Диалектика жизни

М. Быстров                г.Чита, 2008г.
Диалектика жизни
(RaippiaR LaivviaL)
Фантастическая повесть о людях-богах: Тиамат из рода ТайммйаТ, Мардуке из рода ДраммарД, Вишну из рода ШиввиШ, Нюты из рода ТайннйаТ и др…
               

Содержание
1. Бог попущает трижды………………………………………………
2. Толя + Валя=………………………………………………………...
3. ДромморД – значит Вездесущий………………………………….
4. Лунная Саламандра………………………………………………...
5. Капризный дух МтайатМ………………………………………….
6. Толян – Тимэй –……………………………………………………
7. ТроннорТ…………………………………………………………...

                Бог попущает трижды.
Ветер кружил, и звери на увал вышли только к вечеру, да и то не туда, где их ждал Толян. За день он устал и основательно промерз.
Даже чай особого рецепта помогал мало, и два раза они с Байкалом, белым зверовым кобелем, выползали из снежной сидьбы, спускались в сивер и барахтались там, разгоняя кровь.
Он ещё подкрутил прицел. Пятеро сохатых спокойно обгладывали молодой осинник. Ветер теперь устойчиво дул в лицо охотнику, и звук от выстрелов улетал за спину. Три зверя завалились в снег. На вожака и молодую важенку рука не поднялась, хотя внутренний голос кричал: «Стреляй же, стреляй! Это ж двухнедельный заработок». Тот Толян, доармейский, уложил бы всех. Тогда был азарт. Сейчас азарта не было. Просто была работа, часто тяжелая и неприятная. Но, как говорил его наставник, дед Еврасий: «Во всяком деле есть что-то хорошее, а что-то плохое, и надо научиться то и другое делать без суеты».
Он подошел к убитым зверям, долго просил у духов прощения, путанно объясняя необходимость содеянного, повязал на осинку узелок «байгэ», подсмотренный у бурят; потом снял белую маскировочную куртку и штаны, повесил их на видное место, а вокруг под снег закопал остропахнущие обрывки ветоши. Все это должно было охранить добычу от волков, колонков и ворон, потому что машина придет не раньше завтрашнего полудня.
Теперь оставалось вернуться в зимовье и вызвать по рации машину. Но прежде надо подкрепиться.
Толян прихлопал ладошкой снег на пне, порезал тонкими пластиками свежую печень, то и дело угощая своего четвероного друга, разложил кусочки на подморозку, разжег костёр; а через час, на лыжах подбитых камасом, скользил по припорошенной лесовозной дороге.
Распугав темноту, из-за увала выплыла полная луна. «Рожденные в новолуние наделяются особым даром, который, впрочем, не всем приносит пользу» –  вспомнил Толян Валюшкины слова. «А умершие?» –  почему-то спросил он тогда. «И умершие тоже», – ответила она, и, конечно, это было смешно.
Вдруг Байкал вздыбил загривок, остановился, поджидая хозяина. Толян огляделся. По стрелке, вдоль сосновой опушки, не спеша, спускалась цепочка волков.
– Ты чё, Байгхал, волков не видел? – пожурил кобеля, но тот жался все ближе.
Охотник снова взглянул в сторону хищников. Ого, сколько их. Ах, да, гон же начался. Эта старая ведьма две стаи за собой сманила. В гон с ними надо быть поаккуратней. Все зависит от волчицы, а они в это время капризны. Но и показывать серым, что боишься их, тоже нельзя, и Толян продолжал движение. И только когда убедился, что пути скоро пересекутся, сместился к зарослям ерника, громко разговаривая с собакой, наломал сухих веток, но поджечь не успел. Волчица почти по-кошачьи мяукнула, и её верная гвардия широким намётом застелилась по полю, охватывая намеченную жертву с двух сторон.
– Ехали мы, ехали – и приехали, – пробормотал Толян, присев на колено и вскидывая винтовку.
Он успел выстрелить четыре раза, но попал только два. Оказалось, что бегущий на тебя волк – это очень неудобная мишень.
Самого быстрого перехватил Байкал, второго тоже, следующему Толян загнал в пасть ствол и перевернулся через спину в заросли. Прикрывшись левой рукой от зубов, ударил ножом, почувствовал, как проломились под зубами зверя кости предплечья, и понял – конец. Он ещё раз успел ткнуть куда-то ножом, но шею пронзила острая боль.
«Как странно видеть себя со стороны», – думал он, наблюдая откуда-то сверху, как волки разрывают его тело. Вот один матёрый подтащил волчице бедро, но она лишь равнодушно скользнула по добыче взглядом и отвернулась. Другой принёс голову. Волчица опасливо зарычала, отступила назад, повернулась и ровным шагом побежала прочь.
«Фу, черт, приснится же такое», – Толян сел на лежаке, торопливо нашарил в темноте спички, запалил фитиль лампы. Некоторое время сидел, обдумывая сон. Что там Валюшка толковала про подсознание? Дескать, оно может предсказать. Сунул ноги в тапочки – валенки без голенищ – всё ещё опасливо озираясь, вышел из зимовья, тихо окликнул:
– Байгхал.
Рядом из снега, зевая и потягиваясь, поднялся кобель.
– Ну и слава Богу… А ведь, вполне могло быть, а, Байгхал, мы же видели вчера следы двух семей.
Одеваясь, он не нашёл свой армейский ремень с бляхой – талисманом. То ли около сохатых оставил, то ли дорогой потерял. «Ладно, найду, – успокаивал себя. – Ночью порошки не было».

Эх, купить бы спутниковый телефон, и на фиг бы вчера в зимовье тащиться. Полёживали бы сейчас у костра и печёнку жрали… Это сколько же за телефон зверушек надо завалить, по госрасценкам-то?
Рассуждая так, Толян скользил по колее. Подходя к тому месту, где во сне разыгралась трагедия, он увидел, что Байкал насторожился. «Черт, а если подсознание не врёт?» – мелькнула мысль, и холодная капелька пота скатилась меж лопаток.
Взглянул вдоль пологой стрелки, ожидая увидеть серые тени, но там лишь стояли реденько сосны. Из-за горы выкатилось солнце и в его лучах впереди что-то блеснуло. «Иней так не блестит», – подумал Толян, и сердце сжалось от неприятной догадки, которую никак не хотелось допускать до своего сознания.
Он дошел до одинокой берёзки, снял с ветки свой ремень, увидел на бляхе свежие отметины и в изнеможении опустился на колени. Стало вдруг безмерно обидно за свою неудачную судьбу. Из глаз покатились слёзы, в такт рыданию затряслись плечи, и сквозь зубной скрежет глухо вырвалось:
– Прости меня, Валюнька, прости…
Прошло немало времени, прежде чем он успокоился. Поднялся, еще раз прочитал свежую витиеватую надпись на бляхе: «Толя, бодже попущает трижды».
– Ну вот, Байгхал, мне опять напоминают, что я неосторожен. Следующий раз будет последним. Ну и ладно, чё ж чужую жизнь заживать.
Он умыл снегом лицо, подставил тянущему снизовья хиузу, досушил  разгоряченными ладонями, проговорил:
– Идём, что ли, – и деланно бодро пропел. – Не все ещё мы мили отшагали…

С Валюшкой они дружили в школе. По возрасту она была на год младше, но, наверное, на тысячи лет старше своей врождённой мудростью и тёплой добротой. Весной, в конце шестого класса их застукали, когда они, оголившись, разглядывали и щупали друг друга. Толика после этого отправили в ссылку к старшему брату. Какое-то время они ещё переписывались окольными путями. Потом Толик встретил Ольгу с Валиными глазами, и постепенно переписка замерла. Потом армия, Чечня, последний бой.
Говорят, тот бой длился около получаса, а он только помнит разодранные внутренности живота да враз омертвевшие руки и ноги. Потом тёплая ладонь на лбу и тихий голос: «Спокойно, Толя, всё хорошо». Он узнал бы этот голос из тысяч, рванулся к нему…

Толян выжил один из всей роты. Осколок разорвал мышцы живота, не затронув жизненно важных органов. В госпиталь к нему три раза наведывался особист, нудно талдычил:
– Странно всё же, всех добили, а тебя не тронули. И кто был тот солдат, которого вертолётчики видели около тебя?
– Да какой солдат, я же говорю – санитарка, Валя Корина, наверное, с соседней части. Здесь нет, я спрашивал. Мы с ней земляки.
– Брось, Павлов, Валентина Корева утонула, когда ей было шестнадцать лет, ещё за год до твоего призыва.
– Что ты мелешь, капитан!
– Сядь! Итак…

Второй раз дело было зимой. Он спешил на автобус, раскатился на скользких подошвах, запнулся за бордюр и упал прямо под колёса грузовика.
После этого случая они целую неделю прожили в далёком зимовье, вспоминая своё детство. Валюшка пыталась его чему-то научить, но он не слушал, наслаждаясь одним её присутствием.
– Учти, Толя, я смогу тебе помочь ещё один раз и всё. Мард предупредил меня.
– Ну и что, тогда я всё время буду рядом с тобой.
Она отвела взгляд, прошептала в отчаянии:
– Ты не понимаешь. Не сможем мы всегда быть рядом.
– Он что, этот Морд… или Мард, как правильно?
– Без разницы. Тогда слова были без гласных звуков. Правильно будет Мрдк из рода ДрмрД. Наши предки его так назвали. ДраммарД – Всесильный, ДромморД – Вездесущий.
        – Значит, Вездесущий и Всесильный…
– Всесильным он просит себя не называть, потому что… Ой, ладно, что мы про него.
– А большой у него гарем?
– Не знаю. Про него мало что известно. А если он захочет, то вообще всё забудем. Поэтому, ты о нём не должен не только говорить, но даже и думать.
– Да на хрен он мне нужен, думать про него. Но если встречу – не промажу.
– Дурак ты.
Толян растянул рот в блаженной улыбке:
– Да, дурак. И рад этому. Разве умным-то ты меня любила бы? У вас там умников-то пруд пруди… Ну я, конечно, не заблуждаюсь… Ты, конечно, не столько меня любишь, сколько своё прошлое, земное…
И вот теперь не повезло в третий раз. А может, Валюха права, и, надеясь на неё, он стал менее осторожен, потерял страх смерти? Да вроде нет. Ведь он прекрасно понимает, что как раз ему-то «вечная жизнь» и не светит. Эта «морда», наверное, ждёт не дождётся, когда он проколется в последний раз.
Так, спокойно, в чём он вчера ошибся? Первое: увидев следы второй стаи, не задался вопросом – зачем они зашли на чужую территорию. Забыл про гон. Второе: понадеялся на извечный страх волка перед человеком и слишком с ними сблизился. Надо было сразу запалить ерник, а ещё лучше выцелить волчицу. А что там старики рассказывают? Не богаты что-то их рассказы. Вот! Отсутствие информации. Как там говорила Валюха: «Владеющий информацией – владеет миром». Ишь ты, миром. Тут бы собой овладеть. Вон баба Нюра, соседка, как политиков костерит: «Сосунки, членом своим владеть не научились, а туда же – во власть лезут». Да-а, власть – это серьёзно. А жизнь какой-то шутейной получается. И всё же технику безопасности на рабочем месте знать надо. «Техника безопасности написана кровью». Спасибо, Василич, за афоризм, но вдолбить его в мою голову у тебя не получилось. Что ещё? Сама схватка. Металлические нарукавники, на шею ошейник с шипами… Тогда уж полный комплект рыцарских доспехов. Картинка! А оружие? Для ближнего боя. Эх, какая у него была кукушка. Особист забрал. Чтоб у него член на лбу вырос… Вчера бы серых всех штабелем выложил.
Стрелял Толян хорошо. Ещё в детстве с друзьями состязались в стрельбе из тозовки. Коронка была – попасть в спичечный коробок с одной руки. Однажды так заигрались в ковбоев, что Толян Попу ногу прострелил…
В свои двадцать восемь Толян понял, что вехами в жизни стоят потери. Из десяти – двенадцати нормальных пацанов, с которыми пересеклась его жизнь, схоронил уже пятерых.
 
Толя + Валя=
Весна буйством запахов и чувств свалилась неожиданно. Заголосили птицы, заворковали подо мхом ручьи. Пробуждая высшие древние силы, в воздухе волнами катились запахи талой воды.
Валюшка ждала. Добела выскоблен стол. На нём блины, сметана, квашеная капуста с картошкой, мясо в сиропе…
Толян долго не выпускал её из объятий, зацеловал до изнеможения.
Когда сели к столу, он заметил, что и старая надпись на наличнике сияет свежими резами. Толя + Валя=. Продолжения так и не было. То ли и она тоже не могла понять, что же дает их сумма, то ли просто не успела.
Надпись эту он вырезал несколько лет назад, сразу как они с дедом Еврасием поставили зимовье. Он тогда засомневался, что же вырезать после знака равенства. Любовь как инстинкт, влечение полов – осталась где-то далеко. Теперь хотелось чего-то более разумного и серьёзного.
Он вздохнул, критично оглядел убранство, спросил:
– Всё искусственное?
– Нет, что ты. Я в деревню заскочила. Только мясо здесь у тебя взяла, размочила по старинному рецепту.
– Не засветилась в деревне-то на своём фаэтоне?
– Фаэдоне. Забыл азбуку? Т – близкий, Д – далекий, Ф – легкий, В – тяжёлый. Лодка бога Флэйддйэлфа.
        – Ой, всё, всё… Хорош. Я то я скоро на вашем тарабарском заговорю… Наливай чай. Соловья баснями не кормят.
– Ой, ты, мой соловушка, – она чмокнула его в щеку. – А я вина принесла. Ты же мечтал хорошего вина попробовать. Всё для тебя, цени.
– Да уж, была бы земная – цены бы не было. А как вспомню, что через день-два опять исчезнешь неизвестно насколько, так всё и опускается.
– Опускается, это плохо. Будем исправлять. Там, кстати, банька топится, так что сильно не наедайся.
Она поставила на стол кувшин в оплётке, свернула серебряную печать, налила вино в берестяные кружки:
– Пей. Представь, что мы семья.
– Ага, всегда так живем, и дети – семеро по лавкам.
С Валиного лица медленно сползли весёлость и лёгкость. Она прислонила голову к брёвнам сруба, прошептала:
– Какой же ты подлец. Такой праздник испортил.
– Я был у твоей матери.
– Я знаю.
– Тебе к ней хочется?
– Не береди душу, гад!
– Прости. Я думал этот твой надсмотрщик подчищает твою память.
– Может быть, и подчищает. Иначе я бы этого не выдержала… Ты пить будешь? Специально для тебя тащила. Триста лет выдержки.
– Ну триста-то точно искусственное. Ладно, наливай. Не пропадать же добру… За тебя. Чтоб была счастливой. Со мной или с ним – неважно… Как бы я хотел быть на его месте, чтобы дарить тебе все блага мира!
Валентина улыбнулась:
– Он однажды сказал мне почти в точности такие же слова, но он завидовал тебе.
– Мне?!
– Да. Потому, что мне-то нужен этот мир, земной, и ты, как существенная его часть… Ну а насчёт «семеро по лавкам» - не всё так трагично. Один-то у тебя уже есть, может, покажу когда.
– Лучше не надо. Что мне эти смотрины. Семья – не зоопарк.
– Толя, смотри на вещи проще. Вы тут слишком формально понимаете семью. Хорошо, когда любовь, секс и совместное хозяйствование совпадают в пространстве и времени. Но так бывает очень редко. И если не совпало, то не надо делать из этого трагедию. Семья определяется детьми. Есть они, значит и семья есть. Вместе все живут или порознь – это уже не важно.
– Хе. А если у меня, вдруг, несколько детей и все у разных женщин?
– Не важно. Значит, будет большая семья и малые семьи… «Жизнь должна быть максимально разнообразной», – как говорит царица Тиамат из рода Тайммйат, извечная противница Мардука.
– Угу. «Жизнь состоит из гармонии противоречий». Видишь, я запоминаю твои афоризмы.
– Если бы ты все их запомнил. Вот дядя Рене говорит: «Между красивой сказкой и страшной драмой лежит огромная пропасть, но вся она вмещается в одно слово – диалектика».
– Красиво сказано, но так же непонятно, как и вся философия… А кто этот…
– Рене де Кортес? Это француз, математик. Мардн его уважает.
– Бр-р. Ты специально запутываешь? То Мард, то Мордор, то Мардн.
– Звуком эН (скрытый, внутренний) заменяют вторую половину священного слова, а К и У – это низкий, преклонение, поклон.
– Хорош, хорош. Мне это ни к чему. Свой бы язык выучить… А эта Морда там что – новое оружие изобретает?
– Не знаю, что он изобретает, а нам с тобой язык надо попридержать.
– Он нас подслушивает?
– Да он-то подслушает, не страшно, работа такая. А вот Земля имеет общее информационное поле, в котором образные картинки при эмоциональном всплеске усиливаются и могут быть расшифрованы другими людьми. А им-то этого знать не положено, – Валюшка вдруг сжала виски ладонями, тихо сказала: – Прости, я выйду.
Толян пожал плечами, снова наполнил кружки, ждал, вдруг всё понял, выскочил из зимовья, ещё на что-то надеясь, пробежался вокруг, громко закричал:
– А-а-а! Морда! ***ва! Я убью тебя!
Из-за кустов появилась чья-то фигура. Байкал с рыком рванулся навстречу, но незнакомец выбросил вперед руку и кобель, настороженно оглядываясь, отошёл в сторону. Незнакомец оказался молодым парнем примерно толяновых лет. Остановившись метрах в пяти, он сказал:
– Ну, убивай.
– Ты кто?
– А ты не догадываешься?
– Что тебе надо?
– Мне? Ничего. Ты же хотел меня убить. Люблю исполнять волю землян.
– Верни мне Валюньку и обойдемся без крови.
– Увы. Я и так слишком многое ей прощал.  Но сегодня вы слишком расслабились.
– А что мы такого сказали?
– Общий фон разговора стал неприемлем. Она же предупреждала, что обо мне даже думать нельзя.
– И…когда я теперь её увижу?
– Никогда.
– Погоди, погоди. Можно же ещё всё исправить. Хочешь, я пообещаю… поклянусь жизнью, что вообще о тебе забуду.
– Лучше забудь о ней.
– Ты шутишь?
Толян растерянно оглянулся по сторонам, поднял глаза к небу, опустил в землю. Рука скользнула к поясу, но ножа не было. Мард поднял руки за спину и в них появились два длинных ножа. Кинул один Толяну:
– Взгляни, как тебе?
Толян не успел поймать, медленно поднял с земли клинок, услышал:
– Ну, готов? – посмотрел на противника. Увидел усталый, но холодный самоуверенный взгляд. Глубоко вздохнул, и вдруг почувствовал, как жилы наполняет жгучая ненависть. Приложил сталь к губам, прошептал:
– Помоги мне, боже! Или я, или он.
Но силы были неравны. Мард играючи отбивал все выпады, игнорировал финты, словно  приведение уходил от разящих ударов. Толян начал вспоминать запрещённые приёмы, и вдруг увидел, что Мард стоит без ножа. Обрадовался, сделал шаг вперёд, но навалившая слабость заставила склонить голову, и затуманившийся взгляд успел увидеть напротив сердца, словно приклеенную к груди рукоятку.
Очнулся он вскоре. Боль в груди заставила схватиться за сердце, услышал:
– Не боись, сердце цело, а с мышц боль я убирать не стал. Это будет тебе напоминанием о том, что ты обычный смертный, и не тебе бросать вызов богам.
Толян скривился, произнёс:
– А ты бог?
– В некотором смысле. Вы здесь как-то странно определяете значение этого слова. Для вас Бог – это одновременно и некая высшая сила и, в то же время, слуга на побегушках. Ладно, ещё хоть не приказываете, а просите. Пока просите. Да и то не из уважения, а из страха перед ним.
– Ну ты-то на просьбы не очень откликаешься.
– Да, уж. Вам только раз откликнись – замучишься обслуживать. Дай еды, дай здоровья, дай любви, дай счастья… Тебе сейчас ничего не хочется?
– Да пошёл ты в ****у.
– Ах, какие мы грубые. А вот скажи, допустим, ты знал бы, что я бог, ты также хотел бы меня убить? Представь – убить Бога. А вдруг он и вправду оказался бы смертным? И всё. Мир без Бога! Как это тебе?
– К счастью Бог бессмертен, а ты не бог.
– Оба утверждения спорны. По крайне мере, до тех пор,  пока вы не решите какими функциями он должен обладать… э-э… владеть, и какими качествами обладать.
– А ты для себя это решил?
– А мне зачем? Мне от него ничего не надо.
– Не говори – гоп…
– Ого, ты ещё пытаешься меня на путь истинный наставить. Ты понимаешь: кто я, а кто ты? Скромнее надо быть. Земная жизнь скромнее… Слушай, я хочу выпить, неси, что вы там не допили.
– Это не тебе предназначалось.
– Ну, спирт тащи.
– А спирт у меня для дела. Катись к себе да и лыкай там свои гва-да-лихвиры. А я уж скромненько, как ты советуешь, по-земному. 
– Ладно, не бухти. У нас и причина есть – твоё четвёрное оживление.
– Что же ты слово не держишь?
– Кого я убиваю, всех оживляю. Ну, а если сам варежку раззявишь – то уж не обессудь, на Земле отжил, а на небе ты мне не нужен.
– Ну, ещё бы, я ж не физик и не химик.
– Да не в этом дело. Слишком ты своенравный, а в человеке главное – послушание. Этим он от зверей отличается. «Хорошо управлять может только тот, кто умеет подчиняться». За это я ценю людей… Ну, а специалисты – это, конечно, в первую очередь. Хорошие кадры решают всё.
– Но все же исключения бывают.
– Для хороших девочек.
– А мальчиков ещё не пробовал? Роль Нерона тебе бы подошла.
– Ты себя предлагаешь? А это идея, я подумаю.
Сколько было в жизни такого ничего не значащего базара, и всё превращалось в шутку. Но этот случай был другим.
Толян как сидел, так и крутнулся. Все обиды и вся ненависть вместились в этот удар. Пятка смачно ткнулась в скулу Марда. Достал! Всё нутро его ликовало. Достал! Отомстил! За всё! За всё!
Он стоял над поверженным врагом, и сердце било барабанную дробь победы. Вспомнил: врага надо добивать. Схватил нож, взмахнул… Но рука не смогла опуститься. Он смотрел на тонко бьющуюся жилку на горле, напоминавшую, что перед ним жизнь. Пусть чужая, может быть, искусственная, но жизнь.
Толян тяжело опустился на  землю,  воткнул рядом нож.
Мард заворочался, простонал, сел, обхватив голову руками, хрипло засмеялся:
– Здорово! Вот это удар. Знал, что хорошо стреляешь, так на то и охотник, но чтобы ногами драться…
– Ну, это особенности местной охоты. Живёшь за Байкалом – не щёлкай хлебалом. В смысле: следи за базаром.
Мард погладил голову, быстро приходя в себя, увидел около Толяна нож, насмешливо спросил:
– А что не добил? Кишка тонка? Так вроде не впервой кровь пускать. В Чечне четверых завалил… И ещё пятого.
Толян вздрогнул, а Мард продолжал:
– Был бы особист служака и тебя бы к стенке поставил.


ДромморД – значит Вездесущий

Они тогда зачищали школу. Толян кивнул сержанту Курмалю, прося прикрыть, и нырнул в полуподвал. Сначала стреляли через дверь, потом один дергал её на себя, а второй очередью проводил по углам. Курмаль дернул следующую дверь, Толян прыгнул внутрь… и медленно опустил ствол. У дальней стены сгрудилась группа ребятишек. Заглянул сержант, сразу оценил обстановку, прохрипел:
– Мочи, их нахуй.
Толян увидел, как дернулись тела, расцветая тёмными пятнами на белых рубашках. Он совсем не хотел убивать сержанта. Ствол сам дернулся в его сторону и плюнул смертью.
Особист тогда сам подвёл Толяна к мысли о спрятавшемся за детьми бандите, убившем детей и сержанта, и дело тихо прикрыли.
А чрез пару дней у него попросил прикурить Витька, друг убитого. Глубоко затянувшись, тихо спросил:
– Побоялся, что мальчики кровавые приходить будут? – Толян вздрогнул, отвёл взгляд, а Витька продолжал. – Руки о тебя, слюнтяя, марать неохота, но вопрос открытый.
– Считаешь, что он был прав?
– Тебя никто не уполномочивал печься о чужой душе.
– А чужие жизни?
– Вот именно. Чужие! Ты предал всех пацанов, которых здесь покоцали эти чурки.
– Зато я не предал себя, да и пацанов, надеюсь, не всех.
– Добро. Теперь руки у меня развязаны. Понял?
Толян молча кивнул. Он слишком устал. В конце концов, какая разница кто, свой или чужой.

Толян принёс спирт, кружки, налил себе. Выпил, запил капустным сиропом и подвинул бутылку пришельцу:
– Самообслуживание. Я твоей дозы не знаю.
– Мои дозы такие же… И вообще, я почти такой же землянин как и ты. Я же здесь уже больше тридцати тысяч лет.
– Тысяч?! А-а… И насколько же ты искусственный?
– Понятия не имею. Всё как-то перемешалось.
– И откуда к нам? С Тау Кита?
– Нет. Совсем рядышком. Можно сказать, местный. У нас с вами общая система из двух звёзд. ДрайарД – СоллоС по-вашему. Ваша звезда обращается вокруг нашей с периодом около двадцати пяти тысяч лет, и когда сближаются, то происходят некоторые неприятности. Звезда наша потухшая, и потому её трудно увидеть, хотя вам она известна.
–   Но вы оказались более продвинуты.
– Наверное, потому, что у нас чаще катастрофы происходят. Ведь наша и ваша жизнь возникла именно в результате катастроф. И, насколько мне известно, других цивилизаций в обозримом космосе не наблюдается. Таких связок мало в нашей галактике.
– Вроде катастрофы всегда уничтожали жизнь, а не порождали.
– Уничтожали, но не полностью. То, что оставалось, стремилось приспособиться к новым условиям. Это закон как живой, так и неживой природы: всё новое рождается в противоречиях… Да ты не вникай в это. Давай ещё по граммульке.
Они глухо ткнули берестяными кружками, выпили.
– Мда-а, – пробормотал Толян. – Век живи, век учись. А помрёшь дураком.
– Говорят, сначала надо стать мудрым, а уж потом грамматишку осваивать.
– Знать бы только, что оно такое – мудрость. Ты знаешь, что это такое?
– Знать – это сейчас практически невозможно. Надо просто договориться, что этим словом называть. Раньше-то так называли человека похожего в познании и понимании мира на меня, и ныне в большинстве языков слово «мудрый» происходит от одного из моих имен: ДраммарД – РдуммудР – переделано от бога весны Траммарта: английское wise – от SaiwiaS – ШиввиШ, т.е. боги Шива и Вишну и т.д… А вообще-то ваши философы там, у меня, договорились до того, что мудрость недостижима.
– Совсем-совсем?
– Да. Один вывел аксиому о том, что, чем больше ошибок человек совершает, тем он более мудр. А второй доказал, что множество ошибок ведут неминуемо к смерти, а значит – мудр тот, кто мертв.
– Хе-хе. Недаром философия мне никогда не нравилась. Как, впрочем, и все другие науки. Только природу загадили. У вас так же?
– Не знаю. Мне не докладывают.
– Мда-а. А по космосу вы как передвигаетесь? 
– А зачем по нему передвигаться? Два параллоидных кодировочных луча встречаются в заданной точке и синтезируют из подручного материала всё, что душа пожелает.
– Ни хрена себе. Это насколько же вы нас опередили?
– А это от времени не зависит. Нас можно догнать за сто-двести лет. Если я мешать не буду. Правда, вы очень упорные и мешать становится всё труднее.
– А у тебя на Земле свой интерес?
– Для чего же я бы здесь ошавался? Нам надо, чтобы земляне послушно выполняли волю ардиан. Помогали накапливать энергию, создавали в космосе силовые установки, изучали взаимодействие информационных объектов. Поверь, это в ваших же интересах. По ряду причин нам не выгодно разрушать Землю и даже уничтожать на ней жизнь. Но мы должны иметь гарантии того, что однажды ваша цивилизация не захочет уничтожить нашу. А захотеть вы это можете, потому что согласно расчётам в следующий раз наши планеты пройдут в опасной близости. И если не помогут искусственные магнитные поля, то, возможно, одну из планет придётся уничтожить. Рисковать мы не можем, так как уже были три столкновения: два у нас и одно у вас. Слышал про пояс астероидов? Это остатки двух планет. Наша была очень большая и шла от Солнца, потому остальная их масса ушла к наружным орбитам. Кстати, на обеих была жизнь, а на нашей разумная.
–  Понятненько. А много вас сейчас на Земле таких вот, как ты?
– Да можно сказать, я один остался.  Мы создавали у вас несколько яселек, и в космосе, и на планетах. Некоторые при развитии ушли вглубь планет, и мы потеряли с ними связь. А в космосе при последнем сближении осталась только одна, и из шестнадцати зародившихся в ней выжил только я. 
– О, какой же я кретин! Ну, почему я… э-э… Ну, да ладно. Давай выпьем.
– Давай. Жалеешь, что меня не добил?
– Ну, что ты, нет, конечно. Чё мне жалко, живи.
Мард расхохотался, подопнул ему нож:
– Возьми, прирежь меня, и навсегда прославишься как спаситель планеты Земля. Учти, таких героев здесь не было уже две тысячи лет.
– А раньше, значит, были? И почему же они тебя не победили?
– Во! Начинаешь соображать. Потому, что я бессмертный.
– Ну-у, говорят, всё относительно. В детстве мне читали сказку про одного бессмертного, а всего-то надо было иголочку сломать.
– Ха-ха. Так это про меня и есть. Иголочка – это антенна.  РэйллйэР – на вашем жреческом языке. Много мне ваши богатыри и витязи кровушки попортили. Да только главная-то игла в космосе хранится, и к ней я вас не подпущу. В космосе-то сила ваших богов слабее, чем на Земле.
– Занятно… Кстати, а что это ты сегодня разоткровенничался? То даже думать запрещал.
– А ничего страшного. Сейчас мы под колпаком, а перед уходом я всё сотру из твоей памяти. Встретились мы с тобой случайно… почти случайно, а больше не встретимся.
– Ах, вот как! Ну и катись нахуй в свои ясли. Какого хера распинаешься тут передо мной? Некому душу излить? Я тебе не поп, грехи не отпускаю.
– Ладно, не бычай. Я просто по-честному тебя предупредил.
– Да нахуй мне твои предупреждения и басни твои. Жил без тебя и ещё проживу.
– Не скажи… Та-ак, а что у нас всё закончилось? Тогда теперь моя очередь угощать.
Через несколько секунд между ними возник голубоватый шар и вскоре исчез. На его месте стоял небольшой дубовый бочонок и закусочная снедь. Мард пьяно качнулся, приглашающе взмахнул рукой, подставил миниатюрные рюмочки, переливающиеся искристым, слегка голубоватым цветом.
– Вот, алмазные. Ром из таких надо пить. Бриллиантовая огранка. Красиво? Чёрт, кажется, я опьянел. А пьянеть мне нельзя, потому что мы ещё не решили самый главный вопрос, – он выхлебнул рюмочку, продолжил. – А главный вопрос – это Велка. Ты должен её отпустить.
– Валюху? Не понял. Это кто же из нас держит её?
– Я, конечно, мог бы вам обоим «мозги промыть», но пойми: не люблю я девок с промытыми мозгами. Нет в них какой-то земной изюминки. И вообще, я хочу быть похожим на вас, и чтобы всё было по-земному, естественно.
– И отказаться от любимой – это естественно.
– Любовь вечной не бывает, ты её любишь, потому что редко видишь. А жил бы с ней постоянно, давно бы начал налево бегать. «Это ж закон эволюции: смена партнёра ведёт к разнообразию, а разнообразие повышает приспособляемость вида. Эти законы установил Бог и не нам их нарушать. В любовном треугольнике один должен пожертвовать своей любовью.
– Вот ты и пожертвуй.
– Тяжело с тобой разговаривать. Пожертвовать собой должен слабый, а я сильнее.
– Сильнее тот, кто сильнее любит.
– Значит, ты считаешь себя сильным и сможешь со мной бороться.
Толян понимал, что сейчас решается нечто более важное, чем его жизнь. Но кто же по пьяни решает такие вопросы. Может, этот Мард его специально спаивает? Вслух сказал:
– А ты знаешь, есть ещё естественный вариант: пусть она сама выберет.
– Она не сможет. Тебя она, может быть, и сильнее любит, но мне она обязана тем, что может с тобой видеться.
– Мда-а, ситуация… А ты её любишь?
– А чего бы я тут перед тобой распинался?
– Но как же, любишь – а хочешь сделать несчастной. Если я уйду, то она до скончания века меня любить будет. И будет несчастной. По твоей эволюционной теории ты наоборот должен дать нам подольше пожить вместе, чтобы разлюбить друг друга.
– Во, фигу тебе, – Мард показал Толяну кукиш, и наливая себе очередную рюмку, добавил. – Она мне сейчас нужна. А потом… Ещё неизвестно, что там будет, потом.
– Тогда вариантов нет. Хотя… Может пока оставить всё как есть? А потом, глядишь, само и разрулится.
– Как это само?
– Ну, тебе понять трудно. Ты свою судьбу сам вершишь. А наша судьба – девка своенравная.
– Поживём – увидим? Ну, что ж, может быть, ты и прав. Ну, давай, – он поднял рюмку. – За то, чтоб судьба к вам была благосклонна. А со своей я сам договорюсь… Люблю я вас, землян, а вроде должен был бы… наоборот…
– А своих-то, как их?
– Как называть? Понятия не имею. Их сигналы на ваши передать невозможно. Вы их просто не услышите. Но ваши называют их ардианами. Я о них вообще мало знаю, хотя они и качают свою инфу, но я не чувствую её своей. Меня создали по матрице одного гениального физика, как говорится – по образу и подобию, и его жизнь я хорошо помню. Хотя земную всё же знаю лучше. Но раз уж они меня породили, то долг обязывает… Правда, я не оправдал их надежд… Ты знаешь, почему я один-то выжил? Не знаешь…
– И почему?
– Да потому, что я был самый глупый. Ну, там, ай кью не дотягивал, к точным наукам рвения не проявлял. Короче, когда надо было идти на Землю, то закидывали меня. Мои братья даже когда узнали, что земляне называют меня ДраккарД – покоряющий, стали звать меня драк – дурак… Но потом, вдруг, обнаружилось, что из всех выживших самое крепкое здоровье у меня. А те начали чахнуть, и их пришлось несколько раз воссоздавать заново, так что, в конце концов, они превратились в обыкновенных роботов. Тогда никто не понимал в чём дело, а теперь-то я знаю. Оказывается, у каждой планеты есть собственное защитное поле. Типа свой иммунитет, отторгающий чужую жизнь. Меня планета ваша приняла, потому что во время этих своих командировок я пережил столько… Короче, мой эмоциональный фон стал похож на фон землян. Я, когда в первый раз сюда попал, меня акулы растерзали. Мои братья не стали убирать мне болевую память, чтобы я боялся и был осторожен… До сих пор эта боль сидит во мне…
– А нафиг ты в море полез.
– Да мы же… ардиане-то там, у себя, в жидкой среде живут, вот и думали, что у вас морская цивилизация более перспективна… Они там похожи на осьминогов, только ноги наши… ихние… тонкие и длинные, и приспособлены для информационного контакта, а не для захвата добычи… А энергию мы вообще берём от излучений, как ваши растения.
– Ни хрена себе. Дык… ты любой вид можешь принять?
– О-о, соображаешь. Уваж-жаю…Да, я могу принять любой образ. Тело же моё не путешествует. Синтез на месте по кодировочному лучу. На самом деле, я сейчас там, в Диполе, в своём аквариуме.
– Офигеть… Не-е, всё, хорош. У меня от тебя точно крыша поедет… Давай, за твоё здоровье. Живи долго и счастливо, и почаще спускайся на нашу грешную. Хорошим людям мы всегда рады… Не с пустыми руками, конечно…
– Давай. Уваж-жаю… А ты знаешь, я, наверное, не буду чистить твою память. Живи. От поля я тебя малёхо экранирую, а язык… ты же не болтун, обо мне трепаться не будешь.
– Обижаешь. Что я враг себе, чалиться потом на псишке.
– И добре… Может, мы с тобой провернём тут одно дельце.
– Да, запросто. Чё, банк на уши поставить? Только без мокрухи, предупреждаю.
– Да нафиг мне твой банк. Я сам что хошь напечатаю и золотом могу все ваши дороги покрыть… Но нельзя… Здесь всё должно идти максимально естественно.
– Ес-тес-твен-но… Поду-маешь… Не, а правда, накатай мне с мешочек… Ну, там, разными купюрами.
– Ага, счас. Кукиш тебе с маслом.
– А чё такого-то, трудно, что ли? Мы ж теперь с тобой… того… кореша.
– Вот тебе! – Мард пьяно вытянул вперёд кукиш, чуть не ткнул в лицо Толяна. – Не положено! Понял? Как я сказал, так и будет.
– Ах, ах… Не положено. Кем не положено-то, кто тебе запретит? Да не тычь ты, нахуй, своей фигой! А то я так ткну – мало не покажется.
– Чего ты ткнёшь-то… Ты! Да я тебя одним мизинцем.
Толян опрокинул бочонок, ухватил Марда за шею, и они покатились по земле.

   Нюта - Лунная Саламандра

Этот молодой охотник Толян был для Нюты, пожалуй, самой верной ниточкой, ведущей к Марду. Самой верно потому, что на этом пути Мард не ожидает подвоха. Довольно заурядный охотник и старая волчица, никогда не претендовавшая в стае на особую роль – это не те фигуры, на которых стоит обращать внимание. Тем более, когда проверку ведёшь не сам, а многочисленные помощники.
Конечно, Нюта до предела увеличила волчице сознательную память, но сделала это без увеличения мозга. Увы, даже такое усиление сознания ослабило здоровье волчицы, и уже в который раз щенки рождались слабыми. Хотя, с другой стороны, это оказалось и полезным, подталкивая её на поиски более сильных самцов, из отдаленных семей. Во всяком случае за последнюю жизнь, длящуюся почти двадцать лет, она родила четырёх довольно жизнеспособных волчат.
Основные приёмы Марда Нюта изучила ещё в те далёкие времена, когда их племя жило в приповерхностных водах. Индивидуальные биодатчики – антенны он помещал в пяточной кости своих избранных, что делало их практически неуязвимыми. А животным он их вживлял в область крестцовых позвонков. А так как там находился мощный ганглий, то иногда это приводило к структурным изменениям закреплённым генетически.
Именно по этой причине Нюта разместила свою память тоже в крестце волчицы, замаскировав её под такую креативную мутацию. Причем это был самый минимальный объем памяти, необходимый для обнаружения биополевых изменений без включения дистанционной связи.
Двадцать лет для волчицы было пределом и пора уже подумать о перерождении. Жаль, что не в полном объёме. Ведь, если Мард догадается, то внедрит волчице нужную ему память, что для Нюты смертельно опасно. Её и без того спасает, наверное, лишь надеянность Вездесущего на своих помощников. Правда, в последнее время Мард старается внушить окружающим, что он вполне миролюбив, но за прошедшие тысячелетия она хорошо выучила его коварный характер.
По иронии судьбы и имя Валя могло происходить от древнего племени СкловволкС, жившего когда-то бок о бок с Туннутами, но не желавшими уходить под землю. И соперницы Нюты в юности были, в основном, из волксов, и вот теперь это имя снова настигло её.
Вся юность Нюты прошла среди красных волоковых собак, разведением и обучением которых занимались волксы, ягны, псхины и др. северные племена. Она, даже, около трёх лет жила в дикой стае, помогая в отборе сильных, но добродушных зверей. Тогда ещё между Мардом и людьми произошёл очередной конфликт. Ухаживая за Ютой, Мард предложил людям жить в стае в образе собак, а не людей. Он даже сделал несколько проб. Но людям подобное облегчение было не нужно, ведь они приучали хищников, что человек – существо неприкосновенное, значит, звери должны видеть его именно в своём образе.
У землян никогда бы не возникла обида на старцев и жрецов, а пришелец обиделся. Распри чуть не дошли до открытой войны, и только Мата, сестра Нюты, успокоила тогда Марда, а точнее отвлекла своими рыданиями.
Всё же странно, как на мужиков действуют слёзы женщин, превращая их в безвольных существ. Сама Нюта плакала редко. Родившись слабенькой, выросла она сильной и жёсткой – вся в мать Нанну – и только неразделённая любовь делала её временами безвольной и слабой.
Современных людей она не понимала и даже ни с кем не пыталась сдружиться. Впрочем, за последнюю тысячу лет она, следуя запрету старших, ни разу не принимала облик вышних людей. Ведь Вездесущий вполне мог воспользоваться ём, чтобы проникнуть на глубину. 
Нюта и сама не понимала, чего в ней больше, любви к Марду или ненависти. Уже не раз она готова была открыться ему, но с молоком матери ею было впитано: Мард – это опасно!
После удачной облавы на охотника Нюта вдруг поняла, что перегнула палку. За многие века этого противоборства её подсознание научилось предчувствовать опасность, задолго до её проявления. Надо было срочно уходить домой. Ситуацию осложнило то, что опасность исходила с двух сторон: от Марда и из-под земли. Предельное напряжение пород она почувствовала ещё вчера, но на поверхности землетрясения били не опасны. Теперь же опасность становилась реальной. Ей требуется два часа, чтобы дойти до волчьего логовища, не менее двух часов спуска под землю до Саламандры и не менее пяти – чтобы по подземным лазам добраться до летающего скута, ну, ещё пару часов на уход из опасной зоны. А по её прикидкам, землетрясение, с поземным извержением лавы, должно произойти часов через пять.
Конечно, умереть Нюта не боялась. Она сейчас была всего лишь клон – 4 в волчице и клон – 3 в Саламандре, а клоны смерти не боятся. Жаль было наработанной информации. Больше года она находилась на поверхности и немало узнала о Марде, охотнике и их девчонке Вальсе. Если это уничтожить, то Нюта – первая, оставшаяся дома, возможно никогда не узнает ни то, где хранится в анабиозе тело земной Вальсы, ни то, какой переход она использует для связи с Мардом и ещё многое другое.  Если это уничтожить, то Нюта – первая всё начнет сначала, а может и вообще разочаруется и решит, что этот путь бесперспективен…
А тут ещё волчица заупрямилась…

Душевное равновесие волчицы, так коварно подставленной Нютой, было нарушено. Она всегда знала, что человек силён и опасен, и трогать его нельзя. Тем более, человека, которого она хорошо узнала и даже привыкла к нему. Их пути часто пересекались на этом участке, но они уважали свободу и достоинство друг друга. Заигралась. Рядом оказалось несколько самцов, но при всех своих претензиях они были слишком вялы. В них не было того дерзостного огня, который бодрит кровь и делает будущее потомство сильным и здоровым. И тогда она решилась на эту облаву. Увы, ожидаемого не произошло. Конечно, кобельки, кровь свою взбодрили, но в ней самой вдруг что-то сломалось, появилось новое чувство – брезгливость к жизни. Будь она помоложе, это нарушение табу и пережила бы, наверное, легче. Но в её годы – когда больше уже размышляешь о жизни, а не наслаждаешься ей, в эти годы нарушение вечных запретов выбивает из привычного бытия, раздражает своим непониманием.
Она больно куснула молодого кобелька, нарушившего дистанцию, и полезла в гору. Стая, почувствовав её настроение, в беспорядке разбрелась, и самцы приударили за молодыми самками. Только один кобель, претендующий на роль вожака после гибели в сегодняшней схватке старого, пошёл было по следам старушки, но злобным оскалом она пресекла его попытку.
Поднявшись на скалу, волчица долго смотрела вдаль, словно пыталась понять, что же произойдет с этим миром, когда её не станет. Она знала, что от тела после смерти остаются только белые кости. А от мыслей? Три года назад умер старый и умный вожак, а нынешним летом она видела его череп, и ей показалось, что этот череп о чём-то тихо ей шептал. Волчица подумала, что когда сойдёт снег, надо обязательно сходить туда ещё, и лучше вот в такую же полную луну. В это время всегда в теле происходит какая-то встряска, и накатываются новые необычные мысли. По молодости они бодрили её, теперь же лишь усиливали печаль. Волчица вытянула морду к луне и протяжно запела.

Дав волчице вылить свою грусть, Нюта включила повышенную выработку эндорфинов, усиливающих положительные эмоции и память, и волчица поспешила в логовище.
Здесь в скалах было несколько глубоких трещин, через которые Нюта поднималась на поверхность и возвращалась домой. Она придумала самую простую схему. Её клон Н-3, с шестидесятью-процентной  памятью, в образе большой саламандры находился под землей на глубине около ста метров. Волчица спешила к клону, влекомая специальным запахом, после чего Нюта – три гипнотизировала волчицу, скачивала себе необходимую память и убирала всё лишнее из памяти волчицы. Потом саламандра ныряла в подземную реку, а волчица просыпалась и уходила к стае.
Всё это Нюта проделывала благодаря природным способностям и тренировке, без помощи технических средств, и потому Мард не мог её обнаружить. Однако, вернуться домой без техники она не могла. В теле саламандры – где по воде, где по камням – спускалась она до трёхкилометровой глубины, где был спрятан скут, потом на скуте до семи километров, где в переходной камере Н-3 передавала память Нюте-2, а сама засыпала в анабиозе.
Нюта-2 была уже точной копией изначальной матрицы, только со сниженным до 80% объёмом сознательной памяти. Теперь это было что-то среднее между саламандрой, рыбой и человеком. Глаза превращались в маленькие щелочки, но увеличивался глаз на темени, способный принимать и распознавать тепловые и ультразвуковые излучения; между носом и ушами к шее протягивались жабры; руки немного укорачивались, но пальцы удлинялись; ступни превращались в мощные гребные ласты с плавниками. Это тело могло жить только в водной среде и под большим давлением. Если бы оно всплыло, хотя бы до пяти километров, то внутреннее давление просто разорвало бы его и распылило.
Но на этот раз произошёл сбой. Вот-вот должно было начаться землетрясение, и она не успевала к скуту. А он запрограммирован на самосохранение и, скорее всего, покинет опасную зону. Если бы он знал, что Нюта спускается вниз, то полетел бы ей навстречу, но он этого не знает, а связаться с ним на этой глубине – это всё равно, что пригласить Марда если не на чай, то на подземное многоборье – точно. Конечно, на её весах элемент неожиданности. Да и самоуничтожиться со скутом будет легче, ведь при опасности вторжения Марда в её память инструкция предписывала полное самоуничтожение, т.е. только в огне, где исчезнут все полевые, кристаллические и нейросинапсические конструкции памяти. Но именно память ей и было сейчас жалко. И она рискнула.

Валентина, раздосадованная третьей гибелью Толика, решила проанализировать поведение волков и выявить ошибки охотника. И, конечно, главным объектом изучения стала старая волчица. Уже через час работы Валя поняла, что образ мышления хищницы необычен. Прослушивая её мысли, компьютер выявил элементы когнитивного мышления среднего порядка. Полевая информация могла дать волчице только память, да и то образную. Здесь же явно присутствовали динамические конструкты, сохраняющиеся при линейном перерождении.
Валя занялась рутиной регистрации. Но комп работал по параллельным программам и отправил Марду инфу сразу по трём мажерам: необычное, чужой и сложное. Конечно, не бог весть что, и если бы все клоны Марда были заняты, то через несколько часов он бы просто развёл руками и поручил разобраться помощникам, тем же Нейссеру или Фестингеру. Но инфа попала Марду-4, который явно бездельничал.
Три такие марки сразу насторожили его и заставили действовать. Сканирование показало, что волчица возвращается из подземелья, а вниз уходит кто-то похожий на ящерицу с шунтированным биополем, что почти наверняка указывало на трансредукцию. Ещё несколько лет назад Вездесущий ни секунды бы не сомневался и сразу объявил перехват, пленение, и потом со спокойной совестью ждал бы расшифровку матрицы. Сейчас ситуация была иной, и он ограничился слежкой. Два десятка сонаров в виде летающих шариков поспешили за ящерицей. На всякий случай Мард направил туда и пару подземных скутов.
Действия ящерицы были непонятны. Она уж точно знала, что вот-вот произойдёт землетрясение, которое может просто раздавить её, но не пыталась сжечь себя. Вскоре сонары догнали беглеца, и Мард увидел, что это гигантская саламандра, по размерам сравнимая с небольшим человеком. Она могла быть из больших глубин. Поймать такое существо было бы большой удачей. Пока он раздумывал, саламандра «открытым текстом» вышла на связь со своим скутом. Так мог поступить только разведчик, владеющий очень ценной информацией. Ещё несколько секунд сомнений – но любопытство пересилило, и он дал команду на перехват.
Где пролетая по готовым стрекам, где круша породу ультразвуковой пушкой, скут Нюты стремительно двигался к ней. Ему навстречу летели три мардовских. Десятки сканеров разлетались по стрекам. Люди этого уровня, подконтрольные Марду, ставили электронные ловушки.
Но скут успел. Нюта запрыгнула внутрь и погнала вглубь Земли. Однако все крупные туннели уже были перекрыты. Нюта смотрела на вращающуюся голограмму системы ТройорТ и всё больше убеждалась, как мало у неё шансов. И в это время земля заходила и затрещала по своим тектоническим швам. В стреках образовались завалы, то и дело взрывался метан, едкий дым заполнял все пустоты, резко подскочила наружная температура. Но Нюта продолжала движение. Она надеялась переиграть Марда тактически. Пусть он думает, что она хочет сгореть в лаве, и все силы перехвата сосредоточит внизу. Она же дойдет до стрека С-12-53, проскочит по нему до туннеля С-12 и покинет опасную зону. И у неё почти всё получилось, только скорость из-за многочисленных завалов была низкой.
На глубине около шести километров два мардовских скута уверенно сели ей на хвост. Оставались буквально секунды до момента, когда будет выведен из строя генератор энергии, и она даже не сможет сгореть. «Ну, что ж, прощай, любимый», – иронично прошептала она и положила лапу на рычаг самоуничтожения. Но в последнее мгновение в голову пришла шальная мысль. Вообще-то эта мысль была не столько шальной, сколько глупой. Но в этом её клоне превалировало подсознание. Оно успело заметить уходящую вбок чуть заметную трещину. Вторая лапа Нюты прыгнула на рычаг катапульты. Внутренности скута превратились с раскалённую плазму, но в это же мгновение обгоревшее тело было выброшено  в скальную щель.
Если бы аппарат осматривал человек или даже сам Мард, то Нюта могла остаться незамеченной. Но сонарам элементы «человеческого фактора» незнакомы. Они действовали по инструкции, предписывающей проверить путь до самоуничтожения. И, конечно же, Нюта была обнаружена. Она находилась в глубокой коме. Все внутренности отбиты и изорваны, а кости переломаны. Но это было тело саламандры, и через несколько дней оно полностью восстановится.  И Мард не стал её тревожить, только окружил многочисленными датчиками. Ему самому хотелось ещё раз понаблюдать за самовосстановлением саламандры. Не стал он спешить и со сканированием матрицы, решив пока ограничиться информацией о родовой принадлежности разведчика.
Уже на второй день он узнал, что перед ним Нюта. Эта новость одновременно напугала его и обрадовала. Напугала потому, что в ближайшее время он планировал вояж к подземцам, а захват пленника такого ранга мог только осложнить эту задумку. А обрадовался Мард по двум причинам. Во-первых, захватить практически неискаженную память глубинника клона-3 было очень большой удачей; а во-вторых, Ютка, была ему когда-то близкой подругой. И хотя, возможно из-за её слишком независимого характера, им так и удалось перешагнуть некий тайный рубеж особой близости, сейчас Мард вдруг ощутил к ней прилив нежности, смешанный с грустью о прошлых летах.

Осознав своё положение, Нюта почувствовала глубочайший стыд. Она, считающая себя непревзойдённой разведчицей, не только не донесла полученную с таким трудом информацию, но и не смогла перед пленением разрушить свою память. Это было величайшим позором во всё времена. Теперь она, легендарная Лунная Саламандра, уже уставшая от восхищений, почестей и славы – будет посмешищем. Вся её жизнь и все недавние заботы потеряли смысл. Да и сам Мард, всегда Нютой восхищавшийся, теперь будет над ней смеяться, смеяться и упиваться своей победой.
А дальше? Мозг Нюты словно опалило огнём. Что, если в глубине не слышали этой баталии и ничего не знают?! Мард вполне может создать точно такой же клон и отправить вниз, и теперь некая Нюта-Х будет регулярно доставлять ему инфу.
Нюта тяжело простонала и зарылась головой в песок.
Здесь на глубине водоёма, в подземном террариуме, устроенном Мардом специально для Нюты – он и нашёл её. Словно издеваясь над пленницей Вездесущий был в образе самца саламандры и начал ухаживать за ней, словно напрочь забыл все существующие между ними разногласия. Правда, ухаживал он осторожно, исподволь, пытаясь пока просто заговорить пленницу и отвлечь от тяжёлых мыслей.
– Если бы ты знала, Ютка, как я рад этой встрече – и как я ей не рад. Не вовремя произошла она и не такой мне представлялась в мечтах. Я собираюсь скоро к вам вниз, а случай этот планы все рушит. Была бы наша встреча очень кстати, когда б я шёл войной. Но я хотел прославить бога СойппйоС и навсегда отныне уж с вами жить в мире. Теперь не знаю, получится ли. Чтоб я сейчас не сделал, даже если позволю тебе сгореть, никто мне не поверит, что матрицу твою я не снимал, и будут думать, что теперь подвластна мне вся память до клона-3. Не о таком мечтал я все столетья, как вспоминал тебя.
– Хотя б сейчас, с моим последним часом, не лгал ты мне. Я понимаю: хочется тебе удачу эту обыграть полезней. Ты будешь убеждать меня, что матрица моя тебе не интересна, чтоб этим клоном и в таком же теле отправить меня вниз. Напрасны твои потуги. Теперь любой мой клон на дальних подступах к Тунее будет сожжен. Ведь нам важнее наших тайн храненье, чем интерес к деяниям твоим ничтожнейшим.
В другое время «ничтожнейшие» больно резанули бы слух Марда, но сейчас саламандр только кисло улыбнулся. Нюта краем глаза успела увидеть это и удивилась. Быстро взглянула в его глаза, торопливо отвернулась. Странно, похоже, Мард не врал. Хотя за это время он мог и научиться играть столь тонко. А может, просто весь разговор и поведенье своё продумал? Ведь если он ей усилил чувство доверия к собеседнику, то она поверит во всё.  Правда, её природные способности очень высоки, да и контрольный код в подсознании замаскирован очень хорошо. И они молчат. Да и зачем Марду обманывать её, если от неё уже ничего не зависит.
А Мард снова сетовал:
– И ты не веришь мне. Что ж, может быть, я это и заслужил. Но хоть скажи, каким ты видишь продолженье жизни своей. Как дальше… или будешь просить огня?
– Огня, и чем быстрей, тем лучше. Хоть знаю: уж ничем вину не искупить.
– Напрасно терзаешь ты себя. Ещё твою я матрицу не снял, но вот пришёл, чтобы просить об этом. Клон-3 ведь никаких особых тайн не знает. А матрице твоей последней у меня уж восемь тысяч лет. Мне интересно о тебе узнать о нынешней.
– Могу тебя понять. В своей беспечной власти зачем задумываться о правах людей. Зачем иметь им собственные тайны, надежды, мненья… Разница полов тебя смущеньем разве облакала? Все для тебя равны в безличие судьбы, случайностью природы Мты творящей. Забыл ты, что чужие мысли божественная суть.
– Как?! Ты?! Меня?! За это! Порицаешь?! Меня, спасавшего людей от тьмы небытия! Судьбу народов и цивилизаций с богами вровень вершу я! Разве для забавы я это делаю? И как ты можешь говорить о тайне, коль пред богами мысль сокрыть нельзя?! А ты, ведь ты такая же богиня и также проникаешь в мысль людей. Зачем? Нет! Не затем взвалил я груз на плечи – что и Атланту был бы непосилен – чтоб каждого из них отдельно представлять. Отдельно никому не выжить в этом мире!
– Ни ты, ни я - не боги. Их силой овладели мы искусственно, что лишне для натуры ТайннйаТ и нарушает бытие её.
– Нет. Человек не тайна, а общенье. Душа! Которая лишь для того живёт, чтоб передать другим познанья тела. Не плоть, а бестелесность, мысль... Прости, я слишком громко кричу?
– Такой же, как и был ты. Дикий нрав, цинизм и добродушье свили гнёзда под этой скулой. Но мнится мне, ещё гнездо сомненья в душе твоей вьёт птица Гамаюн, с прозреньем споря. Оставь, ты прав. Вровень с богами вставши – не дело слушать баб у очага. О чём я плачу? Потеряла званье шпионки лучшей? Как же я посмела судьбу свою в ошибке обвинить?! Нет… Я узнала больше в глазах твоих прочтя себе укор. И если мне назад теперь пути закрыты, позволь пожить мне в глубине пучин отсельницей.
– Да ради бога. Но в пять лишь километров могу создать я генотип глубинный без матрицы твоей… Всё, всё… Молчу. Не заикнусь я боле. Любое место можешь выбрать ты. Создам тебе защиту и охрану, друзей, подруг и лучшие дворцы.
– Не надо ничего. Тебя лишь одного, до клона хотя бы восьмого хочу я видеть. Ведь и без знанья матриц друг о друге нам многое захочется узнать, и вспомнить в отселье о былом.
– Спасибо, Ютка. Третий клон, пожалуй, неплохо мне послужит в глубине. Да и тебе.
 
Капризный дух МтайатМ

Участок охотугодий у деда Еврасия был хороший, но для его восьмидесяти лет с гаком – уже великоват. Толян же обживал его только четвертый год, ещё не накопил житейского опыта, начал ссорится с вольными стрелками, и осенью основное зимовье сожгли. Дед, узнав об этом, не удивился, прокряхтел:
– Рановато спалили. К зиме-то новое поставим. Не знаешь кто?
– Да кто ж их знает. Не пойманный – не вор. В дождь жгли, следов никаких. Может, кто постесниться предлагает? К тебе никто не подкатывал?
– Не-е. А банька цела, говоришь?
– Баньку не тронули.
– Видать, попариться любят. Не иначе, ваши, городские. Грил те, не скандаль с имя, жисть-то, она, штука сложная, одномя законами не проживешь.
Через две недели Толян их вычислил. Спросил деда:
– Что делать будем?
– Да пущай новое срубят и всю убыть возвернут.
– Они? Новое? Не-е, чтоб я кому-то доверил своё уто гоить.
– И то верно. Тогды… Ноне зима снежная будет. Надо бы все стожки в левую рассошину свозить. Место там доброе, и надо его удержать. И раскашивать залежь-то. И ноне звери пущай тама держутся. Легче будет оборонить. Вот оне и пущай свозют. Дам им пару волокуш одвуконь.
– А мне? Им помогать?
– Не-а. Мы обое зимовье ставить будем.
– Нормально. Так я их озадачу.
– Ты? Не-е. Тебя-то они не больно послушают. Войну объявят. Друзей-то у тебя мало. Ещё подстрелят. Найти бы с кем они поостерегутся связываться.
– Так а чё искать-то. Башке только намекни, он такие разборки любит.
– До разборок сильно доводить не надо. Когда зверя травишь, он лютее становится. Просто слух пустить, якось кто-то видел, как палили.
– Точно. Как бы Башке охоту обломали. Я как-то обещал на кабанов его сводить…

После такого дела Толян и правда сводил Башку с корешами на кабанов. Три дня бухали в ближнем урочище и водки под свеженину выпили немеряно.
– Здорово поохотились, – изрек Башка на четвертый день, оглядывая поляну, усеянную бутылками. Толян было заикнулся про следующий раз, но Башка равнодушно зевнул:
– Не-е. Это не моё. То ли дело в городе. Девок, что вот этих деревов, и одна другой смачне… И ту охота, и эту охота – вот это охота! А тут что, пятеро ухарей с винтами на двух бедных животных… Я бы лучше на какую двуногую падлу поохотился. Ты, если что, свисни. Душа крови жаждет.
– Ладно тебе. Крови. Вон какое дело бескровно провернули. А в ней только замарайся, пойдёт цепная реакция.
– Да, уж. Мне, бля, до сих пор тот дед в чалме снится. Всё руки тянет. То ли пощады просит, то ли хочет в горло вцепиться. И каждый раз я не успеваю его глаза увидеть, автомат вперёд стреляет… Видно эти стрелялки для того и выдумали, чтоб времени не было на раздумья…

До снега поставили новое зимовье.
– Ну вот, яку хибару сбили. И телу польза, и душе в радость, – удовлетворённо проговорил дед, посмотрел в небо, шумно втянул свежерубельный воздух. – Два денёчка… Нет, один – отдохнуть можно-ть.
– А потом? Домой? – спросил Толян.
– Не-а, в кедрач сбегаем. Давно тама не был. Возьмём скока ореха, да белку глянем… А дома чё счас делать, тама счас суета. Внуки учиться не хочут, а радетелям в обороть хотца их вымуштрить… А я промеж их вроде того болвана, вижу жизня кака-то однобока, а как это ихним словом сказать – не ведаю.
– Все верно, отцы и дети. Всегда меж ними непонятки были.
– Всегда, гришь. Не-е, не всегда. Еже у их с пелёнок одное заботы, то раздора меж ими нетуть. А еже порозь… Дитё человеком лишь радетелю потребно… А государству солдата надоть, чтоб любой приказ сполнял.
– Дык, кто хочет командовать, тот должен научиться подчиняться. Будь моя воля, я некоторых родителей-то в тюрьму бы посадил за неправильное воспитание чад. Вон, в детдомах-то о них получше заботятся. И в детсадах тож.
– Кхе-хе. Так-то оно так. Да токо кто ж решать будет, что правильно, а что неправильно. Вы-то каки правила выучили, по таким и живёте…
– Как кто? Учёные, конечно. Давно уж всё определено – и как правильно учить, и как воспитывать, кормить, лечить…
– Правильно гришь. Ну-ну. Токо не ошибитесь в своей правильности-то… О правильности-то боле кричит тот, кто заблуждается.
– Э-э, дед, да ты философ.
– Философ? Не-а. Оне все книжники, а я свою фиолсофю кишками переболел и на хребте выволок.
– Нет, книжники, они ребята умные. Без них ты бы трактора и во сне не увидел, все-то бы на быках пахал.
– А и чё? Или у нас народу и быков мало? Не пойму чё-то, чем оне трахтора-то лучше. Не, паря, на земле-то народ сам себе хозяин, а властям выгоды с того никакой. Вот и теснят людишек с земли-то. Знать, выгодно деньги в город давать, а не в село.
– Хо-зя-я-ин. Чё-то распоряжаются-то этим хозяином с города. А сейчас того и гляди – дом спалят или подстрелят. Нет, дед, сейчас без тяжёлой промышленности никуда, сразу америки задавят.
– Для войны, знать, старамся, людишек убивать.
– На то и война. Слыхал, перенаселение Земли скоро. А как этого избежать? Только войной. Ну, ещё болезнью какой. Хотя к болезням-то люди привыкают. Вон, говорят, даже спид не всех берёт. А к пуле не привыкнешь…

До снега они успели сбегать в кедрач. Точнее, не успели.
Толян знал, что, если пришло ощущение эйфоричной легкости, бесшабашности и удачливости - жди беды. Но иногда об этом  забывал, и тогда приходилось платить, часто дорогой ценой.
За пять дней они нашелушили три тороковые сумы чистого ореха.
Вечером дед забеспокоился:
– Пора, однако, взвертаться.
– Давай ещё пару дней побьем. Четвертую сумку намелем и двинем.
– Погода, паря, менятца. Завтра к вечеру задожжит, а в ночь оснежет.
– И что, на метр он выпадет?
– Россыпь-то не передём.
– Россыпь? А давай Россыпухой не пойдём. Обойдём дорогой, по Будараче.
– Два дня в непогодь.
– Небось, не сахарные, на размокнем.
– Экой ты жадной. Ну, ладно. Один день. Завтра.
Они наколотили ещё полсумы. С полудня небо затянуло хмарью и заморосил мелкий дождь, превратившийся ночью в мокрые хлопья снега.
Утром встали ещё потемну, увязали поклажи, приторочили на лошадей, глупого Дутика и умную Рыжуху. Под весёлое повизгивание Байкала и Гайки двинулись в путь, и уже после полудня перешли плоскотину, спустились в Бударачу. Снег не переставал, и они основательно промокли. Более или менее сухой оставалась только спина под капором.
Близко к вечеру дед сказал:
– Пора марь переходить, вода уж пощиколоть взбухла и ишо подымется. Вот падера кака, не заплутать бы.
Толян хотел было возразить, но он уже пожалел, что вчера не послушал деда и решил не прекословить и теперь. Они нашли звериную тропу и пошли через марь. Однако, выйдя примерно к середине, заблудились. Снег валил не переставая, и взгляд пробивал его только метров на десять. Вокруг был ерник с островками чахлых дерев, да звериные тропы. Толян сломал ветку, бросил на воду, но течения не было. Быстро темнело.
– Дед, кажись, мы влипли. Что делать будем?
– Отпущать надо собак и лошадок, пока вода совсем не поднялась. Оне лучше найдут. А самим здеся, ждать, кустики найдём и привяжемся. Час-два, однакось, стоять придётся.
– Гайку-т може на Рыжуху посадить, ей вода уж по брюхо.
– Не-е, пущай так идёт. Скоре землю почует.
Толян обнял за шею Байкала, зашептал ему на ухо о том, какой он умный пёс, и как важно сейчас найти «сухое» место.

Собаки ушли. Ушла и Рыжуха. Только глупый Дутик никак не мог понять, что от него требуют. И тут случилось непоправимое. Кружа вокруг Еврасия, Дутик оступился в бочажину, завалился на бок и придавил деда. Толян помог подняться коню, обернулся, увидел деда, стоящим на четвереньках, бросился к нему:
– Что, дед.
– Не тронь… кажись… ребра… поломал, – сплюнул на ладонь тёмный сгусток крови. – Кажись всё… кончается Евраська… Вот… нежиль… кака…
– Да ты чё, диду? ты чё… Счас что-нибудь придумаем. Помирать никак нельзя, никак. На моей душе и без тебя гирлянда грехов, а еже ещё и ты – тогда хоть вешайся, – Толян ругнул себя. – ****ь, правду говорят: жадность фраера губит. Балбес ***в.
– Ладно… Нашёл о чём… жалеть. Мне уж… давно пора… на отдых.
– Туда-то не опоздаешь. Забыл, чему меня-то учил? Нехорошо получается, карабкаться надо, карабкаться. Ну-ка где, дай пощупаю.
– Эвот здеся, слева.
– Слева, говоришь, это хреново. Отхаркивай кровь-то, отхаркивай. Ага, вот. Два ребра. Где у нас бинт?
– С Рыжухой.
– Совсем хорошо…
Толян сдёрнул с Дутика перемётные сумы, вынул брезентовые ремни, расстегнул телогреечку деда, прощупал ещё раз, сказал:
– Дыханье задержи, постарайся понять, до сердца достают или нет.
– Не понять… но боль резче… с ударом.
Толян сжал ребра сбоку:
– А так?
– Так полегше.
– А ну-ка выпрямись.
– Легше.
Стянув ремнями грудь деда, Толян подтолкнул сбоку валик.
– Распрямляйся. Держись за меня. Через каждые пять минут будешь ложиться и отхаркивать кровь. Нам лишь бы на взлобок выползти. Отправим собак с запиской, а пока они бегают, я волокушу сплету, да и поедем потихоньку.
– Чё у Дутика… с ногой-то?
– Сломал, чё. Чтоб он их все переломал.
– Не виновата… скотина… коль сами… не обучили. Шину наложь… выберется.
– Ты о себе думай, коня ему жалко.
– Обо мне… Бог подумает…
– Но, раскатал губу, боги-то они приходят, когда им надо, – вспомнил слова Валентины. – «Бог дал человеку много сил и ума, чтобы его не беспокоили по пустякам».
А сам подумал: «На себя надейся, а с Богом дружи». Попытался мысленно сосредоточиться, создать соответствующие эмоции, но ничего не получилось. Тренировка нужна, правильно Валюха говорит.
Он наложил на ногу Дутика шину из пяти ровных палочек. А вскоре послышался оглушённый лай Байкала и Гайки. Толян сложил ладони рупором, зыкнул, дав знать, что слышит их, потом несколько раз крикнул отрывисто, подав команду «голос».
Больше часа выбирались они из низины. Дед то и дело отхаркивал кровь, быстро терял силы, а когда вышли, пресёк попытку Толяна отправить собак:
– Не суетись… Табориться… будем. Неча судьбу смешить…
– Табориться? – Толян огляделся. – Мда-а, ситуация. А, пожалуй, ты прав. Может, отлежишься, затянется маленько. Посиди пока, место гляну. Байгхал, за мной.
Он пробежался кругами по склону, нашёл удобную логовину с промойным обрывчиком, воткнул над ним нож.
– Здесь, Байгхал. Ждать. Голос.
Привел деда, начал рыть нору и за полчаса выкопал довольно уютную.  Раздел деда, отжал нижнюю одежку, снова одел и помог забраться в нору. Затолкнул туда же собак – для тепла, прикрыл лаз телогрейкой, сбоку и ниже вырыл норку для печки, пробил дымоход и разжег дрова.
Из Валюшкиной науки Толян помнил, что любой организм способен лечить себя сам, но когда ему восемьдесят лет… Но дед выкарабкался, и Толян этому был рад кажется больше, чем своей жизни.


Толян – Тимэй –…
Мард и Валя появились ранней весной. Для пришельца третий месяц – ТрайммйарТ – тоже считался священным. Видно, крепко привязался к допотопным традициям.
Поиграли в снежки, побродили по оживающему лесу и лишь вечером, когда парились в баньке, Мард объяснил визит:
– Короче, Толян, помнишь, ты обещал на меня поработать?
– Не-е, не помню.
– Надо, надо. Пора нам под землю лезть.
– Чё я там забыл. Вроде, срок ещё не вышел, а ты, вон, вообще бессмертный.
– Вот мы и проверим – насколько не вышел и насколько бессмертный. Там, под землёй, тоже люди живут. Ну, или почти люди. От глубины обитания зависит их видовое различие. Один вид даже в подземной водной среде живёт с выходом в океанские глубины. Думаю, что они активно общаются между собой. Мои возможности контроля ограничены двумя –тремя километрами. Есть, правда, кое-где маячки поглубже, но маловато… Но перед этим ты побываешь в далёком прошлом.
–   Во как. У тебя даже машина времени есть?
–  Ага, есть… Побываешь в двух древних странах: Греции – СтерджретС по-жречески, и Египте – СкеммекС. Встретишься с одной интересной женщиной Матой из рода ТайммйаТ. Ваши историки называют её Тиамат. С месяц побудешь в облике её сына Тимэя.
–  И что я должен буду сделать, изменить ход истории?
– Этого тебе не удастся при всём желании. Да и мне тоже. Там сам разберешься. Считай, что я тебе турпоездку организовал.

Молодой жрец Тимэй помогал людям своего племени ТэйммйэТ строить сплавные дома бога Плайальпа. Собственно всё племя их уже давно построило и спрятало в специальные стреки – Тройорты, где пережидался первый метеоритный удар и цунами. Остались только три рода, ушедшие вначале в Большие горы, но неожиданно вернувшиеся. Хорошо, хоть некоторые семьи сплавили оттуда стволы платанов, хотя и случайных, всего около трёх мет в диаметре. Специально выращиваемые дровы бога ДровворД давно уже были превращены в плавучие домы и спрятаны в стреках.   
Самими домами занимались, в основном, женщины и дети. Мужчины же вырубали в скале гроты. Времени оставалось мало, и брёвна обрабатывали сразу изнутри и снаружи. Выбрав сердцевину, пропитывали стены специальной закваской, и за ночь термиты выгрызали до четверти меры. А снаружи так же выгрызались два люка и переходные камеры на случай, если придётся выходить под водой. Сверху домы пропитывали смолой, стягивали волосяными обручами, иногда плели амортизационную сетку. Некоторые домы спаривали с другими по три-четыре или делали двуслойные плоты бога Плоттолпа.
Те, кому не досталось дровий, плели из лозы шары. Эти сооружения, на вид довольно хрупки, из-за своих упругих качеств считались ничем не хуже долблёнок, но были сложны в изготовлении. Политопная сфера их могла насчитывать до семи слоёв, обмазанных смесью из травы и смолы, а внутри переплеталась кхордами. Одну треть ниже пола занимали животные, растения, опресняющие солёную воду, запасы семян и пресной воды. Из животных предпочитались свиньи и морские утки, лучше других приспособленные для питания планктоном. Обычно на семью брались две-три свиньи, десяток уток и тридцать морских кактусов. Этого вполне достаточно, чтобы прожить в море год, а больше и не потребуется, хотя метеориты будут падать ещё до тысячи лет. Ведь прожившие на воде более трёх лет, уже редко возвращаются на землю предков и становится морским народом.
Тимэй прошёл к землекопам. Они явно не успевали ко времени СкоррокС. Не хватало питания для земляных крыс, выделения которых делают камень мягким.
– Ну что, Тимэй, сколь времени у нас?
– Наверное уже через неделю нашу Тару догонит Зорд. Но метеориты уже начали падать. А вы едва ли успеете дней через пять.
– Знаком ты с Мардом лично, не попросишь ли помощи?
– Чтоб ваших зверьков кормил? Скажи спасибо, что позволил он Нойону вам знанья дать. И не его вина, что не сумели вы этих знаний понять.
– Нас ма твоя звала с собою под землю, и мы учили науку ту. Теперь же много у неё забот, и мы не смеем тревожить.
– Да нет, не потому. Надеялись, что Мард машиной своей поможет. Но прав он, говоря, что люди обленились и меньше богов заботны. Когда судьба поставит вас на грань, что отделяет от жизни смерть, тогда лишь наперёд научитесь предвидеть.
– Ты был всегда так добр. 
– Должны вы слушать старших, а не добрых. Возможно, человеку вредно добро, и чаще должен жить в трудах он и заботах.
– А может, лишь имеет право? Ведь сказано в писанье, что каждый добровольно выбирает свои труды.
– Коль жив останешься, мы этот спор продолжим.
– Ведь в мире закономерность и случайность равноправны, а мы попали в беду случайно.
– Ну, что же, помогу я небольшим советом. В тот корм добавьте солод-корень, соланум и ячмень немолотый, а также цикад личинок… Да тяжелее возьмите молоты… Я обещаю, как всплывёте, за вами присмотреть. А всплытие само от вас одних зависит.
– Коль выживем – мы имя твоё прославим.
– Славы мне хватает. Вы лучше сберегите клубочки с письмами от бога СэйппйэС.

Тимэй сел в одноместный скаф Марда, взлетел, сделал прощальный круг над соплеменниками и полетел в сторону искусственной горы РэйппйэР-Мет. Он знал, что там уже зажгли маяк и включили аппаратуру.
Посадив скаф на каменную плиту неподалёку от пйэрметы, он загляделся. На усечённой вершине горел вечный огонь, причудливо преломляющийся в огромных кристаллах алмаза, изумруда, рубина и сапфира, размещённых по углам огненной площадки.
Все искусственные горы строили многофункциональными. Они должны были служить и маяками для привлечения сюда народа после потопа; и звёздной обсерваторией, позволяющей определить точное время; и обсерваторией лунной, помогающей укреплять здоровье; и компрессорно-обогащающей установкой, нагнетающей воздух в подземелья, и прочее.
Рядом с Тимэем опустилась лодка мати. Они обнялись.
– Прекрасное сооружение, не правда ли? – спросила она.
– Да уж. Доныне вся Земля подобных форм не знала. В горах, конечно сделать было б проще, мне всё же кажется, что от воды потери будут больше, чем от подвижек земных.
– Как хорошо, что разговор об этом ты начал сам, а значит, лучше меня поймёшь. Ты помнишь, что вначале Мард не очень горел желаньем помочь нам, но вскоре вдруг согласился. И нас тогда смутило его условие – их ставить не в горах, а на равнинах. Хоть, как ты говоришь, причина была серьёзной – ведь на равнинах меньше землетрясений. Мы сомневались, Мард же нас уверил, что все расчёты верны. Лишь после поняла я Мардука мысль. В горах ведь люди могут привыкнуть к подземельям и там остаться, и Мард тогда не сможет их контролировать. А здесь, хлеба свои взращая, от Солнца люди зависимы, а значит, и от Вездесущего.
– Но вёл себя он так, как будто от меня секретов не было.
– Вы чаще обсуждали проблемы техники. К тому же, ты мой сын, и это его сторожит… Но сегодня должна поведать и тайны другие. Страшусь подумать я – вдруг суждено погибнуть. Немногие решатся прекословить ему и длань над человеками простреть… Узнала я, что пережив Потоп, надеется он значение родов ослабить, и память родовую всю уничтожить, чтобы поколение новое всегда весь опыт заново приобретало; и чтобы на людей ослабло влияние старейших, а сила мышц над силою ума возобладала.
– Но с этим даже ему не справиться при всём его всесилье.
– Как знать. Сейчас роды наши сильны и вынужден играть он по нашим правилам. Но сильный ведь всегда страшится менее и часто забывает про осторожность. А пред молодыми нетрудно стариков представить глупыми.
– Но стариков мы уважаем не за силу и даже не за ум, в понятье Марда, их слава в том, что дали они нам жизнь и сохранили всю память древнюю. И кто, как не они, в общении с богами нам помогает и знанье побуждает от Бога Всевышнего… Нет, ма, поверить в такое я не могу. 
– И хорошо. Однако слова запомни и в песню человекам потом сложи. Сейчас, конечно, трудно всё предвидеть. Быть может, погибнем все и с Мардом. Хотя он вам убежище устроил в горах ДжмайллйамДж, где будут и многие цари от бога Старратсио – но космос всегда был мало предсказуем… Тимэй, ты сын мой, ты уверен, что Мард не отстранит тебя иль даже вовсе забудет?
– Всё в его воле, ма. Но я хочу рискнуть. Ведь рядом с ним так много людей исследующих технос. Мне кажется, что в будущем оно немало может знаний приумножить.
– Ну, что ж, будь осторожен. Ба СайннйаС! ХайаХ!
– Я обещаю, ма. Здоровья и тебе. Да сохраним! ХраннарХ.

Толян очнулся в каменном кресле, выложенном мхом и решил, что его психика всё же не выдержала. Налицо было раздвоение или даже растроение сознания. Он находился в каменном подземелье среди волосатых людей, похожих на «снежного человека». Но он нисколько не боялся их, а наоборот ощущал с ними какое-то родственное единение. Он даже готов был и себя признать снежным человекам, но мешала вся память, сохранённая Мардом. Взглянув на свои руки и тело, он увидел, что и сам весь покрыт длинной рыжей шерстью, огляделся, в пещере не было никакого освещения, но он хорошо различал людей и все предметы, более того – различал в цвете. Даже красный цвет, обычно уже в сумраке превращающийся в чёрный, здесь чётко отличался множеством оттенков.
– Ну что, не напугался? – услышал он и, обернувшись, увидел Марда и Валентину. Толян не понимал, как узнал их, и как вообще различал все эти, казалось бы, одинаковые лица.
– Ну и зачем весь этот маскарад, – спросил он.
– Это ненадолго, – ответил Мард. – Пару часов проведёшь в их шкуре. Надо, чтобы твоё подсознание вспомнило некоторые детали. А потом мы спустимся ниже. А это вот всё – моя основная Земная база. Здесь я храню некоторые синтезированные мной конструкции и людей, чтобы не создавать их каждый раз заново. Простое перемещение требует меньше энергии, чем синтез. И здесь же хранятся несколько моих тел, Велькино, а отныне будет и твоё. Так что ты уж извиняй, если я иногда воспользуюсь ём для решения своих проблем.
– Не понимаю. У тебя же спецы высочайшего класса, зачем тебе моё убогое тело и примитивное мышление.
– И не поймёшь, не для средних умов. Человеку нельзя знания объяснить или вдолбить, он до всего доложен дойти сам.
Валя: Мард, это всё-таки не единственная точка зрения.
Мард: На данный момент она самая важная, значит, единственная. Гиперболизация – это способ моего мышления.
Валя: Ну, не только твоего.
Толик: Не понимаю, о чём можно размышлять, когда всё знаешь.
Мард: Всего может быть и сам Бог не знает. А мышление – это основа всей природы. Как только в природе появилась информация, так и возникло мышление первого порядка, т.е. способность сравнивать и выбирать. Этой способностью обладают даже элементарные частицы. Мышление второго порядка – это способность подражать. Это доступно практически всему живому. И третий порядок – способность отражать, т.е. подражать с поправкой на свой характер, своё представление о мире.
Толик: Ну, вот, ещё один философ.
Мард: Так философия – это же любовь к размышлению, а раз уж мышление лежит в основе мира, то и философия как бы изначальное природное явление.
Толик: Природное, может быть. Но у человека эта любовь превратилась в сплошное извращение.
Валя (рассмеявшись): А знаешь, Мард, это замечание напоминает о проблеме всех философов. Часто они оперируют словами, которые у разных людей имеют разные понятия. Помнишь, Рене говорил: «Правильно определяйте слова, и вы   избавите мир от половины недоразумений». И всё это потому, что мы не учим детей давать предметам и явлениям собственные определения, заставляем заучивать готовые. Оттого философствующих много, а мыслящих мало.
Мард: Разве это плохо. У интеллектуалов хуже работают инстинкты. А ведь, несмотря на все свои достижения, выживают-то люди, в основном, за счёт инстинктов. И основная масса людей относится именно к таким– верующим, т.е. доверяющим другим. А гениев много не надо. Если бы все стали гениями, то род людской прекратился бы.
Валя: Так уж и прекратился бы. А современная наука, медицина. Ведь нынешние медики могут вылечить практически любое заболевание.
Мард: Природного человека ваша медицина не лечит. Её задача – создать новый вид человека – homo technical, или homo standartis, которого можно будет и лечить стандартными же, едиными для всех методами.
Толик: А это плохо?
Мард: На Ардии пробовали такой путь, но что-то не получилось. Вернулись к эволюционному пути с основами разнообразия, приспособляемости  и отбора. Хотя на одной из планет этот эксперимент продолжают. Да и я на Марсе балуюсь подобным.
Толик: Мда-а. Не завидую я тебе.
Мард: Почему?
Толик: Ответственность большая.
Мард: Мне легче. Я не сам её на себя взвалил.
Толик: А диктаторов на Земле не ты, случайно, к власти приводишь?
Мард: Ну-у, скажем так, я этому не препятствую, а иногда и поощряю. Сейчас это не трудно. Вначале посложнее было, но мне удалось сломать мораль гражданской ответственности, исказив понятие четвёрной власти, как вы сейчас называете общественное мнение. Если раньше оно само формировалось снизу; то сейчас организуется сверху… Да в современном обществе иначе и быть не может, потому что нынешние просто не понимают политики, а многие, даже с так называемым высшим образованием, не знают и значение этого слова.
Толик: А зачем тебе это всё надо?
Мард: Толян, я же голый учёный и работаю по чётко означенной цели. Все эти ваши этические и этнические проблемы меня мало волнуют. Мне надо знать, как поведут себя люди в той или иной ситуации, насколько они подконтрольны и послушны. Каждому мозги промыть я не могу, на это уходит очень много энергии. Да это и опасно, потому что столь объёмный эксперимент может выйти из-под контроля. Поэтому для меня важно привить послушание именно социальными методами. Если диктатуру не прерывать в течение нескольких тысячелетий, то послушание сначала закрепится в подсознании, а потом и перейдёт в генотип… Ты не подумай, что я законченный циник, и слепое послушание доставляет мне удовольствие. Раболепие мне самому не нравится, и никакие крайние формы я не приемлю. Но я перегружен информацией и вынужден искусственно сужать всё это эволюционное разнообразие.
Валя: Но ведь эволюционные законы от Всевышнего, разве можно их нарушать?
Мард: Я это делаю вынужденно. И потом, ведь эволюция и сама постоянно экспериментирует. Космические катастрофы-то не я придумал и не я создаю. А это вроде бы в эволюцию никак не вписывается, а больше смахивает на оружие массового уничтожения.
Толик: Послушай, Мард, всё хочу спросить: почему при помощи машины времени нельзя изменить ход истории?
 Мард: Ты уж извини меня, Толян, но никакой машины времени у меня нет и, по-моему, её не может быть в принципе. Время, Пространство и объединяющая их Информация – это Богово, и экспериментировать с этим он не позволит. Хотя вроде бы пространственное и временное разнообразие работали бы тоже в русле эволюции. Но – увы…То, что я делал с тобой, называется у меня «клоновая память». Она иногда сама в вашу память внедряется через информационное поле Земли, и тогда человек начинает вспоминать некую прошлую жизнь. Я же просто перемещаю в нужную мне черепушку память того человека (иногда животного), который когда-то реально жил. Могу даже сам создать новую ситуацию и записать твою поведенческую реакцию.
Толик: Врёшь, наверное. Записать-то ты мог бы быстрее, а я там две недели прожил.
Мард: Не всё так просто. Я могу, конечно, ускорить процесс, но в организме все виды памяти очень тесно связаны. А это генетическая, подсознательная и сознательная типы памяти, каждая из которых подразделяется на интеллектуальную, эмоциональную, мышечную. И любой новый объем памяти должен осваиваться постепенно, последовательно, без перекоса с остальными. Если произойдёт сильный перекос, то Земля тебя может просто не узнать.
Толик: А как же эйнштейновское замедление времени?
Мард: Ты просто невнимательно изучал его формулы.
Толик: Да вобще-то я их и не изучал.
Мард: Ну ещё бы, не царское это дело… Эти изменения могут произойти только при околосветовых скоростях, но такой скорости материальное тело достичь не может из-за бесконечного возрастания масс – энергии ускорения.
Толик: Мда-а. А я надеялся ещё и в будущем побывать.
Мард: Увы, могу только в прошлое, да и то, если достаточно информации. Всё остальное, в том числе и будущее, только моделируемое, т.е. предположительное.
Толик: Понятненько. Мард, я устал. Ты заменил бы меня клоном. Домой хочу.
Мард: Устал – это понятно. А домой… Впрочем, для нас ничего невозможного нет. Садись в кресло.
Толян сел в кресло и вскоре забылся крепким сном.


ТроннорТ

Уже перед третьей дверью путешественников в глубь Земли попросили покинуть летающую лодку – скиф бога Скайффйакса, полностью их раздели, облачили в свои скафандры, дали свой скиф, и только потом пропустили дальше. В герметично закрытых скафандрах автоматически поддерживалось необходимое давление, температура, состав воздуха и прочие параметры, к которым так привыкли существа с поверхности Земли.
За седьмой дверью скиф пролетел над длинным озером с пышной растительностью по берегам, и Толик в который раза подивился разнообразию жизни.
Не долетая до конца озера, свернули в большой зал с колоннами, и скиф опустился на пол.
Мард в этот раз был в образе хотя и достаточно крепкого, но древнего старца, и вылазил из аппарата степенно, с покряхтыванием. Следом вышли два снежных человека, которых Мард называл Ионом и Парнием. Толян и Валя сошли последними.
У дальней стены, среди трёх шаров стоял большой трон. На троне сидела довольно пожилая женщина, по виду несколько отличающаяся от людей, стоящих с боков. Валя приблизилась к Толяну, тихо проговорила:
– Над троном написано, что бог ТроннорТ хранит сидящую здесь царицу Мету из рода ТайммйаТ… Мард рассказывал, что её трон выращен единым кристаллом изумруда, его задняя часть врощена в тот большой золотой шар, символизирующий Солнце. Правый подлокотник в титановом шаре – Земля, а левый – в серебряном, Луна. Над троном черепа её предков, инкрустированные кристаллами памяти, которую может считывать тренированный человек.
Мард выступил вперёд, скрестил руки на груди:
– Приветствую тебя, царица, наследница родов СтарратС, ТайммйаТ, СтаннатС, ХраннарХ и прочих, прославивших в тысячелетьях величие людей. Пусть память о делах их  светит всегда, как СойллйоС Священный, и нам, погрязшим в суете земной звездою путеводною пусть будет. Великих дел тебе и вечного служенья во благо всех землян.
– Того же и тебе я рада пожелать. Быть может небо нам ещё позволит пожить в согласье, и боги, измирные лета сплетая ожерельем, остерегутся раскачивать весы, дав людям зреть века златые в цепи воспоминаний своих родов, что бог ТсеппесТ узлами пишет в сказах по закону бога ВайллйаВ.
Она замолчала, ещё раз внимательно оглядела гостей. Толян не менее внимательно изучал её, пытаясь понять, были ли изменения, с ней произошедшие с тех давних лет, чисто внешними, или затронули и черты её характера.
Как и у всех подземцев этого уровня, её голова, спина и ноги были покрыты густыми длинными волосами ярко синего цвета, но на этом сходство с ними и заканчивалось. Толян уже знал, что синие пластиды в волосах этих людей способны усваивать энергию излучений земного ядра. Ещё он знал, что царица немалую часть времени находится в анабиотическом сне, что позволяет сохранить обмен веществ в организме многие тысячелетия. Она не была здесь правителем в обычном смысле этого слова. Она всего лишь наблюдала за правильностью соблюдения и применения законов с точки зрения традиционной памяти.
Внимательно всех оглядев, Мата продолжала:
– Но я надеюсь, к нам пришли не с тем вы, чтобы меня в который раз восславить. Нам ведомо, что наверху доныне неспокойно и, вперекор судьбе, сумняшиеся люди стремятся к власти, ею обозначив всей жизни цель. Над вами не судья я. Да, впрочем, и сама не знаю, как было б лучше. И втуне осуждая вашу потерю памяти о мнившем, о явном больше вас не озабочусь я. А если иногда мы в вашу жизнь приходим, то только для того, чтобы познать её… Вот я проговорилась… Ты, Мард, наверное, за этим сюда и шёл? Всегда я дипломаткой была плохой.
– Я, может быть, пока и сам не знаю – зачем я шёл. Быть может, потому, что измельчали мои враги и для себя не могут поставить цель такого же охвата, как когда-то вещала ты. Я понял вдруг, что жизнь – всё суета сует, а старые враги близки моему сердцу. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось услышать голос твой. Быть может, постарел? Я помню, как ты пела, качая Тимэя колыбель, и втайне завидовал ему. Бывало, я приникал к тебе под видом его, чтоб только ощутить на голове твою ладонь. Твой лик был для меня священною иконой…, а к телу приникал под видом Гинка я… И однажды признался я в любви и сказал, кто я. Меня ты за любовь любила и проклинала за равнодушие… С тех пор немало я изменился… Мне было на роду учиться у людей, и я учился даже у младенцев, не говоря о старых мудрецах. И каждый из уроков мне поднимал землян до новой высоты иль рушил вниз. Но ласки матерей меня любить учили, и всё плохое я быстро забывал… Ты видишь – стал я стар и слишком сентиментален, и к новой жизни приспособлен мало… А что до оговорки твоей, то знал я это. Ведь было мне известно о двух яслях, зачатых под землёй. Вполне я допускал, что выжили они, и ваши связи с ними достаточно тесны… Я видел наверху антенны чьи-то, но на связь со мною никто не шёл… И в вашу жизнь я не позволил себе вмешаться. Живите в дружбе и согласье и память храните прошлую. Я верю, что с царицею такою здесь ничего плохо не может произойти. Ведь ей коварство не присуще с роду, и все дела всегда решала она согласьем.               
– Мне верить хочется, что ценности твои тебе уже пришлось переосмыслить, и жизнь земная ближе стала тебе. Но должен понимать ты, что не можем мы рисковать, когда расплата за ошибку столь высока. Тем более, твои решенья могут и не зависеть лично от тебя. Всё в этом мире сложно. А наверху всё чаще нарушают закон разнообразья, толкуя высший разум предвзято… Понятны мне и мысли, и заботы твоих речей. О том же думать часто и мне приходится. Но нет нужды нам ворошить былое, пытаясь угадать навершие судьбы. Имея власть над теми, кто слабее, мы часто впадаем в эйфорию всесилия и уж не замечаем, что и сами всё слабее становимся. – Царица показала рукой на Толика. – Вот ты, кто сына моего узнав не понаслышке, пытался предрешить веление судьбы – приблизься.
Толян несмело оглянулся вокруг, медленно приблизился к трону, опустился на колени, почти касаясь ног царицы. Она долго изучающе смотрела на него, потом спросила:
– А ты желаешь смерти моей?
Он удивлённо взглянул снизу в её голубые глаза, переспросил:
– Смерти? Зачем?
– Не верю я Мардуку, а ты же друг его.
– Мне кажется, он искренен в словах. А если лжёт, то дружбе нашей придёт конец. Вы для меня всё та же заботливая мать, и Вам могу желать лишь жизни вечной, здоровья и любви к земному бытию, и справедливой правы на нами, смертными, чья жизнь не совпадает с законами РуйуР, ВуйллйуВ и СуйррйуС.
– А собственная жизнь? Не любит Мард, когда из подчиненья его выходят.
– Что же делать, если кроме тела судьба нас наделила и душой, в которой есть забота и любовь, сознанье долга, совесть и честь рода – хотя о роде память и коротка… Из подчиненья им не сможет память выйти, с тем, чтобы жить, предавши жизни смысл, о ласках матери, хотя бы наречённой забыв…
– Слова, слова… Хотя в словах твоих, быть может, смысл от Мардова отличный… Ах, если бы всегда свои желанья в слово облакая, могли мы разрешить проблемы бытия. Увы… Но есть надежда, и её лелея, я прочь гоню сомнения свои. Ведь коль годами мысли пестовать – они и в нашем подсознанье останутся, и уж оно по ним начнёт сверять соизволенья рока… Скажи, могу ли я теперь оставить у себя твой клон, чтоб иногда в сомненье и печали беседовать с тобой?
– Не знаю, право. Здесь остаться навсегда, с той вышней памятью, не видя солнца свет и не пьянея от запаха травы – ведь это будет мукой.
– Ну что ж, быть может, и прав ты, своим участьем пресекая моё изволье. – Она сняла с груди разноцветные чётки с буквами формой напоминающими созвездия, протянула Толику. – Вот, сохрани. Другому никому полезными не будут, а ты лелей их. Может, иногда поведают былое и от ошибки упредят тебя. Прощай. КсайасК!
– Прощай, царица – матэ, Санэ СэйэС, ХраннарХ.
Она повеселела, молодо блеснули глаза. Взмахнув рукой, призвала к себе Марда:
– Из слов твоих ещё не поняла я, насколько нов твой курс. Сила твоя всё так же велика, скажи: способен ныне ты разумом всех вышних овладеть? И надо ли то делать по мненью твоему? Конечно, мне известна мудрость жизни о том, что многознанье преумножает печаль. Мою ж печаль ничто не может увеличить.
– Зачем мне разум их. Своим бы научиться владеть достаточно. Ты, Мита, знаешь – очень уж легко они забыли саги о потопе и прошлой жизни. Шок от беды настолько был велик, что в подсознанье многих отложился, и это им выжить помогло. Забыв о высшей цели, они сумели сохранить себя… Я полагаю, что ещё не время владеть им большой энергией. Ведь между вами и ими разногласья ещё возможны. Пусть побудут в разряде верующих, поборются между собой за власть, и пусть поймут насколько эфемерна сила её… У них есть Бог Земли, он помогает им. Распорядившись правильно той силой, они могли бы спорить и со мной – но не сейчас.
– Тогда скажи: реально ль нам  с тобою праву скрепить? Одной своею силой ты сможешь ли беду предотвратить? У нас сейчас потенциал немалый, но мощных накопителей в Тунее нам не создать, и нужен выход в открытое пространство.
– Я был бы рад иметь в своём Диполе ваших учёных, но запрет на память заложен в них. Снимите, и мы будем сотрудничать.
– Хитришь ты, верно. Расплата за ошибку высока, и это сделать мы пока не сможем.
– Всегда преувеличивала ты последствия божественных деяний. Поверь – не так уж всё плохо на Земле… Но я пойду навстречу. Над океаном Северным весь сектор вручаю вам. Лет этак через двести покажете, что удалось создать, а там обсудим точки сопряжений.
– Ещё вопрос: Царица из Труннурта, мати моя, о дочери, моей сестре, печётся, чей клон Нюрт-3 недавно вдруг пропал. Не был ли ты причиной, и как распорядиться смог ты ём?
– Не знал, что это Нюта, иначе б и преследовать не стал. Пересеклись мы не вовремя. Но с клоном всё хорошо, хотя она в печали – сгореть не удалось. Но снять свою матрицу она мне не позволила, а я не очень настаивал. В конце концов, к таким врагам приятным могу позволить я широкий жест… Теперь на глубине пятикилометровой она живет, и если захотите – в любое время навестить её вы сможете.
– Как это странно всё, но всё ж в душе надеюсь, что разрешенье спрашивать ты стал.
– Поверь, мои года мне много откровений поведали, и гибели ничьей я больше не хочу. Смертями не решаются проблемы, а только множатся… У нас одне заботы, которые судьба определила нам вместе и решать… Я так же слаб и так же я теряюсь, коль миром начинает случайность править. Но это наш мир, лишь приняв его способны уравнять мы чаши весов… Сейчас уйду я… А гонцом моим сама ты, справишь волю иль неволю… Сложна жизнь, но на встречу ещё надеюсь. Прощай. СэйэС БэйннйэБ.
Мард опустился на колени, завалился на бок, и вдруг его формы внутри скафандра изменились, тело начало расплываться, превращаясь в студень. Вот в этой массе образовалась маленькая воронка, в которой закручивались длинные жгуты, вскоре превратившиеся в клубок с узелковыми письменами.
Один человек из окруженья царицы подошёл, вскрыл скафандр, подняв конец шнура, начал читать:
– Блаженствуя в шатэ чарующих олив, мы…
– Достаточно, – торопливо прервала чтение царица. У нас ещё будет время прочитать это.
Глядя на скафандр Марда, царица покачала головой:
– Силен, однако. Мы так не умеем. – Приглашающе махнула рукой «снежным человекам», – Ионэ их рода НойоН и Перний из рода РайппйаР?
Ионэ: Так, Царица.
Мата: Давно мы не виделись. Итак, Мард уверяет, что вы свободой действий наделены в созданье буфера меж вышними и нами. Пусть так, Мард обострил у вышних борьбу за выживание, как метод применив сокрытье информации до полного забвенья, и уверяет, что выбрал среднее, уравновесив ваш закон ЛеввеЛ, и суть его, облегчив для потомков. Насколько вы согласны в этом с ним?
Ионэ: Ведь это не противоречит всей эволюции, и новый вид взрастает способный выживать без памяти родов.
Мата: Искусственный. Так постепенно вся память забудется, что не успеет в гены перейти.  И ладно, техника – она хоть помогает щитить Тсемместу. Но когда леченьем современным скелы свой организм ведут к однообразью, то природным назвать нельзя.
Ионэ: Мозг – от природы, значит всё природно, что ём задумано.
Мата: Так, смерть ведь тоже от природы, что ж ей теперь служить? Превыше всего жизнь, с созданьем новых активов памяти и сохраненьем их на миллиарды лет. Смерть допустима только при сниженье приспособляемости, и постоянная борьба за жизнь – вот наша цель. Ведь, если вид добился привилегий, то он перестаёт бороться и скоро разучается в защите… На ринге жизни не хочу я видеть слабых соперников. Враг должен быть хитёр, силён и дерзок, только тогда сильнее быть и нам…
Перн: Но скелы называют нас богами, а значит, вправе мы решать за них, ведя к навершей цели.
Мата: Нет, не вправе. Нас называют так по схожести деяний, владенью тайных сил… Но если твёрдою рукою вести кого-то к счастью и покою – они ослабнут, а потом и мы решим, что смерть приятней напряженья сил… Чтобы из груды слов и тысячи сомнений мы выделить смогли единое значенье, нам надо почаще видеться. Подумайте над этим.
Словно закончив с ними разговор, царица вновь обратилась к Толику и Вале:
– Не спрашиваю ваш ответ, я знаю – остаться в нашем мире вам невмочь. Вот, возьми, Валека, мой талисман. Он очень, очень древен. Многие в нём силы сохранены. Может, вдруг случится – останешься когда-нибудь одна, и тень сомненья затмит вдруг светоч полуденный. Тогда ты этот камень приложь к главе, и он тебе подскажет твой путь дальнейший… А теперь поведай, о чём тебе тревожна изборна жизнь.
– Поведай, мати, минет ли в годах любовь избывная.
– Ты видела сейчас, как сам Мардук мне клялся в любви, а лет с той поры минуло немало. Не путай быт с любви своей бытьем и не меняй на то, что преходяще.  Страсть, природна – предел священных сил – всего лишь часть любви. Рождая нову жизнь, её оберегая, возносим мы любовь на грайну высоту… Там, наверху, дороги ваши трудны, и для здоровья важны благие эмоции, которые всё чаще к вам приходят довольством плоти, в спорт превращая страсть. Я это не приемлю. Но и не сужу вас. Природа разной быть должна. В ней нет хорошего или плохого, и каждый клон её сам вправе выбирать, чему служить.
– Спасибо, мати. Вы ли для меня открыли истину, иль кто другой откроет, гадать не буду пока я. Уверена лишь в том, что между Вами и Мардом я выбрать не смогу. Надежду я лелею на мир меж вами, хоть и понимаю, как он зыбок. РайаР ХайаХ! Прощайте.
– Ну, а тебя, Тойл, червь сомненья гложет какой-нибудь?
– Мне не по нраву войны, где миллионы безвинных душ до срока прерывают память веков. Но в то же время, войнам не противен закон противоречия РаппаР. В чём я ошибаюсь?
– Ты сам ответил. Безвинные не могут наказаний бремя нести, а смерть – тягчайшее из всех. Конечно, бывают смерти случайные. Закономерность и случайность мир наш равняют. Однако, если счет идёт на миллионы, а скоро пойдет на миллиарды – тут надо задуматься, что может в мире вашем неладно что-то. С перенаселением земли не надо бороться войнами. Не помню я примера, чтоб войны сокращали количество людей. Во время стрессов больше детей рождается… Признаком власти вы признали повеленье и повиновенье, а не судью в противоборстве сил, как было ранее. Но это всё решать, конечно, вам… Есть эмоциональные законы, а есть техничные... Вы разучились писать узлами и даже мыслите сейчас графически. Что понял из всего ты?
– Ничего. Простите, матэ, со временем, быть может, и пойму. Ведь время небом нам ещё не сжато до точки выбора…


Морд – Морфод
Когда Морфод волновался, то становился многословен и зануден. Вроде бы все уже оговорено на десять раз, но его «кратное» напутствие казалось никогда не закончится. Но Лупта (отныне СуйуС Луптоса) это нисколько не раздражало. Он понимал насколько необычна и важна миссия двенадцати. И хотя Морфод постоянно подчеркивает, что лично его результат их миссионерства не интересует, и что затея самих апостолос – посланцев солнечной земли – из них едва ли кто заблуждается относительно роли самого Вездесущего. Он даже не пожалел энергии, чтобы создать вокруг этих восьми золотых стелл прозрачную стену.
«Сооружение, конечно, нужное, – думал Луптос, поглядывая на плывущие ниже облака и гнущиеся под ветром кусты. – Но зачем было привязывать это собрание к жреческой обсерватории? Или Морфод хочет ненавязчиво подчеркнуть, что их миссия выше жреческой?»
Как он резко меняет свои решения. Когда Лупт в первый раз высказал мысль о том, что действия Вездесущего за последние тысячелетия значительно снизили жизненный и умственный потенциал землян, и что надо бы хоть частично вернуть людям веру, успокоить их, отвлечь от агрессивности – Морфод просто рассмеялся, а потом спросил:
– Ещё один защитник униженных и оскорблённых? А ты знаешь, сколько вас таких уже обращались ко мне? Вы что, тупые? Я столько времени и сил убил, чтоб веру разрушить, а ты мне предлагаешь всё вернуть назад? Люди устали? Что, боги больше им не помогают? Вот и отлично! Зачем мне миллионы слабаков? Нужны мне единицы, но такие, которые способны выжить в любых условиях, к тому же без помощи богов.
– Да этих единиц тебе всегда хватало, а массами ты править не способен…
– Что!? Неспособен?! Ими управлять!? Да я способен их просто уничтожить!
– А сможешь?
– Да! И наплевать на вашу мне мораль.
– Тогда последнюю услугу мне окажи: отправь меня на Землю и сделай смертным. Пусть погину я с ними, но душу богу Праххарпу отдам.
– Да с радостью! Упрямцы мне такие здесь не нужны.

Увы, возвращение на Землю было неудачным. За тридцать лет Лупт отвык от человеческого коварства, и жизнь его была недолгой. Морфод оживил его, долго насмехался:
–  Ну, что, как тебя встретили любимые земляне? Защитников встречают, ведь, цветами и пеньем песен хвалебных. Ты хоть успел сказать им как их любишь? И чем тебе пришлось пожертвовать за их здоровье и ум? Ещё помочь им хочешь? Давай, иди, неси им знанья богов.
– Напрасно мне жизнь вернул ты. Здесь своею волей я не останусь. Жизни смысл потерян, когда там гибнут ежечасно такие же, как я.
– Вот ты упрямый Лупт. Считал я другом тебя, а стал ты моим врагом. Ты хочешь, чтобы дольше они жили? Зачем? И почему земные боги им не давали той жизни? Никто, кроме меня не сможет им сейчас дать вечное блаженство. Так пусть они в молитвах имя моё бесстанно повторяют, реча меня Всевышним! А после я подумаю о тех, кто более достоин.
Он вдруг замолчал, задумался, включил враз несколько голограмм, внимательно вглядывался в цветные переплетенья, выключил, резко обернулся к Лупту.
– А ещё здесь… Чем хочешь ты заняться в моей обители?
– Ничем. Пойду на Землю я.
– Упрямец. Впрочем, я не буду тебя неволить. Мне это будет даже интересно понаблюдать. И, кстати, разве один ты сможешь в людях посеять веру. Ведь сотни человек для этого потребны… А, впрочем, сотни – нет. Возьми с собой десяток как ты упрямых…
– Может быть, тринадцать, по лунному пути.
– По лунному? Ну, нет. По солнечному! Вас должно быть двенадцать! Я даже согласен вам в чём-то помочь, но Солнце будет пусть подобно божеству Всевышнему.
– Да Солнцу и до толь немало воздаётся.
– Вот и отлично. Заодно меня молить не забывайте о праве помиловать.
– Однако.
– Ты недоволен?
– Не знаю, право. Ты стоишь, конечно, вровень с богами. Даже выше своим ты быстродействием. И силой жизни обладать такою они не могут… Но как перед людьми тебя представить? Что им вездесущность Им сила нужна с надеждою.
– ТраммарТ – земной ваш бог. Отныне будет Бог Света Сильного – СраммарС. Людям это имя знакомо, и оно уже со мною связано… Или ГрайллйарГ – Высший и Вечный… Но главное: мне надо, чтобы люди жили под солнцем. Вы к именам своим прибавьте звук С. Отныне ты Луптус. Согласен?
– Я, собственно, давно уже не Лупт родительским прозваньем... Но скажи, за всё это, что ты обещаешь?
– Вечную жизнь достойнейшим.
– И сколько их будет?
– В памяти оставить матриц могу хоть сколько, чтобы после драмы вновь землю заселить. А в постоянной жизни ограничу десятком тысяч. Выбирать же сами вы будете.

Двенадцать апостолос подобрать помог Великий Наставник Брахм. Он не случайно носил имя земных богов со звуком Б, потому что был, хотя и не намного, но старше самого Морфода. Это был первый старец, с которым сдружился Вездесущий во время своих первых визитов на Землю.
Перед сошествием Луптос ещё раз зашёл к Брахму.
– Скажи, Вездесущий, насколько верен путь, избранный нами? Сколь лет пройдет до обретенья Веры людьми? И чем всё это закончится?
– В таком серьёзном деле бытьё предугадать едва ли кому возможно. Представь, что ты всего лишь ставишь эксперимент. Ведь жизнь – суть колебанья до крайностей и возвращенье к центру, к оси движенья, медиане, которая прямой быть может лишь в идеале. Здесь не пытайся заменить богов. Создавши диалектики начала колебаний жизненных путей, оне одни, и то лишь приближённо поведают тебе конечный результат. Но окончание не есть вся сумма знаний. Когда эксперимент столетья длится, то промежуточные звенья разветвятся другими звеньями… Иди и пробуй. Помни лишь о главном – не навреди! Ещё запомни: вся Земная Быль не сможет памятью людской забыться. Чтобы богов забыть, люди должны бездушными остаться и в камень превратиться, до полно – даже в камне своя душа есть! Поэтому не акцентируй личностью, Ведь Бог любой – природный или нет – через эмоции лишь только, мольбу услышит, и совсем не важно, какой из них поможет, человеку в минуту бедствия… Горяч ты слишком, хочется тебе не ждать столетья, а уже сейчас людей укрыть пальмирою. Вотще сейчас поспешность. Но я бы не решился переделать характер твой. Землянин ты, и им же оставайся, даже входя в уделище богов… Идите. Буду я за вами тоже присматривать и слово замолвлю при случае.
Речь Морфода лилась плавно, то уплывая вдаль, то возвращая Луптоса к действительности.
– Своей идеей вы избрали науку звёзд СэйэС и её законами СэйррйэС, их человекам упростив до СуйуС – СуйррйуС. СуйуС – пусть это будет отныне вашим званьем… наука требует сомненья, но жизнь – традиция, и миллионы не могут сомневаться и жить лишь разумом. Так пусть живут в спокойствии и  вере, любви и благодати… Сойдя на Землю, избирайте каждый по двенадцать умных сподвижников. Чтоб верою лелея свой жизни путь, они могли  бы,  хоть с помощью Богов, за край взглянуть…
«За край, – усмехнулся СуйуС Луптос. – А если ли он, тот край?».