Беседу вел Саид-Хасан Кацаев.
Ибрагимов Лёма (Канташ) родился в 1951 году. Автор трех книг: «Толкование опытов» (1992), «Психография» (1993), «Афоризмы» (1994).
Канташ яляется основоположником жанра афоризма в чеченской литературе.
Составитель «Антологии чеченской поэзии» – первой антологии поэзии на чеченском языке.
– Канташ, расскажите о себе.
– Родился под утро 29 октября I95I года в Казахстане. Рос и воспитывался в семье бабушки и дедушки по матери (мать умерла в I953 году). Десятилетку закончил в с. Гойты и (по совету и по пожеланию бабушки) в I970 году поступил в Кубанский мединститут. После смерти бабушки (и после того, как я пришел к твердому убеждению, что профессия врача – не мое призвание), ушел с 5-го курса.
– Вы являетесь основоположником жанра афоризма в чеченской литературе.
– Я рад этому. Хвала Творцу Всех Миров!
– Как Вы пришли к этому?
– Шел, шел и «наткнулся». Искал одно, а нашел другое.
– Что такое, по-Вашему, афоризм?
– Сжато-емкая, парадоксально-пружинистая, страстно-бесстрастная мысль-наблюдение, мысль-итог, мысль-приговор.
– В чем заключается трудность?..
– Трудного нет, если заниматься своим делом. И легкого нет, если заниматься чем-нибудь стоящим.
– Почему «Канташ»?
– Мне сказали, что так меня звала мать…
– Ваши учителя?
– Прежде всего – бабушка Ама, которой я обязан всем хорошим в себе и вследствие себя. В плане жизни, литературы, хорошим другом и наставником был и есть Шайхи Арсанукаев. Затем – все, кто встретился и не встретился на моем пути. Кто больше, кто
меньше. Вольно или невольно. Все учило, и все учили… Меньше всего желая учить: чаще – с целью приспособить, уподобить.
– Чеченская философия до Вас была едва выраженной и односторонней…
– Приятно слышать, но… я не думаю, что, благодаря мне, она стала радикально иной. То, что я ее всколыхнул, вспахал – это да.
– Знание основ анатомии, физиологии, психологии человека помогает в творчестве?
– Это необходимое условие для творчества. Кстати, это то, что иногда не хватает немалому числу наших писателей.
– Афоризмы очень близки к пословицам и поговоркам. Чеченский фольклор…
– Что такое фольклор, как не результат взаимовлияния, взаимопроникновения соседних культур, как не «отстой» авторских идей в сознании народа, благополучно и с радостью подзабывшего того, кто это озвучил, родил, напрягся и сгорел? Конечно, я опирался на Все и Вся, на что можно было опереться. Как же без опоры-то?
– Первые ваши экзерсисы – на русском языке. Потом Вы перешли на чеченский язык. С чем это связано?
– На чеченский я перешел в силу внутренней убежденности, поскольку я – чеченец. Вместе с тем, я не сбрасываю со счетов и тот факт, что на меня оказало влияние тогдашнее мое «юное и чистое» окружение.
– Почему «юное и чистое» – тогдашнее?
– Дело в том, что определенная часть этого окружения тогда действительно состояла из друзей и желавших всего хорошего всему хорошему духовному усилию и устремлению – и не только мне. Со временем, в силу объективных и субъективных факторов, уступив пальму первенства (по своей лени, узости кругозора, выработке ресурса, отпущенного Богом и т.д.), «друзья» превратились в ярых соперников. Соперник – это нормально, но когда соперник нравственно нечистоплотен – это обидно…
– Обидно?
– Когда разочаровываешься в товарище, этому мало радуешься. Воспринимаешь это, как собственное поражение. Это как разочарование в самом себе, как слабость целого поколения.
– Даже если «не по злобе, а по неведенью»?
– Это смягчает боль, но не избавляет от ощущения потери, от ощущения несовершенства душ и дел человеческих.
– Вы нашли себя в афоризмах. И все еще пишете стихи, пьесы?
– Видимо, это мое не первое и не последнее заблуждение. Я понимаю, что творчество, скорее, творчески-нетворческая деятельность иного писателя может отрицательно влиять на литературный процесс в целом. Да, да – отрицательно влиять. Можно даже говорить о том или ином писателе в плане, сколько он вреда нанес чеченской литературе (о пользе не может быть и речи) в силу талантливой бесталанности, в силу загораживания горизонта освоения количеством низкопробной продукции и низким порогом вкуса предлагаемого материала.
– Ваши пьесы «Махаш» и «Литконсультант» написаны для чтения или для постановки?
– Пьесы написаны, как пьесы: для чтения и, даст Бог, для постановки. Наши режиссеры и драматург Ахмадов Муса привили нам вкус к сценариям, и мы забыли, что такое настоящая Драматургия. Драматургия – прежде всего – Литература, а потом уже – материал для сцены.
– Проблемы чеченской литературы?
– Отсутствие профессиональной критики (профессионального критика); не написан хороший роман.
– Но, несмотря на определенную дозу революционного романтизма, разве «Когда познается дружба» С. Арсанова и «Пламенные годы» Х. Ошаева не являются добротными романами?
– Вот эта доза и мешает мне относить их к «добротным романам». У нас, помимо них, немало произведений с претензией на роман… Я с почтеним отношусь к творческому наследию и Х. Ошаева, и С. Арсанова, и др. Но, в данном случае, речь идет о романе, о добротном романе. Лучше признать проблему и начать работу по ее преодолению, чем…
– А «Прошедшие войны» Канты Ибрагимова?
– У этого романа – все шансы стать значительным явлением художественной литературы. Для этого его нужно просто прочитать. Главное – не чураться редактора, и все станет на свое место. Добавлю, что Канта Ибрагимов – неожиданное, но весьма отрадное явление чеченской литературы. Знаю, что экс-элита Чечни не очень жалует его роман «Седой Кавказ», по понятным нам с вами причинам: оригиналу нечем крыть, а картина получилась не веселая. Я думаю, что Канта Ибрагимов снимет начисто проблему отсутствия у нас хорошего, добротного романа.
– А «Длинные ночи» Айдамирова?
– Мы говорим о литературе вообще или о художественной литературе?..
– О художественной литературе…
– «Длинные ночи» – исторический (публицистический) роман. А это уже проблема: где – роман, а где – история? И, в то же время, нельзя забывать и о том, что этот роман сыграл огромную роль в деле пробуждения дремлющего национального самосознания чеченцев. Этот роман сделал свое дело, и сделал этот роман Абузар Айдамиров.
– Что побудило Вас стать писателем?
– Полная непригодность к другому занятию. В жизни мало путей, где можно что-то сделать только честным усилием наличной воли. В литературе, в искусстве можно извлечь выгоду даже из страдания, проигрыша, невозможности.
– Не могли бы Вы рассказать о своем распорядке дня?
– Я не так богат, чтобы иметь свой распорядок дня. Вы же знаете, какое время на дворе и какое тысячелетие в республике... И как оплачивается труд литератора в Чечне, и кто этот труд оплачивает.
– Вы не обращаетесь к большим жанрам в силу характера или считаете, что в наше время писать «глыбы»…
– Да, именно в силу характера, т.е. из-за химии своего интеллекта, а не потому, что я не уважаю крупные вещи.
– Что есть, по-Вашему, образ в художественной литературе?
– Образ Наташи, образ Герасима… К научному определению этого понятия я не готов. Считаю, что «образ» в XІX веке не то, что «образ» сегодня. И что он – «постольку-поскольку». Спасибо Прусту за то, что исключил вымысел. Спасибо Джойсу за то, что расщепил сюжет и вывернул нутро человеческое. Спасибо Кафке за то, что из мухи мог сделать слона, а из слона – муху.
– Каким вы видите Вашего читателя?
– Умным, начитанным, «улетным».
– Ваша первая книга «Толкование опытов» разбита на главы. Это – что?..
– Это вехи в моей жизни и святое в моей жизни.
– Что значит быть знаменитым в нашем обществе?
– Мне это неведомо.
– Что Вы скажете о повести, о романе в нашей литературе?
– Что до них нужно созреть не только нашему писателю, но и нашему обществу. И повестью, и романом препарируются (глубинно-томографически) емкие проблемы, глобальные явления. Для этого – как минимум – нужен сырой материал (и в немалом количестве): чтобы было что из чего выбирать и что кому говорить, дабы потом сказалось. Писатель же не все 24 часа думает только о славе вящей, но и о других (нетленных) вещах. Немаловажна и постановка проблемы историей развития общества – если будет спрос, обязательно явится предложение (и не только в литературе). Писатель – всего лишь посредник между читателем и временем. За ним дело не станет. Явился же гений танца – Махмуд Эсамбаев: был нужен и возможен, вот и явился.
– Как Вы относитесь к творчеству М. Ахмадова?
– Муса Ахмадов создал нечто стоящее в период ученичества, когда он сомневался, когда он самоутверждался. Первые же положительные отзывы сделали свое дело: они «сглазили» его (и не только его). Вместо того, чтобы служить литературе, он решил литературу сделать своей служанкой: стал беспощадно эксплуатировать случай, думая, что это – уже закономерность. Если же он дообразует и сообразует себя (пусть хотя бы вернется к начальному периоду своего творчества), у него еще есть шанс выдать «на гора» знаково-значимую вещь.
– Что Вы можете сказать о творчестве Ш. Цуруева?
– Мне трудно быть объективным в оценке его творчества. Как товарищ по цеху, хочу сказать, что нельзя быть писателем вполсилы, по крайней мере – долго. В один день все рухнет и все прояснится. Таланту своему надо помочь трудом и прилежанием. Нельзя идеализировать хитрость. Это – капитуляция ума и таланта. У Шарипа есть еще время и неплохой задел. При полной выкладке он сможет стать тем, кем он хочет и должен стать. Это касается не только Ш. Цуруева, но и меня, и других.
– Набоков тоже отрицал и Фолкнера, и Диккенса. Хемингуэя назвал автором маленьких рассказов. А о Т.Манне отозвался, как о крошечном писателе, пишущем огромные романы. От этого, надо признаться, величие этих писателей не пострадало. «История повторяется»?
– Дело в том, что между проблемами русской (зарубежной) литературы и нашей – огромная пропасть. И все же аналогии возможны. Вместе с тем, я не исключаю и тот факт, что могу заблуждаться. Время – жестокий судья. Оно все расставит по своим местам.
– Не присутствует ли в Вашем ответе факт самоутверждения за счет великих?
– «За счет великих» – не исключено… Но кто и за счет кого самоутверждался, покажет повторяюсь, Его Величество Время!
– А «выживание»? Как с ним-то быть? А то есть «праведники», которых никто и не пытался сбить с пути.
– В искусстве (да и в любом праведном деле) нужно одолевать, прежде всего, себя, а не собрата по цеху. И если уж «одолевать», то наличной волей, наличным талантом, а не стайно-стадными приемами: изображая отсутствующую волю, отсутствующий талант. Все это тленно. Этим не «покозыряешь» перед Вечностью, перед своей собственной совестью. Для писателя (для литературоведа), чтобы выжить и победить, не все средства хороши – ему, как никому, надо считаться с замыслом Божьим. Иначе нельзя. Иначе – творческое бессилие, мизантропия, уход «в водку и в вино»... и еще кое во что, литературно не произносимое. Разве вокруг мало живых примеров? Конечно, я говорю об идеальном. В жизни всякое бывает. И я не зарекаюсь. Но Бог дал раскаяние и покаяние, как средства исправления и замаливания грехов. Раскаяться никогда не поздно. Я так думаю.
– Что Вы скажете о компромиссе (компромиссах)?
– В связи с этим – нам всем есть над чем задуматься, оглянуться, остановиться и основательно подумать. Есть компромиссы как таковые (без которых нельзя) и компромиссы, которые уже перестают называться компромиссами, которые возвращаются – не обязательно к тебе, не обязательно быстро. Если не быстро и не к тебе, они возвращаются к детям, внукам, твоему окружению, твоему народу, в конце концов.
– Источник Вашего вдохновения?
– Зов крови, женщины, все мыслимые и немыслимые комплексы, от которых хотелось бы избавиться. Есть еще один источник вдохновения – это знаменитое «здесь и сейчас» Мераба Мамардашвили.
– Вас считают «западником», поклонником Ницше, Валери.
– У Ницше, и без меня, поклонников предостаточно. Ницше – это истина, всемирная закономерность. Чего стоит откровение Поля Валери: «Синтаксис – это способность души». Вместе с тем – мне нравятся и афоризмы китайцев, и сказки арабов, и японская драматургия, и русская поэзия начала XX века, и стихи Лулы Куни, и рассказы Мусы Бексултанова. Я поклонник не только Валери, Ницше, но и всего рационального, емко-прекрасного, гуманного.
– Почему поэты, писатели не принимают участия в общественной жизни нашей республики?
– М-да. Скажу за себя. Я принимаю посильное участие. Предпочитаю делать то, на что способен, что умею и могу. Доцург паччахьна а эшна. Если Бог не дал, чего «пыжиться» через край и изображать то, чего нет ни в душе, ни за душой?..
– «Поэт и политик». Как Вы относитесь к этому словосочетанию?
– Как к несовместимому. Нужно определиться: чего ты хочешь, на что обречен судьбой. По крайней мере, я такого успешного совмещения не знаю. Если поэт (любой человек искусства) становится хорошим политиком или преуспевающим бизнесменом, значит, он поэтом и не был, а хотел из искусства сделать трамплин для прыжка туда, где его душа лежала сызмальства. Я так думаю, и, вместе со мной, мое сознание так думает.
– Вам никогда не приходила в голову мысль уехать из Чечни?
– Приходила – и не раз.
– Что Вас удержало?
– Отсутствие денег, возраст и философия.
– Что дает Вам творчество?
– Место под солнцем. Избавляет от скуки.
– Как Вы пережили две войны?
– Как и большинство – тяжело.
– Что Вы скажете о войне в Чечне?
– Что это не та война, которой потомки нынешних россиян будут гордиться. Для нынешнего статус-кво у России было немало политических средств. Этой акцией Россия создала себе больше проблем, нежели решила.
– Чем она «обогатила» Вас?
– Разочарованием и потерями, обидой и гордостью, сознанием хрупкости человеческой жизни. И еще стихами…
– Над чем сейчас Вы работаете?
– Заканчиваю составление «Антологии чеченской прозы», редактирую 2-ой номер журнала «ГОЧ».
– В чем выход из создавшегося положения?
– Я не специалист по кризисным ситуациям. Основательно дезинформирован в отношении сегодняшних событий в Чечне. Народ чеченский – такой же народ, как и остальные народы. Конечно, он в чем-то своеобразен, за что и расплачивается. Но это не повод для кардинального пересмотра своего менталитета, хотя и повод для собирания и изучения своего лица и духа, для основательного расчленения своего мировосприятия на составляющие, для сбора фольклора и пополнения своей лексики и т.д. Чтобы там ни говорили эстетствующие гуманисты, жизнь – это соревнование, чтобы не сказать – борьба. Все всему – и препятствие, и опора. Противник наш (а он многолик, многоязычен, стозевен и не единственен) хорошо изучил нас и потому работает на опережение во всех областях деятельности нашего народа. Он очень ловко пользуется нашими же ложными эстетическими и этическими понятиями, мастерски манипулирует ими (нами), исходя из наших ложных (или отживших) представлений о Добре и Зле. Наша неосведомленность и экономическая отсталость являются нашими первыми противниками и нашими искусителями. Нас сознательно «раскулачивают», чтобы наше сознание работало только на хлеб насущный, чтобы у нас не было ни времени, ни желания на анализ в мировых масштабах, на философские размышления о смысле жизни и бытия. Чтобы у нас не было чувства пресыщения материальным, дабы мы не увлеклись духовной стороной бытия. Они знают, что после этого мы всерьез займемся возвратом «всех своих садов и виноградников» асимметричной методикой, т.е. методикой, против которой невозможно и нереально будет применять оружие из арсеналов Министерства обороны. Это вовсе не значит, что я призываю к тотальному неприятию Всех и Вся. Безусловно, мы должны соблюдать правила общежития, жить в мире с ближайшими и дальними соседями, помогать им и научиться ценить их помощь. Помнить, что нет плохих наций, а есть тенденции, с которыми надо быть начеку. Помнить и о том, что есть интересы и у других, что нельзя безнаказанно дразнить Дракона, с которым пока тебе не справиться или «себе дороже будет». Что есть первоочередное и второстепенное сегодня, которые завтра могут поменяться местами. И – самое главное – научиться терпению. В один день и за один год все не происходит. У каждого дня достаточно своих забот. Сначала нужно прожить этот день. Беды и неудачи будут преследовать нас до тех пор, пока мы не придем к культу Знаний, к культу Единой Национальной Идеи, к Единому (своему) пути к Богу. Вот тогда мы сможем дать достойный отпор тем, кто занимается (и занимался до сих пор) регуляцией нашей численности на уровне поголовья, пользуясь чем угодно, в том числе, и автоматизированными способами реализации высокой степени агрессии. И… как бы там ни было: есть еще и Судьба. Есть Бог на небе и добрые люди на земле. Есть еще и Путь, который каждый народ должен пройти сам. Освятить и осветить этот путь – задача писателя. Осветить словом чистых помыслов и пожелания Добра всему нравственному на этой земле...