Записка

               

Сейчас уже и не припомню, с чего в детстве началось у меня увлечение грузинской литературой: то ли с песни «Сулико», то ли с просмотра кинофильма «Георгий Саакадзе».  А может после прочтения книг Лордкипанидзе «Заря Востока» или лермонтовской поэмы «Мцыри». Но только полюбил я заочно страну, о которой имел самое смутное представление, и в которой страстно хотелось побывать. Не довелось.
Боже мой, как давно это было!…
В 1957-м беда вынудила меня лечь в Ленинградский окружной госпиталь. Подготовку к редкой и сложной операции подполковник медицинской службы Николай Васильевич Козлов начал за месяц до её проведения.
Не знаю, каким трудным – морально и физически – показался бы мне предоперационный период, если бы соседом по койке не оказался солдат-грузин Вано Батаридзе.
Выслушав мои признания о детском увлечении, Вано написал мне буквы родного ему алфавита, стал учить читать и писать на грузинском языке, познакомил с несколькими сотнями основных слов, наиболее часто упоминаемых в грузинской речи. К концу «учебного» месяца я уже самостоятельно, по просьбе Вано, написал письмо его родным.
Упорное занятие сблизило нас, и парень не раз предлагал мне стать членом их рода – у Вано было две красавицы-сестры. Он охотно показывал мне их фотографии.
Душевный парень – Вано Батаридзе! Как он старался отвлечь мои мысли от предстоящей участи!
О своём рискованном положении я написал только одному человеку – Володе Макарову, с которым вместе призывались из Челябинска и успели крепко подружиться за время совместной службы в далёком малолюдном секретнейшем гарнизоне.
7 ноября – очередной День Великой Октябрьской Социалистической Революции. Однако настроение у меня совсем не праздничное. В палате шумно – ребятам вручают посылки, подарки. Счастливые! У меня же на душе муторно, а в голове – одна мысль горше другой. Стараясь успокоиться, отворачиваюсь лицом к стене.
Вдруг за спиной раздался голос тёти Маруси, нянечки:
- Алёша, ты же нам сказал, что у тебя в Ленинграде нет ни родных, ни знакомых? – Старушка хитро улыбалась. – Обманул, получается?
- Да, никого.
Я с недоумением смотрел на её лукавое лицо.
- Иди вниз. Тебя в приёмной две красивых девушки ожидают.
- Не может быть! Вы не путаета?
- Они назвали твоё имя, фамилию и номер палаты.
Так произошло моё знакомство с Володиной «заочницей» - студенткой - второкурсницей пединститута Алиной и её подругой Людмилой– секретарём райкома комсомола. Позже в моём возвращении с «того света» они сыграют немалую роль.
Аля и Люся навещали  меня часто, С их приходом  в палате умолкали стоны, зато звучали шутки, смех. Не я один ждал прихода девушек – они понравились и больным, и медицинскому персоналу хирургического отделения.
Однажды, кивнув головой в сторону девушек, я сказал соседу:
-.Вано, укурэбт: гого карги хар!
Тот картаво цокнул языком, и воскликнул:
- Ка – рги! – и повторил с ещё большим пафосом: - Карги!
Гостьи уставились на наши плутовато - сияющие физиономии.
- Похоже, вы говорите о нас, а что – не поняли, - сказала Аля. – Вано, это по-грузински, да? Переведите!
Мы засмущались и стали кивать в сторону друг друга: мол, пусть он. Таинственные слова вызвали откровенное любопытство и  у окружающих. А девчата даже обиделись, что не переводим.
- На ленинградских вокзалах грузины встречаются? – спросил я у Али.
- Конечно.
Я взял листок бумаги, написал на нём свой вопрос к Вано, разумеется, на грузинском языке и передал записку Шиманской:
- Любому из них покажите – и узнаете перевод.
Девчата ушли обиженными и не появлялись целую неделю. Мои новые товарищи даже сердились:
- Эх, вы! Таких девушек отвадили!
На что мы с Вано только отшучивались:
- Не беспокойтесь, придут.
- Лёша, что-то подруг твоих не видно стало. Уж не поссорились ли ненароком? – интересовался и медперсонал.
- Не - е. Что нам делить?..
 Едва успев поздороваться, Аля протянула мне тот листочек:
- На, переводи!
Мы с Вано удивились:
- Неужели за семь дней ни одного грузина не встретили?
- Встречали. И многих. Но, прочитав написанное, каждый из них рассматривал нас, говорил: «Ка а-рги!» и улыбался, щёлкая, как Вано, языком.
- Хорошо, что старичка одного встретили, - перебила подругу Людмила. - Он, как записку прочитал, сразу спросил: «Это вам молодой человек писал?» и, услышав ответ, посоветовал: «Вы её больше никому не показывайте. Здесь хорошие слова написаны, А какие – только тот юноша вам и сказать должен». Так что, Алёша, говори.
И мне ничего не оставалось, как выполнить просьбу девчат. Когда они узнали содержание перевода, то их гнева (интересно - настоящего или притворного?) хватило бы не только на мою голову. Столько его обрушилось!
- Это мы ходили по базарам и расхваливали себя?!
Ребята ухохатывались, повторяя текст перевода:
- «Смотри, какие красивые девушки!»..
Вечером, несмотря на большой – всесоюзный – праздник, меня навестил сам подполковник Козлов. Он принёс огромный кулёк с апельсинами, и я чуть не разрыдался от неожиданности и внимания.
- Члены врачебного консилиума во главе с начальником военно-медицинской академии генералом Осмоловским пришли к одному мнению – необходима операция. В её сложности вы убедились совсем недавно - в лужском госпитале, - где была сделана первая попытка в резекции органа. Вы, Алёша, не тревожьтесь. Мы к операции подготовились основательно. Даже был заказан, изготовлен и доставлен специальный инструментарий. Однако, Алёша, я должен признаться, что подобную операцию делал всего один раз, Это случилось во время войны, на передовой, в медсанбате. И потому исход её во многом зависит также и от вас, от вашей помощи мне…
Девушки навещали меня в госпитале и после операции, когда я медленно, очень медленно, возвращался к жизни, наполненный чьей-то (может быть, частично и их) донорской кровью.
При выписке из госпиталя, Николай Васильевич вручил мне однодневную увольнительную и девушки сводили меня в Эрмитаж. А потом мы, втроем, сфотографировались на память. Этот снимок я бережно храню до сих пор.