Весной 1885 года Левитан окончил Училище и на лето поселился в деревне Максимовке близ Ново-Иерусалимского монастыря. По бедности снял угол у горшечника Василия, горького пьяницы, пропивавшего буквально все, что добывал. По соседству было имение Киселевых –– Бабкино, и там гостила семья Чеховых. Исаак нисколько не обижался, когда к нему приходили братья Чеховы и подтрунивали над его незадачливым выбором жилья. Гораздо сильнее его донимали приступы непонятной тоски, и тогда он с ружьем уходил из дома, пропадал неизвестно где, пока жизненная радость не осеняла его вновь.
Случилось, что в один из походов он попал под проливной дождь. Поднялась температура. Жена Василия прибежала в Бабкино просить доктора Чехова к больному. Братья надели сапоги, взяли фонарь и, несмотря на кромешную тьму и ливень, отправились спасать друга. В Максимовке кое-как добрались до дома горшечника, кроша сапогами раскиданные по всему двору черепки. Решили сделать «сюрприз» –– не постучавшись и не окликнув, вломиться к Левитану и направить на него фонарь.
–– Черт знает, что такое!.. Какие дураки! Таких еще свет не производил!.. –– вскочил с постели Левитан. Расхохотался, и как-то сам по себе выздоровел.
А через несколько дней он перебрался в Бабкино, заняв отдельный маленький флигелек. Антон Павлович тотчас сделал на флигеле вывеску: «Ссудная касса купца Левитана».
Исаак не остался в долгу. На окне, перед которым стояла швейная машинка –– чеховский письменный стол, –– нарисовал аляпистую рекламу: «Доктор Чехов принимает заказы от любого плохого журнала. Исполнение аккуратное и быстрое. В день по штуке».
С Чеховым у Левитана были своеобразные отношения. Они постоянно поддразнивали друг друга, но те немногие высказывания и письма, которые дошли до нас, свидетельствуют о том, что Левитан открывал свою душу только Антону Павловичу.
Левитан и Чехов были талантливыми актерами, и веселый день начинали то один, то другой. Иногда по сговору оба. Да и все жители Бабкина составляли как бы небольшую труппу комедиантов. С раннего утра за чайным столом уже начинались невероятные рассказы, выдумки, хохот, который не затихал до вечера.
Левитан придумал нарядиться мусульманином. Восседая на осле, выехал далеко в поле, пресерьезно расстелил коврик и принялся молиться на восток. А в траве уже ныряла другая чалма и злодейски нахмуренное лицо Антона Павловича, который наконец-таки выстрелил в высоко поднятый «мусульманский» зад. Высыпали откуда-то зрители, подхватили «мертвеца», образовали похоронную процессию, и «хоронили» до тех пор, пока «покойник» не начал брыкаться.
Несмотря на ежедневные шутки, Антон Павлович много работал. И Левитан не расставался с палитрой. Как вспоминала Мария Павловна Чехова, «стены его «курятника» быстро покрывались великолепными этюдами».
В окрестностях Бабкина Левитан сделал наброски к картине «Берёзовая роща», доработав картину позже. Будто движутся тени по светлой траве и словно живая листва нависла зеленым шатром, –– художник построил картину на игре освещения и движении. Еще ни в одном своем полотне он не подходил так близко к импрессионизму, подходил самостоятельно, не видя иных проявлений импрес¬сионизма, кроме этюдов Константина Коровина. В этой работе Левитана были импрес¬сионистичны и «пятнистость» изображения, и «порхающее» движение.
Антон Павлович Чехов, увидев «Березовую рощу», с удовольствием заметил Исааку: «Знаешь, на твоих картинах даже появи¬лась улыбка».
Она действительно есть в «Березовой роще», –– такая редкая в творчестве Левитана. И навеяна эта улыбка, скорее всего, той беспечно-счастливой жизнью в имении Бабкино, которая выпала на долю Левитана в первый и, пожалуй, в последний раз.