Низкий, протяжный гул затрубившего рога донесся с Озера, и народ принялся поспешно гасить огонь, собирать разобранные вещи и завозить повозки на пирс. К этому времени к той части деревянного причала, что шла перпендикулярно первой, пришвартовалось большое, широкое и плоское судно, невысокое и, скорее, похожее больше на огромный плот с небольшой будкой, дощатыми перилами с натянутым поверх толстым канатом из конского волоса, небольшой будкой и четырьмя столпами из тонких продубленных бревен, на которые полушатром был наброшен громадный кусок плотной серо-коричневой ткани, не пропускающей влагу, но в одном месте с приличной дырой. Некоторое время спустя на пирсе показалось трое крепких мужчин-весельников и сам паромщик – внушительного роста и комплекции детина с загорелой кожей и выступающими под плотным матерчатым балахоном жилами. В качестве приветствия он почтительно снял с головы шапку, подставив горному солнцу длинные кудри цвета перепревшей за зиму листвы, собранные сзади в аккуратный «хвост».
- Доброго здравия тебе, Арраман! – прокричал с берега кто-то из самых проворных, после чего вбежал на пирс, ведя под руку худенькую невысокую женщину в роскошном узорчатом платке поверх длинного балахона, схваченного узким кожаным поясом. За ними почти бегом семенил одиннадцатилетний мальчик с рыжеватой шевелюрой, в котором Эйра без труда узнала своего школьного друга Урию.
- Ну как же, - проворчала им вслед Нелида. – Наш Амрид горазд изобразить радушие первому встречному, а едет с ним только младший сын.
Эйра хотела побежать вперед, чтобы нагнать своего друга и поприветствовать его, как ей было предложено самим наместником Хаменайи, но не успела: старый жрец Эйрад неслышно подкрался сзади, легко подхватил ее на руки и понес, продолжая в то же время вести какой-то разговор с Темианом и Нелидой.
- Эй, почтенный жрец, зачем вы это сделали? – запротестовала Эйра, слегка стукнув его кулачком в грудь. – У вас нога болит, наверно, неудобно за раз нести меня и опираться на посох? И потом, я ведь сама умею ходить…
- Ну ты же совсем легкая, улыбнулся отец Эйрад. – Моя нога не так уж и болит последние годы, с посохом я справляюсь, как видишь, и потом, нужно же как-то показать, что мы не чужие.
- Это Урия вам не чужой, – возразила она. – А я…
- Ух какая, – вставил свое словцо оказавшийся рядом Анхилар, блеснув белоснежными зубами. – А сама чуть что, так к брату на коленки.
- Так то к брату, а не к чужому деду…
В этот же миг они поравнялись с господином Матесом, который до этого о чем-то увлеченно рассказывал своей дочери – судя по всему, одной из младших, приехавшей сюда первый раз в жизни. Увидев занятную картину, он обернулся, и его лицо также озарилось улыбкой, хотя взгляд оставался все таким же серьезным и сочувственно-задумчивым.
- Да уж ты права, малютка, старик совсем себя не бережет, – сказал он со вздохом. – Но если хочешь, то можешь попросить его дать мне тебя понести на руках. Я хоть не хромаю и поэтому точно не уроню.
- А может, мне? – спросила тут же его молоденькая и очень хорошенькая дочь Анниэль.
- Или мне? – вторила ей супруга господина Матеса, тоже хорошенькая, но неизмеримо старше дочки по возрасту. – Я стольких таких крошек уже выносила на руках и вырастила – не счесть, еще и сироток из сгоревшего индского селения приютила…
- Да вы совсем уже… Я не маленькая, ясно?! – яростно выкрикнула Эйра. – И не просила вашего старика меня таскать!
- Надо же, какая строптивая, – подивилась женщина, а все остальные, каждый в свою очередь или одновременно, умильно хихикнули.
Исполнившись искреннего недовольства и гнева от такой назойливости со стороны взрослых и своего глупого «малюточного» положения, она отвернулась от всех и инстинктивно зарылась головой в складках одежды старика, сдерживаясь, чтобы не разреветься. Тот понял это и добродушно рассмеялся, по-отечески ласково погладив девочку по макушке.
- Ничего, дитя. Насколько я помню своего Анока в детстве, он был очень самостоятельным, хотя и ласковым ребенком, иногда не мог подолгу усидеть на одном месте, а вот своего сына потом таскал на руках почти до десяти лет. Так что, детка, считай, что только и будешь на нем кататься, пока не вырастешь.
Эйра фыркнула. Тем временем они забрались на пирс и поравнялись с семьей Амрида, который, как было положено его сану, несмотря на собственный дурной характер, пропускал вперед стариков, хворых и женщин с маленькими детьми или просто беременных. Старый жрец ссадил наземь Темианову младшую дочку, и та стремглав бросилась к своему школьному товарищу, обняла его и что-то сказала ему на ушко, отчего оба принялись потом от души хохотать.
- Ох ты, постреленочек наш, – вздыхал его прапрапрадед, с гордостью и в то же время с некоторым сожалением и сочувствием глядя на одного из младших отпрысков своего рода. – Веселый, как солнечный зайчик, и рыжий, как Энносова борода…
Урия перестал смеяться и покосился на сребровласого. Уж чего-чего, а этого он точно никак не ожидал – чтобы его, ладненького веснушчатого парнишку с огненно-золотистыми локонами, как у самого настоящего царевича, сравнили с нечесаной, вшивой бородой давно ушедшего в иной мир Эйрадова дядьки.
- Неудачно шутишь, – процедил он. – И не такой я рыжий, как были его немытые патлы, если только портреты не врут.
- Ну, малыш, не сердись на меня, старого невежу, не со зла я это сказал.
Урия ничего на это не ответил и повернулся к Эйре:
- А когда вы успели породниться?
- Что значит – породниться? – не поняла та. – Мы вроде не роднились.
- Хе-хе… А то и значит. В нашем роду есть такой давний обычай: взять на руки чьего-нибудь ребенка с согласия его родителей у нас означает навек породниться с ним и с его семьей. Мои рассказывали, что отец жреца Эйрада был не кровным, а названным братом царя Энноса. Когда они были совсем маленькими, мать Энноса спасла их обоих от наводнения, которое случилось при разливе реки. Она взяла их на руки, когда спасала, и с тех пор они стали братьями, хотя потом Эннос, когда подрос, стал очень противным, злым и возненавидел своего названного брата за то, что тот не айха по происхождению и не родной по крови. Он всю жизнь называл моих предков «чужим отродьем».
- Невероятно! Именно поэтому ваш род такой большой? Кто же придумал такой обычай?
- Откуда ж мне знать, Эйра? Наверно, сам Единый Бог, когда сказал, что все люди – братья и сестры.
В этот момент один из весельников протрубил в рог, висевший у него на груди на толстой пеньковой веревке, второй раз, Арраман громко скомандовал всем забираться на паром. Народу было много, часть из них уже заняли места около перил. Решено было сперва перевезти на остров людей, а потом – животных, повозки и домашний скарб.
Арраман занял свое привычное место у огромного деревянного колеса, которое он называл воротилом, два весельника расположились справа и слева от него, а третий – на заду плоского судна. После того как третий раз проревел большой паромный рог, паромщик с силой повернул воротило вправо и под судном что-то тяжело заскрежетало и повернулось, а гребцы налегли на рычаги, и тогда по бокам повернулись четыре огромные широкие лопасти, похожие на весла или, скорее, на рыбьи плавники или тюленьи ласты. Такие же две лопасти задвигались сзади, управляемые третьим весельником. Трое сильных мужчин нажимали на рычаги, а четвертый вертел колесо снова и снова, и паром поплыл.
_________________________
Остров медленно приближался, выползая из белесого тумана, и вырастал на глаза. Эйра успела заметить с самого начала, что он был большой и очень красивый – гораздо красивее, чем тот берег, от которого они отчалили, и красивее даже, чем тот лес за двумя «влюбленными» соснами. Почти весь он, за исключением горных вершин, был покрыт девственным лесом и, казалось, сюда ни разу не ступала нога человека, что, однако, было сущей неправдой.
Когда паром причалил к противоположному деревянному пирсу, который был не длинный и узкий, а, наоборот, короткий и очень широкий, и люди высыпали на деревянный настил, Арраман приказал всем ждать, а сам отправился за колясками, лошадьми, собаками и теми немногими из приехавших, кто остался караулить пожитки – среди них были и Темиановы сыновья-близнецы.
- Хорошая тут земля, – сказала Эйра, вдыхая полную грудь свежего воздуха и водя пальцами по влажной почве, перемешанной с песком и мелкой галькой. – И тишина необыкновенная.
- Да, – согласился с ней находившийся рядом Анхилар. – Учитель часто говорит, что здесь человек становится единым с природой, с Богом и с самим собой. Увидишь – тебе понравится.
Он покосился на мать: та стояла на деревянном причале, накинув на голову большой черный платок с ало-золотой вышивкой, и хмурилась, готовая вот-вот разрыдаться.
- Ну что с тобой, матушка? – спросил он, подойдя к ней, и внимательно поглядел в ее глаза.
- Ничего, родной. Просто мне грустно. Эйра ведь останется здесь…
Анхилар обнял мать и ласково погладил по затылку.
- Не грусти. Не насовсем же она тут останется, и что с ней здесь может случиться дурного? Раз в год мы сможем ее навещать или, если хочешь, то и чаще. Ну, если тебе все равно грустно, попроси отца подарить тебе еще одну дочку.
Нелида в ответ уткнулась лицом в здоровое плечо сына и разрыдалась, так что успокаивать теперь ее пришлось втроем – Анхилару, Темиану и Эйре, а потом еще к ним присоединились Исиона и Анхиларова жена.
- Ма-ам, ну перестань же ты, завтра большой праздник, а ты плачешь на священной земле, – сказала Эйра, протягивая ей сладкую плюшку, которой ее по дороге угостила мать Урии. – На вот, угощайся.
- Спасибо тебе, Эйра. – Нелида впилась зубами в булочку и почти успокоилась.
«Мама совсем как ребенок», - мелькнуло в сознании Эйры, и тогда она поняла, что это была не ее собственная мысль или озарение, а слова «солнечного принца», долетевшие издалека через глубокий омут ее души. Давненько что-то уже он так вот с нею не заговаривал и не приходил последнее время во сне, по-видимому, очень занятый важными делами перед Праздником Великого Солнца, поэтому она была несказанно рада такому неожиданному вниманию.
Почти все имущество решено было оставить на большой поляне в лесу и приставить сторожей из числа самых надежных людей, которые бы несли караул по очереди. Ими вызвались быть некий старик Ошен из деревни Хандур и его тридцатисемилетний внук Рий по прозвищу Орлиный Клюв – за свой большой, малость крючковатый нос. Этим двоим, судя по всему, в том числе по тому, что говорили бывалые люди, можно было всецело доверять все что угодно, и их знали все, кто тут бывает. А все остальные приехавшие, захватив с собой еду и кое-что из своего имущества, под предводительством Матеса, отца Амрида и семенившего за ними отца Эйрада отправились на другую поляну у подножия великой горы Меру, где им всем предстояло ждать появления местного «небожителя», а потом слушать его торжественную речь. К вечеру поляна превратилась в невиданное живое чудище со множеством глаз-костров.
- А когда он к нам спустится? – спросила Эйра у Анхилара, в упор глядя ему в глаза, в которых весело играли отблески многочисленных огней.
- Завтра на рассвете, когда начнется Праздник. А пока что отец Анок все свое время проводит в молитвенном погружении и готовится к великому событию, в отличие от нас. Завтра он будет все нам рассказывать и наверняка покажет нам божественное чудо.
Глаза у Эйры заблестели от многообещающего слова «чудо».
- А ты видел это, Анхилар?
- Конечно, видел, и все видели. Он показывает это каждый год, но не всегда одинаково. В общем, увидишь все сама.
Ох и любит же он повторять это выражение – «увидишь сама», обожает интриговать и заставлять волноваться…
Старейшины, в числе которых были жрецы Эйрад и Амрид, строго-настрого воспретили паломникам спать этой ночью, так как рассвет надо было, по обычаю, встретить в полной бодрости и ясном сознании. Есть также не полагалось, исключение составляли малые дети, беременные женщины, страдающие немощью старики и другие больные, слабые люди. Но и тем полагалось накануне знаменательного дня есть не мясо или рыбу, а простую кашу из зерновых, приправленную льняным или конопляным маслом. Впрочем, многие из тех, кто из года в год участвовал в этом мероприятии, целый месяц при этом питались только растительной едой, поэтому наставления жрецов относились, по преимуществу, к новичкам. Семья Темиана и Нелиды не была исключением, поэтому сейчас они, вместе с некоторыми из старых друзей Темиана, сидели у своего костра и давились слюной, представляя, как завтра на рассвете к подножию горы сойдут двенадцать человек с широкими подносами, полными ароматнейших, аппетитных тушек жареной курицы.
Эйра, которая не бывала здесь раньше, тоже постилась вместе с остальными и потом разговлялась дома жареной курицей, но то было в родном селении и угощали ее соседи, те, что оставались в Танноре и присматривали за опустевшими на время домами, или жившая тогда еще на этом свете бабушка. Но там, в Танноре, было все не то, совсем не то, что предвкушала она на этот раз.
А с другой стороны, паломникам полагалось на рассвете, перед выходом главного Жреца Великого Солнца Ра, соорудить жертвенный костер и заколоть на нем пятнистого телка, а потом поджечь. Такую жертву Богу Солнца, почитаемому всеми ариями как самую важную в жизни людей ипостась Великого Отца, ибо без Солнца жизнь была бы невозможна и не зародилась бы в этом мире вообще, приносили из года в год. До сих пор этот старый обычай никто не отменял, его соблюдали также в родных селениях и городах. Привезенный старым Ошеном молодой бычок словно чувствовал свою грядущую совсем скорую кончину и протяжно, надсадно мычал, стоя на привязи под огромным кедром, на котором, как говорили старики, ко второй половине лета созревали шишки величиной с человеческую голову, а орехи такого кедра разбивали железным молотом, положив их сперва на плоский камень.
Ночь выдалась тихая, звездная, светлая, как и все ночи в этих краях, и удивительно теплая для здешних краев. Темиан напомнил, что в полночь луна будет висеть над самой вершиной горы, но ее никто не увидит, так как ее заслонит от людских глаз священное сияние. Оно, это непостижимое сияние, зарождалось уже и росло над вершиной Священной Горы Меру, распространяясь теплыми цветными волнами, будет особенно ярким, а завтра в полдень над самой вершиной встанет солнце, явив вокруг себя чудесный ореол, нигде более никем не наблюдаемый. Такое, сказал он, случалось лишь раз в год, в самую середину последнего месяца весны, а во все другие дни и ночи любого года эти небесные светила проходили справа или слева от вершины Меру. Говорили также, что сияние, которое исходит каждый год в эту ночь, видно в небе над всей Даарией, но чем дальше к морским берегам, тем было заметно слабее. Так оно и случилось, и взволнованная публика замерла, задрав головы, когда лунный диск исчез за разноцветным небесным маревом, встав, как все поняли, над самой вершиной грандиозного заснеженного пика. В этот момент сияние стало разгораться все ярче и ярче, вспыхивая то одним, то другим цветом, как гигантский фейерверк, почти погасало, распространяя волны живого дышащего света далеко за пределы острова. Это дыхание было, однако, совершенно тихим, почти беззвучным, но само движение света напоминало как бы божественную музыку или старинные напевы древних предков, что ходили по этой земле тысячи и тысячи лет назад.
Этот свет был вовсе не тем, что обычно, по рассказам побывавших там людей, бывает в стране Вечного Холода – он был теплым, ласковым, словно окутывал и наполнял сердца благодатной, совершенно неземной любовью, заставляя их раскрываться, биться в унисон и гореть, а все существо каждого из находящихся здесь, целиком охваченное этим неземным сиянием, наполняло все большее чувство полета и высокой радости. Это продолжалось до тех пор, пока ночное светило не сместилось дальше на запад в своем вечном небесном движении и сияние не стало понемногу бледнеть и утихать, становясь более спокойным и отдаленным, но не исчезая совсем и продолжая катить свои теплые волны света, наполняя ими весь небосвод Центральных Гор. Эйра вспомнила, что в родном селении видела его, но оно было там всего лишь как слабоватая зарница, озарявшая небо с северо-востока. Даже в Далбосе оно было намного заметнее, но сейчас оно наверняка было там заметнее в несколько рази весь город ликовал, наблюдая это чудесное зрелище.
Эйре показалось, что, когда сияние было особенно сильным и охватило весь остров, она услышала в дыхании небес некий шелест, похожий на человеческие голоса. Звук этот доносился до нее отовсюду, и на мгновение ей показалось, что вся поняла и лес вокруг полны народа, который не имел никакого отношения к паломникам.
- Луна над горой Меру приоткрывает нам завесу, что отделяет мир живых от мира мертвых, - пояснил Анхилар, отвечая на ее немой вопрос. – А Сияние, закрывая нас от Лунного Ока на этой земле, открывает Врата лишь в мир высших Небес, поэтому бояться здесь нечего.
- Вот как? Разве Луна – плохая?
- Она не плохая. Но Луна обычно связана с силами, которых не может быть на этой священной земле – теми, что отреклись от этого Света, и в эту ночь они прячутся в тени по всей Даарии, если только не решают возвратиться вновь в мир Единого. Да, то, что мы видели – это не простое сияние, это Свет самого Создателя Миров.
- Я вижу, что душам нравится этот свет…
- Да, несомненно. Видишь, какие они сами красивые?
- Да. Так ярко светятся, поют и танцуют, и многие из них крылаты. В их мире очень светло и красиво, все время этот чудесный свет…
«Как же мне самой хочется потанцевать вместе с ними в этом прекрасном мире», - подумала она.
И тут же уловила какой-то частью себя тихое и предупредительное: «Еще рано». Что-то большое и бесшумное заслонило открывшуюся перед ее взором панораму, и перед ней предстало большое крылатое существо в серебристо-белом плаще, с ясными большими глазами и прядями очень длинных волос, отливающих всеми оттенками небесного свечения. Легким, как ветер, прикосновением он вернул Эйру к действительности. Она тряхнула головой и очнулась, сидя на земле в объятиях своего брата.
- А он красивый, очень даже красивый, – пробормотала она, не поняв даже, что все это время до сего момента была без сознания.
- Кто? – не понял Анхилар. – Ты меня пугаешь, Эйра, я точно не ожидал, что ты свалишься в обморок. Наверное, ты голодна очень, есть хочешь?
-Да, хочу, но дело не в этом. Просто я видела сейчас такое... то же самое, что и ты, но потом, видно, пошла дальше. Потом я увидела этого красавца и он вернул меня обратно.
- Какого красавца? Серрала, что ли? Я его никогда не видел, может и вправду он красивое и даже доброе существо, только секенарам никогда об этом не говори, да и кое-кому из айха тоже, для них он – омерзительное чудовище о десяти головах и двадцати ногах, покрытое язвами и обвешанное вырванными кусками мяса, и притом страшно злое.
- Это потому что секенары сами злобные чудовища, – оборвала его Эйра, поморщившись. – Не говори мне больше такое, мне становится противно. И наверняка здесь нет ни одного секенара.
- Может и есть, – возразил Анхилар, – только нормальные, отказавшиеся поклоняться Тьме и исповедовать учения Зла. Таких среди них немного и соплеменники их часто считают изгоями, но они сами обычно не хотят заниматься тем, что им претит. Боги Света, как известно, сильнее служителей Тьмы и бесконечно добры тем, кто верен Им, и тем обычно не хочется их предавать. Сдается мне, что старый Ошен и его внук Рий – секенары, много лет назад породнившиеся с родом, ведущим начало от старого Эйрада.
- Ну, значит, они почти что наши, – обрадовалась Эйра. – Старик Эйрад ведь не айха, он только вырос в их семье и женился на девушке из Династии Ра, приняв их веру и обычаи. Кстати… я ведь заметила, что Ошен и Рий похожи на секенаров, такие же глаза, носы и выпирающие подбородки. Но ты говоришь, что они приняли веру, которую сюда принес народ айха, и стали хорошими. А разве среди айха нет плохих людей?
- Почему нет, конечно есть! Вспомни истории хотя бы о временах правления Вшивобородого, то бишь Энноса. Ему вход сюда точно был бы заказан или уже был заказан. И. если честно… я тебе скажу. Отец Анок изменил многим обычаям и традициям айха, так как сам он наполовину то ли славин, то ли райван или инд – я точно не знаю. Он нашел корни многих традиций своего рода по матери, обнаружил, что они выросли из смешивания верований атлантов и арийских предков, что были во времена долгого Золотого века, облагородил их, наполнив истинным смыслом, и приблизил и нашему пониманию, и нынешние арии при этом не считают его отступником и еретиком. Я имею в виду, конечно, его последователей и просто тех, кто его уважает и любит.
- Все ясно, – пробормотала Эйра, подсаживаясь ближе к огню. – Но как же мне, все-таки, хочется есть!..
___________________________
Рассвет встречали в торжественном безмолвии, погасив костры, воздев руки к небесам и устремив взоры на вершину великой Священной Горы, из-за которой должен вот-вот появиться первый луч солнца. Но пока только первый луч, а не само солнце, которое станет большим слепящим диском прямо над вершиной горы ровно в полдень. Многие накинули на головы теплые платки и капюшоны, так как утро было прохладным и с озера дул свежий ветер.
Четверо рослых, крепких мужчин – сыновей Матеса, переодетых в длинные алые одежды, не спеша соорудили в центре поляны жертвенник из хвороста и валежника, затем подвели к нему давно уже притихшего в предрассветных сумерках молодого бычка и хворостиной загнали в самую середину будущего костра. В этот момент все взрослые и многие грамотные подростки хором забормотали что-то на том самом непонятном многим языке, на котором накануне они усмиряли ветер на Озере. На долгие мгновения воцарилась абсолютная тишина, и в последние мгновение один из мужчин в красном занес над связанным, беспомощно лежащим на куче сухих веток бычком большой нож с широким, остро отточенным лезвием и медленно, очень медленно, как ему казалось, погрузил его в самое сердце несчастного животного. И, как показалось ему и всем остальным, кто это наблюдал, животное, даже не пикнув, испустило дух. В этот момент второй палач запалил костер.
Глаза некоторых наблюдателей, в частности, старого Ошена, наполнились слезами: все-таки это была его скотина. До сих пор, во все предыдущие годы, ни он, ни его внук не были созерцателями этого жертвоприношения, но на этот раз оба смотрели во все глаза и глубоко сожалели о случившемся. А Эйра, Фиона и другие, кто был тут впервые, плакали оттого, что им было попросту жаль этого теленка, ведь он мог бы еще жить и жить, радоваться жизни и дать потомство. Остальная же толпа, кажется, не поддалась порыву жалости и продолжала с новым пылом и жаром что-то говорить на «небесном» языке, а потом это бормотание перешло в великолепное, берущее за душу пение одновременно нескольких тысяч мужских, женских и детских голосов. Причина такого душевного подъема скоро стала понятна и двоим секенарам, и Эйре, и наполнило их душу неподдельным удивлением и истинным ликованием: из-за жертвенного костра со стороны, невидимой глазам собравшихся, с радостным мычанием выскочил… целехонький, совершенно невредимый пятнистый теленок и преспокойно принялся жевать молодую весеннюю зелень.
- Смотрите, смотрите, он живой! – кричали Фиона и Эйра, подпрыгивая на месте и показывая пальцем на невесть кем или чем спасенное животное. – Его не убивали и не приносили в жертву!
- Его приносили в жертву, – не согласился с ними Анхилар, и этой фразой вызвал у обеих еще большее изумление. – А почему бычок остался жив, это очень долго объяснять, простым разумом это понять нельзя.
- Это было чудо? – спросила Эйра, не успевая опомниться и осознать все происходящее.
- Да. Простому человеку лучше всего считать это чудом. Те, кто не впервые здесь, наблюдают это чудо каждый год, а в это время по всей Даарии пытаются его повторить каждый на своей вотчине, только у них ничего не получается.
- Так это же прекрасно, Анхилар! – воскликнула Фиона, обнимая его. – Теперь Ошен и Рий получат своего теленка обратно.
- Нет, Фиона. Жертвоприношения никто не отменял, несмотря на то, что этот теленок остался жить: его принесли в дар Великому Солнечному Богу, и здесь, на земле, у него теперь будут новые хозяева. А Ошену и Рию отдадут «жертву», приведенную в прошлый Праздник Эмерелем из Арвезы.
Внезапно где-то несколько раз протрубил рог, и несколько тысяч пар глаз устремились на Великую Гору, на то ее место, где виднелся вход в обширную пещеру, с искусственно сделанным деревянным навесом и естественным широким каменным выступом. Через несколько мгновений из этой пещеры показалась высокая стройная фигура человека, закутанного с ног до головы в длинный плащ земляного цвета. Толпа внизу восторженно загудела и замахала руками, а те же четверо в красных накидках, разобрав потухший жертвенный костер и засыпав его остатки землей и мхом, натащили откуда-то деревянных досок и соорудили на краю поляны, примыкавшей к подножию Меру, нечто похожее на деревянную площадку, на каких обычно в городах выступали ораторы перед наместниками.
Человек, вышедший из пещеры, скинул с себя старый неказистый плащ и предстал перед народом в длинной шелковой тунике золотистого цвета и поверх нее – в такого же цвета, но более темного оттенка, атласной накидке до колен, схваченной на груди большой серебряной пряжкой; такая же была у него на поясе бирюзового цвета, охватывающем талию поверх туники. Фигура Главного Жреца казалась совсем маленькой, но зоркие глаза многих тендуанцев, райванов, айха, индов и других паломников прекрасно видели и различали каждую деталь. Некоторые даже заметили у него на голове венок из гибких, тонких веток высокогорного рододендрона с молодыми листьями, и то, что у него отсутствовала растительность на лице.
- Побрился все-таки, остолоп, - проворчал сребровласый старец Эйрад, сокрушенно цокая языком и качая головой. – Говорил же я ему с молодых лет – не брей бороды, силу и ум свой отбреешь. И ведь без толку я это говорил, все равно каждый год в день Великого Солнца он бреет бороду и усы, юнцом, что ли, хочет показаться?
- А я думаю, он и без бороды ума не теряет, да и силы, видимо, тоже, – дернул его за рукав Амрид.
- Да уж не ум тогда он не теряет, а мудрость божескую, – возразил Эйрад. – Сдается мне, этот человек, один из моих сыновей, давно уже не своим умом живет, а божеским, вот только у нас, похоже, застряло, что ум, мудрость и сила пребывают в бороде…
- Дурацкий предрассудок, – гневно сверкнула глазами Ианна, супруга Амрида. – И мне кажется, что так он выглядит лучше и моложе, ведь Весна олицетворяет собой юность и пробуждение.
Между тем человек, вышедший из пещеры, ждал терпеливо и безропотно и, наконец, дождался. В небе над самой вершиной Священной Горы появилась движущаяся точка, которая все росла и росла, снижаясь, и люди узнали в ней огромного меррахонского орла – из тех, что очень мудры, благородны, любят людей и спасают их нередко от врагов, хищных зверей и прочих несчастий, указывают путь и даже позволяют иногда взобраться к ним на спину и облететь вместе с ними окрестности. Узнала его и маленькая Эйра: это был ТОТ ЖЕ САМЫЙ орел, что прилетал недавно в Таннор.
Покружив рядом с входом в пещеру, орел, наконец, опустился на широкий каменный карниз и позволил Главному Жрецу взгромоздиться на его спину и ухватиться за бока, чтобы не упасть. Затем орел развернулся, перетаптываясь на месте, распахнул могучие крылья и не спеша спланировал вместе с седоком на деревянную площадку внизу, на поляне, где стояло и сидело на расстеленных по земле покрывалах множество мужчин, женщин и детей со всех концов Великой Даарии.
Восторженная толпа снова загудела, приветствуя своего Учителя, предводителя, духовного отца и все еще законного правителя Даарии (именно поэтому здесь собирались в основном те, кто не хотел признать законной нынешнюю власть царя Аммоса Третьего, называя его «Наместником Даарии», тем более что грамота, закрепляющая статус верховного правителя за Аноком Вторым, все еще была в силе). Галдеж продолжался минут пять или шесть, затем Верховный Жрец поднял правую руку с зажатой в ней веткой пальчатолистной ивы, и все замолчали.
- Возлюбленный мой народ… – начал он традиционную торжественную речь, перечисляя вначале все известные названия племен, союзов племен, народностей и родов, и народ снова слушал, затаив дыхание.
Впрочем, некоторые вовсе не упивались речью Жреца.
- Каждый год слушаем одно и то же, почти одни и те же слова, – проворчал Анокс, сумевший-таки каким-то чудом не поддаться массовой экзальтации. – И, обратите внимание, кто тут первый раз, он ведь будет без продыху тараторить до самого полудня, пока солнце не встанет над вершиной горы. Лучше б скорее принесли пожрать.
- Ну и хам же ты, Анокс, – покачал головой Энхал, в точности копируя в этом своего отца. – Имей все-таки уважение или хотя бы делай вид, ежиная мать-перемать…
Темиан грозно шикнул на них, и оба замолчали.
Речь отца Анока, которого здесь никто не смел даже в мыслях назвать Бродягой или ни на каком бы то ни было диалекте или выговоре, поначалу была вполне традиционной. Интересное началось позднее, после небольшого перерыва.
-…Так вот, мой возлюбленный Единым Создателем народ. Если верить моему сну, через двадцать пять лет и два месяца я буду вынужден навсегда покинуть этот благословенный край и отправиться вместе со всеми, кто пожелает пойти со мной, в далекие Срединные Земли, где мне и им предстоит встретиться со многими, кто объявит нас врагами и попытается уничтожить. Но Великие Отец и Мать не оставят нас одних и те, кто будет искренне верить, желать всем сердцем, знать и намереваться, дойдут этой дорогой до своей цели. Но перед этим здесь, в Даарии, предстоит великая битва с теми, кто поддержит Наместника Аммоса Третьего и завоевателей с холодных северных островов, что вступят с ним в союз…
По толпе слушателей пронеслась волна ропота.
- Не порть нам праздник, великий Учитель! – прокричал кто-то из зрелых мужей.
Тот помолчал несколько мгновений, затем ответил:
- Хорошо, не стану, но главное я уже сказал, потому что считал долгом вам сказать. И если кто-то из вас хотел бы узнать дальше мои пророчества, кои приходят мне в сновидениях и озарениях в яви или полуяви, подробнее и глубже, можете наведываться ко мне и в другое время, не только в Праздник Великого Солнца. Забудьте печаль, дорогие, давайте продолжим праздничное слушание.
И снова – о рождении Небес, Солнца и Земли, о судьбах Сыновей и Дочерей Неба, о подвигах героев во имя Высшего Разума Создателя, о Боге, явившем Себя ярчайшим солнечным светом в начале времен, о Любви Единого и прочее, и прочее, так что Анокс снова начал терять терпение. Но на сей раз сдержался – взрослый парень все-таки, и в самом деле могут выгнать отсюда за дурное поведение и отправить сторожить повозки и кормить животных вместе с двумя секенарами, которые присутствовали здесь на церемонии заклания, а потом удалились.
Наконец, длинная речь Жреца-проповедника кончилась, и начались песнопения на Едином Языке, который знали все без исключения и говорили на нем, а некоторые тексты – на все том же «языке духов». Пел Верховный Жрец великолепно, и с годами его голос, похоже, нисколько не портился. Подпевание возбужденной толпы только добавляло новые краски – казалось, даже такие певцы, как Гирван Элх из Орри, не могли бы сравниться с этим «пещерным небожителем».
Пение было куда более увлекательным занятием, нежели прослушивание длиннющей проповеди (зануда он и есть зануда, в который раз за свою жизнь думали Анокс с Энхалом) с порой пугающими и берущими за душу пророчествами, и почти никто не заметил, как подкрался полдень. Солнечный диск, который здесь, в горах, казался в несколько раз больше и ярче, чем на низменных и средней высоты землях в долинах родных рек, оказался, наконец, точь-в-точь над вершиной Великой Священной Горы. В этот момент отец Анок замолчал и четвертый раз за этот день затрубил в висевший у него на шее рог, вынув его из-под полы накидки – громче и дольше обыкновенного.
Наступила тишина, и вновь взгляды устремились на громадный пик, из-за которого не спеша вылетели двенадцать меррахонских орлов, и все были с седоками, которые держали в руках что-то большое, плоское и широкое. Птицы, медленно взмахивая огромными крыльями, по очереди спланировали и приземлились у подножия Горы.
Один из прибывших учеников Жреца, уже немолодой мужчина в небесно-голубой накидке поверх белоснежной туники, спешился первым, подошел к своему Наставнику, поклонился и сорвал с подноса тряпку. Новички, включая Эйру, ахнули, а затем все, в том числе и бывалые завсегдатаи, начали давиться слюной и урчать животами: на большом круглом подносе из красного дерева высилась гора порубленной на небольшие куски и зажаренной на костре курицы, приправленной несколькими пряными травами и семенами. Все это распространяло по всей огромной поляне неповторимый, божественный и на редкость аппетитный аромат.
Наставник поблагодарил своего ученика, взял с подноса петушиную ножку, осмотрел со всех сторон, понюхал, облизнувшись при этом, и неторопливо впился крепкими зубами в хрустящую, сочную, ароматную мякоть. От блаженства он даже на какое-то время закрыл глаза. Те, кто находились дальше всех от него, наверняка не видели этого или видели с трудом, так как не поместившихся на поляне, хоть она и была очень большой, расположили в близлежащем лесу – до них долетал только запах съестного. Зато все, кто находился неподалеку, вовсю давились слюной.
- Да уж, – отметил Энхал, тыча в бок Анокса, – судя по выражению лица Анока, это не просто вкусно, а божественно вкусно, если прикинуть, что он весь год до этого дня питался только растительной едой да изредка вяленой рыбой.
- Лучше бы нам поесть дали! – проворчал Анокс, у которого в очередной раз «запело» в животе, а от запаха курицы на голодный желудок начинала кружиться голова.
В ту же минуту к ним подошел длинноволосый мужчина в зеленом атласном одеянии и с подносом в руках.
- Угощайтесь, – улыбнулся он им.
Близнецы разом подскочили с места, словно ужаленные, и схватили по самому большому и жирному куску, потом к ним присоединились все остальные члены Темианова семейства. Эйре, как и отцу Аноку, досталась петушиная ножка.
Вкус этого яства воистину показался ей божественным – тонким, насыщенным и пропитанным пряностями, поэтому выражение лица у нее вскоре сделалось точь-в-точь как у отца Анока, и она точно так же, как он, прикрыла глаза от наслаждения.
- А вино будет? – спросил Анокс у парня в зеленом, который сновал туда-сюда с быстро пустеющим подносом, точно так же, как и другие ученики великого Жреца. – А то в прошлом году вы явно его для нас пожалели.
- Будет, но попозже. Берите еще курицу.
- О, спасибо! – Анокс схватил еще три куска – себе, Энхалу и Эйре.
А Верховный Жрец тем временем прохаживался по поляне, подходил к людям и разговаривал с ними, отвечал на их вопросы или рассказывал им любопытные истории из своей жизни. Казалось, он знал все языки мира, не то что диалекты местных племен, составлявшие разнообразие Единого Языка ариев. Всем присутствовавшим не терпелось поговорить с этим необычным человеком, некоторые в нетерпеливом ожидании ерзали на месте, а те, кто уже составил ему компанию, казались и себе, и всем остальным, истинными счастливчиками. Когда же он вознамерился наведаться к Темиану с его сородичами, произошло непредвиденное: Нелида легонько оттолкнула Эйру и встала впереди нее, заслоняя ей всю видимость своей массивной фигурой, рядом с Нелидой слева встала ее беременная невестка, а справа – Исиона с двумя крохами. Этого Эйра уж точно никак не ожидала, и внутри ее сознания начал расти самый настоящий «праведный гнев». Она изо всех сил ущипнула мать сзади в правое бедро – та слегка поежилась, но не ответила, не подвинулась и даже не обернулась.
- Чего это она? – спросила Эйра у Анхилара, потеребив его за рукав.
- Да странная какая-то, все чего-то боится.
- Чего боится?
- Не хочет отпускать тебя к этому человеку. Она знает, что, если это сделать, то потом он не отпустит тебя обратно, до тех пор, пока…
Эйра презрительно фыркнула.
- Да я и сама не захочу обратно раньше, чем положено. Я же согласилась сама и обещала ему… И все потом объяснила матушке. Это несправедливо!
В это время к ним подошел отец Анок и всех поприветствовал по очереди, а Нелиду, когда до нее дошла очередь, обнял как родную сестру.
- Мира и Света тебе, Нелида, дочь Геллонхая из рода Авенор! А чего дитя прячешь?
- Э-э-э… так я не прячу. Она сама от вас прячется, почтенный Жрец.
В этот момент Эйра снова ущипнула ее, и она поморщилась. Лицо отца Анока стало суровым, он посмотрел на нее долгим, пронизывающим взглядом и все понял.
- Не лги мне, женщина. Никогда больше никому не лги, даже самой себе. И будь добра, освободи мне дорогу, твоя дочь сама выбрала этот путь. Это ее решение и выбор, и никто из нас не вправе чинить этому препятствия. От этого решения зависит судьба вашей семьи и рода по крови твоего мужа.
Нелида, внутренне соглашаясь с ним и в то же время едва не плача, потупилась и отошла, наконец, в сторону, уступая ему дорогу.
- Ну, не надо так, – успокаивал ее отец Анок, положив ей на плечо руку. – Не бойся, сестра, ничего не случится с твоей малюткой. Я понимаю твою печаль, но это не надолго, она к вам вернется, когда придет время.
Нелида пожала плечами, и в то же время к нему обратилась ее невестка Фиона, поспешно шаря рукой в небольшой поясной сумке:
- Позвольте… что вы скажете насчет того, что секенары в Энивад-Сар-Танатуре пытались убить моего мужа… вот этим?
Она достала и показала ему предмет, который с трудом узнала сама: тонкая зазубренная спица, вынутая из пораненной человеческой плоти, за время путешествия от Черного Города до острова Меррахон покрылась рыжевато-бурым налетом, который осыпался при прикосновениях и пачкал руки. Отец Анок взял у нее спицу, повертел так и сяк, затем, постукивая ею по тыльной стороне пальцев, внимательно посмотрел в глаза Фионы и ответил:
- Я знаю обо всем, госпожа, и о том, что в наказание за содеянное того города больше нет. А они и впрямь ловко рассчитали: если бы эта штука осталась в теле твоего мужа надолго, то начала бы отравлять его этой рыжей пылью, причиняя нестерпимую боль. Но, если это все уже позади, думаю, это более не стоит нашего внимания. Забудьте.
С этими словами он отошел подальше к краю поляны, к обрыву, под которым протекал шумный ручей, и бросил заржавленную секенарскую иглу вниз. Резвые воды подхватили ее, как щепку, завертели и унесли прочь, а довольный Жрец вернулся к нашим паломникам.
- Спасибо тебе, великий Жрец, за то, что ты унес и утопил в водах мою печаль, пусть Солнце светит тебе вечно, – поблагодарила его Фиона, растроганно тряся его правую руку.
А сам он, ответив ей так, как подобает почтенному Главному Жрецу, по-отечески обнял ее, потом отпустил, попросил еще раз освободить ему дорогу и обратился, наконец, к своей будущей ученице, все еще сидевшей на деревянном чурбаке позади своей матери, в то время как ее старшего брата Анхилара уже там не было:
- Ну здравствуй, Эйра, Дитя Зари, дочь Темиана из рода Кассидара. Как живешь? Скучала по мне?
- Да… – ответила та, глядя на него во все глаза с плохо скрываемым удивлением, волнением и радостью. – Я же видела тебя наяву только один раз, и тогда ты был… казался… не таким молодым и красивым…
- Я тоже рад, очень рад тебя видеть, меан дэвир. Я пришел сейчас не просто так, а чтобы забрать тебя к себе, если твои родичи позволят. Ведь так - они позволят?
Говоря это, он окинул взглядом людей вокруг себя, улыбнулся и присел на корточки, а Эйра, чтобы хоть как-то найти точку опоры и не утонуть в море нахлынувшего волнения и всяческих переживаний с предчувствиями, уцепилась за указательный палец его правой руки. Ей казалось, что если бы она не сделала этого сейчас, то, наверное, сорвалась бы с места и убежала куда-нибудь или спряталась за чью-нибудь спину, поскольку происходившее более всего напоминало ей нечто, медленно, но верно разрываемое на части колоссальной, непреодолимой силой и оттого выглядевшее таким ветхим и непрочным. Это было больно. Даже если много раз было сказано, что это не навсегда, самой же Эйре казалось, что ее, молодую веточку, отрывают от родного дерева насовсем и бесповоротно, и когда она вернется через годы к родному очагу, он станет для нее более чужим, чем новый дом и новый очаг, а она станет более чужой им, своим родичам и сородичам. Вероятно, то же самое чувство испытывали сейчас и ее родные. А может быть, они все ошибались, думая так, и кровные связи нельзя так скоро разорвать? А что, если и он, этот ее Наставник, станет столь же родным и потом так же больно будет расставаться с ним и его учениками на священном острове?
- Позволим, – после некоторого молчания, приведя в порядок свои мысли и чувства, ответил Темиан.
- Позволим, – вторила ему Нелида, подавив в себе печаль и страх и проявив, наконец-таки, смирение.
И даже вернувшийся после разговора с несколькими своими друзьями Анхилар, вздохнув, промолвил это слово – «позволим». Остальные выразили свое согласие молча.
- Ну тогда, – сказал «Бродяга», – обними их всех сначала, моя хорошая.
Эйра вскочила с места и по очереди обняла всех своих родных, прощаясь с ними, и даже подоспевшего Урию, потом вернулась снова к человеку в золотом одеянии, присевшему на чурбак, но в последний миг поколебалась. На сей раз он, видимо, заметил ее беспокойство, хотя похоже было, что он увидел это и раньше, но сделал вид, что ничего не заметил.
- Подойди ко мне, маленький друг. Подойди, не бойся, я не обижу тебя.
Он улыбнулся снова, подмигнул ей и протянул руки. Несколько мгновений Эйра еще колебалась, взвешивая все «за» и «против» и все еще думая, куда бы ей рвануть – вперед или в близлежащие кусты и затем в лес. Но потом сообразила, что, если она струсит и убежит прочь – то ее никто не станет догонять и вылавливать в лесу или в кустах, потому что сейчас все целиком зависело лишь от ЕЕ выбора и решения. А тогда, на Черном Озере, была совсем другая история, там этот человек оказался по решению ее матери, хоть мать это и скрыла, так как была очень и очень хитра. И тут же из самых потаенных, неведомых разуму глубин ее сознания всплыл зловещий призрак Волка… Последнее резко потянуло чашу весов в сторону «за», она забыла обо всем, о чем думала до сего момента, рванулась вперед и в тот же миг оказалась в сильных, крепких руках своего благодетеля.
- Ну вот и все, – сказал Анок, поднимаясь с чурбака. – Теперь мы пойдем в наш дом на Священной Горе. Не волнуйтесь, ничего плохого не случится, ни я, ни мои ученики не причиним ей зла. Будьте благословенны!
Он почтительно поклонился всем и не спеша побрел на другой конец поляны к дощатому настилу, где до этого выступал перед публикой. Ноша его была совсем не тяжелой и так трогательно и расслабленно прильнула к нему, что у Верховного Жреца слегка перехватывало дыхание, а сердце билось сильнее, чем обычно, все больше раскрываясь и блаженствуя в накатывающих волнах счастливого переживания, которое испытывал, пожалуй, очень и очень давно, когда увидел собственного новорожденного сына и еще раньше, когда видел своих вновь родившихся сестер и братьев. При том он ясно ощущал, что она… нет, не дочь ему, а, скорее, младшая сестра… его названная сестра и глубоко родственная душа. В свою очередь, маленькая новобранка ощущала все то же самое – почти как в общении с Анхиларом, только, пожалуй, еще сильнее и ярче. Еще при той памятной встрече на Черном Озере между ними возникла либо пробудилась некая глубинная душевная связь, а теперь они оба позволили этой связи развиться, усилиться и проявить себя в полной мере.
Донеся Эйру до того места, куда на рассвете приземлился орел, он осторожно ссадил ее на дощатое возвышение, похожее на ступеньку, сам же устроился рядом и стал угощать принесенными кем-то из учеников булочками со сладкой начинкой из лесных ягод, собранных в начале осени.
Анокс с мрачным видом сверлил взглядом землю у себя под ногами, потом пнул сапогом какой-то некстати подвернувшийся камешек и сплюнул.
- Чего ты? – обеспокоился за него второй близнец.
- Да ничего. Ты видел? Я бы этого золотоперого…
- Полегче, Анокс! – встрял в разговор Анхилар, как делал всегда, когда эти двое начинали спорить или слишком бурно что-то обсуждать – он старался везде строго блюсти установленный порядок и не допускать между младшими братьями ссор и драк, с самого детства. – За что это ты так его невзлюбил, а?
- А то ты, Анхилар, не знаешь. Я его еще будучи семилетним мальчишкой невзлюбил. Приторный зануда, еще и липкий к тому же…
- Почему это – липкий? – Анхирал поднял брови и вытаращил глаза.
- А не заметно? Что к нему в холеные руки попало – то пропало, я так и знал, что просто так это не кончится и однажды он отберет у нас сестру. Матушка наша правильно делала, что спрятала Эйру, а этот аспид сгреб ее и тут же увидел девчонку, еще и нагоняй дал.
Анокс шмыгнул носом и в сердцах пнул выкатившийся из костра кусок горящего полена обратно, потом уселся на тот же самый чурбак, где до него сидел Жрец, а еще раньше – Эйра.
Анхилар сочувственно положил руку ему на голову и издал тяжелый вздох, как часто делал в подобных случаях.
- Эх, Анокс, Анокс… Так ничего и не понял. У них заранее ведь договор между собою был, на нее возложена миссия спасти наш род от…
- Миссия?.. Да не верю я во всю эту чушь!!! – заорал Анокс, теряя всякое самообладание и резко вскакивая с места. – Вы все сошли с ума, предав того, кто спас нашего прадеда и столетиями помогал нашему роду, и поэтому он вам всем мстит!..
- Ты уж определись, мстит нам Туран-Волк или ты не веришь в эту чушь, – сухо проворчал Анхилар, нисколько не поддаваясь гневному порыву брата, но все же дав ему легкий подзатыльник. – А то сам себе противоречишь.
- Да уж определюсь, не беспокойся, – уже тише, немного умерив ярость, пообещал Анокс. – Похоже, я тут единственный, кто не поддался до сих пор обаянию этого праведника. И, кажется, я нашел единственно верный путь. Нужно просто всем отречься от этой чужой веры и обычаев, призвать нашего прежнего Покровителя, во всем раскаяться и вернуться к нему как к истинному духовному Предку нашего рода, и тогда он, возможно, перестанет нам мстить. Ведь мы не совсем люди, Анхилар, мы - Волки...
Анхилар закусил нижнюю губу и отрицательно покачал головой.
- Нет, брат. Мы больше не Волки, уже давно, и никто из нас не может рассчитывать на милость Турана и его прощение. Туран не умеет прощать и, скорее всего, злобно похохочет над нашим раскаянием, а потом убьет и отправит наши души в преисподнюю. Это отец Анок бы тебя простил или кто-нибудь из Светлых Богов, но и то, если бы их предали, причем по-настоящему, как те секенары, они бы призадумались...
- Да иди ты в пекло со своим Аноком!.. - снова впал в бешенство Анокс. - Я сам сделаю то, что задумал, а вы можете делать все что хотите и надеяться на то, чему этот вор научит нашу сестру! Я сейчас же побегу в лес...
Далее последовало то, чего не ожидал никто из семьи Темиана и других людей, которые с нескрываемым люопытством следили за разворачивающимся "представлением". Анхилар одним прыжком опередил сорвавшегося было с места Анокса, повалил на землю и схватил за горло.
- Только попробуй, волчье отродье! - прошипел он, багровея и яростно сверкая глазами. Только попробуй... Найду тебя и убью!..
Анокс закашлялся, когда старший брат выпустил его, и сел на месте, раскрыв от удивления рот.
- Родного брата убьешь?..
- После того как наша семья отречется от тебя за предательство рода, - бросил в ответ Анхилар, отряхивая штаны от прилипших хвоинок и грязи. - Или лучше нет, не я убью, а Небесный Отец покарает - до тех пор, пока не раскаешься сам. И эта кара будет наверняка пострашнее, чем месть Туран-дема или толпа взбесившихся секенаров.
- Какую еще кару вы можете придумать? - хлюпнул носом Анокс, перейдя от ярости к подавленности, растерянности и отчаянию. - Не верю я в ваших Богов, Небесного Отца, Сыновей, Дочерей и их гвардию, так и не смог поверить за пятнадцать лет.
- Тогда зачем ты ездишь сюда с нами каждый год? А?
Анокс не ответил и сидел молча, поджав губы - видимо, решил-таки запрятать злобу куда-нибудь подальше.
И тут в их разговор вмешался Энхал, придя откуда-то с двумя кувшинами, в одном из которых был кумыс, а в другом - вино, и ставя их на землю.
- Я понял, зачем он сюда ездит и чего ему не хватает. Только искренней, абсолютной любовью из самых недр души можно растопить злобу, жестокость и черствость, победить Тьму. Для этого ему не помешало бы пообщаться с самими отцом Эор... Аноком, ведь он - средоточие этой благодатной силы. Некоторые арии называют его также Митрой, что означает "Младший Ра" или "Сын Ра", то есть "Сын Солнца". А наш братец с этим сыном Солнца за все годы даже не поздоровался, только и знает, что бурчать себе под нос в его сторону.
- Ага, - осклабился Анокс. - А мне неважно, кто он такой, если бы вступил с ним в разговор, то высказал бы ему в глаза все, что о нем думаю, но только вот...
- Только вот - что? - не понял Энхал. - думаешь, он опустится до твоего уровня и ответит тем же, а потом еще даст тебе промеж глаз за то, что ты его оскорбил? Ничуть! Он просто внимательно выслушает, как выслушал когда-то меня и еще многих, поймет причину твоего гнева и страданий, уцепится за это слабое место и начнет размягчать, пока не растопит тебя, как коровье масло. И будешь потом, как Эйра, сидеть с ним на одном куске дерева, слушать пение птиц и лакомиться булочками, и будет тебе так божественно приятно и хорошо...
- Вот за это я его и ненавижу. А что, если я ему сам дам в глаз? - прищурившись, спросил неугомонный Анокс. - Думаешь, я побоялся бы драться с чужими богами, принявшими человеческое обличье и живущими тут рядом с обычными людьми?
Анхилар невесело усмехнулся.
- Ты глубоко ошибаешься, брат. Не нужно делить никого на обычных людей и богов, знающие говорят, что в любом из нас живет Дух Единого. И второе... с чего ты решил, что ОН нам чужой?
- Заткнулся бы ты, Анхилар, вечно влезаешь, когда мы разговариваем! Ну так что, Энхал, будет, если я сам дам в глаз этому наглому жрецу, которого некоторые тут обожествляют наравне с самим Солнцем??
- Э-э... ну тогда еще до того, как ты это сделаешь, перехватит твой занесенный кулак, "оттянет" словесно, как нашу матушку за вранье, а потом уже начнет делать из тебя "кисель". Я помню, когда нам было по восемнадцать, я осмелел и вызвал его на поединок, просто для того, чтобы он показал кое-какие приемы, которым его учили Наставники в молодые годы. Он показал, а потом, когда соскреб меня с земли, засмеялся и предложил пойти к нему в ученики. Еле отвязался.
- Да уж помню. Потом ты наотрез отказался и ушел с поля боя, а через год обнаружил, что его учеником стал Семияр из племени юго-восточных славинов. И вид у тебя был такой разочарованный...
- Отец Анок очень мудр, - снова влез в их разговор Анхилар, так и не изменив своей давней привычке во все вмешиваться, поправлять и исправлять. - Если он видит, что у кого-то действительно нет желания и внутреннего стремления к чему-то, то есть к тому, что он предлагает, то он не будет настаивать, а вот когда на самом деле хочешь, но притворяешься... Ты ведь хотел научиться у него боевым искусствам, не так ли, Энхал?
- Хотел... но я испугался, потому что одними этими искусствами дело бы не ограничилось. А хотя если бы и ограничилось, пришлось бы остаться тут жить и учиться всему, в том числе этой самой мудрости с премудростями.
- Да уж... - ухмыльнулся Анокс. - Гребет с потрохами, хотя, если считать, что у этого племени присвоение считается нормой...
- Слушай, Анокс, а почему ты все это говоришь нам с Анхиларом?! - взвился Энхал. - Мы уже давно знаем твое мнение, и нам уже совсем неинтересно это слушать. Поди и скажи это ему самому, авось выслушает.
Анокс встал, наконец, с прохладной, немного влажной земли и издал нечто среднее между вздохом, мычанием и свистом.
- Я бы сделал это и много бы чего еще сделал, но... страшно мне. Это вы так можете, а я даже не смею взглянуть ему прямо в глаза и панически боюсь, что он заставит меня во всем каяться и сделает из меня мягкосердечного добродушного простофилю, который будет наивно верить в неведомых мне Богов, в какого-то ни разу не виданного никем "Единого Создателя" и заниматься тем, что кажется мне абсолютной чепухой. Все потому, что я - особенный и не могу принять то, чем вы живете, для меня по-прежнему духом-покровителем и Отцом нашего рода является Туран-Волк.
"Все потому что ты трус, трус, трус! - думал, в свою очередь, Анхилар, негодуя внутренне, но не выдавая этого никому и потупив взор. - Малодушный трус и грешник, слабая натура с нечистой совестью, пребывающая в вечном страхе перед Светом Истины и потому неспособная разорвать сети Тьмы и ложного света, который он в ней якобы видит, в этой самой Тьме. Когда-нибудь ты поймешь это, брат мой Анокс, если только не будет слишком поздно".
_________________________
Декабрь 2010 - октябрь 2011 г.