Этот август кончается в среду
Пролог.
— Вадик! — раздался в трубке телефона радостный голос Галины. — Вадик, тебя приняли! Ты слышишь? Тебя взяли в печать альманаха, номер выйдет уже через неделю! А твой материал нуженв понедельник, в четверг будет первое число месяца, а альманах выходит каждую первую пятницу месяца. , как раз за выходные подобрать мог бы! Чего ты молчишь, Вадик?
— Да, слушаю я, слушаю, — вяло ответил я Галя, прикинув в уме, что «за выходные» значило за сегодняшний, в крайнем случае, завтрашний, день — скажи, что они взяли хоть? «Истории» или «Небеса»?
— А, вот и не угадал! — молодая девушка на другом конце провода рассмеялась весело и звонко. — Они заинтересованы настоящими, серьезными филосовскими работами!
«Надо же, —подумал я, криво улыбаясь, — а в перечисленном, значит, философии мало? Или серьезности?»
— Редактор только что разговаривал со мной, он сказал, что ему нужны твои последние работы, вроде «Перестрелки с друзьями» или «Искусственной смерти». Помнишь, у тебя целая папка валялась на компьютере? С последними работами? — Галина усмехнулась. — Ты же их не стер, Вадик?
— Нет, конечно, не стер, — обреченно отозвался я, усаживаясь на табурет в кухне, чтобы с удобством покурить, отравляя воздух табаком. — На чей адрес прислать?
— На мой, — как-то замялась Галя, — Редактор его знает, он уж точно не выбросит. Ладно, Вадик,я побежала, у меня дел куча, позвони потом,как отправишь,хорошо?
— Хорошо, — без энтузиазма отозвался я и отключил связь.
Подняв голову и посмотрев на старые, пожелтевшие от моей нынешней забавы — табака, потолки, я лениво потянулся и ткнул в кнопку включения чайника.
— Вот прямо сейчас разбежался и пошел тебе файлы слать, — угрюмо взирая на сизый дым табака, сказал я. Дым складывался в фигуры, в лица старых знакомых, ушедших навсегда друзей, облеплял маленькую кухоньку, заволакивая окна, словно туманом. Я пил зеленый чай, хороший, как ни странно, дорогой, курил прямо в кухне, даже не потрудившись открыть окно, думал, глядя на фигуры табачного дыма.
— Столько лет, — грустно улыбнулся я выцветшим обоям, — столько лет я старался, писал рассказы, начинал крупную прозу, хотел донести свое видение… Кому? Кому и что я хотел донести? — я затушил окурок в пепельнице, похожей на хрустальный бокал — подарок Галины на день рождения, и продолжил разговаривать сам с собой:
— Я по утрам себя самого до работы с трудом донести могу, а тут мысли свежие, рассказы последние! Тоже мне, свежесть утра,блин!
Я сам не заметил, как разозлился. И почему, собственно? Что такого произошло? Радоваться надо, меня одобрил редактор крупного фантастического альманаха, а я злюсь. И причины этой злости на самом видном месте.
Часть первая. Искра.
Раньше мне часто снился этот сон. Я видел себя, заходящим в книжный магазин, потом картинка менялась сразу и внезапно. И вот я уже беру с полки книгу, а на обложке, почему-то черной или малиновой, стоит мое имя и название романа. Сборника рассказов никогда не было, а вот романы, не написанные, даже не придуманные еще, были. Я пытался открыть книгу, но страницы слипались, не желая открываться, и я, боясь испортиь товар еще не оплатив его, ставил книгу обратно.
Но сегодня мне приснилось, что я все-таки смог открыть свое творение, испытав то сладкое чувство удовлетворения, которое, наверно, не покидает даже маститых писателей, что держат в руках издание своего труда, вымученное и выстраданное, но все-таки мое. Страницы перелистывались легко и аккуратно. Я вчитался в текст и с ужасом понял, что он не мой. Я закрыл книгу и еще раз внимательно прочел имя автора. Все правильно, на обложке стояло мое имя. Я снова открыл книгу и стал читать: начало, середина, конец… Кое-где угадывались мои мысли, мои обороты и мой сюжет, даже имена героев были моими, придуманными в ночной час, когда шум за окном не отвлекает от процесса исторжения авторской мысли. Но в целом книга была не моей, словно кто-то, хорошо знакомый с моим творчеством, просто взял и переписал рукопись, придав ей совершенно иное значение. Но зачем тогда было ставить на обложке мое имя? Не проще разве было украсть рукопись, переделать ее и поставить свое авторство? Разве не так должны поступать все воры чужого труда?
— Как ты мог такое написать, Вадик? — я оглянулся, едва не выронив книгу из рук, посмотрел на Галину, появившуюся за моей спиной. — Я думала ты серьезный автор, а ты дешевую популярщину писать стал! Не звони мне больше. Никогда. Дел не желаю иметь с таким обманщиком и бездарностью! А я думала, что в тебе еще осталась та искра, которая заставляла тебя писать даже по ночам, излагать свои мысли, делиться с окружающими своими взглядами на мир.
— Нет! Это не я написал! — в отчаянии хватая Галю за рукав, закричал я. Галина с неожиданной силой вырвалась от меня и побежала прочь, а я так и остался стоять посреди книжного магазина. Вокруг меня собрался народ, который указывал на меня пальцами, что-то негромко говорил друг другу, кивал в мою сторону и смеялся.
— Ну, что, Вадим Викторович, вы довольны рейтенгами продаж? — обратился ко мне незнакомый мужчина. Он был высокого роста, плотный, даже грузный, с аккуратно подстриженными темными волосами и с чисто выбритым лицом и улыбкой актера. На мужчине был безупречный костюм темно-синего цвета, голубая рубашка и темный галстук известной фирмы. Подошедший ко мне мужчина улыбался все шире и шире, протягивая пухлую руку для пожатия, но я не спешил с ответным жестом вежливости и расположения.
— Вы не понимаете, — опустив глаза, забормотал я, — это не я написал, это не мой текст в книге!
— Не ваш, не ваш, — добродушно кивая, продолжал улыбаться мужчина. — Но, Вадим Викторович, вы тоже не понимаете. Никому сейчас не интересно то, что вы пишете. Людям в метро, в автобусе, вечером после работы совершенно не хочется читать хроники жизненных событий про раздумья героя, который ругается матом, холодно убивает людей, пусть даже они и были того достойны, а потом думает о своей жизни по дороге домой. Поймите, Вадим Викторович, читателям нужны страшные монстры на космических тарелках, красивые и глупые девушки в заточении…
— Нет, — выкрикнул я, отбрасывая свою книгу, словно она стала мне омерзительна одним фактом существования, — Этот век давно прошел! Никто не читает про кровь и сражения, всем надоели драконы и эльфы. Я знаю, я сам такой…
Я осекся на полуслове, растерянно соображая, что надо сказать.
— Какой, такой? — елейным голосом, словно разговаривал с сумасшедшим, продолжил мужчина. — Вадим Викторович, какой вы человек? Вы один из своих героев, может быть? Вы видите себя на их месте, живете их жизнью? Хотите совершать такие же поступки,как и они, а потом, следуя жанру, уходить навсегда, меняя тела, миры, профессии?
Я молчал. Да, и что я мог сказать? Мой собеседник был прав, хоть я никогда бы и не признался себе в этом.
—Может быть, поэтому у вас, Вадим Викторович, и нет ничего свежего из вашего творчества? Искра потухла, не найдя сухих дров для костра? Перегорела в вас самом и превратилась в пепел, так и не сумев разжечь настоящее пламя веры в истинность своих же слов и реальность своих же героев? Ведь, нельзя любить несуществующих людей, а вы их именно любите, значит, для вас они реальны, но никто не оценил их, как людей? Никто не захотел поверить, так же как вы, в их существование? Никого не тронули ваши слова и ваши рассказы, потому вы и перестали выплескивать на бумагу свои наблюдения и свои мысли?
Я проснулся от собственного невнятного мычания, лежа на спине, мокрый от пота и на скомканной постели. Еще несколько минут мне потребовалось, чтобы понять, где я нахожусь, и почему вокруг так темно. Когда я пришел в себя, я пошарил рукой по стене у кровати и щелкнул выключателем. Комната наполнилась тусклым светом энергосберегающих лампочек.
— Хоть что-то, — пытаясь сглотнуть слюну пересохшим горлом, сказал я, грустно поглядывая на лампочки в люстре. — Хотя, как по мне, так их придумали не для того, чтобы свет был в комнате,а для того, чтобы засомневаться с просонья, проснулся ли ты вообще, или это продолжение кошмара.
С трудом выбравшись из постели, я направился в ванную комнату, привести себя в порядок, смыть остатки дурного сна. В ванной я тоже первым делом включил свет, а уже потом открыл щеколду и вошел внутрь. Детские страхи, наверное, сказывались. Как будто от щелчка выключателя могли разбежаться не только тараканы, но и привидения с остальными монстрами из детских страшилок. Но все же привычка осталась, как видно, теперь уже навсегда.
Умывшись, я всеже переборол еще один детский страх, и посмотрел в зеркало, висящее напротив двери. Когдая был маленький, мне всегда казалось, что стоит посмотреть в зеркало напротив входа куда-либо, когда ты один, тем более ночью, как обязательно ты увидишь, как дверь за твоей спиной открывается, и кто-то невидимый скользит внутрь, медленно обволакивая тебя холодом и страхом.
Конечно, на дверь я старался не смотреть, а потому уделил особое внимание своему лицу, придирчиво осматривая его в зеркале. Оттуда на меня смотрел заспанный мужик средних лет, с отросшими каштановыми волосами д плеч, зло посверкивая темно-зелеными глазами, опухшими от недосыпа. Картину «злого монстра» из детских страшилок дополняла трехдневная щетина и дергающееся веко на левом глазу.
— Какой ужас, — прокомментировал я свой внешний вид и стал неистово плескать в лицо ледяной водой. После умывания мне стало гораздо легче. Кошмар показался обычным дурным сном, детские страхи ушли, и я, иронизируя про себя над своими муыслями десять минут назад, с циничной улыбкой глянул в зеркало.
За моей спиной стоял человек в серых одеждах, чью голову скрывал капюшон. Он покачал головой, словно предвидя, что я собираюсь сделать, и приложил палец к губам, что смотрелось еще страшнее, так как капюшон он так и не снял. Я только глупо кивнул в ответ и закрыл кран. Медленно повернувшись, я понял, что никого за моей спиной нет. С полминуты, как последний дурак, я ощупывал пространство руками, словно пытался поймать ладонями собственный глюк, а потом, решительно разозлившись на самого себя, я скрипнул зубами, и снова повернулся к зеркалу, намереваясь высказать ему, что не следует так пугать нервного писателя.
В зеркале снова отражался человек в сером. Он стоял прямо за моей спиной, скрестив на груди руки, приняв надменную позу, словно ожидая, что еще я выкину эдакова.
Я коротко кивнул, словно соглашаясь со внутренним определением «псих», и неуместно икнув, сделал вид, что я ничего не виу. Я придал своему лицу каменное выражение, спокойно вышел прочь, погасил за собой свет и направился на кухню пить чай.
Часть вторая. Гость.
Я вскипятил чайник, заварил крепкий молотый кофе, поморщившись в сторону джезлы, и сел за стол, придвинув пепельницу. В коридоре послышались легкие шаги, под которыми поскрипывал пол.
— Детские кошмары и впечатлительная психика писателя, — вынес я себе жесткий вердикт, сам не заметив, как произнес эту мысль вслух, словно слова могли отогнать липкий страх. — Вот сейчас язакурю, выпью кофе и сяду наконец разбираться, что там у меня нового завалялось.
Стул напротив меня с усилием отодвинулся в сторону и тихо скрипнул под тяжестью невидимого гостя.
— Вот так писатели и сходят с ума, — прокомментировал я, не отрывая расширившихся от страха глаз от невидимого человека. — Сейчас завывать начнет и посуду бить о мою Глову…
К моему удивлению я не услышал ни воя, ни звука бьющейся об пол посуды, а услышал тихий смех, который становился все громче и громче, вскоре перейдя в откровенный мужской гогот.
— Знаешь, — раздался низкий голос с противоположного стула, — я просто не смог удержаться! Ты просто меня поразил, писатель! Столько раз писать о сверхестественном и отгонять приведения собственным голосом!
— А что, надо было за святой водой сбегать? — сухо осведомился я, чувствуя, как начинаю злиться на самого себя. — Или крестным знаменьем тебя осенить?
— Ха-ха-ха! — рассмеялся мой гость. Я увидел, как моя пачка сигарет поднялась в воздух, из нее показалась одна сигарета, потом пачка вернулась на место настал черед зажигалки. Гость прикурил и выпустил колечко едкого дыма. К моему удивлению, я не увидел ожидаемого эффекта прохождения дыма сквозь невидимку.
— Да, я курю, — словно читая мои мысли, отозвался мужчина. — Можно же себе позволить разочек за столько лет? Давно я в гостях не был.
— Ты покурить зашел что ли? — глупо спросил я. — Могу еще кофе или чай зеленый предложить.
— Спасибо, обойдусь. Девочек лишних нет? — он снова усмехнулся, затягиваясь сигаретой.
— И не лишних тоже, — буркнул я, глянув мельком на часы. Время медленно ползло к утру. На дворе стоял конец последнего летнего месяца, значит, рассвет придет не раньше семи утра. Хотя, когда я последний раз его видел, чтобы точное время знать? Я покачал головой в знак своим мыслям.
— Да, ты прав, Вадик, времени совсем нет. А мне бы хотелось тебе кое-что рассказать.
— Ты хочешь отомстить своему убийце? Наказать обидчика? Рассказать про зарытый клад? — с видом психоаналитика для призраков высказал свои догадки я.
— Фу, Вадик! — почти дотлевшая до фильтра сигарета замелькала в воздухе, словно гость замахал руками в знак отрицания. — И как ты такие интересные рассказы пишешь с такой бедной фантазией? Или это не ты?
Мне показалось, что ночной визитер лукаво улыбнулся. Отмахнувшись от такой глупой догадки, я ответил?
— Вот, не поверишь, только что на эту тему сон видел, таммне тоже пытались доказать, что мое творчество — всего лишь подделка под литературу. Слушай, а у тебя имя есть? — внезапно спросил я, словно опомнившись. — Ты меня знаешь, про занятия мои осведомлен… Интресно, кстати, откуда?такие информированные призраки пошли?
— Называй меня Вис, это старое имя, оно сложно переводится на ваш язык, так что просто Вис, устраивает?
— Где-то я уже его слышал, — задумчиво произнес я. — Только никак не могу вспомнить, где…
— Вадик, ты поразительно забывчив, — укоризненно сказал Вис. — Ты же только несколько лет назад начал роман о других мирах, о Земле Изначальной, не помнишь? А двух братьев-близнецов? Ладно, примиряющее сказал мой гость, затушив окурок в пепельнице и тут же закурив новую сигарету. — Табак в сигаретах дерьмовый, — пояснил он, вновь отвечая на мой немой вопрос, — трубка лучше бы была, но здесь она такая же невидимая, как и я. Да, так вот, — глубоко вздохнув, продолжил Вис, — я хочу сказать тебе, что я не призрак. Я человек, может, немного не такой как ты, дольше живу, обладаю некими навыками, использую в жизни видимую магию, но все-таки я человек. Теперь понял, откуда такая осведомленность?
— Долгожитель с Земли Изначальной, — отрешенно произнес я, покачав головой, — боже мой, да, япомню, я же писал о вас, строил ваши характеры, описывал экономику, политический строй, рассказывал о ваших похождениях…
— Стоп! — резко прервал меня Вис, — А вот про это можно было и поменьше писать. Итак вся Паутина Миров твои романчики почитывает, да и о детях моих мог бы подумать, о родных, о друзьях. Их зачем было в это впутывать? Или ты думал, что если твое творчество не падает с полок в книжных магазинах в этом мире, так его и нет нигде? Твоя голова — лучший носитель, а где она бывает по ночам, ты знаешь? — он усмехнулся.
Наверное, у меня округлились глаза. Я отодвинулся от стола, оперевшись на руки, которыми уперся в столешницу, шумно выдохнул и спросил:
— Так ты пришел мне рассказать, что мои истории — правда? — в голосе прорезалось нетерпение, как у ребенка, которому показали подарок, но так и не дают его в руки. — То есть, все, что я пишу, это правда? И ты настоящий?
— Нет, блин, искусственный! — съязвил Вис. — Я потому ирешился показаться, хоть и таким странным образом. На сны ты в последнее время не реагируешь, вот и пришлось тебя в ванной подловить, — он хихикнул, выпуская очередную порцию дыма воздух. — Слушай, автор, — он перешел на доверительный тон, — Ты бы поменьше там писал правды, а? Я понимаю, ты это все видишь, учавствуешь в событиях, нас уже давно знаешь. Но твои романы читают не только тут, — невидимый гость обвел сигаретой пространство, указывая на мир вокруг, — а нам там жить еще, да и тебе придется однажды. Напиши свою историю, она у тебя интересная, кстати.
— Мою? — я потер виски от напряжения. — У меня нет истории. Мое имя здесь даже и не имеет значения. То ли я сеятель раздора, спорщик и смутьян, то ли владелец мира, управленец такой. А если моего родителя попомнить, то получается что я — смутьянская отрыжка победы, оборотная сторона медали, короче.
Я засмеялся от собственных слов. Почему-то все происходящее показалось мне сном. Невидимый человек, просящий меня писать меньше правды, чтобы яя не мешал ему жить в его плоскости мира, я сам, только что удачно, как мне показалось, пошутивший над своим именем, ночные кошмары писателя, у которого украли текст, но поставили на обложку его имя…
Все казалось нереальным, призрачным, как и человек, сидящий передо мной.
— Н-да, — крякнул гость, отправляя окурок к его собратьям в пепельницу. — Придется тебе напомнить…
Часть Третья. История.
Внезапно в кухне погас свет, посуда в шкафу задребезжала, пепельница на столе стала нервно подпрыгивать, высыпая окурки на пол, а по моей спине прошел ледяной холод.
— Эй, Вис! — спрыгнув с зашатавшегося подо мной стула, закричал я. — это не лучший способ освежить мне память! Так не долго и вообще свое имя забыть!
— Так недолго и в штаны наложить, — сухо отозвался голос прямо передо мной. — Это не я. Тут еще кто-то есть, и на сей раз это уже не человек.
Мне показалось, что я вижу слабое свечение, исходящее от моего ночного гостя. Оно вырисовывало его фигуру, полы длинного плаща, светлые распущенные волосы ниже плеч, высокий рост.
— Да, что б меня, — выдохнул я, уставившись на фигуру Виса. — Я ж тебя точно таким описывал!
— Нашел время восхищаться своим талантом! — зло крикнул Вис. — Откуда у тебя тут блуждающий дух взялся?
Вис совершал какие-то невообразимые пассы руками, рисуя в воздухе замысловатые фигуры, которые лишь на мгнвение вспыхивали голубым свечением, а потом рассыпались, теряя блеск и силу.
— Откуда я знаю? — я судорожно пытался вспомнить все, что я знаю о духах, призраках и прочем потустороннем дерьме. — До тебя не было никого, — не упустил я шанса съязвить в сторону гостя.
— У меня до твоих рассказов тоже проблем не было, — не остался в долгу Вис, — все бывает в первый раз.
Я заметил, как в воздух поднялась табуретка, стоящая в углу, зависла на несколько секунд в воздухе, и стремительно полетела в моего гостя.
— Осторожно! — крикнул я,оттолкнув Виса, я выставил вперед руку и выкрикнул одно единственное слово, внезапно всплывшее в памяти. Предмет мебелирезко затормозил полет, как будто натолкнувшись на невидимую стену, и крутанувшись по инерции вокруг своей оси, упал на пол, с разворота ударив меня одной из ножек в висок.
«И зачем я это сделал? — успел вяло подумать я. — Вис же все равно тут почти призрак, табурет мог бы и пролететьсквозь него, наверное. И откуда я слова такие странные помню, чтобы с мебелью бороться? »
Мои размышления прервала накатившая на меня темнота, слабость и безмятежность. Тело стало ватным и осело на пол, растянувшись на линолеуме в кухне.
«Вот незадача, — горестно подумал я, — писатель убитый табуретом.»
В глаза ударил яркий свет, заставив меня прикрыть их ладонью. Я отшатнулся на пару шагов назад и попытался осмотреться. Моему взгляду представилась большая комната, стены которой были завешаны гобеленами с изображениями битвы рыцарей и невообразимых чудовищ. На одном из полотен я увидел снежно-белого дракона, который сражался с такими же монстрами, что и вытканные рыцари. Дракон был уже весь изранен, белая шкура пестрела алыми и бурыми пятнами крови, на боку зияла большая рваная рана, а правое крыло повисло, и ветер словно бы трепал порванную перепонку на нем. В глазах дракона была непоколебимая решимость, если уж и не выжить, так хотя бы унести с собой побольше монстров.
— Господи, какой ужас, — прошептал я, с удивлением отметив, что понимаю смысл сказанных слов, но язык мне совершенно чужд. Я перевел взгляд на широкую кровать в центре комнаты, которая была застелена кружевными простынями. Еще из мебели я заметил несколько шкафов разного размера какие-то тумбочки, невысокий столик у камина, деревянную бочку, из которой шел пар, и большой глиняный горшок в противоположном от бочки углу. В дверь за моей спиной постучали, и я дернулся, ища глазами место, куда можно спрятаться.
— Войдите, — произнес чей-то хриплый голос, и я только сейчас заметил стоящего у маленького окна напротив меня мужчину в черных одеждах. Дверь послушно отворилась и в комнату тихо и быстро вошла девушка в костюме служанки.
«Все-таки что-то тебе твоя писанина дала, Вадик, — подумал я, — хоть в костюмах разбираешься»
— Господин предворный маг, — мелодичным глосом произнесла кудрявая черноволосая девушка-служанка, сделав несколько шагов к мужчине у окна, — Госпожа велела передать вам, что скоро начало церемонии.
Мужчина обернулся к ней, сказал:
— Я знаю, иди.
Служанка торопливо вышла, прикрыв за собой дверь, а я так и встал, как вкопанный. Хозяин комнаты был точной копией меня, только волосы у него были длиннее, почти до лопаток, кожа бледная, словно он никогда не выходил на солнце, а глаза были голубыми, холодными и жесткими.
— Разбери меня мой хрен…— выдохнул я, глядя в лицо мужчины. Тот, казалось, меня не услышал, решительно поджал тонкие губы и вышел прочь, пройдя прямо сквозь меня.
— Ни хрена себе, рассказик! — немного оторопев от такого поворота событий, выдохнул я. — Пойду за ним… за собой, то есть, посмотрю.
Я Старался не упустить из виду мага в черном, но коридоры замка, в котором я оказался, , были каменными, плохо освещенными. Я очень скоро потерял провожатого из вида, но звук шагов попрежнему вел меня в центр, в самое сердце величественной постройки. Через некоторое время, петляя и возвращаясь обратно,мне все же удалось выйти в огромный овальный зал со множеством окон, и стенами, задрапированными светлыми, расшитыми золотом и серебром, полотнищами. Крыша над ним конусом сходилась вверху, зияя провалом в потолке, сквозь который на узкий резной трон, возвышающийся на постаменте, к которому вели три ступени, в середине помещения падал солнечный свет. Вдоль стен стояли несколько десятков мужчин и женщин в светлых одеждах, тихо переговариваясь друг с другом. На лицах собравшихся я прочитал торжественность момента, готовность к чему-то величественному и, одновременно с этим, нервозность и страх. Своего двойника я заметил позади толпы, почти у самого трона. Мужчина горько смотрел на резную спинку, подлокотники, расшитую золотом и драгоценностями подушку на троне. В его глазах я увидел тоску, сожаление и печаль. бБоже, сколько в них было печали! Словно маг потерял что-то самое ценное, или только готовился это потерять, не имея возможности помешать этому. Он горько усмехнулся и, спрятав руки в широких рукавах одежд, отошел к самой стене, прижавшись к ней спиной. Его губы неслышно задвигались, он прикрыл глаза, сосредоточенно повторяя слова заклинания.
Я даже не задумался наод тем, откуда я знаю, что именно говорил маг, откуда я знаю этот язык, и почему мне самому так больно, и в голове настойчиво стучится только одна мысль: «Пожалуйста, не надо!»
Не надо чего? Кому не надо? Что тут вообще происходит?
Но подумать как следует я не успел: зал наполнился гулким звоном и в него вошли около десятка стражников в вороненых доспехах, чьи лица скрывали забрала шлемов,которые встали в две прямые шеренги оттесняя толпу за свои спины, образовав своеобразный коридор для прохода. В тот же момент я увидел, как маг, улыбнувшись кривой улыбкой, резко открыл глаза, исподлобья глянув сквозь толпу, и превратился в одного из закованных в латы воинов, заняв место около постамента, на котором высился резной трон. Солнце, падающее сквозь дыру в потолке, судя по всему, именно для этих целей и предназначенную, сверкнуло на вороненых доспехах и на драгоценных камнях, украшавших трон.
По залу разнесся звук гонга, и двери напротив постамента отворились лениво и торжественно.
В зал вошла невысокая девушка в золотом платье, чьи медные волосы были заплетены в косу, короной уложенные вокруг головы. Она медленно пошла вдоль ряда стражников, устремив взгляд невидящих ничего вокруг зеленых глаз перед собой. Когда она проходила мимо очередной пары воинов в черных латах, они медленно опускались на колени, оставаясь стоять в такой позе. Я увидел, как за спиной моего двойника мелькнула тень служанки, гибкая фигурка юркнула за полу висящих на стенах полотнищ, притаившись за одно из них, точно за спиной мага. В зале стояла гробовая тишина, словно вошедшая девушка исполняла траурный обряд. Она почти дошла до постамента, так и не глядя ни на кого вокруг, словно не замечая происходящего. В тот миг, когда она проходила мимо изменившео личину мага, он поднял на нее глаза, медленно опускаясь на колени, как и все остальные. Тень за полотнищем дернулась, словно стараясь высвободиться из оков и я успел заметить, как в сторону девушки в золотом платье метнулось серебристое лезвие ножа. Маг, который был сейчас не отличим от остальных стражников, замедлил свое преклонение и резко выпрямился, тутже тяжело осев на оба колена.
Зал сохранял молчание, так и не заметив ничего особенного.
— Она же убила его! — в отчаянии закричал я. — Вы что не видите?! Она покушалась на жрицу!
Собравшиеся не слышали меня, оставаясь на своих местах, опустив головы в знак уважения и отдавая дань церемонии. Никто не заметил воина в черных доспехах, изо всех сил старающегося держаться прямо, сжимая в одной руке окровавленный нож, который вырвал из своего тела.
Деушка в золотом платье тем временем уже подошла к постаменту, взошла на три ступени вверх и приняла из рук появившегося за спинкой трона человека в простой белой рясе серебряную чашу. Чаша была инкрустирована опалами, изумрудами и агатами, но девушка словно и не видела ее красоты. Она взяла чашу обеими ладонями обхватив ее узорчатые, резные края, поднесла к губам и, развернувшись лицом к собравшимся, сделала глоток, подняв чашу вверх, под лучи ослепительного солнца.
Я метнулся к магу, который уже не мог скрываться под личиной, приняв свой облик.
— Так вот почему ты умер, — отрешенно произнес я, — На тебе не было лат, это была лишь иллюзия…
Глаза девушки и мага встретились, он виновато улыбнулся ей, прошептав одними губами:
— Теперь ты полноправная Жрица.
В зеленых глаза новой жрицы отразилась такая боль, что я невольно попятился. Зал взорвался криками, оглушительными возгласами, все тянули руки вверх, славя новую жрицу. Над головой девушки в золотом платье, неотрывно глядящей в голубые и теплые сейчас глаза мага, грянул гром на безоблачном синем небе.
Люди неистовствовали вокруг, стража поднялась с колен, а девушка все стояла и стояла, не смея опустить руки с серебряной чашей, не смея даже вздохнуть, расширенными от осознания потери глазами глядя на мужчину в черных одеждах, повалившегося в лужу собственной крови…
— В последний день последнего летнего месяца, — мертвенным голосом произнесла новая жрица, все еще не отводя взгляда от мага, рядом с которым уже суетились стражники, — я стала новой Верховной Жрицей.
— Нет! — закричал я. — Нет!
Я открыл глаза в своей постели. Рядом со мной лежал плеер, который я, наверное, забыл снять, когда ложился спать, во сне избавившись от наушников. За окнами плыл рассвет. Мне захотелось плакать от того, что все происходящее оказалось обычным сном.
— Наверное, вчера ночью, я умылся и лег обратно, а детские страхи сыграли со мной злую шутку, — бесцветным голосом сказал я, вставая с постели и отправляясь на кухню за порцией чая. Моим глазам предстала картина разрухи: поваленные стулья, сломанная табуретка, разбитая пепельница, пепел на полу, растоптанные окурки…
— Боже, что тут было? — ужаснулся я, разглядывая масштаб разгрома. — Хотя, — я обреченно посмотрел в окно, — кажется, я знаю, что именно.
Я присел прямо на пол, отысал рядом с собой сигареты и зажигалку, закурил, обхватив голову руками.
— Последний день лета, в этот день кончился август тогда, — грустно сказал я, — в этот день я умер, а ты стала…
Затянувшись табаком, я стряхнул пепел в разбитую пепельницу, валявшуюся рядом с батареей, — жест аккуратности человека, стоящего по пояс в жидком дерьме, и подумал о своей жизни.
— А что, собственно, у меня есть? Меня приняли в печать, а я только разозлился на себя за то, что достиг цели раньше, чем должен был. Теперь мне нечего больше желать. Да, — зло сказал я, выдыхая дым через ноздри, — ты был прав, жирный глюк моего мозга, конечно, ты был прав, ведь ты — это всего лишь я. Это я в будущем, или в настоящем, мое подсознание, мое второе «Я», которое всегда знало, что все мои рассказы, большая проза, стихи — это всего лишь жалкая попытка вернутся в те дни, когда я мог все, но выбрал ничто. Ты прав, обаятельный актер моих кошмаров, я обижен на людей, что они не верят в реальность моих персонажей, что проходят мимо героев, потому что для них они нереальны. А я вижу них прошлое, тот последний день, когда я спас ее, но не себя, когда все мои герои еще были реальны. И для чего теперь мне писать? Зачем наделять жизнью слова и тексты, если для окружающих моя память является просто набором букв на листе бумаги!
Я разозлился на себя, зло вдохнул последний раз табак, закашлялся, и потушил сигарету. — Ладно, — сказал я почти ласково, — ладно, пусть так. Пусть я давно не писал ничего, разочаровавшись в своих мечтах юности, но сегодня я понял: моя жизнь не хуже историй моих персонажей.
Из комнаты раздался сигнал телефона. Я вскочил с пола, едва не запнувшись за опрокинутый стул, бросился в комнату, с остервенением вдавил кнопку приема вызова.
— Слушаю, — грубым тоном произнес я.
— Вадик? Разбудила, чего ты такой злой? — Галя оторопела от моего голоса. — Я к тебе сегодня вечером заехать хотела, сама забрать твои рассказы, прочитать, подумаь вместе, что стоит отдавать в редакцию…
М Галя? — глупо спросил я очевидное. — Да, я просто тут… Заезжай, конечно, только вот одна вещь…
— Что? — Галя насторожилась. — Ничего не нашел из нового?
Перед моими глазами встало лицо жрицы в золотом платье. Такое спокойное, с большими зелеными глазами, в которых горело пламя непопровимой потери, потери единственного человека, который был ей дороже любой коронации, любого посвящения, дороже жизни. Обреченные на одиночество, расширенные от осознания беды, такие знакомые, такие глубокие…
— Галя? — глухим голосом спросил я. — Ты когда-нибудь была жрицей в храме?
— Что? Как ты узнал? — голос растерянный, удивленный.
— Сон приснился, — хмыкнул я. — Приезжай вечером, расскажу. И рассказ покажу, о последнем дне лета.
—Ты написал рассказ о конце августа? — попыталась нервно пошутить Галя.
— Я напишу к твоему приезду, не волнуйся. Только я напишу о том, когда кончается не лето, а жизнь.
— Этот август кончается в среду, — задумчиво произесла Галя, как раз альманах выйти должен, последняя верстка в среду. И кто у тебя умрет на этот раз? — усмехнулась она.
М Лето, Галя, лето. Я-то жив, и ты жива, значит, умерло только лето в последний день августа, который кончается в эту среду. Приезжай, я тебе сам прочитаю, как мемуары, — я засмеялся, горько и глухо.
— Да, это август кончается в среду, — Галя вздохнула. — Но ведь будет же сентябрь, он прекрасен своей печалью.
Я отключил телефон, улыбнувшись словам Галины, и пошел включать ноутбук, дел было много, а август вот-вот должен был кончится.