Слова «я повзрослела» обычно слышу от девушек и женщин по одним и тем же причинам:
1. На 18-летие – официальный ответ, установленный законом. У молодежи ассоциируется с доступностью алкоголя и сигарет – больше не нужно подделывать документы, «я уже взрослая» и могу ходить по барам и клубам с настоящими!
2. На 25-летие – ощущение завершенности, в смысле личности. 25 – это цифровая крепость, - человек покидает юношеский период, а впереди его ждет взрослая, семейная жизнь.
3. Замужество (не зависимо от возраста) – у меня есть муж, я повзрослела!
4. Начало самостоятельной жизни – переезд от родителей, - независимо – в собственную квартиру, съемную или общежитие.
5. Беременность и рождение ребенка (независимо от возраста). Как однажды сообщила мне подруга: «Я беременна! Я уже взрослая!»
В такие моменты я вспоминаю прекрасное высказывание: «Мудрость приходит с возрастом, но иногда возраст приходит один»…
Я повзрослела намного раньше своих одноклассников… Точнее мне пришлось повзрослеть, - у меня не было выбора, никто не спрашивал моего мнения или разрешения, просто так случилось.
В те далекие, хмурые дни мне было всего 15 лет. Я была простой девчонкой, училась в колледже на первом курсе. При всем желании я не смогла бы ни с чем сравнить серость моих будней. Порой мне было жутко скучно, но меня это не останавливало – я брала от детства и юности все, ведь они бывают лишь раз в жизни. Я старалась разукрасить серость, внести яркие цвета.
Но видимо коварную госпожу Судьбу мои усердия не впечатлили, и она решила взяться за дело самостоятельно, внеся свои изменения.
Не имеет смысла описывать, каким образом мы с мамой оказались втянутыми в «игры» нехороших людей, поскольку смысл не в том, с какого момента все пошло не так, а в том, как эти люди повлияли на нашу жизнь. Один неверный шаг, за которым последовал эффект домино.
Был ноябрь месяц…
Мама осталась без работы, денег у нас почти не осталось, а жилье наше располагалось в злачном районе на окраине города, куда мы переехали месяц спустя после случившегося. Дом находился в подворотне, наша квартира на первом этаже, где мне была отведена малюсенькая комнатушка, размером полтора на два метра.
Вместо ванной у нас теперь была крохотная душевая, а в маминой комнате - она же гостиная, столовая и рабочий уголок – печка, вместо батареи.
Когда я впервые увидела эту квартиру, ужасно расстроилась. Не из-за того, что мое личное пространство сократилось почти в три раза. Нет, больше всего меня раздосадовал тот факт, что мама даже не посоветовалась со мной на счет переезда. Место жительство по каким-то таинственно-мистическим причинам мы меняли приблизительно раз в год, и каждый раз мама советовалась со мной, несмотря на то, что мне было двенадцать, тринадцать или четырнадцать лет. Но в этот раз все было иначе – о переезде на новую квартиру я узнала в день переезда.
Мне оставалось лишь одно – смириться. Смириться с маминым выбором. Смириться с тем, что я сплю на собранном диване, который невозможно разложить ввиду миниатюрной квадратуры моей комнаты. Смириться с тем, что у меня больше нет стола, за которым я раньше делала уроки, вместо этого мне приходилось сворачиваться калачиком и раскладывать уроки на диване. Смириться с тем, что зима на пороге, злющая и холодная, а у меня не осталось ни одного напоминания о весне, о лете - все растения и цветы пришлось выкинуть – они замерзли на новой квартире.
Я чувствовала себя курицей, у которой один за другим выдергивали все перья.
Трудней всего было смириться с бедностью и ее последствием - голодом. Смотреть, как все однокурсники поедают жареный карбонад по-французски с картошкой фри и пьют какао с кексами и пирожными, в то время как я грызла засохшее яблоко. Я гордо улыбалась и говорила, что на диете.
Да уж, диета… За последний месяц голодания я так резко сбросила в весе, что мои любимые джинсы в обтяжку теперь весели на мне, как на чучеле.
Мой ежедневный рацион составлял: кусочек черствого хлеба с маслом на завтрак и два кусочка хлеба с «прослойкой» из некоего подобия фарша на ужин. Фарш этот продавался в такой же упаковке, что пломбир в советские времена. Мама нарезала пластинки шириной не больше шести миллиметров, чтобы фарша хватало на неделю или около того. Иногда мы замешивали тесто из воды и муки и жарили блины. Они получались очень тонкими и хрустящими – и это были самые вкусные блины, которые я когда-либо ела. К блинам частенько мы покупали варенье на рынке. Вареньем я бы не назвала то красноватое желе, что мы брали – на рынке к этому чудо варенью или чудо джему добавляли крахмал, от чего смесь разбухала в три раза и становилась тяжелее.
Нам приходилось экономить каждую копейку, покупать самые дешевые продукты, а из-за махинаций продавцов с рынка кошелек пустел быстрее обычного.
Наше семейное обеднение сильно повлияло на меня, встряхнув, как следует. Я изменилась, изменились мои мысли и ощущения, что позволило мне осознать ошибки, совершенные в прошлом. А мои друзья? Они мне постоянно рассказывали о том, как напились на выходных, какие наркотики попробовали, со сколькими парнями переспали или хотят переспать. Примитивный образ жизни! Хотя от подростков ничего другого ждать и не приходится… Не могу поверить, что я старалась им подрожать! Еще не так давно я завидовала их образу жизни и хотела быть частью их мира.
Да, я была дурой. Да, я осознала это. Вот только поговорить мне больше было не с кем, - друзья далеки от моих проблем. Они еще не знали, что реальность жила не только в воображении взрослых – наших родителях, реальность существовала на самом деле. Простая истина, неизвестная подросткам. Жить куда проще, если пребываешь в неведении.
Я прекрасно понимала, что пока у нас с мамой не появится стабильной почвы под ногами, наше жалкое существование будет продолжаться в неопределенности и шаткости.
С тех пор, как мы переехали в эту ужасную квартиру, наша жизнь начала рушиться, словно карточный дом, а неудачи преследовали одна за другой. Иногда меня посещали мрачные мысли – положить всему этому конец, потому что не было больше сил на сопротивление или смирение, но я прекрасно понимала, что сдаться было бы в сто раз хуже.
«Самоубийца – трус или храбрец»? На этот вопрос почему-то все отвечают по-разному. Многие, кого я спрашивала, говорили:
– Храбрец, потому что у него хватило сил совершить задуманное.
Я всегда считала, что самоубийца – трус. Ведь не сдаваться и продолжать борьбу куда сложнее, и это требует куда больше храбрости. Я хоть и неизлечимая пессимистка, но стать жалким трусом – это уж слишком! Осколки веры в душе заставляли меня бороться, и я брала себя в руки.
* * *
Как-то утром я решила сделать небольшую перестановку у себя в комнате, благодаря чему обнаружила, что все мои мягкие игрушки «приклеились» к подоконнику. Оказалось, что окно и стена покрылись толщей льда! А за мебелью расползлась плесень. Все стены в квартире были влажными, - дело в том, что квартира совсем не нагревалась и температура дома у нас обычно не превышала +13. Не удивилась бы, если в скором времени появился грибок на стенах, который бы начал все поедать, тогда мы потеряли бы абсолютно все… Я проклинала эту квартиру и тот день, когда мы в нее въехали.
А в январе стукнули настоящие морозы, температура на улице упала до -30, а квартиру невозможно было прогреть. Своей комнатой я не пользовалось, - закрыла дверь и больше туда не заходила, чтобы не тратить тепло. Но, несмотря на то, что мы топили печь по два-три часа в день, термометр всегда показывал одну и ту же цифру +8.
Никогда не думала, что +8 на самом деле – жуткий холод. Пальцы деревенели, болели суставы – в них постоянно что-то хрустело и гудело, а ступни ног больше походили на куски льда. Чтобы сделать домашнее задание, я садилась на край маминого дивана и придвигала к себе масляный радиатор. И когда пальцы рук немного согревались, я приступала к занятиям, кладя тетради и книги на обогреватель, - если я отодвигалась хоть на десять сантиметров от него, пальцы вновь превращались в неуправляемые ледышки.
Но хуже всего я чувствовала себя ночью, - от промозглой сырости и холода заснуть порой было невозможно. Леденящий воздух тяжелым грузом ложился на голову, давил на уши, - ощущение, будто кто-то медленными ударами молотка дробит мне голову.
Я обычно спала в теплых колготках, двух парах шерстяных носков, штанах, майке без рукавов, майке с рукавами, кофте и шерстяном свитере. Но сколько бы слоев одежды я на себя не одевала, это не помогало, поскольку из-за низкой температуры казалось, что швы колготок, носков, маек и прочего впивались в мое тело, словно колючая проволока. Я тотчас просыпалась от адской боли, а уснуть после этого больше не могла.
Каждый Божий день я ждала наступление утра, и с неподдельной радостью и улыбкой на лице ехала в колледж. 15 минутной поездки в обогреваемом троллейбусе было достаточно, чтобы унять хроническую дрожь по всему телу. В колледже радиаторы работали исправно, и мои мышцы могли хоть немного расслабиться, поскольку дома это было невозможно – холод держал мышцы в постоянном напряжении. И думаю, легко представить, как я ненавидела выходные… К счастью иногда я могла остаться на день или два у подруги, а в другие дни, я просто молилась, чтобы выходные побыстрее прошли.
* * *
Порою жизнь кажется невыносимой, пока не начинаешь терять ее… Именно так все и происходит. Нехорошие люди вымогали у нас деньги. По их мнению – мы были им должны, но насколько я знаю, мы никогда никому не были должны или обязаны. Одна лишь мысль теплилась в душе: «Если мы заплатим им, то сможем жить без страха». Получалось как с налогами – заплати и живи спокойно. А до тех пор мы были вынуждены жить как на иголках, не зная, что принесет завтрашний день. Как говорится: «Надейтесь на лучшее, но готовьтесь к худшему». Так я и делала.
К тому же мама боялась, что если не заплатить вымогателям, они могли бы дойти и до похищения… меня. В этом случае, они продолжили бы шантажировать маму, пока не отобрали последние крохи.
В конце февраля маме все-таки удалось продать злополучную квартиру, и она отдала сумму, которую запросили нехорошие люди. Но этого им оказалось мало, и когда мама возвращалась домой, за ней проследили. Не успела она подойти к двери, как подосланный человек набросился на нее. Он требовал оставшиеся деньги. В ответ мама закричала. Слава Богу, рабочие со второго этажа услышали крик и пришли ей на помощь. Мужик выхватил у мамы мешок, в надежде, что в нем деньги (к счастью мама успела положить их в банк) и убежал.
Я же все это время находилась в нескольких метрах от происшествия – рубила топором дрова для печки. И Бог мой свидетель, услышь я крик, то, не задумываясь, воспользовалась бы топором, чтобы спасти маму.
Следующие часы прошли, как в тумане… Рабочие вызвали полицию, которая приехала минут через пятнадцать-двадцать. Нас с мамой и одним работником посадили в полицейскую машину и повезли в участок.
Мама все еще находилась в шоке и не совсем понимала, что происходит. Один из полицейских подошел к нашей маленькой процессии и спросил раздраженным голосом:
- А вы зачем пришли? – Взглянув на маму, добавил: - Что, пьяная в стельку?
Я хотела разрыдаться от его слов или закричать во все горло, в надежде, что хоть кто-то услышит, что хоть кто-то поймет… но вместо этого я ответила тихим голосом:
- На мою маму напали.
Полицейский мельком глянул на меня и, фыркнув, повел нас в кабинет составлять заявление.
Составив показания, полисмен отпустил ремонтника, а нас с мамой отвели в другой кабинет - на дополнительный допрос. Его вели двое полицейских. Мама рассказала им в точности, что и как произошло, рассказала, почему нехорошие люди преследуют нас, рассказала об их угрозах.
- Они угрожали? – усмехнулся один из полицейских. – Угрожали запихнуть вас в холодильник?
И они оба рассмеялись. В их смехе не было ничего человеческого, они походили на животных, которым кроме примитивных животных инстинктов больше ничего неизвестно. Зловещий, холодящий душу смех. Я первая пришла в себя, - нехорошие люди сильны и власть их безгранична. А дикий, нездоровый смех полисменов помог понять, в чем дело. Все встало на свои места – копы всего лишь марионетки, они не станут нам помогать, они не на нашей стороне, они враги. Слезы мамы и смех полицейских начали злить меня. Мои глаза стали влажными, но я сдерживала себя, не хотела плакать, давать слабину. Злость и ненависть перебороли чувство страха. Эти уроды смеялись над нами. Мне хотелось броситься на них, заставить их замолчать. Ярость переполняла все мое существо. Все в полиции - враги, они все работают на нехороших людей. Повернувшись к маме, я произнесла тихим голосом:
- Мам, пойдем домой.
Мама посмотрела на меня глазами, полными слез, и ответила:
- Да, пойдем.
* * *
В больнице выяснилось, что у мамы сотрясение мозга и плюс ко всему что-то сердцем. Неудивительно, что даже через несколько дней после нападения она все еще вела себя неадекватно, будто в трансе.
Врачи пытались уговорить ее остаться в больнице для дальнейшего исследования, но она отказалась, поскольку не хотела оставлять меня одну. Временами у меня создавалось такое впечатление, будто мы с мамой поменялись местами – теперь я выполняла функции матери и следила за тем, чтобы с ней ничего не случилось.
Я забросила колледж, чтобы быть рядом и следить за каждым ее шагом. Ее нельзя было оставлять одну. И я до сих пор прекрасно помню свой последний день в колледже… шел урок английского. Мне позвонила мама, и я вышла из класса, чтобы ответить на звонок. Она была встревожена, плакала и просила прийти поскорее домой. Тяжело вздохнув, я вошла обратно в класс, тихо собрала свои вещи и, извинившись, направилась к двери.
- Беги, беги, мамочка тебя, наверное, заждалась, - сострила учительница английского, и весь класс рассмеялся.
Ощущение было такое, будто меня окатили холодной водой. Ее слова остановили меня на пороге, я смотрела на преподавателя, на однокурсников, что громко ржали подобно лошадям. Я будто очутилась на шоу уродцев. Меня передернуло от отвращения и я вышла, ничего не сказав.
Возвращаться в злополучную квартиру мы с мамой боялись – мало ли что. У нас был месяц, перед тем как съехать с нее, поэтому все время мы посветили поискам новой жилплощади. А ночевали мы то у одних знакомых, то у других.
Каждое утро я просыпалась и в панике оглядывалась по сторонам, пытаясь вспомнить, где я нахожусь и у кого на этот раз мы остановились. Неделю спустя приступы паники по утрам утроились. Бывали моменты, когда я просто начинала плакать, поскольку не могла вспомнить, где я.
* * *
Рано или поздно – тайное становится явным. Так случилось и с нашей тайной… друзья и знакомые узнали обо всем. Но вместо того, чтобы посочувствовать нам, помочь найти выход или приободрить, они отвернулись от нас, все отвернулись от нас. Никто не хотел быть втянутым в разборки с нехорошими людьми, никто не хотел вешать чужой груз на свои плечи.
К счастью к тому времени мы нашли себе квартиру в хозяйском доме. Не в самом лучшем районе, конечно, - пьяниц и наркоманов здесь хватало, но какой никакой – укромный уголок.
Общая площадь около 23 квадратных метров, маленькая комнатка – 13 квадратов, крохотная кухонька, совмещенная с прихожей. Печное отопление и холодная вода. Бойлера не было, как и не было ванной или душевой, а жалкое подобие туалета находилось в коридоре (я перестала им пользоваться после того, как пьяный сосед пытался выломать дверь, пока я была внутри). Но все это не имело на тот момент никакого значения, главное – квартира была светлой, теплой, на солнечной стороне. К тому же у нас был свет и газ – и этого было достаточно.
Помню, как вечером, после переезда мы затопили печку; тепло быстро распространялось по всей квартире – единственный плюс маленькой квадратуры. Я закуталась в плед и уселась на печку. Впервые за многие месяцы я чувствовала, как течет кровь в жилах, и впервые за эти месяцы я могла без боли согнуть и разогнуть пальцы рук. Уютно, комфортно и тепло – мне давно не было так хорошо.
К сожалению, дров у нас оставалось в запасе не так много, и нам нужно было придумать, где пережить остаток зимы.
Мама пробегала по нескольким врачам и через несколько дней добилась своего – нам выдали направление в реабилитационный санаторий, куда мы сразу же и поехали.
Находился санаторий в богатом и уединенном районе, недалеко от моря. Мы часто гуляли с мамой, смотрели на красивые дома и виллы. И я тогда думала: «Интересно, как это – жить без тревог и волнений? Как это – расслабиться и ни о чем не думать? Как это – не жить в страхе? Как это – не задумываться о завтрашнем дне?»
Жизнь в санатории проходила довольно однообразно: утром – пять разноцветных таблеток натощак, завтрак, похождения к различным терапевтам: художественная терапия, музыкальная терапия, детский психолог (которая не могла из меня ничего вытащить, - не люблю, когда люди пытаются копаться в моей голове), пять разноцветных таблеток натощак, обед, свободное время (я в основном проводила его на массажном столе), пять разноцветных таблеток натощак, ужин, свободное время, сон. Так проходил каждый день.
Самым приятным для меня оказался массаж. После трехмесячной мерзлоты и нервного срыва, из-за которого у меня защемило нерв на спине, массаж – это именно то, чего требовал организм. Этот нерв впоследствии стал моей Ахиллесовой пятой, - стоило чуть поволноваться, и адская боль пронзала спину. Иногда мне требовалось несколько секунд (порой - минут), чтобы восстановить дыхание.
Раньше я часто из-за этого плакала, пока не поняла, что слезами горю не поможешь. Поэтому впоследствии я просто закрывала глаза и считала до десяти. Прав был Ницше: «Всё, что не убивает нас, делает нас сильнее».
Что изменилось во мне за этот короткий промежуток времени, который показался мне вечностью (хотя может это и была вечность)?.. Я определенно стала другой, - дерзкой, злой, недоверчивой, расчетливой, плюс ко всему у меня развилась паранойя, и выработался защитный рефлекс – нападение. Я поняла, как следует себя вести и что нужно делать, чтобы выжить в этом мире.
Я решила больше никогда и никому не раскрываться, прятать свои истинные чувства и эмоции от иных в глубинах моей смертной души, где никто не сможет их найти, истрепать, подобно зачитанной книги, а после – выкинуть за ненадобностью. Пусть лучше все думают, что я черствая, безжалостная, эгоистичная, тщеславная, и что у меня каменное сердце. Притворяться – легко, а говорить правду опасно.
* * *
Раз в неделю санаторий устраивал вечер для детей – нас водили в кино. Видимо врачи пытались сделать все более или менее возможное, чтобы дети чувствовали себя «нормальными». И мы все дружно поддерживали эту иллюзию.
Достаточно было заглянуть в глаза простым «семейным» детям и детям из санатория, чтобы понять «кто есть кто». В глазах «обыкновенных» детей сверкал огонек – непорочный цветок, незнающий темных сторон жизни. В то время как в глазах «санаторских» детей - либо пустота, либо знания, полученные в ходе жестокого жизненного опыта. Я никогда не сомневалась в том, что глаза являются зеркалом души. Глаза всегда открывают нам больше, чем человек хочет показать.
С одной из здешних «постоялиц» я познакомилась поближе. Ее звали Марина, и ей было всего 13 лет, хотя на вид я бы дала ей все 16.
Меня потрясла ее история. Ее мать умерла несколько месяцев назад – несчастный случай – сбила машина. Настоящий отец – пьяница, и после смерти жены завел себе другую – «коллегу по бутылке». А человек, который сбил ее мать, оказался довольно богатым и влиятельным человеком. Он купил решение суда с минимальными затратами для себя любимого, - штраф походил на злую шутку судьбы. С добродушной улыбкой виновный беспрекословно и безапелляционно принял свое наказание - платить семье Марины жалкие гроши за «моральный» ущерб.
Поскольку отец Марины постоянно крал у нее законные деньги, бабушка ее решила взять внучку под свое крыло, несмотря на то, что копеек, получаемых от государства под названием «пенсия» еле хватало на нее одну. Бабушка решила отправить Марину в санаторий на то время, пока она ищет себе работу. Доведенная до отчаяния, она отвечала на все объявления, ей было все равно – где и кем работать, - главное, чтобы платили, неважно сколько.
Помимо настоящего отца у Марины был еще и отчим. Он иногда наведывался к ней – раз в два-три месяца или реже. Он давал ей деньги, покупал одежду и еду.
Был у Марины еще и брат… Но когда он родился (7-9 лет назад – точно сказать она не могла), ее мать побоялась его оставить, потому что он родился уродцем, и отнесла его в приют. Мальчик был родным сыном отчима Марины. И когда он узнал о сыне, решил найти его. Ему было наплевать – урод его сын или нет, он просто хотел вернуть его.
Марина же, оставшись одна, начала замечать, что у нее есть дар – мужчин притягивало к ней словно мотыльков к огню. И она, не задумываясь, воспользовалась этим. Первой жертвой стал мужчина, сбивший ее мать – с ним она лишилась девственности, а он приличной суммы. С тех пор, если Марине требовались дополнительные деньги, она превращалась в соблазнительную Лолиту и «обращалась за помощью» к сильному полу.
И кто обвинит ее? Такой ее сделала жизнь.
К несчастью Марина не изменила своих принципов и на территории санатория, за что впоследствии поплатилась… Одна из пациенток застукала своего мужа с Мариной. В санатории поднялся настоящий скандал и ее выдворили. Но я точно знала – Марина не пропадет, она сильная личность, несмотря на свой детский возраст. К тому же – что такое возраст? Ведь это окружающий мир формирует личность, а не возраст. Возраст - всего лишь мифическая цифра, не более.
Я очень надеялась, что рано или поздно наши с Мариной дороги еще пересекутся.
Что касается моего самочувствия… месяц «лечения» однозначно пошел мне на пользу. Санаторий помог мне успокоиться, прийти в себя от потрясений, а массаж помог избавиться от физической боли. Казалось, я вновь чувствовала себя живой. Я пришла в санаторий одним человеком, а вышла из него совершенно другим. Ощущение было такое, будто мне как компьютеру сменили системную плату – снаружи все старое, а внутри – все новое. Моя личность сформировалась – я такой стала и такой останусь до конца своих дней.
* * *
Мы потеряли все… а взамен обрели жизненный опыт, горький и страшный, но необходимый. Он научил нас не доверять людям, научил держаться вместе и научил ценить то, что у нас есть сегодня, поскольку уже завтра мы можем это потерять.
А услышав детские ответы людей от восемнадцати до тридцати лет на вопрос – когда ты повзрослел, я лишь улыбаюсь. Без сарказма, без насмешки. Я просто завидую им, поскольку мой ответ был бы совсем другим…
Когда моя беззаботная жизнь разбилась о скалы жестокими волнами судьбы, когда пришлось забыть о детстве и отказаться от юности, когда пришлось возложить на плечи тяжкий груз ответственности – именно тогда я поняла, что повзрослела.