переправы по настилу на льду на дру-
гой берег Вислы. Первыми побежали комроты и комвзвода. Бежа-
ли с интервалом около двадцати – тридцати метров. И вот бегу я.
Разрывы справа и слева, столб льда-воды, оглушительный звук,
брызги воды и мелкого льда бьют в лицо. Перебежали все удачно.
Я посмотрел на отвоеванный ночью берег. На минных по-
лях лежали убитые наши солдаты. Значит, минные поля размини-
ровали, в основном, солдаты своими телами. У дамб, где была
главная огневая линия немцев, убитых было больше. Значит, бой
закончился совсем недавно и убитых еще не успели похоронить.


Вдали слышалась артиллерийская канонада. Это означало,
что идут бои за расширение завоеванного плацдарма. Через на-
стил-переправу пока переправляют «катюши». Они сейчас главное
оружие для расширения плацдарма.


Батальон был построен поротно и колонной двинулся
вдоль Вислы вслед за наступающими войсками. К вечеру наш
марш был закончен. Батальон остановился на ночлег в пустом по-
селке в живописном месте. Поселок стоял на крутом холме. Вбли-
зи поселка были красивые рощи, а далее тянулись полосы зеленых
лесов.


Стратегические замыслы командования пехотной роте не
положено знать. Это требование военной науки. Ее задача состоит
в четком исполнении замыслов командования. Выполненная зада-
ча оценивается командованием результатами боя, где на первом
месте стоит нанесенный урон врагу, а затем наши потери в «жи-
вой» силе и «технике». Конечно, командование сожалеет о потерях
и думает о людях, но слишком велик разрыв между воинами-
пехотинцами (солдатами, сержантами и ротными офицерами) и
боевой жизнью командования, начиная от полка и выше. Это объ-
ясняется тем, что роли в боях у командования и у воинов роты в
психологическом плане и по вероятности быть убитым различают-
ся, как небо от земли. Поэтому в принципе не может офицер высо-
кого ранга, если он не испытал участь пехотинца, в принципе по-
нять, что твориться в личном мире пехотинцев, ведущего бой ли-
цом к лицу с врагом.


Нашей вновь сформированной роте предстояли бесконеч-
ные бои, как это бывает на войне, до последнего пехотинца или
вернее до нескольких, оставшихся в живых. Здесь бессмысленно
искать виноватых. Это веление исторического процесса. Для нас,
для нашей страны настало время защищать свои жизни, родных,
близких и советский народ на поле боя, где роли по инстанциям
распределены.


Наш полк во втором эшелоне. Первый эшелон расширяет
плацдарм на западном берегу Вислы, а мы готовы в любое время
перейти в первый эшелон.


Назавтра походной колонной батальон двинулся за насту-
пающими нашими войсками. Переправа, вероятно, работает бес-
перебойно, что подтверждают колонны «Катюш» и легких орудий,
идущих в одном направлении с нами. Росла уверенность, что те-
перь немцы своей контратакой не сбросят нас в Вислу.
К вечеру марш закончилась в каком-то пустом поселке.
Вдали слышалась артиллерийская канонада. Погода была солнеч-
ная. И казалось, что рядом с нами какой-то оазис мирной жизни.


Второй день маршируем вслед за уходящим фронтом. В
пути увидели колонну танков. Теперь уж немцам не остановить
нас. И какие же молодцы саперы, что так быстро соорудили танко-
вую переправу. В конце дня почти сблизились с первым эшело-
ном. Видим, как минометчики меняют огневую позицию. Как все-
гда в наступлении нет сплошной линии фронта. Мы попали в та-
кой провал. На высотке появилась небольшое селение, явно еще не
пройденное первым эшелоном. Комроты приказал мне с отделени-
ем занять это селение. Я развернул отделение в цепь, и мы вошли
в селение. В нем находилось несколько поляков, которые привет-
ствовали нас.


Второй день закончился совсем рядом с передовой линией
наступающего фронта. Ночлег нам дали в большом безлюдном
поселке. После дневного марша сон под крышей просто благодать.
Это опять мне напомнило мирную страну. Хотя с высот сегодняш-
него времени это понять нельзя. Ведь сон был на голом холодном
полу, в неотапливаемом доме, в феврале. Конечно, ни о какой по-
стельной «роскоши» не могло быть и речи. Я как обычно в тело-
грейке, шинель бросил давно как помеху в бою, в ботинках, в об-
нимку с автоматом сладко уснул. Все забылось, и во сне я очутил-
ся в своей маленькой деревушке, где мирная жизнь чувствовалась
такой прекрасной, тихой, безмятежно текущей. В ней я чувствовал
вечный мир.


Десятый бой

Пришел лишь второй сон и вдруг тревога. Построен быст-
ро батальон и средь ночи в дорогу. Как я сожалел, что прерван та-
кой сказочный сон. Мне казалось, что это противоестественно, не-
справедливо.


По колонне передаются слухи, что батальон поднят по тре-
воге потому, что части нашего полка выбили ночной атакой нем-
цев из важного узла обороны и ушли вперед. Следовательно, нам
необходимо догонять наступающие войска, не давать остановиться
врагу. Итак, походной колонной шагаем в отбитое селение. Впере-
ди штаб и комбатальона, колонны рот, пушки на конной тяге, сан-
часть и даже кухня.


При подходе к селению в воздухе появились трассы пуль.
Необстрелянные солдаты инстинктивно пригибаются к земле.
Трассы пуль в темной ночи мне показались зловещим предзнаме-
нованием. Но я был уверен, что командиры прекрасно знают об-
становку.


Колонна втянулась в улочку первых домов безымянного
поселка, полагая, что он наш тыл. Подошли и тыловые подразде-
ления. И в это время с трех сторон в упор начался пулеметный
расстрел нашей колонны. Мы успели закрепиться в одном двух-
этажном доме. Я, спасаясь от обстрела, забежал в кирпичный са-
райчик во дворе этого дома. Немец бил из пулемета трассирую-
щими пулями в дверь сарайчика. Я стоял с автоматом в углу в
мертвой зоне для обстрела. Трассы пуль рикошетом отлетали от
кирпичной стены. Вдруг в сарайчик вбежал лейтенант медицин-
ской службы. Он метался, причитал и попал под трассу пуль. Жи-
вотный страх парализовал его рассудок, и он был убит.
За стеной сарая на конной тяге с ездовыми оказалась пуш-
ка. Пулеметными очередями немцы расстреляли лошадей. Лоша-
ди, падая, придавили ездового. В пулеметном перестуке лошади
дико ржали, а ездовой кричал «братцы спасите». Загорелись со-
седние дома. Бойня осветилась зловещим заревом.
С колонной во двор дома въехала батальонная кухня. Пе-
рекрестным пулеметным огнем убиты кони и пробита кухня.


Связисты протянули телефонную линию. Комбатальона
капитан Сидоров, сидя в подвале дома, вызвал подкрепление. И
вот слышно в ночи шум моторов самоходных орудий. Идут к нам
на выручку. Уже вроде виден в ночи их силуэт. И вдруг, взвилась
ракета, самоходка видна как на ладони. Удар в борт самоходки и
столб пламени, наша самоходка горит. Самоходку семидесятишес-
тимиллиметрового калибра назвали «Прощай Родина». Название
дано за то, что эти самоходки горели как свечи. Они работали на
бензине, броня была слабая.


Еще подходит наша самоходка. Опять ракета, удар в борт и
самоходка объята пламенем.


Некоторые солдаты решили вырваться из неожиданной ло-
вушки. Для этого надо проскочить узкий коридор, который осве-
щен заревом пожаров и простреливается перекрестным пулемет-
ным огнем. Я считал, что это не лучший выход. Во-первых, не бы-
ло приказа покидать дом, а во-вторых, вероятность преодолеть ог-
невой коридор – мала.


Наступило утро. Обстановка стала проясняться. В наших
руках один дом в большом поселке. Раненые уползали в тыл, уби-
тые лежат. Знаем, немцы попытаются выбить нас из дома. И нача-
лом их действий стал обстрел крыши дома зажигательными снаря-
дами. Один снаряд попал в деревянные стропила, загорелся дом.
Создалось, казалось бы, безвыходная ситуация. Но мы быстро со-
образили, что на чердаках у немцев всегда есть мешки с песком.
Солдаты побежали на чердак и потушили пожар. Так немцам не
удалось зажарить нас.


Наши снайперы забрались на крыши сараев вокруг дома,
пробили щели в черепичной крыше и взяли под контроль их огне-
вые точки. Стало нам спокойнее, обстрел заметно ослаб. Но не-
долго продолжалось это спокойствие. Немцы из пулеметов удари-
ли по крышам и наши снайперы, ругаясь, попадали с крыш. Опять
инициатива перешла к немцам.


По закоулкам, от укрытия к укрытию немцы атаковали наш
дом. Обзор у нас был очень плохой. Немцам удалось приблизиться
к палисадникам дома. Это метрах в тридцати. Солдаты, сержанты –
бывалые фронтовики, просто расстреливали атакующих немцев.
Установилось активное затишье: немцы вели обстрел, но в атаку
не шли.


Я решил их своего спасительного сарайчика перебежать
через двор в дом. Как всегда рывок – и я в доме. Немецкий снай-
пер промазал. Пуля попала в пазуху телогрейки, оставив след в
виде дырки с торчащей ватой. Матерые солдаты в доме меня по-
журили, говоря «родился в рубашке», но берегись своей дури.
В доме была организована круговая оборона. Командир ба-
тальона после неожиданного потрясения стал приходить в себя.
Он пытался связаться с самоходчиками, но где-то линия телефон-
ной связи была оборвана. Комбат отдает приказ командиру взвода
связи установить связь. Комвзвода посылает на линию связиста.
Связист лишь делает тридцать метров пути, и немецкий снайпер
срезает солдата. Комвзвода посылает второго связиста, которого
постигла судьба первого связиста. Комбат требует восстановить
связь. Комвзвода приказывает маленькому пареньку – солдату
найти на линии обрыв. Солдатик плачет и твердит, глядя на двух
убитых за углом дома. Не пойду. Комвзвода махая пистолетом пе-
ред лицом солдатика, сурово говорит «Приказываю установить
связь, за невыполнение расстрел». Солдатик плачет, твердит:
«Стреляй, все равно на линии убьют». Какой-то офицер в кожаной
куртке, видя эту трагедию, вызвался добровольно искать обрыв.
Видать, это был опытный фронтовик, он перебежками ухитрился
избежать попадания снайперских пуль, нашел обрыв линии. Но
все же немецкий снайпер его достал, и раненый офицер укрылся в
кювете. Все облегчено вздохнули, про себя осуждая комвзвода
связи. В таких случаях должен командир лично решать проблему,
тем самым показать подчиненным, как надо действовать. Этим
заслужишь и уважение своих солдат, и научишь их на собственном
примере тонкостям действий в смертельной боевой обстановке.
По установленной связи была вызвана самоходка. Она
встала близко к стене нашего дома с тем, чтобы фаустник не унич-
тожил ее. Я выглядывал из проема окна. Экипаж сидел в самоход-
ке, пули цокали по броне и с рикошетом разлетались в разные сто-
роны.


Двор нашего дома был глухой. Вход во двор был только с
нашей тыловой стороны. А на три стороны, к противнику, входы-
выходы были закрыты высокими кирпичными стенами сараев. Та-
ким образом, они не давали нам возможности атаковать противни-
ка. Поэтому необходимо было пробить стену кирпичного сарая.
Для этой цели была вызвана самоходка.


Замысел состоял в следующем. Самоходка в упор с три-
дцати метров несколькими выстрелами из пушки пробивает нам
дыры, через которые мы атакуем немцев. Успех здесь определяет-
ся скоростью и слаженностью.


Мы изготовились для броска. Самоходки делают три ско-
рострельных выстрела, а мы мгновенно бросаемся к пробоинам в
стене. Немцы открыли стрельбу из минометов и фаустпатронов, но
наш бросок был столь стремительным, что мины разорвались сза-
ди нас, а фаустпатроны не взрывались, а как мячи пролетали над
землей. Без потерь мы ворвались в большой бетонированный
скотный двор, и нам открылась брусчатая улица, на противопо-
ложной стороне которой был наш враг.


Нас разделяла улица. Мы изготовились для развития атаки.
Прямая улица с уклоном простреливалась снайпером. Из домов со
стороны улицы немцы не вели стрельбу. Чтобы ослепить впереди
стоящие дома, пулеметчик станкового пулемета, крепкий солдат с
черными усами, длинными очередями бил по окнам противника.
Комбат пока еще не совсем командирским голосом хвалил пуле-
метчика, говоря «молодец награжу».


Для дальнейшей атаки надо было в темпе пробежать улицу,
не получив снайперских пуль и ворваться в дом противника. Мне
знакома такая ситуация. Обычно на такой улице снайпер успевает
сделать два прицельных выстрела и вдобавок к этому можно полу-
чить автоматную очередь из дома, к которому бежишь.
Перебегать улицу солдатам надо с интервалом во времени
по одному. Получается, как в театре, игра в смерть: один должен
бежать получать свои две снайперские пули, а все остальные зри-
тели будут болеть за него. Бежать придется всем: и солдатам, и
сержантам, и офицерам. Здесь нужна крепкая нервная система и
физическая подготовка. Кому-то надо бежать первым! Наш коман-
дир роты, старший лейтенант, участник того позорного ночного
вояжа, побледнел, стал дико вращать глазами, потерял дар речи.
Не выдержала его нервная система, и он был отправлен в госпи-
таль.


Командир батальона, как обычно бывает в таких случаях,
не стал приказывать, кому первому бежать или искать доброволь-
цев, а обратился к маленькому младшему лейтенанту, только что
прибывшему из военного училища, со словами: «Надо бежать, что
боишься?!». Младший лейтенант помялся, вытащил пистолет и
бросился через улицу. Мы с замиранием сердца провожали его
бросок. Две пули просвистели. Наш герой невредимым пробежал
смертельный коридор. Из дома на той стороне улицы встречный
выстрел не раздался. Все внутренне благодарили лейтенанта и ра-
довались за него.


Первый удачный бросок показал, что можно выиграть
свою жизнь. Теперь каждый лично сыграет в русскую рулетку.
Морально готовимся к броску, время выбора броска твое личное
дело. Готовлюсь и я, держа в руке автомат.
Начались броски один за другим. Пока все удачно пробега-
ли. Но вот побежал солдат с пулеметными дисками. На середине
улицы снайперская пуля пронзила бегущего. Он упал как подко-
шенный на брусчатку. И еще не коснувшись брусчатки, снайпер
пригвоздил солдата второй пулей. Над лужей крови, окрасившей
брусчатку, виднелся легкий пар, заметный в пасмурную погоду. Я
еще не бежал. Эта трагическая картина была нам уроком.
Наконец, я решился на свой бросок. Взяв за ствол автомат,
я бросился через улицу. Бросок был удачным, только слышал про-
тивный свист пролетевшей пули.


Перебежали улицу и стали развивать наступление по овла-
дению поселком. Взяли несколько улиц, наступление остановилось.


Меня вызывают и дают приказ провести разведку в полосе против-
ника. Обычно в таких случаях предоставляют право выбора напар-
ника. Таким напарником у меня был младший сержант, казах – лад-
ный парень, уравновешенный, спокойный.
Разведка в фронтовой полосе пренеприятное дело. Крадем-
ся, готовые в любую минуту стрелять, укрываться. Ведь враг мо-
жет нас заранее увидеть и расстрелять безнаказанно. И вдруг я
увидел нескольких немецких солдат. Я вскинул автомат, дал не-
сколько очередей, и немцев как ветром сдуло. Я осмотрел впереди
лежащие немецкие дома, поселок пересекала высокая железнодо-
рожная насыпь. Немцы скрылись за насыпью. Мы вернулись в ро-
ту и доложили, что немцы удирают за насыпь.
Вновь батальон возобновил атаку. К вечеру мы заняли по-
ловину поселка. Теперь нас от немцев отделяла железнодорожная
насыпь.


В нашей роте после трагической, расстрельной ночи оста-
лась треть состава. В моем отделении погибли два человека, а ос-
тальные мои ветераны (Кравчук, Мокринский, Маковей и пуле-
метный расчет из пополнения) остались в строю. Вместо обмороч-
ного старшего лейтенанта, командование ротой принял младший
лейтенант, который первым бежал через смертельную улицу. Он
был тихим, скромным человеком. Это был его первый бой. Я не
знаю, что он думал о реальном фронте, как это совпадало с его
ожиданиями после окончания офицерского училища. Мы, сержан-
ты, были уже опытными, непотопляемыми фронтовыми волками.
Лейтенант это понимал и тихо нам сказал: «Вы больше знаете и
действуйте по своему усмотрению».


Мы в новой обороне занимали двухэтажной кирпичный
дом против большого виадука железной дороги. Это было самое
опасное направление. Через виадук немцы могли атаковать наши
позиции.


В стенах домов было несколько пробоин от тяжелых сна-
рядов. В окне на втором этаже и в пробоинах на первом мы уста-
новили два ручных пулемета. Расчеты этих пулеметов обеспечива-
ли непрерывное наблюдение и оборону. Остальной состав с лейте-
нантом находился в подвале дома, где дремал, готовый в любую
минуту к отражению атаки врага. В подвале, как обычно, было
много разных консервированных продуктов и свежей капусты.


Одиннадцатый бой

Ночь прошла спокойно, велась дежурная перестрелка, из-
редка рвались снаряды и мины.


С наступлением дня перед нами открылась панорама пози-
ций противника. Мы занимаем низкую часть большого поселка.
Верхняя часть, где засели немцы, возвышалась над нами. На самом
высоком месте у немцев стоял великолепный белый дом с колон-
нами. Немцы ночью в виадук натаскали разного материала, создав
баррикаду, вероятно на случай нашего наступления. С нашей сто-
роны перед виадуком саперы поставили противотанковые мины
шахматным порядком. Поскольку потери в батальоне были вели-
ки, мы ожидали либо прибытия нового пополнения, либо отвода в
тыл для пополнения. Однако никаких вестей об этом не поступало.
Двадцать второго февраля 1945 года нашего комроты вы-
звали в штаб. Мы с надеждой ожидали радостной вести об отводе
батальона для переформирования.


Каково же было наше удивление, когда комроты сообщил,
что получен приказ о наступлении завтра в честь дня Красной Ар-
мии. Он объяснил, что наше наступление будут поддерживать тан-
ки. Это нас глубоко расстроило. Ведь в роте в строю осталась
лишь треть состава и соответственно вооружения. Бой ожидался с
непредсказуемым исходом. Во всяком случае, успех в нем не про-
сматривался. С тяжелой думой я погрузился в ночную полудрему.


Утром двадцать третьего февраля саперы сняли мины, к
нам прикатили по уклону артиллеристы сорокапятку, затем лязгая
гусеницами, пришел танк, тридцатьчетверка. Слева начался ору-
дийный обстрел белого дома немцев. Дом потонул в разрывах сна-
рядов. Сорокапятка от нашего дома стала бить прямой наводкой
также по белому дому. Как-то странно смотреть на игрушечную
пушечку, стреляющую, будто тявкающую высоким щенячьим зву-
ком. Расчет, видно, был умелый, после выстрела пушка за счет
сильной отдачи сама откатилась за угол.
М

ы изготовились к атаке под прикрытием тридцатьчет-
верки. Танк взревел, выпустил облако дыма и устремился в виа-
дук. Мы следовали за танком, как за щитом. Танк въехал в виадук,
раздался треск ломающейся немецкой баррикады. Но как только
он показался с другой стороны виадука, немецкий фаустник пора-
зил нашу тридцатьчетверку. Фаустпатрон попал в гусеницу. Тан-
кисты покинули танк и спрятались за танком, мы не ожидали та-
кой неудачи в атаке.


Наступать без прикрытия танка, все равно, что идти на рас-
стрел. Наступил момент, когда интуиция у меня и мысль объеди-
няются для принятия, единственного решения. Мы побранили тан-
кистов и с чувством, словно сейчас прыгаем в прорубь, со страш-
ными криками «в бога мать» бросились из-за танка на немецкие
позиции, ведя на ходу шквальный огонь со всех видов оружия. Я
бежал, стрелял из автомата левым флангом. Вдруг увидел в окоп-
чиках – каски то поднимутся, то опустятся. Интуитивно я понял,
что немцы сдаются. Подбежав к их окопам, махнул автоматом к
нам в тыл к танкистам, и немцы сами побежали в плен. Это, на-
верное, один из этих фрицев подбил нашу тридцатьчетверку. Мы
ни на секунду не сбавляем наш художественный мат и бешеную
стрельбу. Мне показалось, что враг дрогнул, я кричу: «Больше ог-
ня, вперед, вперед». Беру у маленького пулеметчика ручной пуле-
мет, вешаю на шею и короткими очередями бью по белому дому.


Не знаю, как воспринимали немцы нашу психическую атаку. Но
мы, не потеряв ни одного человека, сходу заняли белый дом. Я
поразился, как немцы не сделали хотя бы один залп из двух мор-
тир – орудий с короткими стволами (для отражения атаки пехоты),
которые стояли у дома на площадке. После этого от нас ничего бы
не осталось.


Немцы бежали, оставив растяжку-мину в одной комнате.
Смирнов был легко ранен взрывом этой мины. Ушел в госпиталь
мой земляк и товарищ по учебному батальону.
Белый дом, с толстыми кирпичными стенами, являлся гос-
подствующий высотой для ведения оборонительных боев. Мы
воспользовались его положением. Сразу, после занятия дома, на
чердаке поставили два станковых пулемета. Пулеметчики из меш-
ков с песком, которые здесь всегда были, соорудили что-то вроде
пулеметных гнезд. Не успели мы осмотреться, как немцы перешли
в контратаку. Я был на чердаке возле пулеметчиков. Перед нами
было поле, чуть припорошенное снегом, ровное как стол. На нас
двигались цепи, пока видимые в виде множества запятых. Когда
они приблизились на расстояние неотвратимого поражения пуле-
метным огнем, наши пулеметчики начали их сечь пулеметными
очередями. Цепи были, как на ладони. Немцам укрыться негде.
Цепи залегли. Пулеметчики устроили перекур, зорко следя за ук-
рощенной цепью. Лишь кто попытается подняться, следует пуле-
метная очередь.


Поселок полностью в наших руках, мы контролируем все
подходы к нему. Цепи пришлось немцам отвести. Начался жесто-
кий минометный обстрел нашего дома. Однако дом, вероятно ста-
ринная усадьба, был столь добротным, что нам было нипочем.
Иногда затихал временно обстрел. В одно из таких зати-
ший солдат другого взвода решил под обстрелом проползти на
нейтральную полосу и подобрать немецкий автомат рядом с уби-
тым немцем. Подполз, стал брать автомат, а немец вдруг ожил и
говорит: «Комрад, Гитлер капут». Солдат ползком приконвоиро-
вал пленного.


Начался обстрел прямой наводкой нашего дома из какой-то
мощной пушки. Подошла наша тридцатьчетверка стала из-за угла
дома отвечать на огонь противника. Но цели не было видно, а не-
мец, вероятно, хорошо видел наш танк, и болванкой врезал по
башне нашего танка. Болванка с визгом отлетела рикошетом, оста-
вив борозду на башне. Танк стоял под окном дома. Я со второго
этажа выглянул, а в это время в притолоку окна шмякнулся увеси-
стый осколок. Танкисты вылезли из танка и обсуждают, что делать
дальше. Нам рассказывали танкисты, каково им, когда болванка
бьет по броне: посади вас в железную бочку и ударь по ней кувал-
дой.


Обстрел прямой наводкой нашего дома продолжался. Ни-
как не удавалось обнаружить, откуда ведется огонь. Комбат вы-
звал самоходку для подавления огневой точки противника. Идет
снизу к нам самоходка, только поднимается по склону вверх, удар
и самоходка СУ-76, горит. Из нее выпрыгивают горящие танкисты
и бегут в лужу. Благо была оттепель. Я наблюдаю со второго эта-
жа, как эти трагедии разыграются, метров с тридцати.
Идут вторая, третья, четвертая самоходки, их постигает
участь первой самоходки. Наконец, пехота обнаружила огневую
точку врага. Это оказалась немецкая самоходка «Фердинанд», ко-
торая замаскировалась возле стога сена. Доложили комбату. Он
вызвал тяжелый танк «Иосиф Сталин – 1» (ИС-1). Это танк с мощ-
ной лобовой броней и пушкой большого калибра. ИС-1 остановил-
ся, дал три выстрела и немецкая самоходка сгорела вместе со сто-
гом. Кончился день, как обычно, затихли активные боевые дейст-
вия. Нам привезли ужин, мы насытились. Я предвкушал спокой-
ную ночь, когда можно окунуться в сладкую дрему. Но моим на-
деждам не суждено было сбыться.


Мне был дан приказ с танком ИС-1, с расчетом станкового
пулемета и несколькими автоматчиками выдвинутся на нейтраль-
ную полосу в боевое охранение. Я никогда не старался чем-то вы-
деляться среди сослуживцев или попадаться на глаза командирам,
но почему-то меня то и дело посылали в опасные задания. Я, ко-
нечно, не роптал и исполнял приказ, выполняя задачу, сохраняя
жизни своих солдат.


Почти стемнело. С лейтенантом, командиром танка, идем
на заданную позицию, за нами катят пулеметчики станкач. А за
ним тихо ползет грозный танк. На нейтралке был кирпичный
скотный сарай, обнесенный каменной стеной. Танк остановился за
стеной, направив ствол мощной пушки в сторону врага. Стена бы-
ла защитой танка от возможности удара фаустников.
В скотном сарае, метров пятьдесят длины, были бетониро-
ванные стойла и окошечки на изрядной высоте от земли. Идем
крадучись с лейтенантом вглубь сарая. Он с пистолетом в руке, а с
автоматом на взводе. Пройдя половину сарая, я подтянулся и вы-
глянул в окошечко. И там увидел возле стены сидит на корточках
немец в каске с автоматом. Спустился вниз и говорю лейтенанту:
«Там немец в каске у стены». Он не поверил и подтянулся, чтобы
посмотреть. Немец выстрелил, но промазал. Возникла проблема:
как ликвидировать немца. Стрелять не позволяет расположение
окна. Я говорю: «Сейчас я его выкурю». Беру оборонительную
гранату Ф-1, вытаскиваю чеку и бросаю немцу в окно. Громыхнул
взрыв. Мы не смотрели, что стало с нашим немцем.


Установили пулемет в воротах сарая. Наблюдаем за про-
тивником. Видим, немцы перебежками приближаются к деревян-
ному сараю метрах в ста от нас. Ясно: идет сосредоточение сил
врага для атаки. Я посылаю солдата сообщить об обстановке с
предложением ударить зажигательными снарядами по деревянно-
му сараю, чтобы сорвать атаку немцев. Солдат возвращается,
ждем. Но никаких действий наши не предпринимают. Я шлю вто-
рично солдата с тем же сообщением.


Наконец, грянули выстрелы по этому сараю. После двух
попаданий сарай загорелся. Немцы засуетились, забегали. Атака
немцев была сорвана. Позднее я узнал, что стреляли из захвачен-
ных нами мортир. Возле мортир лежали зажигательные снаряды.
Но пехота не владела навыками ведения огня из пушек, поэтому
какое-то время искали бывших артиллеристов, попавших в пехоту
после госпиталя. Такой сержант-артиллерист нашелся. Мортиру
выкатили на огневую и поднесли немцам гостинца.


Вдоль нашего сарая тянулись бурты с кормом для скота.
Ночью немцы стали накапливаться между буртами. Это грозило
нам новой атакой. Мы зорко следили за шевелением между бурта-
ми и пресекали их попытки пулеметными очередями и забрасыва-
нием гранатами. До первого бурта было около двадцати метров, а
гранат у нас было достаточно.


С рассветом мы покинули боевое охранение и вернулись на
исходные позиции.


Двенадцатый бой

Утром двадцать четвертого февраля 1945 года после зав-
трака был отдан приказ атаковать высокие холмы в полукилометре
от нашего поселка. Весь батальон свели в одну роту. В пустом по-
селке мы из брошенных населением простыней сделали себе мас-
кировочные халаты, так как на земле был тонкий слой белого сне-
га. Халат делался следующим образом: простыни складывались
пополам, в середине простыни разрывалась дырка для головы, за-
тем простынь заправлялась под ремень. Шапка и автомат оберты-
вались в лоскут белой ткани.


До высоких холмов было ровное, как стол, поле озимой
ржи, припорошенной снегом. Атака предполагалась без артподго-
товки и танковой поддержки.


За поселком мы развернулись в цепь и начали движение на
холмы. Через несколько минут начался минометный обстрел цепи.
Правый фланг быстро был взят в вилку и враг перешел на пораже-
ние нашей цепи. Мы залегли на открытом поле. Впереди не было
никаких укрытий. В цепи были в основном бывалые фронтовики,
знающие, как выходить из-под обстрела. Обычно это делается
броском вперед с тем, чтобы уйти из пристрелянной зоны. Но в
данном случае этот выход не годился по двум причинам. Во-
первых, до цели нашей атаки было далеко, враг успеет нас пере-
бить до рубежа атаки. Во-вторых, нас было всего человек семьде-
сят, а фланги были не прикрыты. Немцы плотным минометным
огнем за короткое время всех перебьют. Я лежал в цепи и все это
понимал.


Скосив глаз в сторону правого фланга, вижу, как разрывы
мин ложатся по нашей цепи. Начались прямые попадания, в ре-
зультате которых куски солдата летели в воздух вместе с фонта-
ном земли. И минометная вилка взрывов, как луч света, движется
на наш фланг. Мысль бешено, холодно работает, ищет выход из
смертельной ситуации.


Один незнакомый мне сержант приподнялся, открыл рот,
вероятно, чтобы бросить цепь вперед, но рядом прогремел взрыв
мины и сержант замертво пал.


Я понял, что цепь должна немедленно выходить из-под об-
стрела. Куда?! Сзади, метрах в пятидесяти, находился овраг, в ко-
торый мы можем уйти из зоны видимости врага. Я стал по цепи
передавать свой план. Мы быстро отошли к оврагу. Я увидел ра-
неного сержанта, подполз к нему и потащил в направлении этого
оврага. Ему требовалась срочная помощь. Я знал, где располагает-
ся наш батальонный медпункт, и пополз с ним под минометным
обстрелом к медпункту. В это время остатки атакующей цепи бы-
ли переброшены на другое направление, им придали несколько
танков Т-34.


Пока мы ползли с раненым сержантом до медпункта, наша
бывшая цепь атаковала высокие холмы с другого фланга. Комбат
Сидоров сам возглавил атаку. Он за башней танка вел огонь из пу-
лемета по позициям противника. Однако огонь с немецкой сторо-
ны был столь плотный, что атака захлебнулась. Пришлось возвра-
щаться на исходные позиции, увозя раненых на танковой броне.
В этой атаке мой Кравчук был ранен в обе ноги. Его вывез-
ли на броне танка. От страшной боли он кричал. Немцы стали бить
по нашему поселку из дальнобойных орудий. Снаряды пронзали
двухэтажные дома, рвались со страшным звуком. Всех раненых
быстро отвезли в госпиталь.


Трагически окончился дневной бой, еще поредели наши
ряды. Писарь перед ужином проверял, кто остался в живых, чтобы
послать похоронки. Меня он просмотрел и внес мою фамилию в
этот список, но вовремя вычеркнул, увидев меня.
Поужинав, оставшиеся в живых встали в оборону на выб-
ранные позиции. На каждой позиции два человека: один всматри-
вается в сторону врага, а второй – находится в полудреме.
Для меня выпала позиция на втором этаже у окна. Страш-
ные, громыхающие бои затихли, редко когда грянет где-то вы-
стрел.


Я стою у окна, всматриваюсь во тьму и слышу, как ухает
филин в том овраге, где мы нашли свое спасение. Крики филина в
темной ночи в моем сердце отзывались, как похоронный плач по
моим убитым товарищам. Эта трагедия гибели нашей цепи, стоны
раненого в ночи Кравчука не забываются до сих пор.
Не в моей власти искать причины трагических событий. На
войне всякое бывает. Но все же тогда я не видел смысла в этой
атаке. Так и сейчас еще больше уверен в этом.


Тринадцатый бой

Еще не начался рассвет, как пришел приказ занять высокие
холмы, за которые мы днем проливали кровь. Быстро пополнились
боеприпасами и в темноте направились на заданные позиции. Те
холмы находились на нейтральной полосе, и мы без выстрела их
достигли. Начали окапываться. Земля замершая, долбим саперны-
ми маленькими лопатками для ведения огня лежа. Они глубиной
сантиметров около тридцати, впереди земля от окопа образует
бруствер – защиту от пуль и осколков. Я прокопал в глубину на
один штык окопчик длиной в свой рост. Землю почти всю помес-
тил впереди, даже маскировочный халат закопал в бруствер. К
рассвету почти все окопались.


Занялась заря. На противоположных холмах стали маячить
силуэты немцев. Послышался свист пуль. Это немцы стреляли по
нашим силуэтам. Один молодой солдатик-грузин полностью не
окопался. Пуля навылет пронзила ему верхнюю часть ноги. Быст-
ро рассеивались остатки сумрака. Станет светло, снайпер добьет
солдатика, а без оказания медицинской помощи могут быть смер-
тельные осложнения.


Комроты младший лейтенант, лежащий в окопе в цепи ос-
татков роты, приказал своему связному вытащить солдатика с пе-
редней линии. Требовался второй человек, так как раненый не мог
передвигаться. Комроты вызвал добровольцев. Но все в окопах
молчали. Ведь под огнем противника надо преодолеть полкило-
метра. Вызвался я.


Со связным мы поползли к раненому, расстелили квадрат-
ную плащпалатку и просим солдата переползти на нее. Но он сто-
нет, не двигается. По опыту мы знали, что рана болезненная, но не
опасная. Тогда мы затащили его на палатку и, держась за ее углы,
ползком потащили. Поле засеянной ржи было чуть припорошено
снегом. Палатку тащили по замерзшим кочкам. Раненому было
больно, он непрерывно стонал.


Через метров триста решили ускорить движение, так как
становилось совсем светло и нас могли подстрелить. Тащим ране-
ного в рост. Вдруг я ощутил толчок в угол палатки. Понял – это
пуля снайпера. Мы мгновенно упали на землю и лежали минут
десять без движения. Затем поднялись и быстро потащили ранено-
го до батальонной санчасти.


Начался сильный минометный обстрел. Я перебежками,
после определения раненого санитарам, стал пробираться в посе-
лок, откуда мы направлялись под утро на наши позиции.
Поскольку позавтракать нам не пришлось, а днем к нам в
окопы никто не сумеет добраться, я стал искать что-нибудь съест-
ное. Но, увы! Танкисты, артиллеристы, штабники все подобрали.
Разочаровавшись, я решил заменить портянки. В пустых
домах было много разного тряпья. Я нашел шелковую ткань и с
удовольствием переобулся.


Поселок непрерывно обстреливался минами разного ка-
либра. Я был любопытным сержантом и поднялся на чердак к ар-
тиллеристам на их наблюдательный пункт. Они дали мне посмот-
реть в стереотрубу. Это артиллерийский прибор десятикратного
увеличения наподобие перископа с двумя окулярами. Я навел сте-
реотрубу на наши окопы на холмах и увидел красивые черные
фонтанчики минометных разрывов. Это немцы ведут непрерыв-
ный огонь по нашим окопам. Мне хотелось остаться с артиллери-
стами, но это было невозможно.


Теперь возникла проблема, как преодолеть шестисотмет-
ровую полосу сплошного минометного огня, чтобы добраться до
своего окопа на холме. Я уже различал калибр летящих мин по
звуку. Мины малого и среднего калибра летят с довольно высоким
звуком и взрываются, едва коснувшись земли. В их высокий звук
периодически вплетается звук мины крупного калибра. У них звук
чем-то сходен с ржаньем здорового жеребца, а следом за этим ле-
денящим душу звуком взрывы рвут землю, вздымая черный фон-
тан земли и осколков. После взрыва такой мины остается большая
воронка.


Я знал, как передвигаться через обстрел по площадям, ко-
торый состоит в стрельбе не по определенной цели, а по площади,
равномерно распределяя поражающий огонь. Поэтому среди пля-
шущих разрывов мин я перебегал из воронки в воронку. Говорят,
что мина или снаряд в одну воронку не попадают, но при сильном
обстреле попадают, хотя вероятность невелика. Надо с холодной
головой выбирать момент броска в следующую воронку. Таким
моментом является бросок сразу после очередного взрыва мины.
Оттепель. Начал таять снежок. Земля была глинистая. Но я
не замечаю ни раскисшей глины, ни воды, все внимание – как пе-
рескочить в следующую воронку. Перебегаю и думаю: «Не повез-
ло, не пришлось поесть». И вдруг подбегая к небольшому кирпич-
ному сараю, я унюхал запах вареного мяса. Перебежал в сарайчик,
где артиллерийский расчет противотанковой пушки сварил ведро
мяса и готовился есть.


Я встал, смотрю на них, на мясо. Они увидели меня в заля-
панной глиной телогрейке и шапке с автоматом на плече. В бою
мы погон не носили, это была своего рода традиция тех, кто долго
выживал в боях.


Я ничего не говорил, а только смотрел серьезными глаза-
ми. Один артиллерист говорит мне: «Эй…, противотанковый с
подкалиберной шляпой, садись есть». Я молча достал из кармана
алюминиевую, солдатскую ложку и поел с ними вкусного мяса.
Ничего им не сказав, закинув на плечо автомат, опять ринулся че-
рез смертельное поле, бросками из воронки в воронку к своим
окопам.


Перебегаю и думаю, сам поел, а ребята в окопах, если их не
убьют, весь день будут голодными. И перебегая, прыгнул в оче-
редную воронку метра полтора глубиной. Смотрю: на дне сидит
солдат с телефонной катушкой. Спрашиваю его: «Что делаешь
здесь?» Он отвечает: «Тяну связь командиру роты». Спрашиваю,
нет ли у него что-нибудь съестного. Он показал мне большой
прочный бумажный мешок с сухарями и даже с несколькими сига-
рами. Я объяснил ему, что пробираюсь в окопы к своей роте, а там
люди голодные. Он отдал мне мешок с сухарями и сигарами. Я
обрадовался, что прибегу, если повезет, не с пустыми руками.


Мне удалось добраться до своего окопа. На мгновение я
глянул в окоп, а от таяния в нем было глиняное месиво. Это было
не в счет, кругом рвались мины, летели осколки, и я плюхнулся в
окоп, чувствуя, как меня засасывает глина. Мешок с сухарями и
сигары бросил в соседний окоп. Мои товарищи обрадовались.
Обстрел нашего холма усиливался. В соседнем окопе был
пулеметный расчет станкового пулемета. Сержант, командир рас-
чета, крупный парень захотел кое-куда, по-большому. На беду во-
круг было голое поле, а окоп глубиной в тридцать сантиметров.
Как быть? Я говорю: «В трехстах метрах овраг, можно перебежка-
ми добраться». Он вскочил и бросился в направлении оврага по
полю. Вероятно, он затянул рывок, и снайперская пуля пробила
ему ногу. Он упал в пахотную борозду, спасаясь от снайпера. Сол-
дат из его расчета пытался оказать ему помощь. Но тщетно, снай-
пер не подпустил его. Разгорался день, потекли ручьи. Раненый
сержант лежал в ручье, скрываясь от снайперских пуль. Обстрел
не прекращался ни на минуту. Разрывы мин, снарядов грохотали
впереди, сзади, справа, слева. Земля и осколки, потерявшие силу,
падали сверху на наши тела. Наши окопы находились на вершине
холма. Я лежал и уже не отмечал каждый очередной взрыв. Все
стало своего рода обычным, но другим миром, где любые пережи-
вания, поиски выхода бессмысленны. Все лежащие в окопах были
отобранными в многочисленных боях солдатами и ясно сознавали
вероятность этой ситуации. О какой-либо атаке не могло быть и
речи. Противник занимал холмы перед нами. Ровное поле, разде-
ляющее нас, при таком обстреле, который сразу усилится, стоит
лишь подняться, сразу станет нашей могилой.


Наступил вечер. Мы вросли в глиняное месиво. Тишина, ав-
томаты, пулеметы от слоя глины на стволах, в затворках не работа-
ют. Это значит, мы не можем вести бой. Наконец, пришел приказ
покинуть холмы и вернуться на исходные позиции в поселок.


С наступлением темноты обстрел стих. Ругаясь, мы стали
выбираться из своих окопов. Для выноса раненого сержанта со-
орудили носилки из винтовок и плащпалатки. Сержант пролежал
без перевязки в ручейке целый день. Мы положили его на носилки
и вчетвером на плечах понесли в батальонную санчасть. Сержант
был тяжелый, слабо стонал. Не знаю его судьбу, как и судьбы сво-
их раненых солдат. У нас не было времени на какое-либо общение,
кроме общения через прицел оружия с врагом.


Из любопытства я прошелся по коридорам белого дома,
который мы взяли в день Красной Армии. Проходя мимо штаба
батальона, услышал разнос комбата Сидорова одного из команди-
ров рот лейтенанта в черной кожаной куртке. Комбат кричал: «Где
рота?!» Лейтенант отвечал: «Погибла на холмах». Это рота зани-
мала соседний с нами холм. Комбат: «А ты жив?!» И хлестал его
плеткой по спине. Комбат: «Где пулеметы?!» Лейтенант: «Оста-
лись в окопах на холме?!» Комбат: «Приказываю вытащить пуле-
меты?!»


Я подальше от греха быстро удалился от штаба.
Нам привезли обед–ужин, и мы, наконец, смогли утолить
голод.


Получен новый приказ: занять оборону на окраине села.
Остатки батальона ночью начали окапываться. Я познакомился со
снайпером, сержантом старше меня, среднего роста, спокойного
уравновешенного человека. Он, как и я, уже прошел многие бои и
пока был жив и невредим. Мы решили копать окоп в мерзлой зем-
ле на двоих. В поселке нашли большую лопату и часа через два
выдолбили окоп для ведения огня лежа. Наши позиции располага-
лись на склоне. Днем при оттепели по склону побегут ручьи. Мы
предусмотрели этот вариант и прокопали канавку из окопа для
стока воды. На бруствере поставили два немецких пулемета и раз-
ложили фаустпатроны. Кроме того, у нас было личное оружие: у
меня автомат, у него – снайперская винтовка и, соответственно, у
обоих гранаты. Немецкое вооружение усиливало нашу позицию.
В поселке в пустующих домах нашли белоснежные пери-
ны. Одну из них застелили на дно окопа, а второй накрылись свер-
ху. Комфорт.


Для восполнения потерь в батальоне на оборону прислали
солдат из хозяйственных частей, которые в боях не были. Они не-
истово долбили мерзлую землю, стараясь выкопать глубокие око-
пы. Мы закончили с товарищем окапываться, а новички все зака-
пывались вглубь. Товарищ мне говорит, что можно спокойно от-
дыхать, новички со страху не будут спать всю ночь, а если что
случится, поднимут шум и мы проснемся. И мы впервые за по-
следние дни провалились в блаженный сон.


Утром начался уже привычный сильный минометный об-
стрел. Пригрело солнце, потекли ручьи. У нас вода вытекала из
окопа по предусмотренному стоку. Бедные новички в своих глубо-
ких окопах не знали, как справиться с «наводнением». При силь-
ном обстреле нельзя поднять голову из окопа, но и вода заливает,
нельзя быть в окопе. Новички быстро поднимались и лихорадочно
каской вычерпывали воду из окопов, а затем мгновенно падали в
окоп.


Больше пока новых приказов нет, мы с товарищем мирно
отдыхаем между двумя перинами. Противник с наступлением дня
ведет интенсивный минометный обстрел, в атаку не идет.
На второй день нашей обороны новички стали заболевать и
уходить в госпиталь.


На третий день после короткой артподготовки наши соседи
справа перешли в наступление. Поскольку наш батальон ранее
вышел вперед относительно общего фронта, наши наступающие
цепи прошли через нас, преследуя противника. Нас отвели во вто-
рой эшелон для пополнения личного состава.


Из этого боя я выходил без Мокринского, Маковея, еще
ранее Кравчука. Из роты свыше ста человек, вступившей в оборо-
ну на реке Нарев, шестого февраля 1945 года двадцать девятого
февраля после многочисленных боев не раненым и не убитым ос-
тался я один.


Четырнадцатый бой

Во втором эшелоне нас частично пополнили и батальон
вновь маршем двинулся за фронтом. Противник оказывал ожесто-
ченное сопротивление. Это особенно наглядно было нам при про-
хождении города Тчев.


Во второй половине дня наша колонна шагала по грудам
кирпича, где еще только вчера стоял красивый город. Даже улиц
не было, все покрывал ровным слоем битый кирпич. Я шел в ко-
лонне и, глядя на пустыню из битых кирпичей, думал, что пора
кончать людям саморазрушительное безумие.


Этот город оказал сильное сопротивление нашим насту-
пающим войскам. Были сосредоточены десятки «катюш», которые
превратили город в груду кирпичей.


Поздно вечером наш марш закончился на окраине большо-
го селения, которое занимали немцы. Нам не удалось войти в се-
ление для ночлега: немцы открыли сильный пулеметный огонь.
Рота развернулась в цепь и по воронкам от разрыва снарядов вста-
ла в оборону.


Наступила морозная ночь, мела поземка. Я примостился в
воронке от снаряда. Становилось все холоднее, замерзали ноги,
ведь мы были обуты в ботинки. Я нашел какие-то листы бумаги и
обернул ими ботинки. Немцы вели дежурный огонь, сидя в теплых
домах.


Лежу в воронке и постепенно теряю ощущение холода, по-
гружаюсь куда-то, словно в тяжелый сон. Реальная обстановка
размывается. Но сознание бьет тревогу, понимаю, что начинаю
замерзать. Стараюсь двигать ногами, руками, возвращаю себя к
реальности. Но это мало помогает. Тогда вскакиваю и, презрев
свист редких пуль, начинаю бегать. Это помогает, согреваюсь на
время. Про себя ругаю своего врага, сидящего в теплых домах. А
ночь февральская длинная. Бегаю, вижу силуэт такого же бедняги.
Встречаюсь с ним. Это был солдат среднего роста, лет тридцати,
плотный, кряжистый. Он, видя, что я совсем замерзаю, бодрым
голосом говорит: «У меня фляга со спиртом, выпей – согреешься».
Но у меня было отвращение к крепким напиткам и я отказался.


Разговорились. Спрашиваю: «Давно на фронте?» Отвечает: «С на-
чала войны». Удивляясь, говорю: «Наверное, уже раз двенадцать
ранило». Отвечает: «Ни разу». Я еще больше поразился. Не веря
этому, переспросил: «И все время в пехоте?» Отвечает: «Да в пе-
хоте-матушке». Я почувствовал себя уверенней.


К утру немцев, сидящих в теплых домах, совсем вознена-
видел. Думаю, вот дали бы приказ атаковать их, с каким упоением
я бы бросился на них.


Утром сверкнуло солнце, и мы услышали лучшую в своей
жизни музыку – лязг железных гусениц наших танков, идущих
колонной по шоссе к нашей цепи. Я посмотрел – это была колонна
примерно из восемнадцати танков, в основном тридцатьчетверки.
Колонна приостановилась и дала залп изо всех орудий по
ненавистному селению. Как только танки поравнялись с нами, мы
прыгнули из своих воронок и устремились за танками в селение.
Немцы спешно бежали. Батальон свернулся в колонну и начал
преследовать врага. Появились облака, началась легкая метель.



Батальон быстрым темпом по асфальтовой дороге следует за
ушедшими вперед танками. Километров через пять наша колонна
у безымянного селения нагнала колонну танков. Танкам без пехо-
ты нельзя оставаться – их уничтожат фаустники.


В это время облака рассеялись. И вдруг артиллерийский
удар по колонне из тяжелых дальнобойных пушек. Удар пришелся
по центру нашей колонны. Я шел в голове колонны. Мы быстро
рассредоточились в селении, на которое противник перенес огонь.
Снаряды были такой мощности, что танки для них были,
как для меня жуки, которых я могу безнаказанно давить. Такой
снаряд, попадая в танк, ничего от него не оставляет, а двухэтаж-
ные дома пронзает насквозь. Для меня обстрел воспринимался как
стихийное бедствие, где ты беспомощен. Стою за стеной дома и
жду, чем это закончится. Здесь бояться, переживать бесполезно.
Один молодой лейтенантик, политработник, вероятно, что-
бы подбодрить солдат, пытался в этом аду рассказывать какую-то
сказку. Я смотрел на него и думал, в своем ли он уме.
Опять набежали облака, которые не дали возможности
немцу корректировать огонь дальнобойных пушек, и мы двину-
лись вперед.


Танковая армада оторвалась от нас. Мы быстрым темпом
пытались ее нагнать и через десять – пятнадцать километров вос-
соединились со своими танками.


Танки были остановлены немецкой засадой. Пять головных
машин были подбиты, три из них сгорели. Из экипажей спаслась
только половина. Большинство танкистов заживо сгорели возле
своих подбитых машин. Рядом не было луж воды или прудов и
они, выбравшись из танков, не могли сбить со своей одежды пла-
мя. Когда мы воссоединились с танками, они сосредоточились на
окраине большого селения в зоне, недоступной для их обстрела
немцами. Мы заняли позиции впереди наших танков.


Наш полк двигался к Балтийскому морю, как говорили
офицеры, до побережья было чуть больше тридцати километров.
Уже начали доставать нас береговые артиллерийские батареи. Они
периодически старались удержать наступление заградительным
огнем своих мощных орудий.


Взвод выдвинулся вперед, а меня задержал комроты, По-
лучив приказ, я начал движение к своему отделению и в этот мо-
мент немцы открыли заградительный огонь. Я перешел на пере-
бежки из воронки в воронку среди страшных разрывов дальнобой-
ных снарядов. Все, как в театре, наблюдали, удастся ли мне живым
добежать до своего отделения. Я добежал.


Приказ состоял в следующем. Я с расчетом станкового пу-
лемета и автоматчиками должен занять слева высокий холм. На
холме стоял кирпичный одноэтажный дом. Я иду впереди с авто-
матом, за мной катят пулемет, в далее следуют трое автоматчиков.
На середине склона холма немец прямой наводкой из противотан-
ковой пушки ударил по моей цепочке. От разрыва снаряда все ос-
колки отлетели вперед. Моя группа была из бывалых солдат. Мы
мгновенно попадали на землю. На наше счастье мы шли по до-
рожной колее, которая на поле образуется при длительной езде.
Колея была довольно глубокая, по меньшей мере полметра. Она
была мертвой зоной, в которой прямой наводкой из пушки пора-
зить нас нельзя. А нервы у нас нормальные, со страху не побежа-
ли. Пушка, как потом выяснилось, била примерно с трехсот мет-
ров. Снаряды рвались на кромке колеи с каким-то резким треском,
отличным от взрывов в нескольких десятках метров. Больше де-
сятка снарядов они выпустили по нашей группе. По обе стороны
колеи сплошь воронки, вместо небольшого снежного покрова –
черная земля. Обстрел закончился, никто не пострадал. Мы подня-
лись и продолжили путь. Достигли дома на вершине холма. Эта
пушка больше нас не обстреливала. Вероятно, у них на снаряды
был дефицит, они берегли их для отражения атаки наших танков.


Заняли дом. Смотрим: по другую сторону холма, метрах в
трехстах от нас, стоит самоходка «Фердинанд» и рядом средний
танк. Танкисты в черной форме ходят возле машин. «Фердинанд»
стоит к нам бортом, хорошо виден белый крест на нем. С нашей
стороны этого холма стоят наши танки. Я посылаю солдата сооб-
щить о немецких танках с тем, чтобы поднялись на холм и рас-
стреляли немцев. Но по открытой местности наши танкисты боя-
лись подниматься на холм. Тогда решили на конной тяге привезти
противотанковое орудие сорок пятого калибра. Погнали под пуле-
метным обстрелом лошадей. Но на середине склона холма пушка
соскочила с передка. Под обстрелом прицеплять ее к передку рис-
кованно. Нам хотелось наказать немецкого танкиста пока они не
узнали о нашем присутствии. Пригибаясь, мы прикатили пушку на
холм, принесли им снаряды. Танкисты все еще ходят возле танков
и смотрят в «тыл» нашего фронта. Сорокапятку поставили у угла
дома. Наводчик стал целиться. Мы ему советовали не спешить,
ведь немцы не знают, что их сейчас берут в перекрестье панорамы.
Наводчику удается сделать один выстрел, возможно, два, а дальше
его накроет «Фердинанд». Я почувствовал неуверенность наших
артиллеристов и встал на всякий случай за угол дома.
Выстрел, и мимо. Танкисты быстро залезают в машины.
Второй выстрел сделала сорокапятка, опять мимо. Первый вы-
стрел произвел «Фердинанд» и сорокапятка разбита. Немцы ука-
тили в свой тыл.


Получен приказ вернуться на исходные позиции. Покидаем
холм.


Было решено атаковать селение. Немцы ослабили обстрел.
Вероятно, наши танки, стоящие перед ними, подавили их реши-
мость сражаться до конца. Успех атаки на коротком расстоянии
зависит от ее скорости и решительности. Роты были пополнены на
одну треть. Но состав был из опытных фронтовиков. Я перед ата-
кой не проиграл мысленно варианты боя, не изучил местность ата-
ки. Атакуя, я заметил слева повозку, подумал, что на ней подвозят
снаряды. Взял у своего пулеметчика ручной пулемет и лежа двумя
очередями расстрелял лошадей.


В это время облака рассеялись и по нашей жиденькой цепи
немцы совершили артналет из тяжелых орудий. Я не предусмотрел
такой поворот, хотя сегодня артналет не первый раз. Ругая себя, я
устремился в глубокий придорожный кювет. Залег на самое дно.


Немец молотил несколько минут, снега не осталось, только черная
земля и большие воронки. Ко мне все же влетел увесистый оско-
лок и шлепнулся выше головы.


Обстрел был такой силы, что я подумал: «Остался ли кто в
живых». Набежали облака, обстрел прекратился. Я выпрыгнул из
кювета и бросился вперед.


К моему удивлению, наша жиденькая цепь осталась живой
и продолжала атаку. Мы ворвались на окраину села, где нас встре-
тил сильный пулеметный огонь, и залегли.


По иронии судьбы, мы захватили противотанковую пушку
со снарядами, которая расстреливала нас час назад в колее. Она
стояла в небольшом кустарнике. Мы обрадовались. Я посмотрел в
панораму (в прицел) и увидел, что фрицы испортили прицел. Я
решил так, потому что в прицеле я видел только тыл. Позже я уз-
нал, что прицел был поставлен на стрельбу по закрытой цепи. Это
нас не обескуражило. Мы открыли замок (затвор) и через ствол
навели пушку на немцев, закрепившихся на кладбище. Загнали
снаряд, выстрел и большой недолет. Подняли немного ствол, заря-
дили, выстрел и точное попадание, немцы побежали.


Мы опять рванулись вперед, ведя на ходу стрельбу, выби-
вая врага из домов. Через час селение было отбито. Мы потеряли
одного солдата. Это был пожилой еврей, пуля попала ему в живот.
Мы сожалели, зная, что рана смертельная.


Селение было на высоте. Это давало нам преимущество
над немцами, которые теперь занимали низину. Я смотрел, как
немцы стараются организовать контратаку. У них среди разверну-
той цепи появилась даже два танка. Но мы превосходили их по
танкам: у нас среди домов было больше тридцатьчетверок. Они
сделали несколько залпов, и атака немцев была сорвана.
Потеряв селение, немцы начали массированный обстрел из
тяжелых орудий. Снаряды, попадая в дерево, поднимали их в воз-
дух, двухэтажные кирпичные дома снаряды пронизывали на-
сквозь. Для обстрелянных фронтовиков такие обстрелы – обыден-
ные эпизоды, поэтому они не суетятся, а ожидают прекращения
обстрела, ориентируясь на свою интуицию.


Я с отделением занимал позицию по домам на окраине се-
ла. Начавшийся обстрел захватил меня в комнате комроты. К нему
притянули телефонную связь. Связист сидел в углу у телефонного
аппарата. Рядом находился комроты. Обстрел усиливался. Мне в
этой комнате стало как-то беспокойно, не по себе и я быстро по-
кинул ее. В это время снаряд пробил два этажа этого дома, взры-
вом был убит телефонист и ранен комроты старший лейтенант.
Это он не мог перебегать улицу под снайперским огнем и впал в
полуобморочное состояние.


Сгустились сумерки, активные действия воюющих сторон
прекратились. Я из любопытства прошел по домам, откуда недав-
но бежали немцы, и обнаружил в одном доме молочную лапшу.
Обрадовался, с аппетитом поел. Ночь прошла спокойно.


Пятнадцатый бой

Утром следующего дня меня с отделением направляют в
боевое охранение на левый фланг батальона. Я выбрал холм, по-
росший хвойным лесом. На холме были траншеи, брошенные нем-
цами. Перед нами с высокого холма открывалась равнина. Мы ви-
дели отступающие колонны немецкой пехоты. Но было далеко, не
меньше километра, и мы не могли поразить их из пулемета.


Один солдат говорит мне, что он видел возле селения пче-
линые ульи, и попросил разрешения пойти поискать в них мед. Я
разрешил. Он под пулеметным обстрелом отправился к ульям. Че-
рез некоторое время притащил рамки с медом. Мы вдоволь пола-
комились дарами. Немцы заметили движение на нашем холме и
ударили из орудий. Снаряды рвались в лесу, на нас летели щепки,
стволы деревьев. Это не понравилось нам, и мы больше не маячи-
ли на холме.


Раньше это были польские территории. Во время войны
немцы выселили почти всех поляков и заселили немцами. При на-
ступлении наших войск немцы поголовно были эвакуированы.
Поляки же кое-где остались. Они с радостью встречали нас как
освободителей. Находясь на холме, мы услышали крики женщин и
стрельбу со стороны немцев. Это поляки пытались через ней-
тральную полосу перебежать к нам, а немцы стали в них стрелять.
Было далековато и мы не могли им помочь. Но есть правда на зем-
ле. В этот момент дали залп «Катюши». Огненные трассы с жут-
ким завыванием прочертили небо над нашими головами и завер-
шились мощными взрывами на позициях немцев.


Поступил приказ возвращаться в селение. Батальон гото-
вился к наступлению. Развернулись в цепь, сбили сходу заслоны
немцев и начали преследование. Нам способствовала густая ме-
тель.


Комбат был вызван в штаб полка, за него остался началь-
ник штаба, капитан лет сорока, сухощавый, высокий. Видя, что
немцы быстро отступают, он свернул цепь в колонну и продолжил
путь.


Неожиданно снегопад прекратился и немцы в упор, по го-
лове колонны, сделали залп из орудий. Ранен начштаба, убиты,
ранены идущие в колонне люди. Я шел в середине колонны и бы-
стро отвел своих солдат в придорожные кюветы. Моему возмуще-
нию не было предела. Разве можно при отступлении противника
преследовать его без авангардного боевого охранения. Что это –
тупость, отсутствие знаний элементов боя? Нет! Я думаю, что это
амбиции капитана отличиться в отсутствие комбата.
Мы развернулись в цепь и начали наступление на большое
селение на высоком холме. Перед этим селом было поле, ровное,
как стол. Уже за километр до села немцы из пулеметов стали по-
ражать нас в цепи. На таком большом расстоянии бросок сделать
нельзя, ведь промежуточных укрытий на нашем пути нет. Видя
бессмысленность атаки, мы залегли на чуть припорошенное сне-
гом поле.


Прибыл комбат и стал поднимать нас в атаку. Все лежат,
не двигаются, понимая бессмысленность затеи. Капитан бегает под
обстрелом, пинает лежащего солдата, страшно матерится. Солдат
поднимается, сделает перебежку и опять залегает. Откуда-то по-
явилась жена комбата. Она бегает за комбатом, плачет, взывает:
«Вася не надо, убьют тебя».


Неизвестно, чем бы это закончилось, но появился подпол-
ковник, замполит полка и спокойно приказал: «Атаку прекратить и
повторить, когда стемнеет».


Я обрадовался, нашелся умный человек. Нас отвели в
большую теплую конюшню. Привезли ужин. Я из-за чего-то пос-
сорился с помощником комроты. Он пожаловался, меня отстрани-
ли от комотделенного и вручили ручной пулемет Дегтярева. Вто-
рым номером у меня стал маленький солдатик из расчета разбитой
вчера сорокапятки. Я ему сказал, чтобы он от меня был в восьми –
десяти метрах. Это диктовалось необходимостью снабжать меня
патронами при ведении огня.


Стемнело. Мы развернулись в цепь и начали движение на
селение. Успех атаки определяется внезапностью. Для этого нам
необходимо поближе подойти к противнику и решительно нава-
литься на него. Все идет пока хорошо, мы подходим все ближе и
ближе к окраине села.


Оставалось около ста метров, как началась стрельба. Мы с
криком «ура» ринулись в селение, ведя интенсивную стрельбу, и
стали теснить немцев. По звукам боя в темноте я ориентировался в
нашем продвижении. Перебегая по улицам и переулкам, я давал
очередь по вспышкам выстрелов противника и сразу менял пози-
цию. В течение получаса мы взяли село. При этом потеряли два
человека ранеными: один легко ранен, а второму пуля пронзила
грудь и прошла через легкое. Он лежал на столе, ему пытались на-
ложить повязку на грудь. Но она всякий раз отлетала и воздух с
кровью брызгал из груди. Наконец при свете керосиновой лампы
удалось закрепить повязку. Как обычно, мы соорудили из подруч-
ного материала носилки и отправили раненого в санчасть. Санин-
структора с нами не было. Это объяснялось тем, что батальон дол-
го не выходил из боев. Все санинструкторы были ранены или уби-
ты, а в ротах было половина или на треть состава.


Шестнадцатый бой

Еще не рассветало, а старшина привез боеприпасы и зав-
трак. В светлое время обычно переходим в наступление и до нас
добраться старшине невозможно.


Со вчерашнего дня у нас новый комроты. Он вызывает ме-
ня и спрашивает, какие трудности с пулеметом. Я отвечаю, что
никаких. Я заранее вычистил пулемет, смазал тонким слоем масла.
С пулеметом я был на «ты», но новый комроты этого не знал.
Перед нами были холмы, где окопались немцы. Было за-
тишье, изредка слышались дежурные выстрелы. Приказ начинать
наступление. На этот раз в наступающей цепи я с пулеметом. Это
требует от меня другого поведения в бою по сравнению с наступ-
лением с автоматом. Стрелять метко, содержать пулемет в рабочем
состоянии – одно из условий успеха в бою. Не менее важно избе-
жать попадания в прицел врага. В каждой цепи вражеский снайпер
специально выбивает в первую очередь командиров и пулеметчи-
ков. Я это знал хорошо, поэтому всегда в бою был без погон. Сей-
час, чтобы повысить живучесть себя, как пулеметчика, необходи-
мо по возможности меньше демонстрировать пулемет и свои дей-
ствия врагу. Поэтому в начале атаки я прятал пулемет за спину. Я
посмотрел на холмы, расслабился: вроде никаких осложнений не
ожидалось. Мысленно не проиграл возможные варианты боя и не
изучил местность (путь) своего наступления. В этот момент с хол-
мов немцы в упор открыли шквальный огонь из пулеметов, авто-
матов. У меня сработала интуиция. Я сразу упал и закрыл собой
пулемет.


Упал я крайне неудачно: на совершенно ровном поле, чуть
припорошенном снегом и почти поперек к немецким позициям. Я
притворился убитым, о чем свидетельствовала моя поза. Тем вре-
менем шел обстрел: пули с противным звуком отскакивали рико-
шетом от замершего поля то справа, то слева.


Я лежу и про себя рассуждаю. Ну, чего страшного. Попа-
дет пуля в голову – убьет; попадет в живот – смертельно ранит; в
руку – это не страшно, даже если в правую, научусь работать ле-
вой; а в ногу – так это самое легкое ранение. А жить ох как хоте-
лось.


Затем мысль переносится в гражданскую жизнь. «А что
там страшного: болезнь, но будешь жить несколько месяцев и да-
же лет, так это гарантированно много по сравнению с боем; а если
тюрьма, так там ты хорошо будешь жив».


Сейчас, через полстолетия, я поражаюсь тому, что лежа
перед окопом противника метрах в пятидесяти, я продумывал, как
поступать дальше. С этой целью я медленно-медленно перевора-
чивался, чтобы высмотреть позицию противника и малейшие ук-
рытия на пути дальнейшей атаки. Переворачиваться на глазах вра-
га, чтобы он смотрел на тебя и не видел твоего поворота, нас учи-
ли в учебном батальоне, а тонкости мы отрабатывали в бою.


Я медленно перевернулся лицом к позициям немцев и вы-
смотрел впереди канаву, занесенную снегом. Я решил сделать бы-
стрый рывок, добежать до канавы, подпрыгнуть и вмяться в мяг-
кий снег. Стрельба прекратилась. Наша цепь лежала в снегу. Я
знал, что, вероятно, немцы посчитали меня убитым и не следят за
мной. Если я вдруг вспрыгну и побегу, немец не успеет сделать
прицельный выстрел. Это я уже практически ранее испытал.
И вот я вскакиваю, и броском добежав до этой канавы,
только хотел прыгнуть и вмяться в снег, как увидел в десяти мет-
рах от себя пустой окоп. Это немец со страху бежал, не посмел в
меня выстрелить. В моей большой боевой практике немец никогда
не выдерживал сближения с нашими атакующими солдатами.
Я обрадовался, вот так удача, быстро прыгнул в этот окоп,
на бруствер, поставил пулемет. Окоп был глубиной до пояса. Он
оказался на вершине холма, с которой мне открылся обзор немец-
ких позиций.


С вершины холма я увидел группу немецких солдат, веро-
ятно, что-то обсуждающих. Было тихо. Наша цепь лежала на сне-
гу, на противоположном склоне холма от немцев. Я подумал:
«Немцы обсуждают план отступления».


В этой тишине я ставлю прицел на триста метров и беру
цель, группу немцев, на мушку под обрез, нажимаю на спуск и …
осечка. Смотрю, а рядом мой подносчик патронов. Удивился, что
он не испугался и последовал за мной. Беру у него другой диск,
ставлю, снова спокойно прицеливаюсь и бью короткими очередя-
ми. Немцы засуетились, забегали, словно муравьи в солнечный
день, когда бросаешь веточку в муравейник.


Я стал кричать: «Немцы отступают, вперед!» – наша цепь
поднялась и продолжила атаку. Я выпрыгнул из окопа и, ведя
огонь на ходу, ринулся в атаку. Немцы встретили нас сильным ог-
нем, наша цепь опять залегла. А я наученный горьким опытом ус-
корил рывок до одиночного кирпичного дома. Я знал, что началь-
ная фаза обстрела не эффективна, враг еще не успел выверить
прицел. Поэтому, несколько секунд можно продолжить атаку. Со
мной оказалось восемь человек. Меня по прошлым боям знали,
поэтому принимали мои предложения по обороне.


Я установил свой пулемет на стол внутри большой комна-
ты перед окном, из которого были видны немецкие окопы. Пред-
ложил нашей группе из дома не стрелять без необходимости. Вес-
ти огонь только при атаке противника. Это диктовалось тем, что
немцы из дальнобойных орудий наш домик могут разнести в щеп-
ки. С другой стороны оборона должна периодически вести огонь,
обозначая этим противнику, что здесь не пустое место. Для реше-
ния этого вопроса мы вели постоянный обстрел противника из
кирпичного сарайчика, который находился в пятидесяти метрах от
дома. Стрелять из винтовки ходили в сарай по очереди.
Подходит моя очередь, иду в сарайчик, устраиваюсь у ще-
левидного окошечка и начинаю следить за немецкими окопами.
Вдруг вижу силуэт каски, прицеливаюсь под обрез каски, плавно
нажимаю на спуск, и серая каска исчезает. Не знаю, попал или нет.
Меня это особенно не интересует. Стреляю и думаю: до чего дока-
тились люди, стреляют друг в друга, как в мишени в тире. И за это,
за особую меткость, считаются героями и награды получают.
Дом нам служил отдыхом. Для маскировки мы не только
не вели из него огонь, но попросили поляков, которые прятались в
подвале, топить печь сухими дровами, чтобы дым из трубы не на-
водил противника на присутствие солдат в доме. В подвале дома
прятались старики, девушки, дети. Отношения с ними были, как с
родными. Они радовались нашему приходу. Немцы поспешно бе-
жали из дома и бросили ведро повидла и мешок галет. Мы попро-
сили полячек кипятить нам чай и с удовольствием периодически
его пили. Словом, у нас был дневной курорт. А остальные солдаты
нашей роты лежали в снегу под периодическим пулеметным об-
стрелом.


В свободное время от стрельбы из сарайчика, выпив чашку
чая, я садился у пулемета и наблюдал за передвижением в немец-
ких окопах. Иногда проглядывало солнце и немецкие окопы на
холме четко вырисовывались. Сидя за столом у пулемета, я писал
домой письмо, рассказывая об удивительном дне. Сложил письмо
треугольником с надеждой отправить, когда представится случай.
Над нами нависали холмы, на которых немцы держали
оборону. Ясно было, что днем нам не выбить их. Подступы к хол-
мам были без каких-либо укрытий. Придется дожидаться темноты
и продолжить атаку. Я изучал подступы к немцам, искал мертвые
зоны, по которым можно подобраться к ним.


Под вечер получен приказ атаки. Я с сожалением покидал
теплый, уютный дом. Начал движение к немецким окопам по вы-
смотренным мертвым зонам. Пулемет старался прятать за спину.
Мы подобрались к немецким окопам совсем близко. Вдоль окопов
на расстоянии в полсотни метров проходила канава. Из мертвой
зоны до нее было около десяти метров. Я броском преодолел эти
метры, у входа в канаву бросил взгляд на окопы немцев и скрылся
в канаве. Я посчитал, что начало канавы – опасное место: в этой
точке снайпер может убить.


На обочине канавы были сухие былья. Я установил пуле-
мет среди этих быльев. Как только показывалась каска фрица, да-
вал короткую очередь и сразу менял позицию. Это было необхо-
димо, чтобы немец не выследил меня и не послал пулю. Пока еще
светло, для последнего броска на оборону немцев надо ждать тем-
ноты.


Последним бежал к нам в канаву лейтенант в черной кожа-
ной куртке. Он был командиром роты. Его рота погибла в трина-
дцатом бою, за что его хлестал плеткой комбат Сидоров. Лейте-
нант на несколько секунд задержался у входа в канаву. Это было
роковой ошибкой. Снайпер пронзил его пулей в живот. Вторая пу-
ля рикошетом пролетела вдоль кювета, обдав снегом меня. Холод-
ным потом я отреагировал на рикошетный звук этой пули. Он мне
напомнил, как близка моя смерть.


Лейтенант упал у входа в канаву и закричал: «Ребята отта-
щите меня!» Его товарищи подползли и оттащили в глубь канавы.
Я вспомнил слова комбата, хлеставшего лейтенанта плеткой: «Ро-
та погибла, а ты жив!» Теперь все наоборот: «Лейтенант, комроты
погиб, а рота продолжает бой».


Лейтенант был в агонии. Движенья рук замедлялись, кон-
чик носа и пальцы постепенно бледнели, дыханье угасало. Това-
рищи взяли из его кожаной куртки документы, хотели похоронить
в этой канаве, но земля была твердой как камень и времени не бы-
ло, с минуты на минуту предстояла решающая атака.
Так маленький, быстрый лейтенант отдал свою жизнь на
безымянной высоте на подступах к Данцигу, приблизив нашу по-
беду.


Я веду огонь, маскируя пулемет в сухих былинках на обо-
чине канавы. И вдруг пуля пробила газовую камеру моего пулеме-
та. Я оказался обезоруженным. Пришлось с разбитым пулеметом
возвращаться на исходные позиции, чтобы получить новое ору-
жие.


Темнело. На исходной позиции в доме я бросил в угол раз-
битый пулемет и меня направили в расчет станкового пулемета.
Станковый пулемет был установлен на чердаке дома. До
немецких окопов было не больше сотни метров. Пулеметный рас-
чет состоял из крепких, рослых солдат лет тридцати. Они перио-
дически вели огонь длинными очередями по окопам немцев на
холме. Мне они сказали: «Отдохни сынок, пока не выбьем фрицев
с высоты». Они дали мне винтовку, патроны и я улегся рядом с
пулеметом.

Наступила ночь. Рота с близкого расстояния атаковала не-
мецкую оборону. Немцы начали отступать. Овладев обороной
немцев, батальон начал преследование. Немцы быстро уходили,
вероятно, на следующий рубеж обороны. Они оторвались от наше-
го преследования. Утром батальон сделал привал. Привезли зав-
трак, боеприпасы. Солдаты разожгли костер, кипятили чай, варили
мясо. Вокруг было много беспризорного скота. Этим мы всегда
пользовались, выбирая по своему усмотрению «добычу». Убивали,
ее, отрезали часть туши, которую сейчас можно съесть, остальное
бросали из-за невозможности нести ее с собой.


Семнадцатый бой

Батальон свернулся в колонну, преследуя противника.
Лишь через пятнадцать километров удалось догнать немцев. Уви-
дев наши приближающиеся войска, немцы покинули поселок и
заняли окопы возле поселка. Наша оборона была по крайним до-
мам селения, которое, как обычно, стояло пустое.
В середине дня к нам прикатил тяжелый танк ИС-1. Танки-
сты пьяные, а за башней у крупнокалиберного пулемета пленный
немец, тоже пьяный. Немец размахивал руками, кричал «Гитлер
капут». Танкисты рвались в атаку. Комбат решил воспользоваться
этим случаем и дал приказ атаковать немецкую оборону при под-
держке танка.


Танк взревел и мы бросились в атаку. Перед немецкими
окопами немцы из противотанковых пушек стали бить по танку.
Один танкист выскочил из танка и с пистолетом один атаковал
окоп немца и был ранен. Танкисты, чтобы спасти товарища, стали
прикрывать его и подавать танк так, чтобы подобрать его в ниж-
ний люк. Немецкие болванки отскакивали от мощной лобовой
брони танка. Подобрав товарища, танкисты уехали, а мы продол-
жили атаку. Порыв был стремительный, он увлек меня. Я с вин-
товкой побежал впереди своего пулеметного расчета. Крик «ура!»,
непрерывный огонь и немцы дрогнули. Они бросили окопы и по-
бежали. Я добежал до окопа и увидел брошенный немецкий пуле-
мет с заряженной лентой. Прыгнул в окоп, повернул пулемет в
сторону убегающих немцев, но пулемет не работал. Я подумал,
испортили фрицы. Некоторые немцы не успели убежать или были
легко ранены. Мы их не сопровождали в наш тыл, нам некогда
было, пленные сами бежали в тыл. Я увидел одного немца, наме-
ревавшегося направиться в тыл, крикнул ему «Комрад махен» и
указал на пулемет. Он что-то поковырял и пулемет заработал. Я
начал стрелять из захваченного пулемета по убегающим немцам.
Их было так много, как в фильме «Чапаев». Когда фигурки немцев
стали видеться вроде запятых, сказал немцу «Шиссен» и указал на
пулемет. Он встал в окопе за пулеметом и продолжил стрелять по
своим. Было уже далеко до немецких солдат и вероятность попа-
дания было мала, а к тому же возможно он стрелял мимо.
Только мы заняли немецкие окопы, как начался массиро-
ванный обстрел наших позиций. Били тяжелыми снарядами, дро-
жала земля, летели комья земли на головы. Я с немцем сидел на
дне окопа. Я дал ему сигарету, курим. Это был немец под пятьде-
сят лет, если не больше. Зная несколько слов, я спросил, давно ли
он в армии. Он ответил: «Три недели». Я понял, что это солдат
фолькштурма. Поинтересовался, кем работал он на гражданке. Он
ответил: «Бауер (крестьянин)».


Естественно, я к нему не испытывал никакой ненависти,
зла. Это был крестьянин-труженик, для которого война была на-
стоящим злом.


Сильный обстрел продолжался около получаса. Разрази-
лась густая метель. Падали крупные хлопья снега, а впереди ниче-
го не было видно. Используя артобстрел и внезапную метель, нем-
цы перешли в контратаку. Слышу их лающую речь. Это команди-
ры подбадривают атакующих: «Форвертс, Форвертс». Немецкие
цепи далеко, нет смысла открывать огонь. И вдруг прибегает с
правого фланга сержант соседней роты и говорит мне: «Бросай
окоп, немцев слишком много, патронов нет, мы уже покинули
окопы». Я быстро оценил ситуацию с его слов, выпрыгнул из око-
па, сказал немцу «Aufwiederseen» (до свидания ) и побежал на ис-
ходную атаки. Это было около трехсот метров.


У меня не было в мыслях застрелить немца, гнать в плен
было бессмысленно, это не первые годы войны, когда пленные
немцы были редкостью. Итак, батальон на исходных рубежах в
селении. Потерь в атаке мы не понесли.


Установилось временное затишье. Идет дежурная пере-
стрелка. В нашем доме женщина-снайпер вела охоту за головами
немцев с чердака. Я забрался на чердак, попросил посмотреть в
оптический прицел. Это была женщина за пятьдесят лет, как гово-
рили в батальоне, она мастер стрелкового спорта и ее список
жертв уже внушителен. Снайпер разрешила мне посмотреть в
прицел. Я глянул и в чистом поле оптики увидел острую мушку в
перекрестии. Снайпер сказала, что сегодня уже четырех поразила.
Повар привез нам ужин. На первое был суп с кусками сви-
ного сала, солдаты ворчали: суп им не нравился. А повар в свою
очередь корил нас, что избаловались деликатесными трофеями. В
этом была доля правды. Мы в каждом селении в подвалах находи-
ли консервированных кур, говядину, варенье, овощные консервы,
а в печных трубах прекрасные свиные окорока. Мы не могли их
уносить и вешали остатки на деревья для второго эшелона.
Поужинали и предвкушали ночную полудрему, тем более,
что наша позиция была лучше, чем у немцев. Но солдат предпола-
гает, а командование располагает. Получен приказ: ночной атакой
выбить немцев с ближайших холмов.


В помощь нам прислали взвод автоматчиков из полковой
роты. Это специально отобранные сильные, молодые ребята. Ко-
гда стемнело, мы развернулись в цепь и сходу без выстрела овла-
дели первой линией обороны немцев, то есть окопами на холмах,
которые мы днем уже отбивали.


Далее, через километр по припорошенной равнине, достиг-
ли опушки леса. Наш рейд для немцев был полностью неожидан-
ностью. Один автоматчик бросил гранату в окно дома на хуторе,
взрыв, крики в доме. Немцы проснулось, завязался ночной бой. С
нашей стороны было человек пятьдесят. Сколько было немцев –
неизвестно. Бой складывался в нашу пользу. У нас было два стан-
кача (станковых пулеметов). Наш станкач был в центре боя, а вто-
рой – на левом фланге. К немцам прибыло подкрепление – власов-
цы. Бой закипел с новой силой, в основном теперь между русски-
ми. Власовцы занимали половину хутора. Перестрелка шла из-за
углов. Власовцы, имитируя атаку, кричали «ура!». Мы им отвеча-
ли: «Вот вам». На левом фланге власовцы бросились на наш стан-
кач. На беду приключился разрыв гильзы. Пулемет смолк. Чтобы
вытащить разорванную гильзу, нужно время. Власовцы же наседа-
ли. Пришлось бросить пулемет. Власовцы, вероятно, были быв-
шими кадровыми военными. Они быстро вытащили разорванную
гильзу и ударили из захваченного пулемета по нашей группе.
Немцы не выдерживали психологического напора боя и
шли сдаваться с поднятыми руками. Власовцы озверели, расстре-
ливали этих немцев. Нас начали обходить с флангаи нам пришлось
отходить на исходные позиции.


Отход также требует искусства. Это не паническое бегство
необстрелянного войска. При отходе группа делится на две части.
Одна часть сдерживает врага, а вторая отходит, соблюдая все пра-
вила организации. У нас первую группу заменял наш пулеметный
расчет. Мы вели огонь по наседающему противнику, остальные
отступали. Затем из остальных выделяется заслон, а мы отступали
со станкачом.


Было полнолуние. По небу бежали облака. В какой-то мо-
мент на небе образовался лунный просвет, нас увидели власовцы
на белом снегу и дали длинную очередь по нашему отходящему
расчету. Очередь пришлась по щиту пулемета. Набежали облака,
власовцы потеряли нас из виду.


Атака закончилась неудачно, мы опять на исходном рубе-
же. У нас несколько раненых.


Под утро комбат отдает приказ вновь перейти в атаку. Все
повторилось: сходу овладели первой линией окопов, а на опушке
разгорелся бой по-прежнему сценарию. Только отход ранним ут-
ром был неизмеримо трагичней. На ровном поле, когда стало свет-
ло, на атакующую группу обрушили огонь крупнокалиберных пу-
леметов. Раненых сразу вынести с поля боя было невозможно. Тя-
желораненый парторг, видя приближающихся власовцев, подорвал
себя гранатой. Мы опять отступили на исходные позиции. Муж-
чина-санинструктор ползком под обстрелом вытаскивал раненых.
Половина нашей атакующей группы в этих ночных бессмыслен-
ных атаках погибла на ржаном поле.


После боя

После тяжелых драматических боев, сильно поредевшей
батальон перешел в оборону в занятом день тому назад селении.
Оборона проходила по крайним домам селения. Дома были кир-
пичные, поэтому окопы мы не копали. Только артиллеристы соро-
капятки выкопали себе огневую.


Командир батальона капитан Сидоров, вероятно, под впе-
чатлением неудачных боев, решил устроить показательный само-
суд. Один солдат, по профессии учитель, не ходил в последнюю
атаку. Капитан Сидоров решил перед строем осудить солдата к
высшей мере – к расстрелу.


Он заставил его копать себе могилу за углом дома. Когда
солдат выкопал яму, он поставил его на край могилы, прочитал
мораль, называя трусом и дезертиром. Затем помедлил и заклю-
чил: «Искупишь свою вину в следующем бою».


Мы смотрели на все это и осуждающе молчали. Я старался
понять комбата, но оправданий ему не находил. Сейчас, возвраща-
ясь мысленно в прошлое, мне становится ясно, что наш щеголева-
тый комбат был карьеристом, недалеким человеком в военном де-
ле. Солдат не жалел…


Начало марта, оттепель. Идет дежурная перестрелка. Нем-
цы перед нами в трехстах метрах. Мы сидим в кирпичных домах и
выслеживаем мелькание серых касок в окопах. При появлении
каски стреляем из винтовок. Прицельный выстрел в обороне более
точно можно сделать из винтовки. Женщина-снайпер часа на три
занимает свою позицию на чердаке дома и ведет охоту за головами
врага.


Меня поразили артиллеристы сорокапятки своей меткой
стрельбой. Я подумал: вот бы им стрелять в свое время по «Фер-
динанду» три дня тому назад. Они бы не промазали.
Моя позиция – окно на втором этаже. Выслеживаю каски,
стреляю. Перед домом сорокапятка. Расчетом сорокапятки коман-
дует старший сержант, Вот они обнаружили окоп. Тщательно це-
лятся и над окопом взлетает перекрытие.


Уже почти неделю в непрерывных боях. Нас не более трети
состава в строю. Ночами полудремлем. Не был в бане с декабря, не
снимал телогрейки с января. Ни разу за зиму не спал раздетый на
кровати в отапливаемом доме. Но постоянные бои, марши застав-
ляли об этом забыть, насущным было выиграть бой и остаться жи-
вым.


Последний бой

Одиннадцатого марта 1945 года мы покидаем селение, где
столько погибло нас. Маршевой колонной идем по весенним лу-
жам на разбитых дорогах через безымянные пустые поселки, в ко-
торых дома испрещены метками от пуль, осколков, а черепичные
крыши зияют дырами. Это свидетельство того, какими трудами и
жертвами дается нашей армии победа.


Я шел в составе пулеметного расчета и думал: «Довоева-
лись, наконец, ведут на переформировку». Вероятно, дадут новое
пополнение, за это время отдохнем.


Во второй половине дня стали слышны звуки пулеметной
стрельбы. Значит, идем не в тыл, а на другой участок фронта. Ду-
маю, неужели с этими остатками батальона еще предстоят бои.
Через час в селении, по которому проходила оборона, закончился
марш. Здесь войска занимали оборону по крайним домам. Против-
ник вел минометный обстрел. На нейтральной полосе в тридцати
метрах от домов лежали два наших убитых солдата. Вытащить их
не давал немецкий снайпер.


Наш батальон разместили в пустующих домах в поселке.
Поужинали. Комроты объявил, что сейчас отдых, а завтра быть
готовым к бою.


Для меня было главное то, что за несколько дней я впервые
могу подремать не под прицелом врага. В пустом, полуразрушен-
ном доме я нашел черный пиджак, надел его поверх телогрейки и
на каком-то каменном полу уснул мертвецким сном. Я не ощутил
холода, жесткости пола, периодической стрельбы рядом с домом.
Утром завтрак, пополнение боеприпасами и выдвижение
на рубеж атаки. Мы выбрали исходным рубежом атаки длинный
каменный сарай. В одном из окон установили свой станкач. В во-
ротах сарая стояла семидесятишестимиллиметровая пушка, возле
нее ящики со снарядами, часть которых была готова к стрельбе.
Около десяти часов утра по команде «огонь!» пушка от-
крыла стрельбу. Звук выстрелов в сарае глушил всех. Артиллери-
сты непрерывно в течение десяти минут прямой наводкой вели
огонь по немецким окопам. Дым от стрельбы пушки затруднял
дыхание, слезились глаза. В конце пушечной стрельбы включи-
лись в обстрел и наши пулеметчики.


Обстрел резко оборвался и сразу пехота бросилась в атаку
на первую линию обороны противника. Немцы начали отступать.
Мы покатили пулемет «Максим» вслед нашей пехоты. Преследо-
вание противника было стремительным, мы не успевали за авто-
матчиками. Навстречу нам шли наши раненые. Я увидел в окро-
вавленной шинели идущего солдата-учителя, которого комбат Си-
доров несколько дней назад хотел расстрелять. Обрадовался, что
солдат остался жив, а ранение, вероятно, не столь тяжелое, по-
скольку сам способен передвигаться.


В этот бой мне как-то было неуютно, вроде что-то нехоро-
шее я подсознательно ожидал. Не знаю, может быть, просто устал.
Местность, по которой велось наступление, была сильно-
холмистой. С одних холмов немцев выбили, они отошли на другие
и стараются остановить наше наступление. Все сильнее становится
минометный обстрел, с холмов бьют пулеметы. Наши цепи залегли.
Наш расчет догнал пехоту. Я и солдат, с которым познако-
мился морозной ночью, катим наш «Максим». Оставалось метров
десять до выбранной позиции, на которой надо установить пуле-
мет и вести огонь по врагу. Немцы усиливают обстрел.
Я понимал, что немецкий пулеметчик старается поразить
нас, бегущих во весь рост со станкачом.


И вдруг я ощутил резкий удар по руке. Словно сильно уда-
рили палкой.


Догадался, что меня ранили. Сразу упал на землю и отполз
в кювет. А мой напарник слева не пострадал. Они развернули пу-
лемет и открыли огонь. Я отдал им запасной замок (затвор) от пу-
лемета.


Лежу в кювете. Пуля, вероятно, попала в артерию на пра-
вой руке, так как кровь била ключом, фонтанчиком. У меня было
два перевязочных пакета. Ко мне подполз мой товарищ снайпер,
перевязал мне руку и сказал: «Тебе на рану повезло».


Повязка окрасилась кровью, рука не слушалась меня.
Ощущалась ноющая боль. Теперь самым главным было выползти
из зоны боя и добраться до медпункта. Немцы усилили обстрел. А
самое опасное – это минометный огонь. Полет мины по крутой
траектории позволяет сверху падать в кювет. Поэтому от нее спа-
сения нет при прямом попадании в кювет. Пули же летят по пря-
мой и ползущего по дну кювета поразить не могут.
Ночью выпал снег, оттепель. В кювете снег, смешанный с
водой, но свист рикошетных пуль и непрерывные разрывы мин
вокруг кювета заставляли меня забыть, не замечать какую-то там
сырость. Я упрямо полз в тыл, изредка выглядывая из кювета. Ви-
жу, как на поддержку пехоты, ползет по полю наша самоходка, а к
ней летят трассирующие снаряды, ударившись в броню, рикоше-
том с визгом отлетают. На помощь пехоте на лошадях гонят пуш-
ку. Обстрел сгущается, ездовые стараются быстрее доставить
пушку на позицию.


Через полкилометра я перешел на короткие перебежки и
через некоторое время вышел из зоны сильного обстрела. Иду по
поселку, из которого начинал атаку. Поселок обстреливается по
площадям из дальнобойных орудий. Тяжелые снаряды, попадая в
дом, пробивают его насквозь. К моему удивлению, в поселке
жизнь идет своим чередом: куда-то идут солдаты, едут повозки,
машины. Думаю, где же медпункт? И вдруг вижу, идет солдат из
нашей роты, первого формирования. Увидев меня, он говорит:
«Зайцев, а я думал тебя давно убили». Я отвечаю: «Нет, ранен, где
здесь медпункт». Он привел меня в медпункт. Этот солдат был
негоден к строевой и его направили в тыловое подразделение.


Медпункт располагался в одном из домов поселка. Тяже-
лые снаряды рвались вокруг дома. Я думал, вот попадет такой
снаряд в дом и всем конец. Меня посадили на стул, разрезали всю
мою одежду вместе с телогрейкой, бросили ее, сделали перевязку,
дали другую одежду, конечно, б/у (бывшую в употреблении), вы-
писали справку и я стал ждать транспорта для отправки раненых в
тыл.


Раненых собралось человек восемь, у некоторых тяжелые
ранения. Наконец где-то нашли повозку, запряженную двумя ло-
шадьми. Кто не мог идти, тех положили на повозку, а ходячие по-
шли за повозкой.


Дорога в тыл также обстреливалась из орудий. Так что я
полностью не был уверен в благополучном выходе из боя. Шел за
повозкой, готовый в любой момент укрыться от неожиданного
сильного обстрела. На повозке раненый узбек на ломаном русском
языке кричал: «Фрицы гады, вылечусь, покажу вам».


Через несколько километров мы прибыли в полевой госпи-
таль. Он располагался в палатках возле небольшого леса. Меня
посадили на стул, сняли прежнюю повязку, обработали рану еще
раз, забинтовали, сказав, что завтра придет машина и нас отвезут в
глубокий тыл.


В госпитале

Ночью я почти не спал, что для меня было удивительным.
Ведь мы несколько дней вели бои и фактически полуспали, дрема-
ли. Вероятно, боль раненой руки и недосыпание уравновесились, и
я был в таком непонятном состоянии.


Утром нас накормили, посадили на лавочки в кузове нашей
трехтонки и во второй половине дня привезли в город Бромберг,
ныне Быдгощь.


Госпиталь помещался в школе, вокруг которой был не-
большой парк.


Впервые за два с половиной месяца помылся в походной
бане. Просто не верилось, что наголо раздетый омываюсь теплой
водой. После помывки оделся в нижнее белье (кальсоны и натель-
ную рубашку) и в тапочках вошел в кабинет врача. Врач осмотрел
рану, пальцы руки не двигались, но боль ощущали. После осмотра
врач сказал: «Ничего страшного». Затем мною занялись медсест-
ры. Мне наложили сплошной гипс на всю правую руку, грудь и
спину и я оказался в гипсовом бронежилете. Правая рука в гипсе
сбоку небольшим выступом соединялась с гипсом на груди.


Гипс был наложен на голое тело.


После завершения этой процедуры сестра отвела меня в
палату. Это была комната, ранее бывшая школьным классом. В
комнате стояли двухъярусные кровати. Мне дали место на втором
ярусе как способному свободно передвигаться. В палате было око-
ло тридцати раненых различной тяжести. Самым тяжелым был
молодой солдат с перебитыми ногами и руками. Он лежал возле
окошка, стонал, плохо спал. Большинство раненых были ходячие.
Среди них я был самый молодой солдат. На нижнем ярусе моей
кровати лежал усатый солдат с Кубани. Он забавлял нас рассказа-
ми из своей молодости и подтрунивал надо мной.
Кормили нас в большом зале. Поскольку на палату выдава-
ли только три халата, все остальные были одеты в нижнее белье. В
нем ходили в столовую, на прогулки. У меня, конечно, халата не
было. Рядом со школой был пересыльный пункт репатриирован-
ных граждан СССР. В нем был сбор всех угнанных в Германию и
освобожденных наступающими войсками. Молодые девушки из
этого пункта в нашем госпитале приходили делать уборку поме-
щений. На нашем этаже убирала прекрасная девушка лет шестна-
дцати. Все любовались ею. Однажды, осмелев, я подошел к ней и
спросил, как ее зовут. Она ответила: «Милда». Она была из Талли-
на. Познакомились. Всякий раз, когда она появлялась у нас, мы
робко обменивались несколькими словами. И, наконец, договори-
лись о свидании в лесопарке возле госпиталя.


Одежды у нас не было, но в палате мне вызвались помочь в
реализации свиданья: дали ботинки, которые сохранил один сол-
дат, и халат. Я направился на свидание. Мы погуляли в апрельском
лесу, робко поцеловались и расстались. Когда я вернулся со сви-
дания, все с интересом стали расспрашивать меня. Узнав, что мы
только погуляли по лесу, стали подтрунивать надо мной, а особен-
но мой сосед по койке. Он говорил: «Эх, если бы мне представился
такой случай».


Я никак не мог привыкнуть к мирной тишине. Выходя на
балкон, вдруг мне казался звук летящей мины. Я интуитивно при-
гибался, но, придя в себя, чертыхался. Все в госпитале мне каза-
лось сказочным, не верилось, что я сплю на белых простынях, раз-
детый до нижнего белья, не слышу разноголосой стрельбы и рядом
со мной нет моего личного оружия и вездесущих гранат. Граждан-
ская или просто мирная жизнь еще была далека от моего сознания.
Госпиталь был для меня как привал в бесконечном марше фронто-
вой жизни. Это особенно проявилось в моем восприятии кино-
фильма «Большая жизнь». Этот фильм демонстрировали на улице,
в парке возле школы. Мы взяли с собой одеяла. Расселись на ла-
вочках. И я увидел на экране веселых людей в гражданской одеж-
де, которые мне представлялись, как из сказочного прошлого, ко-
торое в будущем вряд ли улыбнется мне. Кадры картинки с моло-
дыми парнем, играющим на гармони, переносили меня в мою да-
лекую смоленскую деревушку.


Весна. В парке появились нежные листочки, зазеленела
трава. Война неумолимо шла к завершению. Радио сообщало о
взятии все новых городов. И, наконец, десятого апреля услышали
о взятии Кенигсберга. Этим завершилась операция, в которой я
принимал участие. Теперь все внимание было приковано к Бер-
линской битве.


Из окна второго этажа я наблюдал за движением колонн
артиллерии, танков, машин. Они с радостным подъемом ехали на
завершение войны в самом центре мирового фашизма. Никто не
сомневался, что коварный враг понесет заслуженную кару в своей
«собственной берлоге». Но сколько еще отдадут жизней наши
солдаты для достижения конечной цели.


В госпиталях врачи стремились быстрее поставить ране-
ных на ноги для фронта. В начале апреля у меня сняли гипс. Рана
без перевязки под гипсом зажила, говорят, как на собаке. Пальцы
шевелились, но до нормы было далеко. Мною занималась врач,
пожилая женщина. Она дала мне мячик для тренировки пальцев. Я
носил его с собой и постоянно разрабатывал подвижность руки.
Тренировки способствовали восстановлению силы и подвижности
правой руки. Врач после каждого осмотра выражала одобрение. Я
ожидал, что после госпиталя меня отправят на несколько недель в
выздоравливающий батальон. Но мое ожидание не сбылось. Паль-
цы правой руки уже сжимали мячик с силой, достаточной, чтобы
нажимать на спусковой крючок при стрельбе из винтовки. Берлин-
ская операция требовала пополнения. И мой врач посчитала, что
меня можно выписать из госпиталя.


Двадцатого апреля 1945 года мне выдали военную форму.
После сорока дней пребывания в нижнем белье я вновь в своей
сержантской форме.


Таких, как я, выписывалось их госпиталя человек двадцать
пять. Нас повела симпатичная медсестра на сборный пункт, кото-
рый затем направлял выздоравливающих солдат по боевым частям.
Дорогой я думал: «Куда теперь пошлет меня судьба». Мне
хотелось попасть в какую-нибудь техническую часть. По дороге я
разговаривал с медсестрой о жизненных дорогах. Просто она была
прекрасная, как сама Весна, и мне было приятно шагать рядом с
ней.


Снова на фронт

В армии во всех частях идет активная жизнь. Так и на
сборном пункте весь состав занят каким-нибудь делом.


В просторной комнате, как обычно в казарме, мне предо-
ставили кровать с набором всего, что положено по уставу солдату.
После обеда построение для выполнения работ по благоустройству
территории. Команда: «Равняйсь!». По этой команде первый в ше-
ренге смотрит прямо, а остальные поворачивают головы в его сто-
рону. Я повернул голову, смотрю и вижу знакомое лицо. К моему
удивлению, это было лицо Гриши Царева из соседней деревни.
Мы вместе учились в школе. Мой путь в школу пролегал через
его деревню Пилещино. Даже иногда мы выясняли наши ребячьи
отношения. Я обрадовался, говорю: «Здравствуй, Гриша». Он как-
то помялся и неуверенно ответил: «Здравствуй». Я напомнил ему,
откуда я его знаю.


Гриша старше меня на один год, в армию был призван на
два месяца раньше меня. Он попал в пехоту, прошел ускоренный
курс бойца около месяца и был отправлен на фронт. Сейчас он
прибыл из госпиталя после третьего ранения. Первые два он полу-
чил на Сандомирском плацдарме, а сейчас был тихим, задумчивым
солдатом. Я удивился нашей встрече. Ведь в разное время уходили
в армию. Воевали в совершенно разных частях, лечились в разных
госпиталях и вот совпадение наших судеб. Вероятность встречи
была близка к нулю, а поди же реализовалась. В воюющей армии
встретить земляка все равно что родного брата. Присутствие близ-
кого человека, связанного одной судьбой со школьных лет, помо-
гает переживать трудное время.


Через несколько дней приехали представители отдельного
зенитного дивизиона и забрали нас в свою часть.
Конец апреля. Дивизион двигался за фронтом на север
Берлина. Часть техники уходила вперед, а мы пешим ходом двига-
лись за ними. Тепло, парни-солдаты молодые, веселые. Марш со-
вершали днем через пустые селения. Под вечер обычно занимали
какие-то дома. Готовили себе на костре пищу. Было много талант-
ливых музыкантов, певцов, танцоров. Вечером у костра кто-то иг-
рал на гитаре, хорошо пели песни, а один солдат – цыган виртуоз-
но танцевал. Я слышал из разговоров, что звали его Саша.
В один из таких вечеров я подошел к нему и спросил: «Ты
не из Смоленской области». Он ответил: «Да». Может быть из
Смоленского района, продолжил я разговор. Он к моему удивле-
нию ответил: «Из Смоленского». С надеждой сказал: «Из Михнов-
ского сельсовета». Он ответил, что из Михновского сельсовета
деревни Кореневщина. Обрадовавшись, я ему говорю: «Так мы с
тобой в одной школе учились».


Вот какие совпадения бывают на свете. Мы, трое земляков,
встретились на непредсказуемых дорогах войны.


Я дежурил на точке у крупнокалиберного зенитного пуле-
мета. Это укрупненная модель, в основном ручного пулемета, ко-
торый мне был хорошо знаком. При стрельбе по самолетам надо
делать поправку на его скорость. Для этой цели пулемет имеет
прицел, состоящий из ряда колец, по которым делается упрежде-
ние при стрельбе. Я представлял, как мне действовать при налете
самолетов. Но это был 1945 год, немцы были на последнем изды-
хании.


Был тихий теплый вечер. Звуки радио в нашем дивизионе
четко доносились до моей точки. Музыка вдруг прервалась и голос
диктора торжественно сообщил: «Наши доблестные воины водру-
зили знамя над рейхстагом».


Когда долго ждешь заветной цели, в сознании создается
представление, что момент ее реализации будет каким-то необык-
новенным. И вдруг наступает момент твоей мечты и, кажется, что
он совершился так быстро, что ты не успел полно уловить не-
обыкновенность этого мига. Это все равно, как во время ходьбы,
вдруг провалился в другой мир. Теперь уже всем ясно, что дни
фашиста сочтены.


Наш марш к линии фронта продолжается. Второго мая мы
получили сообщение, что Берлин пал. Это уже был почти конец
войны. Но я знал, как немцы ожесточено сопротивлялись нашему
наступлению. Поэтому и несколько дней продолжения боев потре-
буют многих жертв наших солдат. Мне стало ясно, что теперь вряд
ли наш дивизион вступит в бой. Слишком быстро стали развивать-
ся события. К тому же часть фронтов исчезает и освободившиеся
войска перебрасывают в центр Германии.


Настроение радости, сознания участия в этих событиях ка-
ждого из нас было искренним, единодушным. Но такое дано не-
многим поколениям в жизни.


Победа

Шестого мая 1945 года небольшой колонной мы идем по
асфальтированной дороге примерно в десять утра. По обочинам
дороги лентой тянутся цветущие яблони и груши. В бездонном,
синем небе серебряными звонами заливаются жаворонки. Порхают
бабочки. Справа, слева от шоссе свежезеленые поля озимых.
Навстречу как-то неспешно едет наша трехтонка, на борту
которой белела надпись «Победа!». Один солдат рванулся из ко-
лонны к машине. Догнал ее, вскочил на подножку, схватил за пле-
чо шофера и с волнением спросил: «Что значит слово на борту?».
Шофер радостным голосом ответил: «Германия капитулировала».
Солдат догнал колонну и сообщил эту весть нам. Все зна-
ли, ждали, вот-вот совершится капитуляция, которая казалась та-
кой близкой и такой далекой. Эта весть словно выключила нас из
реальной жизни. Мы не могли свои чувства, мысли выразить сло-
вами. Наступила тишина. Казалось, мы мгновенно были брошены
в другой мир и не могли опомниться.


Наш командир, капитан, отвел колонну на зеленое поле
озимой ржи, скомандовал: «Стой, направо!». Встал перед строем,
помедлил и от волнения прерывающим голосом произнес: «Дож-
дались, братцы». Затем уже торжественно скомандовал: «Заряжай.
В честь Победы, залпом огонь!».


На зеленом поле мы произвели салют из оружия, которое
совсем недавно стреляло по врагу. Команда «Направо, марш» – и
мы от этой точки на зеленом поле сделали первый шаг в новый
мир, можно считать в новое измерение наших судеб. Это измере-
ние называется «Мирная жизнь».


Я шагал и всем существом наслаждался, зная, что с этой
минуты моя жизнь измеряется не секундами броска на врага, а
бесконечным течением среди доброжелательных мирных людей.
Каждый в колонне чувствовал, знал, что и он лично внес
каплю в общую Победу над своим личным врагом, спас родных,
родину от уничтожения. Неважно, что он не мог выразить это сло-
вами.


Мир вокруг казался таким прекрасным, а товарищи, как
родные братья. Они такими будут для нас всю отпущенную жизнь.
Конечно, мысленно все перенеслись на свою маленькую
Родину: в города, городки, поселки и деревушки. Все и я уже ви-
дел себя демобилизованным, сразу же после организационных ме-
роприятий.


Наш марш продолжался. Навстречу нам, по дороге на вос-
ток, шли, катили тележки женщины, угнанные немцами в Герма-
нию. В сиянии солнечных, майских лучей их радостные улыбки,
обращенные к нам, подчеркивали сказочную неповторимость это-
го дня.


Два дня мы шагали на запад. В городе Староград-Данциг
девятого мая 1945 года был объявлен официальный праздник –
день Победы. А накануне газеты, радио сообщили о подписании
безоговорочной капитуляции фашистской Германии перед Союз-
ной коалицией. Мне казалось, что война давно закончилась, а со-
общения в печати слишком запоздалыми.


Первый День Победы готовились встречать местным пара-
дом и, как объявлено, праздничным обедом. Середина дня, по-
строены колоннами войска, на трибуне офицеры. Генерал произ-
нес краткую речь, поздравив нас с Днем Победы, и предложил
почтить минутой молчания отдавших жизнь в священной войне.
Затем мы прошли перед трибуной по разбитой во время
боев площади. Впереди шагала батарея прекрасных девушек. В
военных гимнастерках, улыбающаяся колонна своими маленькими
сапожками печатала по мостовой последний шаг в военной жизни.
Завтра они все будут демобилизованы и уедут на Родину. Приказ о
демобилизации всех женщин из армии, кроме госпиталей, был
объявлен накануне.


Этот день мне показался очень длинным: каждое меро-
приятие было первым в День Победы.


Зенитный дивизион был расформирован. Нас направили в
504-ю отдельную артиллерийскую бригаду в противотанковый
истребительный полк.


В середине мая полк погрузился в эшелон и направился к
новой дислокации. Путь лежал через Берлин и далее на запад. Те-
пло, мирное время, налетов, обстрелов не ждем, в бой вступать не
собираемся. Поездка в эшелоне – одно удовольствие. Едем, всмат-
риваемся в проплывающие селения: везде следы ожесточенных
боев.


Эшелон втянулся в Берлин. Дома в руинах, много воронок
от снарядов, разбитых машин, танков, взорванных мостов. Стены
уцелевших домов испещрены метками пуль и осколков, черепич-
ные крыши искромсаны обстрелом. Ясно – здесь недавно бушевал
ураган беспощадной войны.


Показался купол рейхстага. Все взоры устремились к по-
следней точке страшной войны. Над скелетом купола в слабых по-
рывах ветра колыхалось Знамя Победы. Эшелон шел медленно,
словно специально для нас, чтобы мы запечатлели поверженный
рейхстаг на все наши жизни. Вокруг Рейхстага разбитые каркасы
домов, обломки кирпичей, битая техника. Мимо рейхстага ехали
молча. Каждый, вероятно, думал о своем и в то же время об одном
и том же. Для всех увидеть своими глазами поверженный Рейхстаг
после пережитых смертельных боев – фантастический подарок
судьбы. Ведь никто не думал, что останется жив. У каждого свои
воспоминания и счеты с фашистами.


Я невольно вспоминал 1941–1943 годы, когда немцы с не-
обыкновенной надменностью с презрением ко всем людям моей
родной Смоленщины были полны уверенности, что они навсегда
поработили Советский Союз. Расстреливали и морили голодом и
холодом наших военнопленных, стремились очистить наши земли
для своего хваленого Рейхстага. С каким цинизмом и беспощадно-
стью бомбили, обстреливали мирный Смоленск и жгли и взрывали
его остатки, отступая в 1943 году. Как в дикие людоедские века,
расстреливали цыганский колхоз от младенца до старика. Это ли
не предвестники фашистского господства в случае их победы. Я не
мог предположить, фантазировать, что мне предоставит судьба
глазами победителя увидеть ребра разбитого купола рейхстага, из
стен которого пошла смерть к моей родной Смоленщине и ко всем
народам Советского Союза.


Наш эшелон состоял из боевых солдат, сержантов, офице-
ров, которые вернулись в строй после излечения в госпиталях. Ка-
ждый из них по личному опыту знал, какой ценой давался очеред-
ной шаг разгрома фашистского зверя. От Волги до Эльбы могилы
безвестных победителей, на крови которых водружено Знамя По-
беды. Поэтому наряду с радостью победного завершения войны, в
сердце каждого фронтовика была боль о тех, кто не дожил до этого
дня, кто убитым остался на чужой земле.


Я мысленно вспомнил свое отделение, взвод, роту в сто-
тринадцать человек; их могилы на боевом пути длинной выше че-
тырехсот километров. Все до одного человека ранены и убиты в
соотношении четыре к одному соответственно. Каждый из них со
своими сокровенными мечтами в послевоенную жизнь, со своим
характером и внешностью. Они всегда будут жить в моем сердце.
Время жестокое, невозможно вновь пройти по пути боев и почтить
павших наших братьев по оружию…


Эшелон минул Берлин. Весна была в полном разгаре. При-
рода торжественно возрождалась. Она звала и наши сердца к но-
вой достойной жизни, без диких войн, без позорных глупостей
властей.


На какой-то маленькой станции эшелон закончил путь. Мы
быстро разгрузили пушки, машины и разное снаряжение и своим
ходом продолжили путь. Вскоре остановились на безымянной
дорф (деревне) в районе Виттенберга. Оборудовали площадку под
парк машин – «студебекеров» и семидесятишестимиллиметровых
пушек. Люди расположились в деревне.


Наша батарея занимала большой дом. Со времен военной
жизни в каждой батареи была своя кухня. Это диктовалось тем,
что батареи чаще всего в боевой обстановке выполняли задачи да-
леко друг от друга. Деревня располагалась в живописной местно-
сти. Возле нашего дома была тенистая липовая аллея.
Рядом находились молочная ферма. Хозяин этой фермы не
убежал на Запад. Он сам предложил снабжать нас молоком.
Поскольку у артиллеристов был свой транспорт, они хо-
рошо запаслись трофейным провиантом. Американские машины
«студебекеры» возили противотанковые пушки и снаряды. И, ко-
нечно, артиллеристы, нашли для разного провианта местечко на
своей машине. В ходе наступления было много хороших продук-
тов на складах, в магазинах и пустующих селениях. Артиллеристы
запаслись сахарным песком, окороками, консервами.


В каждой батарее был свой повар. У нас был настоящий
ресторанный повар. Приготовление различных блюд было его
призванием. Он за ужином спрашивал каждого из сорока человек,
что ему приготовить и обижался, если кто-то не делал заказ.


Столовая была под открытым небом под шатром столетних
лип. Мы из досок соорудили длинный стол и лавки. На столе кро-
ме кухонной пищи всегда стояло молоко, сахарный песок и наре-
занный окорок. Каждый выбирал себе по вкусу и аппетиту эти да-
ры. Наш ресторанный повар лично каждому приносил заказанные
накануне блюда. Я посчитал, что это и есть коммунизм.
В армии все подразделения должны непрерывно совершен-
ствовать свою специализацию. Поэтому батарея жила по уставу.
После завтрака начинались занятия по изготовке пушек к бою и
ведению огня. Пушки выкатывали на открытые площадки и начи-
нали тренировки по приведению пушек к бою. Надо было не толь-
ко все этапы провести правильно, но и уложиться в норматив. Я
как новичок был в качестве заряжающего. Моя задача состояла в
заталкивании унитарного снаряда в ствол пушки. Дело не хитрое,
и я его быстро освоил.


Занятия проводили молодые лейтенанты, командиры взво-
дов, имевшие богатый опыт боев. Они служили нам образцом
умения, понимания своих солдат и оптимизма в послевоенную
жизнь. Казалось, если такие командиры рядом, в одном строю с
солдатами, предстоящие трудности обязательно преодолеем. Они
считали, что их миссия в армии закончена и теперь необходимо
начинать реализацию замыслов, рожденных в кровопролитных
боях, в гражданском мире.


Все были в ожидании послевоенных перемен. Оставался
один нерешенный вопрос – Япония. Союзники торопили руково-
дство СССР в подготовке вступления наших войск в активную фа-
зу. Ясно было, что большая часть военных формирований будет
переброшена на Восток. Наша отдельная артбригада была остав-
лена в Германии. Здесь нужна была сильная группировка, чтобы
поддерживать условия для политического равновесия в Германии
и в других странах, освобожденных от фашизма нашей армией.


ЧАСТЬ IV

ПОБЕДА. В ПОСЛЕВОЕННОЙ ГЕРМАНИИ


Война закончилась. Каждый думал, что скоро вернется до-
мой. Я не был исключением. Почему-то не учитывал, что я самый
молодой се6ржант, если демобилизовать таких молодых, то армии
не останется. Но все-таки знал о сроках действительной службы в
армии. Это два, три года. Началась систематическая демобилиза-
ции старших возрастов. Это радовало и давало надежду хотя бы на
отпуск. Мы надеялись и ждали долгих пять послевоенных лет. И
лишь на пятом году службы нам дали отпуск на пятнадцать дней.
Волей судьбы эти пять лет служил сержантом в группе
войск в Германии, на берегах Эльбы. Понимал обстановку страны.
Надо было срочно восстанавливать разрушенное войной народное
хозяйство под надежной охраной испытанных в боях войск. Побе-
дители, западные страны и СССР, не сумели найти общий язык на
послевоенное устройство. Практически сразу началась холодная
война. Мы, самые молодые солдаты Второй мировой, явились
жертвой холодного противостояния. Я, как мог, с пользой для сво-
его будущего, использовал эту пятилетку.


Зеехаузен

Поскольку Берлин брали только наши войска, при его раз-
деле на зоны между союзниками было заключено соглашение о
компенсации Советскому Союзу за берлинские зоны определен-
ной частью территории, занятой в ходе войны союзниками. Терри-
тория, которая передавалась нам, находилась на западном берегу
Эльбы. Мостов через среднее течение реки не было. Поэтому со-
юзники считали, что для занятия передаваемой нам территории
потребуется много времени. Но Жуков сказал: «Потребуется три
дня». Американцы не поверили и не спешили отводить свои вой-
ска с этих территорий.


Саперы в два дня навели понтонную переправу через Эль-
бу. Наш полк получил приказ переправиться на западный берег
Эльбы. Полк выступил в путь. Колонна машин с прицепленными
пушками начала переправу рано утром. Пушки катили вручную
через переправу. Машины вели только шоферы, а солдаты перехо-
дили по одному.


Раннее утро, самый сладкий сон. Мы ехали ночью и, ко-
нечно, спали в кузовах машин. Перед переправой меня не разбу-
дили. А в мирное время я любил поспать. Вероятно, шум на пере-
праве разбудил меня. Я глянул и увидел широкую гладь воды, моя
машина накренилась, вот-вот упадет в воду. Вмиг сработал мой
инстинкт пехотинца. Увидев кромку берега, я выпрыгнул из ма-
шины и попал на голову старшего офицера, который разносил на-
шего комбата за сход машины с понтона. От неожиданности офи-
цер на миг лишился речи, а я затерялся среди солдат. Придя в себя,
он набросился на нашего командира батареи: «У Вас люди чуть не
погибли!». Далее все закончилось удачно. Мы на западном берегу
Эльбы.


Батарея отправилась к месту назначения. Едем, смотрим
вокруг и удивляемся, словно попали в другую страну. На глаза не
попадаются ни воронки от снарядов, ни разрушенные здания, ни
метки от пуль на стенах домов и на крышах. В уютных, красивых
селениях едут, идут мирные люди. Такое впечатление, что войны
здесь не было.


Всем было ясно: немцы все силы бросили на восточный
фронт, чтобы остановить или замедлить наступление наших войск,
а для союзников открывали зеленую улицу. Они фактически без
боев продвигались навстречу нам. Население перед западным
фронтом немцы не эвакуировали.


Конечным пунктом нашего полка стал городок Зеехаузен.
Наша батарея расселилась в бывшей школе. Мы быстро соорудили
двухъярусные кровати, расставили их по большим классным ком-
натам. В качестве матрацев использовали мешки и в течение суток
обустроились.


Батарейную технику разместили под открытым небом,
оборудовав для этого площадку возле школы.
Городок Зеехаузен жил, будто здесь война его не косну-
лась. По узким извилистым улочкам, вымощенным брусчаткой,
сновали женщины и старые мужчины. Работали маленькие мага-
зинчики и кафе. Сразу за городом шли садики и зеленые поля.
Возле нашей школы был вишневый сад. В городке находилась на-
ша военная комендатура. Нам запрещалось общаться с немцами.
И, наконец, долгожданная новость: приказ о демобилиза-
ции старших возрастов и имеющих три ранения. Знали, ждали эту
весть, но восприняли ее, как неожиданную. Мой земляк Гриша
Царев имел три ранения и, узнав об этом, как-то размягчился, буд-
то сам не свой, так долго шел к этой заветной цели, что все еще не
верилось. Пожилые солдаты притихли, мыслями они уже были в
своих семьях.


Все старались кое-что собрать из наших вещей: вторые па-
ры обмундирования, какие-то трофеи. Мой возраст был самый мо-
лодой, до меня очередь демобилизации дойдет не скоро. Но все же
это был второй пройденный рубеж к возвращению в гражданскую
жизнь: Первым был конец войны, вторым – эта первая демобили-
зация.


Повседневная жизнь в батарее потянулась согласно уставу:
выполнялся распорядок дня, шли занятия по боевой подготовке,
несли караульную службу. После демобилизации старших возрас-
тов я овладел специальностью наводчика противотанковой пушки.
Мне интересно было работать с панорамой пушки. Здесь я понял, в
чем была моя ошибка в бою, когда мы захватили немецкую пушку.
Тогда панорама была настроена на стрельбу по закрытой цели, а
нам надо было стрелять прямой наводкой.


Близился июль. Началась подготовка в группе войск в Гер-
мании ко дню физкультурников. Для поисков спортсменов в полк
приехал генерал Переверткин. На ровном поле за школой генерал
отмерил по спидометру на своей легковушке три тысячи метров и
устроил кросс личному составу. К удивлению генерала солдаты и
сержанты пробежали быстро. Он отобрал лучших. В этот список
попала и фамилия «Зайцев», но без инициалов. Я в это время стоял
в карауле, потому не бегал. В батарее было два Зайцевых: старый,
сорока лет; и молодой, девятнадцати лет – это я. Организаторы ре-
шили, что бегал молодой Зайцев, и отобрали меня на соревнования.
Назавтра команда нашего полка поехала на спортивные со-
ревнования в город Стендаль. На соревнование попал и мой друг
Иван Линник. Он был родом с Украины, в армии был связистом,
таскал телефонные катушки. Он был физически развит, сообрази-
телен, находчив и хитер.


В Стендале нас разместили в военном городке, который
находился в бывшей офицерской школе. Это был старинный горо-
док, обнесенный кирпичными стенами. Во второй половине дня
нас строем повели в город в кинотеатр. Шел фильм «Сильва». Ме-
ня увлекла чудесная музыка, я с интересом смотрел фильм. А Иван
снял сапоги и сказал: «Я посплю». Мне же фильм доставил боль-
шое удовольствие.



Вышли из кинотеатра, прозвучала команда «Строиться!».
Нам не захотелось в строю возвращаться в казарму, и мы решили
посмотреть город. По брусчатым улицам степенно шли пожилые
немцы и о чем-то беседовали. Многие направлялись к костелам
(кирхам). Побродив с полчаса, мы вернулись в казарму. На про-
ходной дежурный офицер в звании подполковника приказал авто-
матчику арестовать нас. И вот мы без ремней, без погон в комнате
под арестом. Слышим голос дежурного: «Может их (нас) заставить
яму выкопать, а затем закопать. Через некоторое время таких, как
я, набралось с десяток. Хитрый Иван под предлогом сообщить
старшине о нашем аресте отпросился у дежурного. Я знал, что он
удрал, бросил меня, предал. Ночь я провел на проходной под аре-
стом, а утром всех отпустили.


Я пришел в свою группу, позавтракал и стал готовиться к
параду и соревнованиям. Иван как ни в чем не бывало улыбался.
Спортивной формы не было, мы построились в гимнастерках.
Колонна готовилась проходить перед генеральской трибу-
ной. Генерал Переверткин считал, что он возрождает день физ-
культурника после долгих лет войны. Он собрал людей всех видов
легкой атлетики: бег, плавание, вольные упражнения, групповые
игры. Впереди колонны Егоров и Кантария с двумя солдатами не-
сли макет рейхстага со знаменем Победы. Это были молодые,
скромные сержанты с орденами Красного Знамени, Героя Совет-
ского Союза им еще не дали. За ними следовали колонны разных
частей. Наша колонна была где-то посередине общего шествия.
Последовали на стадион. Стали готовиться к соревновани-
ям. Мы должны бежать кросс три километра. Рядом старшина.
Просим у него спортивную форму. Он отвечает: «Какая там фор-
ма, ничего нет. Закатывай повыше кальсоны, вот тебе и трусы.
Кроссовок нет, босиком побежите».


Мы с Иваном закатали повыше кальсоны и вышли на
старт. Рвались вперед изо всех сил и показали среднее время. На-
ша миссия окончена. Идем смотреть другие виды соревнований.
Остановились у бассейна, где был очередной заплыв на
стометровку. На одной водной дорожке изо всех сил старались
четыре пловца. Один из них плыл последним, не выдержал пря-
мую линию и зацепился трусами за ограничительные поплавки
своей дорожки. На его беду и на радость публики потерял трусы,
но не дрогнул боец и доплыл до конца, за что благодарил его судья
и аплодировала публика.


Соревнования закончились, возвратились в свой полк.
Служба потекла обычным темпом: подъем, физзарядка. Но мы с
Иваном отлынивали от зарядки. Нас больше привлекал вишневый
сад у школы. Мы забирались на вишню и наслаждались вкусной
ягодой.


В наши неполные восемнадцать лет мы пользовались отно-
сительной свободой, беззаботно лазили по окрестным садам и все-
гда приносили сочные груши и яблоки пожилым солдатам. Они
благодарили нас и, вероятно, считали этакими разбойниками.
Время близилось к осени. Наконец, в печати объявили, что
последний оплот милитаризма разгромлен. Япония безоговорочно
капитулировала. Советский Союз вернул утраченные территории в
русско-японской войне 1905 года.


Тангермюнде

Осенью – смена дислокации. Полк перевели в город Тан-
гермюнде на берегу Эльбы. Через Эльбу красовался ажурный
мост. В городе были сахарные заводы, кирпичный завод. Как во
всех городах, были брусчатые улицы с магазинами, кафе, кирхами.
На берегу Эльбы стоял средневековый замок. Город населяли в
основном женщины, дети и старики. Молодых мужчин было мало.
Многие из них погибли на войне или были в плену в Советском
Союзе. Нам зачитали справку о том, что в городе около тридцати
процентов женщин больны венерическими болезнями.


Полк располагался в бывшем лагере угнанных в Германию
из Советского Союза и других стран Европы. Лагерь состоял из
длинных бараков. В центре бараков находился плац. В первую
очередь мы отремонтировали бараки, установили в них двухъ-
ярусные кровати и даже тумбочки. Был водопровод, но канализа-
ция отсутствовала. Лагерь располагался в полукилометре от горо-
да. Во вторую очередь мы соорудили досчатый забор и оборудова-
ли парк для техники под открытым небом.
Прошла очередная демобилизация старших возрастов сол-
дат и сержантов. В армии теперь не осталось людей старше три-
дцати лет. А мне до заветной демобилизации очень далеко.


Пополнение

Прибыло пополнение из людей, угнанных в Германию и
попавших в плен во время войны. Бывшие в немецком плену в ос-
новном были кадровыми военными. Они имели высокую квалифи-
кацию, понимали суть армейской жизни и значение дисциплины,
выделялись среди пополнения выправкой и быстрым включением
в новые обязанности. Пополнение из угнанных в Германию со-
стояло из деревенских парней, не имевших навыков военной
службы. Это были люди, с которыми надо работать, по меньшей
мере, полгода, чтобы научить их выполнению своих обязанностей.


Мы радовались пополнению, сочувствовали их мытарствам
в неволе. Они работали на заводах, шахтах, а большинство – в
сельском хозяйстве. По их поведению было видно, что они ис-
кренне довольны возвращению в родную семью.
Меня назначили командиром отделения разведки. Для этой
специальности необходим подбор людей. Мне дали пятерых из
пополнения. Это были Деркачев, Карпухин, Абдыкадыр, сильный
парень из Сибири – штрафник Петр Шалак.


Из этих пятерых Шалак и солдат из штрафников служили в
армии, а остальные были новичками. Шалак и бывший штрафник
быстро освоили свои обязанности.
Петр Шалак родом из Сибири, высокий рассудительный
солдат, у немцев после пленения работал на заводе. Он рассказы-
вал о своей жизни: юности, армии, плене, освобождении. Бывшей
штрафник был независимым солдатом лет двадцати пяти. Ему бы-
ли безразличны запреты общения с населением. Я понимал, что я
ничего не могу ему втолковать. Свои обязанности разведчика он
исполнял блестяще, но в самоволку уходил всегда. Я просил его
быть осторожным, не подводить свое отделение. Он обещал, но
все-таки попался. Впоследствии я носил ему еду на гарнизонную
гауптвахту.


Абдыкадыр родом из Киргизии – ладный раскосый парень,
говорил с акцентом в замедленном темпе. Для разведчика требует-
ся быстрая сообразительность. На тренировках по корректировке
артиллерийской стрельбы он медленно думал, а потом произносил
«билюс» или «миннус», то есть недолет или перелет. Я доложил
командиру батареи капитану Беломестных, что Абдыкадыр не
пригоден для разведки и его перевели в пушечный расчет.
Деркачев и Коршунов с трудом осваивали распорядок дня,
навыки военного дела, хотя всячески старались.


Из пополнения был организован духовой полковой ор-
кестр, который на всех торжественных мероприятиях исполнял
различные мелодии, но в основном марши. Чаще всего оркестр
играл на сборах и на праздниках для офицеров.
Вскоре прошла следующая волна демобилизации: уезжали
домой солдаты 1920 и 1921 годов рождения. В эту волну попали
Шалак и бывший штрафник. Я их проводил, отдав все лишнее из
обмундирования.


Подготовка разведчиков

В каждой батарее по уставу имеется взвод управления, со-
стоящий из трех отделений: разведки, телефонной и радиосвязи.
Помощником командира взвода является комотделения разведки.


Разведка в артиллерии, говорят, глаза и уши командира. Мне пред-
стояло из деревенских ребят сделать настоящих разведчиков.
Особенность разведки состоит в том, что кроме физиче-
ских данных, необходимо владеть навыками наблюдения, работой
с топографической картой, подготовкой данных и корректировкой
стрельбы из пушек по закрытым целям.


Началась кропотливая работа. Я ориентировался на иде-
альный образ разведчика: он должен быть предан Родине и в лю-
бой обстановке способен выполнить поставленную ему задачу. Я
должен знать сущность своего разведчика и четко представлять
его действия в самых непредвиденных условиях. Я понимал, что
это недостижимо, но ориентиром должно быть всегда.


Через некоторое время мои разведчики научились красиво
носить военную форму с учетом уставных требований. Непрерыв-
ная тренировка привела к нормальной солдатской выправке и ис-
полнению требований отношений между военнослужащими. Раз-
ведчики научились легко, просто ходить и выполнять уставные
команды построений. Труднее пришлось с физической подготов-
кой. Были сильные, но односторонне развитые парни. Надо было
на спортивных снарядах, как на штурмовой полосе, выполнить
нормативы и по возможности их превзойти. Им приходилось до-
полнительно заниматься.


Для овладения специализацией разведчика пришлось мно-
го потрудиться. Во-первых, надо знать принципы работы оптиче-
ских приборов (буссоли, стереотрубы, бинокли); во-вторых, вы-
полнять нормативы работы на них. Неоднократно я им объяснял
устройство приборов, показывал приемы работы, а затем требовал
знать почти наизусть и автоматически выполнять приемы. Для
обучения выводил на берег Эльбы, где мы развертывали приборы,
я указывал полосу воображаемого противника, ориентиры и начи-
нались многократные повторения. Кроме того, у нас в учебном
классе был макет для тренировки разведчиков. В течение полугода
мне удалось достигнуть выполнения разведчиками нормативов в
работе.


Командир батареи капитан Беломестных недолюбливал
меня за мои возражения, допустимые нормой военной жизни в ря-
де его несправедливых или ошибочных приказов. Я не мог сдер-
жаться и каким-то способом выражал свое несогласие словом, вы-
ражением лица, жестом, высказыванием в кругу сослуживцев. По-
этому при поощрении сержантов батареи он оставлял меня в тени.
В частности, на доске отличников боевой и политической подго-
товки моей фотографии не было.


Весной началась интенсивная проверка уровня боевой под-
готовки полка. Проверяющие из группы войск в Германии оцени-
вали все отделения, огневые расчеты по всем направлениям воен-
ной подготовки: строевой, физической, выполнение распорядка
дня, специализации. Мое отделение показало хорошие результаты,
даже выше, чем я ожидал. После окончания проверки проверяю-
щий зашел в помещение нашей батареи, глянул на доску отлични-
ков боевой и политической подготовки и не увидел мою фотогра-
фию. Он вызвал комбата и спросил, почему сержанта Зайцева нет
на этой доске, ведь его отделение показало отличную подготовку.
Комбат засуетился и приказал старшине немедленно отвес-
ти меня к немцу в фотографию. Немец-фотограф в городе сделал
фотографию и отдал мне негативы, из которых я периодически
печатаю фото и сейчас.


Однако, несмотря на высокую оценку подготовки развед-
чиков, я считал, что еще далеко до нужного уровня. Поэтому про-
должил работу с отделением.


Главной задачей были выбор, оборудование наблюдатель-
ного пункта (НП), ведения разведки и корректировка с него огнем
батареи. Для этого в расписании предусматривались занятия в по-
ле. Я выводил разведчиков на берег Эльбы, выбирал место НП. К
нему предъявлялись следующие требования: хороший обзор поло-
сы противника, маскировка, удобства работы всего взвода управ-
ления. Согласно уставу артиллерии на выбранном месте, скрытно
от противника, выкапывают глубокий блиндаж, делают перекры-
тие, амбразуру для наблюдения и места для телефонистов, ради-
стов и комбата. На занятиях мы полностью не строили НП, но на-
мечали его основные параметры и вели наблюдения и корректи-
ровку. После оборудования НП работа разведчиков состояла в сле-
дующем. С помощью буссоли определяется основное направление –
линия расчета, в качестве которой выбирается угол отклонения маг-
нитной стрелки прибора, фиксируется стереотруба. Указываю раз-
ведчику сектор наблюдения и ориентиры на местности. Разведчик
должен вести непрерывное наблюдение за противником, записывать
в журнал, а особые случаи немедленно докладывать четко и точно.


Я многократно отрабатывал порядок и четкость работы на НП.
В подготовку разведчика входило пользование топографи-
ческими картами, чтение карты, ориентироваться по карте на ме-
стности, составлять маршрут с использованием знаков карты, оп-
ределять координаты по карте и на местности. Обязательно каж-
дый разведчик имел компас. Карты местности для занятий я полу-
чал в первом отделе штаба полка и удивлялся тому, что в любой
части Германии получал подробные карты вплоть до отдельного
сарая, поэтому я знал окрестности местности лучше местных нем-
цев. Разведчики должны уметь ориентироваться на местности по
деревьям, солнцу, крышам строений.


Окрестности Тангермюнде

Наш городок окружали зеленые поля зерновых. Вблизи
были деревня и поселок возле кирпичного завода, который в то
время не работал. Пользуясь необходимостью проверить занятия в
поле, я часто менял места, с тем чтобы лучше познакомиться с ме-
стностью.


На поле было множество земляных кроликов, живших ко-
лониями. Странно, но людей они не боятся, вероятно, потому, что
за время войны и в наше время никто на них не охотился. Я видел,
как весной наш лейтенант на поле, не сходя с места, расстреливал
этих кроликов. Мы ходили всегда без оружия.


В ближайшей небольшой деревне была хлебопекарня.
Проводя занятия, мы часто покупали вкусный хлеб. Хмурый хозя-
ин подозрительно смотрел на нас, очевидно, боялся, что его моло-
дая жена изменит ему. В 1946 году нас кормили весьма скромно,
хотя лучше, чем на территории СССР.


Под предлогом занятий мы посещали поселок, находив-
шийся в одном из бараков. Там жили молодые женщины, дети и
старики из Восточной Пруссии. Их переселили в соответствии с
передачей Пруссии СССР.


Быт

Быт регулировался воинским уставом и приказами коман-
дования. У нас было два часа свободного времени после ужина и
выходной в воскресение. Приказом Министерства обороны был
полный запрет на общение с немецким населением. Командование
считало, что это подорвет боеспособность войск. В выходные, не-
часто, устраивали разные мероприятия: показывали кино, иногда
трофейное без перевода. Чаще были доклады политработников о
международном и внутреннем положении. Об отпусках на Родину
не было и речи. Сколько нам еще служить, тоже никаких разгово-
ров не было. Мы робко задавали вопрос лектору – офицеру:
«Сколько нам служить?». Он рассказывал о сложной международ-
ной обстановке и восстановлении разрушенного войной хозяйства
страны.


Свободные два часа проводили в казарме за беседами о
былом и мечтах, о будущем, ремонтировали обмундирование.


Медленно, но систематически шла демобилизация вначале рядо-
вых, а затем, через полгода, сержантов. Все надеялись на конец
службы.


Сейчас, вспоминая прошлое, отмечаю, что во все трудные
времена люди дружили с песнями. Причем хор возникал сам по
себе. Исполнялись давно забытые песни. В песнях люди уносились
в свои заветные мечты. Находились общественные запевалы. У нас
таким запевалой был Деркачев, у которого был прекрасный бари-
тон. Звонким голосом ему подпевал Карпухин. Кажется, перепели
все народные и знакомые современные песни. Все собирались во-
круг них и слагался стихийно хор. Иногда просили Деркачева и
Карпухина спеть шуточные песни. При этом Деркачев заполнял
нашу огромную казарму полным баритоном, а Карпухин высоко и
звонко доводил песню до конца.


Была потребность часто писать письма и особенно их полу-
чать. Это была живая ниточка с долгожданной маленькой Родиной.
В великие праздники: Новый год, Первое мая, годовщины
Октября – отмечали более вкусным обедом. Так называемых сто
грамм водки не давали, но всегда было торжественное заседание в
клубе с выносом боевого знамени полка. У нас было много техни-
ки. Ее надо было содержать в готовности и охранять, поэтому
много времени приходилось ходить в наряды по охране разных
объектов. Это тяжелая работа. Командиры отделений ходили на-
чальниками караулов и разводящими.


В самоволки я пока не ходил. Старшие сослуживцы иногда
умудрялись прогуляться в город или поселок, но везде ходили воо-
руженные патрули, часто ловили самовольщиков и сажали под арест.


Клитц

Летом 1946 года полк перебросили в селение Клиц. В нем
находился подземный военный завод. Немцы приступили к демон-
тажу завода. Согласно договору о капитуляции, этот завод переда-
ется СССР в качестве репараций. Вероятно, чтобы вокруг завода
обстановка была стабильной, наш полк был размещен в заводских
бараках. Судя по надписям на стенах бараков, здесь работали лю-
ди, угнанные в Германию. Мы находили надписи такого содержа-
ния: «Здесь работали … такие-то … из Полтавской области». Та-
ких надписей было много. В них упоминалось большинство окку-
пированных немцами областей СССР. Немало надписей было на
других языках – французском, польском, чешском, находили над-
писи и военнопленных, в основном наших. Вначале своими сила-
ми приводили в порядок бараки для нормального проживания,
оборудования, площадки для парка пушек и машин. Когда все ра-
боты по устройству были закончены, потекла обычная служба по
распорядку дня согласно воинскому уставу. Днем занятия по со-
вершенствованию своей специальности, часто приходилось ходить
в наряды по охране техники и объектов полка.


Во второй половине лета наш полк инспектировала группа
офицеров, высших штабов. На этот раз проверка проводилась на
артиллерийском полигоне Гарделеген. Нашу батарею инспекторы
выбрали для проведения боевых стрельб. Перед этим мы получили
новые образцы пушек калибром сто миллиметров, а вместо машин –
быстроходные тракторы.


Для проведения боевых стрельб батарея окапывалась, как
на фронте. В полный профиль оборудовались огневые позиции
(ОП) и наблюдательные пункты (НП). Огневые позиции для
стрельбы по закрытым целям оборудовались в нескольких кило-
метрах от НП. Наблюдательный пункт строился неподалеку от пе-
редовой траншеи: НП должен быть тщательно скрыт от врага.
Полк прибыл на полигон во второй половине дня и распо-
ложился в лесу. Группа штабных офицеров, комбаты и комотделе-
ний разведок направились на изучение (рекогносцировку) местно-
сти «противника» и выбора НП. Для нашей батареи был выбран
НП на небольшом холмике у рощи.


Теперь поставлена задача – ночью построить НП на этом
холмике. Для этой цели надо днем в лесу сделать сруб и загото-
вить бревна для перекрытия НП. Я со всем составом взвода управ-
ления сразу приступил к выполнению этой задачи. У меня были
навыки строителя с гражданской жизни. Общими усилиями мы
сработали сруб, который ночью должны закопать на НП на холме.
Копали в полный профиль бункер, ячейки для связи и траншеи.
Бункер 3х3 м2 и глубиной 2,5 м, в который был опущен сруб. За-
тем сделали амбразуру с широким сектром наблюдения за против-
ником.


Работа не прекращалась ни на минуту. Необходимо к рас-
свету НП предоставить в полной готовности. Я как самый сильный
делаю самую тяжелую работу, кроме руководства сооружения.
Наконец, уложены бревна на сруб, засыпаны землей. Осталось
тщательно замаскировать, чтобы даже с 10–15 метров трудно было
заметить НП.


Осталось часа два для отдыха. Сразу засыпаем мертвецким
сном. Утром прибывает инспекторская группа. Мы с волнением
ждем оценки. Приехали. Остались довольны.


Днем начинаются боевые стрельбы. Должны пристрелять
указанную инспектором цель: командир батареи четырьмя ору-
диями, командир взвода – двумя и командир отделения разведки –
одним орудием.


Первым стрелял командир батареи капитан Беломестных,
где-то допустил небольшую неточность, получил оценку «хоро-
шо». Аналогично, на «хорошо», отстрелял и комвзвода.
Мне инспектор указал цель на расстоянии примерно в се-
мистах метрах – амбразуру дзота, пулемет. Я поймал цель в пере-
крестие стереотрубы, определил расстояние и отклонение цели от
основного направления. Пушки за ОП были ориентированы по ос-
новному направлению. Оценил дальность пушек до цели в семь с
половиной километров. После быстрой подготовки этих данных
передаю команду сидящему рядом телефонисту: «По пулемету
прицел сто сорок пять, правее три, одним снарядом – огонь!». Те-
лефонист громко повторяет мою команду.


Глухо послышался вдали звук выстрела. Все с волнением
наблюдают, где разорвется снаряд. Ведь от места разрыва надо
корректировать данные стрельбы. В стереотрубу я заметил разрыв
правее и дальше цели. Даю вторую команду с поправкой на откло-
нение с уменьшением расстояния до цели. Это так называемая ар-
тиллерийская вилка, которую мне надо уменьшать, чтобы затем
перейти на поражение.


Восьмой выстрел был прямым с попаданием в цель. Это
считается за два попадания. Я взял цель в вилку и подаю команду
на поражение: «Прицел сто сорок, основное направление, орудием
десять снарядов беглым. Огонь!» Проверяющий приказывает:
«Отставить». Главное – пристрелка, а на поражение дорогостоя-
щие снаряды тратить нельзя. Ведь один выстрел стоит, как хоро-
шие наручные часы. Инспекторы оценили мою стрельбу на «от-
лично».


Итак, наша батарея, выделенная из всех батарей полка, для
инспекции показала высокую боевую готовность. Командование
полка осталось довольно.


Полк вернулся в селение Клитц. Тщательно вычистили
технику, личное оружие. Служба потекла по заведенному порядку.
В свободное время я осматривал территорию завода, который рас-
полагался в сосновом лесу. Цеха были внутри небольших холмов,
покрытых зеленой травой и редкими соснами. На завод была под-
ведена железная дорога, которая заканчивалась подземной станци-
ей. Между цехами в лесу проложены асфальтовые дороги, по ко-
торым перевозки грузов осуществлялись электрокарами. Завод
уже демонтировали. Ящики со станками пока не отправили. Такой
завод сверху не был заметен. Населенные пункты были довольно
далеко от завода.


Наш барачный городок окружал редкий сосновый лес.
Вместо привычного забора была протянута проволока высотой не
более метра. Поскольку в с селениях было запрещено появляться,
никто из полка не отлучался. Гуляя с сержантом Коневым, мы об-
наружили земляных кроликов. Я предложил ловить их проволоч-
ными петлями: проволоки вокруг было предостаточно и мы наста-
вили петель в 20 – 30 метрах от забора.


Назавтра пошли проверять. Видим, в одну петлю попался
здоровенный кролик. Увидев нас, кролик стал вырываться и бук-
вально из рук вырвался. В это время комбат Беломестных шел в
батарею и увидел нас за проволокой полка и тут же арестовал нас
на трое суток. Я возмутился – вместо отпуска домой за отличную
стрельбу на полигоне – арест. Я не мог понять, зачем это нужно
было капитану, ведь мы были в 30 метрах от воображаемого забо-
ра и занимались лишь мальчишескими утехами в свободное время.
В военном отношении Конев и я были отличными помощниками
командиров взводов. Видно, чем-то мы ему не угодили, вероятно,
больше всего я. Нас под конвоем быстро отвели на гауптвахту.


Сержант Конев воевал пулеметчиком, награжден двумя
медалями «За Отвагу», был ранен, пулей ему выбило один зуб. Я
дружил с ним, он рассказывал о своем селе в Пензенской области.
Сидим в камере вдвоем, обсуждаем комбата. Каким же на-
до быть тупым и злым, чтобы своих сержантов, обеспечивающих
хорошие показатели ему же, его батарее, за формальные «проступ-
ки» сажать на гауптвахту. Тогда я еще не понимал, как опасно да-
вать власть таким людям. Для них слова «Родина», «добро», «идея
справедливости», «интересы общества» – лишь маскировка, а пре-
выше всего свои заскорузлые амбиции.


Через трое суток мы вышли с гауптвахты и с радостным
пониманием были встречены коллективом батареи.


Стендаль

Поздней осенью покидаем селение Клитц. Шоссейными
дорогами, обсаженными сплошь с двух сторон яблонями и груша-
ми, едем в город Стендаль. Еще раз возвращаюсь в этот город. Те-
перь, вероятно, на несколько месяцев. Нашим местом службы стал
тот же старинный городок, бывшая офицерская школа…
Высокие кирпичные стены. В воротах на постаментах ка-
менная фигура медведя. Это, вероятно, символ какого-то немецко-
го рыцарского ордена. Внутри городка пятиэтажные казармы из
красного кирпича. Рядом все подсобные строения, кухня, столо-
вая, клуб, караульное помещение.


Как всегда, в строевой части устройство, согласно устав-
ным нормам, протекает быстро и слаженно: расселились, сделали
уборку, привели в порядок казармы, установили в парке технику.
Послевоенная служба потекла в занятиях по совершенство-
ванию готовности личного состава к бою, в караульной службе.
Ведь наша артиллерийская бригада входила в резерв главного ко-
мандования. Она базировалась вблизи западной границы в Герма-
нии и в любую минуту была готова выступить на отражение агрес-
сии. Если учесть, что личный состав бригады состоял из участни-
ков войны, то это была грозная сила. В это время Черчилль произ-
нес свою печально знаменитую речь в Фултоне. Для нас она была,
как нож по сердцу, ведь она замедляла демобилизацию.


Прошел год с тех пор, как с нами служат репатриирован-
ные. Бывшие кадровые из репатриированных лучшие солдаты, а
бывшие угнанные вполне овладели военными специальностями. И
вдруг приказ – отправить спешным порядком всех бывших репат-
риированных в СССР. Мы сожалели, что лишаемся такого ценного
состава и в то же время радовались за них – ведь они будут на
родной земле. Время шло, а вестей от них никто не получил. До
сих пор ничего не знаю о них…


Зима 1947 года в Германии выдалась на редкость суровой,
стоял мороз, выпал снег. Для немецкого населения это было бед-
ствием. У них, как правило, отопления нет. Они, бедные, страдали
от холода. Наши военные помогали им по возможности: выделяли
уголь в брикетах, торф, помогали продуктами. В первые послево-
енные годы они жили впроголодь. Мы сочувствовали им. В то же
время и немцы, и мы понимали, что это следствие войны, которую
развязали фашистские власти. Нам общение с немецким населени-
ем по-прежнему было запрещено, но мы иногда обменивались не-
сколькими словами с немцами, которые занимались ремонтными
работами в нашем городке.


Триста четвертая отдельная артиллерийская бригада со-
стояла из трех полков. Командиром бригады был толстый, словно
боров, полковник. Командиры двух полков были герои Советского
Союза. Командир нашего полка полковник Плужников, интелли-
гентный человек, звание героя получил в Испании.


Командиром гаубичного полка был полковник Ширяев,
получивший звание героя в Отечественную войну.
Командир бригады редко находился в расположении бри-
гады. Его появление сравнивали со стихийным бедствием: на сво-
ем маршруте он всех арестовывал, отправлял на гауптвахту, при
этом было неважно, совершил ты проступок или нет.


Однажды я был дежурным по батарее. В моей обязанности
было следить за выполнением распорядка дня. В столовой дне-
вальные обычно готовят столы перед приходом батареи. Когда
завтрак батареи заканчивается, приходит второй дневальный завт-
ракать. Я ожидал прихода этого дневального, на столе стоял его
завтрак. Вдруг в столовую зашел комбригады и увидел, что в зале
есть несколько человек, подпрыгнул и рявкнул: «Вон!» Зная наше-
го самодура, я выпрыгнул в окно. Когда гроза прошла, вернулся в
столовую. Ведь мне надо накормить дневального, но завтрак по-
чему-то исчез. Я пошел к повару на кухню, он дал мне еще пор-
цию еды.


Второй случай, характеризующий этого полковника-
самодура, произошел ранней весной 1947 года. У него была тол-
стая, короткая шея, казалось, что голова соединена прямо с туло-
вищем. Наверное, он не видел выше своей головы. Однажды он
шел в расположение бригады и на проходной случайно, приподняв
голову, увидел статую медведя на постаменте у ворот. Полковник
взревел, набросился на дежурного офицера со словами: «Кто ко-
мандует бригадой. Он, – указывая вытянутой рукой на медведя, –
или я?!» «Содрать немедленно эту харю!». Офицер побежал, при-
гнал трактор с двумя солдатами. Они набросили трос на шею ста-
туи медведя. Трактор натянул трос, статуя накренилась и грохну-
лась об асфальт. Тракторист оттянул ее по весенней грязи в кювет
и там бросил.


Иду я с разведчиками на занятие в поле через проходную и
местный немец спрашивает меня – я уже свободно с немцами объ-
яснялся: «Комрад, скажи, за что ваш комендант сбросил статую
медведя в канаву. Статуя стояла здесь триста сорок лет». Я ему
ответил: «Комендант – дурак». Немец улыбнулся…


В зимний морозный вечер я сменился с караула. Идем в ка-
зарму и вдруг видим пламя на крыше нашей казармы. Пожар! Мы
побежали в расположение своей батареи, с тем чтобы вынести из
казармы дорогостоящие приборы и оружие. Приехала городская
пожарная бригада немцев. Они подключили воду и начали туше-
ние. Приборы, оружие мы повесили на спортивные брусья и на-
блюдали за тушением пожара. Мой разведчик Коняев Иван, рос-
лый парень из Краснодарского края, стоял у брусьев и играл на
балалайке. Приехал командующий армии генерал, со свитой на-
блюдал за пожаром, затем подошел к нам и спрашивает у Коняева:
«Что радуешься, играешь?». Коняев перестал играть и, смущаясь,
ответил: «Нет». Пожар через час затушили. Мы осторожно верну-
лись в казарму. С крыши еще периодически летела черепица. Все
свободное время мы проводили в казарме. Увольнения запреща-
лись, кино показывали редко, радио не было. Кто-то нашел патефон
и пластинки на немецком языке, крутили их и мечты сводились к
будущей демобилизации, но прогнозы были неутешительные.
К нам прибыл новый командир батареи капитан Прищепа,
белорусский партизан, интеллигентный человек. Мне казалось, он
глубоко понимал нашу жизнь и старался ее скрасить. Я удивлялся
не только его отношению к сержантам и солдатам в ходе учебных
занятий, но и в наше свободное время. В выходные дни он часто
приходил в казарму с баянистом, учил нас танцам. Мы интересо-
вались и радовались общению. Я чувствовал в нем совсем другого
человека по сравнению с капитаном Беломестных.


О своих мечтах и думах делились между собой. На этой
почве я сблизился с Богатыревым Иваном, Гуляевым и Луниным
Николаем Фирсановичем. Богатырев, родом их Ворошиловград-
ской области, обладал острым умом, критическим отношением к
жизни и, конечно, был мастером своей специальности огневика.
Позднее его перевели работать в штаб в секретную часть. Гуляев,
как я и Богатырев, одногодки. Лунин, родом из Курской области,
среднего роста, черные волосы, выразительные глаза, плавная, ло-
гическая речь…


Шел третий год окончания войны. Все силы были брошены
на восстановление разрухи и поддержание мощи Вооруженных
сил. На политзанятиях командиры разъясняли планы правительст-
ва, проводили анализ нашей Победы в Отечественной войне. Я
внутренне не мог принять упорное внедрение печатью и препода-
вателями тезиса о возвышении роли Сталина в войне и приниже-
ния прославленных полководцев, в первую очередь маршала Жу-
кова. Я был одним из активных слушателей на политзанятиях.
Помню, отвечая на вопрос о причинах Победы в Отечественной
войне нашей страны, перечислил, казалось бы, всё: социальный
строй, патриотизм, роль партии и выдающихся полководцев, а ка-
питан из меня вытягивал, а еще кто? Наконец, я сообразил и ска-
зал: «Руководство товарища Сталина». Капитан облегченно вздох-
нул. Никто не сомневался в выдающейся роли Сталина в войне,
сомневаются в его непогрешимости управления страной к началу
войны.


Наступила следующая волна демобилизации. Командные
сержантские кадры требовали восполнения вместо убывших. Меня
в бригаде знали многие офицеры как толкового комотделения раз-
ведки, и я был назначен помощником командира взвода разведки в
отдельной роте управления бригады. Это, конечно, было повыше-
ние по службе, но это меня не волновало.


Отдельная рота управления состояла из трех взводов: раз-
ведки, телефонной и радиосвязей. Командиром роты был майор,
пожилой полноватый мужчина. Он принял меня, кратко объяснив
мои обязанности. Комвзвода разведки не было, поэтому временно
я должен выполнять его обязанности. Как везде в те годы, в связи
с демобилизацией состав подразделений составлял треть от нор-
мы. Я быстро нашел общий язык с солдатами взвода. Из них я вы-
делил Тертчичного, назначив его своим заместителем. Вскоре нам
прислали крохи пополнения. Это были солдаты, сержанты войск
из Румынии. Мне дали двоих из пополнения. Я побеседовал с сол-
датами взвода и понял, что, хотя они не новички, но до высокой
планки подготовки придется много поработать. Проверив прибор-
ную часть, показал им, как содержать оптику в порядке, затрачи-
вая при этом минимум усилий. Посмотрел расписание занятий. К
своему удивлению не нашел в нем тему артстрелковой подготов-
ки. Я обратился к комроты за разъяснением. Он мне сказал, что в
этой теме не видит необходимости.


Комотделения связи был сержант Кулявцев, красивый,
краснощекий парень.


Я уже брился безопасной бритвой, не курил, а по умению
материться занимал одно из ведущих мест, чему научился в род-
ной деревне, а совершенствовался среди пехотинцев, особенно у
матерых артиллеристов. Мои команды с матерной приправой ис-
полнялись молниеносно. Иногда я не замечал комполка, подбад-
ривая трехэтажным матом своего солдата для выполнения задания.
Комполка, вероятно, нравилась быстрота исполнения моего прика-
за, но он журил меня за мат, говоря: «Легче, легче сержант Зай-
цев». На что я четко по команде смирно отвечал: «Слушаюсь».
У нас стало появляться больше времени. Я начал задумы-
ваться о жизни. Какой она должна быть? Увидел в ней много не-
суразностей. Решил прекратить материться. Но как? Когда привы-
каешь, то без мата трудно связать слова. Я нашел, как мне каза-
лось, нейтральное слово «трихамудия» и употреблял его всякий
раз, когда обычно матерился. Конечно, всем советовал отвыкнуть
от мата. Было трудно, но люди старались. Слово «трихамудия»
стало входить в лексикон солдат и даже офицеров. Мои разведчи-
ки часто докладывали, что капитан такой-то употребил твое слово.


Бург

Приказ – сменить дислокацию бригады. На это раз бригада
переезжает в город Бург. Весна. Колонна машин роты управления
бригады движется по асфальтному шоссе на новое место. Шоссе
окаймляют зеленые ленты яблонь и груш. Едем и созерцаем окре-
стности. Перед глазами проплывают аккуратные поселки, малень-
кие садики и клочки зеленых полей.


Прибыли в Бург, в военный городок. Он находился в полу-
километре от города. Вокруг зеленые поля, а поодаль небольшие
садики и сосновая роща. Городок когда-то был офицерским учи-
лищем. Его планировка соответствовала стандартам современной
военно-технической школы. Казармы, штабы располагались в че-
тырех этажных серых домах. Для техники предназначались про-
сторные ангары. Посередине городка большой плац. К нему при-
мыкал спортзал и небольшой плавательный бассейн. Весь городок
окружен высоким железным забором. Вдоль одной стороны про-
ходила шоссейная дорога.


Убрали военное имущество. Расселились в казарме и воен-
ная служба потекла согласно уставу.


Занятия по специализации разведка проходила в основном
в поле. В этом была необходимость. Например, ориентация на ме-
стности; движение в определенный пункт; выбор огневой позиции
и командного пункта. Новый год в армии не отмечали. Командиры
о нем не упоминали, словно его не бывает, но все знали, что офи-
церы в узком кругу встречают Новый Год.


Мы тайком в каптерке собрались отметить Новый 1948 год.
Мой земляк старшина Савченко был командиром хозвзода полка,
из которого я был переведен в бригаду. На столе стояли две бу-
тылки немецкого шнапса и граненые стаканы, Савченко встал, по-
здравил с Новым Годом. Я предположил выпить за край смолен-
ский. Только поднял стакан Богатырев Иван, как стук в дверь, мы
выключили свет, притихли. Голос начальника штаба: «Откройте».
Мы молчим. Ушел начштаба, грозя нам. Включили свет, выпили.
Опять стук в дверь, опять начштабы. Мы снова притаились. Дума-
ем, кто-то донес в штаб. Такие доносчики были всегда, везде.
Ушел начштаба, пригрозив доложить комполка.


И действительно, через некоторое время стук в дверь и го-
лос командира полка полковника Плужникова. Конечно, мы сразу
открыли каптерку. Он вошел, посмотрел на стол, шнапс мы зара-
нее убрали. Мы встали по команде «Смирно». Полковник сказал:
«Живем, встречаем». Смотрите у меня. «Крошки уберите» и вы-
шел. Мы облегченно вздохнули. Полковник знал всех в лицо и це-
нил фронтовых сержантов.


Взвод разведки у комбата всегда под рукой и он его ис-
пользует по своему усмотрению. Комбригу потребовалось пере-
ехать их Стендаля на новое мест в Бург. На двух машинах «Студе-
бекерах» я с разведчиками взвода приехали в Стендаль. Комбриг
занимал отдельный коттедж. Нас встретила его молодая жена лет
двадцати пяти, говорили, что она из репрессированных. Начали
погрузку его «барахла». Чего здесь только не было: красивые зер-
кала, картины, вазы, ковры, люстры. Его жена явно симпатизиро-
вала нам и не дорожила всем этим барахлом. Носили, укладывали
на машины, нет-нет и что-нибудь трахнем. Закончили погрузку,
комбриг, довольный пригласил нас обедать. Жена принесла хоро-
шей жареной рыбы, пол-литра водки, приговаривая, не опьянейте.
Я ничего не сказал, для моих отборных ребят это на один зубок.
Поехали. Впереди на легковой машине комбриг. Он ехал с
расстегнутым кителем, плотный как щедринские градоначальники.
На полпути, у придорожного бара сделали остановку. Он
пригласил нас в бар. Немцы услужливо забегали, принесли нам
прекрасного пива. Надо было смотреть и удивляться, сколько у
комбрига было барского превосходства и удовлетворения от ус-
лужливости немцев. Я вспомнил его художеств в части и не поду-
мал, почему он относится к подчиненным солдатам, как к низшему
сословию?


В середине лета бригада выезжает на военные учения на
полигон Гарделген. Наша рота управления едет на два дня раньше
штаба бригады. Ее задачей является подготовка командного пунк-
та (КП). Комроты ведет колону в заданный район. Во второй поло-
вине дня прибыли к месту будущего КП.
В березовой роще раскинули палатки для штабной роты.
Каждая палатка вмещала тридцать человек. Близился вечер. Ком-
роты решил ночевать один в большой палатке, а нам разрешил за-
нять палатку по соседству. Меня комроты не жаловал и поэтому
старшим назначил сержанта Кулявцева, хотя по штату комотделе-
ния разведки в такой обстановке является старшим. Я обрадовался,
что на мне не будет лежать ответственность за время подъема, ро-
ты утром. Улегся на раскладушке, созерцаю такую родную березо-
вую рощу. В Германии за три года я не видел берез. У них в ос-
новном сосновые леса. Посадки. В вечерней тишине в лучах захо-
дящего солнца щебетали маленькие птички. Эта неожиданная
идиллия унесла меня в мир воспоминаний о далеких смоленских
краях, настроился в безмятежный сладкий сон.


Проснулся. Солнце стояло уже высоко. Понял, давно надо
делать подъем. Все спят. Думаю, отвечает за подъем Кулявцев,
можно еще понежиться. Через несколько минут вижу, свесились с
раскладушки в соседней палатке ноги нашего майора. Думаю, ну
сейчас будет шум, и тихонько стараюсь разбудить Кулявцева.
Комбат натянул брюки и стал нас ругать, а мы тихонько встаем.
Вызывает меня и Кулявцева и начинает читать мораль. Ку-
лявцев стоит с повинным видом, а я слегка полуулыбаюсь. Это
взбесило майора, и он влепил мне наряд вне очереди. Я ответил
«Слушаюсь». А сам думаю, за что, ведь за подъем отвечал Куд-
лявцев. Повели свои взводы умываться. Мой взвод идет медленно.
Он опять вызвал меня и дал мне сутки ареста. Отбывать после
учений. Мои солдаты теряются в догадках, чем я насолил майору.
Начался трудный день. Моему взводу предстояло выкопать
ровики, для укрытия штабных офицеров от воображаемых обстре-
лов и бомбежек. Копали почти весь день. Устали. И к нам прибы-
вает из училища щеголеватый в блестящих сапогах лейтенант на
должность командира нашего взвода. Мы отнеслись к этому без-
различно. Может быть потому, что он не познакомился с нами, как
принято, даже не сказал, как его зовут. И более всего стал отдавать
дурацкие команды. Люди устали, это им не нравилось. Нет, они не
отказывались выполнять команды, но выполняли так, что дело
просто не двигалось. Тогда я вижу их явный саботаж, вмешался,
работ а пошла, я до сих пор поражаюсь самовлюбленности этого
лейтенанта. Ведь здесь были сплошь фронтовики и в армии уже
четвертый год.


Под вечер я получаю приказ ехать на будущую линию обо-
роны, выбирать наблюдательный пункт и организовывать его ра-
боту. Приехали. Прекрасный тихий летний вечер. Никаких войск
нигде нет, знаем, что только завтра начнут прибывать. Вдали от
начальства так спокойней, хорошо. Мы выбрали хороший блиндаж
для НП, который остался с прошлых учений. Отдохнули. И я ре-
шил, не имеет смысла бодрствовать ночью и вести наблюдение,
когда на полигоне пока ни души. Поэтому все свои приборы вне-
сли в блиндаж и, зная коварство своих командиров, с помощью
больших коряг закрыли вход в блиндаж. (Бывали случаи, когда
командир у сонного солдата воровал оружие, а потом отдавал под
трибунал.) После трудового дня все улеглись спать.
Под утро лейтенанту вздумалось проверить наше дежурст-
во. Он приехал, нашел наш блиндаж. Пытался забраться в него, но
не сумел разобрать нашу баррикаду. Топал ногами по накату, кри-
чал, но мы мертвецки спали. Тогда, бегая наверху блиндажа, стал
стрелять из пистолета. Один разведчик проснулся и толкает меня в
бок. Я встал, разобрал баррикаду, вышел к нему. Разъяренный
лейтенант дал мне трое суток ареста, отстранил от командования,
назначив вместо меня Тертичного, и отослал меня на КП.
Сколько труда я вложил наравне с разведчиками в обору-
дование КП, а остался виноватым. Формально лейтенант прав, но в
такой обстановке я и как здравомыслящий офицер не поступили
бы так. У меня к лейтенанту никаких претензий, обид не было и
нет. Я повидал не один такой случай, относя его к стихийному
бедствию.


Лейтенант на этом не успокоился. Он просил комроты уве-
личить мне арест до пятнадцати суток. Но комроты, хотя и не лю-
бил меня остановился на пяти строгого ареста.


Бригада через два дня закончила учения и вернулась в
Бург. Комроты не хотел меня сажать под арест, но лейтенант, ве-
роятно, чей-то сынок начальника, настоял на отбывании ареста в
городе Бурге. Как положено по уставу, на «губу» меня повел раз-
ведчик под конвоем. По дороге мы в малиннике полакомились
спелой малиной.


Я часто ходил начальником караула по охране гауптвахты,
поэтому все порядки знал до деталей. Как положено, снял погоны,
ремень, все личные мелочи и меня под конвоем отвели в камеру.


В камере нас трое. Это комната около пятнадцати квадрат-
ных метров. Внутри голые стены, цементный пол, для сидений
деревянные колоды, в двери глазок для часового. Спать положено
с двадцати трех до пяти утра. Для сна дают голые топчаны, кото-
рые отбирают утром. При строгом аресте горячую пищу дают че-
рез день. Мне больше всего не нравилось дурацкое безделье в ка-
мере. Мечтал о какой-нибудь работе, но сержантов не положено
заставлять работать. Все же, когда потребовалось поехать за дро-
вами, я сразу вызвался. Это скрасило мое здесь пребывание. Меня
никто не мог навестить, так как «губа» была за пределами нашего
городка, а увольнения не существовали.


Мое возвращение с гауптвахты в роте встретили с искрен-
ним сочувствием. Рассказали мне, что пришлось много работать
после учений.


Меня вызвал комроты и сказал: «Не хочу тебе портить мо-
лодую жизнь и направляю в гаубичный полк». Я ничего ему не
сказал, собрался и зашел в штаб за направлением и прибыл на но-
вое место службы, в этом же городке, в соседней казарме. На душе
стало легко, словно я освободился от гнетущей атмосферы.
Только позже я понял значения слова командира роты о
том, что «не хочет портить мне жизнь». В те времена мне могли
приписать, что угодно, например саботаж на военных учениях и
отдать под трибунал. А как только попадало любое дело под три-
бунал, оправданий и разбора по существу обычно никогда не бы-
ло. С этой точки зрения я должен быть благодарен майору, все-
таки не разделившему настойчивость командира взвода.


В гаубичном полку

С направлением из штаба я прибыл в гаубичный полк и
был определен комотделения разведки в батарею капитана Што-
колова. Он объявил мои обязанности и представил взводу меня.
Капитан Штоколов, в отличие от других командиров бата-
рей, у которых протекала моя военная служба, был интеллигент-
ным, чутким человеком. Внешним видом он походил на спортсме-
на гимнаста: выше среднего роста, с тонкими чертами лица, быст-
рый в движениях, с приятным доброжелательным голосом. Што-
колов близко к сердцу принимал наши трудности и огорчался, когда
солдат нарушал дисциплину. При этом он не гнал, не разобравшись
на гауптвахту, а пытался достучаться до сознания солдата.
В моем отделении был его земляк Николай Бурых – солдат
небольшого роста, подвижный исполнительный, старательный.
Другие разведчики – бывалые сильные парни родом с Краснодар-
ского края. После нескольких занятий и бесед я понял. Что много
надо работать, чтобы довести их на уровень до кондиции. Это для
меня не было проблемой, применю прежний метод.


Самообразование

В батарее я нашел общий язык и с командиром, и с подчи-
ненными. Теперь спокойно стал анализировать свой прошлый
опыт жизненных дорог и реальную жизнь. Постепенно вставали
следующие вопросы:


Что я собой представляю? –
Кем я хочу быть?–
В какой среде (обществе) хочу жить? –
Какое место в обществе хочу занять?


На территории городка был плац, беговые дорожки, спорт-
зал со всевозможным спортивным инвентарем. Я подошел к тур-
никету, один раз с трудом подтянулся, Вижу штангу, попробовал
поднять, еле пятьдесят килограммов взял на грудь. А на брусьях
вообще ничего не смог сделать. Стало мне стыдно за себя. Ведь я
здоровый парень за всю службу в армии не болел ни разу. Преодо-
леть немощь сразу нельзя. Надо систематически заниматься. Но,
как? Секций спортивных в городке не было, физические упражне-
ния, обязательные для военнослужащего, были слишком элемен-
тарными.


Первым практическим шагом в преодолении своей немощи
стало следующее. Я перетащил штангу, которая валялась во дворе,
на чердак казармы. В ленинской комнате нашел в журнале мето-
дику тренировки штангиста, выписал ее и повесил возле штанги. В
свободное время начал систематические тренировки. Нагрузки
были большие, от тренировки болели все мышцы, развился аппе-
тит, а еда только по норме в столовой. Но к моему удивлению мои
успехи были налицо. Через полгода я уже выжимал свой вес (75
кг.), делал толчок под сто килограммов. Внешний вид преобразил-
ся. За мной последовали мои товарищи. Своих разведчиков я при-
общал к тренировкам. Вскоре они с легкостью выполняли нормы
физподготовки. Когда приходилось выполнять физические работы,
например, разгружать уголь, я брал самую большую лопату и на
зависть другим бросал уголь, говоря им, что это тренировка, нель-
зя терять время понапрасну. Пример оказался заразительным. В
результате, я стал командиром, который не на словах руководит, а
лично выполняет самую трудную работу в составе группы.


Раньше я много читал, размышлял и теперь, когда стали
доступны книги продолжил любимое занятие. Это помогло соста-
вить представление о необходимости всестороннего физического
развития. Человек должен обладать силой, ловкостью, быстротой,
выносливостью.


Для достижения этих качеств я ввел в свои ежедневные
тренировки на турнике, брусьях, спортивном коне, лазанье по ка-
нату, бег по плацу, который был практически беговой дорожкой.
Составил себе расписание тренировок по всем видам упражнений
на каждый день. Время для тренировок выкраивалось с учетом
обязательного выполнения своих воинских обязанностей: занятия,
наряды, полковые мероприятия.


Обязательную двадцатиминутную физзарядку использовал
для тренировки бега. Отбирал группу желающих и делал с ними
трехкилометровую утреннюю пробежку и вольные упражнения.
Слабые и сачки в эту группу не попадали.


В свободное время вечером и в выходные дни тренировал-
ся один или с последователями на спортивных снарядах. Через
несколько месяцев я уже подтягивался на турнике двенадцать раз,
по канату на руках забирался до потолка, на четыре метра. В ка-
зарме под кроватью у меня была двухпудовая гиря, которую пе-
риодически поднимал, отрабатывая жим одной рукой и выбрасы-
вание.


Принципиально важным было то, что мои тренировки ста-
ли образом жизни, необходимостью, как утренний туалет. Но про-
сто физическое развитие меня не удовлетворяло. Необходимо бы-
ло немедленно работать над собой в интеллектуальном и культур-
ном направлении. Я критически оценил себя в этом плане, и нашел
себя в катастрофическом положении. Окончил в 1941 году семь
классов школы. До начала войны практически прочитал все книги
школьной библиотеки. Затем – оккупация, фронт, послевоенные
переезды, отсутствие книг и культурных мероприятий закрыли
пути дальнейшего развития. В то же время я прекрасно понимал ,
что работа над собой в этих направлениях – суть метод развития
заложенных возможностей. В общем, в то время я был уже зрелым
взрослым человеком, выдержавшим испытание суровой жизнью. В
этом решающую роль сыграла здоровая деревенская среда, живу-
щая по христианским правилам. А также классическая литература,
которая расширила мой идеал человека, И наконец, критическое
рассмотрение фронтового и сегодняшнего жизненного опыта.
Мне шел уже двадцать второй год. Когда я поднимал эти
вопросы, Мои сослуживцы говорили: «Время ушло, не догнать». А
иные соглашались, но не могли преодолеть свою инертность и
практически ничего не делали. Но я был уверен в реальности со-
вершенствования себя.


Сейчас считаю, что это было одно из важных интуитивных
решений в моей жизни. Я не стал дожидаться неизвестной демо-
билизации, а разработал план работы над собой по всем направле-
ниям.


В те годы я назвал эти направления фронтами: «физиче-
ской, умственный, общественный» При этом, конкретизировал
практическую работу, время и форму ее исполнения. Для реализа-
ции планов мне благоприятствовали условия военной службы. Мы
жили в довольно комфортабельных казармах. Мое отделение за-
нимало блок из двух комнат. В каждой комнате было четыре кро-
вати с тумбочками. В тумбочке у меня хранились книги, которые
покупал в военторге и брал в бригадной библиотеке. В городке
был спортзал, стадион со всеми оборудованием. Не менее важной
была устойчивая, предсказуемая повседневная жизнь полка. По-
этому я мог использовать, без ущерба службе, свободные окна в
распорядке дня или сочетать военную службу и выполнение лич-
ного плана.


К «умственному фронту» я относил проработку учебников
8 – 10-х классов средней школы. Это диктовалось следующим.


Считая, что образование является основой основ всех моих пла-
нов, надо было решить – каким способом получить образование:
экстерном или обучение в вечерней школе. Я выбрал путь вечер-
ней школы. Чтобы вспомнить знания, полученные до войны и под-
готовить себя для будущей учебы в 8 – 10 классах, я достал учеб-
ники по математике, физике, истории в бригадной библиотеке и в
военторге в Бурге. Этому помог счастливый случай.


Заведующий библиотекой офицер приметил меня, как ак-
тивного читателя. Уходя в отпуск, по его просьбе, мне поручили
временно замещать его. Я с удовольствием согласился, так как
просто любил книги и особенно их читать. Не знаю, как создава-
лась эта библиотека, но книг в ней было много интересных и даже
книги тридцатых годов. Я с удовольствием проводил положенное
время в библиотеке. Просматривая список регистрации книг, об-
наружил ряд книг, незафиксированных в библиотеке. Некоторые
из этих книг нужны были мне для самообразования. Это были
учебники для восьмого класса по математике и истории. Мне так-
же попала книга по «Политической экономии» Бухарина. В ней
изложение сложных вопросов дано в доступной, ясной форме.
Кроме политической литературы в библиотеке был большой вы-
бор классической и критической литературы.


В «умственный фронт также входило» изучение марксист-
ко-ленинской литературы. На политзанятиях нам всегда подчерки-
вали, что теоретические основы современного учения об обществе
изложены в труде Маркса «Капитал». Я сразу решил взять быка за
рога, стал читать первый том капитала. Тяжелый язык, незнакомая
мне терминология не позволяли мне понять этот труд. Но я ста-
рался, конспектировал, пытался обсуждать с Николаем Луниным.
Однако успехи были мизерные. Кое-что все же я понял. А именно
распределение прибавочной стоимости. Хозяин этой стоимости –
он же и властелин. На политзанятиях я задал вопрос: «Есть ли
прибавочная стоимость при социализме?» Лектор помолчал, а по-
том ответил, что при социализме прибавочная стоимость стала об-
щественным продуктом. Голова у меня хорошо работала, и я быстро
сообразил, кто при социализме направляющая и управляющая сила
в обществе. Ответ дан в конституции СССР – «Коммунистическая
партия», значит, она и является абсолютной властью.


А дальше раздумья стали находить неувязки типа «что
имеет производитель общественного продукта в реальной жизни»?
Но неувязки разбивались о необходимости крепить оборону от
внешней агрессии, о тезисы отсталости нищей России, на послево-
енную разруху, о молодость социалистического строя.
Поскольку была только марксистская литература и критика
всей буржуазной и современной западной литературы дана мар-
ксистами, без возможности прочитать оригиналы критикуемых,
мы не могли объективно оценить теоретические основы социали-
стического строя. Тем, кто неоглядно принимал на веру марксист-
скую идеологию, такие вопросы, конечно, не приходили им в го-
лову. А карьеристам плевать на идеологию, им нужны условия для
реализации личных амбиций.


Под «нравственным фронтом» я тогда понимал чтение ху-
дожественной литературы, в первую очередь классической, а так-
же современной. Кроме того, сюда входила необходимость зна-
комства с искусством. С этим у нас было совсем плохо. Кино бы-
вало редко. Его все очень любили. Сразу запоминали имена арти-
стов, песни из кинофильмов. Для меня был небольшой доступ к
поэзии. Я даже сам пытался кое-что сочинять. Вероятно, что-то
получалось. Об этом я сужу по впечатлению от моих стихов, целой
школьной тетради, о жизни нашей батареи. Не знаю, куда задева-
лась эта тетрадь, но ее содержание знали многие, в том числе и
начальство. Даже потом попросили меня написать стихотворение в
стенгазету. Я, к моему удивлению, несмотря на все мои потуги
ничего выдавить из себя не смог. И между прочим позже сочинил
матерное четверостишие. Оно имело и имеет успех.


Под «общественным фронтом» я понимал беседы, дискус-
сии среди коллег и солдат. Здесь я и мои друзья Богатырев Иван и
Лунин Николай считали, что необходимо вести воспитательную
работу в коллективе. Это было бесспорно, так как среди солдат и
сержантов образование в основном было четыре класса, а самое
высокое – семь. Большая часть состава была из деревень, иногда
таких глухих, что диву давались.


Для этой цели литературы было навалов. Она лежала в ле-
нинской комнате: ряд центральных газет, брошюр, журналов. Я и
мои активные друзья внимательно следили за событиями в мире.
Внешняя обстановка прямо влияла на ожидаемое время нашей де-
мобилизации, внутренняя обстановка – на уровень жизни наших
родных в СССР.


Спрашивается, как же я успевал «действовать на всех этих
фронтах», откуда я брал время? Меня подстегивало сознание моей
катастрофической отсталости в реализации внутреннего потенци-
альных возможностей «войной и послевоенной службы в армии.
Мы пытались через ЦК комсомола добиться организации
вечерних школ. Лунин написал такое письмо, но, к нашему удив-
лению, пришел отказ в довольно грубой форме.


Мы знали, что, согласно политической установке, не было
никаких попыток организации изучения немецкого языка, хотя мы
служили в Германии после войны пять лет. Сейчас это звучит ди-
ко, но никаких словарей не было, ведь был запрет на общение с
немцами. Волею судьбы в военную пору мне пришлось вспомнить
несколько фраз из седьмого класса при опросе пленных немцев. А
потом вспомнились еще слова и я мог на очень ломаном языке
объяснятся с немцами. Иногда меня брал с собой старшина при
поездке в город за покупками в немецких магазинах. Я свободно
вел диалог, но, вероятно, столь смешно, что все в торговом зале
бросали работу и, как на спектакле, слушали меня.


Основным резервом времени была караульная служба. По-
сле отзыва репатриированного пополнения, численный состав
полка сильно уменьшился. Большое количество техники и ряда
важных объектов требовали их охраны и содержания в боевой
готовности. Поэтому. Приходилось ходить в наряды практически
через двое суток.


Я, по своей должности и звании, исполнял обязанности,
чаще всего, начальника, караула и реже разводящего. Начальник
караула находится в караульном помещении. Он должен бодрство-
вать, не спать. В его отдельной комнате находится сигнализация со
всех постов. Караульное помещение охраняется часовым. Началь-
ник караула подчиняется только дежурному по части (полку) и
командиру части. В распоряжении начальника караула вооружен-
ная команда, которая по приказу начальника караула немедленно
применяет оружие. Сложность караульной службы зависит от
объекта. Например, огромные склады боеприпасов. Охрану несут
пулеметчики. Я предупредил офицеров, любителей незаметно
приближаться к часовому для проверки несения службы, что пер-
вый выстрел часового будет на поражение, а второй можно и в
воздух. Часового инструктировал стрелять по малейшему шороху.
Все любители проверок – провокаций знали мою решительность,
поэтому не пытались подкрасться.


Вступив в наряд, принимаю тщательно объект. По уставу
караульной службы команда делится на чередующие части: стоя-
щих на постах; бодрствующих, готовых в любую минуту отразить
нападение; и отдыхающих. Начальник караула в отдельной комна-
те не спит.


В таком наряде я брал с собой книги, бумагу и в отдельной
комнате выполнял план по самообразованию. Считая математику
и физику основополагающими в образовании, повторил теорию и
решил все задачи от пятого до седьмого класса средней школы.
Это диктовалось необходимостью освоения учебников за 8 – 10-й
классы. Ведь я любил учиться и закончил классы с похвальными
грамотами. Однако новый материал 8-го класса давался трудно. Я
понял, что экстернат для меня не годится, будут прорехи в образо-
вании. В то же время понимал, что вечерняя школа базируется на
вековом историческом опыте и дает классическое образование.
Если бы нашелся единомышленник в самообразовании, дело силь-
но бы облегчилось.


Особое удовлетворение получал, когда в караул брал
у3чебники по истории и географии. А поскольку, мой интерес вы-
ходил за рамки учебного материала, дополнял его чтением моно-
графий «История дипломатии», «Великие географические откры-
тия». Я не просто читал, а конспектировал и старался создать свои
объяснения исторических событий.


Систематические занятия самообразованием расширили
мой кругозор и понимание реалий современной жизни. Мои уси-
лия были направлены на подготовку к гражданской жизни после,
пока непредсказуемой, демобилизации из армии. Я четко знал, что
без образования, без овладения сложной технической специально-
сти перспективы жизни весьма ограничены. Моя военная специа-
лизация – хорошо стрелять, организовывать и провести бой в ши-
роком диапазоне обстоятельств, в мирной жизни практически не-
применима. А жить безвольно по течению жизни или прозябать в
тихой заводи не позволяли внутренние потребности.
Вторым резервом времени было положенное по уставу
время после ужина до отбоя. Ужин был обычно в семь часов вече-
ра. Он длился около сорока минут. Столовая была в соседнем до-
ме. Строем с песней туда и обратно, а затем до одиннадцати, почти
всегда, свободное время. Иногда его использовали для проведения
каких-нибудь работ или мероприятий: уборка территорий, лекции
журналистов – международников.
Обычно в это свободное время занимался в казарме. У ме-
ня была небольшая библиотека необходимых книг. Они хранились
в солдатской тумбочке. В ней были книги основоположников мар-
ксизма и социальная, историческая, методическая и художествен-
ная литература. В казарме в это время каждый занимался своими
делом: писали, шли в спортзал, беседовали. В наших двух комна-
тах жили разведчики и связисты.


Я устраивался у тумбочки на табурете, читал, конспекти-
ровал. Мне никто не мешал. В это время были возможности для
выполнения планов и других направлений, например, спортивные
тренировки, беседы с друзьями.


Воскресенье и праздничные дни, а также свободное время
от нарядов, самый благоприятный подарок для самообразования. В
эти дни представлялась возможность разнообразить занятия в реа-
лизации своих планов. Обычно были прообразом нормальной
жизни человека. День начинался с интенсивной физзарядки на
улице. После завтрака изучение наиболее трудных предметов. Та-
кими предметами у меня были «Капитал» Маркса и математика до
обеда. В зависимости от времени года, после обеда встречался с
Луниным и Богатыревым на территории городка у бассейна летом,
а зимой в аллее тополей на обочине плаца. При встречах обмени-
вались мнениями.


В самых неблагоприятных случаях, например на учениях,
брал с собой художественную литературу, которую читал в зати-
шье от активных действий. И мне удалось в подлиннике прочитать
все произведения авторов, которые включены в школьную про-
грамму.


Командировка в Ошерслебен

Фашистские фюреры, чувствуя крах, запрятали секреты в
шахтах, в горах. С течением времени вдруг открывались ангары
подземные, в шахтах запасы снарядов немалые. В соляных разра-
ботках в районе Шверин склад обнаружен новейших снарядов и
мин. Говорили, тот снаряд реактивный любой танк пробивал и три
года в шахтах лежал.


В конце июня вооруженную команду сержантов направля-
ют на север Германии в район города Шверин для сопровождения
эшелона с новейшими реактивными снарядами. Снаряды обнару-
жены с соляных шахтах в 1948 году. Я входил в эту команду, но не
возглавлял ее. Это меня радовало, так как я человек ответственный
и потому отдаю много сил любому делу.


Командировка была для нас как глоток свежего воздуха.
Мы выключились из жесткого распорядка дня. Из окон поезда лю-
бовались красотами пробегающих пейзажей. Конечным пунктом
командировки оказался небольшой городок Ошерслебен вблизи
Шверина. Комендант городка поселил нас в пустующем домике. Я
с сержантом отправились прогуляться в местный парк.


Была прекрасная летняя погода. Наступил тихий, теплый
вечер. У входа в парк на дорожке, усыпанной красным, битым
кирпичом встретили двух фроляйн. Они шли, улыбались, словно
знали, что мы навестим парк. Мы поприветствовали их, они в от-
вет «Гутен таг». Я знал несколько фраз по-немецки, и мы сразу
нашли общий язык. Со мной осталась блондиночка Хильда, изящ-
ная девочка лет семнадцати. Гуляли в полупустынном парке до
поздней ночи. Она была первой девочкой, которая подарила мне
радость.


Назавтра эшелон, нагруженный снарядами, был готов к от-
правке. Мы с автоматами рассредоточились по вагонам с задачей
нести охрану эшелона в пути. Я подумал, в таком длинном эшело-
не мы, семь человек, вряд ли можем уследить за диверсантом. А
если вдруг подорвут эшелон, то ничего не только от нас, но и от
вагонов не останется. Мои думы подтвердились. Через примерно
час мы проезжали полустанок, на котором позавчера взорвался
такой эшелон. По обе стороны железной дороги лес был скошен
взрывной волной, как при падении Тунгусского метеорита. Мы
посмотрели, невольно сжались и, полагаясь на ангела хранителя,
продолжили путь до Берлина.


В Берлине эшелон передали другой команде, которая
должна сопровождать его в СССР. Военный комендант, согласно
командировочным документам, поселил нас в гостинице. Это мое
первое в жизни пребывание в гостинице. Поужинали в ресторане
при гостинице. У нас были немецкие марки. Мы получали зарпла-
ту в рублях и в марках в соотношении один к десяти соответствен-
но. Нам выдавали только марки, которые мы тратили в наших во-
енторгах. В гостиничном номере мы хорошо отдохнули на бело-
снежных простынях.


Мы не имели права задерживаться и назавтра на местном
поезде отправились в свой полк. Путь лежал до Магдебурга, а за-
тем на попутных военных машинах до нашего городка в Бурге.
Несколько командировочных дней остались светлым пятном в ве-
ренице тех далеких дней.


Инспекция полка

Отделение разведки, которое я получил по прибытию в ба-
тарею, состояло не из новичков. Поэтому, мне не надо было начи-
нать с азов. Я продолжил совершенствовать их выучку. Особое
внимание уделял корректировке артиллерийского огня и работе с
топографической картой. К осени мои разведчики были доведены
до полной кондиции.


В сентябре прибыла ежегодная комиссия инспектировать
уровень боевой подготовки полка. Первым этапом проверки была
боевая стрельба на полигоне. Из полка инспекцией была выбрана
наша батарея. На полигон выезжает весь полк, оборудует позиции
для боя, а стрелять боевыми при этом будет только наш комбат
капитан Штоколов.


Длинной колонной по асфальтированному шоссе движется
полк. Быстроходные трактора везут 152-миллиметровые пушки –
гаубицы. В некоторых отрезках пути на полигон Гарделеген ко-
лонна катит по автостраде Берлин – Париж. Навстречу попадаются
колонны военных машин англичан и американцев. Их солдаты, в
большинстве своем негры, с любопытством взирают на нашу гроз-
ную колонну.


На полигоне Гарделеген останавливаемся в лесу. Я с ком-
батом выезжаю на регкосносцировку местности с целью выбора
наблюдательного пункта.


Взводу управления, в котором я являюсь командиром из-за
отсутствия офицеров, предстоит самая тяжелая задача. Она состо-
ит в оборудовании в течение ночи наблюдательного пункта, для
ведения стрельбы. К рассвету все должно быть готово, замаскиро-
вано, взводу надлежит быть в рабочем состоянии. Оценивать будет
инспекторская комиссия, задача весьма ответственная ведь оценка
полка зависит он нашей работы.


У меня достаточно опыта, взвод дружный, но нельзя рас-
слабляться. Поэтому я сразу приступил к делу. Земляные работы
можно начинать, когда стемнеет, а днем в лесу надо срубить сруб
для блиндажа и заготовить бревна для наката.
В плотницком деле я имел навыки и мы, не тратя времени
эту часть работы завершили. Стемнеет, на машине подвезем сруб к
НП.


Копаем глубокий котлован, времени для отдыха нет. Я как
самый тренированный копаю самый большой лопатой. Солдатам,
физически слабым, это дается с большим трудом. Но вот опущен
сруб в котлован, теперь осталось его прокрыть бревнами и засы-
пать землей и замаскировать. Я отошел метров на двадцать и за-
ключил, что маскировка удалась. Осталось часа два на сон, до
приезда инспекции офицеров штаба полка.


Около десяти утра. Взвод управления на НП в полной го-
товности: разведчики ведут наблюдения, телефонисты и радисты
еще раз проверяют работу связи. Вот получили сообщение о выез-
де к нам инспекции. Ждем.


Прибыла инспекция и полка полковник Ширяев. Наш НП
одобрили. Дают военную задачу комбату Штоколову – подавить
огневую точку «противника» на небольшом холме. Я навожу пе-
рекрестие стереотрубы на цель, определяю дальность и отклоне-
ние от основного направления. Основное направление задается по
магнитной стрелке с помощью прибора (бусоли). Обычно заранее
все пушки нацелены по основному направлению. При стрельбе по
команде уточнение производится смещением вправо – влево от
основного направления по шкале приборов: на орудиях по пано-
рамам; на НП с помощью оптических приборов (стереотрубы, би-
нокли).


Наведя стереотрубу на цель, докладываю: «основное на-
правление, правее два, дальность восемьсот». Комбат наносит цель
на планшет и быстро готовит данные для стрельбы. Подготовив
данные, передает громким голосом телефонисту, который четко
повторяет, передавая команду на огневые батареи. Вначале ведет-
ся пристрелка, одним орудием, в результате которой цель берется
в вилку. Это означает, что на определенном отрезке длины полу-
чены недолеты (минус) и перелеты (плюс) относительно цели. За-
тем переходят на поражение.


Глухо гремит выстрел орудия. Все взоры в направлении
цели. В поле стереотрубы я уловил разрыв. Громко передаю ком-
бату. Он делает поправки и передает через телефониста на огневые
позиции. Команда на поражение. Инструктор командует «Отста-
вить». Задача выполнена «Отлично»
Пристрелка цели нашим комбатом означала на учениях на-
чало артподготовки. Далее следовала вводная – смена позиций при
наступлении. Мы покидаем НП, связисты сматывают связь, огне-
вики меняют позиции. Все движутся вперед за наступающими
войсками.


Учения на полигоне закончены, колонна полка обратной
дорогой прибыла в казармы. Сразу приступаем к приведению в
порядок техники. Это трудоемкая задача. Я разработал специаль-
ную методику приведения в порядок снаряжения и оружия взвода.
Поэтому, мы справились с этим быстро и уверены, что инспекция
не чему будет придраться.


Строгие инспектор приходят в батарею на проверку вы-
полнения распорядка дня. Команда, батарея – «Подъем». Сержан-
ты по уставу поднимаются за пятнадцать минут до подъема. На
подъем взвода дается четыре минуты. Мои натренированные сол-
даты через две минуты уже стоят в строю. Инспектор фиксирует в
блокноте. Командую: «На зарядку, бегом марш». Итак, с распо-
рядком дня во взводе полный порядок. Далее с успехом прошли
проверку по строевой, физподготовку.


Оставалось сдать спецподготовку разведчика. Разведчиков
взвода бригады, где я служил три месяца, и разведчиков нашего
полка. Мои вышколенные разведчики сдали блестяще, а разведчи-
ки бригады не сдали материал по артстрельбе. Мне стало жалко
разведчиков, и чтобы оправдать их ляпнул комиссии, что раньше я
был у них командиром, Но по расписанию не было предмета арт-
стрельбы по распоряжению командира роты. Комиссия быстро
записало это в блокноты.


Инспекция закончилась, наша батарея выдержала экзамен,
всем благодарности.


Была суббота. В клубе городка смотрели какой-то кино-
фильм. Вдруг в зале раздается голос дежурного по части: «Сер-
жант Зайцев к командиру бригады в штаб». Быстро бегу в штаб,
теряясь в догадках о причине вызова. Захожу в штаб бригады, си-
дят полковники, наш комбриг и генерал, председатель инспектор-
ской комиссии. Зная прекрасно субординацию в армии, обраща-
юсь к генералу, старшему по званию: «Разрешите обратиться к
командиру бригады». «Разрешаю», – говорит генерал. Затем, док-
ладываю комбригу: «Сержант Зайцев по Вашему приказанию при-
был». Он задает мне вопрос: «Правда ли, что комроты бригады
исключил из расписания занятия по артстрельбе». Я ответил ут-
вердительно. Тогда один полковник, из комиссии, сажает меня за
стол и дает мне исходные условия для подготовки данных для арт-
стрельбы. Это, по сути, задача по вычислению одной из вершин
НП-ОП-цели. Я быстро вычислил, полковник проверил и указал на
запятую, которую по ошибке поставил не туда. Меня отпустили.
Я думал, зачем заставляли меня решать задачу. Решил, ве-
роятно, для проверки: мол говорил комиссии, а сам владеет ли
этой дисциплиной. Позже, я узнал, что моего бывшего комроты,
майора, после этого случая демобилизовали из армии. Мне не хо-
телось быть причиной его демобилизации, ведь он в былом кон-
фликте ко мне относя гуманно.

Тоска по Родине

Призыва в армию после окончания войны не было три го-
да. Старшие возраста, включая 1924 года рождения, демобилизо-
ваны. В армии остались солдаты и сержанты 1925, 1926 и частично
1927 годов рождения. Если учесть убитых и тяжелораненых, то от
1925 и 1926 годов осталось меньше половины. В воинских частях
далеко было до штатного состава. Вся тяжесть службы в недо-
укомплектованных частях ложилась на нас.


Мы понимали причину задержки демобилизации. Об этом
нам также разъясняли на политзанятиях. Первой причиной было
начало холодной войны. Войска, имеющие большой боевой опыт
были надежной сдерживающей силой в противостоянии с Западом.
Второй причиной была необходимость срочного восстановления
народного хозяйства страны. Молодые люди призывного возраста
имели высокие профессиональные навыки в гражданских специ-
альностях и поэтому являлись высокой производительной силой. В
то время мы были профессионалы в военном деле, гражданские
специальности надо было осваивать. Для этого требовалось опре-
деленное время. А обстановка в мире и внутри страны не ждала.
Но мы не могли понять, почему не предоставляли кратко-
временные отпуска на Родину и запрещали увольнения под пред-
логом нежелательности общения с местным населением. Это про-
тиворечило идеологии, которую нам активно внедряли на полит-
занятиях. Предоставление отпуска на десять дней фронтовикам
поочередно в течение нескольких лет не требовало существенных
материальных затрат и не ослабляло боевую готовность войск. У
каждого солдата возникал вопрос: «Где же реальная забота и вни-
мание к рядовому воину-победителю?» А запрет на общение с не-
мецким населением прямо противоречил всей идеологии о демо-
кратизации Германии, тезису «Гитлеры приходят и уходят, а народ
остается».


К воинской службе мы относились с пониманием необхо-
димости ее для Родины и положительной роли в становлении каж-
дого как самостоятельного мужчины. Армия – великая школа мо-
лодого человека. Она за короткое время поднимает человека на
более высокую ступень как личность. В каждой военной специ-
альности имеется интерес в познании содержания ее особенностей,
технической оснащенности и четкой работы на ней. При выполне-
нии устава воинской службы происходит разностороннее физиче-
ское и моральное формирование человека. На основе опыта и на-
учных исследований установлен рацион питания, и время приня-
тия пищи. Я не видел солдат, сержантов срочной службы с живо-
том через год-два после призыва. Ныне страдающим от ожирения
полезнее использовать этот рацион, чем гоняться за массой рек-
ламных методик. Для поддержания активного состояния и внеш-
него вида обязательны ежедневная физзарядка и упражнения не
менее двух раз в неделю. Кто это делает, находясь в гражданке?


Часто ругают строевые занятия как бесполезную муштру. Но вот
приходят в часть призывники. Посмотришь на них, многие идут,
раскачиваясь, как утки, руки болтаются, как плети, гимнастерка на
нем, как на вешалке. Сколько надо приложить труда, чтобы чело-
век научился красиво ходить, носить военную форму. Большинст-
во людей это знают, но нет у них воли, велика лень.


Воинская служба осуществляется совместными усилиями
при выполнении положенных уставом обязанностей. Это требует
от военнослужащего определенного ограничения личной свободы,
по сравнению с гражданкой. Здесь выявляются черты характера
человека: леность, стремление увильнуть от тяжелой работы, не-
радивость, заигрывание с начальством. Поскольку в армии выпол-
нение задач зависит от слаженных совместных усилий, согласно
уставу на уклоняющихся от прописанных обязанностей наклады-
ваются взыскания. Это является эффективным воспитательным
моментом в армии. Человек начинает понимать и ценить важность
истинного общения и роли общества для его же блага. Длительный
срок однообразной службы солдат, повидавших в боях смерть и
сильное ограничение нормальных свобод, как увольнение и крат-
ковременный отпуск являлись особенностями в воинской жизни
солдат в Германии в 1945–1950 годах. Некоторые не выдерживали
этих условий. Перед глазами каждого стояла маленькая Родина,
гражданская жизнь с ее, казалось, большими свободами. Парни
молодые, полные сил витали чувствами свиданий, с назначенными
им самой Природой, прекрасными феями. Неукротимая жизненная
плоть рвалась к реализации. Не знаю, насколько это понимало на-
ше командование. Отчасти, вероятно, понимали, но надеялись на
традиционное силовое принуждение.


Жизнь скрашивали редкие кинофильмы, частая переписка
с родными и воспоминания в кругу товарищей о былых граждан-
ских днях, о красотах своего края. Каждый солдат, сержант опи-
сывал свой город, деревню в таких красочных словах, что создава-
лось впечатление, что именно там лучший уголок на земле. Все
звали друг друга жить к ним после демобилизации. Через несколько
лет мы знали о жизни сослуживцев, об их краях также детально, как
о своих. Сейчас удивительно: нет бесед между людьми о своей жиз-
ни, о мечтах на будущее. Всех захлестнула волна суетной жизни.
В армии, почему-то в гражданской жизни мы видели, не-
сомненно, реализацию своих радужных надежд. Наши надежды
были реальными, мечты вписывались в повседневные радости
мирной, гражданской жизни.


Именно только с позиций солдата-фронтовика и военно-
служащего в наших послевоенных условиях можно оценить, по-
чувствовать, понять, что значит отчий дом, жизнь повседневная в
нем, красоты маленькой Родины.


Условия службы в Германии отражались по-разному среди
солдат и сержантов. В 1948 году сержант Испенов родом из Казах-
стана вдруг заболел и в госпитале скоропостижно умер. Установи-
ли, умер от туберкулеза. Дан приказ всех проверить. Оказалось,
что имеются случаи заболевания у солдат в основном из южных
областей СССР. Солдаты из этих областей были отправлены слу-
жить на Родину. В нашем полку с начальной стадией туберкулеза
был выявлен сержант Овечкин с Урала. Он входил в нашу друж-
ную группу.


Я, Богатырев, Савченко в воскресный день собрались на
проводы друга Овечкина. Савченко как завхоз взвода достал про-
тивный шнапс, закуски. Собрались в каптерке. Я не пил. Поэтому
сказал, чтобы мне налили все положенное, ибо вторую дозу я вы-
пить не могу. Мне налили пол-литровую алюминиевую кружку. Я,
собравшись с духом, выпил ее, словно совершил подвиг. Далее я
не помню, пил еще или нет. Закончив прощальную выпивку, мы
проводили Овечкина до проходной. Как обратно возвращались, не
помню, это было впервой в моей жизни, вернулись обратно в кап-
терку. Я посидел немного и решил идти в свою казарму, в сосед-
ний дом. Вышел, смотрю, и все вокруг двоится, куда-то плывет.
Пытался несколько раз ходить взад, вперед, но в свой дом никак не
попадал. Меня увидел мой земляк Сильницкий Саша и отвел в ка-
зарму. Назавтра в столовой есть ничего не могу, попил только чая.
По дороге из столовой встретил товарища по проводам. Он гово-
рит: «Где мы вчера были?» Отвечаю, «А что?» У меня говорит он
в штанах четырнадцать дырок. Я его успокоил, говоря ему, что
мне служить дольше, и я отдам свои новые штаны.


Второй случай, который вероятно обусловлен условиями
службы в нашей части был с одним сержантом. Он зашел в ленин-
скую комнату, после стрельб и разрядил в себя диск из автомата.
Этот трагический случай все переживали и понимали.


Откликом на ограничение свободы были в основном само-
волки. Командование сурово расправлялось с самовольщиками и,
следуя четко согласно уставу воинской службы: гауптвахта грози-
ла при отлучке до двух часов и военный трибунал в случае более
двух часов. При осуждении военным трибуналом военнослужащий
лишался наград и звания. При этом сроки лишения свободы были
от трех до пяти лет. Ходили слухи, что стройкам нужна дешевая
рабочая сила и есть указания судам не церемониться с нарушите-
лями. Я всячески старался убедить не лезть на рожон, пожалеть
своих родителей. Но не всегда это воспринималось положительно.
Командир отделения связи моего взвода попал под жернова бес-
пощадной машины и был осужден на пять лет. Я пока присматри-
вался к реализации самоволок.


Лисогурский

По окончании войны большинство молодых, одаренных
офицеров, не видя перспектив карьерного роста в армии, правдами
и неправдами демобилизовывались. Генералы комиссий по демо-
билизации всячески их отговаривали, препятствовали уходу из
армии, но все напрасно. Остались и стали призывать из запаса
офицеров, иногда просто анекдотических личностей. Правда, они
нам жизнь не особенно портили, но развлекали нарочно не приду-
маешь. Все они были, конечно, ретивыми служаками. Командова-
ние их терпело, как деда Щукаря у Шолохова. В частности, был у
нас заместитель комполка по строевой части подполковник Лисо-
гурский и замкомполка по обеспечению, фамилию не помню.


Меня удивляла своего рода страсть некоторых офицеров
заниматься не свойственным их статусу делом. Почему-то люби-
мым занятием подполковника Лисогурского был поиск случайных
окурков в казарме в самых потаенных местах, хотя в казарме у нас
всегда было чисто, просто блеск. Так, однажды посещая нашу ка-
зарму, долго все осматривал в сопровождении старшины батареи и
в щели паркетного пола обнаружил застарелый окурок. Подпол-
ковник встрепенулся, словно золотое изделие нашел, и скомандо-
вал: «Тревога, в ружье». Весь личный состав батареи через не-
сколько минут стоял в строю. Подполковник приказал старшине
оружие поставить в пирамиду, а вооружить всех лопатами. Под его
командой батарея с лопатами на плечах, впереди на носилках двое
солдат несли окурок, двинулась за пределы городка. Путь лежал
на один из холмов в километре от казармы. На вершине холма он
скомандовал «Стой!» и объяснил цель пути: «Этот заслуженный
окурок достоин почетных похорон. Выкопать яму метр на метр
глубиной полтора метра». Работа закипела, яма готова. Опущен
окурок на дно. Дана команда «Закопать!». После всей этой проце-
дуры Лисогурский скомандовал отбой.


Нам жалко было напрасно затраченного времени, мы ста-
рались понять Лисогурского и решили: «Какой злой юморист». Это
было его не первое и не последнее «художество». Вот еще одно.
Однажды делая обход помещений батарей, открывая дверь
в комнату, уловил ее скрип. Еще раз попробовал и спрашивает у
старшины батареи: «Что это?» Старшина отвечает: «Дверь скри-
пит». Лисогурский старшине: «А ну, попробуй». Старшина попро-
бовал и остановился. Лисогурский: «Старшина, давай, давай скри-
пи». Бедный старшина качал дверь полчаса. Наконец, Лисогурский
подходит и говорит, так сочувственно, миролюбиво: «Смазать.
Приду, проверю».


Поговаривали, что во время войны он также отличился, за
что его понизили в звании до подполковника. По внешнему виду
Лисогурский был внушительной фигурой, высокий, в меру пол-
ный, с добродушным красноватым лицом.


Вторым комическим персонажем для солдат был подпол-
ковник по снабжению. Его обязанностью, в частности, было сни-
мать пробу в столовой. Все об этом знали, он четко ее выполнял,
съедал четыре котлеты. А питание в ту пору было скудное, солда-
ты были худые, не в пример полковнику. Это был высокий холе-
ный мужчина с животом и оплывшим упитанным лицом. Однажды
в клубе подводились итоги боевой и политической подготовки. В
президиуме – комполка, его заместители и начштаба, в зале солда-
ты, сержанты, младшие офицеры. Выступает подполковник по
обеспечению. Глядя на его роскошный вид в зале улыбки и ожив-
ление. Он не понимает, почему его так встречают. И совершенно
искренне, обращаясь к залу, говорит: «Что вы смотрите на меня,
как на капиталиста. Я ваш брат по классу». Все громко засмеялись
и с тех пор солдаты называли его «брат по классу».
Комичные истории не только среди офицеров, но и среди
солдат забавляли нас. В батарее был солдат, подносчик снарядов,
плотный крепыш, общеизвестный хвастун. На боевых стрельбах из
пушки – гаубицы при первом выстреле он пал на землю, стараясь
спрятаться за станиной. После стрельб товарищи посмеивались
над ним, когда он опять пытался чем-либо прихвастнуть.


Итак, долгая, беспросветная служба в Германии скрашива-
лась разными комичными эпизодами.


Зенитный полк

Холодная война набирала темпы. Встал вопрос об усиле-
нии противовоздушной обороны. Командование решило сформи-
ровать новые зенитные полки. Один из таких полков сформиро-
вался на территории нашего городка. Набор в полк проходил на
добровольной основе из специалистов различных частей. Посове-
товавшись с Луниным, мы решили перейти в зенитный полк. Он
командир орудия, я – комотделения разведки. Существенных из-
менений наших специальностей при переходе не будет. Мы попа-
ли в разные батареи, но жили в одном доме, на разных этажах.
Я принял взвод управления, как помощник комвзвода. Со-
гласно уставу, во взводе три отделения: разведки, телефонной и
радиосвязей. Познакомился с комотделений: сержант Коваленко,
родом из Гомеля, участник войны, ранен; сержант Гура, родом с
Украины, из репатриированных.


Коваленко – радист, краснощекий парень, степенный,
среднего роста, сдержан в общении, мастер своего дела.


Гура – связист, черноволосый, кряжистый парень, реши-
тельный, правдолюб, общительный, покладистый. В репатриации
получил богатый опыт в тонкостях отношений в коллективе. Он
бурно возмущался всякой несправедливостью. У него был особый
нюх на двуличных доносчиков, сачков.


У меня было четыре разведчика: Разумный, Царьков, Ми-
щенко и Чичко.


Разумный, родом из Армавира, сильный смуглый парень,
лидер, с элементами блатного, проявлял интерес к книгам, с не-
полным начальным образованием, не прочь сачкануть, выпить. Я с
ним сразу нашел общий язык в работе над собой.


Царьков, Мищенко и Чичко – призывники. Их полгода
обучали в СССР, прежде чем прислать в Германию. Долгожданное
пополнение радовало нас; и в то же время требовало большой ра-
боты в подготовке его к сложной службе.


Царьков из города Кимры, худенький, скромный, белобры-
сый паренек, больше похож на девушку-подростка. Мищенко из
глухой брянской деревни, сама непосредственность, одаренный,
своенравный, упорный в отстаивании своего достоинства, юмо-
рист. Для него все было впервые, даже наручные часы.


Чичко с Украины, женат, довольно скептически относился
ко всему, выполнял от и до, лишний шаг не сделает.
В отделении Коваленко были два радиста: Карташов Алек-
сей Владимирович и Солодовников. Карташов из города Джанкой,
участник войны, ранен, высокий, стройный парень, любопытный,
находчивый, принципиальный. Солодовников из Кимр, плотный
парень, исполнительный.


Командир батареи – капитан, средних лет, ограниченный,
черствый человек.


Обучение пополнения

Приступая к обучению очередного отделения, я хотел про-
верить на практике свои представления и методы подготовки раз-
ведчиков. С учетом опыта и знаний, полученных в методе подго-
товки разведчика, были следующие положения:
– раскрытие нравственных особенностей характера человека;
– развитие интеллектуальных и патриотических сторон;
– профессиональная подготовка;
– сознательное отношение к обществу.


Выполнение задач разведчиком связано с преодолением
физических трудностей, с нравственным выбором и преданностью
своей группе и Родине.


Для представления о том, как поведет себя разведчик в
сложной обстановке, надо раскрыть его главную черту характера и
нравственный диапазон. При этом считая нравственность врож-
денным качеством.


Реализация потенциальных возможностей и профессиона-
лизма находится в прямой зависимости от развития интеллекта и
любви к своему коллективу, малой и большой Родине.


Поскольку общество не бывает идеальным, необходимо
сознавать, понимать его основною положительную суть и отрица-
тельные стороны. Это не позволит впадать в крайности и не идти
на поводу злонамеренных сил.


Профессиональная подготовка не требует обоснований.
Необходим максимум усилий, времени и воли для достижения
приемлемого уровня.


Так как процесс совершенствования осуществляется в кон-
кретной обстановке конкретными людьми, не надо идеализировать
основные положения обучения разведчиков, в частности военно-
служащего, но стремиться как к путеводной звезде весьма полезно.


Мое новое пополнение было развито односторонне в об-
ласти гражданской жизни и обладало ценной чертой – приспособ-
ляемости к любой жизненной ситуации. Это дает советскому чело-
веку наше общество. Приспособляемость можно с успехом ис-
пользовать и в военной службе на пользу или в ущерб делу.


Обучение начал с элементарных правил: с умения красиво
заправлять постель и носить военную форму. Здесь излишняя
строгость не решает вопрос, надо довести дело до понимания, что
красиво и повышает его достоинство. Конечно, сержанты сами это
делали прекрасно и служили образцом для пополнения.


Много времени и усилий потребовала строевая подготовка
и физические упражнения. Я старался им внушить, что разведчики
должны быть подготовлены лучше, чем любой огневик, связист
или радист. Это помогало, они в свободное время дополнительно
тренировались и вскоре результаты были налицо.


Элементы материальной части оптических приборов и
оружия я требовал знать и отвечать инспектору, как стих. Настаи-
вал на доведении работы на приборах до автоматизма с обязатель-
ным перекрыванием уставных нормативов. Этим, говорил им, вы
обретаете уверенность, свободу и самоуважение, не говоря об
оценке командиров. Такая выучка для меня была полезна. Впо-
следствии она освобождала мне время для самоподготовки.


Обучение работе разведчика проводил преимущественно
на местности в поле. На высоком песчаном холме вырыли в пол-
ный профиль наблюдательный пункт (НП). Первыми шагами было
наблюдение с помощью стереотрубы и биноклей за противником,
умение докладывать и вести журнал о происходящем в поручен-
ном секторе.


Постепенно задача, состоящая в быстрой подготовке арт-
стрельбы, усложнялась, С этим долго у них не ладилось.
Важной задачей было обучение чтению карты, ориентации
по ней на местности и составлению схем маршрутов. Это им осо-
бенно нравилось.


Разведчики в зенитной артиллерии должны визуально и по
звуку определять тип летящего самолета своего или противника.
Для овладения этой дисциплиной занятия проводил в особом клас-
се. Получал в первом отделе штаба фотопленки самолетов капита-
листических стран и через проектор детально рассматривали силу-
эты разных типов их тактико-технические данные. Меня поражала
мощность американских летающих крепостей, их пулеметно-
пушечное вооружение и бомбовая нагрузка около тридцати тонн.
Больше всего меня удивляло то, что были силуэты самолетов, ко-
торые западные страны еще только планировали выпускать. Веро-
ятно, далее работала мысль, и они также знают, какие самолеты и
их характеристики планируется выпускать в СССР.


Особое внимание уделял подготовке выносливости в пре-
одолении физических нагрузок. С этой целью совершал форсиро-
ванные марши по маршруту, проложенному по карте, на время и
точность ориентировки.


Стал постепенно приобщать к чтению художественной ли-
тературы и газет. Я сам много читал, иногда как бы просто так,
беседовал с ними о прочитанном. Некоторые стали читателями
библиотеки бригады. Обычно мы делились новостями с родины.
Иногда в письмах сообщали о несправедливых или спорных слу-
чаях. Используя эти эпизоды, была эффективная возможность
приобщать людей к справедливой оценке общественной жизни и
активному участию в ней не анархически, а в рамках законности.
Последнее было важнейшим моментом во избежание провокаций
и обоснование вины невиновного. Я говорил им: «Ты ведь развед-
чик, соображай. Задача должна быть выполнена не ценой жизни, а
с использованием ума и умения».


Патриотизм, любовь к Родине воспитываются не только
традициями, прошлым личным жизненным опытом, но и комфор-
том и удовлетворением текущей жизнью. Поэтому необходимо не
на словах, а на деле стараться, самое главное справедливо, посту-
пать в любой ситуации. Уставы, законы подчинены этому положе-
нию. Но их исполнение беспардонно нарушается в первую очередь
начальствующими, а затем и рядовыми. В результате получается
замкнутый круг, своего рода круговая порука.


Через год моих разведчиков трудно было узнать. Я понял,
что мой метод работает.


Физическое развитие

Систематический, целенаправленный труд по обучению
пополнения позволил поставить их в строй: они уже выполняют
обязанности, согласно уставу, наравне со старослужащими. У меня
появилось больше времени для самосовершенствования. Образо-
валась группа последователей. Она приняла идею всестороннего
развития. Каких-либо секций и тренеров у нас не было. Офицеры
чурались спортивных занятий. Спортивные журналы были для нас
тренерами. Главное был спортзал, стадион и основные спортивные
снаряды. Утром зарядку использовали для беговой тренировки. В
выходные и свободное время упражнялись в поднятии штанги,
гири, толкании ядра, в метании гранаты и диска, в прыжках. На-
шли одну боксерскую перчатку, увлеклись, носы друг другу по-
разбивали.


В толкании ядра преуспел сержант Фомин, командир ору-
дия. Он родом с Урала, среднего роста, литые мышцы, смуглый,
рассудительный, мастер своего дела, фронтовик, имел два ранения.


Сержант из соседней батареи часто бегал со мной разные
дистанции по беговой дорожке в городке.


Ефрейтор Булавка, связист, из Белоруссии, высокий мощ-
ный парень, пробовал себя в разных упражнениях. Мне почти все-
гда составлял компанию.


Сержант Шишкин Петр, коморудия, детдомовец, отдавал
предпочтение турнику, брусьям, прыжкам.


Мой разведчик Разумный, физически одаренный парень,
часто присоединялся к нам в спортзале, но систематически не за-
нимался.


Время шло, мы незаметно, на зависть всем превратились в
красивых спортивных парней. Солнца летом было вдоволь, рядом
плавательный бассейн, и мы, загорелые, сильные, с удовольствием
выполняли самые тяжелые работы при разных мероприятиях.


Рост результатов физических занятий серьезно ограничи-
вался скудным питанием. В то время мы могли довольствоваться
только нормой, магазинов не было, даже хлеба дополнительного
нельзя было достать.


Летом 1949 года пришла разнарядка выделить людей на
армейские спортивные соревнования в город Магдебург. Комбат,
по внешнему виду, выделяет Фомина, Булавку и меня. Везут ко-
манду из нашего городка на соревнования, радуемся, хотя бы пару
дней побудем относительно свободными от занятий. Спортсменов
со всех частей армии разместили в одной из казарм на берегу Эль-
бы. Рядом с казармой был прекрасный стадион. Я с интересом
впервые в жизни увидел вышки для прыжков в воду, разные пло-
щадки, бассейны для плавания. Меня определили толкать ядро,
метать гранату и диск, прыгать в высоту и в длину.


В первый день познакомились со стадионом, провели тре-
нировки. На второй день соревнования. По метанию гранаты на 58
метров я занял второе место, а диска – среднее, по прыжкам – вто-
рые места. Толкание ядра было последним видом. Я немного опоз-
дал. Заранее считал, что мне здесь нечего делать. Я видел толкате-
лей ядра из других частей, у них загорелые, мускулистые руки, как
у меня ноги и по комплекции они превосходили меня, по меньшей
мере, в полтора раза. Но коль надо, по требованию организатора
сделал толчок. Измерили, и судья говорит: «Не может быть». Это
означало, что я толкнул дальше всех. Я предложил повторить. Он с
неохотой разрешил. Я улучшил результат, но он записал старый.


Для продолжения участия в соревнованиях оставлены за-
нявшие первые места: я и сержант из Краснодара. Он продолжит
по бегу на 800 метров, а я – по толканию ядра. Тренировки будут в
течение недели, а затем соревнование по второму кругу.


Тренировки вел незнакомый лейтенант. Мы были рады, что
еще побудем на полусвободе, а результаты второго круга нас мало
волновали. Сразу же, в первый день, немного потолкали ядро, ви-
дя, что лейтенант исчез, я с сержантом Краснодарцем последовал
его примеру. Таясь от патрулей, благополучно достигли лесопарка
на берегу Эльбы.


Солнечный июльский день. Роскошный лиственный лесо-
парк, рядом сверкающие воды широкой реки. Мы идем по живо-
писной тропинке и нам навстречу две улыбающиеся фройляны.


Как во сне, словно по телепатии без слов они шли встречать нас.
Я знал достаточно фраз по-немецки, для такого события.
Гутен таг, фройляйн («Здравствуйте»), – приветствую неж-
ных фей. В ответ с улыбкой: – Таг («здравствуй»).
Во геен зи (Куда идете), – спрашиваю.
Шпацирен (Гулять), – ответ с еще более зовущей улыбкой.
Коммеп цузаммен (Идем гулять вместе), – предлагаю я.
Знакомлюсь с блондиночкой Хильдой, тонкою нежной
тростинкой семнадцати лет.


Бродили, беспечно смеялись под сенью лепечущих лип,
приветливо ветви качались в волшебный чарующий миг. Пало
дневное светило, стихло дыханье ветров. В теннистой аллее, вле-
комые тайною силой, присели, все зная без слов.


Закончилась первая встреча, проверка в казармы зовет. С
мечтою на завтрашний вечер прерван на время полет.


Назавтра опять стадион, толканье, пробежка и путь в лесо-
парковый, чудный район, где нас радости ждут.


Растворяемся снова в дубравах, на брегах величавой реки.
Нас на время не стало, в другом мире блаженствуем мы.
Пролетела недельная сказка в лесопарке у Эльбы-реки,
тяжко было расставаться с лучезарною Хильдой в те дни. Но суро-
ва и грозна судьба, ей до чувств нет дела, приказала, к себе позва-
ла, в строй вставать повелела. И снова в своей казарме, в Бурге, а
мысли в лесопарке на Эльбе. Как всегда опять занятия, выходные.


В воскресные дни летом иногда играли в футбол за преде-
лами городка. Я не увлекался футболом, был в качестве зрителя.
Однажды постояв возле играющих, я с Шишкиным пошел побро-
дить по окрестности Бурга. На окраине города был пивной бар.
Мы подошли к стойке. Немец сказал: «Комендант запрещает». Я
ему говорю: «Комендант не увидит». Немец не продает.


Наш разговор слышал молодой немец с девушкой. Он ку-
пил у этого немца две кружки пива и угостил нас. Мы пытались
ему заплатить, но он наотрез отказался.


Немцы варили прекрасное пиво. Мы с удовольствием его
пили, когда представлялась возможность. Иногда наблюдали ма-
неру распития пива посетителями бара. Возьмет немец бокал, три-
ста пятьдесят миллилитров, и тянет его весь вечер. Мы были мо-
лодые сильные, сразу выпивали несколько бокалов. У меня был
предел восемь бокалов, а у Булавки – двенадцать. Немцев это
очень удивляло.


Формирование критики общества

Знания активизируют раздумья о себе и окружающем мире.
В результате человек многое себе объясняет, а также обнаружива-
ет противоречивые явления. Если до определенного уровня знаний
человек себя и окружающий мир воспринимал, как стихию, как
раз и навсегда данное, к которому надо приспосабливаться, то с
достаточным уровнем знаний наступает время критической оцен-
ки. Этим объясняются мои первые попытки сформировать опти-
мальные требования к личному образу жизни и разобраться в за-
кономерностях окружающего мира. Окружающий мир состоит из
двух неразрывно связанных сторон, – человеческого общества и
Природы.


В те годы внедрение идеологии марксизма в обществе бы-
ло главным направлением воспитания военнослужащих. Каждый
должен быть убежден в перспективном превосходстве социали-
стического строя перед другими, ныне существующими. Большин-
ство это воспринимали на веру или с безразличием к данному во-
просу.


Я обратился к чтению первоисточников марксизма–
ленинизма–сталинизма – «Капитала» Карла Маркса, «Антидюрин-
га» Фридриха Энгельса, сочинений Ленина, вопросов Ленина–
Сталина. Критику марксистами буржуазных теоретиков я воспри-
нимал с нотой неудовлетворенности. Мне явно недоставало под-
линников этих теорий. Однако история СССР и события в мире и
внутри страны, в свете нашей печати, несомненно, приводили ме-
ня к убеждению о единственно возможной перспективе социали-
стического развития.


Далее мне требовалось уточнить критерии оценки общест-
венных событий и личных действий людей. Эти критерии форми-
руются в семье, в ближайшем окружении, а в письменном виде
фиксируются в законах государства. Такими критериями являются
нравственность, истина, справедливость. Они как неписанный за-
кон действуют в любом коллективе общества. В России веками
культивировались религии. Социализм включил их в свою идеоло-
гию, выдавая за свое. Особое значение эти критерии принимают в
трудные времена в обществе.


Важное значение имеет закрепление этих критериев в кон-
ституции государства, в идеологии партии и в сознании каждого
человека. Это позволяет отстаивать эти критерии от злонамерен-
ных сил.


В повседневной суетной жизни людей погода в обществе
определяется целью, наиболее удовлетворяющей их в коротком
земном существовании. Для достижения этой цели критерии могут
быть лично каждому полезны или вредны.


Выбор осознанной или неосознанной цели личностью –
ключевая проблема общества. Силы господствующей элиты на-
правлены на формирование цели у населения, отвечающей господ-
ствующему положению, а не раскрытию оптимальных творческих
возможностей личности.


В те годы я уже представлял основные черты теории, кри-
териев и цели в обществе и в соответствии с ними старался стро-
ить свою жизнь.


Передо мной открылось вопиющее противоречие между
делами и писаными законами. Обилие фактов показывало, что это
несоответствие быстро увеличивается. Я мучительно стал искать
причину данного процесса.


Однако дальше поверхностных ответов не сумел продви-
нуться. Причину этого несоответствия видел, во-первых, в неком-
петентности и карьеризме властей всех уровней, во-вторых, в не-
достаточном сознании населения.


Отсюда вытекали мои действия в отношениях с моими ко-
мандирами и подчиненными.


Большинство офицеров относилось ко мне настороженно и
лишь некоторые отрицательно. Особенно начальник штаба полка,
майор низкого роста, худой, с хищным взглядом. Где бы я ему не
попался на глаза, он давал мне трое суток ареста. Это стало со вре-
менем анекдотом во всей бригаде. Все начальники караулов об этом
знали и когда меня под конвоем приводили на гауптвахту, они пи-
сали на записке об аресте: «Мест нет». А начштаба, увидев меня,
сурово спрашивал: «Почему не на гауптвахте». Я отвечал: «Мест
нет». Вероятно, это была психологическая несовместимость.


Вопросы общественной жизни, мы обсуждали в своем кол-
лективе, в который входили Богатырев, Лунин, Азаров Миша и я.
Критике подвергали любые вопросы внешней и внутренней жизни,
а также нашей службы. В основе критики лежали наши взгляды о
виновности властей на местах. Фактически мы были защитниками
советского строя, поэтому мы не таились. Мы были достаточно
начитаны, владели ссылками на классиков марксизма, а также на
передовицы газеты «Правда» и могли любого недоброжелателя
поставить в тупик. В то же время мы знали о существовании в
полку первого отдела и соответственно об информаторах. Кон-
кретно это проявилось в следующем.


Я дружил с Азаровым Мишей. Он был писарем в батарее,
старший сержант, фронтовик. В беседах он рассказал об одном
эпизоде фронтовой жизни. Однажды близ фронта немецкая раз-
ведка вырезала всю спящую роту, а троих, в том числе и его, взяли
в качестве «языка». По дороге в плен разведчик, сохранивший
кинжал, перебил конвой, и они освободились. Мы, фронтовики,
конечно, полностью доверяли друг другу. Иногда пробирались за
городок по малину. Однажды он мне рассказал, что капитан из
первого отдела уговаривал его следить и писать докладные о том,
что говорят солдаты. Я не придал этому никакого значения. По
словам Миши, он не согласился.


Когда мы шли по плацу, комполка говорил: «Вон идут пол-
тора человека». Миша был маленького роста, слегка полноватый.
В один из дней мы с Мишей были свободны от наряда.


Пользуясь свободой, пробрались за расположение части в свой
уголок малины. Поели ягод, прогулялись, время семь вечера, надо
возвращаться в казарму. Но как? Через проходной пост или через
забор городка? Но на проходной автоматчик арестует, а патруль
подстрелит. Сидим в кювете, обсуждаем, я предлагаю перемахнуть
через забор перед окном штаба полка. Вероятность, что офицер
выглянет в этот момент из штаба, мала. Секунды – и мы в городке.
По распорядку дня сейчас ужин. Боясь, что нас ждет дежурный по
части у входа в столовую, я подошел к окну кухни, там работал
мой бывший солдат и спросил: «Нас там не ищут?» Он ответил,
«Да, ждет дежурный у входа». Я попросил открыть пошире окно.
Мы влезли в окно, вошли в зал столовой, поужинали и вместе с
составом батареи вышли строиться. Дежурный офицер увидел нас,
удивился и повел в штаб к замкомполка. Пошел к нему с докла-
дом, а я сидел возле телефона. Начальник узла связи был мой друг.
Я поднял трубку, попросил подтвердить, что мы заходили к нему
на узел.


На допрос вызвал замкомполка Мишу, зная, что с меня ни-
чего не вытащишь. Миша потом рассказывал. Спрашивает под-
полковник: «Где были?» Отвечаю: «Гуляли по территории». Под-
полковник: «Кто подтвердит?» Отвечает: «Связисты на узле». А
Миша на узле никогда не был и знал его примерное расположение.
Полковник: «Что находится на узле?» Миша отвечает: «Стол, те-
лефонный аппарат». Полковник вспылил: «Какой узел без аппара-
та, а ну веди нас туда». Миша с подполковником ушли. Вошли в
полуподвал дома и Миша, не зная, где точно находится узел,
громко крикнул: «Эй, ребята, где вы». Не добившись ничего, нас
отпустили в казарму. Мы ушли смеясь.


Назавтра комполка полковник Некрутенко, приземистый с
усами и бородкой, встретив, меня подозвал. Я как бравый сержант
представился. Стою по стойке «смирно» перед ним. Он уставился
на меня и говорит, подчеркивая слова: «Вы моих заместителей-
дураков провели, а меня Вам не удастся». Я беру под козырек и
четко отвечаю: «Так точно, товарищ полковник!»


Об этом эпизоде я вскоре забыл и сейчас бы не вспомнил,
если бы он не имел продолжение.


Однажды сержант Гура был дежурным по батарее. Перед
отбоем зашел в канцелярию и увидел, как Азаров Миша, писарь,
какую-то бумажку быстро положил в сейф. Гура был угнан в Гер-
манию, с тех пор у него был особый нюх на доносчиков и прово-
каторов. Он сразу к Мише со словами: «Доносы пишешь». Миша
покраснел, что-то залепетал, бросился закрывать сейф на ключ. А
перед этим неизвестно за что Мише Азарову дали отпуск на роди-
ну, что в то время – невиданный случай. Еще больше меня удиви-
ло, что он, получив отпуск, мне ничего не сказал, будто мы не зна-
ли друг друга. Миша всегда присутствовал на наших критических
спорах, молча слушая.


Гура пришел ко мне и говорит: «Азаров – стукач», – и рас-
сказал всю историю в канцелярии. Нам беспокоиться было не о
чем. Наши споры не выходили за рамки советской идеологии. Но я
понял что Азаров все-таки согласился быть информатором. Я пе-
редал историю с Азаровым друзьям. Мы решили, что он может
исказить информацию в первый отдел о наших беседах, а там на-
дежды на установление истины ждать трудно. Поэтому в присут-
ствии Миши было решено менять смысл беседы. Когда он после
этого пришел на беседу, сел, приготовился слушать, мы увидели
на его лице удивление.


Старослужащие уезжали, первый отдел вербовал новых
информаторов из молодого пополнения. К информаторам мы от-
носились терпимо, видя в них только опасность в возможности
ложной информации по злому умыслу или карьере. Молодые были
неопытные. Я пользовался среди солдат авторитетом и мне ничего
не стоило наводящими вопросами в обычном разговоре выявить
информаторов. У нас в батарее на сорок пять человек выявленных
оказались три человека. Они были обычными деревенскими пар-
нями, первого года службы, не представляющие пока своей роли.


Азаров Миша демобилизовался. Я с ним без какого-либо
намека оборвал взаимоотношения. Он написал отцу в деревню,
просил мой адрес. Я просил отца оставить его письмо без ответа.
Я четко представлял механизм сбора информации в обще-
стве и свои критические выступления, высказывания старался
обезопасить ссылками на цитаты из трудов марксистов, особенно
передовицы газеты «Правда», программные речи членов политбю-
ро. После таких ссылок мои оппоненты, замполиты, лекторы или
командиры спор прекращали. В моей тумбочке всегда была идео-
логическая литература. В военной службе я был хорошим профес-
сионалом.


Эксперт по самоволкам

Невозможно пресечь естественное течение жизни. Можно
исказить, на время затормозить или уничтожить. Запреты на об-
щение солдат, сержантов с населением в Германии были попыткой
затормозить, на время остановить неукротимое стремление полов
к общению. В Германии в 1945–1950 годах немецкие мужчины
были в большом дефиците. Многие погибли на войне, до 1947 года
они были в плену в СССР, а после возвращения из плена ехали
преимущественно в Западную Германию. Немецкие женщины
страдали от недостатка общения с мужской половиной.
С другой стороны, внутри Германии многочисленные во-
енные городки с отборными парнями, жаждущими под напором
естественных инстинктов реализации священного естества. Стар-
шие возрасты солдат знали свой срок демобилизации и могли
ждать исполнения главных желаний. А оставшиеся служить 1925–
1926 годов таких перспектив не имели. А ведь они в армии с 1943
года. Поэтому, несмотря на жестокость военного трибунала, сол-
даты и сержанты хитроумными способами совершали самоволки,
где их везде ждали прекрасные феи-фройляны.


Перед окнами нашей казармы за забором была шоссейная
дорога, по которой проходили фройляны и кричали нам: «Комрад,
идем гулять» (Komrad, comm spaziеren). Мы отвечали: «Запреще-
но». Они отвечали: «Мы напишем товарищу Сталину письмо, что-
бы он разрешил». Многие немцы кое-как говорили по-русски, а я
свободно понимал немецкий и знал достаточно фраз для общения.
Были случаи, когда военная комендатура выявляла фрой-
лян, которые тайно встречались с солдатами. Но солдат не удава-
лось поймать. Тогда ретивые служаки, хранители ложной нравст-
венности, строили солдат и сержантов части, привозили эту фрой-
лян, чтобы она указала на поклонника. Но к чести таких фройляйн
они никогда не выдавали своих солдат-поклонников.


Для офицеров проблемы общения с фройлянами не суще-
ствовало, так как они жили вне военного городка.
Я долго присматривался к решению в реальных условиях
какого-то общения с немцами. Препятствиями в самоволку были
следующие: выйти–войти в городок, обнесенный высокой метал-
лической оградой, которая патрулируется автоматчиками; не по-
пасться патрулю; при задержании получить минимум наказания.
Самоволка до двух часов каралась гауптвахтой, свыше двух часов –
военным трибуналом, самоволка сержанта вместе с солдатом вле-
чет обвинения сержанту за организацию самоволки. Патрули в го-
роде нас мало волновали. Мы от них удачно избавлялись. Так,
старшина Прокопенко был задержан в городе патрулем. Ведет его
патруль. Прокопенко делает рывок и убегает, кинув патрулю фра-
зу: «Тренироваться надо». В городе патруль не может стрелять, а
Прокопенко чемпион по бегу. Или в поселке ведет патруль нашего
солдата. Солдат вдруг вырывает у патруля автомат, бросает его в
огород и убегает, пока патруль ищет свой автомат.


В один летний день мы с сержантом Журавлевым удачно
преодолели забор и направились в соседний поселок на опушку
соснового леса. Сразу встретили двух желанных фройлян. Девуш-
ки всегда в любом месте в Германии, появлялись, как из-под зем-
ли, если вдруг приходили мы. На этот раз судьба свела меня с
брюнеткой Миной восемнадцати лет, а Журавлева – с блондинкой
Хильдой.


В сосновом лесу, пропитанном смолистым ароматом, лет-
ним солнечным днем свершилось наше желанное слияние. Я отме-
тил это место в лесочке, заломав большую ветку сосны.


Итак, у меня появилась фея, которая меня всегда ждала.
Следует привести еще эпизод. Однажды в нашем городке
было совещание командиров крупных частей – генералов. Батарея
была в наряде, а я и Журавлев свободны от наряда. Журавлев мне
говорит: «Здесь мой друг шофер у генерала. Он нас может на гене-
ральской машине вывезти в город, за это купим ему вина». Нашли
машину, договорились, поехали. Едем по расположению городка,
встречные офицеры отдают честь, мне смешно. Шофер говорит
мне: «Накинь генеральскую шинель на плечи и немного выставь
погон в окно машины». Едем, майор, дежурный по части, стоя на
обочине под козырек провожает нас. На контрольно-пропускном
пункте (КПП) по мелодичному сигналу генеральской машины ча-
совой немедленно открывал обычно шлагбаум. Но на нашу беду
рядом с КПП стоял наш генерал, который, конечно, всех генералов
знал. Он громко крикнул часовому: «Задержать». Но поздно. Шо-
фер дал газ и мы пролетели КПП. В городе мы купили ему вина и
он уехал. Мы направились к своим феям. После свидания верну-
лись в город, купили шнапс и вино. Теперь возникла проблема, как
вернуться в казарму.


Шли мимо стадиона, где немцы играли с нашими солдата-
ми. Зашли посмотреть. Глазеем, подходит патруль, лейтенант из
нашего полка, и говорит: «Журавлев и Зайцев, я вас не видел». Мы
козырнули ему и поспешили в казарму. С трех сторон забора го-
родка было поле высокой пшеницы. Сидим в пшенице против за-
бора и обсуждаем, как его преодолеть незаметно от патруля. Пат-
рулями назначались только молодые солдаты, старослужащие сво-
их стрелять не будут, несмотря на приказ, а молодые застрелят. Я
говорю: «Подождем пока патруль уйдет в дальний конец забора и
тогда броском преодолеем забор». Преодолению забора мы по-
свящали специальные тренировки. Дождались. Бросок и мы в го-
родке. А часовой – патруль, увидев нас, стрелять не стал, чувствуя
свою промашку. Мы на это и рассчитывали. Теперь мы на терри-
тории городка и не важно, что здесь нас могут арестовать. Раз не
поймали, в самоволке никогда не признаемся. Закончили наш вояж
удачно, выпили по рюмочке вина перед ужином.


Комбатареи, конечно, не знал о наших проделках, и когда,
по истечении времени во время учений ему рассказали, он искрен-
не удивлялся. Солдаты, сержанты, конечно, знали о наших похож-
дениях. Я им говорил: «Вы не следуйте нашему примеру, у вас
еще нет умения и опыта, вас обязательно поймают».
Молва о наших похождениях дошла и до начальства. Нас,
несмотря на всех их старания, поймать в самоволке не удалось.
Тогда нас прозвали «эксперты по самоволкам».


У начальства создалось мнение, что Журавлев и я знаем
все места, где находится любой в самоволке. И если в полку на
вечерней поверке отсутствовал кто-то, дежурный по части или на-
чальник штаба посылал нас в город искать самовольщика. Мы
всячески отговаривались, объясняя, что вообще не имеем пред-
ставления, где искать и что все будут спать, а мы искать ночью,
дайте нам поспать лишний час. Приходилось идти. Мы заряжали
автоматы и, не думая их искать, шли, как на ночную прогулку, на
которой можно полакомиться яблоками и грушами в местных са-
дах. Но самое удивительное, даже и сегодня, что мы всегда наты-
кались на самовольщиков. А потом офицеры нас упрекали: «А го-
ворили нам, не знаете где искать». Приведу для иллюстрации та-
кой эпизод.


На вечерней поверке обнаружили отсутствие моего развед-
чика Разумного. Посылает дежурный офицер по части искать его.
Я и Журавлев заряжаем автоматы и направляемся за пределы на-
шего городка с мыслью, что найти его невозможно, но яблоки и
груши найдем. Ходим мы по улочкам, по закоулочкам, по садикам
и слышим русские бессвязные слова. Подходим, освещаем фона-
риком и видим, лежит Разумный в дым пьяный. Он – сильный па-
рень и во избежание необузданной выходки с его стороны я сразу
подал голос, успокаивая его. Он встал и стал что-то говорить ви-
новатым голосом, страшась наказания. К этому времени он уже
немного протрезвел.


Идем в свой городок. Он жалобным голосом рассказывает,
что получил плохое письмо от матери и от переживаний ушел в
самоволку, напился.


Я стал думать, как представить задержание Разумного,
чтобы наказание было минимальным. Ведь он был в самоволке
свыше двух часов, а это – трибунал. И я придумал, что Разумный
получил плохое письмо, напился, хотел выйти за пределы городка,
но не смог, упал так, что голова осталась в городке, а ноги снару-
жи. Несмотря на абсурдность объяснения, я четко, уверенно доло-
жил дежурному офицеру. Он приказал отвести Разумного в казар-
му, пусть проспится. Я, конечно, знал, что офицеры части не
склонны увеличивать число нарушений солдат. В крайнем случае,
все можно свалить на меня, а я в этих делах был непробиваем.


Уносясь мысленно в далекие годы, вспоминаю иногда за-
бавные попытки моих фройлян выражать свои чувства при наших
редких встречах. Я был ростом метр восемьдесят, русые волосы,
выгоревшие на солнце до блондинистого оттенка, разносторонний
спортсмен, достаточно понимал по-немецки и знал необходимый
минимум фраз для разговора. При встрече с немцами я спрашивал,
как будем говорить – руссиш или дёйчь. Немцы обычно выбирали
дёчь (немецкий).


Иногда фройлян, чтобы выразить свое отношение ко мне,
говорила: «Ду бист руссиш, партизан, бандит». Ей казалось, что
для меня это похвала.


Больше всего фройляны боялись, что родится руссиш-
монголиш, рассказывая о ребенке у своих соседей.
Трудно было нашей советской машине сохранить запрет на
общение. Наши доблестные победители оставили Германии сотни
тысяч немецко-русских граждан, в том числе и руссиш-монголиш.


На точке

«Холодная» война грозила перерасти в «горячую». Запад-
ный Берлин блокирован СССР. Союзники на самолетах, по выде-
ленному нашей стороной коридору, ведут снабжение своих зон в
Берлине.


Нам отдан приказ встать на боевое дежурство возле моста
через Эльбу в городе Тангермюнде. Выбор пал на нашу батарею. В
«холодной» войне поднялась температура.


Батарея в долине Эльбы, близ ажурного моста, закопалась
в землю по-фронтовому. Не думалось в 1945 году, что вновь при-
дется рыть окоп, землянку и наводить пушки в небо. Расчехленные
пушки стоят на огневых, рядом в ровиках и в штабелях снаряды. В
центре огневых наблюдательный пункт разведчиков, стереотруба
нацелена на западный сектор воздушного коридора. Телефонная
линия связи в рабочем состоянии. Дежурный разведчик фиксирует
в журнале все полеты в воздухе. Приказано не церемониться с воз-
душными нарушителями, сразу сбивать. В те времена союзники
знали о решительности наших фронтовых частей, а мы ими тогда
были, собьют эти русские, а потом уж дипломатические объясне-
ния. Ведь обострение «холодной» войны отодвигало нашу долго-
жданную демобилизацию.


Кроме землянки, у разведчиков была маленькая палатка, в
которой я спал. В ней свежий воздух, она рядом с НП. В ней уеди-
нялся, чтобы написать письма и поразмышлять.


Установилась хорошая погода, благоприятная для игры в
волейбол, метания ядра или диска вблизи огневых позиций. Это
скрасило нам время утомительного дежурства днем и ночью. Иг-
рали с азартом на высадку, так как была одна площадка, а желаю-
щих играть много.


В батарею прибыл старший лейтенант Курочкин на долж-
ность командира огневого взвода. Призван из запаса. Он до удив-
ления был невоспитанным офицером, буквально в базарном стиле
часто ругал солдат вплоть до мата. Бывалые солдаты отвечали тем
же. Самое неприятное – солдаты фактически не признавали его за
командира, формально выполняя его команды. Это меня очень
расстраивало.


Через месяц нас сменила другая батарея, а нас направили
на север Германии, на полуостров в Балтийском море для прове-
дения боевых стрельб. Погрузились в эшелон и в городе Росток
закончили путь по железной дороге. На этом полуострове ранее
был санаторий для немецких летчиков.


В четыре часа утра наша колонна остановилась на берегу
моря. Был привал. Многие уснули. Но я мечтал увидеть море, и
вот моя мечта сбылась. Я подошел к воде. Был полный штиль. Вы-
нул солдатскую ложку и попробовал на вкус морскую воду. Начи-
нался рассвет. Медленно, величаво выплывал из морской глади
огромный красный солнечный шар. Именно этот момент восхода
солнца из уснувшего моря я запомнил как самый потрясающий в
моей жизни. Картина восхода солнца на море соответствовала
представлению детских лет из прочитанной художественной лите-
ратуры. Мысль о том, что я буду жить, вероятно, неделю на море,
радовала меня. Ведь моя мечта сбылась и будет наполняться мно-
гими эпизодами и картинами моря.


Батарея разместилась в бывших санаторских корпусах. Для
меня была непривычна такая роскошь. Во дворе санатория были
дорожки, окаймленные декоративным кустарником. До морского
берега не более сорока метров, вдоль которого тянулся песчаный
пляж. Белый, мелкий, словно его специально очистили песочек
баюкали прозрачные морские волны. Пляж упирался в крутой об-
рывистый берег.


Технику, как обычно, разместили под открытым небом на
специальной площадке.


Полуостров имел узкий перешеек, на котором установлен
пропускной пункт. Поэтому выход за пределы территории полу-
острова строго контролировался.


На следующий день жизнь потекла согласно распорядку
дня. Подъем в семь утра. На зарядку я вел своих разведчиков и
желающих получить хорошую физическую нагрузку. В зарядку
входил бег вдоль берега моря по его обрыву и затем обязательное
плавание. Вода в море была удивительно холодная даже в солнеч-
ную погоду, когда песок был горячий. Я к холодной воде был не-
чувствителен. Разведчики были незакаленные, боялись холодной
воды, но я рекомендовал хотя бы омыться водой. Плавание в море
не ограничивалось погодой: плавал в любую погоду. После купа-
ния испытывал необыкновенную радость.


После завтрака занятия по подготовке к будущим стрель-
бам. Я выводил разведчиков на обрывистый берег моря, устанав-
ливали оптические приборы и вели тренировки.
Подошло время боевых стрельб. Предстояло выполнить
несколько задач. Наготове зенитные пушки восьмидесятипяти-
миллиметрового калибра, мы на НП развернули стереотрубу, бу-
соль и у каждого бинокль. Первая задача отражения парашютного
десанта. Пролетел над морем самолет, выбросил серию парашюти-
стов. Зенитные батареи стреляют залпом из четырех пушек. Наш
доклад о цели принят дальномерщиками. Они готовят данные, по-
дают на пушки, звучит залп и от парашютистов летят клочья. За-
дача выполнена. Одной из задач была стрельба с использованием
станции орудийной наводки (СОН), работающей на принципах
радиолокации. Предполагалось в качестве цели использовать са-
молет, а при стрельбе расстояние до самолета уменьшить в два
раза. Но летчики отказались быть такой мишенью. Боевые стрель-
бы батарея выполнила отлично. Это не удивительно, ведь стреляли
испытанные фронтовики. Быстрые сборы и в путь, снова на точку.
Лето, прекрасно, здесь лучше, чем в казарме. Большие самолеты
союзников непрерывно летят в Берлин и обратно, не отклоняясь от
границ воздушного коридора. Мы знаем, что не посмеют откло-
няться. Наша жизнь вошла в обычную колею: круглосуточное
сменное дежурство, питание на опушке леса на своей кухне, в сво-
бодное время – игра в волейбол.


Мой разведчик Разумный обнаружил недалеко от располо-
жения батареи небольшие водоемы, в которых было много линей.
Рассказал мне и предложил попробовать их поймать. Какой-либо
рыболовной снасти у нас не было, но мы решили для этой цели
использовать маскировочные сети нашей боевой позиции. Но беда
в том, что клетки в этих сетях большие и рыба удержится только
крупная, под килограмм.


Одолжив у огневиков сеть, направились с Разумным на во-
доемчик. Затянули сеть, и сразу попалось штук пять крупных ли-
ней, но, поскольку сеть не имеет мешка для рыбы, на берегу оста-
лось пара штук. Затянули еще несколько раз, набралось восемь
килограммовых линей. Довольные принесли улов повару на кух-
ню. Он приготовил вкусное блюдо, всем досталось понемногу.


Молодой солдат рассказал, что видел в противоположной
стороне нашего водоема небольшой прудик и лодку. Мы решили
проверить, есть ли там рыба. С ним отправились в сумерках с ло-
патами вместо весел на этот пруд с маскировочной сетью. Сели в
лодку, выбросили сеть, потянули, и так несколько раз. Но кроме
большой лягушки ничего не поймали. Лодка на беду переверну-
лась. Она была свежесмоляная. Мы ловили без одежды. Солдат
голой, волосатой задницей сел на свежесмоляную лодку и прикле-
ился. Наконец, мы поставили лодку на место, а солдат чертыхался.
Никак не смог смыть смолу. Я говорил: «Не трудись, ничего не
выйдет, у шоферов попросишь бензина – отмоешь».
Через месяц наше дежурство на точке закончилось, прибы-
ла другая батарея и сменила нас. Опять мы уехали в Бург, в свои
казармы.


Служба потекла по давно заведенному порядку: занятия,
наряды, ожидания демобилизации.


Наступил 1950-й, пятый послевоенный, год. Территорию
Родины я покинул в 1944 году и с тех пор живу мечтой увидеть ее.
Появились слухи, что есть приказ министра Вооруженных сил о
предоставлении краткосрочных отпусков участникам войны.


Отпуск на Родину

Наконец, на седьмом году военной службы нам предостав-
ляют отпуск на Родину: рядовым десять суток без дороги, а сер-
жантам – пятнадцать суток. Я взбунтовался и отказался от отпуска,
мотивируя тем, что мое терпение лопнуло, и я уж теперь дослужу
без вашего отпуска. Начальство полка меня уговаривало ехать в
отпуск, но я стоял на своем.


Однажды перед сном стал вспоминать свое детство,
юность, маленькую деревеньку, родных и мне захотелось немед-
ленно улететь в родные края. Не спал, дождался начала рабочего
дня, побежал в штаб с просьбой выписать документы на отпуск.
Но любые дела не совершаются мгновенно. Началось оформление
проездных документов, сберегательной книжки советских денег.
Мне хотелось немедленно ехать.


На немецкие марки, которые нам платили, купил разные
подарки, собрал чемоданы. Нас, отпускников, на машинах привез-
ли на железнодорожную станцию в Магдебург. И я второй раз в
жизни вошел в пассажирский вагон. В Германии в пассажирских
вагонах только сидячие места, так как территория ее небольшая.


Еду, думаю, удивляюсь: сколько пройдено, чтобы путь мой
изменил направление – с запада на восток. Мечта многих лет осу-
ществилась. Что же меня ожидает на моей прекрасной Родине?


Как увиденное отразится на моих планах и мечтах?
Я, конечно, не идеализировал жизнь на Родине и своих
родных. Жизнь у них была более трудная, чем у меня в Германии.
Но они были на родной земле, а это нельзя ничем компенсировать.


Каждый из нас в Германии без колебаний готов покинуть ее и
влиться к своим в многострадальную Родину.


Вот Франкфурт-на-Одере. Польские пограничники прохо-
дят по вагонам. Следуем до Варшавы, а далее под охраной пуле-
метчиков. Еще в то время были нападения на эшелоны наших сол-
дат. Восточная часть Польши сильно отличается от западной. В
восточной части за окнами вагона поплыли хаты с соломенными
крышами, селения в апрельскую пору выглядели унылыми.


Брест. Граница. Пограничники прошли по вагонам. Пере-
садка. Компостирование билетов. Получение советских рублей по
аттестату. Наши новые деньги мы еще не видели. Мои командиро-
вочные составляли триста рублей, а у рядовых в четыре раза
меньше.


На пути в банк сидели, стояли шеренги калек войны. Они
просили у нас подаяния. Мы, конечно, давали, кто тройку, кто пя-
терку. На меня это произвело тяжелое впечатление: вот судьба ге-
роев-победителей. Это для нас не было откровением. Сам строй в
принципе являлся причиной виденного. И я не сомневался, что
когда во мне власть не будет нуждаться, меня постигнет нечто по-
добное.


В Германии у нас был сухой закон, нам даже по большим
праздникам не давали сто грамм. А здесь представилась возмож-
ность расслабиться. Своим ребятам из одной части я сказал: «Вод-
ку пить только после посадки на поезд». Зная, что у них команди-
ровочные гроши, обещал на свои деньги купить им ящик водки.


Посадка. И вот поезд тронулся впервые по родной земле на
седьмой год моего странствия. Что-то особенное при пересечении
границы Польша–СССР куда-то ускользнуло. Было удивительно:
несколько метров движения поезда – и мы на Большой Родине.
Серое апрельское утро. Весна. За окном еще грязный снег,
унылые темные деревни. На маленьких станциях бедно одетые
женщины носят вареный картофель.


Все ближе Смоленск. На станции в Орше покупаю колбасу
и две бутылки водки. Ведь телеграмму дать не было возможности.
Меня давно ждут, но не знают, когда и как это случится.
Подъезжая к Смоленску, я стою, всматриваясь в окно, с на-
деждой увидеть золотые купола Смоленского собора, с которыми
я простился в сентябре 1944 года. Поезд замедлил ход, на крутом
холме показался собор.


Теперь последний кусочек пути до родной деревушки Ще-
ченки, трамваем через весь город, а далее шесть километров пеш-
ком по проселочному большаку.


Вокзал не восстановлен, пока он в деревянном здании.


Приближался вечер, я не смог разглядеть городские дома, но быв-
ших руин не было видно. Конечная остановка трамвая «Семичов-
ка». Я сошел, связал два чемоданчика ремнем и, повесив их на
плечо, зашагал по знакомому большаку, утонувшуму в весенних
лужах. Но у меня крепкие, надежные сапоги и любая вода, грязь
мне не страшны.


Шагаю по большаку и вижу: в наступающих сумерках идет
навстречу человек. Я подумал, наверное, кто-то из деревни на ра-
боту в город в ночную смену. Встретились, и сразу со мной поздо-
ровался одноглазый Андрей Илларионов (на втором глазу у него
было бельмо). Я поразился, что он узнал меня через шесть с поло-
виной лет. Нас догнал Леон Хританков, шедший из города домой в
деревню. Андрей сказал, что Леон покажет хату моего отца, ведь в
войну все сгорело.


Идем вместе с Леоном до деревни. Он не узнает меня и пы-
тается угадать, перечислил всех ушедших в армию, а меня забыл.
А ведь я с его сыном Николаем вместе в армию уходил, служил в
одном батальоне. Так в дороге Леон и не догадался, кто я. В де-
ревне я спросил его: «Где хата Ефима Зайцева?». Он обрадовался,
вспомнил, показал мне хату.


Встреча

Вторая половина апреля 1950 года. Около девяти вечера. В
то время в смоленских деревнях не было ни электричества, ни ра-
дио. Даже керосиновые лампы были не в каждом доме. Иду через
лужицы к приземистой хате. В низком окошке мерцает огонек от
фитилька в гильзе от крупнокалиберного пулемета. Пригнулся,
заходя в сени, постучал и слышу голос отца: «Да!». Захожу. Отец
читает. Поднимает вверх очки. Я говорю: «Здравствуйте, можно у
вас переночевать, мне далеко идти ». В те времена было неспокой-
но. Он, как мне показалось, медленно, тягуче отвечает: «А у нас
негде». Я говорю: «Я солдат, шинель постелю и ею накроюсь». Он
говорит: «Ладно».


Я открываю чемодан, достаю мыло, полотенце и собира-
юсь умываться на улицу в маленьком прудике. Мать с печки: «Хо-
лодно, простудишься, Ефим полей ему». Умылся. Одел гимнастер-
ку, достал рукой потолок в хате, подошел к рамке с фотографиями.
Там была и моя. Спрашиваю: «А кто это на фото в военной фор-
ме?» Мать с печки: «Это сын в Германии, седьмой год как в ар-
мии» Я говорю: «Так вы его теперь и не узнаете». Мать: «Нет, я
свое дитя всегда узнаю».


Я достаю из чемодана водку, колбасу и приглашаю за стол.
Налил стаканы и думаю: «Довольно разыгрывать, ведь в этой по-
лутьме трудно узнать человека, который уходил один метр шесть-
десят сантиметров ростом, хиленький, а пришел ростом один метр
восемьдесят с фигурой молодца». Подняв стакан, говорю: «Здрав-
ствуйте, я ваш сын». Мать уронила стакан, отец пошел, зажег се-
милинейную лампу. Была пасха, великий деревенский праздник.
На загнетке зажарили яичницу, принесли куличи. Встреча состоя-
лась через шесть лет и три с половиной месяца.


Невероятно, но мой ангел-хранитель сохранил мне жизнь в
многочисленных наступательных боях пехотинца и в полном здра-
вии привел в родной дом к дорогим родителям. Здесь всё та же
материальная бедность и душевная теплота.
Выпили, ведем разговор, прибегает друг детства Максим с
моим младшим братом Виктором. Это Леон Хаританков сообщил,
что я приехал. Радостна встреча, посидели. Я устал в дороге. Уснул.


Проснулся поздним утром. Слышу, лежа за занавеской, ти-
хий разговор. Все встали, готовят завтрак. Пришли близкие сосе-
ди. Я встал, умылся и стал одевать парадную форму. У меня с со-
бой были медали. Я раздумывал: одевать их или нет. Сосед Лешка
развеял мои сомнения и одел мне медали. В армии я одевал их
только при фотографировании.


В деревне заведено посещать прибывших из армии. К нам
пришли близкие родственники: брат отца Андрей с женой, тетя
Дуня с дочерью Катей и ее мужем Андреем, Максим, Мишка. Се-
ли за стол, выпили самогоночки, которую тетя Луша гнала в де-
ревне.


И вот заходит председатель колхоза Петр Моисеенков по
прозвищу «Рокоссовский» за буйный характер. Встает передо
мной и по-военному рапортует об успехах колхоза. Я встал, мне
было очень смешно, но сдержался и выслушал его, пригласил к
столу. Затем подошли почти все мужики деревни, принесли каж-
дый свой самогон.


Петр на старой гармони заиграл мелодию «Хасбулат моло-
дой…». Все дружно подтянули. Свободные, признательные разго-
воры, песни под гармонь, самогоночка лилась рекой. Уже некото-
рые «воины» начали падать под стол, а Яшка-немой в обнимку с
пареньком уснул возле печки.


До сих пор удивляюсь, я пил самогонку гранеными стака-
нами и не пьянел, хотя до этого вообще не пил. Когда все были
«хороши», как на побоище, я стал помогать соседям добираться до
дома.


Я смотрел на родных мне деревенских мужиков, с которы-
ми детство пролетело, слушал об их судьбе на войне, в колхозе, в
быту и понимал, что каждый из них хлебнул в жизни больше меня.
И мне рассказать о чем-либо новом нечего. Как была у них труд-
ная жизнь при моем уходе в армию, так и осталась. Будто шесть
лет и не пролетало. Ни жалоб, ни осуждений властей от них не
слышал. Мне было ясно, что жизнь уже за гранью всех стонов и
жалоб. Но отрадно было то, что я не видел в них признаков обре-
ченности. Они были чисты сердцем и полны надежды на лучшее в
будущей жизни в далеком неопределенном времени.


Посещение односельчан

Я знал, что посещение односельчан считается добрым де-
лом. Тем более, что у многих были дети, мои ровесники, и мы час-
то вместе собирались у них дома.


Первым я посетил Лобанова Фому и его жену Ульяну. У
него три сына ушли на войну: Саня, Иван и Николай. Николай со
мной учился в одном классе. Я хорошо учился, а Николай больше
любил возиться с конями. Его мать часто просила позаниматься
вместе с ее сыном. Николай был призван в армию позже меня. Он
прошел ускоренный курс обучения бойца и был направлен на
фронт. Вскоре он погиб. Его старшие братья Саня и Иван тоже не
вернулись с войны.


Я понимал, как было больно Фоме и Ульяне, видя меня
здорового, сильного. А ведь я мог бы с его сыном Николаем здесь
у них встречаться. Мы с грустью помолчали, каждый вспоминал
прошлое и сожалел об утрате.


Рядом изба Ковалевых. Захожу, здороваемся. Встретил сын
Миша. Его отец Прокоп погиб. Вспоминали, как Прокоп хорошо
играл на баяне. Его приглашали играть на свадьбах, на вечеринках,
часто он играл возле дома для удовольствия. На звуки мелодий
собиралась молодежь. Вот уже шесть лет, как не звучит его баян.
Его родственник Ковалев Федор, веселый мужик, не вер-
нулся с войны, оставив жену, двух дочерей и сына. В 1941 году
при взрыве гранаты на сенокосе чудом остался жив, а на фронте
смерть нашла его.


Далее изба Макаренковой Прасковьи. Она не дождалась с
войны мужа Тараса и старшего сына Колю. Осталась с двумя ре-
бятами Толей и Иваном.


Идеал мальчишек деревни – сильный, добрый Колачев
Егор – пал под Оршей в 1943 году. В 1960 году следопыты нашли
место его захоронения. Теперь он лежит в братской могиле.
Один из лидеров ребят 1923 года рождения Лева и его отец
Лука погибли при освобождении Белоруссии.


Ходил я из избы в избу и везде печаль, везде воспоминания
о довоенной жизни, годах оккупации и настоящем трудном време-
ни. Из мужиков деревни от восемнадцати до пятнадцати лет, кто
убит, кто ранен. Все трудятся в колхозе, ждут послабления от на-
логов. В город без паспорта на работу не берут. Сотки и коровенка
кормят их семьи.


Вечеринка

В деревне была традиция устраивать вечеринки в случае
призыва в армию, возвращения из армии или приезда в отпуск по-
сле долгого отсутствия. Для молодежи это было радостным празд-
ником, что объяснялось как сопереживанием такому событию, так
и возможности скрасить деревенскую жизнь. Препятствием в ор-
ганизации вечеринки было отсутствие клуба и музыки. Но эти
препятствия преодолевались путем договоров с хозяевами, имею-
щими просторную избу. Если у виновника праздника была такая
изба, то он устраивал вечеринку у себя. В мой приезд в отпуск был
именно такой случай.


Наша изба была площадью 80 квадратных метров, в ней
часть места занимала русская печь. Десятилинейную лампу взяли
у соседей. Играть на гармонии с удовольствием согласился Петр
Моисеенков. На вечеринку приходят все желающие. Весть об ор-
ганизации вечеринки разносится мгновенно. Ритуал ее проведения
отработан давно. Взрослые, влиятельные ребята обеспечивают по-
рядок. Девочки-невесты и парни на вечеринке занимают главное
место: для них музыка, танцы и игры. Подростки ютятся по углам.
В случае баловства их быстро утихомирят, выгнав с вечеринки.
Пожилые не мешают, они наблюдают с большим интересом. Ино-
гда кто-нибудь из них спляшет.


Пали сумерки. Дружно собрался народ. Девушки в лучших
нарядах, парни тоже постарались. Здесь начинается сложная, тон-
кая жизнь взаимоотношений. Это выражается в беседах, шутках и
особенно в танцах с припевками. Девочки к этому готовятся, как
артисты к выступлению.


У меня девочки не было. Письма я писал всем знакомым.
Посмотрел я на деревенских красавиц и увидел, что мои одногод-
ки отсутствуют, они все уже замужем. А девочки, которым было
девять, десять лет, стали прекрасными невестами. Для меня все
красивы, все с изюминкой, но ни одну я не выделил из них. Здесь,
вероятно, выбирает не рассудок, не глаз, а нечто нам неизвестное.
Народу собралась полная изба. Для танцев освободили пя-
тачок в центре избы. Девочки танцевали барыню, сирбияночку, по
двое, как соперницы, ведя «дискуссию» с поочередным исполне-
нием припевок. Это было естественно, искренне и артистично.
Все наблюдали с большим интересом. И конечно, вальс,
страданья объявлял дирижер вечера.



Я кое-что станцевал. В позднюю пору вечеринка закончи-
лась. Я, конечно, проводил одну фею до дому.


В Смоленске

После освобождения от фашистов в 1943 году Смоленск
лежал в руинах. Все считали, что восстановить его потребуются
десятилетия, а в довоенном виде уже не увидим никогда. Прошло
почти семь лет, как я покинул Смоленск. И вот наступил день, ко-
гда мне представилась возможность вновь, уже в мирное время,
пройти по улицам родного города и своими глазами увидеть, как
он встает из руин под нашей охраной на границах Западной Гер-
мании.


Иду в сопровождении брата Виктора становиться на учет в
военкомат и взять из сберегательной кассы рубли за службу в ар-
мии. До Смоленска пешком шесть километров по большаку, под-
сыхающему после весенней распутицы. Большак пролегает через
четыре холма. Вокруг колхозные поля и кое-где кустарники.


В военкомате по предъявлении командировки поставили на
учет без лишних вопросов. Идем с Виктором в сберкассу. В Гер-
мании по своему званию сержанта и помкомвзвода я получал три-
дцать рублей в месяц, которые шли на мой счет, на руки выдавали
немецкие марки в соотношении десять марок к одному рублю. У
меня накопилось свыше двух тысяч рублей. На полученные деньги
я купил туфли и рубашку, а остальные отдал родителям.


Отправились с Виктором прогуляться по городу. Иду по
знакомым довоенным улицам, полон радостного удивления. Цен-
тральная улица, Большая Советская и улица Ленина восстановле-
ны, и главное, в довоенном виде. На пересечении улиц идут часы,
под которыми все назначали встречи. А ведь в 1943 году они валя-
лись обгорелые на тротуаре. Двух-трехэтажные домики вдоль
Большой Советской встали из руин в своем историческом виде.
Вокруг площади Смирнова вижу вновь знакомые строения
и фрагмент кремлевской стены. А в 1943 году чудом сохранился
один красивый торговый дом, вызывая у всех удивление на фоне
разрушенных, сгоревших вокруг домов.


В городском парке на прежнем месте стоит памятник Ми-
хаилу Глинке с нотами его музыки на чугунной ограде. В войну
много деревьев было уничтожено, теперь растут молодые посадки.
Смоленск расположен по обоим берегам Днепра: левый бе-
рег – высокие холмы, а правый – долина. На одном из холмов на
высоком берегу вознеслись в небо купола главного собора. Во
время войны собор сохранился, а вокруг собора были неоглядные
руины. За собором кремлевская стена и сверкающие воды Днепра.
Спуск к Днепру с крутого холма ведет на единственный мост, со-
единяющий нижнюю и верхнюю части города.


Возвращаемся обратно. На окраине города у конечной ос-
тановки трамвая возле киоска встречаю столяра из деревни Сидо-
ра. Во время моей службы в учебном батальоне он уговаривал ме-
ня пропить сухари, которые мне привезла сестра. Я, конечно, не
согласился. Я был рад, что встретил товарища по совместной
службе. Поздоровались. Он не узнал меня, я напомнил ему. В ки-
оске продавали на разлив водку. Я купил три граненых стакана
водки и два бутерброда: два стакана для себя, один – для него. Си-
дор растрогался: «Не думал, что сегодня удастся выпить».


Подписка на заем

В колхозной канцелярии идет подписка на государствен-
ный заем. Представитель райкома в кратком выступлении перед
колхозниками подчеркнул трудности восстановления народного
хозяйства и необходимость крепить оборону страны. Председатель
колхоза Петр Моисеенков обратился к односельчанам начать под-
писку. Все молчат. Тогда Данила Иванович встает и говорит пред-
седателю: «Подписываюсь на все трудодни за полгода».
Председатель: «На хрена нам твои трудодни, деньги гони».
Колхозные трудодни оплачивались натурой, колхоз денеж-
ных доходов не имел.


Где же крестьянину взять деньги? Оплата трудодней одной
натурой зависела от урожая, размера обязательных государствен-
ных заготовок и оплаты натурой за работу машинотракторных
станций (МТС). Размеры оплаты за работу МТС и размеры загото-
вок устанавливались произвольно, не в пользу крестьян. И в конце
года выходило, что крестьяне на трудодень получали от двухсот
граммов до одного килограмма зерна. В результате колхозники,
выращивая рожь, пшеницу, ячмень, овес, муки для выпечки хлеба
не имели, и покупали хлеб в городе. Справедливы слова Карла
Маркса: «Хлебороб без хлеба». Но за эти слова – в Сибирь.
Все свободное время без выходных, за исключением зимы,
работали в колхозе. Время для работы на приусадебном участке,
площадь которого периодически сокращали и довели до пятнадца-
ти соток, конечно не отводилось. А пропитание, деньги на одежду
и другие нужды давал приусадебный участок – сотки, корова и
мелкий скот в ограниченном количестве по закону. Власти же к
соткам относились отрицательно


Собрание затянулось за полночь. Никак мужики не подпи-
сывались на запланированные райкомом суммы. Сопротивление
мужиков было тонко дипломатичное. Они прекрасно знали, что
резкое слово с их стороны – дорога в политические противники
советской власти, а им – место в лагере.


Наконец, подписка завершилась. Дворы, где глава семьи –
вдова, подписались по двадцати пять рублей, а где мужики – по
пятьдесят рублей.


Не надо забывать, что колхозники со своих соток сдавали
государству молоко, масло, яйца, шерсть. Например, молока в год
пятьсот литров. Это считалось закупкой государством продуктов у
населения. За один литр молока государство платило пять копеек,
а на базаре стоимость от пятидесяти копеек до одного рубля. Та-
кой же разрыв в ценах и для других продуктов.


Подработать в городе колхозники не могли. Они не имели
паспортов, по закону им паспорта иметь не положено, а без пас-
портов, опять же по закону, брать на работу не положено.
Я, конечно, знал все эти колхозные условия жизни, но уви-
денное позволяло отрешиться от еще сохранившихся некоторых
иллюзий.


Отъезд

Время отпуска пролетело. Второго мая брат Виктор и сосед
Лешка пешком проводили меня на вокзал. С печалью на сердце
покидаю многострадальную маленькую родину и ее безвестных
героев-тружеников.


Скорый поезд мчит меня в Германию. В поезде сплошь во-
енные отпускники. Жулья в те годы было много, но в эшелон, пе-
реполненный военными, они не совались. Говорят, попытки жулья
промышлять в таких вагонах быстро пресекали: когда жулик по-
падался, его выбрасывали из идущего поезда под откос.
Минули Минск. На пути к Бресту, сидя в вагоне, ощутили
резкий толчок и быструю остановку поезда. Выходим из вагона и
видим: на переезде разбросаны куски от трактора, а тракторист,
матерясь, бежит навстречу машинисту паровоза. Из пробитого
тендера поезда бьет струей вода. Подвыпившие мужики соседней
деревни спорят: кого судить будут, тракториста или машиниста.
Поезд затормозил и остановился на рельсах.


Позже выяснилась следующая картина. На переезде, возле
глухой деревни, не было шлагбаума. Железную дорогу пересекала
грунтовая местная дорога. В майские праздники мужики деревни
были навеселе. Шла подготовка к весеннему севу. Тракторист вез
сеялки, плуги, вероятно, на поле. Наш курьерский поезд шел с вы-
сокой скоростью. Когда трактор был на железнодорожном полот-
не, тракторист вдруг увидел мчащийся на него поезд. Сработала
интуиция, тракторист успел спрыгнуть с трактора, и удар пришел-
ся по трактору. От удара трактор разлетелся на куски, а сеялки и
плуги поезд протащил до остановки.


Нам, отпускникам, это происшествие было ни к чему: надо
было вовремя пересечь границы. Но успокаивало то, что нам вы-
дадут справки железнодорожники. Однако все устранили опера-
тивно: подали новый паровоз и мы прибыли вовремя в Брест и во
Франкфурт-на-Одере.


С командировочным предписанием не было проблем доби-
раться до своей части на местном транспорте и попутных маши-
нах. Прибыл в казарму, батарея опять была на точке в долине Эль-
бы. Приехал на точку. Пошли майские дожди, вода стала заливать
наши окопы, землянки, люди стали болеть. Но выглянуло сол-
нышко и жизнь повеселела. Служба однообразно потекла в ожида-
нии демобилизации.


Демобилизация

Долгожданное слово «демобилизация» стало для меня
близкой реальностью в мае 1950 года. Пришел приказ демобили-
зовать рядовых 1926 года рождения, а сержанты обычно демоби-
лизовывались на полгода позже.


Уезжают волнами: вначале на Дальний Восток и Сибирь,
затем – на Урал, в Среднюю Азию, на Кавказ и, наконец, в цен-
тральные и западные области СССР. Я проводил своего разведчи-
ка Разумного в Армавир, радиста Карташова в Крым и стал ждать
своей очереди до поздней осени.


Командование частей забеспокоилось: должны демобили-
зоваться последние фронтовики, то есть сержанты 1926 года рож-
дения. В армии остается служить необстрелянный состав 1928 и
1929 годов. Комполка взывал к нам: «Учите, тренируйте молодых
солдат, не покладая рук. Мне с ними здесь оставаться». В этом от-
ношении у меня совесть была чиста, мои разведчики получили
опыт и знания по полной программе.


Военная служба в соответствии с уставом продолжалась. В
свободное время мы чаще собирались, обсуждали свои планы в
гражданской жизни. В планах были две проблемы – продолжить
образование и построить гражданскую жизнь согласно идеалам,
сложившимся в результате раздумий и споров за многолетнюю
военную службу в Германии. Мы четко представляли материаль-
ные и социальные трудности, но это не обескураживало нас. Про-
сто материальное благополучие было второстепенным. Получение
его нечестным путем нами презиралось. Это общий настрой моих
друзей и последователей, каждый собирался реализовываться на
своей маленькой Родине в силу личных возможностей.


Для меня первоочередной задачей было закончить сред-
нюю школу (8–10-й классы) и поступить в технический институт,
а образ социальной жизни был отработан в армии. С небольшими
изменениями он легко переносился в гражданскую среду. Таким
изменением было приобретение гражданской специальности в
производственной сфере. Последнее мне навеяло чтением «Капи-
тала» Маркса. Без современного высшего образования я не мог
пользоваться знаниями о Природе и Обществе. Эти требования я
не предъявлял к другим, они касались только меня лично, так как я
чувствовал свои потенциальные возможности.


В личной стратегии гражданской жизни у меня не было
сомнений, а в ее реализации виделись только одни проблемы. Пер-
вой явился выбор места начала гражданской жизни, а именно: куда
ехать после демобилизации. Нам разрешалось, согласно приказу о
демобилизации, ехать куда угодно: в Москву, в столицу любой
республики.


К месту начала гражданской жизни было два требования:
наличие вечерней школы рядом с местожительством и возмож-
ность заработать на пропитание и чистую рубашку. Главное – шко-
ла. В то время везде шли стройки заводов, фабрик и разных соору-
жений. Поэтому работа ждала везде. Мне хотелось работу совмес-
тить с приобретением достойной специальности в технической об-
ласти. Я знал, что для этого нужно иметь хорошее образование.
Меня ждали с нетерпением и в родной деревушке, но там на моих
планах крест ставился навсегда. Мой отпуск мне все прояснил.


Меня приглашали многие из всех областей СССР. Время
подумать, взвесить было целых полгода. Мне стало ясно, что та-
ким местом должен быть завод и рядом школа. Шла переписка с
демобилизованными товарищами. Они рассказывали о своем уст-
ройстве на работу и о личной жизни, звали к себе…


Служба продолжалась в Бурге. Периодически выезжали на
точку по охране моста через Эльбу. Осенью, как и ранее ежегодно,
проводились учения на полигоне Гарделген. Учения – трудное ис-
пытание для военнослужащих, особенно для молодых солдат. Они
старались, глядя на работу своих командиров – сержантов. По-
следнее пополнение 1929 года рождения особенно радовало нас.
Это были в основном ребята, окончившие техникум, многие из них
спортсмены.


В октябре 1950 года был получен приказ о демобилизации
последних участников войны – сержантов 1926 года рождения.
Моя заветная мечта, которую я лелеял с 1943 года, через месяц–
два сбудется. Скоро я смогу убедиться на собственном опыте о
правильности личной стратегии жизни, в ее понимании и перспек-
тивах.


Наступило время конкретно решать вопрос: куда ехать по-
сле демобилизации. Я колебался между двумя местами: к Журав-
леву в Донбасс на угольные шахты в город Снежное или к Карта-
шову в город Феодосию. Снежное привлекало возможностью бы-
стро заработать на продолжение образования. Как писали газеты и
рассказывали люди, работа на врубовых машинах дает заработок
до десяти тысяч рублей против тысячи рублей на обычном заводе.
Журавлев должен был демобилизоваться вместе со мной. После
долгих раздумий и бесед решено было мне и Петру Шишкину
ехать к Журавлеву.


Свои обязанности командиров и военное снаряжение по
распоряжению комбата передали своим ученикам. Собрали свой
небогатый гардероб, подарки, получили по триста сорок рублей на
дорогу и семнадцатого ноября 1950 года на грузовой машине уе-
хали в Магдебург на железнодорожную станцию, где формировал-
ся эшелон демобилизованных сержантов.


Это были необыкновенные люди. Пройдя через смертель-
ные бои, судьба их оставила в живых. В суровой боевой и после-
военной жизни они стали носителями людской справедливости в
любой жизненной обстановке. Война, служба в армии сплотила их
в единую братскую семью на всю их будущую жизнь. Каждый де-
мобилизованный сержант притягивал к себе скромностью и поря-
дочностью во всех сферах жизни.


Это был золотой фонд нашей Родины, который отлился в
«горячей» и «холодной» войнах по ее защите.
Под непрерывный стук колес эшелона шли оживленные
разговоры о долгожданных встречах в доме, о будущей работе. Не
было слышно рассказов о предстоящих встречах со своими суже-
ными половинами. Их просто у каждого из нас не было. В армии
призваны в семнадцать, не успели встретить своих принцесс. Семь
лет прослужили вдали от Родины на чужой земле, где свидание с
иноземкой каралось военным трибуналом. Итак, ехал эшелон в
теплушках чистых, порядочных женихов. Их богатство состояло
только во внутреннем содержании и внешнем облике, а в осталь-
ном каждый из них был гол как сокол.


Примечательно то, что не было слышно разговоров о пред-
стоящих гулянках, компенсирующих долгие несвободные юноше-
ские годы в армии. Один сержант вслух рассуждал, мечтая о рабо-
те на Зуйской ГРЭС. Там его Родина, и родные помогут приобре-
сти специальность и работу. Каждый из сержантов был классным
военным специалистом и мечтал стать мастером своего дела в
гражданской жизни. Спартанский образ жизни в армии был вели-
кой школой в преодолении будущих бытовых трудностей. Мы
знали, что полуголодная полоса жизни, которую мне одолели в
1943–1945 годах, нас не ожидает.


Паровоз мчал нас на юго-восток большой Родины, чтобы
осуществить заветные мечты в гражданке. Протяжными, зовущи-
ми гудками на станциях и полустанках возвещал о нашем запозда-
лом возвращении с войны.


Двадцать первого ноября 1950 года к родителям Владими-
ра Журавлева в шахтерский поселок вблизи города Снежное, в два
часа ночи, прибыли из Германии Володя, я, Шишкин и Трофимен-
ко. Встреча была теплая, радостная. Нас ждали. Был приготовлен
стол, как к самому торжественному случаю. Ведь сын Журавлевых
Володя был угнан в Германию в 1943 году, освобожден Красной
Армией и служил в ней до демобилизации.


Сейчас все мысли об устройстве на работу. Бывалые гор-
няки, со шрамами на лице и руках от прошлых подземных обвалов
всячески предостерегают нас от работы на шахте. Они говорили,
что это не только опасно, но и очень трудно. Времени ни на что не
остается. Самое хлопотливое – необходимость приводить себя в
порядок после смены, подняться на поверхность, переодеться, от
угольной пыли отмыться.


Через два дня Шишкин и я пошли на прием к директору с
целью определиться на работу. Директор принял нас радушно. В
результате беседы нас приняли на участок по разработке новых
стволов шахт, дали общежитие. Еще через день мы получали пас-
порта. Выдавая паспорта, нам объяснили, что после получения об-
мундирования шахтера мы должны сдать паспорта в отдел кадров,
где они будут храниться до увольнения. Это было для меня, как
гром среди ясного дня. Интуитивно я почувствовал угрозу своей
гражданской свободе. Как же так, пронеслось в голове, только об-
рел относительную свободу и опять могу ее потерять. Чтобы по-
лучить какие-то гарантии на будущее, мы опять пришли к дирек-
тору шахты и попросили его заключить договор на полгода. Ди-
ректор расплылся в широкой улыбке и сказал: «Гвардейцы, не
беспокойтесь, я вас не обижу», но договор не подписал.


Шахтеры радушно встречали. Стоит зайти в закусочную, в
столовую, посетители шахтеры сразу угощали стаканом водки. Я
обычно благодарил и отказывался, а Шишкин и Трофименко воз-
вращались пьяные в дым.


Чем больше я думал, тем больше не нравилась мне работа
на шахте: вечерней школы рядом нет, паспорта отберут, сумеем ли
мы заработать на учебу – вопрос. В итоге раздумий я решил, что
пока паспорт в кармане, ехать отсюда в Феодосию к Лене Карта-
шову. Шишкин об этом не задумывался. Я собрался с мыслями и
объяснил Шишкину причину своего отъезда. Он воспринял это
спокойно, сказав, что остается на шахте.


Шестого декабря 1950 года я покинул Снежное и уехал в
Феодосию. В те годы поезда ходили медленно и только восьмого я
увидел знаменитый Сиваш. В Джанкое длительная остановка. С
интересом смотрю станционные окрестности. Тепло, люди ходят в
одних костюмах. Я на юге никогда не был, думаю, весна, вероят-
но, здесь рано приходит, а снега не бывает. Такой климат мне был
кстати.


Назавтра утром прибыл в Феодосию, Случайный попутчик
показал мне завод, где работал Леня Карташов. Он вышел на про-
ходную, проводил меня к себе домой, познакомил со своей сест-
рой Ольгой. Сомнения мои кончились, я решил здесь начинать
свой путь долгожданной гражданской жизни.