Армейская служба шла своим чередом, когда однажды я узнал, что командир части с главным инженером части, замполитом и ещё с одним офицером собираются в командировку на армейскую конференцию родственных частей в Новосибирск. Но самое главное, что они берут меня, солдата, с собой. А всё потому, что я, создатель армейских учебных кинофильмов, должен был продемонстрировать их на этой конференции.
Это было в начале декабря.
В станице, где я служил, зима была с температурой от +7° до - 5°, а что меня ждало в Новосибирске, я даже представить себе не мог.
У меня был небольшой чемоданчик, в который я собрал всю необходимую аппаратуру. Но, не смотря на свои небольшие размеры, весил он 22 килограмма.
И однажды утром мы выехали в Краснодар.
Впечатляющая была поездка. Во-первых, мы выехали в Краснодар ещё до завтрака, 8-го декабря. Погода была солнечная. Температура воздуха + 7. В Краснодаре офицеры, которые тоже не позавтракали, пошли в ресторан, и на моё удивление, взяли меня. Это был ресторан адыгейской кухни. Они заказали фирменное блюдо «Чинахи», картошка с мясом и соусом, запечённые в глиняных горшочках. Были и другие закуски. Заказали и водку. Наливали и мне. Но я выпил только две рюмки, хотя предлагали ещё дважды.
Потом мы летели в самолёте четыре часа с промежуточной посадкой в Омске. В Новосибирск прилетели в час или два дня, хотя по местному времени, смещённому на четыре часа, время приближалось к вечеру. Температура на улице была -37 с сильнейшим ветром. Когда-то я слышал, что при - 20° и ниже, ветра уже не бывает. Но оказалось, что это враньё.
Воинская часть, такая же станция, как и наша, находилась под Новосибирском в небольшом городке «Болотное». Поэтому мы сначала добрались до железнодорожного вокзала и купили билет на электричку. Пока мы ехали на вокзал, я смотрел на город.
Дома стояли величественные, сталинской постройки, как в Москве. Ведь Новосибирск задумывался, как столица Сибири. А вокзал на меня произвёл неизгладимое впечатление. Монументальное здание Сталинской эпохи с громадными залами внутри. Но более всего потрясала люстра, подвешенная под потолком второго этажа здания, свисающая сквозь квадратное отверстие в полу этажа освящающая своими многоэтажными гирляндами второй и первый этажи. Я долго любовался ею, пытаясь запомнить её, поднимаясь на второй этаж и спускаясь на первый.
Вскоре подошла электричка, и мы поехали дальше. В Болотном нас встретили и привезли сразу на площадку станции. На улице уже стемнело. От ворот пришлось идти пешком до здания метров двести. От мороза с сильным ветром я замёрз до ломоты в голове. У меня же не было зимней одежды. Шинель, надетая на хлопчатобумажную гимнастёрку, под которой нижнее бельё, полотняные рубашка и кальсоны. Спасибо моей бабушке Гале, она мне выслала майку из тонкой шерсти с рукавами, которую я, конечно, одел. Но от такой зимы ничего не спасало.
Меня пронизало так, что я минут пятнадцать, уже в тёплом помещении, не мог даже вникнуть в те разговоры, которые вели офицеры.
Радиостанция была близнецом нашей. Нам показали оборудование. Офицеры беседовали о каких-то делах, а меня интересовал только один вопрос, когда это закончится?
Помню, что все солдаты принимали меня за новичка, приехавшего к ним служить. Почти все интересовались, откуда я родом? Всем хотелось найти во мне земляка.
Но из Ростова никого не было. Только старшина роты, сержант Алексей О, оказался самым близким соседом по родине, из Волгодонска.
Узнав, что я служу под Краснодаром, он увёл меня в каптёрку, где долго задавал вопросы, рассказывал сам, пока не пришло время идти на ужин. Я уже сильно проголодался. Но когда я увидел, что они ели, у меня сразу пропал аппетит. Перловая каша, заправленная каким-то серым соусом, издавала неприятный запах. Помню, что я съел только кусочек жареной рыбы с хлебом и запил чаем.
Когда скомандовали: «Отбой», я ещё не хотел спать, и не мог заснуть ещё часа два. Потом я понял, что у них-то отбой на четыре часа раньше. Но самое худшее началось при подъёме. « Подъём» у них скомандовали тоже на четыре часа раньше, в три часа ночи по-нашему. А это самое тяжёлое время, когда изо всех сил хочется спать. Ещё вечером Алексей, старшина роты, сказал мне, что я могу не вставать со всеми. Но дежурного по роте он не предупредил и тот по варварски растолкал меня, не позволив лежать в постели, хотя я и сказал ему о распоряжении старшины.
Пришлось встать и пойти умываться, бриться… Но на зарядку я не пошёл.
На завтрак нужно было идти из казармы в столовую по улице. Пройти надо было всего метров тридцать. Ребята в гимнастёрках выскакивали мимо меня, а я стоял у дверей казармы в шинели и никак не мог решиться выйти на этот сумасшедший мороз – 38С. Наконец, набрав полную грудь воздуха, я открыл двери и трусцой побежал к дверям столовой. Только закрыв за собою двери столовой, я выдохнул. И ощутил себя человеком, совершившим подвиг.
На завтрак опять была жареная рыба с кашей. Я попытался её есть, но только сухую, не затронутую подливкой. А рыба и чай с хлебом и маслом были съедобны.
После завтрака в желудке стало тепло, и мороз показался уже слабее.
Нас, ростовчан, посадили в машины и повезли на конференцию.
Это была конференция всех родственных частей, подобных нашей. Проходила она в большом зале Дома офицеров. Началась с объявления повестки дня и докладов. Всё было обыденно и скучно. Часа через полтора был первый перерыв, после которого инженер нашей части продемонстрировал действующий макет нашей станции. Всё работало «по-настоящему». Светились лампочки – индикаторы, срабатывала автоматика при отказе, запускалась резервная аппаратура… Все были в восторге. Потом был второй получасовой перерыв, когда можно было перекусить в буфете. Я установил проектор, проверил его работу и стал ждать отмашки.
Всех уже разморило от скуки, и они неохотно собирались в зале. Тогда мне и скомандовали: «Начинай».
Я попросил погасить свет в зале, и, не обращая внимания на возмущённые возгласы читавших газеты, запустил свой фильм.
Изображение на экране и звук привлекли внимание. Я показывал фильм о праздновании Дня Октябрьской революции, когда наша рота проходила торжественным маршем мимо трибуны. Фильм шёл десять минут. За это время все уже собрались в зале. Загорелся свет и председательствующий объявил о продолжении заседания. Но в зале кричали: «Давай кино! Крути дальше!»
Мой командир части, подойдя к председателю собрания, объяснил, что дальше будут учебные фильмы на технике. Тот нехотя под давлением публики согласился на их просмотр. Я прокрутил ещё два фильма, под одобрительные комментарии собравшихся. Но больше мне крутить не дали, несмотря на возмущенные крики некоторых офицеров.
Конференция продолжилась, а мне сказали, что остальное в конце.
Однако, после окончания заседания, все так стремительно рванули по домам, что зал вмиг опустел. Я сожалел, что не всё удалось показать, но был доволен тем, как положительно восприняла мои фильмы военная публика.
На этом официальная часть моей командировки закончилась.
Несколько дней, проведённых в этой части, совершенно не запомнились. Только одно событие задержалось в памяти. Алексей, мой земляк, поехал за почтой в Болотное, и я увязался за ним. Я уже немного притерпелся к холоду. И дорога в несколько километров, в кузове машины, уже не показалась такой морозной. Кроме почты мы зашли в некоторые магазины, чтобы купить заказанные солдатами товары: конфеты, печенье, сигареты и всякую другую мелочь.
Потом был день вылета в Ростов.
Мы снова в Новосибирске. Офицеры решили выехать утром, после завтрака. Мне тоже хотелось походить по городу, посмотреть на него. Огорчал меня только чемодан. Он был небольшой, но аппаратура в нём весила двадцать два килограмма. Сначала было терпимо, но через час он уже отрывал руки. Хорошо, что сразу, вместе с офицерами, я купил обратный билет на самолёт. Это спасло меня от трагедии, превратив одно последующее событие в трагикомедию. После покупки билетов, офицеры разбрелись по своим делам, а я пошёл по центральной улице, иногда заходя в магазины, поглазеть на разные товары. Меня интересовали фото и кино товары, радиоприёмники.
И вот, выхожу я из такого магазина, а навстречу идёт худая, пожилая цыганка и начинает приставать с гаданием по руке. Я никогда не соглашался на такую чушь. Но она всё твердила, что погадает бесплатно. И тут, видимо от скуки и любопытства, я согласился.
Мгновенно она меняет тактику и говорит: «Дай самую маленькую монету. Ты её зажми в левой руке, а на правой я буду гадать». Я понимаю, что она начинает разводить меня, но мне уже интересно, чем дело завершится?
Я даю ей три копейки, она произносит какую-то фразу и тут же просит положить ещё одну монету. Так она заставляет меня выложить из кармана всю мою мелочь, и я на это введусь, потому, что мне любопытно, что будет она делать дальше. А дальше она высыпает из моей руки всю мелочь в свою, и говорит, что теперь надо положить бумажную купюру в руку. Я достаю три рубля, единственную бумажку, предназначенную для мелких трат. У меня были ещё десять пятирублёвок во внутреннем кармане, Но это был неприкосновенный запас, для неожиданной покупки какого-то дефицита.
Но увидев три рубля, цыганка берёт их в руки и говорит: «Мало! Нужна десятка». Я уже не сомневаюсь, что она «разводит» меня. И интуитивно чувствую, что мне надо всё прекратить, повернуться и уйти. Но мне становится жаль трёх рублей. И я думаю, что я молодой и сильный, а она старая и слабая. Поэтому, я в любой момент смогу вывернуть ей руку и верну свои деньги.
И я достаю из внутреннего кармана две пятёрки и даю ей. Она сворачивает деньги вчетверо и втискивает их в мою ладонь. Потом начинает что-то быстро причитать, потом тянет меня в подворотню дома и говорит, что пока я не положу в ладонь все деньги, гадание не получится.
Я, совершенно уверенный в своей силе, достаю все деньги и отдаю ей. Она складывает все бумажки вместе, снова сворачивает их вчетверо и вдруг засовывает их под манжет своего рукава, а монеты под другой манжет. И начинает мне внушительно говорить, что я сейчас пойду домой и найду свои деньги под подушкой. Но я не должен никому про это гадание говорить, иначе на меня нападёт болезнь, и я стану импотентом.
Я понимаю, что она сейчас рванёт от меня, хватаю её за руку. Она дёргается и кричит. Монеты из рукава со звоном вылетают на асфальт. А из-за угла вылетает свора, несколько цыганок с детьми. Они с криком налетают на меня, хватают меня за одежду, руки, оттаскивают меня от той цыганки. И она убегает от нас. А они с криком продолжают наскакивать на меня, крича, что я напал на них, чтобы изнасиловать.
Понимая, что спектакль завершился моим полным фиаско, я хватаю свой чемодан, в котором ценная аппаратура, и ухожу под улюлюканье цыганских детишек подбирающих мою упавшую на тротуар мелоч. Как ни странно, меня распирает смех. Я поражён этой отработанной тактикой. Я даже не задумываюсь обратиться в милицию, более всего радуясь сохранённому чемодану.
Я сажусь в троллейбус и еду в аэропорт. По пути рассматривая город и лица входящих пассажиров, надеясь встретить нашего офицера, чтобы занять у него хотя бы рубль. Лица у людей отличаются от наших «южнороссийских». Вдруг в салон входят две подруги. Маленькая и высокая. Маленькая сразу привлекает моё внимание необычными, мягкими чертами лица.
Подруги едут долго. И я успеваю получить удовольствие от разглядывания этого миловидного лица. Вижу, что и она несколько раз оборачивается в мою сторону.
Испытываю желание подойти, познакомиться. Но набитый людьми салон не располагает к этому. Надеюсь, что и подружки едут до аэропорта. Но они, не доезжая, выходят. Я огорчённо вздыхаю.
Приезжаю около двенадцати, а время отлёта в три часа. Но за час начинается регистрация билетов, значит, часа через полтора здесь будут офицеры. Я брожу по аэропорту. Денег нет ни копейки. Я не могу купить ни чай с бутербродом, ни даже газету за две копейки, чтобы не скучать. И вдруг я слышу объявление, что из-за плохих погодных условий откладываются рейсы. Дальше идёт перечисление рейсов, среди них и наш рейс. Задержка до восьми вечера. Что делать? Сидеть восемь часов в аэропорту не хочется. Я поднимаю чемодан и иду к выходу. У меня нет даже пятнадцати копеек, чтобы сдать его в камеру хранения.
Сажусь в автобус и еду в город. Но мне не повезло. Я сел в автобус «Экспресс», а это коммерческий маршрут, где билет стоит десять копеек. И билетёрша требует с меня денег. Я отказываюсь платить, говоря, что за меня платит государство. Но она требует, чтобы я вышел. Я отказываюсь, и на моей стороне пассажиры. Кто-то платит за меня и билетёрша «отцепляется».
Едем долго, переезжаем реку. Я рассматриваю город. Вдруг на одной из остановок заходят знакомые две подруги. Они о чём-то беседуют и останавливаются недалеко от меня. Я понимаю, что это знак с небес! Поднимаюсь с места и произношу, обращаясь к маленькой: «Девушка, садитесь, пожалуйста!» Она поворачивается в мою сторону, улыбается и говорит: «Спасибо, мне скоро выходить».
Я сажусь на место и наблюдаю за ними. Едем долго, опять через мост. Наконец, подруги подходят к дверям. Что делать? ……В голове судорожно рождаются варианты……………
Двери открываются, подруги выходят….. Я срываюсь с места и выхожу за ними. Они проходят несколько метров, останавливаются… И прощаются. Я ставлю чемодан на тротуар и жду.
Подружки расстаются и расходятся в разные стороны. Нужная мне проходит мимо.
- Девушка! - окликаю я. Она с улыбкой оборачивается, и подходит ко мне. Я ощущаю, что она ожидала от меня внимания. Но что сказать? Или спросить?
- Я впервые в Вашем городе. А что интересного можно здесь посмотреть? Куда пойти?
- Ой, здесь многое можно посмотреть.
И она начинает перечислять, а я любуюсь её лицом, понимая, что долго наша беседа не продлиться, и надо запечатлеть в памяти эти обаятельные черты лица. Может предложить сфотографироваться? Но как?
- Всё, конечно, Вам посмотреть вряд ли удастся… А давайте я покажу Вам кое что? Здесь недалеко есть площадь…
Я с восторгом принимаю её предложение, понимая, что только взаимная симпатия могла подвигнуть её к этому решению.
Мы гуляем по улице, беседуем. Она добросовестно рассказывает мне о городе, а я с восхищением наблюдаю за ней. Так проходит чуть более часа. Вдруг она говорит, что недалеко отсюда снимает комнату в коммунальной квартире. И если я не возражаю, она отлучится минут на пятнадцать, чтобы узнать, нет ли писем от родителей? Я не возражаю, но боясь, что мы можем сейчас расстаться и потеряться навсегда, предлагаю пойти с ней.
И она соглашается. Мы приходим в её квартиру. Там печное отопление. В её комнате печка не топлена, потому что она на зиму переехала к тёте, маминой сестре. Но этот холод, после минус тридцати двух на улице, воспринимается как тепло.
Я сижу в комнате, а Тома уходит к соседям узнать про почту. Её не было минут десять-пятнадцать, показавшихся мне вечностью. Возвращается с письмом. Читает, разговаривая со мной.
Тома из Барнаула, а здесь учится в техникуме. Но от моих вопросов, на кого учится и кто её родители, ловко уклоняется. Как будто стесняется. И я, конечно, не настаиваю.
Мы сидим в холоде и беседуем. Потом она уходит за чаем. И мы пьём горячий чай, который нас греет, как и вспыхнувшие чувства.
Я достаю фотоаппарат и фотографирую её во время нашего разговора. Хорошо, что в нём была плёнка, на которую я снимаю, и снимаю это необыкновенное лицо. Более двадцати кадров.
Прошло часа полтора, за окном начинает темнеть. Мы снова выходим на улицу. Я понимаю, что идут последние минуты нашей встречи. Расставаться не хочется. И видимо не только мне. Тамара снова ведёт меня по улицам, пытаясь что-то рассказывать о городе. Но я прижимаю её локоть к себе и, кроме этого чувства близости, которое греет меня, не воспринимаю ничего.
Уже шесть часов вечера. Мне пора в аэропорт. Мы подходим к остановке. Слов уже нет, одно напряжённое ожидание прощания. Подходит автобус. Мы едем в одном направлении. Через несколько остановок она выходит. Мы прощаемся без поцелуя, просто помахав на прощание руками. Тогда не принято было целоваться, в рядовую, как сейчас.
Не прошло и сорока минут, как я был в аэропорту. Ещё через час, около восьми, собрались и все офицеры. Но тут объявили ещё задержку на два часа.
Я хочу занять три рубля, чтобы покушать, но тут офицеры тоже договариваются поесть, и тянут меня с собой в ресторан. Я так проголодался, что не сопротивляюсь.
Посадку в самолёт объявляют только в начале одиннадцатого ночи. Мы взлетаем, глаза слипаются, но все мои мысли о Томе. Я вновь переживаю встречу и все наши разговоры. Мне не терпится проявить плёнку, посмотреть, как получились кадры? Через полтора часа объявляют посадку в Томске. Оказывается, здесь была пурга, и поэтому нам не давали вылет.
Нас заставляют выйти из самолёта и отвозят в аэровокзал. Нам это не понятно, мы могли бы посидеть и в тепле самолёта. Я пытаюсь рассмотреть город со второго этажа. Ночью все города похожи. Вижу только электрические огни в черноте ночи.
Мы снова в самолёте и благополучно прилетаем в Краснодар.
Фотоплёнка с Томой получилась великолепно. Все фотографии вышли так удачно, что я впоследствии все наклеил в своём альбоме в виде фильма.
С Томой я переписывался два года. А после армии несколько раз приглашал её к себе в Ростов, в гости, рассчитывая, что наша встреча определит мой выбор. Я обещал ей оплатить все расходы. Но она отказалась. А через пол года после этого отказа я женился, и перестал писать ей. Она замолчала тоже.
И вдруг приходит от неё письмо, где она пишет, что готова приехать. Куда? «Поезд уже ушёл!» Я не ответил ей. Она прислала повторное письмо, я снова не ответил. В третьем она грозилась приехать, даже если я не отвечу. Я так и не ответил… Больше она не писала…