Юрий Медных
Весёлые мурашки
Надев, вынутые из своего заскорузлого закутка штаны пестро-серого цвета, в созвездиях латок и такую же рубаху, а сверху – замызганную, телогрейку, с ватой, выглядывающей из дыр, Петька собрался на рыбалку, не сказав матери, что задумал чесануть на Огрес – это за Панигаткой – километров семь шкандылять по кочкастому выпасному лугу – пришлось бы уговаривать мать. А до Панигатки рукой подать – мать спокойна.
На сонной улице даже собак не слышно. Высокие перистые облака рыбёшками висят в предрассветной августовской синеве. Миновав сонную лесопилку и озорно оглядываясь, нашёл чью-то незамкнутую лодку и с палкой вместо весла переправился через обмелевшую, струистую Панигадку, привязав судёнышко верёвочной чалкой к той же палке, воткнув её в ил. Взобрался по тропинке на яр и айда по кочкам еще не занятого коровами луга, навстречу наливающемуся румянцем восходу. В околочке срезал найденным по случаю складешком прут подлиннее – на удилище.
Огрес, как всегда неожиданно, блеснул полосой воды, – длиннющее озеро – а узкое - камнем перекинуть можно, зато рыбы – только дёргай – не много охотников сюда добираться. «Восьмёркой» завязал капроновую лесу на вилку из сучков на конце удилища, закрепил на ней поплавок из пробки от бутылки на хорошую глубину – метра два.
– Ишь, извертелся! – наживил на крючок красного червя со старокаргасокского яра, возле начальной школы – с колхозной конюшни навоз сваливают.
Примостился у тальникового куста над водой, что по колено внизу. Удочка угодила почти на середину. Поплавок, будто освоясь, ожил, поклевывая воду, и нырнул. Подсечка – и окунишка с ладонь трепещется в воздухе.
– Айда сюда, – деловито снял его Петька с крючка и, через жабры надев на прутик, опустил снизку в воду.
Поплавок приплясывает, а рыбачок радостно спроваживает добычу на снизку. А над горизонтом наклубились ватные облака, переваливаясь из одной фигуры в другую.
– Надо же! – Живая сказка! – любуется мальчишка на небесную живопись облаков. – Ой! Вот зеванул! – спохватился он, потянув удочку. – Еще не хватало! – Зацеп!
Но «зацеп» тянет удилище.
– Вот-те и зацеп, – удивился мальчишка, напрягаясь.
А удочка пошла в другую сторону.
– Во водит! Упрямый попался, – наверно, здоровый. Посмотрим, кто кого.
Упрямец пошёл к берегу, и Петька увидел в светлой воде что-то огромное – сердце ёкнуло, а удилище напряглось еще сильнее. С маху выхватил пятнистую щуку – она, изгибаясь, заплясала на берегу, и мальчишка плюхнулся на нее, прижав у себя по бокам голову и хвост. Дрожа от радости, подсунуп правую руку под добычу, а левой – сверху, рыбак притиснул её к себе и отошел от берега. Прижав коленом рыбину, раскрыл сумку и положил в неё добычу.
Дрожь волнения перешла в азарт.
– Это, пока я глазел на облака, пожаловал окунь, а его сцапала щука, – размышляет он вслух. – Почти, как в сказке про Емелю.
– По щучьему велению, по моему хотению, пажалуйте-ка, все щуки Огреса ко мне на удочку.
Мальчишка, суетясь от нетерпения, снял со снизки окунька и, зацепив его за верхнюю губу крючком, закинул наудалую. Поплавок быстро ожил, но рыбак ждёт клёва посолиднее.
На этот раз добыча сразу изогнула удилище. Петьке бы прослабить удочку – пусть гостья устанет, но на крупную рыбу опыта нет, и он опять вступил с хищницей в поединок. Удочка спружинила, и рыбачок упал на пятую точку.
– Откусила, злыдня! – сетует Петька, увидев конец лесы без крючка.
Но огонёк азарта неумолим: мальчишка достал из заначки крючок, спеша, будто щуки выстроились в нетерпеливую очередь, привязал его «восьмёркой», окунька – за губу и в воду.
– Посмотрим, чья теперь возьмёт, – напружинился мальчишка. – Разбежались наверно, пока я тетерился, – нетерпеливо досадует мальчишка.
Удилище снова изогнулось.
– Ага! Пожаловала!
Но как ни ловчился рыбак, щука, уже почти от берега, опять улизнула с крючком.
– Ну!... – мальчишка смачно выругался, но по-мальчишески неуклюже и потому – ещё грязнее. Оглянулся – не услыхал ли кто?
Пахнуло ветерком, и листва, словно осуждая, зашелестела.
– Господи, ты уж прости, – виновато проговорил он, – с языка сорвалось – эта вертихвостка всю рыбалку испортила.
Делать нечего – надо сматываться. Достал из сумки, где щука уже затихла, завтрак – кусок хлеба, а воды зачерпнул из озера. Подкрепившись, отправился домой, представляя, как обрадует уловом мать: может, выделит мелочи на крючки, иначе – прощай рыбалка!
Лодкой никто не воспользовался, зато мужик с другого берега кричит и машет руками, прося перегнать её к нему – какой-то бездельник угнал её чуть свет.
– Ладно! Сейчас! – согласился Петька.
– А ты как перебрался туда? – насел мужик, едва мальчишка причалил.
– Я с пастухами перемахнул, – не моргнув глазом, пояснил сорванец.
– Ну, спасибо. Улов-то как?
– Щука, - бывало ответил мальчуган.
– Молодец, мужчина, – подрастаешь! – ласково потрепала мать волосы сына, вернувшись вечером с подёнки, – Мы с нею пирог испечём.
У мальчишки весёлые мурашки пробежали по телу. А на высоком синеющем небе – ни облачка.