В работе охранника есть большой плюс – можно наблюдать за людьми как бы со стороны. А в нашем офисном здании народу было немало. Со временем начинаешь знать всех, начинаешь общаться с людьми во время обхода территории. А ведь в общении познаёшь не только отдельного человека, но и время в котором живёшь и, даже время в котором не жил, начинаешь лучше понимать не только конкретную личность, но и страну, в которой родился.
Конечно, должность охранника незначительна, и многие воспринимают тебя лишь потому, что ты занимаешь эту должность. Уйди с этой работы и о тебе тут же забудут, словно и не было тебя. Но, пока ты здесь, с тобой считаются и даже общаются, хотя, зачастую, и считают тебя существом более низкой касты. Впрочем, чисто внешне всё комильфо.
Всё комильфо было у меня и с программистом по фамилии Бурьянов. Несмотря на невзрачную внешность – сухопарую и мелкую, несмотря на некрасивое лицо - смуглое, с очень плохими, жёлтыми от частого курения зубами, которые к тому же выступали вперёд, как у старой клячи, и были редки, Бурьянов располагал к себе людей. Было в нём нечто действительно располагающее. То, что для другого являлось бы комплексом неполноценности, у Бурьянова выглядело если и не привлекательно, то, по крайней мере, не отталкивающе. Меня, например, удивляла его ужасающая худоба, но удивляла она меня не сама по себе, а в связи с тем, что Бурьянов регулярно купался зимой в проруби. Согласитесь, это странно, видеть худого, как смерть «моржа». А ведь худоба Бурьянова была такой, что казалось, через его живот можно было с лёгкостью прощупывать позвонки. Некоторым своей неимоверной худобой в сочетании со смуглой кожей, Бурьянов напоминал индуса, индуса, который решил вдруг одеть на себя костюм. Вы же знаете, что в нашем представлении, любой индус это нечто вроде йога, сидящего в позе лотоса. А представьте, что этот йог поднялся и одел костюм. Это было бы забавно. Но дело не в том, что любой пиджак, который наш программист никогда не застёгивал, словно ему было в нём тесно, буквально висел на Бурьянове как на вешалке. Но, меня удивляло другое, как с такого худого тела не сваливаются штаны. Дело в том, что наш майор в отставке никогда не носил ни ремня, ни подтяжек. Откуда такая стойкая нелюбовь к столь необходимым для любого мужчины, тем более офицера, атрибута, мне было непонятно, но уточнить причину я так ни разу и не осмелился. Не потому, что Бурьянов наводил на меня неестественный трепет, этого не было, а потому, что считал подобные вопросы несколько неэтичными. Вот и осталась эта привычка Бурьянова для меня тайной. И, всякий раз, когда Бурьянов проходил мимо поста, я с некоторым испугом взирал на свободную одежду программиста, ожидая, что брюки сейчас, вот сию минуту соскользнут с него на выложенный кафелем пол. Этого, разумеется, никогда не случалось и я невольно, с облегчением вздыхал. Мне бы такой конфуз с Бурьяновым был совсем не смешон.
Бурьянов действительно был хорошим человеком. И это не просто личное субъективное мнение. Данную характеристику я могу вполне уверенно обосновать. Мне даже не приходится напрягать для такого обоснования память, ибо все помнили, как Бурьянов пришёл на работу однажды избитым. Как впоследствии выяснилось, он вступился за совершенно незнакомого мужчину, которого избивали двое. Заметьте, вступился не за женщину, а именно за мужчину. У нас и за женщину далеко не всякий заступиться, а уж про мужчину и говорить нечего. Ну, дерутся и дерутся. Вступишься, тебе же и попадёт больше. А ведь Бурьянов даже помог проезжавшему милицейскому патрулю задержать тех двоих, которые хладнокровно избивали третьего. Есть чему удивляться. В общем, можно без всякого напряга уверенно сказать, что Бурьянов принадлежал к когорте офицеров, для которых понятие «честь» не пустой звук.
И дело не в том, что Бурьянов прослужил в армии, воевал в Афганистане, уволившись в запас в звании майора. Чувствовалась в нём некая надёжность. Хотя, конечно, и надёжность бывает разная. Я, лично, не ожидал для себя ничего от Бурьянова. Более того, я был уверен, что если бы я попытался поменять работу на более престижную, Бурьянов не помог бы мне ничем, хотя имел, в отличие от меня, весьма обширные связи. Хотя, думаю, каждый согласится со мной, что порой легче помочь совершенно незнакомому человеку, чем своему ближнему. Впрочем, данную конкретность я констатирую безо всякой обиды. Да и кто я, в конце концов, для него? Человек, который прожив жизнь, не достиг ничего; не сделал ни карьеры, не скопил состояний.
Бурьянов же любил прихвастнуть своим благополучием, своей, если хотите непотопляемостью, хотя и делал это с максимальной скромностью. Мне он как то рассказал, что во времена дефолта потерял полмиллиона рублей, которые были у него в то время на книжке. Может быть, ему и было жаль сбережений, но этого не было видно ни по его тону, ни по его мимике. А ведь он не был столь уж искусным артистом, который может мастерски скрывать свои чувства. Например, когда он видел меня в субботу за книгой, то неизменно иронизировал по поводу моей страсти читать. В этом месте моего повествования требуется сделать некоторое пояснение. Дело в том, что выходные для охраны являлись днями весьма спокойными. Во всём здании практически никого нет, нет и наплыва посетителей, так что можно было днём спокойно читать книги, что я с удовольствием и делал, лишь изредка поглядывая на мониторы, да время от времени совершая не спеша обход, скорее ради моциона, чем для порядка. Ну, кто днём полезет на охраняемый объект, который находиться под видеонаблюдением? Да и нет в офисном здании никаких особых ценностей. Так что я без зазрения совести использовал своё рабочее время для своей страсти. Ну, так вот, продолжим про Бурьянова. Дело в том, что наш уважаемый программист очень любил работать по субботам, когда никого из сотрудников нет, во всём здании тишина. Разумеется, обстановка весьма располагающая для умственной работы, хотя я бы никогда не вышел в свой выходной день по собственной инициативе на работу. У меня то лично хватало совести нарушать дисциплину, читая фолианты на своём рабочем месте в выходные дни, что весьма забавляло Бурьянова. Он, хотя его папа и был большим начальником на большом заводе в своё время, так и не приучился к чтению, по крайней мере той литературы, которая непосредственно не имеет никакого отношения к профессии. Да и не было у них в доме никакой библиотечки. Ведь Бурьянов, хотя и рос в русской семье, но рос в семье очень многодетной по советским меркам, да, думаю и по любым. У них в семье было девять детей. В общем, русская семья туркменского типа.
Так вот, когда в очередной раз Бурьянов выходил во двор, чтобы глотнуть очередную порцию никотина, то неизменно иронизировал над моей страстью:
- Всё читаем? Ну, ну.
В его интонации я вполне отчётливо улавливал и другой подтекст:
- Вот ты грамотей, много читаешь, а что тебе эта страсть дала в жизни? Ты нищий, ты не имеешь никакого уважаемого статуса в обществе. А я вот, хотя и никогда не интересовался книгами, никогда не участвовал ни в одной олимпиаде ни по математике, ни по физике, но, тем не менее, достиг гораздо больших высот в нашей жизни. Я выше тебя не только по положению, но и гораздо лучше обеспечен в материальном плане.
Собственно у Бурьянова не выработалось привычки к чтению не только по причине многодетности их семьи. Но о другой, не менее серьёзной причине, я скажу чуть позже. А пока поговорим о любви Бурьянова прихвастнуть, хотя и соблюдая все нормы скромности. Я остановился на том, что во времена дефолта Бурьянов потерял полмиллиона, которые находились у него на сберкнижке. К этому факту он относился теперь весьма спокойно. Ну, потерял и потерял, все теряли. Но вот то, что он потерял именно такую значительную сумму, весьма возвышало Бурьянова в собственных глазах. Вероятно, он ожидал от меня бурной реакции на названную сумму, когда рассказывал об этом факте своей биографии. И хотя я лишь сочувственно улыбнулся, покачав сокрушённо головой, Бурьянов всё равно остался доволен. Наверняка он не мне одному рассказывал эту историю о потери денег. Со временем боль утраты как бы сгладилась, потому, как Бурьянов вновь быстро скопил некий капиталец. Но вот то, что он принадлежит к классу тех, кто может потерять много денег и всё же не пропасть, весьма возвеличивало Бурьянова в самомнении.
С нескрываемым удовольствием рассказам мне Бурьянов и о своей службе в Афганистане. Немного, но рассказал. Он занимался там вооружением, а если говорить более конкретно, то устанавливал на бомбы коды. Когда же я спросил его, понимал ли он сам, что он устанавливает за бомбы и что именно скрывается за теми шифрами, что устанавливал на боеприпасах, он ответил хотя и не сразу, но всё же положительно. Эта небольшая заминка, эта задумчивость дала мне право усомниться в его утвердительном ответе. Всё правильно, если каждый офицер, чиновник или другое должностное лицо будут знать истинные причины, будут владеет подлинной информацией, а не той, что необходима для выполнения конкретных действий, то в мире будет главенствовать бардак и хаос. Как правило, люди получают лишь самую необходимую информацию, которая зачастую бывает и ложью, но эта информация является как бы неким руководством к действию. И шифровальщик тоже не должен много знать. В этом плане, думаю, все шифровальщики похожи на тех слепых индусов из индийской притчи, которые ощупав слона, сделали каждый свой вывод. Тот, кому достался хвост, решил, что слон похож на верёвку, кто ощупывал хобот, решил, что слон напоминает змею, ну, и так далее. Однако спорить я с Бурьяновым не стал. Зачем? В конце концов он искренне уверен в своих словах.
Бурьянов с гордостью рассказал мне и о своём сыне от первого брака. По рассказу Бурьянова я знал, что сын его был ростом более двух метров, огромным, очень сильным мужчинной. Спрашивать Бурьянова о том, почему у столь тщедушного человека такой гигант сын я не стал. Зачем зарождать в человеке какие-то сомнения. Как бы то ни было, он имел право гордиться сыном, ведь Бурьянов дал ему прекрасное образование, со школьных лет оплачивая репетитора английского языка, благодаря чему парень поступил в престижный американский университет, весьма успешно его закончил и сейчас работал в крупной юридической фирме в Швеции. Парень действительно был молодец. Дело даже не в том, что он женился на дочери владельца компании, но и в том, что самостоятельно изучил ещё несколько иностранных языков. Конечно, Бурьянову было чем гордиться. И Бурьянов был вправе считать себя счастливым человеком.
Впрочем, я тоже считал его счастливчиком. Правда, я считал его счастливчиком несколько по иной причине. Это как раз раскрывает причину нелюбви Бурьянова к чтению. Дело в том, что Бурьянов до юношеского возраста был практически слепым. Его зрение было минус восемь. Он с трудом окончил обычную школу. Именно, из-за своего некогда слабого зрения он так никогда и не приучился любить книгу, он читал только то, что необходимо. Вообще он был весьма ограниченным человеком. Ограниченность она ведь сразу бросается в глаза, даже если человек и немногословен. Впрочем, я не осуждаю в том Бурьянова. Кто бы, прожив до шестнадцати лет чуть ли не в слепоте, мог претендовать на ширину кругозора? Но Бурьянову повезло, на него обратил внимания видный офтальмолог, академик Фёдоров. В то время он экспериментировал с человеческим хрусталиком, изменяя его выпуклость и, тем самым, возвращая людям зрение. В общем, всё закончилось для Бурьянова хорошо, к нему не просто вернулось зрение, но оно у него стало стопроцентным.
- Как же ты познакомился с академиком? – спросил я, не скрывая любопытства.
И тут Бурьянов поведал, что его папа занимал должность начальника производства авиационного завода. Голос Бурьянова сразу потеплел, когда он заговорил о своём папе. Я понял, что он обязательно мне расскажет о своём отце. И он действительно рассказал, не скрывая ни восторга, ни гордости.
Оказалось, что его папа был во время войны лётчиком. Летал он на наших штурмовиках ИЛ – 2. Летал до тех пор, пока его не сбили. Пилот и его стрелок были ранены. Раны обоих были серьёзны. У отца нашего программиста оказались к тому же прострелены обе ноги. Но, несмотря на это, он сумел не только сам добраться к своим, но и вынес, будучи сам раненым, своего стрелка.
- А ведь он у меня такой же маленький, как и я, - с гордостью за отца, пояснил Бурьянов.
Мы немного помолчали. Бурьянов смотрел на меня с нескрываемой гордостью. Я вполне понимал гордость Бурьянова за отца. Меня, если говорить честно, рассказ Бурьянова весьма впечатлил. С простреленными ногами тащить раненного товарища, выйти к своим. Это действительно был подвиг.
- А дальше что? – не скрывая интереса, спросил я словоохотливого рассказчика, словоохотливого лишь для данного случая.
Да, Бурьянов готов был поведать и дальнейшую фронтовую судьбу отца. Но, прежде чем продолжить рассказ, Бурьянов глубоко вздохнул и с некоторой грустью, хотя и с заметной гордостью продолжил:
- Летать он уже после того полёта не мог по состоянию здоровья.
- И что же, в тылу где-нибудь работал? – с мягким сочувствием поинтересовался я.
- Зачем в тылу? – обиделся за папу Бурьянов.
- Неужто служил? – искренне восхитился я.
- Служил, - с мягкой улыбкой подтвердил Бурьянов и, улыбаясь ещё шире, продолжил, - ты даже не поверишь где.
- И где же? – заинтригованно спросил я.
- В штрафбате, - гордо пояснил Бурьянов.
- В штрафбате? За что он туда попал? – невольно вырвалось у меня.
- Какого-то начальника послал подальше, - с гордой улыбкой внёс ясность Бурьянов.
Ошарашенно я молча некоторое время взирал на рассказчика. Что-то в его рассказе явно не вязалось с истиной. В первый момент я ещё не понимал, что, но это неведение оставалось коротким, как миг, ибо я понял, что меня насторожило. Дело в том, что штрафбат это та же тюрьма. В штрафбат попадали люди, которые не были рецидивистами, но, тем не менее, имели сроки. А получить большой срок можно было и за пустяк, рассуждая сегодняшними мерками. Опоздал на работу на двадцать минут – срок. Заснул возле подбитого твоего танка, будучи поставленным часовым, хотя машина и в нашем тылу уже находится – тоже срок. Да мало ли из-за чего можно было угодить в тюрьму, а оттуда в штрафбат. Только сроки в штрафбате были значительно короче тюремных. Максимальный срок пребывания в штрафбате равнялся трём месяцам. А потом, если человек чудом выживал, с него по закону, снималась судимость. Но, тем не менее, карьеру такой человек сделать уже не мог, хотя с него и была снята судимость. Ну, где вы видели людей, которые прошли через тюрьму, а потом сделали карьеру. Есть, конечно, исключения. Даже наш известный ракетостроитель Королёв не избежал тюрьмы. Но такие случаи скорее аномалия, чем повседневность советской действительности, несмотря на очень большой процент в нашей стране людей, прошедших через лагеря. Обиженные властью люди не могут сделать карьеру хотя бы потому, что знают правду, о которой другие и не ведают, даже не подозревают, что такое в жизни возможно.
Но вернёмся к штрафбату, так как в данном случае просто необходимо пояснить читателю, что же это такое. Дело в том, что штрафбат подразделялся на переменный состав и состав постоянный. Это как в тюрьме. Переменный состав это и есть сами заключённые, а постоянный состав это офицеры, прапорщики и сержанты, которые служат в этой тюрьме или на зоне. И сказать про постоянный состав, что эти люди сидели в тюрьме всё же нелепо. Ну, представьте себе, когда начальник тюрьмы говорит вам, что отбухал за решёткой двадцать с лишним годов. Разумеется, это так и есть, человек ежедневно ходил на работу, и находился за колючей проволокой целый день, но, ведь его положение не сравнишь с положением заключённого, который сидит в камере или отбывает срок в лагере. И пусть и тот и другой пробыли за колючей проволокой по двадцать лет, но, согласитесь, сравнивать судьбу офицера с судьбой заключённого является полным абсурдом. Это, совершенно несравнимые судьбы.
Вот и папа нашего программиста был среди тех, кто выталкивал на минные поля из окопов заключённых, которым и винтовки то старого образца выдали непосредственно перед тем, как вышвырнуть зеков из окопов, вышвырнуть затем, чтобы их телами разминировать участок прорыва. А для этих нужд зеки в основном и использовались. И ещё такая атака зеков приносила пользу фронтовой разведке, так как позволяла выявлять огневые точки противника.
Постоянный состав в атаки не ходил, им это было запрещено по инструкции. Ведь постоянный состав это не отцы-командиры, это надсмотрщики, а убить надсмотрщика грехом не считалось.
Задача надсмотрщиков была выкинуть людей из окопа, угрожая им оружием, гранатами. Матерщина была самым мягким методом. Часто переменный состав погибал полностью за одну единственную атаку. Повернуть назад было нельзя. Сзади, в спину людям смотрели пулемёты заградительных отрядов НКВД. Что там Сцилла и Харибта. Действительность была намного страшнее. Вероятно, папа нашего программиста погубил очень много людей, раз обзавёлся столь многодетным семейством. Пусть и на чисто подсознательном уровне, но его прошлое оказало влияние на настоящее, в данном случае на количество детей в семье. Я уверен в этом. Именно заполнение карточек с формулировкой «пал в бою», повлияло на его желание иметь много детей. Это как бы оправдывало Бурьянова старшего в собственных глазах. Ведь он был обыкновенным палачом. По сути дела.
Его дети, и наш программист в том числе, так и не поняли, кем же был их папа, столь успешно сделавший после войны карьеру.
Раскрывать глаза своему собеседнику, так гордящемуся своим папой, я не стал. В данном случае даже прославленный офтальмолог бы был бессилен. Да и зачем? Если уж человек, который по роду своей деятельности ежедневно решает какие-то логические задачи, но, тем не менее, не в состоянии понять очевидного в течение жизни, то это может означать лишь одно – ему и не нужна правда. Папа для него всё равно будет лучше всех, даже если он и палач.