С 23 февраля по 5 марта 1937 года состоялся Пленум ЦК ВКП (б), на котором 3 марта с основным докладом «О недостатках партийной работы и мерах ликвидации троцкистских и иных двурушников» выступил Сталин, повторивший известный вывод об обострении классовой борьбы. Он заявил:
- «Чем больше будем продвигаться вперёд, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться останки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее будут они идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить Советскому государству, тем больше будут хвататься за отчаянные средства борьбы, как последние средства обречённых».
Главными врагами советского государства были объявлены троцкисты, к которым предполагалось применять новые методы выкорчёвывания и разгрома. Была чётко сформулирована перед НКВД СССР задача на уничтожение «врагов народа». В заключительном слове на Пленуме Сталин, опираясь на результаты партийной дискуссии 1927 года, назвал конкретное количество вредителей:
- Тридцать тысяч троцкистов, зиновьевцев и прочих отщепенцев.
Сразу начались аресты по всей территории СССР. С 14 по 29 мая 1937 года были арестованы и расстреляны представители высшего командного состава Красной Армии: Тухачевский, Якир, Уборевич и другие. 15 марта 1937 года был расстрелян бывший член Политбюро, член Коминтерна, редактор газеты «Известия» Бухарин.
- «Великий террор!» - назвали позднее это время.
С 5 августа 1937 года и до середины ноября 1938 года «тройками» НКВД было осуждено не менее восьмисот тысяч человек, половина из которых к расстрелу. По имеющейся статистике осуждено в этих годах 1344 923 человека, из них приговорено к высшей мере наказания 681 692 человека или пятьдесят процентов. Количество осуждённых увеличилось на почти семьсот тысяч человек. На 1 января 1939 года по ИТЛ и тюрьмах страны насчитывалось больше двух миллионов заключённых.
***
Старший оперуполномоченный третьего отдела НКВД по Донецкой области Яков Лейфман рывком откинулся на неудобную спинку стула и закрыл выразительные, карие глаза. Минут через десять должны доставить очередного подозреваемого и ему предстояло немало неблагодарной работы.
- Целыми сутками пропадаю в этом дерьмовом изоляторе. А кто ценит? - заводил себя следователь.
Чтобы выжать из невиновного человека признательные показание, одной силы было мало, требовалась хитрость, воля и полнейшая концентрация. Он плавно провел правой рукой по редким волосам на голове, потом большим и указательными пальцами плотно сжал горбатую переносицу. Желанный настрой никак не появлялся.
- Как можно работать в таких условиях? - Яков резко встал и суетливо прошёлся по комнате. - В мире нет незаменимых, разве что кроме меня....
Следственная камера была небольшой, квадратной в плане, с серыми давно некрашеными стенами. Сверху нахально налегал побеленный известью потолок, который будь следователь чуть повыше ростом, задевал бы головой.
- Требуют чёрте чего, - вполголоса, чтобы не услышали, выругался Яков. - Где я им возьму сто обвиняемых по первой категории?
Гнев и негодование оперуполномоченного были вполне оправданы. Непросто найти за месяц сто человек обвиняемых по расстрельной статье - ведь только вчера начальство довело до лучшего следователя отдела годовую норму.
- Что там, на улице? - он подошёл к узкому, не зарешёченному окну, выходящему во внутренний дворик следственной тюрьмы.
Два голых, уснувших дерева робко примеряли на себя платье из первого несерьёзного снега. Во дворе снежок вытоптали, но на тёмных ветках он выделялся вызывающе белым. Накануне внезапно похолодало - всё-таки середина ноября.
- Не могли раньше сказать! - возмутился про себя огорчённый Лейфман. - Теперь придётся день и ночь сидеть в проклятом изоляторе выбивать нужные показания.
Следователь нервно, словно попавший в западню зверь, обошёл пару раз тесную камеру. По дороге ему некстати вспомнился вчерашний вечерний концерт, который ему закатила жена Розочка, узнав от него ближайшие служебные планы.
- Фу! - она надула пухлые губы. - Ты нам и так внимания не уделяешь.
- На службе запарка! - оправдываясь, произнёс смущённый муж.
- Соломончик от рук отбился, я вся измоталась… - упрекнула его супруга. - Неужели даже в субботу тебя не будет с нами?
- Понимаешь, мне надо работать, чтобы обеспечить семью…
- Возмутительно! - Роза не слышала мужа. - Я буду жаловаться вышестоящему начальству.
- Только не это, дорогая! - начал умолять Яков. - Сейчас такие времена, что лучше не высовываться…
- Работаешь, работаешь, как вол, и никакой благодарности! - молодая жена заплакала от жалости к себе. - Когда кончатся наши мучения?
- Скоро, вот увидишь.
Яков, как мог, успокоил нервную супружницу. После воскрешения в памяти вчерашней ссоры нужная концентрация появилась сама собой, захотелось только одного.
- Давить, давить проклятых врагов народа, - зло прошептал он, - чтобы побыстрее выполнить план и вернуться в семью.
К нему заглянул начальник отдела Аникеев. Он прошёл по комнате, разминая отёкшие от ночного сидения за допросным столом ноги, и сказал:
- Слыхал, что отмочил Бобров?
- Нет, - односложно ответил подчинённый.
- Он проходит у нас по уголовной статье и приноровился ловить крыс. - Аникеев был рад отвлечься от политических дел. - Для него это рыбалка. В «хате» полы деревянные и везде в дырах. Он садится у одной из них, словно у лунки, и с силком в руках начинает терпеливо ждать. Поймав крысу, обычно петля затягивалась вокруг шеи, Бобров совершает круг почёта.
- Он прогуливается, как с собакой на поводке? - удивился Лейфман.
- А остальные «зэки» шарахаются от него в разные стороны. - засмеялся начальник отдела. - Вчера один «хорёк» укромно разложился в углу и мирно уснул. В этот момент у Боброва подошло время очередной охоты. Как обычно он мастерски сделал подсечку. Но то ли верёвка оказалась не прочной, то ли крыса изворотливая попалась, короче, добыча сорвалась и в панике начала искать путь к спасению. И укромное, безопасное место нашлось. Им оказалась фуфайка нашего засони. Крыса прямиком туда и заскочила. Ничего не понимающий «зэк» вскочил, как ошпаренный, начал совершать предсмертный танец и размахивать руками. Находившийся спиной к нему мужичок ни за что, ни про что получил по уху и сразу приготовился к обороне. Наблюдавшие со стороны остальные «зеки» залились диким хохотом.
- Смешно! - с мрачным видом сказал Яков. - После этого он никогда не будет спать на полу.
Они, не торопясь, обсудили последние новости отдела, и Аникеев отправился подремать перед долгой ночной сменой. Только он ушёл - в дверь снова постучали.
- Войдите! - крикнул Яков.
- Товарищ лейтенант госбезопасности, подследственный для проведения допроса доставлен, - доложил пожилой конвойный, подтолкнув через приоткрытую дверь коренастого хмурого человека. - Разрешите идти?
- Свободен… - Лейфман кивнул конвоиру и обратился к вошедшему, указав рукой на стул перед массивным столом. - Присаживайтесь.
Подследственный, молча сел на привинченный к полу массивный стул и, склонив крупную голову на бок, уставился в бетонный пол. Яков внимательно посмотрел на него, требовалось избрать линию поведения. Он считал, что первое впечатление о человеке бывает самое верное.
- Упёртый! - сидящий перед ним человек ему не понравился. - С такими обычно случалось много возни.
Немолодой мужчина с обильной проседью в когда-то смоляных непослушных волосах держался спокойно и уверенно. На его лице не пробегали нервные тики, свойственные молодым, растерянным людям, попавшим в непривычные условия. Он сам иногда быстро вскидывал свои чёрные, не выгоревшие с возрастом глаза, тоже оценивал следователя.
- Итак, приступим, - оперуполномоченный взял со стола перьевую ручку и, окунув в чернильницу - непроливайку, приготовился записывать. - Фамилия, имя, отчество?
- Шелехов Григорий Пантелеевич.
- Год и место рождения?
- 1894… Хутор Татарский, Вёшенской станицы, области Войска Донского.
Следователь спокойно задавал дежурные вопросы и медленно записывал ответы, тщательно выводя буквы. Ему нравилось, когда каждый завиток плавно переходил в следующий.
- Спешить на первом этапе допроса некуда, основное наступит потом… - вывод, который Яков сделал ещё в начале карьеры.
Лейфман взял чистый бланк протокола допроса, хотя в закрытом ящике дубового стола лежали несколько листов с показаниями, на которых оставалось только вписать данные и поставить подпись. Ему хватило одного взгляда на плотно сжатые губы обвиняемого, на его развитую физической работой массивную фигуру, чтобы понять, сегодня придётся попотеть. Яков встал с рассохшегося стула, жалобно пискнувшего от внезапной свободы. Подошёл к сидящему, протянул кожаный портсигар и сказал:
- Возьмите.
***
Обвиняемый протянул широкую, покрытую грязью руку с черными ободками под ногтями, и взял одну штуку. Лейфман продолжая играть роль доброго следователя, услужливо щелкнул зажигалкой.
- С формальностями покончено, - почти ласково предложил он. - Закуривайте, не стесняйтесь...
Григорий удивлённо взглянул на него, поднёс папиросу к огню и жадно затянулся после того, как оранжевый огонёк принялся грызть табачную крошку:
- Спасибо!
- Не за что.
- Несколько дней не курил.
- В следующий раз первое, что берите в тюрьму - это курево! - пошутил остроумный следователь. - Наверное, впервые?
- Надеюсь, больше сюда не попаду…
- Как говориться, от тюрьмы, да от сумы не зарекайся.
- Вот именно!
Младший лейтенант государственной безопасности отошёл в дальний, самый тёмный угол комнаты, позади стола. Оттуда он, улыбаясь, наблюдал, как обвиняемый в последний раз затягивается папиросой. Потом тот загасил окурок в ладони, в которою стряхивал пепел, предварительно плюнув туда.
- Мелехов! - громко крикнул следователь.
Обвиняемый от неожиданности вздрогнул, но не оглянулся.
- Не привыкнешь никак?
- Не понимаю о чём Вы!
- Не понимает он…
Как Якову надоели все эти «не понимаю»! Он сделал несколько суетливых шагов, резко повернулся, сел и направил яркий конус стоящей на столе лампы на допрашиваемого. Григорий попытался отвернуться, но лампочка светила настолько мощно, что её свет был виден сквозь закрытые веки:
- Смотреть мне в глаза!
- Я ничего не вижу.
- Встать, тварь, - заорал неожиданно следователь, - я тебе сейчас всё объясню…
- Энто ошибка.
- Ты белый недобиток и враг, я заставлю тебя признаться в этом.
- Я воевал в Красной Армии…
- Молчать! - следователь вновь подскочил к стоящему мужчине. - Мы всё знаем о тебе, как ты воевал в бело-казачьих частях, как убивал красноармейцев. Твоя фамилия Мелехов и у нас есть неопровержимые доказательства твоих преступлений.
Шелехов стоял, не шевелясь и не показывая своим видом нахлынувшего отчаянья. Только враз побелевший лоб и желваки на скулах выдавали внутреннее волнение.
- Откедова они могли узнать? - одна мысль билась в его пустой голове. - Кто же меня сдал?
Он не мог знать, что настырный следователь просто блефовал. У него в потёртой зелёной папке лежало рукописное заявление бдительного гражданина Симагина. В нём говорилось о том, что некий рядовой шахтёр одной из шахт города Сталино родом с Дона и почему-то скрывает свою настоящую фамилию.
- Ничего конкретного… - понимал следователь.
Всё остальное домыслила неограниченная фантазия младшего лейтенанта госбезопасности. Он бы сильно удивился, если бы узнал, насколько точно попал своими предположениями. Лейфман с нажимом предложил:
- Так что сейчас пиши показания, оформляем всё протоколом и гуляй!
- Я не буду ничего подписывать. - Григорий немного пришёл в себя. - Энто недоразумение.
- Знаю, знаю эту песню… - отмахнулся рукой Яков. - Произошла ошибка, скоро всё выяснится.
- Непременно!
- Хрен тебе! - озверел вдруг оперуполномоченный. - Я тебя отсюда не выпущу. У тебя теперь один путь, в лагеря. Слышишь? Чем быстрее ты подпишешь показания, что хотел взорвать свою шахту, тем меньше будешь мучиться.
- Не подпишу.
- Как миленький подпишешь, будешь умолять дать тебе эту ****скую бумажку.
Лейфман с подскока ударил допрашиваемого в нос. Тот не упал, только пошатнулся и сжал пальцами разбитый нос, чтобы остановилась кровь. Следователь, потирая разбитые костяшки правой руки, тихо сказал:
- Вот тебе протокол, будешь стоять с ним, пока не подпишешь.
- Не подпишу!
- За тобой будут пристально следить, если сядешь, будут бить. Понятно тебе?
- Угу.
- Ну, стой, а я пойду, вздремну.
Часа через два он вернулся. Шелехов стоял, покачиваясь, лицом к кирпичной стене. Лейфман словно не замечая его, занялся бумажной работой. Через час в кабинет снова зашёл Аникеев.
- Что он у тебя тут стоит ещё? - даже опытный начальник отдела удивился. - Упёртый…
- Стоит.
- Пусть постоит… - Аникеев взял из рук Григория протокол, прочитал и сказал. - Яков, слушай, ту шахту взрывают другие.
- Чёрт, опять переписывать…
- Нужно переписать.
- Что там у нас есть?
- Пусть будет металлургический завод.
- Слышишь, Мелехов? - весело окликнул обвиняемого Яков. - Ты планировал взорвать завод.
- Я Шелехов и ничего не планировал.
- Ну-ну.
… Следующие сутки Григорий истуканом простоял в углу следственной камеры. Время для него будто остановилось, жизнь закончилась. Сначала он часто думал:
- Зараз выпрыгну с третьего этажа в открытое окно и разобьюсь... - вторая мысль вытеснила первую. - Нет, не могу. Ить тогда в посёлке скажут, што я точно враг народа, спасовал и разбился. Што тогда будет с Тоней, с детьми. Надо терпеть!
Постепенно всякие мысли сменились тупым равнодушием. Он урывками спал стоя, украдкой прислонившись боком к щербатой стене. Тогда в комнату заходили бдительные охранники и больно били его по почкам.
- Стоять, курва! - злорадно орали они.
Иногда он без сил падал на манящий пол и минуты сна в горизонтальном положении казались ему вечностью. Его несколько раз обливали ледяной водой, пинали со злобы ногами. Есть и пить, естественно, не давали, да ему и не хотелось. Ни о каком туалете речь не шла, во время побоев Шелехов несколько раз обмочился прямо в штаны. На вторые сутки к нему зашёл деятельный свежевыбритый Лейфман.
- Ну и воняет от тебя, папаша! - он брезгливо скривился.
- Постой рядом и ты завоняешь.
- А ты упорный фрукт. - Яков любил работать с такими клиентами. - Ладно, тебе же хуже, пойдёшь на этап, как не сознавшийся. Охрана!
Двое дюжих охранников буквально отволокли Григория в подвальную камеру, ноги обвиняемого не слушались. Они так опухли, что, когда его бросили в изолятор, сокамерники едва сняли с него неприлично раздутые сапоги…
Продолжение http://proza.ru/2011/11/22/22