Ладожские миражи
В своей жизни я видел много миражей – и в пустыне Кызылкум, и в болотистых джунглях Вьетнама, и даже – в одно особенно жаркое лето – над безымянным заливом Охотского моря. Но ладожские миражи – они особые, любимые. Почему? А, может быть, потому, что они родные? То бишь, на Родине увиденные?
Наступил март, приближалась полноценная весна. Решили мы с Гариком, пока ещё не поздно, на зимнюю рыбалку сползать. Лёд на Ладоге ещё надёжным был, но стоит на недельку-другую припоздниться – и искупаться запросто можно.
Встречаемся поздним вечером на Финляндском вокзале – необходимо на последней электричке доехать до конечной станции с профильным названием «Ладожское Озеро», заночевать на вокзале, а рано утром, ещё в полных сумерках, выдвигаться к рыбе поближе.
Встретились-поздоровались, смотрю, а Гарик какой-то не такой, скулы заострились, взгляд непривычно-скользящий. Выясняется, заболел напарник, температура – под сорок.
- Давай, Гарик, - говорю, - отложим на фиг эту рыбалку. Сейчас я тебя домой провожу. Водки горячей с малиновым вареньем попьёшь – к утру вся хворь, обязательно, и отступит.
- Нет, не пойдёт, - заявляет Гарик, - Во-первых, клин клином вышибают. Ломанёмся к Зеленцам, пропотею по дороге, потом в палатке отлежусь. А, во-вторых, у меня водка горячая с малиновым вареньем – с собой, - и демонстрирует термос трёхлитровый, китайский.
Смотрю, спорить с ним бесполезно – настроен серьёзно, а экипирован, термос учитывая, и подавно.
Приезжаем на станцию, кемарим в уголочке – народу в здании вокзала много набилось, одни корюшку ловить настроились, другие собрались к Кариджскому маяку за окунем. Каридж место тоже почётное – часа четыре до него по торосам добираться, но окуняры там ловятся – по килограмму и более, да и щуки крупные попадаются иногда.
Получается, что на Зеленцы только мы настропалились. Зеленцы – это острова в двадцати километрах от берега, во время Великой Отечественной Войны через них Дорога жизни проходила, и сейчас ещё там бараки-сараюшки разные стоят, если что, то и переночевать можно запросто. Я был на этих островах один раз, но только летом. Гарику же и вовсе не доводилось, он всё больше к Кариджу бегал, или на прибрежном мелководье рыбачил. Но с собой имеется подробная карта и надёжный компас. По разработанному плану мы должны за световой день добраться до островов, разбить там лёгкую палатку и порыбачить вволю. По слухам неделю назад под Зеленцами ночью очень хорошо плотва крупная – грамм по четыреста-пятьсот – клевала.
Как только за окнами начало сереть – выходим. Лёгкий морозец, хрустящий снежок под подошвами валенок, в небе – одинокие редкие звёздочки.
От вокзала до берега ведёт широкая, хорошо натоптанная тропа. У берега тропа раздваивается – правая ведёт к мысу Морье, там корюшка, ерши и прочая мелочь клюёт, левая – к Кариджскому маяку. В сторону Зеленцов никаких троп нет. Оптимизма этот факт не вызывает, но и для пессимизма повода нет – никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь. Диалектика, мать её…
Определяемся по компасу, выбираем нужное направление. Идётся пока легко – под ногами твёрдый наст.
Светлеет, прямо по нашему курсу всходит неяркое солнышко. Значит, правильным курсом двигаемся, то есть, на восток.
Гарик достаточно бодр и весел, но часа через три начинает отставать, делаем привал. Немного перекусываем, запиваем напитком «на малиновом варенье». Заметно холодает, опускается призрачная туманная дымка, солнца не видно совсем.
Идём дальше. Бросаю взгляд на компас – мамочки мои, стрелка-то пляшет и прыгает из стороны в сторону, разве что круги не выписывает. И как понимать данный казус?
- Это значит, что мы уже где-то совсем близко, - объясняет Гарик, - Здесь во время войны столько машин под воду ушло, ну, и снарядов всяких, бомб. Вот, компас это железо и чует. Раньше мы над глубиной были, а сейчас к островам вышли – тут уже мелко, компас, соответственно, и взбесился.
Решаем остановиться, порыбачить, дождаться, когда туман исчезнет, а там и определиться по месту нахождения.
Ставлю крохотную полиэтиленовую палатку, изготовленную дома с помощью паяльника, зажигаю в палатке пару маленьких свечей, предварительно размещённые в пустые банки из-под майонеза. Гениальное изобретение – на улице минус пятнадцать, а в палатке – уже через десять-двенадцать минут – устанавливается плюсовая температура.
Гарик выпивает неслабую порцию «лекарства» из термоса, влезает в спальный мешок и преспокойно засыпает. Спит он до самого вечера, только храп по озеру разносится.
Я же потихонечку рыбачу, сверля лунки в значительном отдалении от палатки. То есть, я Гарику шумом – от лунок буримых – спать не мешаю, а он мне – храпом – рыбу ловить. Рыбка ловится потихоньку – плотвичка, окуньки, даже щурок один попался на блесёнку.
Неожиданно в природе происходит что-то странное. Уходит туман, резко теплеет – даже дождик мелкий начинает моросить. А, вот, и Зеленцы – примерно с километр не дошли до них, даже бараки старые, почерневшие от времени, видны отчётливо.
Откуда-то издали прилетает странный шум – будто бы поезд скорый где-то по ладожскому льду следует. Звук становится всё громче, уже видна приближающаяся со стороны островов тёмная фигура неясных очертаний.
Через пять минут становится ясно – это здоровенный лось. Голову рогатую к небу задрал и чешет – прямо ко мне.
Громко кричу, зверь останавливается и смотрит на меня совершенно ошалевшими дикими глазами. Кричу ещё раз – лось испуганно приседает, делает кучу, разворачивается на девяносто градусов, и гордо, закинув массивные рога на спину, с закрытыми глазами, удаляется в ледяные просторы, в направлении противоположном берегу.
Тут же вытаскиваю крупного хариуса – рыбу в этих местах редкую.
Не иначе, весна пришла по-настоящему, вот, природа и опьянела немного. Бывает…
К вечеру просыпается Гарик – на удивление здоровый, без каких-либо признаков температуры повышенной. Теперь настала моя очередь подремать пару часиков перед ночной рыбалкой.
Просыпаюсь, перекусываем. Поднимается сильный ветер – плотно зашнуриваем вход, щедро прикармливаем лунки, заранее просверленные внутри палатки.
В палатке хорошо – тепло, негромко потрескивают свечи, а снаружи дует ветер нешуточный, по крыше стучит крупный дождь.
Плохо это: ветер – потому что лёд весенний может оторвать от берега, дождь – потому что мы в валенках. Валенки, конечно, на «резиновом ходу», но когда на льду будет сантиметра три-четыре воды – утешение слабое.
К утру налавливаем килограмм пятнадцать разной рыбы, даже пару сигов попадается.
Пора к дому. Дождь стихает, сквозь редкие сиреневые облака проглядывает весёлое солнышко, дует тёплый и ласковый ветерок. На льду, правда, за ночь скопилось немало воды – ноги тут же становятся мокрыми. Противное, между нами говоря, ощущение.
Трогаемся в обратный путь. Гарик идёт первым. Вдруг, он резко останавливается и удивлённо произносит:
- Смотри, Андрюха! Берег-то – бежит…
Ну, думаю, опять у Гарика температура поднялась – бредит, не иначе. Присмотрелся, и правда, береговая линия, еле различимая вдали, начинает плавно «стираться» зигзагами, как будто – и впрямь – бежит. Вот, и мыс Марье растворился, и маяк береговой пропал куда-то. Впереди – до самой линии горизонта – только снежные торосы.
Оборачиваюсь – и линия береговая, и маяк – находятся позади нас, где быть им совсем и не полагается. И сиреневое всё какое-то, ненатуральное. Останавливаемся, перекуриваем, обсуждаем.
А дурацкие безобразия продолжаются: был один маяк, потом стало два, три, десять – надоело считать, плюнули. Потом, глядь, слева, вдалеке, параллельным с нами курсом, движется океанское судно – большое, только сиреневое, фиолетовые блики от иллюминаторов во все стороны веером рассыпаются. Красиво – до жути…
Но красота красотой, а к дому двигаться надо. Решаем – миражам не верить, а курс держать согласно здравому смыслу, то есть, по компасу, ведущему себя нынче вполне благоразумно и прилично.
Приблизительно через час из-за очередного тороса показываются трое мужиков. Обычные мужики, только сиреневые, опять же. До них метров двести с небольшим, идут впереди нас в том же направлении. Вдруг, у путников пропадают головы, плечи, а через минуту одни только ноги бредут куда-то, потом – никого нет уже впереди, исчезли совсем.
В небе, прямо над нашими головами, медленно и совершенно бесшумно проплывает сиреневый самолёт – гигантский кукурузник. За штурвалом – сиреневый лётчик, улыбается, машет нам рукой, сволочь.
Конец Света какой-то. Бред пьяного телёнка в чукотской тундре, на исходе Полярной ночи…
Неожиданно всё прекращается, сиреневые облака ушли куда-то, оптический обман прервался. Надолго ли? Впереди, уже совсем недалеко, наблюдается берег с маяком, позади – трое давешних мужиков безголовых, но сейчас – с головами. Догоняют нас постепенно.
- Видали? - орет идущий первым молодой краснощёкий здоровяк в овчинном тулупе, - Миражи-то в этом году какие! Блеск! Сахара знаменитая, к такой-то матери, отдыхает…. Вас, ребята, кстати, сперва шестнадцать было, потом – восемь, четыре, а теперь, вот, двое. Вы-то хоть – настоящие?
- Да вы сами – минут десять назад – без голов вовсе разгуливали, что тот всадник в пампасах, - парирует Гарик.
Дальше идём вместе.
- Там, впереди, что-то неладно, - говорит один из новых знакомых.
Действительно, впереди толпа народу, все бегают туда-сюда, руками бестолково размахивают.
Подходим, так и есть – сбылись худшие ожидания. Не просто так ночью ветер бушевал – оторвало-таки лёд от берегового припая, между нашей льдиной и береговым льдом образовалась трещина нешуточная. Метров двадцать уже будет и расширяется прямо на глазах.
На льдине скопилось человек двести пятьдесят. От маяка подходит небольшая лодка – человек пять вместить сможет, и то, если без рюкзаков и ящиков рыбацких.
Среди толпы начинаются споры и разногласия. Мол, а кому первому спасаться? В воздухе повисает матерная ругань, отчётливо пахнет дракой. Никто не хочет пойманную рыбу оставлять на льду. А тут ещё Гарик куда-то подевался…
Ага, вот, и он – отошёл метров на сто двадцать в сторону, лунку пробурил и – как ни в чём не бывало – рыбку ловит, да ещё и рукой мне машет, мол, греби сюда, клюёт.
Подхожу, сверлюсь рядом, удочку опуская в лунку.
- Понимаешь, - говорит Гарик, - тут же всё достаточно просто, только надо быть внимательным…. Ветер-то у нас – восточный? Восточный, да и крепчает понемногу. А вон, видишь, в двух километрах – мыс Морье? Нашу льдину скоро к мысу и прибьёт, а там мелко – переберёмся на берег без особых проблем. Я в прошлом году по этому маршруту уже два раза выбирался. А на берегу рыбачков, спасённых лодкой, милиция, наверняка, встретит, штраф выпишет. Да, штраф-то ерунда. А, вот, бумага в институт придёт – опять отмывайся, доказывай – в очередной раз – что являешься белым и пушистым, воспитанным в духе борьбы за светлые коммунистические идеалы. Так что, братец, сиди, рыбачь, тут места корюшковые…
И, действительно, пока до мыса дрейфовали, корюшкой ещё разжились – для ассортимента полного.
Прибило льдину к берегу, метровые торосы на месте стыковки подниматься стали. Народ туда и ломанулся дружно, а Гарик сидит себе, дальше рыбачит и – при этом – разглагольствует:
- До чего же народ у нас глупый, легкомысленный и нетерпеливый. Сейчас-то торосы ещё не устоялись, полезешь через них – обязательно провалишься, а глубина там – метра полтора. Так что, пойдём туда только часа через полтора. За это время торошение прекратится, льдины друг к другу притрутся – пройдём, как посуху.
Так всё дальше и случилось, впрочем, ноги и так мокрые уже были. Перебрались мы на мыс, а там костры жаркие вовсю горят – это торопыги несчастные сушатся, до станции-то ещё километров семь с половиной чапать…
Приехал я домой. Бабушка обрадовалась – в кои-то веки внук рыбы домой принёс. А потом, глядя, как я безрезультатно пытаюсь валенки с ног стащить, говорит:
- Ничего у тебя, внучок, не получится. Уж, поверь мне. В войну-то я на лесных заготовках работала – знаю, что почём. Если валенок мокрый на ноге часов десять посидит – ни за что потом не снять, срезать надо.
Жалко валенок, практически новые были. Промучился я ещё часа полтора, да и сдался – срезала их бабушка за пять минут, к следующему зимнему сезону новые пришлось покупать.
Рыбачил я потом по последнему льду на Ладоге неоднократно. Но миражей таких никогда больше видеть не доводилось. Только, вот, сняться они иногда, особенно – кукурузник сиреневый, огромный. Как, впрочем, и другие сны – о событиях юности ушедшей…