"Всё в мире есть - забвенья только нет!"
(М.Ю.Лермонтов)
Он спускался по сочащимся влагой ступеням, будто в преисподнюю. Чадящий факел в его руке едва разгонял мрак, царящий внизу. И уж конечно, это слабое пламя никак не могло осветить тьму, царящую у него в душе.
Он торопился. Едва не поскальзывался на влажных ступенях, и сердцем, душой, всем существом, понимал, чувствовал - опоздал.
Из-за своей гордыни и слепой ревности он почти потерял жену. Но, не смотря ни на что, в душе трепетно билась надежда, что ещё не всё потеряно, что ещё не слишком поздно, и всё ещё можно исправить.
Наконец он достиг массивной дубовой двери, обитой кованым железом. С отвращением провёл рукой по склизкой древесине. В душе всколыхнулось омерзение к себе. И это его-то Нолу в гнилую темницу? За эту дверь?..
Отодвинув тяжёлый засов, толкнул дверь. Страшный скрежет ржавых петель разбудил бы даже очень крепко спящего человека, но маленькую фигурку, лежащую на куче соломы, он даже не потревожил. Иван вошёл в темницу, и в нос ему ударил тяжёлый застоявшийся запах - вонь гнилой соломы и человеческих испражнений. Осклизлые стены, казалось, насквозь пропитаны страданием. А ещё тут витал едва уловимый холодный запах смерти.
Сердце сжала ледяная рука страха. И пока Иван вставлял факел в крепление держателя, его мысли, будто потревоженные летучие мыши, лихорадочно метались в голове.
Нола лежала на куче сгнившей соломы, укрытая ворохом какого-то тряпья. Руки в оковах были стёрты до крови. Её дивные шелковистые волосы свалялись и превратились в грязный колтун. Кожа на скулах натянулась, словно пергамент, щёки ввалились и ярко полыхали горячечным румянцем. Она никогда не отличалась крепким телосложением, а теперь и вовсе превратилась в обтянутый кожей скелет. И веяло от её фигуры диким, нечеловеческим страданием.
- Нола... Что же я сотворил с тобой?.. - прошептал Иван.
И тут он заметил, как она дышит. Так дышат только загнанные лошади и умирающие. Он увидел кровавую струйку на впалой щеке. Потрескавшиеся губы покрывала запёкшаяся корка крови.
Он опустился рядом с ней на колени и дотронулся до огненно-горячей щеки.
- Нола!.. - тихо позвал. Словно защищаясь, дёрнулась тоненькая окровавленная рука, загремела толстая цепь, и Иван содрогнулся от этого звука. Он склонился ниже над распростёртой фигуркой, погладил кончиками пальцев лоб, щёку.
- Нола!.. - вновь пронеслось по темнице, будто стон прошелестел. Но на этот раз она услышала. С трудом распахнулись слипшиеся ресницы, и умирающая открыла глаза.
И в этот миг словно тысячи огненных стрел пронзили его душу и разорвали её в клочья.
Она знала, что умирает и... прощала.
Он, её палач, кто обрёк её на эту мучительную смерть, стоял сейчас перед ней на коленях и бессознательно вымаливал прощение. И она давала его ему.
Слабая, едва заметная улыбка тронула её губы, и Нола прохрипела:
- Ус... пел... - ей было неимоверно тяжело говорить. Воздух со свистом вырывался из груди, а на губах запузырилась кровь.
- Прощаю... тебя... - она всхлипнула. - Жаль... наш... ребёнок... - женщина подавилась кровью, закашлялась, а потом будто запнулась на миг и перестала дышать. Он думал, что сейчас грудь снова приподнимется, приоткроется окровавленный рот, со свистом втягивая воздух, но секунды сменяли друг друга, а женщина осталась недвижимой. Смерть наконец избавила её от мучений. Нола умерла.
Иван разгрёб трясущимися руками тряпьё, укрывающие умершую жену, и положил руки на выступающий животик.
Ребёнок ещё жил, но следом за матерью умирал и он.
Он не замечал, как сильно трясутся его руки. Не замечал слёз, непрерывно текущих по щекам и капающих на руки. Он слушал, как угасает жизнь. Хаотичные движения ребёнка становились всё слабее, будто билась во тьме клетки маленькая птичка, пытаясь вылететь на волю. И когда ребёнок затих совсем, Иван закричал.
Его крик не воскресил умершей беременной Нолы. Но, отразившись от слизлых зловонных стен, вверг его в ад, где последние полгода находилась его жена. И непомерной тяжестью греха канул в его душе. Теперь такой же мёртвой и остывающей, как истощённое тело маленькой женщины.
...Пухлая блондинка восседала во главе стола и держала в руке золотой кубок. На ней были драгоценности этой дуры, Нолы. И ещё, она просто упивалась своей ролью хозяйки усадьбы. Всё шло по давно продуманному плану. И вскоре, когда подохнет эта тварь, именно она, Анна, наконец-то станет полновластной хозяйкой этой усадьбы и пяти прилегающих деревень.
Ивана она в расчёт не брала. Тот был раздавлен якобы вероломным предательством жены и казался ей слишком лёгкой мишенью. Уж этого сломленного мужика она в бараний рог согнёт! Скоро, совсем скоро Нола умрёт, сдохнет вместе со своим ублюдком, и всё и вся будет принадлежать ей одной!
Эта мысль вызвала у неё улыбку. Анна уже хотела отхлебнуть из кубка, когда её внимание привлекло непонятное тёмное пятно. Она направила на него взор, и её улыбка увяла.
Там стоял Иван. И веяло от него чем-то настолько страшным, что у женщины задрожала рука. Широко распахнутыми глазами она смотрела, как тот идёт к ней, и всё внутри холодело от ужаса. И когда мужчина подошёл ближе, она смогла рассмотреть его глаза.
В тот же миг кубок выпал из ослабевших рук и, с оглушительным в наступившей тишине грохотом, покатился по полу.
Иван остановился рядом с ней и сказал всего два слова, которых она так долго ждала, и которые наполнили её душу первобытным ужасом, ибо в глазах Ивана она прочла свой приговор:
- Нола умерла.
После этого жизнь Анны превратилась в кошмар. Иван ходил чёрный и страшный, будто вырвавшийся из ада демон. Её закрыли в комнате наверху терема и никуда не выпускали.
Иногда заходил Иван и каждый раз дарил ей что-нибудь: золотой гребень, серьги с красными как кровь рубинами, чеканный браслет с алмазами…
Анну до смерти пугали эти подарки, но поделать она уже ничего не могла. Всё враз сломалось, вся её так хорошо распланированная жизнь ухнула в преисподнюю.
Маруська, её служанка, осторожно расчёсывала медовые волосы Анны и тихо напевала. Она смотрелась в зеркало и не узнавала себя. Сегодня исполнился ровно год, как умерла Нола, ровно год, как её мечты пошли прахом. Недоброе предчувствие теснило грудь, смешивалось с тоской, и ей хотелось забиться куда-нибудь подальше.
Сегодня утром она зажгла лампадку и помолилась. Но святые на иконах оставались равнодушными и холодными, те не приняли её молитв.
Она похудела и всё больше и больше напоминала себе увядающую лилию. А ведь она молода, красива и просто хотела жить на зависть всем.
Сегодняшнее отсутствие Ивана страшило Анну. Она не знала, что ожидать. Иногда ей казалось, что он хотел её убить, и только тень Нолы удерживала его от этого.
Анна горько усмехнулась и кивнула Маруське на дверь. Та торопливо присела, приподняла подол сарафана и кинулась к двери. Стукнула дробно кулачком три раза, снаружи громыхнул тяжёлый засов, дверь отворилась, и в проёме показалась фигура здорового детины. Сторож отступил в сторону, пропустил Маруську, недобрым взглядом прошёлся по Анне и захлопнул дверь.
А она так и осталась сидеть у зеркала. Анна до сих пор не поняла, почему настолько тщательно спланированный ею план рухнул?
Ей не повезло в жизни. Брат Ивана, её муж, разбился в день их свадьбы, похваляясь удалью - укрощая необъезженного жеребца. Она до боли сжала руки. Господи, каким же надо было быть идиотом, чтобы в день собственной свадьбы свернуть себе шею! Вот и получилось, что её удачное замужество и триумф обернулись горем и печалью. А вместо того, чтобы стать молодой хозяйкой богатой усадьбы, она стала приживалкой у Ивана, младшего брата её погибшего жениха. И когда Иван привёз из Москвы красавицу Нолу, Анна поняла, что состарится и умрёт в тётках для их детей.
Нола была дивно хороша. Горячая гордячка, она искрилась и переливалась, будто алмаз. И рядом с нею Анна чувствовала себя забитой деревенской простушкой.
Честно говоря, долгое время Анна никак не могла понять, почему такая добрая и приветливая Нола вдруг стала с ней холодной и раздражительной. А когда поняла, то не сразу поверила. Нола ревновала Ивана к ней.
Ну а дальше ей казалось, вот он, её шанс. И она стала раздувать пламя ревности у Ивана. Она не спала ночами, она выпестовала, вылелеяла, соткала, как надёжную паутину, хитрый план. И Иван с Нолой угодили в её ловушку. И всё бы было хорошо, если бы этот дурак не вернулся домой раньше срока.
Анна сидела, глубоко задумавшись, низко опустив голову, и не услышала, как открылась дверь, впустив чёрную, словно демон, фигуру. Не увидела она, как эта фигура подошла к ней и остановилась за спиной.
- Ну, здравствуй, Аннушка! – насмешливо произнёс ненавистный голос.
Она вздрогнула, будто её застали за непристойным занятием, и метнула вглубь зеркала испуганный взгляд.
- Что ещё подлого задумала? Кого ещё решаешь отправить на тот свет? – насмехался демон. Она закусила губу и не ответила. Анна боялась этого нового Ивана. Ненавидела и боялась, до ужаса, до дрожи, ибо была полностью в его власти.
Однажды, вскоре после смерти Нолы, ей удалось подкупить Фимку, что прислуживала ей. Анна хотела сбежать. Она не понимала, как об этом узнал Иван, Фимка казалась ей вполне надёжной и преданной. А потом её вывели во двор, где собрался весь дворовый люд. Привели растрёпанную девку. И только тут до Анны дошло, почему так беснуется голодная свора. Фимка по-звериному завыла. Её вытолкнули во двор и спустили собак. Те вмиг растерзали девку, растащили по кускам. А Иван объявил:
- Если кто надумает помочь вдове Олега, с ним случится то же, что и с Фимкой.
И с тех пор Анна для всех словно умерла.
Иван усмехнулся криво, страшно.
- Глянь, какие жемчуга я тебе привёз. Ты же так хотела, так жаждала богатств!
Он надел ей на шею ожерелье, и Анну поразил цвет жемчужин. Розовато-пепельный, небывалый, цвет огня и золы. Он не шёл ей, зато пошёл бы той, другой.
- Что тебе надо, Иван? - решилась она на вопрос.
- А ты даже не догадываешься, Аннушка? - её стал пугать безжизненный взгляд Ивана.
- Уже поздно, иди спать, - женщина попыталась вразумить страшное существо, которым стал теперь мужчина. Иван обречённо рассмеялся, и её бросило в дрожь от этого смеха.
- Спать? – шепнул он, склоняясь над ней.
- Я уже давно не сплю, Аннушка. В аду, куда ты загнала меня, не спят. А ты?.. Ты ещё можешь спокойно спать?.. Тебя не тревожит сгноённая тобой Нола?.. Тебя не будит крик нашего так и не рождённого ребёнка?.. – допытывался тот. А её обдавало то холодом, то жаром от этих слов. - Если бы ты знала, насколько сильно я молил Бога о забвении. Если бы ты только знала, как я его жажду… - в комнате повисла тишина. Анна боялась шелохнуться, чтобы не разозлить этого нового Ивана, в котором не осталось почти ничего человеческого. – Но знаешь, его нет, забвенья нет… - и снова страшные глаза взглянули на неё. - Ты ведь хорошо живёшь, дорогая, - мужские руки легли ей на грудь и больно сжали. Анна вскрикнула и дёрнулась, оказавшись прижатой к Ивану, будто угодившее в капкан животное. Тот криво ухмыльнулся, глядя в зеркало, и её до ужаса пугали его глаза. Там, в их глубине ничего не было, словно сама бездна смотрела на неё.
Мужчина рывком разорвал её рубашку и обнажил полную грудь с розовыми сосками.
- Ах, какая грудь! Это её ты показывала моей доверчивой Ноле? - Иван больно ущипнул её за соски, и Анна заплакала.
- Пожалуйста, отпусти меня, Иван, - но тот лишь усмехнулся на её просьбу.
- Давай, проси. Моли. А может, ты уже забыла, как молила тебя Нола? Ведь она молила, правда? - Иван тряхнул Анну, но она лишь открывала и закрывала рот, а в глазах у неё плескался животный ужас. Её просто парализовало от страха.
- Ведь ты этого хотела?! - обвёл рукой Иван богато обставленную комнату. - Ты так стремилась стать хозяйкой, но в одном ты просчиталась, Аннушка, я всё узнал. ВСЁ! - мужчина рывком поставил её на ноги и до конца разорвал рубашку. Словно тряпичную куклу, швырнул нагую и трясущуюся от страха Анну на взбитую постель и, нависнув над ней, сказал, будто прочитал приговор:
- Ты можешь кричать и звать на помощь, но никто не поможет тебе. Никто не захочет из-за тебя быть посаженным на кол, - она страшно побледнела и потрясла головой. Анна даже представить себе не могла, что когда-то наступит час расплаты за содеянное. В жалкой попытке укрыться потянулась за одеялом, но Иван вырвал его из её рук.
- О нет, дорогая Аннушка, что ж ты прячешь от меня свои прелести? Теперь для тебя всё только начинается, только теперь…
...Анна смотрела на поздний стылый дождь и ничего не видела. На ней было тёплое бархатное платье, а на шее тускло отливало жемчужное ожерелье удивительного цвета. Ненавистное, словно ошейник, который ей не позволялось снимать.
Уже давно следовало выпасть снегу, но зима никак не шла. Наверняка это был последний дождь запоздавшей осени.
Она зябко повела плечами и тяжело поднялась. Большой, уже опустившийся живот, мешал ей двигаться. Она вот-вот должна была родить Ивану ребёнка и с ужасом ждала, что будет потом.
Её хорошо кормили, о ней заботились. Она старалась не вспоминать, как жестоко Иван насиловал её целый месяц, как унижал, наказывал, растаптывал. И ведь совсем не хотел её, ни одного раза. Она не вызывала в нём желания и совсем не привлекала как женщина. Весь тот ужасный месяц он издевался над ней, пока Анна не забеременела.
А потом о ней стали заботится. Её холили и лелеяли, будто хрупкий неведомый цветок. Она почти ни в чём не знала отказа. Кроме маленького пустяка - её никогда не выпускали из дому. Анна стала пленницей, совсем как Нола. Только вот Нолу она сгноила в темнице, а о ней заботились. Пока.
Анна потёрла поясницу. Сегодня её мучила лёгкая тянущая боль. Но она не думала, что именно сегодня ей предстояло родить Ивану ребёнка.
А когда начались схватки, она кричала и верещала, не в силах переносить страшную боль.
Когда родила, ребёнка тут же унесли, не дали даже посмотреть. Потом её вымыли, надели самое красивое платье и почти все драгоценности, отчего она стала похожа на рождественское дерево.
После родов Анна была настолько слаба, что у неё не было сил просить позвать Ивана и спрашивать о своей судьбе. Всё, что с ней делали, она принимала с тупой покорностью. А после всего, разряженная и всеми оставленная, она впала в тёмное забытьё.
Когда пришла в себя, ощутила, что её куда-то везут, и дождь, будто пиками, пронзая тело холодом, течёт по щекам. Анна привстала, опираясь на локоть, попыталась осмотреться. Сердце глухо застучало, сделалось страшно. Вот значит, что уготовил ей Иван. Вокруг мелькали деревья, пахло мокрым мхом и опавшими прелыми листьями. Тяжёлое свинцовое небо безразлично смотрело на Анну и плакало последним запоздалым дождём.
Когда стали сгущаться тёмные ели и стало темнеть, Иван остановил коня. Он повернулся к Анне, похожей на мокрую полудохлую кошку. Драгоценности, которыми та была увешана, лишь подчёркивали её жалкий вид.
- Слазь! – скомандовал. Женщина неуклюже выбралась из телеги и посмотрела на Ивана. Его губы дёрнула усмешка.
- Ты можешь смотреть на меня как хочешь, можешь даже что-нибудь сказать, но мне всё равно. Понимаешь, всё равно. Ты получила всё, что заслуживаешь. И сам Господь не смог бы переубедить меня. Отныне он тебе судья. Выживешь, значит, заслуживаешь, а нет - не обессудь.
Когда телега уехала, Анна ещё долго стояла на одном месте, тупо глядя на затягивающуюся водой колею от колёс.
Она с трудом переставляла ноги, пытаясь в темноте рассмотреть еле заметную колею. Дождь всё так же нудно сыпал сверху, и на ней уже давно не осталось ни одной сухой нитки. Драгоценности тянули вниз, мешали идти, но алчность не позволяла ей бросить их в глухом лесу. Пошатываясь, она брела за едва различимым ночью следом от проехавшей телеги.
Анна была так сосредоточена на том, чтобы не сбиться с пути, что не заметила, как, беря её в кольцо, вокруг замелькали тёмные быстрые тени.
Молодой сильный вожак втянул носом воздух. Это была хорошая добыча, слабая, беззащитная. Он прыгнул вперёд и сбил жертву с ног. Добыча едва пискнула, но это был слишком слабый звук, и волк даже не отреагировал на него. Мощные челюсти сомкнулись на шее, в мгновение ока перекусили нитку жемчуга, и, дёрнувшись, добыча затихла. А вокруг, словно слёзы, рассыпались чудные пепельно-розовые жемчужины.