В первые дни войны (Алексей Кожевников 3) / Проза.ру

      На Кольском полуострове время суток совпадает с московским. C 20 ноября по 20 января солнце не показывается совсем и в ясную погоду Заполярье днем и ночью освещается лишь северным сиянием. Зато летом, с 20 мая по 20 июля, оно не исчезает круглые сутки. Местные жители привыкли к этим явлениям природы и с наступлением вечера, с 20 часов, движение на улицах почти прекращается - люди готовятся ко сну. Кроме тех, кто должен приступить к работе в третью, ночную, смену.
      21 июня 1941 года мои родители – Николай Иванович и Александра Васильевна Кожевниковы - остались на ночлег в семье старшего брата отца, проживающей в районном центре – городе Кировске. Они же приехали из горняцкого поселка Кукисвумчорр, что находился примерно в километре от апатитового рудника имени С. М. Кирова, на котором трудились родители.
      Владимир Иванович и Евгения Ивановна Кожевниковы были вольнонаемными. Он работал машинистом на паровозе, она - билетершей в кинотеатре. А моих родителей раскулачили и вместе с другими родственниками и земляками, под охраной, доставили в Заполярье 30 апреля 1930 года из Челябинской области. Потому условия жизни братьев и членов их семей сильно различались.
      Переселенцы лишались паспортов и избирательных прав. За одну и ту же выполненную работу получали вдвое меньшую плату. Находились под постоянным надзором сотрудников НКВД и без их разрешения не имели права покидать постоянного места жительства…
      - Володенька, немцы бомбят Мурманск!.. – донесся из кухни испуганный голос Евгении Ивановны.
      Все бросились к ней и молча дослушали переданное по радио сообщение о том, что в ночь на 22 июня немецко-фашистская авиация, поднявшись с территории Финляндии, совершила налёт на областной центр Кольского полуострова Мурманск. Он сразу же был объявлен фронтовым городом.
      - Господи!.. – ахнула Александра Васильевна. – Это война! Коля, едем домой! Сейчас же!– и она заспешила к выходу. – Вдруг бомбят и рудник, а дети дома одни.
Когда автобус остановился на площади, перед их домом, то пассажиры увидели на ней сотни людей. До них донесся голос начальника местного отдела НКВД, стоявшего в кузове автомобиля:
      - Репродукторы не выключайте ни днем, ни ночью! При сигналах воздушной тревоги и протяжных гудках паровозов - возьмите с собой документы, запас продуктов и бегите в капитальную штольню. Туда же привезут из яслей и садиков детей, а из лечебниц – больных. На тех, кто останется дома, суд наложит штраф в триста рублей или привлечет к принудительным работам сроком от трех до шести месяцев.
      - А чтобы ваше жилье не стало для авиации мишенью, - продолжал он, - сделайте на окнах хорошую светомаскировку: лампы покрасьте в синий цвет, стекла покройте тремя слоями бумаги, картоном или фанерой. Даже небольшой лучик света, пробившийся наружу, будет восприниматься как сигнал, подаваемый врагу! Тогда милиция оштрафует нарушителя на 150 рублей или передаст дело в суд для более сурового наказания…
      Капитальная штольня служила для приема апатитовой руды с мест ее добычи. Паровоз завозил внутрь её пять вагонов-думпкаров, открывались люки бункеров и вагоны быстро наполнялись рудой. Машинист отпускал тормоза, состав по инерции докатывался до станции Нефелин. Здесь руду дробили и сортировали, а затем часть ее отправляли на экспорт, остальную - в Кировск, на обогатительную фабрику, где из нее получали удобрения и другие полезные химикаты.
      Штольня имела семь метров в высоту, четыре - в ширину и около пятисот - в длину. Находилась она примерно в километре от горняцкого поселка Кукисвумчорр…
      С началом военных действий, мимо нашего дома стали проходить колонны новобранцев и мы слышали их пение:
Соловей, соловей – пташечка,
Канареечка жалобно поет…
      На машинах они уезжали из посёлка в Кировск, а из него Владимир Кожевников и его товарищи увозили призывников на север, в места ожесточенных боев…
Руководство области привлекло население к массовому строительству щелей, траншей и бомбоубежищ, приступило к эвакуации промышленного оборудования и большинства жителей полуострова.
      Сначала эвакопоезда шли через станцию Волховстрой. Однако фронтовая обстановка быстро менялась и когда Карельский перешеек захватили немецко-финские войска, их маршрут пришлось изменить. Теперь поезда везли пассажиров и грузы до порта Кандалакша. Здесь все перемещалось на пароходы и по Белому морю доставлялось в Архангельск, а из него - на речных судах по Северной Двине до Котласа. Далее же снова по железной дороге - на восток или юг страны…
      24 июня, в два часа ночи (но солнце светило во всю!), на руднике завыла сирена. Вторя ей, загудели паровозы. По радио, разбудив спящих, трижды прозвучало объявление:
      - Граждане! Воздушная тревога!
Николай Иванович и Александра Васильевна бросились к детям:
      - Ребятки, милые, просыпайтесь! Миша! Алеша! Боря! Тонечка!.. Коля, помоги их одеть!
      - Шура, одеваться нет времени! Вот-вот налетят самолеты и начнут бомбить посёлок. Надо скорее бежать в укрытие. Ты ведь слышала, что говорили на митинге: не успеешь в штольню – беды не миновать.
      Полусонные дети хныкали и потирали кулачками глаза. Отец взял на руки четырехлетнего Борю, мама – двухлетнюю Тоню, схватили за руки шестилетнего Алешу, то есть меня, десятилетнего Мишу - и выскочили на улицу.
      Штольня, как магнит, уже притягивала к себе толпы полусонных, полураздетых и перепуганных людей. Бегущие спотыкались, падали. Для каждого из них любой шаг километрового пути мог стать последним - над ними уже кружил вражеский самолет.
Кожевниковых смертоносная машина нагнала на мосту через неширокую речку. Александра Васильевна вдруг схватилась за живот, присела. Тяжело дыша, еле-еле проговорила:
      - Коля, я уже бежать не могу!.. Возьми Тонечку… Спасай детей!
      - Что ты! Без тебя?! - Николай Иванович осторожно поднял с колен беременную шестой месяц жену, посадил на вторую руку дочь. – Шурочка, потерпи немножко. До штольни уже метров двести осталось. А то летчик как бы стрелять или бомбить не начал.
      Но летчик не стрелял и не бомбил – видимо, ему нравилось наблюдать сверху за перепуганными людьми. Самолет, достигнув штольни, с рёвом взмывал вверх и возвращался к посёлку. Здесь, затихнув, падал вниз и в бреющем полёте проносился чуть ли не над самыми головами. Время от времени пилот высовывался из кабины и довольный увиденным, смеялся.
      У входа в штольню, но внутри её, уже толпилось несколько сот человек.
      - Почему они не проходят дальше, вглубь? – спросил Миша у отца.
      - Видишь, люди полураздеты и разогрелись от бега? А внутри горы сыро и холодно. Вот они и боятся простыть.
      Вероятно, над Кировском, показалась группа вражеских бомбардировщиков и, витавший над кукисвумчоррцами аэроплан, полетел к ним. А утром горняки узнали, что на город было сброшено шестнадцать бомб. Одни упали на обогатительную фабрику, железнодорожный вокзал, хлебозавод, кинотеатр, другие – в озеро Большой Вудьявр или не взорвались. Последние в тот же день саперы погрузили на машину, вывезли на топкий берег озера и там уничтожили.
      С момента объявления воздушной тревоги и до сигнала отбоя прошло часа полтора. Люди уже дрожжали от холода, а потому, заслышав сигнал «Отбой!», сразу поспешили наружу. Но им не удалось отбежать от укрытия и трехсот метров, как в небе снова показались самолеты со свастикой. И людям вновь пришлось вернуться под защиту горы.
      Но бомбежка сорвалась – навстречу немецким самолетам вылетели из-за горы краснозвездные истребители и прогнали их.
Над поселком вновь прозвучал сигнал отбоя. Однако выходить из штольни люди теперь боялись.
      - Коля, сходи домой за тёплой одеждой и едой, - попросила мужа Александра Васильевна.
      - Хорошо, – согласился тот.
      За этим же отправились в поселок и другие мужчины…
      Власти не успели подготовить штольню под долговременное укрытие. В ней не было ни питьевой воды, ни туалета - люди оправлялись где попало – в ортах, нишах. Вскоре, кроме простудных заболеваний, у некоторых появились дизентерия, высокая температура.
Уговоры рудничного начальства вернуться в поселок не выполнялись.
И тогда из Мурманска был вызван областной комиссар. Он сказал:
      - Граждане, оставаться вам здесь больше нельзя. Возвращайтесь домой. Если кому-то из вас во время воздушной тревоги не будет возможности бегать сюда, разрешаю прятаться в ближайшем приспособленном для укрытия подвале.
      - Как бы не так! За это нас оштрафуют или осудят на принудительные работы! – крикнул один из мужчин.
      - Обещаю, что с сегодняшнего дня этого не будет.
      И люди поверили ему…
      На следующий день в глубокий тыл стали эвакуировать нетрудоспособное население – пожилых, многодетные семьи, больных. Детей отправляли на вокзал прямо из дошкольных учреждений, даже не известив родителей. Когда те, возвращаясь вечером с работы, заходили за детьми в садики и ясли, то их помещения уже пустовали. Неизвестными для родителей были и конечные пункты их эвакуации.
      Работоспособное население власти полуострова мобилизовали в трудовую армию или на фронт. Переселенцев, даже добровольцев из них, на передовую сначала не отпускали. Им начали выдавать паспорта и отправлять на фронт лишь тогда, когда военное положение страны стало катастрофическим.
      Эвакуацию в тыл многодетной семье Кожевниковых назначили на 28 июня. Николай Иванович, не навещавший теперь ее по несколько суток, узнал об этом только 27-го. Как и про то, что власти отпускают семью не с ним, а с его старшей сестрой Евдокией.
      После эвакуации с рудника горняков, которым была выдана бронь, а также оборудования на Большую Землю, рудник закрыли.
      Николая Ивановича Кожевникова призвали в трудовую армию. Кочегаром, а по овместительству - электромонтером медицинской аппаратуры – он попал под командование капитана первого ранга Т. Герина – честного и умного офицера- на поезд – эвакогоспиталь № 1021.
      29 июня войска фашистов и их сателлитов перешли в наступление на кандалакшском, ухтинском и других направлениях, но через несколько дней продвижение их было остановлено.