К нему не зарастет народная тропа

               
   Во двор дома №66/6 по улице имени Жертв Перестройки пришли очередная осень. Теплая и мягкая, словно носки домашней бабушкиной вязки, осень первыми робкими мазками начинающего художника окрашивала кромки и жилки листьев на старом пирамидальном тополе, ласковыми ладонями гладила лица прохожих. Еще по доброте позволила лету прожить короткий бабий век. Однако мухи, кусающиеся со злой настойчивостью, ясно давали понять, что хорошее долгим не бывает. В любой момент неуравновешенная дамочка в одеянии желто-охряных оттенков готова впасть без видимой причины в истерику и разразиться слезами, со всхлипами и завываниями.

   Пенсионер Волозов сидел на узкой деревянной лавочке и, словно дореволюционный крестьянин-сеятель, разбрасывал горстью пшено. Шустрые воробьи, будто офисные шестерки, сновали между надутыми важными голубями. Свободной рукой радетель пернатых стер с лица прилипшую паутинку — воздух полнился паучками-путешественниками — взглянул поверх крыши родного дома и произнес:

   — Унылая пора — очей очарованье…

   — Это кто ж такая чаровница? — подошедший председатель домкома не расслышал начала фразы.

   — Тов.Бататов, ты Пушкина любишь? — пенсионер Волозов осторожно, стараясь не распугать птиц, поднялся навстречу другу.

   — Пу-ушкина? — с удивлением переспросил тот. — Да за что же его любить? Судя по воспоминаниям современников — дрянной был человек. Сварливый и задиристый. А уж скандалист — не раз на дуэлях стрелялся. За юбками постоянно волочился, ни одной дамы не пропускал. А я так понимаю, нечего разбазаривать запас, который тебе природой определен, обзавелся супругой и довольствуйся ею. Вот, как я — своей дусей.
 
   — Положим, тебе кроме твоей Свенсоншведской уже никто и не даст, — не удержался от шпильки приятель.

   — А вот это вопрос спорный, — обиделся тов.Бататов. — Вспомни-ка, недавно встречался я с молодой девушкой.

    — Так то за деньги, — отмахнулся пенсионер Волозов. — За деньги и место в Государственной Думе купить можно. А вот так, чтобы возжелали тебя?

   И не дождавшись ответа, вернулся он к первоначальной теме:

   — И Есенина не любишь?  «Отговорила роща золотая…»

   — И Есенина, — упрямо боднул головой воздух председатель домкома, не приемлющий российскую гордость. — Кутила и пьяница. Пил, меры не зная. Не то, что мы с тобой. Нет, за это я его не виню. Мужчина все же, не какая-то интеллигентная барышня-имажинистка.

   — А Есенин по-твоему — не имажинист? — удивился друг.

   — Да какой он имажинист? Я же говорю, кутила и пьяница.  А эти стервочки, да... Строят из себя бог весть что, жеманятся. А стоит уговорить ее и — баба бабой. А Есенину перед кем жеманиться?

   — Угу, понял я твой подход к теме, тов.Бататов, — усмехнулся пенсионер Волозов.

   — Да что ты понял? Что ты понял?! — разгорячился председатель домкома. — Это же я к тому, что люди, возможно, были хуже нас с тобой, а их гордостью России объявляют. Заметь, не нас с тобой, — их. А у меня, между прочим, если архивы поднять, да посмотреть анкету, когда я в партию вступал, так там на биографии — ни пятнышка! Идеальная анкета. А я ведь еще — ты знаешь — тоже стишки пописываю.
 
   — Вот именно, что стишки, — качнул головой друг. — Не помню, кто сказал, одни — пописывают да покакивают, а другие — пишут. Нельзя же всерьез сравнивать их стихи и то, что пишешь ты, тов.Бататов. Вот, хотя бы… — он задумался, припоминая, — на подъезде. В прошлом месяце. Повесил плакат с красноармейцем «Ты записался добровольцем?», а стихи свои написал, — и пенсионер Волозов с выражением продекламировал:
                Завтра во дворе субботник!
                Ты нам нужен, как работник.
                С топором, метлой и ломом —
                Ты порадуешь домкома! 
 И ты хочешь сказать, что этими стихами должна гордиться Россия?

   — Не этими, конечно, — стал отбиваться домком-стихотворец, — это просто агитка, как у Маяковского в Окнах РОСТа. У меня и лирические есть. Только я их читать тебе стеснялся. Я тебе, Петрович, другое втолковать пытаюсь. Что и Пушкина, и Есенина, как людей любить не за что. Стихи их — другое дело. Стихи их я, как и ты, люблю. Может даже и побольше твоего.

   И тов.Бататов, отставив одну ногу и вскинув симметрично руку вверх, продекламировал:
         Октябрь уж наступил — уж роща отряхает
         Последние листы с нагих своих ветвей;
         Дохнул осенний хлад — дорога промерзает... — вот как-то так, — смущенно прервал себя он.